"Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)" - читать интересную книгу автора (Unknown Unknown)

О том, как Сидзука посетила храм Вакамии Хатимана

Преподобная Исо сказала ей:

– Ты заранее знала, как будет с младенцем, и смирилась. И дала ты обет, что, если роды пройдут хорошо, ты сходишь на поклонение Вакамии Хатиману. Как же можно тебе вот так просто уехать в столицу? Женщина смеет предстать перед Хатиманом лишь через пятьдесят один день после пролития крови от родов, поэтому тебе надлежит ждать, пока очистишься духом и плотью. Придётся остаться.

И они остались.

Тем временем сделалось известно, что Камакурский Правитель предавался очищению перед паломничеством в храм Мисима. Самураи Восьми Провинций были при нём и вели меж собою беседы. Чтобы развеять скуку господина, они наперебой рассказывали всевозможные истории. И вот случилось так, что Кавагоэ Сигэёри упомянул о Сидзуке. Другие подхватили тут же:

– Кабы не ваша воля, разве она явилась бы сюда из столицы? А, право, жаль, что нам с вами не довелось хоть раз посмотреть её знаменитые танцы!

– Сидзука высоко о себе полагает, потому что её любит Ёсицунэ, – произнёс Камакурский Правитель. – Вот я и разлучил их и истребил их ребёнка, который был бы ей единственной памятью о моём брате. Так что плясать передо мной ей нет радости.

– Это вы правильно изволили заключить, – сказали самураи. – А всё же хотелось бы посмотреть.

– Да неужто таковы танцы её, что всем вам неймётся? – удивился Камакурский Правитель.

– Первая танцовщица в Японии, – сказал Кадзивара.

– Пышно сказано, – возразил Камакурский Правитель. – Это где же она так танцевала, что её назвали первой в Японии?

И вот что поведал Кадзивара:

– В некотором году сто дней стояла засуха. Пересохли реки Камо и Кацура, иссякли до дна колодцы, над всей страною нависла беда. Обратились к старинным книгам за примером и нашли такую запись: «Если сто знаменитейших, обладающих чудотворною силой монахов из храмов Горы, Миидэра, Тодайдзи и Кобукудзи, вознеся моления, прочтут у пруда Сидэ сутру “Государь Защитник Страны”, то Восемь великих драконов-царей, Подателей Воды, внимут и свершат своё дело». Сто знаменитейших монахов прочитали сутру «Государь Защитник Страны», однако же чуда не произошло. Тогда кто-то предложил: «Надобно созвать сто танцовщиц-сирабёси прекрасного облика, пусть они с соизволения государя-монаха исполнят танцы у пруда Сидэ, и тогда драконы-боги, Податели Воды, снизойдут к нашей нужде». По высочайшему соизволению созвали сто танцовщиц, и девяносто девять исполнили сирабёси, но действия это не оказало. Тогда Преподобная Исо сказала: «Девяносто девять исполнили танец, и ничего не получилось. Разве явят свою милость Податели Воды, если станцует одна Сидзука? Правда, её уже приглашали хранители священных сокровищ, и танцы её щедро вознаграждались…» И государь-монах молвил: «Выбирать больше не из кого. Пусть уж станцует и она». И Сидзука стала танцевать одна. Не успела она исполнить и половину сирабёси под названием «Симмудзё», как на глазах у поражённых людей со стороны вершины Микоси и гор Атаго вдруг встали и нависли над столицей чёрные тучи, Восемь великих драконов-богов взревели громами и засверкали молниями, хлынул проливной дождь, который продолжался три дня подряд, и в стране воцарились покой и благополучие. «Вняли божества танцу Сидзуки Безмятежной и явили свою милость», – сказал государь-монах и соизволил указом объявить Сидзуку первой танцовщицей в Японии. Выслушав это, Камакурский Правитель произнёс:

– Тогда хотелось бы раз посмотреть. Кто будет говорить с нею? – вопросил он.

– Я что-нибудь придумаю, чтобы она станцевала, – сказал Кадзивара.

– Как же ты это сделаешь? – спросил Камакурский Правитель.

– Господин, всякий, кто живёт в нашей стране, должен склоняться перед вашими повелениями. А кроме того, ведь смертный конец был ей предрешён, и разве я за неё не вступился? Так ли, иначе ли, но я попытаюсь.

– Что ж, ступай и уговори, – произнёс Камакурский Правитель.

Кадзивара отправился и вызвал Преподобную Исо.

– Камакурский Правитель ныне в добром расположении, – сказал он. – Кавагоэ Сигэёри завёл разговор о Сидзуке, и пожелал он посмотреть один из её прославленных танцев. Нет ли к тому препятствий? Пусть она исполнит один танец.

Преподобная Исо передала это Сидзуке.

– Ах, жалкая я и несчастная! – воскликнула Сидзука и, закутав голову полой одежды, упала на пол. – Горе мне от людей, что преуспела я в искусстве сирабёси! Не вступи я на этот путь, не терзаться б мне ныне такой невиданной скорбью! А тут ещё мне говорят: иди и танцуй перед отвратительным человеком! Нелегко вам, матушка, передавать мне такие слова, и вижу я, что болит ваше сердце. Но ужели он полагает, будто заставит меня танцевать потому лишь, что я танцовщица?

Ответа она не дала, и Кадзивара удалился, ничего не добившись.

И вот воротился он в резиденцию господина, где его с нетерпением ждали. От высокородной Масако уже ждали узнать, удалось ли.

– Я передал ваше повеление, но даже ответа не получил, – доложил Кадзивара.

– Я так и думал, – произнёс Камакурский Правитель. – Когда она вернётся в столицу, в высочайших покоях и у государя-монаха спросят её: «А не просил ли тебя Ёритомо танцевать перед ним?» Она ответит: «Он прислал Кадзивару с просьбой исполнить танец, но я была не в расположении и танцевать не стала», и тогда все подумают: не так уж он могуществен, этот Ёритомо! Как поступить? Кого теперь к ней послать? Кадзивара сказал:

– А вот Кудо Саэмон Сукэцунэ! Он, когда жил в столице, нередко виделся с Судьёй Ёсицунэ. К тому же он родился и вырос в столице, и говорун он искусный. Не прикажете ли ему?

Послали за Кудо Сукэцунэ.

В те времена Кудо Сукэцунэ жил в Камакуре у перекрёстка То-но-цудзи. Когда Кадзивара Кагэсуэ привёл его, Правитель сказал:

– Я посылал к Сидзуке Кадзивару, но она даже ответить не соблаговолила. Ступай-ка теперь ты и постарайся уговорить, чтобы потанцевала.

«Вот ещё незадача, – подумал Кудо. – Попробуй уговорить человека, который оказал неповиновение самому Правителю!» Так размышляя, он поспешил домой и сказал своей жене:

– Камакурский Правитель поручил мне чрезвычайно трудное дело. Он пожелал, чтобы я уговорил Сидзуку танцевать, хотя она и слушать не захотела Кадзивару, которого послали с этим прежде. Вот беда так беда!

Жена в ответ сказала:

– Не надо было поручать это Кадзиваре. Не следовало бы поручать это и вам. Недаром ведь говорится: «Доброе слово чудеса творит», а Кадзивара – деревенщина, он, поди, бухнул ей прямо по-военному: «Иди пляши!» И вы сами повели бы себя точно так же. А надобно явиться в дом Хори-но Тодзи со всевозможными лакомствами, словно бы в гости, потихоньку к ней подольститься, и дело будет сделано.

Так она ему сказала, словно ничего не могло быть проще.

Надо сказать, что жена Кудо Сукэцунэ была из настоящих столичных барышень и служила в покоях сиятельного министра Комацу, князя Тайры Сигэмори, а звалась госпожой Рэйдзэй. По летам она превосходила супруга. В те времена, когда Кудо был совсем молод и носил имя Итиро, он поссорился со своим дядей Ито Сукэтикой, и тот не только отнял у него наследственную землю, но и, на этом не успокоившись, разлучил его с женой. Кудо устремился было в Идзу, чтобы отомстить обидчику, однако господин Комацу не пожелал с ним расстаться и сказал ему:

– Хотя госпожа Рэйдзэй немного стара для тебя, но, если ты возьмёшь её замуж и останешься в столице, я буду рад.

Противиться было неуместно, Кудо взял за себя госпожу Рэйдзэй, и вскоре они глубоко полюбили друг друга.

В третьем году Дзисё господин Комацу ушёл из этого мира. Оставшись без покровителя, Кудо вместе с женой отбыл в Восточные земли. Хотя с той поры прошло немало времени, она ещё не забыла умения слагать стихи и играть на музыкальных инструментах и полагала, что уговорит Сидзуку без труда. И вот они поспешно собрались и отправились в дом Хори-но Тодзи.

Кудо пошёл первым и обратился к Преподобной Исо с такими словами:

– Всё это время я был порядочно занят и не навещал вас, и вы, наверное, сочли уж меня вероломным. Но дело в том, что Правитель собирается на паломничество в храм Мисима и я должен быть ежедневно при его особе. Пускаться в паломничество без очищения никак нельзя, вот я и не мог посетить вас, за что покорнейше прошу меня извинить. Но супруга моя тоже из столицы и выразила желание повидать вас в доме господина Хори-но Тодзи. Я же прошу вас, госпожа Исо, передать Сидзуке мои наилучшие пожелания.

С этими словами он сделал вид, будто уходит домой, а сам спрятался поблизости.

Преподобная Исо рассказала Сидзуке о посещении Кудо, и та молвила:

– Мне всегда было приятно видеть господина Кудо, а уж посещение его супруги для меня и вовсе нежданная радость.

Они быстро у себя прибрались. Вскоре и гостья пожаловала, и с нею жена Хори-но Тодзи.

Поскольку надобно было расположить к себе Сидзуку, жена Кудо, едва лишь началось угощение, запела имаё. Жена Хори-но Тодзи не отстала и спела песню сайбара. Тут и Преподобная Исо извинилась, что нынче она не в голосе, и спела сирабёси «Кисэн». Сайбара и Сонокома, не уступая наставнице в мастерстве, ей подпевали.

Весеннее небо было в тучах, накрапывал дождь, кругом была тишина. И сказала Сидзука:

– Если кто стоит под стенами, пусть слушает. День возвышающего душу пированья удлиняет жизнь на тысячу лет. Я тоже буду петь.

Она запела прощальное сирабёси. Голос и слова превосходили воображение и не поддавались описанию. Кудо Сукэцунэ и Хори-но Тодзи, подслушивавшие за стеной, были совершенно зачарованы.

– Аварэ, при ином положении мы бы не выдержали и вломились бы в дом, – сказали они друг другу.

Когда песня закончилась, принесли биву в парчовом мешке и кото в футляре из пёстрой ткани. Сонокома извлекла биву, настроила её и положила перед женой Кудо, а Сайбара извлекла кото, установила кобылку и положила перед Сидзукой. Когда же они кончили играть, жена Кудо рассказала несколько изящных историй и наконец решила, что пора приступать.

– Древнюю столицу называли Нанива, – так начала она. – А после того как в уезде Отаги провинции Ямасиро возвели нынешнюю столицу, нарекши её Тайра-но кё, то есть Мирной столицей, люди устремились далеко в край Восточного моря Токайдо и ещё дальше, на восток от Юино и от заставы Асигара, и там, в уезде Осака провинции Сагами, на берегу бухты Юи у подножья Цуругаоки, в роще Хидзумэ стали они поклоняться бодхисатве Хатиману. Хатиман – родовой бог Камакурского Правителя, значит, покровительствует он и Судье Ёсицунэ, не правда ли? Будда Сакья-Муни явился в наш мир и претерпел восемь превращений. Так неужели не внемлет бодхисатва Хатиман вашим моленьям? Цуругаока почитается в нашей провинции как место, наиболее излюбленное божеством. По вечерам там полно молящихся, и они толпятся даже перед храмовыми вратами, а по утрам там без числа новых паломников, и они движутся плечом к плечу, наступая друг другу на пятки. Поэтому нечего и думать войти туда среди дня. Однако жене господина Хори-но Тодзи в храме Вакамии всё хорошо знакомо. Я тоже знаю там всё и вся. Завтра, ещё до рассвета, мы отправимся туда вместе, и вы сможете выполнить свой обет. И если при этом свершите вы перед бодхисатвой Хатиманом свой танец, то всё содеется по вашему желанию и восстановится любовь между Камакурским Правителем и Судьёй Ёсицунэ. И разве не возрадуется Судья Ёсицунэ в далёком краю Осю, услышав о том, как преданно вы для него постарались? И когда ещё представится вам такая возможность? Отбросьте же колебания, поклонитесь бодхисатве Хатиману! Наверное, я слишком докучлива, но это из моего к вам расположения. Соглашайтесь, говорю я вам, и, если вы пойдёте, мы отправимся вместе.

Так она уговаривала Сидзуку.

Сидзука же, выслушав это, видно, подумала: «Может, правда пойти?» – и обратилась к матушке:

– Скажите, как мне быть?

«Ох, если бы всё так и получилось!» – подумала Преподобная Исо и сказала:

– Сам Хатиман говорит устами госпожи! Радостно мне, что она так заботится о тебе. Разумеется, иди, и как можно скорее!

– Пусть будет так, – сказала Сидзука. – Поскольку днём это трудно, я отправлюсь в час Тигра, исполню танец в согласии с чином и порядком в час Дракона и вернусь домой.

Жена Кудо, в нетерпении поскорей сообщить мужу, отправила посыльного, но Кудо уже всё сам услыхал через стену. Он вскочил на коня, поскакал ко дворцу Камакурского Правителя и вбежал в самураидокоро.

– Ну что? Ну что? – наперебой закричали самураи, едва его увидев.

– Явится в храм Вакамии Хатимана в час Тигра, будет там танцевать в час Дракона! – прокричал в ответ Кудо.

И все, знатные и незнатные, возликовав, разом воскликнули:

– Мы так и знали! Мы так и знали!

Камакурский Правитель произнёс:

– Разве не всё ей равно – явиться в храм среди дня, чтобы её увидело побольше людей? Странно, что она решила предстать перед божеством столь поздно ночью.

– Это как раз понятно, – отвечали ему. – Судья Ёсицунэ полюбил её, когда она была звана танцевать при дворе, и с той поры она полагает себя слишком высокой особой.

– Ежели она так заважничала, – произнёс Камакурский Правитель, – то, чего доброго, увидит меня в храме и откажется танцевать. Что ж, тогда я отправлюсь туда прямо сейчас и затворюсь там.

Все самураи на это прошептали друг другу:

– Вот это хорошо придумано!

И Камакурский Правитель направился в храм. Сам он занял место за шторой в зале посередине восточной галереи. К северу рядом с ним за занавесью расположилась высокородная Масако. К югу рядом с ним расположилась его кормилица Сандзё. Кроме них, расположились вблизи, кто где хотел, дамы высоких званий и их служанки. Посередине западной галереи занял место Хатакэяма. К северу рядом с ним расположились Утиэку-но-я, Ояма и Уцуномия. К югу рядом с ним расположились Вада и Савара. На южной галерее заняли места Итидзе, Такэда, Огасавара, Хэмми и Итагаки. Рядом с ним расположились охраняющие особу господина воины Тан, Ёкояма, Ё, Иномата, Син, Мураяма. Отец и сын Кадзивара заняли места в особенной близости к Камакурскому Правителю. Те, что пришли пораньше, расселись на каменных мостках галерей, встали под водостоками, с которых лила дождевая вода, стояли плечом к плечу и толпились на главном дворе. Те, что припозднились, заполнили склон горы белой пеленой одежд, уже не имея надежды ни услышать пение, ни увидеть танец. По всем долинам и тропам стекался народ, пожелавший увидеть, как танцует Сидзука, и у храмовых врат Ваканомии Хатимана было несметное множество людей.

Камакурский Правитель подозвал Кадзивару Кагэсуэ и осведомился:

– Где будет танец?

– Эта чернь всюду набилась, и ничего разобрать невозможно, – ответил тот.

– Кликнуть стражу, пусть всех разгонят! – последовал приказ.

Кадзивара Кагэсуэ с готовностью повиновался.

– Именем Правителя! – вскричал он.

И стража принялась колотить налево и направо. С мирян сбивали шапки эбоси. С монахов сшибали соломенные шляпы. Многим нанесли раны. Но люди считали: «Такое увидишь только раз в жизни, ну а раны как-нибудь заживут!» Ни на что не обращая внимания, они лезли и лезли вперёд, и давка только усилилась.

Савара Дзюро проговорил:

– Знать бы заранее, построили бы для танца помост посередине между галерей.

– Кто это сказал? – осведомился Камакурский Правитель.

– Савара Дзюро, – доложили ему.

– Савара знает толк в древних обычаях, – сказал тогда он. – Так и надлежит. Живо возвести помост!

Савара повиновался. Поскольку время не терпело, он распорядился со всей поспешностью принести доски, что были заготовлены для обновления храма, и возвести из них помост в три сяку; для услаждения взора Камакурского Правителя усердный Савара обтянул помост жёлтой китайской камкой. На первый случай всё было сделано для обозрения с приятностью.

Ждали Сидзуку, но близился час Змеи, а она не появлялась. Люди стали ворчать: «Для чего это Сидзука тянет из нас душу?» Солнце стояло уже высоко, когда Сидзука наконец прибыла в паланкине.

В сопровождении жены Кудо Сукэцунэ и жены Хори-но Тодзи она вступила в галереи храма. Преподобная Исо, Сайбара и Сонокома должны были в этот день помогать ей и расположились с нею на помосте, а жёны Кудо и Хори-но Тодзи заняли места для зрителей среди трех десятков столь же почтенных дам. Сидзука, накрывшись полой одежды, погрузилась в тихую молитву.

Тут Преподобная Исо – пусть ничего особенного, а всё же в усладу божеству – велела Сайбаре взять маленький барабан цудзуми и стала петь и исполнять сирабёси под названием «Любвеобильный воин». Танец её превосходил воображение и не поддавался описанию. И люди говорили между собой: «Каково же искусно должна танцевать Сидзука, если так танцует её не столь знаменитая родительница?»

Между тем по поведению людей и по широким шторам Сидзука всё-таки догадалась о присутствии Камакурского Правителя. «Жена Кудо заманила меня, чтобы заставить перед ним танцевать!» – поняла она и стала раздумывать, как бы ей исхитриться и уйти отсюда, не исполнив сегодня ни единого танца.

Она подозвала к себе Кудо и сказала ему:

– Мнится мне, что здесь присутствует Камакурский Правитель. Когда в столице меня пригласили во дворец, я танцевала под игру государева казнохранителя Нобумицу. Во время моления о дожде у пруда Сидэ я танцевала под игру Сидзё-но Кисуо. Сюда же в Камакуру меня вызвали как подозрительное лицо, и я не взяла с собой никого из музыкантов. Сейчас моя матушка уже исполняет танец в согласии с храмовым чином и порядком. А потом мы отправимся в столицу, соберём музыкантов и нарочно снова вернёмся сюда, чтобы и мне исполнить обетованный танец.

Так сказав, она собралась покинуть храм. Увидя это, все вассалы, высокородные и незнатных родов, пришли в смятение.

Камакурскому Правителю доложили, и он произнёс:

– Мир тесен. Пойдёт слух, будто она отказалась танцевать в Камакуре потому, что у нас нет музыкантов, и это будет срам. Кадзивара, кто из моих самураев умеет играть на цудзуми? Узнай, и пусть ей играют.

Кадзивара Кагэтоки сказал в ответ:

– Есть у нас Кудо Сукэцунэ. Во времена Сигэмори хранители государевых сокровищ приглашали его на священные танцы микагура, и он снискал при дворе известность как мастер игры на цудзуми.

– Коли так, – произнёс Камакурский Правитель, – играй, Кудо, и пусть она танцует.

– Я ведь давно не играл, – сказал Кудо, – так что тон удара у меня теперь не тот, но, раз вы приказываете, я попробую. Однако одного только цудзуми мало. Благоволите призвать кого-нибудь для гонга канэ.

– Есть, кто умеет бить в гонг?

– А как же? Наганума Горо!

– Призвать, и пусть бьёт в гонг.

– Его нет здесь, у него болят глаза.

– Когда так, – сказал Кадзивара Кагэтоки, – то попробую я.

– Сумеет ли Кадзивара бить в гонг? – осведомился Камакурский Правитель у Кудо.

– Лучше Кадзивары один лишь Наганума, – ответил тот.

– Тогда не возражаю, – произнёс Камакурский Правитель, и бить в гонг был назначен Кадзивара.

– Отбивать меру – дело великое, но кто-то должен и мелодию вести.

– Кто у нас играет на флейте? – осведомился Камакурский Правитель.

– Да хотя бы господин Хатакэяма, – сказал Вада Ёсимори. – Его флейтой восхищался сам государь-монах.

Камакурский Правитель усомнился:

– Не знаю, как нам сказать премудрому Хатакэяме, чтобы он согласился выступить в оркестре.

– Я передам ему ваше повеление, – вызвался Вада и пошёл в галерею, где сидел Хатакэяма.

– Правитель повелевает тебе то-то и то-то, – объявил он.

Хатакэяма с готовностью согласился. Он сказал:

– Кудо Сукэцунэ, влиятельнейшее лицо в окружении господина, с барабаном цудзуми; Кадзивара Кагэтоки, начальствующее лицо в самураидокоро Восьми Провинций, с гонгом канэ; и я со своей флейтой: мы составим поистине знатный оркестр!

И с тем трое музыкантов, приуготовившись, один за другим поднялись на помост.

Кудо Сукэцунэ вышел в синих жёстких хакама, оливково-зелёной куртке суйкан и в высокой шапке татээбоси, держа в руке барабан цудзуми из сандалового дерева, обтянутый оленьей кожей на шести струнах. Подтянув высоко штанины хакама, он уселся в ожидании остальных музыкантов, прижал цудзуми к левому боку и стал его настраивать, пробуждая эхо от высокого склона горы, поросшего соснами, и под потолком галерей.

Затем появился Кадзивара Кагэтоки. Он был в синих жёстких хакама, светло-зелёной куртке суйкан и в высокой шапке татээбоси. Вышел он с гонгом из чистого серебра с золотой чеканкой в виде хризантем, подвешенным на многоцветном шнуре. В ожидании Хатакэямы он занял место справа от Кудо и словно бы пеньем цикады стал вторить на гонге ударам цудзуми.

Хатакэяма же, рассмотрев их обоих сквозь щели в занавесе, решил особенно не наряжаться. Он облачился в широчайшие белые хакама, в белый кафтан с лиловыми кожаными шнурами и в шапку эбоси с искусно, по-самурайски заломленным верхом. Взяв свою флейту из китайского бамбука, именуемую «Ветром в соснах», он извлёк из неё на пробу несколько звуков, остановился на низком седьмом, а затем, подоткнув высоко штанины, резким движением сдвинул в сторону занавес, важной поступью истинного мужа взошёл на помост и занял место по левую руку от Кудо. Был он известным красавцем, и с каким же восхищением все на него глядели! Ему тогда исполнилось двадцать три года. Камакурский Правитель, обозревая всех троих из-за шторы, произнёс в похвалу:

– Вот это оркестр!

И точно, выглядели они великолепно.

Увидев это, Сидзука подумала: «Хорошо, что я поначалу отказалась. А если бы согласилась я сразу покорно, то вышло бы мне от того одно лишь униженье». И ещё она подумала: «Кудо Сукэцунэ – прославленный мастер маленького барабана цудзуми. Не уступает, пожалуй, и Караками, и самому Кисуо. Кадзивара хотя и клеветник, но отменно владеет гонгом канэ. Что же до Хатакэямы, то звуки его знаменитой флейты превыше всех похвал и превосходят воображение».

Она позвала Преподобную Исо и стала готовиться к танцу. Расцвели и осыпались на берег пруда цветы глицинии, запутавшейся в ветвях сосны, и напитали своим ароматом нежно веющий ветер, и извечно печальный крик Птицы Времени словно бы возвестил, что заветные сроки настали.

В тот день Сидзука облачилась поверх белого косодэ в кимоно из китайской камки, белые хакама со штанинами до самого пола и в куртку суйкан с узором в виде цветов водяного ореха. Её длинные волосы были зачёсаны высоко, и тонкие брови были едва намечены на слегка подкрашенном лице, исхудалом от недавних страданий. Когда с алым веером в руке встала она лицом к святилищу, то словно бы заколебалась, начинать ли танец: должно быть, охватил её стыд, что всё же будет она танцевать перед Камакурским Правителем.

Глядя на неё, высокородная Масако сказала:

– Прошлой зимою её качали волны у берегов Сикоку и обдували злые ветры в горах Ёсино. В нынешнем году её изнурил долгий путь из столицы к нам на восток. И всё же взгляните на неё: есть ли в нашей стране женщина прекраснее Сидзуки?

Много сирабёси знала Сидзука, но более всего по сердцу было ей сирабёси под названием «Симмудзё», которое она исполняла с особенным мастерством. Его-то она и запела своим несравненным голосом. Дух захватило у всех, у знати и у черни, и вопль восторга отдался эхом в облаках. Кто был вблизи, тот восчувствовал оттого, что слышал. Но и на склоне горы, куда голос не доносился, тоже восчувствовали, представляя себе этот голос.

Сирабёси были лишь на половине, когда Кудо Сукэцунэ, словно стало ему не по себе, засучил вдруг рукав своей куртки суйкан и выбил на цудзуми заключительную дробь. Сидзука сейчас же остановилась и звучным голосом прочла стих «Век государя». Услышав это, люди возроптали:

– Жестокосердный Кудо! Пусть бы она танцевала дальше!

А Сидзука подумала: «Ничего, ведь я плясала перед врагом. А душу свою я выскажу в песне!» И она запела:

Камакурский Правитель с треском опустил штору и объявил:

– Сирабёси было скучное. Ни манера танцевать, ни манера петь мне не по душе. А что она пела сейчас? Видно, она посчитала, что Ёритомо-де деревенщина и ничего не поймёт. Но я-то прекрасно понял. «Вертится, кружится сидзу, всё повторяется сидзу» означает: «Да сгинет Ёритомо и да придёт к власти Ёсицунэ!» Аварэ, она совершенно забылась! А это её «уходил ты, ступая по белым снегам на склонах крутых Ёсино» значит просто: хоть Ёритомо и изгнал Ёсицунэ, но мы ещё посмотрим, кто кого. Экая мерзость!

Услышав это, высокородная Масако сказала:

– Искусство танца у Сидзуки замечательное, но танцует она лишь для тех, кто чувствует подлинную красоту. Кто, кроме Сидзуки, был бы достоин танцевать перед вами? А потому, какие бы дерзости она ни говорила, всё же она лишь слабая женщина и вы простите её.

Камакурский Правитель слегка приподнял штору.

Сидзука поняла, что вызвала неудовольствие, вернулась на помост и спела:

Камакурский Правитель поднял штору на полную высоту, и все зашептали:

– Это ей в похвалу!

От высокородной Масако был Сидзуке пожалован шёлк в драгоценном футляре. От Камакурского Правителя были пожалованы три длинных ларца, украшенных перламутром. Уцуномия дал три ларца, Ояма Томомаса дал три ларца, и знатные музыканты, игравшие для Сидзуки, дали девять ларцов, и носильщики, поднявши ларцы на свои шесты, понесли их вокруг помоста. И те, у кого недостало богатства дарить ларцы, – те тащили и бросали в раскрытые ларцы косодэ и прочую одежду и набросали целые горы, и Савара Ёсицугу потом записал, что добра набралось на шестьдесят четыре ларца.

Увидев это, Сидзука сказала:

– Танцевала я не для даров, а в моленье за Судью Ёсицунэ.

И с тем все ларцы до последнего отдала на обновление храма Вакамии Хатимана. А все одежды до последнего косодэ, не растеряв ни единой, отдала настоятелю на службы за своего господина. Затем возвратилась она в дом Хори-но Тодзи. На следующий день она посетила Камакурского Правителя, дабы испросить разрешение на выезд, после чего в дом Хори-но Тодзи явились к ней благорасположенные самураи и всячески её превозносили. От Камакурского Правителя было пожаловано ей множество подарков. И по его повелению Хори-но Тодзи во главе пяти десятков всадников проводил её в столицу.

Глубоко скорбя о погибшем сыне, Сидзука по пути поручила молиться за него тысяче монахов. Так она вернулась в столицу, в свой дом в Китасиракаве. Но и там она не в силах была забыть пережитое, не желала никого принимать и всецело предалась своей печали. И как ни старалась утешить её матушка, Преподобная Исо, печаль её лишь усугублялась.

Дни и ночи проводила она в храме, читая сутры и повторяя имя Будды, и осознала, что жизнь в миру не для неё. Даже матери не сказавшись, постриглась она в монахини. Под стенами монастыря Четырех Небесных Царей построила из травы шалаш и уединилась в нём с Преподобной Исо, ведя жизнь истинную, согласно учению Будды. И как же болело материнское сердце! Дочь была первой танцовщицей Японии, прославленной красавицей. Никто не мог с нею сравниться в душевном благородстве.

Казалось, какое чудное будущее предстояло ей! А она ушла от мира в девятнадцать лет. Осенью на следующий год, когда пурпурные облака заволокли небо, послышались вдруг звуки музыки, и Сидзука удалилась из этого мира в Чистую Землю. Вскоре и Преподобная Исо соединилась с нею в блаженном краю.