"Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)" - читать интересную книгу автора (Unknown Unknown)

О схватке в бухте Даймоцу

«Небу уста не даны, и глаголет оно устами людей». Великое волнение охватило берега бухты Даймоцу.

Ведомо сделалось: нынче ночью прибыл корабль, коего в ночь накануне не видели в бухте, и навес не убран на нём. Подозрительный это корабль. Вышло решение его досмотреть, и вот пять сотен всадников спешились, погрузились в тридцать лодок и отчалили от берега. Хотя начался отлив, лёгкие лодки сидели мелко, гребцы подобрались ловкие, выгребали они искусно и в согласии с замыслом, так что взяли корабль в кольцо. «Чтоб ни один не ушёл!» – прогремел приказ. Судья же Ёсицунэ, видя это, произнёс:

– Пусть нападение врагов здесь никого не тревожит. Может статься, они вообще не посмеют напасть, как только узнают, что на борту сам Ёсицунэ. Но ежели буйная схватка всё же начнётся, смотрите тогда не обращайте внимания на мелкую сволочь. Беритесь за «медвежьи лапы» на длинных древках и хватайте живьём крупную дичь, тех, в ком опознаете начальников.

И сказал Бэнкэй:

– Повеление ваше таково, что иного и быть не может. Однако же битва на море – дело серьёзное. Здесь начало боя – обмен стрелами – вы не доверите кому ни попало. Так что позвольте уж мне!

Услышав это, сказал Катаока:

– Монаху надлежит молиться о душах тех, кто почил одиноким, да ещё наставлять заблудших на правильный путь. Для чего же ты ещё и в бою вылезаешь вперёд? Не путайся под ногами! Первую стрелу пущу я!

Выслушав, Бэнкэй возразил:

– Это что же, будто у нашего господина нет других воинов, кроме тебя?

Тут Таданобу, почтительно склонившись перед Ёсицунэ, произнёс:

– Всё это пустая болтовня. Они спорят, кому быть первым, а враги уже совсем близко. Аварэ, благоволите только отдать приказ, и первым буду я.

– Превосходно, – сказал Судья Ёсицунэ. – Иного от тебя не ждал.

И он тут же разрешил Таданобу начинать.

Таданобу был облачён в светло-зелёные доспехи поверх кафтана из пятнистого шёлка и в шлем с трехрядным нашейником; у пояса имелся у него внушительный меч с серебряной отделкой, а из-за спины над головой торчали двадцать четыре стрелы с бело-чёрным ястребиным оперением, причём выше остальных выступали две гудящие стрелы. Сжимая в руке лук «фусимаки», он вышел на нос корабля и обратился лицом к врагам.

Между тем враги на лодках, загородившись щитами, подплыли на расстояние полёта стрелы, и их предводители Тэсима Курандо и Кодзукэ Ханган закричали:

– Послушайте нас! Нам ведомо, что это корабль господина Судьи Ёсицунэ! С вами говорят Тэсима Курандо и Кодзукэ Ханган! Мы выполняем приказ Камакурского Правителя, и знайте, что под страхом потери воинской чести мы нипочём не позволим вам, изгоям, вступить на эту землю!

– А с вами говорит Сато Сиробёэ Таданобу! – гордо выпрямившись, прокричал в ответ Таданобу.

– Берегись, ибо я представляю здесь моего господина! – рявкнул Тэсима Курандо.

Он наложил на тетиву огромную гудящую стрелу, с силой натянул и выстрелил. Стрела пронеслась по воздуху и ударилась в борт корабля. Увидев это, Таданобу сказал:

– Вот в чём отрада для воина: в том, чтобы попадать во врага своего насущного, как в мишень на ученье. В толк не возьму, может, ты решил своими гудящими стрелами подшутить над скромным слугой Минамото? А я вот честно покажу тебе своё умение!

С этими словами он положил на тетиву своего лука для троих стрелу в тринадцать ладоней и три пальца, с силой натянул и, немного выждав, выстрелил. С воем понеслась стрела, и её тяжёлый раздвоенный наконечник врубился в наличник шлема Тэсимы, перерезал поперёк голову и застрял в заклёпках нашейника. Чаша шлема вместе с верхней частью черепа с плеском упала в море.

Увидев это, Кодзукэ Ханган вскричал:

– Ну, у меня ты много не поговоришь!

Он выхватил из колчана наугад первую попавшуюся стрелу, хорошенько натянул тетиву и выстрелил. Стрела прошла вскользь по левой стороне шлема Таданобу. Таданобу как раз поднимал лук, и вторая его стрела ушла в море. Видя это, он произнёс:

– Сдаётся мне, жители этой провинции никогда не умели попадать в противника. Ну-ка, гляди, как надо!

Он наложил на тетиву стрелу с наконечником «игла», слегка натянул и остановился. Кодзукэ Ханган, раздосадованный своим промахом, выхватил вторую стрелу. Едва он поднял лук, как Таданобу, натянув тетиву в полную силу, выстрелил. Его стрела ударила Кодзукэ в левую подмышку и на пять сунов вышла из правого бока. И Кодзукэ Ханган с плеском свалился в море.

А Таданобу, наложив на тетиву новую стрелу, предстал перед Ёсицунэ. Тут и спорить было не о чем, совершил он воинский подвиг, и господин повелел запечатлеть его имя первым в книге доблести.

С гибелью Тэсимы Курандо и Кодзукэ Хангана враги отгребли далеко за пределы полёта стрелы.

И спросил Катаока:

– Скажи-ка, почтеннейший Таданобу, каким манером вёл ты ныне бой?

– Да по своему разумению, – ответствовал Таданобу.

– Тогда благоволи отойти в сторонку, – сказал Катаока. – Метну-ка и я стрелу-другую.

– Ну-ну, попробуй, – сказал Таданобу и отошёл.

Был Катаока облачён поверх белого кафтана в кожаный панцирь с жёлтым узором по белому полю; шлем он нарочно не надел, а покрывала его голову самурайская шапка ориэбоси, прихваченная тесьмой на подбородке. Держа под мышкой лук нелакированного дерева, он вынес и поставил со стуком на банку ящик со стрелами и снял крышку; нет, там не были обычные стрелы с наконечниками «щиторуб» и «птичий язык», а были там стрелы из выпрямленного бамбука с обструганными утолщениями и с оперением, притороченным по обеим сторонам корой бересклета; стволы их были усилены насадками из тиса и чёрного дуба окружностью в четыре и длиною в шесть сунов, и такой же длины достигал дубовый или тисовый наконечник «древобой».

– Следует знать, – объявил Катаока, – что стрелять такой вот стрелой по живому врагу не стоит, она может и не пробить панцирь. Но борта этих лодок делают на Сикоку из криптомерии тонкими, а лодка набита людьми до отказа и сидит достаточно низко. Если я буду бить, целясь примерно на пять сунов ниже уровня воды, мои стрелы проломят борта, как долотом. В лодки хлынет вода, люди в панике замечутся и сами их потопят, и тут уж им всем, несомненно, будет конец. Если к ним поплывут на помощь, не выбирайте целей, бейте стрелами бегло, в кого ни попадёт.

– Мы готовы! – откликнулись воины.

Катаока упёрся коленом в банку и стал с бешеной быстротой выпускать стрелы одну за другой. Полтора десятка, из них десять с тисовыми «древобоями», поразили днища лодок, и лодки начали наполняться водой. Люди в них заметались, запрыгали, затопали, лодки стали переворачиваться, и вот уже три из них у всех на глазах затонули. Тэсимы Курандо не было больше в живых, и остальные поспешили обратно к берегу. Печально разбрелись бойцы по домам от бухты Даймоцу, с плачем унося бренные останки своего предводителя.

Тем временем Бэнкэй окликнул Хитатибо и пожаловался:

– Нет потехи душе! Сейчас бы нам с тобой повоевать, а день идёт к концу. Ведь это всё равно что побывать на горе сокровищ и уйти с пустыми руками…

И тут оказалось, что Комидзо-но Таре, прослышав о битве в бухте Даймоцу, примчался к берегу с сотней воинов и уже столкнул в воду пять лодок из вытащенных на берег.

Увидя это, Бэнкэй и Хитатибо натянули чёрно-синие кафтаны. Поверх Бэнкэй облачился в панцирь из чёрной кожи, Хитатибо же надел светлый панцирь с чёрными шнурами. Лук Бэнкэй нарочно оставил, а взял с собой к поясу большой меч длиной в четыре сяку два суна с узорчатой рукоятью да малый меч, именуемый «Иватоси» – «Пронзатель скал», бросил на дно лодки боевой топор с вырезом «око вепря», серп «наигама» и «медвежью лапу», после чего, подхватив под мышку неразлучную свою боевую палицу (с железным стержнем, со спиральной обмоткой из железной проволоки и с головкой, усаженной железными бляхами), спрыгнул в лодку сам и встал на носу. Хитатибо как искусный мореход встал на корму с веслом.

– Дело-то пустячное, – проворчал Бэнкэй. – Сейчас мы вгоним нашу лодку в самую гущу неприятеля. Я хватаю «медвежью лапу», зацепляю за борт ближайшей вражеской лодки и подтягиваю её к себе, лихо в неё перескакиваю и принимаюсь гвоздить их почём зря по макушкам, по наплечникам, по коленным чашечкам. И славно было бы взглянуть на башку ихнего главаря, когда я расколю на ней шлем! А вы все оставайтесь здесь в любуйтесь!

С этими словами он оттолкнулся от борта корабля и отплыл, словно сам Бог Чума, выступающий на обречённых. А его соратники только молча глядели ему вслед, тараща глаза.

И сказал Комидзо-но Таро:

– Сколь странно, что против всей нашей силы идут всего двое! Кто бы это мог быть?

– Один из них Бэнкэй, а другой – Хитатибо, – ответили ему.

Услышав это, Комидзо воскликнул:

– Ну, если это так, то нам с ними не справиться!

И все лодки повернули обратно к берегу. Увидев это, Бэнкэй заорал:

– Трусы! Эй, Комидзо-но Таро! Я вижу тебя! Остановись и выходи на бой!

Но Комидзо, словно бы не слыша, продолжал уходить. Тогда Бэнкэй сказал:

– В погоню, Хитатибо!

Хитатибо упёрся ногой в борт и принялся яростно ворочать веслом. Они врезались между лодками Комидзо. Бэнкэй мигом зачалил одну из них «медвежьей лапой», подтянул к себе и перепрыгнул в неё. С кормы к носу двинулся он, нещадно побивая всех, кто попадался под руку. Люди, на которых обрушивался удар, не успевали и пикнуть. Но и те, по кому он промахивался, кидались без памяти в море и тут же тонули.

Видя всё это, Судья Ёсицунэ произнёс:

– Катаока, его надо остановить. Крикни ему, что нельзя брать на душу столь великий грех.

И Катаока крикнул Бэнкэю:

– Эй, слушай приказ господина! Не бери на душу свою столь великий грех!

Бэнкэй же, услышав его, крикнул в ответ:

– Я так до конца и останусь недозрелым монашком, ты понял меня, Катаока? Так что оставь приказ господина при себе! Вперёд, Хитатибо! На бой!

И они вновь свирепо набросились на врагов. Всего было разгромлено две лодки, трём же удалось ускользнуть и добраться до берега бухты Даймоцу.

Так в тот день Судья Ёсицунэ одержал победу. Потери воинов на корабле составили шестнадцать человек ранеными и восемь убитыми. Убитых схоронили в волнах бухты Даймоцу, дабы врагам не достались их головы.

Остаток дня был проведён на борту, а с наступлением ночи дамы были высажены на берег. Они искренне любили господина, но оставлять их дальше было немыслимо, и всех их отправили восвояси. Провожать дочь Хэй-дайнагона указали Суруге Дзиро. Провожать высокородную дочь министра Коги поручили Кисанде. Остальных дам провожали их родичи и земляки.

Оставив при себе лишь Сидзуку, к которой он питал, как видно, особенную любовь, Ёсицунэ вышел из бухты Даймоцу и проплыл к пристани Ватанабэ; когда же день начался, достиг он жилища Нагамори, главного жреца храма Сумиёси. Там он провёл ночь, далее прибыл в Киси-но Ока, что в уезде Уда провинции Ямато, к родичу по матери своей. Под кровом близкого человека прожил он некое время, но вот получилось известие, что Ходзё Сиро Токимаса с войсками провинций Ига и Исэ надвигается на уезд Уда. Дабы не навлечь на родича беду, Ёсицунэ на рассвете четырнадцатого дня двенадцатого месяца первого года Бундзи оставил Киси-но Ока, вечером пятнадцатого дня бросил коня у подножья холмов и скрылся в горах Ёсино, славных весенним цветением вишен.