"Повелитель земного предела" - читать интересную книгу автора (Мунн Уорнер)

ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

Дождливые и солнечные дни сменяли друг друга, и мы плыли, плыли в томительном круговороте дней, оставляя позади множество плоских островков – пустынных, необитаемых и навевающих своим видом тоску.

Вскоре после отплытия с острова Брандона Мерлин нашел странное морское сокровище, о котором хочу упомянуть здесь – впоследствии оно принесло нам столько же добра, сколько горя принес рыбий панцирь Гутлака.

В один прекрасный день мы увидели плывущее по воде дерево, в ветвях его сидела крупная сухопутная птица зеленоватого цвета и жалобно кричала, так как дерево постоянно переворачивалось на волнах. Насквозь промокшее неприкаянное существо то поднималось в воздух, то погружалось под воду.

Мерлин, воодушевленный мыслью о том, что мы движемся в верном направлении, не позволил нам проплыть мимо. Да мы и сами не собирались этого делать, так как сердца наши разрывались от жалости к одинокому беспомощному созданию, и нам тем более хотелось спасти его, потому что зеленый цвет считается у Друидов священным.

Поэтому Мерлин – порой Друид, порой христианин – счел сию находку хорошим предзнаменованием.

Мы подплыли к дереву с намерением подобрать птицу. Когда корабль приблизился, птица расправила крылья и попыталась подлететь к нам, но, отяжелевшая от воды, упала в море и начала тонуть.

Один из бардов подцепил птицу крючком и отдал Мерлину, но даже в руках провидца она задыхалась, дрожала – и наконец закатила глаза и перестала шевелиться.

Мерлин опечалился, но колдовством тут нельзя было помочь. Мудрец мог раздуть тлеющие угольки жизни в яркий костер, но был бессилен, когда угасала последняя искра. Воскрешать из мертвых он умел не лучше любого другого человека.

Вероятно, предвидя важность сего поступка или из чистой сентиментальности, Мерлин приказал высушить кожу птицы и во время долгих дней странствия смастерил из нее величественный головной убор.

В своих парадных одеяниях, расшитых загадочными мистическими символами, и в этой короне (птичья голова гордо поднята, клюв полураскрыт, словно вот-вот исторгнет призывный клич) Мерлин выглядел тем, кем и являлся на самом деле: истинным Князем Магии.

Все дальше углублялись мы в лабиринты островков, но материка так и не обнаружили, пока не вышли снова в открытое море. Внезапно цвет воды изменился, стал грязноватого оттенка, и вскоре впереди показался низкий берег и устье широкой мутной реки, несущей в море много грязи и ила.

При виде реки мы поняли, что перед нами простирается обширная земля. Но, уже знакомые с обликом одного из ее обитателей, мы не спешили с исследованиями и некоторое время плыли вдоль побережья, наслаждаясь прекрасной погодой. Мы не покидали корабля, хотя не замечали на берегу никаких признаков жизни – ни человека, ни зверя. Лишь стаи птиц сопровождали корабль, привлеченные объедками, которые наш повар выбрасывал за борт.

Мы плыли очень долго и уже начали подозревать, что в движении вдоль берега повернули на юг, обратно к острову Брандона. Тут у нас кончилась вода, и мы стали на якорь, чтобы наполнить бочки.

Повсюду здесь простирались отвратительные болота и бесплодные земли. Вода была солоновата и непригодна для питья. Поэтому мы поплыли дальше, но по-прежнему не видели ничего, кроме соленых топей: ни дыма костров, ни единого следа какого-нибудь мирного племени.

Наконец мы подошли к землям, которые показались нам привлекательней прежних: группы зеленых деревьев свидетельствовали об источниках пресной воды, и в глубину берега вдавалась маленькая бухточка, удобная для якорной стоянки. Итак, мы спустили на воду лодку и отпустили к берегу Гутлака, выражавшего страстное желание отправиться за водой, и с ним десять саксов с бочками и ведрами и нескольких наших людей.

Все они были вооружены, и мы, до сих пор не замечавшие никаких признаков жизни в этих местах, не беспокоились за них. Некоторое время мы наблюдали за тем, как несколько воинов разбредается среди камней в поисках моллюсков, а остальные исчезают за деревьями – и затем вернулись к своим занятиям.

От этих занятий нас оторвали раздавшиеся с берега крики. Искатели моллюсков бежали назад, а за ними по пятам гналась стая разъяренных чешуйчатых лягушкообразных существ: они скакали на коротких кривых конечностях, иногда на двух, иногда на всех четырех, не уступая в скорости лошади, и с громким кваканьем швыряли в убегающих камни.

И тут прямо на наших глазах они настигли наших товарищей, повалили их на землю, разорвали на куски и сожрали!

На шум из-за деревьев выбежали остальные люди и в ужасе замерли при виде кровавого пиршества. Я увидел, как Гутлак спешно расставляет воинов-римлян наравне с саксами – в саксонский боевой строй, а затем толпа квакающих оскаленных существ скрыла воинов от наших глаз. Как мы могли стрелять? Наши воины тесно перемешались с врагами.

Один раз в толпе появился просвет, и я снова увидел Гутлака. Истекающий кровью сакс разрубил страшным зазубренным кинжалом голову противника от макушки до самых зубов и, лишившись при этом своего оружия, выхватил топор и принялся наносить им удары направо и налево. Затем толпа вновь сомкнулась и скрыла от нас сакса. Но мы успели заметить, как ужасные острые когти скользнули по панцирю из рыбьей кожи, не причинив Гутлаку никакого вреда, хотя кожаные одежды они раздирали с необычайной легкостью.

Все кончилось очень быстро. Новые полчища существ повалили с болот на помощь сородичам, и остроглазому Марку показалось, что в давке лягушкообразные увлекают куда-то пленного воина – похоже, Гутлака. Но утверждать наверняка Марк не мог, поскольку в этот момент наш трубач заиграл сигнал «Орудия к бою!».

Схватив луки, наши лучники выпустили в гущу толпы тучу стрел, но злобные существа, хоть и не знакомые с подобным новшеством, не обратили на него внимания и продолжали наступать. Конечно, с такого расстояния наши стрелы не могли причинить им большого вреда. Камни же, летящие с берега, достигали палубы: по точности и силе броска руки противников не уступали праще.

Затем с грохотом выстрелил стреломет, посылая в первые ряды противника целый колчан стрел, каждая из которых пронзила по несколько существ разом. Две-три дюжины убитых повалились на землю, а остальные с оглушительным урчаньем и кваканьем прыгнули в воду и поплыли к кораблю.

Мы не стали терять время на подъем якоря – просто перерезали якорный канат и, вспенивая веслами воду, на полной скорости вылетели из бухты. А лягушкообразные преследовали нас, подобно стае дельфинов до тех пор, пока мы не метнули из катапульты булыжник в самую их гущу. Тогда все они ушли на глубину и долго преследовали нас под водой. Наконец, поняв бессмысленность погони, кровожадные существа повернули назад.

Возможно, так бросаться наутек не к лицу римлянину – но в данном случае бегство представлялось наиболее разумным поступком (хотя, возможно, тебе, Повелитель, издалека так и не кажется), ибо останься мы, наш поход на этом и закончился бы.

Мы поплыли дальше вдоль берега, скорбя всем сердцем о погибших боевых товарищах. Потерявший брата Вульфгар обезумел от ярости и отчаянно порывался прыгнуть за борт и поплыть назад, чтобы убивать и принять смерть. Наконец саксы с великим трудом схватили его, исходящего пеной, отвели вниз, сунули ему в руки весло и велели грести. И Вульфгар начал грести, и услышав скрип прочного дерева – забыл за работой свое горе.

Мы долго томились от жажды, пока не нашли на одном голом крохотном островке несколько обмелевших луж дождевой воды. «Придвен» двигался на юг вдоль недружелюбного побережья, потом обогнул мыс и вновь устремился на север. Скоро разразился дождь – напоил нас и наполнил водой оставшиеся на корабле бочки. Мы продолжали идти вдоль берега – теперь взору нашему открывались прекрасные песчаные отмели и заросли зеленых густолиственных деревьев. Мы были уверены, что земля эта более гостеприимна, но высаживаться на нее не решались.

Долго плыли мы, сменяя друг друга на веслах. Саксы в свою смену гребли у левого борта, соревнуясь с командой лучников, сидящих напротив. В следующую смену команда матросов выступала против команды инженеров. Во время же третьей смены римские британцы состязались с чистокровными кимрийцами.

Так тяжелый труд мы превратили в соревнование: бились об заклад, кто раньше устанет и следили за тем, чтобы все команды работали поровну.

Наконец однообразное течение дней было нарушено: небо стало темно-бронзового цвета, и вдалеке послышался ужасный зловещий гул. По этим признакам (пусть и твои матросы, Император, знают их и помнят) мы поняли, что яростный бог ветров Хуракан гуляет по морю и гневается.

Мы убрали паруса, которые не сворачивали прежде в надежде на ветер, и выгребли в открытое море, в сгущающуюся тьму – дабы корабль не выбросило на берег во время шторма. Здесь капитан приказал спустить плавучий якорь, и когда задул ветер, мы шли с голыми мачтами и держали корабль по курсу с помощью весел.

Море ревело, неистовствовало и швыряло «Придвен» из стороны в сторону, словно ничтожную щепку. Двум нашим островитянам стало дурно (вероятно, впервые в жизни), и их, полумертвых, бросало по каюте от стены к стене, пока мы не привязали бедняг к койкам ради их же собственной безопасности. Настала ночь, но яростный ветер не стихал. В его неистовых порывах я с трудом добрался до каюты Мерлина и перевел дыхание, что невозможно было сделать снаружи.

– Почти так же мы нашли остров Брандона, – улыбнулся Мерлин. – Сначала шторм, ночь, затем затишье – и наутро счастливая, безмятежная дружелюбная земля. Будет ли также на сей раз?

– Молю богов об этом! Однако этот ветер стихать явно не желает. Давай же умолять богов о милосердии, дабы в стонущей ветреной ночи они не поднесли корабль слишком близко к берегу…

Не успел я договорить, как раздался страшный удар.

Нас швырнуло на стену каюты. Я услышал, как треснул артемон, затем сломалась мачта, и обе ее половины с грохотом рухнули на скамьи гребцов. Послышались вопли умирающих людей, которые так долго шли за нами с Мерлином через многие опасности, голод, сражения и жажду, чтобы погибнуть в темноте на незнакомом берегу у самого края земли.

Дверь каюты заклинило, и я начал рубить ее своим коротким мечом. Дромон сотрясался под ударами огромных волн, которые бились о борт и перекатывались через палубу, раскачивая «Придвен», как колыбель. Я услышал, как трещат и ломаются доски корпуса, и воды океана свободно льются в отсек для груза и балласта и затапливают яму для гребцов. Затем до моего слуха донесся оглушительный голос, взывающий к мертвым внизу.

– Витта! Бледа! Кисса! Освульф!

Ответа не последовало.

– Тольфиг! Беотрик! Ойск! Бальдэй! – Я узнал голос Вульфгара.

– Говорил же я, что ни один сакс не потревожит римских поселений! – прокричал Мерлин мне в ухо.

Пол каюты уже заливало водой. Однако к тому времени, когда она достигла наших колен, я уже расчистил путь, и мы с Мерлином бросились прочь.

Было темно, как в недрах Тартара. Ревели волны – почти не видимые до тех пор, пока они не обрушились на нас.

Я услышал захлебывающийся крик «Здоровье Одина!» и, уносимый вместе с Мерлином мощным валом в водяную тьму, успел подумать, что последний из саксов канул в морскую пучину. Нас с Мерлином тут же разнесло в разные стороны, яростная волна подхватила меня и попыталась увлечь в открытое море.

Я глубоко нырнул и изо всех сил поплыл в направлении движения волны, а поднявшись затем на поверхность, обнаружил, что волна покатила дальше, и я свободен от плена этого могучего вала. Повернув в сторону предполагаемого берега, я постарался расслышать грохот разбивающихся о камни волн, чтобы плыть на этот звук сквозь завывающую вспененную мглу – и наконец до слуха моего донесся отдаленный треск: то рассыпался корпус «Придвена» на сем немилосердном берегу.

Я с трудом продвигался на этот звук и благодарил милостивого Бога за то, что умею хорошо плавать, и за то, что никакое тяжелое снаряжение не влечет меня ко дну. Недалеко от берега прямо перед собой я услышал придушенный вскрик и тут же натолкнулся на слабо барахтающегося человека – сначала он судорожно вцепился мне в плечи, но когда оба мы тут же пошли ко дну, отпустил меня и вынырнул на поверхность воды.

За ним вынырнул или, вцепившись человеку в бороду, догадался по ее длине, что нашел Мерлина. Не успели мы обменяться и парой слов (если такое вообще было возможно), как я почувствовал под ногами твердую землю и, криком ободряя старца, с силой оттолкнулся от дна. Легко, словно пару щепок, Нептун вышвырнул нас, сплетенных в тесном объятии, далеко на песчаный берег.

Несмотря на крайнюю слабость, мы все-таки отползли на несколько шагов от кипящих волн и некоторое время неподвижно лежали на песке, измученные до полусмерти. Когда же сердце мое перестало колотиться так, словно пыталось выскочить из груди, я поднялся на ноги и велел старцу оставаться на месте, пока я буду искать на берегу оставшихся в живых людей. Я не успел отойти далеко, когда почувствовал чье-то присутствие за спиной и, обернувшись, увидел рядом бесстрашного старца. Я обнял провидца и почувствовал, как иссохшее тело его дрожит от холода под мокрыми одеяниями и как тяжело бьется его непобедимое сердце. И, не говоря ни слова, мы двинулись вперед вдвоем.

Никогда прежде наши сердца не были столь близки, как в тот час, когда можно было ожидать, что в первую очередь старец подумает о себе. Но бессмертный дух его погнал вперед немощное тело, презрев горе, шторм и катастрофу.

Воистину, несмотря на грешную сделку с Тьмой, обрекшую его на существование за пределами обычной жизни, несмотря на свои ошибки, Мерлин был настоящим человеком!

Мы продвигались сквозь насыщенный водой ветер и очень скоро наткнулись в темноте на чье-то тело. После некоторых усилий с нашей стороны человек с трудом вздохнул и заговорил – оказалось, это Марк, сын моей сестры. Он был сильно помят и побит волнами и жаловался на боль в голове. Мы нащупали у него на затылке рану и, как смогли, перевязали ее в темноте, столь густой, что я едва мог разглядеть собственные пальцы.

Я оставил Марка на попечение Мерлина и убедительно попросил обоих, как только юноша слегка оправится, возвращаться назад, внимательно смотря по сторонам. Сам же я отправился дальше. Долго искать мне не пришлось. Казалось, на берег были выброшены все наши люди – так часто в движении своем вдоль самой полосы прибоя спотыкался я о тела, лежащие в воде или на песке у воды.

Каждого человека я оттаскивал повыше на берег и пытался привести в сознание до тех пор, пока не добивался успеха или не убеждался в бесполезности усилий. Наконец, когда последний найденный мной человек судорожно вздохнул, закашлялся и дыханье его выровнялось, я поднял голову и обнаружил, что тьма постепенно рассеивается, а вокруг меня стоят семь уцелевших после кораблекрушения воинов.

Я уже различал в полумраке знакомке лица. Вдруг сквозь частые струи дождя – который до сих пор хлестал так, словно в небесах каждые несколько секунд переворачивали огромный бак – я увидел смутное пятно, приближающееся к нам с той стороны, куда мы направлялись.

Скоро пятно это превратилось в небольшую группу человек из двадцати. Они сообщили нам, что путь дальше перекрыт глубоким заливом и что я вижу сейчас перед собой всех оставшихся в живых людей. Мы вернулись назад вдоль берега к месту кораблекрушения и, рассыпавшись длинной цепью, прочесали часть суши, удаленную от моря, в надежде найти тех, кто имел силы отползти от волн подальше.

Живых мы больше не нашли, но нашли тела двух несчастных, которых море катало и швыряло по отмели, словно играющий с мышью кот. Мы отнесли тела на берег и присоединили их к растущему собранию мертвецов, непоправимость утраты которых мы пока едва осознали. Нам суждено было оплакать их куда более горько в грядущие дни.

Одним из них был капитан – и его смерть уже потрясла и глубоко ужаснула нас. Как без его спасительного знания моря, движения ветров и течений сможем мы вернуться в Британию или Рим?

Мы поискали среди мертвецов: по иронии судьбы оказалось, что Нептун забрал к себе только своих крестников и презрительно отверг нас, людей сухопутных. Все без исключения стоявшие вокруг меня были воинами, а все мертвые, лежавшие на песке, были в основном матросами.

Второй принесенный нами труп принадлежал единственному среди нас человеку (после Мерлина), без которого мы никак не могли обойтись, хотя в тот момент еще не осознали этого и скорбели о смерти капитана сильно, а о смерти Морго-кузнеца значительно меньше.

Но с кончиной Морго кончилось и наше знание о металлах и их обработке. Пусть годы спустя Мерлин и помогал нам сведениями, почерпнутыми из своих книг, но мы утратили практические навыки, необходимые для реализации его советов, – и во многих отношениях страдали от этой потери. Безусловно, именно из-за отсутствия должного опыта произошло одно из самых опасных наших сражений, и много храбрецов нашли в нем свою смерть – как ты узнаешь в должное время.

Серые небеса стали светлее, хотя по-прежнему были затянуты стремительно бегущими облаками. На время мы оставили мертвых и поспешили к разбитому «Придвену». Печальное, зрелище предстало перед нами!

Под беспрестанными ударами волн дромон разломился пополам. Целой оставалась лишь носовая его часть – она лежала среди камней ярдах в ста от берега. Другая его часть была безнадежно разбита, вместе с ней погибло почти все наше снаряжение. На берегу валялись его остатки: опутанная водорослями одежда, сундуки с провизией, луки, стрелы и доски – словом, все, что может плавать.

Объятые отчаянием, мы вернулись к месту, где Мерлин, Марк и другие спасшиеся воины с безутешным видом стояли над телами погибших, среди которых был и Вульфгар Железное Брюхо, и все барды, кроме одного. Единственный, оставшийся в живых бард отважно пытался аккомпанировать своим причитаниям на арфе, столь же мокрой и безголосой, как и он сам.

Горестные его крики настолько отвечали нашему угнетенному состоянию, что нам захотелось сесть на песок, заломить руки, зарыдать хором и умереть под дождем, не пытаясь ничем помочь себе. Этого я просто не мог вынести и, вырвав арфу из рук барда, обратил к нему лик, столь разъяренный, что тот поднял локоть, защищаясь от ожидаемого удара, и прекратил жалобно стенать о «храбрецах и героях, растоптанных серебряными копытами белогривых морских скакунов».

Все замерли в ужасе, ибо для людей, в жилах которых течет британская кровь, личность барда священна и прерывать причитание считается кощунством. Следующий шаг нужно было совершать быстро, не упустив момента решительных действий.

Я обратился к Мерлину – но так громко, что слышали остальные.

– Владыка и вождь! Ведомые тобой, мы оставили далеко позади земли, исследованные скоттами. Теперь мы пропали. Наш капитан погиб и с ним большая часть команды.

Мерлин вздрогнул. Потом знаком велел мне продолжать.

– Владыка! Поскольку ты не в силах отвести нас туда, откуда мы пришли, из этих земель, где до нас не ступала нога римлянина, – значит, здесь мы должны жить и умереть. Из двадцати десятков отплывших с нами от Иски три месяца назад в живых осталось не больше пятидесяти. Все мы, кроме тебя, относительно молодые люди. Наше оружие, инструменты, ценности и одежды лежат под обломками корабля, а вода прибывает. Там остались и твои колдовские приспособления, без которых человек, сколь бы умен он ни был, мало чего может сделать. Так должны ли мы терять время, внимая этому кошачьему вою? Мертвецы, при всем к ним уважении, теперь не помогут нам. Благоразумный человек в первую очередь заботится о собственном благополучии и лишь потом оплакивает мертвецов. Раздевайтесь, воины, и марш в море! Надо спасать что успеем!

И словно рассеялись некие темные чары, тяготевшие над душами. Хриплые одобрительные восклицания раздались мне в ответ. Все мы взялись за работу и снова ожили. Бард скинул с себя платье столь же проворно, как и другие, хотя, входя в грязную воду, и продолжал шипеть, словно рассерженный кот, при мысли о прерванной погребальной песне. Но за работой по спасению имущества даже он несколько воспрял духом и так же, как остальные, громко вскрикивал и счастливо улыбался при виде очередной удачной находки.

Только Мерлин держался поодаль. Конечно, он был стар и непригоден к тяжелой работе в ледяной воде, но все же мне было горько видеть, как провидец удалялся от моря с опущенной головой, словно погруженный в мрачные мысли, и наконец скрылся за росшими неподалеку деревьями.

Я чувствовал, что посягнул на его власть, восстал против высшего, нарушил доверие между собой и человеком, которого уважал и боялся.

И все-таки я не виноват в несходстве наших характеров. Я человек практический, земной и думающий о земных вещах. Мерлин же человек духа, пусть он участвовал в сражениях и даже однажды принял командование у Артура и привел войска к победе – но все это было чуждо его природе. Несомненно, провидцу казалось более важным проститься с отходящими душами наших товарищей согласно с освященной временем традицией. Мне это казалось нелепым. И я ничего не мог поделать с собой. Такой уж я человек – и таким остался доныне.

Но с момента моего выступления я начал обретать власть над умами воинов, а Мерлин – в обратной пропорции к росту моего авторитета – начал терять свое влияние, хотя всегда продолжал считать себя главным среди нас.

Сначала я решил, что старец ушел, желая остаться в одиночестве, но скоро понял, насколько ошибочно судил о его характере. Когда мы отдыхали возле кучи спасенных вещей, я вдруг увидел вьющийся за деревьями дым. Приняв его за дым вражеского костра, я уже приготовился схватить меч и построить воинов, но в этот момент из-за деревьев появился Мерлин и жестом позвал нас. Мы направились за ним. Оказалось, старец нашел среди поросших деревьями дюн уютное место, куда яростный вой ветра доносился лишь в виде приглушенного ропота, и теперь дым гостеприимного костра поднимался почти До самых верхушек деревьев.

– Есть кое-что, Вендиций, что я могу делать и без своих магических орудий, – тихо сказал Мерлин и улыбнулся.

Я почувствовал себя пристыженным и не нашел что ответить, хотя не понимаю, почему я должен был испытывать угрызения совести, Старец легко пожал мне руку и оставил меня сушиться у огня. Никогда больше не вспоминал он мою вспышку, случившуюся в тот злосчастный день.

Теперь же я должен признать крайне печальный просчет в своем руководстве.

Мы, несколько десятков потерпевших кораблекрушение людей, были выброшены морем на дикий и, вероятно, враждебный берег. И, однако, при виде жаркого костра я забыл о простейших мерах предосторожности и вместо того, чтобы приказать воинам собрать годное к употреблению оружие, высушить тетивы и приготовиться к любой неожиданности, я с удовольствием занял место в тесном кругу у огня.

Там было тепло и уютно, и скоро от наших обнаженных тел повалил пар. Наслаждаясь теплом, мы поворачивались к огню то одним боком, то другим – и вдруг наша веселая болтовня разом смолкла, ибо на вершине ближайшего холма мы увидели группу очень странных людей.