"Мелодия смерти" - читать интересную книгу автора (Уоллес Эдгар)Глава 4. «МЕЛОДИЯ В ФА-МИНОРЕ» Гилберт Стендертон медленно одевался перед зеркалом, когда ему доложили о приходе Лесли. Его приятель тщательно нарядился, как это и подобало человеку, собравшемуся присутствовать в качестве свидетеля на свадьбе своего старшего друга. Лесли Франкфорт был одним из тех счастливчиков, которым их доходы позволяют не утруждать себя какой бы то ни было деятельностью. Он был младшим совладельцем одной из крупнейших маклерских контор в Сити. Молодой богач искренне разделял любовь Гилберта к классической музыке, и молодые люди сблизились на почве общего интереса к этому виду искусства. Лесли вошел в комнату, где одевался Стендертон, бережно поставил свой цилиндр на стул и, присев на край кровати, высказал приятелю несколько критических замечаний относительно его внешнего вида. — Между прочим, — сказал он неожиданно, — я вчера встретил вашего старого приятеля! Гилберт обернулся. — Вы говорите о Спрингсе, о старом музыканте? Лесли кивнул. — Да, он играл для какой-то веселой компании, возвращавшейся из театра. Славный старик… — Да, да, — рассеянно заметил Гилберт. Он прервал свой туалет, взял со стола какой-то конверт и протянул его собеседнику. — Я должен это прочесть? — осведомился Лесли. Гилберт весело хмыкнул. — Собственно, читать там нечего. Это свадебный подарок от моего дяди, — сказал он. Лесли вскрыл конверт и вынул из него чек. Увидев проставленную на нем цифру, он изумленно присвистнул. — Сто фунтов! — сказал он. — Великий Боже! Да этого не хватит даже для оплаты трехмесячных расходов по содержанию вашей машины! Я полагаю, вы сообщите об этом миссис Каткарт? Гилберт покачал головой. — Нет, — коротко ответил он. — Я собирался сказать ей об этом, но не решился. Я глубоко убежден, Лесли, что вы несправедливы по отношению к ней. Она очень ясно выразила свое отношение к деньгам. И к тому же, я не бедняк, — закончил он, улыбаясь. — Вы еще хуже, чем бедняк, — сказал Лесли. — Человек с шестьюстами фунтов годового дохода не может не вызывать сожаления. — Почему? — Потому что ваши будущие семейные расходы никак не смогут быть менее двух тысяч фунтов в год, а служа в министерстве иностранных дел, вам не удастся поднять свой доход выше шестисот фунтов. — Но я могу пойти работать… — Работать! — насмешливо повторил Лесли. — Работа не даст вам денег! Богатеют на спекуляциях или используя своего ближнего. Вы слишком мягки и великодушны для того, чтобы вам удалось разбогатеть… — Вижу, что вы умеете наживать деньги, — рассмеялся Гилберт. Лесли в ответ энергично потряс головой. — Я еще никогда в жизни не зарабатывал ни пенни! — признался он. — Я живу на выплачиваемые мне дивиденды. А какое применение нашли вы своим деньгам? Гилберт, занятый завязыванием галстука, взглянул на Лесли, удивленно подняв брови. — Что вы хотите этим сказать? — спросил он. — Я хочу спросить: надежны ли акции, в которые вы поместили ваши средства? И полагаете ли вы, что оставшиеся после вашей смерти средства будут достаточно велики для того, чтобы на них можно было прожить вашей семье? Гилберт нахмурился. — Нет, — коротко отрезал он. — После моей смерти останется очень немного. Моя жена будет располагать всего лишь двумястами фунтами годового дохода. Лесли снова присвистнул. — В таком случае, я надеюсь, что вы, по крайней мере, застрахуете свою жизнь на достаточно большую сумму в ее пользу. Гилберт и не пытался перебивать Лесли, пространно рассуждавшего об обязанностях, возлагаемых на главу семейства, и о своих взглядах на страхование жизни. — Люди бывают так неосторожны, — сказал он. — Я знавал одного человека… Неожиданно он запнулся, увидев в зеркале искаженное будто смертельной мукой лицо Гилберта. Лесли вскочил и бросился к нему. — Ради Бога, что с вами, мой милый друг? — воскликнул он. — О, ничего, — сказал Гилберт. — Право, пустяки. Он поднес руку к глазам, словно пытаясь освободиться от навязчивой мучительной картины. — Я боюсь, что был слишком легкомыслен. Я слишком надеялся на состояние своего дядюшки. Мне следовало бы застраховать свою жизнь… — И от мысли об этом вы сейчас так разволновались? — изумился Лесли. — Да, именно от этой мысли. Никогда нельзя знать заранее, что случится… — сказал Гилберт. Задумчиво глядя на своего друга, он добавил: — Я бы многое отдал, чтобы отсрочить эту свадьбу… Лесли расхохотался. — Да не переживайте вы так! Все образуется, — похлопал он Гилберта по плечу. Он взглянул на часы. — Впрочем, вам пора поспешить, иначе вы опоздаете и приедете после невесты! Сегодняшний день — не для черных мыслей! Сегодняшний день должен быть праздничным днем, мой дорогой друг! В глазах Гилберта промелькнуло умиротворение, и Лесли остался доволен впечатлением, которое произвели его слова. — Вы правы, — мягко заметил Гилберт Стендертон. — Я забыл на мгновение о том счастье, которое выпало на мою долю… Выйдя из дому, Гилберт спросил: — Я полагаю, что у вас имеется список приглашенных на свадьбу гостей? — Да, — ответил Лесли. — Миссис Каткарт позаботилась обо всем. — Доктор Беркли Сеймур также будет присутствовать на свадьбе? — осведомился Гилберт. — Беркли Сеймур? Нет, его нет в списке приглашенных, — ответил Лесли. — Ведь это доктор из Лидса, не так ли? Он вчера уехал из Лондона. Кстати, отчего вы исчезли в тот вечер? — У меня было очень важное свидание, — заметил Гилберт. — Я должен был во что бы то ни стало повидаться с одним человеком… Лесли понял, что заданный им вопрос не совсем уместен и поспешил переменить тему разговора: — Я бы, на вашем месте, — сказал он, — не стал беседовать с миссис Каткарт на денежные темы до того как переехать с женой в свой дом… — Вы правы, — мрачно согласился с ним Гилберт. По пути в церковь он снова оценил все стоящие перед ним трудности. Быть может, все обойдется к лучшему и сложится вовсе не так скверно, как он предполагал. Видимо, одна из особенностей его характера заключается в том, что он всегда склонен преувеличивать возникающие трудности. Довольно часто случалось, что он опасался каких-либо невзгод, а его опасения оказывались напрасными. Очевидно, все дело в том, что он слишком долго был холостяком; мужчине поздновато жениться в тридцать один год… …Свадебный обряд походил на сон. Нарядная публика, наполнившая церковь, мощные звуки органа, хор в белых облачениях, пастор со своими прислужниками, появление Эдит, казавшейся в своем белом платье неземным созданием, торжественный церемониал, вопросы и последующие ответы, коленопреклонение — все это казалось далеким от обыденности и прекрасным… После того как они вернулись домой и сели за богато накрытый стол, он рассеянно прислушивался к застольным речам и поздравлениям. Затем взял ответное слово он; его речь лилась плавно и гладко, но он вряд ли потом смог бы вспомнить о том, что именно говорил… Во время своей ответной речи он на мгновение обратил свой взгляд на свою молодую жену; глаза их встретились, и ему почудилось, что на сей раз в ее глазах было меньше боязни и отчужденности, чем обычно. Он прикоснулся к ее руке и пожал… После завтрака все прошли в гостиную. Постепенно Гилберт начинал осознавать происходящее. Од вытер потный лоб и тяжело вздохнул. Ему казалось, что он приходит в себя после действия наркоза, оказавшегося слабее, чем следовало. Смутно припоминал он то, что произошло с ним. Он видел себя перед алтарем — стоящим на коленях и шепчущим торжественные слова. И в то же время это был как бы не он, а кто-то другой… Так как медовый месяц молодые решили провести в самом Лондоне, они сели в пригородный поезд, направлявшийся на лондонский вокзал Кингз-Кросс. Поездка прошла в полном молчании. Гилберт чувствовал какое-то стеснение, от которого не мог избавиться. Он заметил, что в глазах его молодой жены снова появилось выражение страха, которому он не мог найти объяснения. Гилберт ободряюще прикоснулся к ее руке, но она вдруг отпрянула от него. Он закусил губу. На вокзале Кингз-Кросс они пересели в такси и поехали домой — на Сент-Джонс-Вуд. Прислуга находилась в отпуске, и дом был пуст. Этот дом был безукоризненно оборудованным, комфортабельным гнездышком, где имелись в избытке всевозможные приспособления, избавлявшие от необходимости заниматься черной работой. Но Гилберт не испытывал радости, показывая ей свою квартиру. Тревожное предчувствие не давало ему покоя… Затем Эдит направилась к себе в комнату переодеться, так как было решено пообедать вне дома. Они пробыли в ресторане до десяти часов вечера, а затем вернулись домой. Гилберт направился в кабинет, его жена прошла к себе, сказав, что вернется к кофе. В ее отсутствие он добросовестно занялся приготовлением кофе, затем наполнил две чашки душистым напитком. Она вошла… Чудесный утренний сон развеялся окончательно, и к Гилберту вернулся ясный ум. Увидев Эдит, он поднялся со своего кресла и шагнул ей навстречу… Гилберт понял, что именно сейчас и произойдет то, чего он боялся. Тревожное предчувствие не обмануло его. Эдит еще не начала говорить, а он уже знал, о чем пойдет речь. Прошло несколько минут, прежде чем она сумела найти нужные ей слова. Видно было, что давались они ей с трудом. — Гилберт, — начала она, — я поступила дурно с тобой, и вдвойне дурно то, что я не могла найти в себе мужества рассказать тебе обо всем раньше… От этих слов у Гилберта сжалось сердце. — Я никогда не любила тебя, — продолжала Эдит. — Ты всегда был для меня только милым другом. Но… Она внезапно замолчала, так как поняла, что сейчас чуть было не предала родную мать, собираясь обвинить ее. А не лежит ли большая доля вины на ней самой? Ведь могла же она, в конце концов, воспротивиться этому пошлому браку! И Эдит решила всю вину взять на себя. — Я вышла за тебя замуж… — медленно произнесла она, — потому что… ты… богат… потому что ты… будешь богат… Последние слова она прошептала чуть слышно. В ней происходила тяжелая борьба: ей не хотелось, чтобы он слишком дурно думал о ней, и в то же время она хотела сказать ему всю правду. — Значит, все это… из-за моих денег? — изумился Гилберт. — Да, я… я хотела выйти замуж за богатого человека. Наши обстоятельства… наше материальное положение… сильно пошатнулось… Она сжала виски ладонями. — Не упрекай, пожалуйста, ни в чем мою мать. Это я виновата во всем… — Понимаю, — медленно произнес Гилберт. Удивительно, какие порой бывают запасы сил в человеке, когда ему приходится предстать перед тяжелым испытанием! В эту ужасную минуту, когда все мечты его разлетелись в прах, когда рушилось, словно карточный домик, его счастье, Гилберт сумел овладеть собой. Он увидел, как Эдит внезапно покачнулась; подскочив к ней, он подхватил ее под руки. — Присядь, — произнес он ровным голосом. Она была смертельно бледна. Он усадил ее поудобнее на диван, заботливо подложил ей под спину подушку и вернулся на свое место у камина. — Итак… Ты, значит, вышла за меня замуж ради моих денег, — сказал он и неожиданно расхохотался. — Бедное дитя! — добавил он, и в его голосе зазвучала несвойственная ему ирония. — Мне, право, жаль тебя, но ты, увы, ошиблась: денег у меня нет и не предвидится! Эдит быстро взглянула на него. — Не предвидится? — переспросила она. Но в ее голосе не было разочарования, только искреннее любопытство. Гилберт понял, что девушка не виновата: это мать заставила ее сделать «хорошую партию». — Ты не получила ни мужа, ни денег, — резко бросил он, хотя его сердце было полно сострадания и подсказывало ему, что следовало бы пощадить ее… — Но не это самое ужасное, — продолжал он, наклонившись к ней и понизив голос. — Ужаснее всего то, что… Эдит так и не узнала, что же ужаснее всего: он внезапно замер, словно пораженный молнией. Девушка увидела, как его лицо исказилось и стало землистого цвета. Взгляд устремился куда-то вдаль, а полураскрытый рот застыл в жуткой гримасе. Она быстро вскочила на ноги. — Что с тобой? — растерянно прошептала она. — Боже… В его голосе отразился смертельный страх. Она прислушалась. Откуда-то, казалось, из-за окна, доносились печальные звуки скрипки. Это была полная страсти и тоски мелодия. Эдит подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу стояла юная девушка, одетая в убогое платьице, и играла на скрипке. Несмотря на свой скромный наряд, она была прекрасна. Уличный фонарь озарял желтым светом бледное лицо скрипачки. Взгляд ее был устремлен на окно, в котором стоял Гилберт. Эдит взглянула на своего мужа. Что-то в его облике заставило ее содрогнуться. — «Мелодия в фа-миноре» — прошептал он. — Боже! «Мелодия в фа-миноре»… и в день моей свадьбы… |
||
|