"Западные земли" - читать интересную книгу автора (Берроуз Уильям С.)

3

Неферти поглощает свой завтрак за длинным деревянным столом вместе с пятью членами экспедиции: англичанином, французом, русским, австрийцем, шведом. Они разместились в большом сарае, мастерской, заполненной картотечными шкафами, койками, сундуками, полками для инструментов и оружейными пирамидами.

Англичанин обращается к Неферти:

– Ты только посмотри на себя, астронавт хренов! А все надеялись, что ты наведешь здесь порядок…

– Трудновато вдохновлять на подвиги, когда все мои инициативы на корню зарубаются критиками, у которых за спиной – машина компьютеризированного контроля над сознанием.

– Какие еще там критики! Вставай! И вдохновляй нас!

Неферти испытывает внезапный прилив энергии. Он подскакивает до самого потолка. Другие продолжают жевать. Русский, в промежутках между порциями еды, изучает какие-то графики, лежащие у него на столе. Неферти проходит сквозь потолок и натыкается на слой слежавшегося снега. Он прорывается сквозь снег в небо цвета кобальтового хрусталя, раскинувшееся над руинами Самарканда.

Внизу он видит какую-то постройку на сваях, судя по виду – турецкую, которая возвышается над глубоким голубым озером. Он опускается на землю и пересекает небольшой рукав озера по сваям, концы которых возвышаются на пару футов над поверхностью воды, пока не добирается до спиральной лестницы с широкими ступенями, выложенными голубыми и красными керамическими плитками. Ему хочется остаться здесь, несмотря на многочисленные опасности, угрожающие ему. Все равно нет ничего хуже застоя. Он готов даже покинуть свое старое тело, и с этой мыслью он начинает подниматься по ступенькам, ведущим к возвышению, расположенному на высоте двадцати футов над поверхностью озера.

В конце подъема Неферти оказывается перед дверью из полированного серебристого металла, в котором отражается его лицо и его одеяние. Он облачен в татарское платье… золотое шитье, бахрома из красных и голубых шелковых нитей, кафтан с твердыми накладными плечиками и войлочные сапожки. На поясе висит искривленная сабля. Лицо Неферти помолодело, как и его худощавое, мускулистое тело. Зубы – желтые и крепкие, как старая слоновая кость, губы искривлены в безрассудной усмешке. Судя по всему, Неферти грозит неминуемая опасность, взывающая к решительным действиям.

Из двери выступает замок в виде кольца. Он поворачивает кольцо, и дверь открывается. Из-за двери выскакивает маленькая серая собака. Неферти знает эту собаку – он велит ей заткнуться. Следом за собакой появляются еще два пса – черный и коричневый.

Неферти пытается закрыть дверь за собой, но не может понять, как работает механизм.

Он заходит в маленькую комнату, где вдоль стен стоят низкие диваны, а в стены вбиты крючки для одежды. Рядом с прихожей – еще одна комната того же размера, отделенная перегородкой с проходом возле дальнего конца. Во второй комнате находятся два человека – старик в серой джеллабе представляет Неферти полноватому евнуху средних лет с беззубым ртом в коричневом халате; в лице евнуха безошибочно читается властность, хитрость и изворотливость. Старый евнух – Повелитель псов-привратников.

Неферти кланяется и говорит:

– Вы оказали мне честь.

Евнух кланяется в ответ. Судя по всему, речь пойдет о чем-то важном и неотложном.

Слуга приносит мятный чай и стаканы. Трое собравшихся приступают к переговорам. Псы-привратники сидят неподвижно, переводя взгляд с одного говорящего на другого.

Старый евнух достает из кожаной сумки потрепанный томик «Офицеров и джентльменов»22.

Серая собака принюхивается и на миг оскаливает желтые клыки.

Затем евнух достает оттуда же вилку, на которой видны следы засохшего яичного желтка. Коричневый пес принюхивается, и его глаза загораются.

За этим следует страница из газеты, фуфайка с номером 23 на ней, нож с полой ручкой. Черная собака принюхивается… перегородка откатывается в сторону. Псы-привратники гуськом выходят за дверь.

Когда Неферти приказал серой собаке заткнуться, он пошутил – псы-привратники никогда не лают. Безмолвные и целеустремленные, они следуют по ., пятам своей жертвы на расстоянии нескольких дюймов. Как бы быстро ни поворачивалась жертва, псы-привратники всегда остаются у нее за спиной. Это небольшие собаки, не более двадцати фунтов весом, с длинными заостренными мордами, несколько похожие на шипперке23.

Псы-привратники не охраняют врата, а отворяют их и приводят за собой смерть.

В поисках литературного прецедента обратимся к роману Саки (Гектор Хью Манро) «Несносный Бассингтон».

Комусу Бассинггону, который упустил богатую невесту, попросив у нее в долг пять фунтов – ничто так не раздражает богатых, как то, когда у них просят небольшую сумму денег взаймы, – приходится отправиться на работу в Южную Африку.

Прощальный обед изобилует предзнаменованиями:

– Я не знала, что у вас есть собака, – говорит леди Веула.

– У нас нет собаки, – отвечает Комус. – Во всем доме ни одной.

– Могу поклясться, что я видела собаку, которая шла за вами по пятам сегодня.

– Маленькая черная собака, похожая на шипперке? – приглушенно спрашивает Комус.

– Да, она самая.

– Я тоже видел ее сегодня вечером. Она выбежала из-за моего стула, когда я стал садиться на него.

– А раньше вы ее никогда не видели? – поспешно спросила леди Веула.

– Только однажды, когда мне было шесть лет. Она спустилась вслед за моим отцом по лестнице.

Леди Веула ничего не сказала. Она знала, что отец Комуса умер, когда самому Комусу исполнилось ;шесть лет.

, Заметьте, что маленькая черная собака проследовала за Комусом в столовую. В этом случае она выглядит скорее вестником, чем носителем смерти. Кто натравил на Комуса пса-привратника? Бассингтон изначально обречен как воплощение порочного, несносного мальчишества. Трудно провести отчетливую Границу между вестником и носителем – одно постепенно перетекает в другое.

Средневековый хронист Гюнтер Бранденбургский пишет: «Еще ни разу чума не являлась без того, чтобы сначала кто-нибудь не повстречал оборванного и дурно пахнущего мальчишку, лакающего воду, словно пес, из городского источника, а затем поспешающего далее». Чуму, кстати, именовали тогда Черной Смертью.

А вестник легко может обернуться носителем. Пес-привратник также полон злым роком и несчастьями, как змея по весне – ядом. Пса-привратника натравливают на вполне определенную жертву. Кто-то сказал, что человек создал собаку по своему образу и подобию – причем взяв за основу худший вариант. Соответственно, твой личный пес-привратник всегда является выражением худших сторон личности своей жертвы. Пес-привратник подходит к своей жертве, как ключ к замку.

Черная магия действует наиболее эффективно в предсознательных, маргинальных сферах. Наиболее действенны проклятья, брошенные мимоходом. Если у человека есть основания опасаться психической атаки, самое лучшее – это сделать себя как можно более заметным для того или тех, со стороны кого ожидается атака, поскольку сознательные атаки, которые привлекают внимание объекта, редко приводят к успеху и часто рикошетом поражают атакующего.

Подобная стратегия особенно подходит для критиков. Разрешите включить ваше имя в телефонный справочник, подвергайте писателей нападкам по радио, делайте все, что угодно, ради того, чтобы ваш образ постоянно пребывал на переднем плане внимания неприятеля. А лучше всего – вынудите писателя дать публичное опровержение какого-нибудь предпринятого вами особенно злостного искажения фактов или фальсификации. Вот, например, как следует критиковать автора, который потратил шесть лет на написание романа: «Этот неопрятный винегрет, судя по всему, наспех сляпанный за пару недель».

Правило, которое действует практически всегда: никогда не опровергайте критика и не отвечайте на его нападки, какими бы несправедливыми ни казались вам его заявления. Не позволяйте критику выманить вас на красную тряпку, словно быка на корриде. Не замечайте этой тряпки, даже если критик доходит до того, что начинает бессовестно перевирать цитаты из вашего произведения.

Написание предубежденных, сбивающих читателя с толку рецензий входит в число обязательных упражнений для адепта прикладной черной магии. Обозреватель может укоренять в сознании читателя стойкие неприятные ассоциации в связи с книгой, создавая у него впечатление, что эта книга абсолютно пустая, но не объясняя почему и тщательно избегая ясных И точных образов, которые могли бы привлечь внимание читателя.

Эта процедура основана на научных предпосылках, на так называемом законе Петцеля, который утверждает, что образы сновидений воспринимаются не на сознательном, а на предсознательном уровне. Примите во внимание также гипотезу Фрейда о том, что нейтральный характер предсознательного восприятия позволяет под его покровом вырваться на волю материалу, который не был бы иначе пропущен «цензором» сознания, так что отрицательные аффекты тяготеют к области предсознательного восприятия. Действительно, наблюдается пятидесятисемипроцентная корреляция между предсознательными воспоминаниями и пиковыми отрицательными аффектами. Чарльз Фишер говорит по этому поводу, что сновидения имеют тенденцию подчеркивать незначащие в состоянии бодрствования детали жизни.

Существует еще один трюк: частое обращение к общим понятиям, таким как «средний человек» и редакционное «мы», для того, чтобы заставить читателя примкнуть к высказанному рецензентом неблагоприятному мнению и в то же время замаскировать ментальную лакуну под прикрытием беспредметного и неопределенного «мы». Не следует забывать технику неправильно понятого слова: пересыпайте рецензию редкими словами, которые заставят читателя полезть в словарь. Вскоре читатель начнет чувствовать легкое чувство отвращения с симптомами тошноты при одном только упоминании об обсуждавшейся книге.

Джулиан Чендлер, книжный обозреватель престижной нью-йоркской ежедневной газеты, владеет всеми этими приемами. Для своих профессиональных желчеизлияний он избрал так называемое Движение Битников и отточил на нем до совершенства принципы антиписьма. Писатели используют слова для создания образов. Чендлер использует слова для их разрушения.

В тот день он отправил свежую рецензию в редакцию и договорился с редактором о встрече в три. Перечитав текст своей рецензии, он чувствует уютное, голубовато-холодное свечение в каждой клеточке своего тела. Акция уничтожения удалась на славу, и он это понимает. И редактор тоже это поймет. Две колонки текста – и ни одного зрительного образа… слова, чистые слова. Это вызывает у читателей подавленность и беспокойство, сопровождаемые негодующе-возмущенным бормотанием.

«Действие начинается в Колорадо с преследования одинокого бандита соперничающей бандой, внезапно переносится в горы Йемена целым столетием позднее, где экспедиция ищет неких таинственных обезьян, которым гортань служит половым органом, но встреча с ними вызывает эпидемию чудовищной (о, боже мой!) чумы. Когда эпидемия кончается, герой вновь возвращается на Дикий Запад, где с ним происходит целый ряд запутанных и не имеющих никакого отношения к сюжету приключений… читатель, догадавшийся, по примеру Тезея, взять с собой нить, чтобы выбраться из лабиринта, не померев от скуки в компании этого прозаического Минотавра, возможно, доберется до бессмысленной и надуманной развязки… «Небо темнеет и пропадает». «Столько мучений и все ради этого?» – подумал ваш покорный слуга. Время от времени, правда, надо всем этим витает слабая тень человека, написавшего «Голый Ланч», чтобы показать нам, что он еще не совсем умер, а просто спит, погружая в сон и своих читателей».

Внезапная тишина, которая так часто случается в больших городах… уличный шум стихает, пауза, пробел, и одновременно ощущение, что за дверью кто-то стоит. Этого не должно происходить без предупреждения – даром он, что ли, платит три с половиной тысячи в месяц за квартиру.

Обозреватель подходит к глазку. Площадка пуста до самого выхода из лифта. Он сдвигает засов и открывает дверь. Маленькая черная собака проскальзывает в квартиру, легко, словно ветер, коснувшись ноги жильца. Тот хватается за тяжелую трость, которую он держит за дверью.

– Кыш отсюда!

Но собаки нигде не видать.

«Наверное, забралась под мебель», – решает обозреватель. Но, несмотря на обследование всех темных углов при помощи электрического фонарика, собаку обнаружить так и не удается.

«Наверное, опять за двери юркнула!»

На следующее утро обозреватель жалуется швейцару.

– Собака, сэр?

Судя по всему, ирландец-швейцар с негодованием отметает в сторону даже предположение, что он мог позволить посторонней собаке проникнуть в дом. В конце концов, он швейцар или кто?

– Да, маленькая черная собачонка.

– Маленькая черная собачонка, сэр? (С легким ударением на словах «маленькая» и «черная».)

Джулиан Чендлер худ и невысок ростом. Его семья происходит с острова Джулиан, и он любит хвастаться примесью черной крови. Это невиданная дерзость со стороны швейцара, но лицо его при этом абсолютно бесстрастно, и вот он уже приветственно улыбается другому жильцу.

– О, добрый вечер, доктор Гринфилд!

– Добрый, Грэйди!

Доктор Гринфилд – пожилой белый протестант англосаксонского происхождения, подтянутый, несмотря на все свои шестьдесят, розоволицый, с седыми усами.

Внезапно критик чувствует, как все его тщательно лелеемое почтение к американской элите падает к его ногам кучей туалетной бумаги. Он обдумывает, не написать ли менеджеру дома жалобу на непочтительного швейцара, но потом решает, что лучше этого не делать. В конце концов, какая-то странная собака, которая заходит в квартиру, а потом исчезает…

– Исчезает, вы сказали? А может, вы просто чего-нибудь лишнего понюхали?

Явившись в свой любимый ресторан, Чендлер видит, что метрдотель занят в дальнем конце зала рассаживанием компании посетителей, и медленно проходит к своему обычному столику. Метрдотель замечает критика и направляется к нему с дежурной улыбкой на лице, которая внезапно начинает гаснуть.

– Извините, мистер Чендлер, но мы не пускаем в ресторан домашних животных.

– Домашних животных? О чем это вы?

– О вашей собаке, сэр.

– Но у меня нет собаки!

– Сэр, я видел ее собственными глазами. Маленькая черная собака.

– С улицы, наверное, забежала. Во всяком случае, у меня никакой собаки нет.

Метрдотель явно не верит Чендлеру…

– Гм, по-моему, она спряталась где-то под столиком. Он подзывает официанта, который недовольно заглядывает под столик.

– Пусто…

Камбала оказывается жестковатой, и критик остается недоволен обедом.

Чендлер появляется в редакции в самом начале четвертого.

– Проходите, мистер Аллертон вас ждет.

Новенькая секретарша, еще даже толком не выучила, как зовут редактора. Чендлер стучит в дверь кабинета и заходит внутрь.

К его удивлению, из-за стола, чтобы пожать критику руку, встает незнакомый мужчина: молодой кареглазый блондин, который, кажется, парит в нескольких дюймах над полом.

Пожав руку, он тем же способом возвращается обратно на свое место.

– Какой ужас, вся эта история с Карлом?

– Какая история? Я ничего не знаю! -•– Он сошел с ума.

– Когда это случилось?

– Вчера днем… впал в буйство, насколько мне известно… утверждал, что за ним по пятам следует черная собака.

Чендлер потрясен. Карл всегда славился своей выдержкой.

– Где он? Мы были близкими друзьями. Новый редактор пожимает плечами.

– По-моему, где-то в лечебнице на севере штата. Он роется в корректурах, лежащих на столе.

– Мистер Чендлер… эта ваша рецензия на последнюю книгу. У. С. Холла… вы так категорично утверждаете, что это – плохая книга, но совсем не объясняете причин.

– Но…

Боже, неужели этот болван настолько непрофессионален?

– Но что? – Молодой человек вопросительно поднимает тонкие брови.

– Ах, так… а я думал…

Распоряжение Карла по поводу Холла было яснее ясного: давить при любой возможности.

– Что вы думали?

– Я думал, что от меня требуется неблагоприятная рецензия.

– Требуется? Мы стараемся давать беспристрастные оценки. В конце концов, разве не такова задача критики? Я бы вас попросил переписать это и принести, а мы подумаем…

Слепошарый, известный под кличкой Вижу, и Доставучий, известный под кличкой Хер, – секретные агенты отдела Специальных Операций. Хер – коренастый бывший полицейский, обладающий красной рожей и злыми глазками типичного копа. Их редко используют против вражеских агентов; в основном их жертвами становятся штатские: писатели, художники, кинематографисты, интеллектуалы, изобретатели и исследователи, которые представляют опасность для Большой Картины.

Большая Картина – это план бегства с планеты кучки избранных. Точка отправки – Веллингтон, Новая Зеландия. После этого в действие приводится программа уничтожения. Абсолютно очевидно, что Большая Картина – очень деликатный проект. Даже простые подозрения о том, что проект существует, могут нанести ему серьезный ущерб. Как сказал поэт: «После такого признания как оправдаться?»24

Оба агента обучены приемам самообороны на тот маловероятный случай, если жертва перейдет в контратаку. Обычно она бывает слишком растеряна, чтобы оказать спонтанное физическое сопротивление. Тем более что нападение обычно совершается в тот миг, когда жертва наиболее физически уязвима. Агенты обладают инстинктом, который помогает им безошибочно выбирать время для атаки.

Вижу – более сложное изделие, чем Хер, плод экспериментов по созданию искусственного характера, рассчитанного на компьютере для воздействия на конкретную жертву. Он является во всех отношениях диаметральной противоположностью жертвы. Внешность у него совершенно неприметная: он не красив и не уродлив, не высок и не низок, темноволосый, сероглазый, мосластый, идеальный муж для низкорослой, рыхлой и глупой бабы.

Жертва посетила литературную конференцию в Харроугейт. Это был тихий ужас. Страх окутывал гостиницу как одеяло, он окутывал чахлый садик за гостиницей, конференц-холл. Когда жертва взяла в руку микрофон, она почувствовала, что рука дрожит.

Первый утренний поезд до Лондона набит битком, так что писатель покупает билет в вагон первого класса. Но и в первом классе в купе заняты все места. Напротив него сидит молодой человек, который читает «Офицеров и джентльменов». Когда поезд подъезжал к вокзалу Виктория, молодой человек посмотрел на него прищуренными глазами, источавшими ненависть, словно две ядовитые жабы, так что писатель даже уронил на пол спичечный коробок. Позднее он увидел этого типа в голове длинной очереди на стоянке такси. Ненависть и отвращение в глазах Вижу возникают именно тогда, когда они могут произвести наиболее сильное впечатление на жертву.

Хер много пьет и набирает вес. Большая Картина вступает в завершающую фазу: ее руководители захватывают контроль над президентами, премьер-министрами, членами правительств и спецслужбами. К голосам малочисленной оппозиции никто не прислушивается. Поэтому услугами Хера пользуются все реже и реже. На самом деле он создает для департамента постоянные проблемы. Им уже дважды приходилось вносить за него залог, когда его арестовывали за оскорбление действием и непристойное поведение.

– В следующий раз выпутывайся сам.

Почувствовав потребность промочить горло, он заходит в паб на Уорлд'з Энд. В пабе двое мужчин за дальним концом стойки, рядом с ними на полу калачиком свернулся бульдог хозяина паба. Сам хозяин протирает стойку. Хер собирается подозвать его и заказать выпивку, но тут бульдог замечает Хера и начинает рычать. Собака скалит желтые клыки, шерсть у нее на загривке становится дыбом.

– Что это на твоего пса нашло?

– Ничего особенного, – отвечает хозяин, продолжая протирать стойку. – Просто ему не нравятся такие звуки.

– Какие звуки?

– Звуки, которые вы издаете.

– Но…

Тут мужчины за дальним концом стойки поворачиваются и неодобрительно смотрят на Хера. Видно, что это крепкие орешки.

– Черт бы вас всех побрал! Совсем с ума тут посходили! – восклицает Хер и поспешно покидает паб.

И только тут он замечает, что за ним по пятам следует маленькая черная собака. Он резко оборачивается и пытается пнуть собаку, но та вновь оказывается у него за спиной. Он делает несколько попыток, но собака всегда успевает перебежать за спину.

Вскоре собака становится для него чем-то вроде наваждения. Она следует за ним несколько кварталов, а затем исчезает. Через некоторое время он покупает тяжелую трость из древесины терна. Несколько дней собака отсутствует. Затем, когда он идет по Олд-Бромптон-Стрит в районе, где раньше находился отель «Императрица», собака вновь возникает у него за спиной – маленькая черная собачонка, от которой исходит странный рыбный запах. На углу Олд-Бромптон-Стрит и Норт-Энд-Роуд он резко оборачивается и бьет тростью. Трость рассекает воздух. Хер теряет равновесие и падает прямо под колеса грузовика, развозящего белье из прачечной.

Несчастный случай с Хером попадает в колонку происшествий на последних страницах газеты. Известие о смерти коллеги попадается на глаза Вижу и вызывает у него подозрения. Он – педантичный человек с фотографической памятью. Он берет в прокате пишущую машинку и составляет детальный отчет обо всех заданиях, которые он выполнял для британской военной разведки: «Я Был Профессиональным Дурным Глазом MI-5». Он отдает конверт на хранение своему адвокату, чтобы в случае внезапной смерти от несчастного случая или иных причин тот передал материалы в «The News of the World», :«People» и другие, более консервативные органы печати, включая лондонскую «Times».

В MI-5 при известии о гибели Хера удивленно поднимают брови.

– Похоже, Хер просто нажрался и упал под машину, точка. Туда ему и дорога.

– Это точно, что туда ему и дорога, но…

В том же кабинете несколькими днями позже:

– Вижу перепуган, он угрожает передать информацию в газеты. Хочет денег и американский паспорт !«а новое имя.

– Пусть отдохнет.

Агент кидает на стол конверт:"

– Это оригинал, из сейфа адвоката. А на его место мы положили другой, содержащий безумные, параноидальные бредни.

– Великолепно. Думаю, Генри сумеет решить эту проблему.

Вижу пьет пиво за угловым столиком в пабе на Норт-Энд-Роуд.

– На кого это ты пялишься?

Четверо скинхедов в ботинках со стальными мысками идут по бару.

– Послушайте, я ни на кого не смотрел. Лицо паренька искажает гримаса ненависти.

– Это ты-то ни на кого не смотрел?

Вижу приходит в сознание в палате реанимации.

– Да, вам порядком досталось. Ничего, к счастью, не сломано, но, возможно, имеется сотрясение мозга. Мы бы вам посоветовали остаться в больнице еще на пару дней.

– Нет, я уже чувствую себя хорошо.

Интерн пожимает плечами. Черная собака выскакивает из больницы следом за Вижу. Это, решает он, устройство слежения. Они пытаются выяснить, где находится конверт. Но когда он открывает дверь своей комнаты, собака первой проскальзывает внутрь. Он пытается схватить ее, но острые, словно иголки, зубы тут же впиваются в руку.

– Черт побери! – Вижу захлопывает дверь. – Ну все, сукин сын, теперь ты мне попался!

Он достает из потайного ящика полуавтоматический револьвер двадцать второго калибра с глушителем и начинает заглядывать под стулья и открывать шкафы. Из раны на руке капает кровь.

– Должно быть, в ванной спрятался.

Вижу заглядывает за дверь ванной, смотрится в зеркало. Через несколько секунд все кончено.

Агент отдела спецопераций беседует с судмедэкспертом:

– Не заметили ничего необычного?

– Гм, кое-что заметили. Во-первых… расположение раны – прямо посередине лба, да и выстрел был произведен под каким-то странным углом. По всему судя, он стоял перед зеркалом в ванной. Обычно стреляют в висок, или, в случае профессионалов, в рот. В полиции это называют «курнуть пороху» или «пососать ствол». И еще: эта рана на руке – такое ощущение, словно его барракуда покусала.

– А не могли это быть осколки? Может быть, он разбил кулаком оконное стекло? У нас есть основания полагать, что с психикой у него не все было в порядке.

– Не думаю. В ране осколков не обнаружено, к тому же все следы порезов направлены в одну сторону.

– Кошка поцарапала?

– Комната была закрыта изнутри. Ваш человек Генри, который вел наружное наблюдение за покойным, вызвал полицию. Офицер, который вошел в комнату вместе с вашим агентом, утверждает, что никаких животных в комнате не было.

Отделу спецопераций все это не по душе: неизвестен ни злоумышленник, ни мотивы, ни способ убийства. Если допустить, что мотивом послужила месть Херу и Вижу со стороны одной из жертв их профессиональной деятельности, тогда убийца не мог не сознавать, что эти агенты – не более чем платные наймиты. Следовательно, в качестве следующего шага он попытается добраться до их хозяев. А как можно спрятаться от Неизвестного?

До Брэдбери, начальника отдела, доходили слухи о «Маргарас», международной спецслужбе, которая не подчиняется ни одному правительству, ни одной известной группировке. Он всегда отмахивался от этих слухов как от абсурдных – откуда же тогда у этих людей берутся деньги? Теперь он готов поменять свое мнение, а он не из тех людей, которые любят менять свое мнение.

И зачем тогда они заставили насторожиться хозяев, начав с убийства их слуг? Нехотя Брэдбери вынужден признать, что к подобной процедуре часто прибегает и его собственное ведомство. На профессиональном жаргоне это называется «потрясти дерево». Они нарочно предупредили хозяев, чтобы вынудить их на поспешные и плохо продуманные действия.

– Принесите мне личные дела Хера и Вижу за все годы работы.

Дела были заведены в 1959 году, двадцать пять лет назад. Многие из жертв спецопераций к настоящему времени уже мертвы. Он вскоре отыскивает нужного ему человека: Уильям Сьюард Холл – писатель, разумеется. Холл выступил против приема на работу Хера и Вижу и ушел в отставку в знак протеста против проекта, которым занимался отдел.

– Вы не знаете, что это за тип – этот Холл. Он никогда не сдается. Он только больше раззадоривается. Кончать с ним надо, вот что я вам скажу.

– Полагаю, Хер и Вижу смогут преподать ему урок именно такой интенсивности, чтобы до него все дошло в лучшем виде.

И они преподали ему урок, ничего не скажешь, думает Брэдбери, – научили неослабной ненависти и смертельному упорству. Идиоты! Когда враг таков, его следует добить, а не бросать работу на середине!

Пес-привратник – артефакт ограниченного применения. Наш наиболее гибкий агент – это Маргарас, Белый Кот, Сыщик, Охотник, Убийца, также известный под кличкой Каменный Хорек. Это стопроцентный альбинос; вся шерсть на его теле снежно-белого цвета, а глаза – жемчужно-белые диски, светящиеся в темноте тускло-серебристым светом, который при необходимости может концентрироваться в лазерный пучок. Поскольку у него нет собственного цвета, он может принимать любой. У него тысячи имен и обличий. Его кожа белая и гладкая, как – алебастр. Он владеет умением шевелить по отдельности каждым своим волосом и по желанию может прижать их к коже на голове, может поднять их дыбом или сложить в гриву. Его длинные ресницы и брови чуют малейший запах. Волосы на его гениталиях и заднице могут испускать оглушающий электрический разряд или впрыскивать яд – смертельный, словно яд Морской Осы.

Некоторые утверждают, что, призвав Маргараса, мы тем самым нарушили Правила. Он слишком опасен. Как только он учует запах добычи, его уже не остановишь. И настигает он тебя вовсе не для того, чтобы лучше обнюхать.

По мере приближения Маргараса воздух начинает светиться, его наполняет мускусный запах, похожий на запах озона, а свечение постепенно приобретает фиолетовый электрический оттенок. Мало кто способен дышать воздухом, отравленным зловонием взявшего след Маргараса. Ничего не существует, пока не становится предметом наблюдения, а Маргарас – лучший наблюдатель в своей области.

– Открывай, Хер! У тебя там венецианец!

– Я убью тебя, сукин ты сын! СВЕТ – МОТОР – КАМЕРА

Погоня подходит к завершению. Повсюду собаки воют, скулят и визжат, чуя приближение Маргараса.

– Что ты от меня хочешь?

– Не задавай глупых вопросов…

А теперь посвети ему прямо в лицо, дай ровно столько света, чтобы можно было рассмотреть поношенную красную обивку сиденья первого класса с бронзовым номером через усыхающую на глазах прозрачную оболочку, источающую зловоние сжавшегося в комок смертного страха, последние миазмы ненависти из центра визжащей пустоты, пустулы на его лице наполняются гноем и лопаются, разбрызгивая гнилостный яд по всей гостиничной зале для завтраков.

– Миссис Харди, на помощь! Он совсем рехнулся! Вызовите полицию! Вызовите скорую помощь!

Маргарас может выслеживать добычу по приметам, по маленьким уликам, которые любое живое существо оставляет за собой, он даже может взять ел ел в компьютерном лабиринте – ему доступны все секретные файлы. Власть имущие мира сего, те, кто действуют за кулисами, трясутся от страха при одной мысли о том, что на них может упасть его свет.

Тускло-серебристый свет глаз Маргараса способен проникать в другие программы и стирать их. Он – это Вызов, Выбор, Выход. Его противники отчаянно стараются избежать света Маргараса, словно кальмары, прячущиеся в облако собственных чернил.

Предпочтения в еде и питье, вкусы в живописи, музыке, поэзии и прозе. Постепенно возникает фоторобот, впитавший в себя энергию сотен предпочтений и вкусов. Он может прятаться в снеге и солнечном свете на белой стене, в облаках и камнях, он движется по улице вместе с ветром, который гонит по мостовой обрывки газет, клочки музыки и серебряной фольги.

Будучи альбиносом, Маргарас может по своему желанию менять цвет глаз, шерсти, кожи, пока ему не удается стать для жертвы «пробелом». Когда это удается, бесполезно уже говорить ему: «Кыш!», «Брысь!», «Отвали!» или «Пошел прочь!». Белое Мурчание: лишенный цвета, он притягивает все цвета и краски; лишенный запаха, впитывает все запахи – чем противнее, тем активнее, – превращая их в вихри, водовороты, торнадо, в жуткие Пахучие Смерчи, которые создают за собой такую зону пониженного обонятельного давления, что живые существа взрываются в ней, а их внутренние запахи тут же всасываются в Смерч-Вонючку, и тот кружится и кружится все быстрее и быстрее, извергая целый мальстрим грязи и отбросов во всех направлениях, и вновь набирается сил, очутившись над кладбищем; гробы лопаются, покойники вырываются наружу и кружатся во Взрывчатой Польке. Он всасывает в себя целиком нужники вместе с визжащими в них от страха стариками, размахивающими в воздухе засранными каталогами «Монтгомери Уорд»25.

Запахи также могут служить одним из наиболее тонких и действенных способов оживления воспоминаний о прошлом и былых чувств.

– Нюансы, понимаете.

Мудрый старый педераст в кардинальской мантии, от которого веет легким ароматом тления, перебирает янтарные бусины четок шелковистыми желтыми пальцами, снимая кончиками слои пахучих отложений.

– Ах, Египтом попахивает…

Запах хлорки в плавательном бассейне ИМКА, чистый запах голых мальчиков… бывают и другие, дорогуша. Ну-ка, нюхните вот этот, из времен до Первой мировой, когда люди путешествовали паровозами и не имели паспортов. Я имею в виду, разумеется, не быдло всякое. Уютный, верно? И запах двадцатых годов… ах, давно ушедшие деньки, фляжка с виски на бедре, енотовые манто.

А теперь отнюхаем назад – к тем временам, когда гомо сап появился на свет, возможно, в недобрый час. Почувствовали разницу? Там нет никого. Не с кем поговорить. Не на кого производить впечатление. Голливудские воротилы просто сдохли бы там со скуки, словно водолаз с перерезанным шлангом. Лично меня это бодрит. Я бы смог там помечтать о том, каким бы сделал мир я. Ах, ну да ладно…

И вы легко почувствуете разницу между воздухом до и после шестого августа 1945 года: это уж сто процентов. Раньше никто не умел взрывать атомы, из которых все мы состоим… немного силы и ловкости – и каждый имел шанс жить вечно… но теперь…

Маргарас расследует Дело о Мертвом Сне. Если хочешь уничтожить индивидуума или целую культуру, уничтожь их сны. Именно это сейчас и осуществляется в глобальном масштабе.

Функция снов, как утверждают, заключается в том, чтобы избавить клетки мозга от ненужных связей – если исходить из этой теории, то в мозгу во время сновидений происходит нечто вроде неврологической уборки квартиры. Эта же теория утверждает, что если нарочно вызывать определенные сновидения, то можно причинить психике вред, потому что при этом в мозгу будут укрепляться связи, от которых он пытается избавиться. «Мы видим сны, для того чтобы забыть их содержание», – утверждают представители этой школы.

Но Джо знает, что сновидения являются биологической необходимостью, как и состояние сна, с которым они связаны. Человек, лишенный сна, умирает. Маргарас уверен, что это война на уничтожение. Можешь смело забыть о своем биологическом и духовном предназначении в космосе. Можешь смело забыть о Западных Землях. И заранее договорись обо всем с компетентным гробовщиком.

Но отчаянная борьба может изменить исход схватки. Джо выслеживает агентов венерианского заговора, которым всегда присущи весьма характерные методы и цели. Их отличает антимагическая, авторитарная, догматическая настроенность. Они – смертельные враги тех, кому дорога магическая вселенная – спонтанная, непредсказуемая, живая. А они хотят видеть ее контролируемой, предсказуемой и мертвой.

В 1959 году один из членов английской научной элиты сказал Брайону Гайсину: «Каково вам ощущать себя одним из последних людей на Земле?»

Брайон сохранил невозмутимый вид, и тогда венерианец игриво добавил: «Не переживайте, жизнь в резервации будет не так уж плоха!»

Программа правящей элиты в оруэлловском «1984» звучала: «Мы хотим вечно попирать своей ногою лицо человечества!» Это звучит наивно и оптимистично. Ни один вид не сможет выжить и в течение одного поколения при той программе, с которой мы имеем дело сейчас. Это не программа вечного или просто длительного господства. Совершенно ясно, что это программа, нацеленная на уничтожение.

Джо пришел к выводу, что люди слишком увлечены зарабатыванием денег, чтобы создать атмосферу, благоприятствующую научным исследованиям. Джо не питал, в отличие от Кима, ни малейших иллюзий насчет возможности переписать историю. Для него это было всего лишь еще одним проявлением безответственного пидарства: ишь ты, он будет переписывать нашу историю, а мы будем сидеть сложа руки и ждать! Нет уж, без слез всецело вверься предопределенью26.

ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ расхаживает в атомной футболке – мерцание его радиации озаряет тьму.

Джо решает поместить свое тело в криогенную камеру на пятьдесят лет. Вдумчиво разместив миллион долларов на бондах и срочных счетах, организовав целую систему из подставных фирм и абонентских ящиков, Джо рассчитывает проснуться богатым человеком.

А как же насчет Кима?

– Ну, – Джо пожимает плечами. – Полагаю, что в Стране Мертвых каждый обязан заботиться о себе сам. По крайней мере, он может надеяться что никакой посыльный из фирмы почтовых заказов не заставит его выскочить из котла, не доварившись до конца. К тому же это ему вряд ли удастся с дыркой пять на семь под левой лопаткой.

Джо насаживает на крючок наживку: светловолосого нордического Ubermensch'a с Олимпиады 1936 года – герра Хеллбрандта. Да, да – адского такого господина27.

Какая удачная идея! Почтовый штемпель колумбийского Медельина. Гонорар две тысячи долларов в год (выплачиваемых в любой валюте по выбору) переводится через центр генетических исследований. Заинтересованные лица могут обратиться к нашему представителю в Мехико-Сити… Abogado Hernandez Desamparado, 23 avenida Cinco de Mayo, Mexico , D.F.28.

Джо никому не доверяет. Но им все известно. Они ждут его. Он принимает решение: оставить след, который произведет шок в будущем, – нотариально заверенную историю болезни и рентгеновские снимки, демонстрирующие результаты магнитотерапии, описание случаев полной ремиссии раковых опухолей, которые при традиционных способах лечения закончились бы смертельным исходом в течение нескольких недель или месяцев. Опухоли относятся к разным типам рака, к ним прилагаются инструкции по изготовлению терапевтического устройства из легкодоступных и недорогих материалов. В основе устройства лежит райховский Оргонный Аккумулятор – конструкция из органического материала, облицованная листовой сталью или слоем «стальной мочалки». Джо внес в конструкцию некоторые изменения: в частности, использовал намагниченное железо, что значительно повышает эффективность устройства.

На первый взгляд рак так же непреложно реален и неуправляем, как ядерный взрыв. Цепная реакция деления клеток? Стоит ей начаться, как она становится похожа на детонировавшую атомную бомбу. Смерть – конечный продукт судьбы, исполнение предназначения. Нечто должно состояться в положенное время, и после того, как оно состоялось, нет больше никакого смысла в пребывании исполнителя в этом мире. Судьба = Рен.

Раковая клетка, вирус не обладают судьбой, не обладают человеческим предназначением – их суть сводится к бесконечному самовоспроизведению. Поскольку у них нет никакой миссии, которую следует исполнить, то у них нет и никаких причин умирать. Если такая причина появляется, то смерть неизбежна. Окончательной целью раковой опухоли или любого вируса является полное поглощение пораженного организма. Следовательно, вместо того чтобы убивать раковые клетки, необходимо способствовать их росту, чтобы они заместили собой все клетки хозяина.

Самый эффективный путь – создание крысы, состоящей на сто процентов из вирусных клеток. В этом случае вместо кучи сложно устроенных органов мы будем иметь дело с недифференцированными клетками. Вместо того чтобы пытаться сохранить крысе жизнь, мы будем пытаться сохранить жизнь раковым клеткам. Вместо того чтобы поддерживать жизнедеятельность организма, мы начнем поддерживать жизнедеятельность его Смерти. Если пациент сможет стать своей Смертью, он обретет бессмертие.

Смерть неразрывно связана с функцией. По завершении функции наступает смерть. Поэтому вместо вступления в замшелую корпорацию медиков, посвящающую все свои усилия борьбе со Смертью, не следует ли во всем Ей способствовать?

Для Джо рак – не более, чем еще один этап пути. Рак явился в наш мир вместе с Промышленной Революцией, будучи отражением идеологии производства идентичных объектов на сборочной линии. Рак – это аналогия производства деталей автомобилей, жестяной тары, бутылок и печатного слова, примененная к репликации человеческих клеток. Джо было с высокой колокольни насрать на рак. В его задачу не входило спасение человеческих жизней. Он явился в мир, чтобы коренным образом изменить уравнение человеческого существования.

Заметки были опубликованы в Альтернативной Прессе вместе с детальными планами. Вскоре со всех концов страны начали поступать свидетельства. «Лайф» опубликовал «разоблачительный» материал. Последовали предупреждения от ФДА29, и вскоре институты, занимающиеся исследованием рака, раздули настоящую истерию. В рядах противников начинается смятение: доктор Икс, преуспевающий онколог, практикующий в одном городе на Среднем Западе, просит, чтобы его имя не упоминалось в публикации: «Я видел это собственными глазами… ремиссию и полное рассасывание казавшегося абсолютно неоперабельным новообразования».

По всей Америке люди изготовляют накопители самой различной формы – в виде пирамид, космических костюмов, рыцарских доспехов – и размещают их на высоких башнях, в горах и пустынях, в водолазных куполах, устанавливают их в дуплах деревьев, растущих в глубине леса и увитых лианами и орхидеями, в скальных городах и пещерах, на лодках и на дирижаблях. Остановить это невозможно, и медицинской бюрократии вскоре придется пожалеть о своих опрометчивых и тщетных попытках. Вскормленные на самообмане, приученные к повиновению и почитанию, они пытаются «урезонить» разгневанных пациентов или, что еще хуже, внушить толпе благоговейный страх одним своим видом, но этот трюк вскоре совершенно перестает действовать.

Холл в своей жизни прочел немало книжек о врачах. Его собственный доктор Бенуэй в сравнении с другими выглядит просто ярким образцом ответственности и компетентности. Пожалуй, наиболее тошнотворное произведение в этом жанре – книга, которая называется «Гордость врачевателей». Не забывайте, что есть у пациента рак или нет, решает патолог. Врач вскрывает пациента. Находит нечто подозрительное, отрезает кусочек и посылает патологу. Врачи стоят и ждут, крутя в пальцах скальпели. Вспыхивает зеленая лампочка.

– Она злокачественная, парни! Поехали. Надо успеть, пока не пошли метастазы.

Так вот, среди всей этой самой гордости врачевателей-рукосуев один приземистый, неказистый и к тому же страдающий импотенцией патолог обнаруживает, что один здоровенный хирург время от времени вставляет его старушке. И тогда он организует все так, что у блудливого хирурга находят рак простаты, а от этого, как всем известно, есть только одно спасение. Хирурга кастрируют, а яички относят к патологоанатому. Сжимая яйца врага в своей руке, он удивляет свою супругу тем, что принимается ебать ее по первому разряду. Но это не последний сюрприз, припасенный им для нее: кончая, патолог запихивает отрезанные яйца в глотку дамочке. Unappelitlich30, как выражаются немцы.

Но большинство из них все же не такие жуткие типы. Обыкновенные, никудышные, жадные, бессердечные, нетерпимые к чужому мнению человечки с раздутым самолюбием. Вот, например, МайкСеддонс из «Окончательного диагноза»: рыжий, привлекательный и пустой, как приемный покой. Как кто-нибудь может поверить в экстрасенсорное восприятие или во что-нибудь подобное перед лицом громадных больничных комплексов и прочих монументов, возведенных во славу прогресса, науки, рациональности и врачевания? Этот порочный типчик втюрился в девятнадцатилетнюю медсестру. Они делали это в шкафу для швабр, где воняло «Мистером Клином». Он предложил. Она согласилась.

А затем у нее обнаруживают костный рак. Приходится срочно отнять ей левую ногу, суеверно скрестив скальпели, в надежде на то, что рак не пойдет дальше Желает ли он ее по-прежнему после того, что случилось? Она дает ему пять дней на размышление. Он размышляет. С унылой ясностью он видит, что ждет его в будущем. О да, когда речь идет о его собственных интересах, он становится весьма прозорлив. Вот он плетется в операционную, Большой Сильный Мужчина С Комплексами.

– Хирургу необходима сила воли, – говорит он. И он прав. Что бы он делал без силы воли? Наш пациент, плетущийся в операционную, явно при смерти – он взялся бы сейчас оперировать даже мумию, – а она хромает за ним следом на своем новеньком протезе.

– Не могла бы ты шевелиться побыстрей?

– Я и так стараюсь изо всех сил, милый.

«Ну почему она не хочет ходить на костылях», – думает он раздраженно. А вслух произносит:

– Почему бы тебе не научиться использовать реактивную тягу, раз уж ты так вонюче пердишь?

Конечно, звучит это грубо, но рак и в самом деле воняет. Разумеется, не ее вина, что она находится в таком вызывающем отвращение состоянии, или все же ее? Его мать постоянно повторяла:

– Сын, в этой жизни каждый получает именно то, чего он хотел, и именно то, чего он заслужил.

Люди неизменно верят в такие вещи, по крайней мере, покуда получают именно то, что, по их мнению, они заслужили.

Внезапно Майку приходит в голову неуместная старая шутка. Неизбывный коммивояжер, главный герой неизбывных анекдотов, замечает привлекательную женщину в вагоне-ресторане. Когда он возвращается в купе, то обнаруживает, что по прихоти судьбы место этой женщины – на нижней полке напротив его верхней полки. И тогда он начинает пожирать женщину взглядами. Она снимает парик. Она вынимает стеклянный глаз. Она выплевывает искусственную челюсть. Она отстегивает деревянную ногу, нахально смотрит на коммивояжера и спрашивает:

– Тебе что-нибудь от меня надо?

– Ты же знаешь, что мне надо, так отстегни это и брось мне на верхнюю полку.

Он начинает хохотать. Она интересуется причиной смеха. Наконец он раскалывается, и она пинает его своим протезом. На рану приходится наложить пять швов.

Итак, Джо, словно спасающаяся бегством каракатица, оставляет за собой облако чернил в виде Оргонной Терапии Рака, которая напоминает лекарство от смерти, – ибо рак и смерть почти синонимы. Возбуждение охватывает онкологические палаты и избавившихся от рака выписанных пациентов, а вместе с вернувшимися жизненными силами возвращается вопрос: почему врачи скрывали этот метод лечения? Почему ФДА во внесудебном порядке сожгло книги Райха и запретила публикацию результатов его исследований? (Один судья отказался выслушивать любых свидетелей по этому делу.)

Врачебная профессия перенесла ужасающую потерю престижа и доверия к себе, усиленную отчаянными попытками дискредитировать новый метод лечения, невзирая на огромное количество свидетельств в пользу его эффективности. Были времена, когда табличка «доктор медицины» прикрепленная к машине, служила защитой от вандализма. А теперь врачи то и дело сталкиваются с проколотыми шинами или с надписью УБЛЮДОК-ДУШЕГУБ мылом на ветровом стекле.

Одно нагромождается на другое. Излишние операции, пациенты, умирающие в карете скорой помощи. «Мы не можем допустить, чтобы бригада скорой помощи самостоятельно ставила диагноз».

У женщины сердечный приступ. Ее муж вызывает скорую.

– Я не могу послать к вам скорую, пока вы точно не скажете мне, что с вашей женой.

– Я же сказал вам – у нее СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП!

– Я не могу послать к вам скорую, пока вы точно не скажете мне, что с вашей женой.

– У НЕЕ КОРОНАРНАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ! СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП!

– Я не могу послать к вам скорую, пока вы точно не скажете мне, что с вашей женой.

Потенциально полезные и безвредные медикаменты и методы лечения вытесняются с рынка… смертельно опасные средства продвигаются на рынок. Последний пример: так называемые нестероидные противовоспалительные препараты для лечения артритов. В Англии восемь человек скончались от печеночной недостаточности, вызванной препаратом «Орафлекс», и тем не менее из продажи его так и не изъяли – просто сменили торговое имя.

Я видел телешоу, в котором представитель компании, так и сочащийся враньем тип пытался убедить женщину, что ее гепатит может быть вызван совершенно посторонней причиной.

– Я уверена, что это из-за лекарства. . Обширный бюрократический заговор, основанный на злоупотреблении властью…

Медицинские бунты 1999 года: все началось в ожоговом центре одного из госпиталей на Среднем Западе. В ожоговых центрах действует политика сведения использования обезболивающих средств к незначительным дозам, поскольку заживление ожогов может потребовать многих недель лечения. Все это – на основе утверждения, что частое использование анальгетиков может привести к зависимости. Поэтому пациентам приходится выносить муку обработки ран, при которой мертвая кожа и плоть удаляются с поврежденных частей при помощи жесткой щетки. Крики слышны по всей больнице и даже на автостоянке.

Группа космонавтов-любителей, которая именовала себя «Космами», приземлилась в ожоговом центре после того, как их самодельная ракета взорвалась, обдав их дождем горящего ракетного топлива и градом раскаленных добела осколков.

Всего в ожоговый центр поступило десять «Космов». Все они получили при поступлении по 25 мг демерола. После этого – ничего, кроме аспирина и дарвона. «Космы» не кричали, когда с них сдирали старую кожу, но излучали такую ненависть и злобу, что трое медсестер уволились в первый же день. Единственной медсестрой, оставшейся на дежурстве, оказалась высокая, потрясающе красивая негритянка с примесью китайской крови.

– Если бы тут решала я, то я вам, парни, дала бы столько джанка, сколько душа пожелает. Ну и что такого, если вы на него слегка подсядете? В eaiuev возрасте с иглы слазят за пять дней.

После первой же обработки ожогов «Космы» выдвинули ультиматум: «Морфин каждые четыре часа или мы сбежим из больницы».

– Что за ахинея? Никакого вам морфина, и никуда; вы от нас не сбежите!

– Поговорите с моим братом, он у меня юрист по медицинским делам!

– Вы собираетесь удерживать здесь этих люде! против их воли?

– Ради их же собственной пользы. Если они уйдут из больницы, то погибнут через несколько дней от инфекции.

На чердаке организовали частную клинику. Когда полиция организовала на клинику налет, чтобы найти запрещенные наркотики, два пациента погибли от полицейских пуль, а один полицейский скончался от полученных ран. Все это показали по телевизору. Вскоре пациенты начали демонстративно покидать палаты. После того как угроза рака была устранена, больничные комплексы начали казаться всем недопустимой и дорогостоящей роскошью.

– Пятьдесят лет эти ебаные коновалы прятали от народа лекарство!

У Джо в почке был камень, но в больнице ему не поверили. Перепутали его рентгеновский снимок с чужим. Говорят, что нет боли страшней, чем когда выходит камень из почки. Неудивительно, что Джо стал вождем Медицинских Бунтов 1999 года.

Вскоре движение пациентов за уход из больниц распространилось по всей стране:

– МОРФИН, ИЛИ МЫ УХОДИМ!

– МИМУ! МИМУ!

Врачи неуверенно топчутся, словно скотина, почуявшая опасность..

– Ничего от них не дождешься, кроме больничной койки!

– Бей ебаных коновалов!

Охранники незаметно ускользают куда-то, и толпа врывается внутрь.

– Вот, поймал одного мясника!

– Да, похоже, ему придется сейчас сделать операцию!

– Черт побери, еще как придется! Он нуждается в срочной потрохэктомии! Подайте-ка мне скальпель!

– Вызываются доктор Фриденхоф и доктор фон Штрейсшнитт!

Входит профессор фон Штрейсшнитт, окруженный своими скальпеленосцами, сжимающими в руках пилы и двухфутовые ножи.

– Мы обязаны произвести – как вы сказали? – потрохэктомию. Две почки? Сразу видно, что жид. Rauschmit!

По оценкам, за неделю Длинных Скальпелей было уничтожено более десяти тысяч врачей, медицинских бюрократов и директоров фармацевтических компаний. Убийства ни в коем случае не носили хаотического характера. У бунтовщиков имелись при себе списки. «Вот ублюдок, который не помог мне, когда у меня камень выходил в приемном покое».

А еще в пламени эфира погибло на миллиарды долларов бесполезной аппаратуры.

ПАНИКА… СПАСИТЕ… БЕЗУМИЕ!

День, когда выбило пробку. Время невероятных опасностей и экстазов. Любое желание, любая мечта, любой кошмар внезапно обернулся реальностью на прокопченных улицах, в подземных переходах. Коп на углу, который молотит дубинкой всех, кто попадает в его поле зрения, – законопослушных пассажиров с дипломатами в руках, хорошеньких женщин прямо со страниц Vogue, собак на поводках, – вопя при этом: «Я не люблю тебя, и я не знаю тебя, / И будь я проклят, если я не проучу сейчас тебя!»

Изголодавшие леопарды и тигры, выпущенные из зверинца в Сентрал-Парке, заполонили «Лютецию». Один проворный посетитель спасся, швырнув свой шницель из оленины леопарду, который сожрал его в один присест. Перепрыгнув через выпотрошенные тела гурманов, хитрец укрылся в безопасном месте.

Пилот выпрыгивает с парашютом из горящего самолета, показывая пассажирам средний палец:

– Увидимся в церкви!

Доктор Бенуэй вновь появляется на сцене. Он созерцает палату интенсивной терапии, полную мертвых пациентов. Их убила одна шведская медсестра, которая принимает ванну дважды вдень. Она подливала им аммиак и «Мистер Клин» в капельницы.

– Я думала, что это прочистит их организмы, доктор.

– Гм, да, неожиданная мысль, сестра. Один день – и все кончено. Вынесите этих жмуриков отсюда, и пусть мертвецы сами хоронят своих мертвецов. Мир существует для тех, кто жив, а мы отчаянно нуждаемся в свободных койках. Разместите на них следующую смену!

Бенуэй поворачивается к герру профессору. Его глаза сверкают от безумной решимости и веры.

– An die Arbeit.31

Авенида Пятого Мая в Мехико-Сити имеет загадочной вид: здесь, в этом районе, сохранились вышедшие из употребления ремесла. На доме номер 23

Джо обнаруживает табличку с потемневшими золотыми буквами: HERNANDEZ DESAMPARADO, ABOGADO/ ASUNTOS DE DOCUMENTOS Y EMIGRACION32.

Три этажа вверх в скрипучем открытом лифте, дверь которого – в конце длинного коридора. Джо стучит: тире – точка – точка. Дверь немедленно открывается, и из нее как чертик из коробочки появляется человек. Такое ощущение, словно он за ней прятался. Он элегантно одет в темный костюм, начищенные до блеска сапожки и жемчужно-серый галстук с жемчужной булавкой.

– Сеньор Хеллбрандт?

Десампарадо протягивает худую смуглую руку, гладкую и холодную на ощупь, словно брюхо ящерицы, выползшей из-под камня. Он проводит Джо в маленькую комнатку со старым письменным столом с откидной крышкой, перед которым стоит кресло-качалка. Возле стола стоит еще один стул – старый дубовый стул с сиденьем и спинкой, обтянутыми кожей. Джо садится на него.

Abogado садится в кресло-качалку, закидывает одну тощую ногу на другую и поворачивается к Джо. Это семидесятилетний старик с презрительным выражением лица, очевидно хроническим. Он берет со стола четыре листа бумаги, скрепленные медной скрепкой. Джо замечает, что от скрепки на бумаге остался зеленоватый след. Бумага старая и толстая, словно пергамент. Изучив бумаги через очки с бифокальными линзами в золотой оправе с таким видом, словно то, что в них написано, является одновременно скучным и отвратительным, Десампарадо наконец начинает говорить свистящим, словно шелк, шепотом.

– Генетические исследования. Если разобраться с Расой, можно разобраться со всем остальным.

Сказав это, он посмотрел на Джо с таким видом, словно оценивал его способность понять «все остальное». Джо сразу признал в нем такого же мертвеца, как он сам – по затрудненным, болезненным жестам, интонациям и мимике, которые давались адвокату только немалым усилием воли.

– В рамках проекта вам будет предоставлена полная свобода действий.

Какое-то время кажется, что старик слишком устал, чтобы продолжать говорить. Его слова повисают, словно остывший пепел, в воздухе кабинета, в который через единственное закопченное зарешеченное окно из армированного проволокой стекла льется тускло-серый свет.

С очевидным усилием Эрнандес Десампарадо снимает одну ногу с другой.

– Нужно подписать эти бумаги.

Джо приходится мобилизовать все свои силы, чтобы достать перо из кармана и просмотреть все контракты и формы, которые abogado положил перед ним на стол. Затем, сделав глубокий вздох, он концентрируется на Одной Точке, аккуратно подписывает документы один за другим и кладет лицевой стороной вниз на лист промокательной бумаги в кожаной рамке.

Десампарадо берет подписанные документы и помещает их на полку, скрытую где-то в глубинах старого стола.

Во время этого фарса, который, казалось, будет длиться вечно, Джо чувствовал, как весь его скопленный буквально по крупицам запас жизненной силы вытягивается из него, превращаясь в холодную серую дымку. Он покрылся мурашками, почувствовав, что находится в присутствии вампира, принадлежащего в вампирической иерархии к намного более высокому рангу, чем он сам. Но у Джо не было времени на политес.

Существует множество разновидностей вампиров. Старые вампиры, лежащие в гробу, завернувшись в плащ, вымерли вместе с Белой Лугоши33.

В настоящее время вампиры объединились и наняли хороших пиарщиков для улучшения своего публичного имиджа. Парень по имени Уинстон изложил давно назревшую концепцию благотворного вампиризма: «просвещенная взаимозависимость» – вот как он это описывает. Брать понемногу, оставлять на потом.

Однако, в соответствии с неумолимой логикой вампиризма, они всегда берут больше, чем оставляют. В этом вся суть вампиров. И существуют вампиры наоборот, которые отдают часть своей энергии, словно удобрение, чтобы в будущем иметь лучший урожай. На вершине иерархической лестницы стоят, если можно так выразиться, астрономические вампиры, напоминающие по своей природе черные дыры, которые всасывают абсолютно все и ничего не выпускают наружу. Джо надеется, что ему так и не придется пойти на практическое использование антивещества.

Джо внимательно присматривается перед тем, как ступить на улочку. Снова на линии фронта, снова в Египте. Но это Египет совсем другого периода. Здесь в воздухе веет отравой единобожия. Страна захвачена арабами-мусульманами. Фараоны мертвы, их боги обратились в пыль. Остались одни пирамиды, храмы и статуи…

Он в Каире, он – член запрещенной исмаилитской секты. Купец, путешествующий в сопровождении двух телохранителей. Не упускать проводника из вида, пробираясь через лабиринты улочек, базаров и лавок, кислая вонь бедности и ворчливой собачей злобы. У него при себе короткий меч, короткая эбеновая палица и отравленный кинжал. Очень важные и, я бы добавил, смертоносные асексуары.

Дальнее Собрание – это просто маленькая чайхана со скамьями вдоль стен, расположенная в удаленной части рынка. Поскольку все места заняты, посторонний человек просто пройдет мимо. Сейчас, при их приближении, три человека встают, расплачиваются и выходят. Это сигнал для пришедших войти и занять свои места.

Джо впервые встретился с Хассан-ибн-Саббахом, который сидел на скамье напротив него в шести футах. Он записал в своем дневнике:

«У меня тут же сложилось впечатление о нем, как об очень суровом и решительном человеке, причем я никогда прежде не встречал подобной решительности. В нем нет ничего от заурядного жреца-фанатика. Жрец есть посредник, а посему по самой своей природе – распространитель измышлений. Хассан-ибн-Саббах – Имам, а это подделать невозможно. Достаточно обратить внимание на его глаза – бледно-голубые, временами почти белые. Его разум чист, как вода в подземной реке, и течение его столь же причудливо. Никогда невозможно с уверенностью сказать, где подземная река выйдет на поверхность, но когда она выходит, сразу становится ясно, что это могло произойти только в этом месте и больше нигде.

Возникает вопрос: каким образом боги и демоны Египта организовали и заставили работать изощренный бюрократический аппарат, контролировавший и распределявший бессмертие, награждая им по своему произволу горстку избранных? Тот факт, что избранных было немного, косвенно свидетельствует о том, что отбор осуществлялся на основании какого-то редко встречающегося признака.

Ограниченное и подлежащее отзыву, бессмертие действительно существовало. Именно поэтому никто не бросал вызов системе. Каждый хотел стать Богом сам, не изменяя условий игры. Другими словами, они простирались перед фараонами и Богами, от лица которых фараоны правили и говорили…

Затем пришли религии единобожия – иудаизм, христианство, ислам, – которые обещали бессмертие всем, кто соглашался соблюдать несколько простых правил. Молись и не ошибешься. Молись и веруй – веруй в очевидную ложь и молись бесстыжему обманщику.

Бессмертие есть одновременно цель и функция. Разумеется, немногие способны соответствовать такой цели. А этот христианский Бог, сражается ли он в рядах своих почитателей? Ничуть. Словно трусливый офицер, он держится подальше от поля брани, купаясь в сопливых молитвах своих подхалимствующих говноедов-почитателей – своих псов».

В Мехико-Сити Ким устраивается на работу в оружейный магазин и работает над усовершенствованием макахуитля. Это единственное эффективное оружие, изобретенное ацтеками, которое представляет собой осколки обсидиана, вставленные в деревянную рукоятку, формой напоминающую молоток для игры в крикет. Лезвия, острые как осколки стекла, воздействие которых усилено весом тяжелой деревянной рукоятки… опытный воин в звании Кровопийцы или Скорпиона мог перерезать обе ноги своему противнику одним взмахом такой палицы… Ким изготавливает макахуитли самых разнообразных форм, некоторые даже в виде длинных хлыстов из гибкого дерева… или в виде коромысла с рукояткой посередине, чтобы удерживать в руках… можно прятать его за спиной… один удар по горлу… а еще плетки с кожаными звеньями, в каждое из которых вшито по несколько обсидиановых зубцов: при желании их можно смазать ядом.

Ким любит бродить по рынку, смешавшись с толпой. Жажда крови, похоть и жестокость, поднимающиеся от отравленной почвы, возбуждают его… вонь пульке и мочи, канав с нечистотами, перца, кукурузных лепешек и жарящегося мяса, лица, словно явившиеся из какого-то затянувшегося мрачного сновидения… лица цвета закопченной меди, глаза, сверкающие невинной дикарской яростью… кофейного цвета плоть, благоухающая ванилью, цветок гардении за ухом, отвратительные, зверские лица, вздувшиеся от холодного мертвящего злорадства, безрукий попрошайка, ловящий зубами презрительно брошенную ему хлебную корку.

Юный аристократ проходит мимо, окруженный свитой флейтистов и телохранителей… водоворот толпы клубится вокруг уличных фокусников и музыкантов… жонглер швыряет в воздух кремниевые ножи… труппа мимов изображает жертвоприношение. Они строят пирамиду из деревянных ящиков. Вот приводят заключенного, который разыгрывает отталкивающую пантомиму подлого страха. Его волокут к алтарю. Жрец вонзает в тело нож, и брызжет кровавый фонтан. Зеваки фыркают и разражаются хохотом, резким как кремниевые лезвия, сверкающие в лучах солнца.

Во время прогулки Ким старается, чтобы его сознание было подобно зеркалу, в котором не отражается ничего. Он не дает никому повода обратить на него внимание. Внезапно горячий первобытный страх поднимается над землей и волной накатывает из открытых дверей лавок. Он понимает, что произошло. Он довел пустоту до той точки, в которой она обретает форму. Его увидели. Какой-то человек останавливается прямо перед ним и смотрит на него. Другие тоже останавливаются, показывают на него пальцами и кричат неизвестное ему слово:

– Диндин! Диндин!

Все взоры обращаются к нему, пылая красным огнем ненависти и отвращения.

Макахуитлем, зажатым в руке, Ким наносит прямой удар стоящему перед ним человеку и рассекает ему шею до самого позвоночника. Затем вприпрыжку кидается бежать вдоль по улочке. Какой-то человек хватает Кима за руку… отшатывается, почувствовав, как вулканическое стекло рассекает сухожилия на запястье… прыжок через стену… в сад… через открытую дверь. Он слышит тяжелое дыхание преследователей у себя за спиной. Ким достает из заплечного мешка платок, накидывает его себе на голову и вымазывает пальцы в собачьем дерьме. Когда преследователи появляются из-за угла, он прислоняется к глинобитной стене, вытягивая вперед свои грязные руки.

– Бакшиш! Бакшиш, почтенные господа!

Один из преследователей плюет в его сторону на бегу. Ким ждет, продолжая протягивать свои зловонные руки. Толпа пробегает обратно мимо него, бормоча себе под нос Слово. Слово, которое ему непонятно… темные бессмысленные лица показывают на него пальцами, разражаются хохотом. – Понюхай розы, Диндин.

Лица, раскрасневшиеся от зловонного злорадства… скорпионья болезнь знает теперь и смотрит на него.

– Попался!

Рывок прямиком через стену… останавливается под кипарисом возле канала. Сначала смывает собачье дерьмо с рук, затем кровь с одежды и, наконец, ополаскивает свой верный Мак. С удовольствием обнаруживает лоскуты гортанного хряща, прилипшие к обсидиановым зубьям. Они режут и ломают кости, а обломки костей, в свою очередь, увеличивают разрез.

Ким, чувствуя взгляды спиной, словно ковбой из старого вестерна с Джоном Уэйном, неспешно оборачивается, просовывая пальцы в свою обсидиановую перчатку.

У него за спиной стоит маленький зеленый человечек. Гладкая мраморно-зеленая кожа, яшмовые глаза смотрят искоса, словно кошачьи. Он улыбается зеленой улыбкой, похожей на древний выщербленный нефрит.

– Теперь уходить мочь. Попался. Следовать за ним По мосту медленное паренье задевая землю падая вперед через кукурузные поля лягушки квакают дошел до реки вода разлилась и берега заболочены. Проводник раздвигает кусты на краю воды, там за ними судно, легкий плот, привязанный по бокам к двум каноэ. Они садятся в лодку и выгребают на середину мутного потока.