"Мишн-Флэтс" - читать интересную книгу автора (Лэндей Уильям)14В полицейской машине голоса в переговорном устройстве – естественный звуковой фон. Чем больше город, тем сумбурнее радиошум. Гиттенс и Келли за годы работы научились пропускать мимо ушей все несущественное и мгновенно выхватывать из хаоса важную для себя информацию. А меня переплетение голосов постоянно напрягало – я машинально норовил вычленить что-то, разобраться, о чем речь, где важное, где просто треп от скуки. – Мы куда едем-то? – спросил я Гиттенса. – Туда, где Рей обычно ошивается. В здешний молодежный клуб. Мы ехали по южной части Мишн-авеню. Меня по-прежнему поражала реакция прохожих. Все они провожали нашу машину враждебными взглядами. Трое белых в «краун Виктория» – это уже подозрительно. Похоже, в Мишн-Флэтс любой белый вызывал нездоровый интерес. Расовое напряжение чувствовалось в атмосфере. Гиттенс припарковал машину у въезда в обширную индустриальную зону. На воротах красовалась огромная надпись: БОСТОНСКИЙ ЦЕНТР ПЕРЕРАБОТКИ МУСОРА Высоченная металлическая ограда с колючей проволокой. Три огромных цеха и еще несколько уродливых строений непонятного назначения. В самый большой из цехов ползла широкая лента конвейера, полная пластиковых бутылок и контейнеров – внутри их превращали в крошку. На территории вне цехов – ни единого живого существа. Казалось, предприятие, будто огромный робот, работало само по себе. – Вот он, здешний молодежный клуб, – сказал Гиттенс и хохотнул. Мы прошли через ворота. Однако направились не к цехам, а вдоль ограды – к самым дальним строениям. Гиттенс уверенно вел между рассортированными горами мусора – здесь газеты, там металлолом, еще дальше пластик. Нашей целью был стоявший на самом отшибе огромный мусоросборник высотой с четырехэтажный дом. Мы прошли через узкую щель между оградой и мусоросборником и оказались на обратной стороне бетонного куба. Я ломал голову, какого черта Гиттенс притащил нас сюда. – Погодите, я первый зайду, – прошептал Гиттенс. – Куда зайдете? – удивленно спросил я – тоже шепотом. Гиттенс только рукой махнул – дескать, ждите. Он отодвинул приваленную к стене ржавую кровать, за которой оказалась закрытая занавеской дыра. И исчез за занавеской. Голоса внутри. Через минуту Гиттенс появился опять. – За мной! Внутри, конечно, не дворец, но и не так погано, как вы думаете. Мы с Келли переглянулись. – После вас, – сказал я. Внутри мусоросборника царила кромешная тьма. Вонь стояла невыносимая – букет из запаха разлагающихся отбросов, мочи и чего-то горелого. Секунд через десять мои глаза привыкли к темноте и стали различать какие-то контуры. Очевидно, где-то далеко вверху был источник слабого света. В центре помещения красовался перевернутый намоточный барабан для кабеля. Возле этого «стола» стояли два ветхих стула. На «столе» была горелка, рядом с ней лежали шприцы, бумажные и пластиковые пакетики, развернутые куски фольги. Знакомый по фильмам наркоманский натюрморт. На одних пакетиках я мог различить чернильный штамп – черная собачка. На других – красная боксерская перчатка. Собачка – это, понятно, «Черный пес». А красная перчатка – «Нокаут». Судя по количеству «Черного пса» и «Нокаута», эти два наркотика были чем-то вроде кока-колы и пепси-колы наркоманского подполья Мишн-Флэтс. Дешевые суррогаты для тех, кто не в состоянии позволить себе чистый героин или кокаин. В Версале, конечно, покуривают марихуану, не по прямому назначению употребляют аптечные таблетки и пьют как сапожники. А старшеклассников изредка застукивают на употреблении кокаина. Ходят даже слухи, что Джо Грассо, водитель-дальнобойщик, который совершает регулярные рейсы по маршруту Монреаль – Флорида, устроил из своего дома на Пост-роуд настоящий вертеп, где всякий может разжиться не только «травкой», но и чем позабористей. Однако за отсутствием улик не было никакой возможности провести обыск в доме Джо Грассо – и слухи так и оставались слухами. Это я к тому, что до сих пор воочию мне никогда не приходилось видеть настоящее наркоманское логово. Гиттенс подошел к столу, машинально перебрал пакетики и рассеянно сунул один, с красной боксерской перчаткой, себе в карман. Было ясно – учинять обыск и кого-то арестовывать он не намерен. Сейчас не это для него главное. В глубине помещения раздался не то стон, не то хмык. Я вздрогнул и невольно шагнул назад. Напрягая зрение, я различил в дальнем конце на полу три-четыре человеческие фигуры. Они лежали плотно, почти сливаясь в одну массу. – Господи помилуй! – воскликнул я. – Эй, ребятки, это мой прибор! – донеслось из дальнего угла. Гиттенс молча показал мне на шприц на столе – дескать, это они называют «прибор». – Братишка, твой прибор никто не трогает! – сказал он громко. Келли, который брезгливо ежился рядом со мной, как кот на грязной мостовой, разглядывал «пиршественный стол» наркоманов. Тем временем Гиттенс прошел к лежащим на полу людям. – Все в порядке, – приговаривал он, надевая резиновые перчатки, – все путем. Наклонившись, он потряс за плечо одну из фигур. – Как себя чувствуешь, дружок? Ноль реакции. – Ну, очнись, дружок. Дай-ка я тебя разгляжу, кто ты такой. Покажи мне свое личико, спящая красавица! Братки, кто-нибудь из вас видел Рея Ратлеффа? А? Он ворочал «братков» как бревна. – Ага, – наконец сказал он, – я тебя знаю, ты Бобо. Вставай, Бобо, есть разговор! Бобо только мычал и отпихивался. – Вставай, Бобо, тихий час закончился! Гиттенс взял парня под мышки и посадил, привалив спиной к чему-то большому и темному. Потом показал мне рукой на карман своей куртки. Я вытащил оттуда резиновые перчатки, надел их и помог Гиттенсу перетащить Бобо к столу, ближе к свету. Бобо был тощий мужчина лет тридцати. Весил он не больше старушки – божьего одуванчика. На Бобо были рабочие штаны и свитер, на голове кожаный рыбацкий картуз. Воняло от него так, что даже в этом малоароматном помещении его личный запах шибал в нос. Мы усадили Бобо на один из стульев. – Бобо, – сказал Гиттенс, – мы ищем Рея. Он нам позарез нужен. Бобо что-то сердито ворчнул, и его голова опять упала на грудь. Я держал его за плечи, чтобы он не сполз со стула. – Не прикидывайся! Ты же меня слышишь! Когда и где ты видел в последний раз Рея Ратлеффа? Бобо наконец разлепил глаза. – Ба! – сказал он. – Гиттенс! – Бобо, когда и где ты видел в последний раз Рея Ратлеффа? – Гиттенс, ты тут какими судьбами? – Где Рей, мать твою! – Не знаю я никакого Рея. – Не капай мне на мозги. Говори, где Рей! Бобо подумал, поводил головой. – Ах, Р-е-е-ей! Так бы сразу и сказал! Где же он, Рей? Где этот сукин сын? – Ну да, где? – Нету Рея. Смылся сукин сын. – Куда смылся? – Он в этой самой, как ее... программе по защите этих самых... ну, которые свидетели. – И что? – Вот тебе и что. На ферме он теперь. Фермер, мать его. – Бобо, ни в какую программу по защите свидетелей Рей не включен. Это туфта! – Здрасьте! Я точно знаю – он в Коннектикуте. Фермер. – Бобо, не вешай мне лапшу на уши. Рей даже слово «Коннектикут» может только в три приема произнести! А чтоб дотуда доехать!.. – Хватит попусту трепаться, – перебил Гиттенса Келли. – Разрешите мне с ним поговорить? Гиттенс сделал широкий жест – дескать, чувствуйте себя как дома. Бобо, стоило ему услышать голос Келли, нутром почувствовал перемену в ситуации. Он мигом стряхнул с себя сонливость, вскочил со стула и выставил перед собой кулаки. – Сядь, козел! – приказал Келли. Бобо не подчинился. И напрасно. Келли сорвал деревянную полицейскую дубинку с пояса и с плеча огрел ею Бобо. Тот как подкошенный рухнул на пол. – Ну вот, – спокойно произнес Келли, – теперь мы завоевали его внимание. Бен, подними-ка его обратно на стул. Детектив Гиттенс, можете продолжать допрос. – Он мне яйца отбил! – орал Бобо, пока я втаскивал его на стул. – Ну, Бобо, где же Рей? – медовым голосом спросил Гиттенс. – Видел я его, видел! Гады! – И давно видел? – Вечер-другой назад. Он подвалил за пакетиком, стал канючить, жаловаться на жизнь. – Ты ему продал пакетик? – Дело шьешь? – В котором часу он приходил? – Я дневник не веду. Поздно. Я, помню, был в замоте. – Он говорил, где сейчас кантуется? – Нет. – Он сюда пешком пришел или приехал? – Приехал. – На чем? – Японская какая-то хреновина. «Шицу», кажется. – «Шицу»? – Ага, «шицу». – Что ты мне мозги паришь! Какая такая «шицу»? – Машина такая. – Нет такой марки – «шицу». – Чего вы меня терзаете! По мне, пусть нету – только он на ней приехал! Гиттенс сердито хмыкнул. – Какого цвета? – Хрен ее знает. Коричневая. Или оранжевая. Гляделки у меня слабые. – Значит, коричневая «шицу». И на том спасибо. Он был один? – Ну ты даешь, Гиттенс. Я не компьютер, чтоб все помнить! Гиттенс вздохнул, вытащил пачку долларов из кармана штанов и положил на стол две двадцатки. – Надо вспомнить, дружок! Очень нужно. – Не чувствую, что очень нужно. Гиттенс добавил еще двадцатку. – Бобо, я обязан найти Рея до того, как его найдет Брекстон. – Я своего друга не продам. Мы с ним когда-то были вот так! – Бобо показал два пальца, плотно прижатых друг к другу. – Меня не купишь! Гиттенс терпеливо покивал. – Бобо, это останется между нами. Рей – покойник. Если Брекстон найдет его первым, твой старый друг Рей – покойник. Бобо посмотрел на три двадцатки на столе, хмыкнул и сказал: – У Рея есть сестра в Лоуэлле. Копы у нее уже были, только она заявила, что про Рея давно ничего не слышала. Не знаю ее имени. Она живет с Дейви Диасом. У которого «харлей». Рей может быть у нее. Гиттенс кивнул – дескать, все понятно. – Я сказал «может быть», Гиттенс. Я не говорил – «он у нее». Ясно? – Ясно. Все в порядке, не дергайся. После некоторого колебания Гиттенс положил на стол еще одну двадцатку. – Гиттенс, ты уж смотри, найдешь Рея – помоги ему! Рей кругом чистый. Это прокурор затянул его в дерьмо. Надул ему всякое в уши – Рей и клюнул! – Знаю, Бобо, знаю. – Вы же видите, как тут закрутилось! Только на вас и надежда. Ради всего святого, вытащите Рея из этого дерьма. – Гиттенс, вы отвалили этому придурку целых восемьдесят долларов! – Парень неплохо заработал за каких-то пять минут! – Откуда у вас деньги, чтобы так ими швыряться? – Это денежки наркодельцов. Плохие парни финансируют следствие против самих себя. Разве это не справедливо? Да и вообще, не будь плохих парней, не нужны были бы и полицейские! Так что скажем плохим парням большое-пребольшое спасибо. – Как эти деньги попадают к вам? – Ах, Бен, когда ты занят ловлей наркоманов, по деньгам почти что ходишь. Проводишь рейд – и на «малине» всегда где-нибудь валяются пять – десять – двадцать тысяч долларов. И все наличные. В аккуратных пачечках, резиночкой перехвачены. Или берешь продавца на улице – опять же карманы набиты десятками – двадцатками. Ну и забираешь – без всяких там протоколов, без всякой головной боли. – И что, никто не протестует, не требует назад? – Смеешься! Что они могут против нас? Если наркодилер заявит в суде: «Они у меня отняли столько-то и столько-то», – ему ведь придется очень многое объяснять. Наличные, как правило, являются вещественной уликой. Попросил денежки обратно – значит, признал свою вину. Поэтому они помалкивают. Мы мчались на полной скорости по шоссе номер 1-93 в сторону Лоуэлла – деградирующего фабричного городка в сорока пяти минутах к северу от Бостона. Чтобы проще лавировать на забитой автомобилями дороге, Гиттенс включил мигалку. Пока мы с Гиттенсом беседовали, Келли дремал на заднем сиденье. – Да, можно только пожалеть, что в моем родном Версале такая тихая жизнь, – сказал я. – Пощипать некого. Но все эти конфискации, наверное, такая противная бумажная морока. Потом обратно получить на текущие расходы и отчитаться – опять же головная боль... Гиттенс, ничего не говоря, покосился на меня. – Но вы же... – растерянно пробормотал я. – К чему глупые формальности? Берем без протокола, расходуем без квитанций. Иначе вы правы, одна морока. Возникла неловкая пауза. Точнее говоря, мне было неловко, а Гиттенсу за рулем – хоть бы хны. – Сами видите, постоянно возникают непредвиденные расходы, – добродушно добавил Гиттенс. – С волками жить – по-волчьи выть. Лоуэлл показался мне идеальным убежищем для Рея Ратлеффа: достаточно далеко от Бостона, чтобы о его местонахождении никто случайно не проведал, и в то же время достаточно близко от Бостона, если потребуется помощь кого-то из приятелей. Но сам Лоуэлл произвел на меня гнетущее впечатление. В центре бывшие склады и цеха переделали в торговые ряды и музеи – город пытался «одиснейлендить» свое богатое индустриальное прошлое. Однако по мере удаления от этого веселеньких новаций город показывал свое истинное лицо – мрачные однообразные бывшие рабочие кварталы. Шонесси-Гарден, где жила сестра Рея Ратлеффа, была застроена двухсемейными развалюшками. Перед нужным нам домом стояли «харлей» и «шицу» (на человеческом языке – «мицубиси»). На звонок вышла высокая благообразная негритянка. Даром что в простеньком платье, она приветствовала нас церемонно, как знатная дама: – Добрый день. Чем могу вам помочь, господа полицейские? Изнутри несся собачий лай. Гиттенс вежливо осведомился насчет Рея Ратлеффа. – Вынуждена огорчить вас, – сказала негритянка. – Я уж и забыла, когда в последний раз видела Рея. Он у меня не частый гость. Гиттенс испытующе посмотрел на нее – прикидывая, какую тактику избрать в данном случае. – Вот что, – произнес он наконец, – скажите Рею, что приехал Мартин Гиттенс. Просто поговорить – ничего больше. Скажите ему только: «Мартин Гиттенс». Если Рея и после этого у вас в доме не будет, тогда я развернусь и уеду. Согласны? Женщина молча попереминалась с ноги на ногу, потом исчезла в глубине дома. Через несколько секунд вышел сам Рей Ратлефф, в тенниске и спортивных штанах. Ростом он был почти с Келли. На голове – начес из мелких завитков. На правом мускулистом предплечье страшный длинный ножевой шрам. На обеих руках исколотые вены. Один глаз и половина лба закрыты бинтами. Из документов Данцигера я знал, что Рею тридцать два года. Но передо мной стоял пятидесятилетний старик. – Гиттенс! – пробасил Рей. – Привет, Рей, – добродушно приветствовал его Гиттенс. – Знал бы ты, сколько народа тебя разыскивает! – Похоже, кое-кто меня нашел. – На твое счастье, не кое-кто, а я. – Да уж, радости выше крыши... Пришли арестовывать? – Нет, с какой стати. Ты ведь ничего дурного не совершил. Ратлефф кивнул – ваша правда. – Если попросишь, я тебя, конечно, арестую, повод всегда сочиним. Посадим туда, где Брекстон тебя не достанет. – Да пока что мне и тут хорошо. – Нужно что-нибудь? Ратлефф помахал руками. – Нет, начальник, мне всего хватает. – Рей, дело дерьмо. – Вы обязаны доложить, где я нахожусь? – Не миновать, – сказал Гиттенс. – Как твоя голова? – Более или менее... И за что мне это все? Я ж ничего плохого не сделал! – Знаю, Рей, знаю. – Ничего ж плохого не сделал! – повторил Рей. Гиттенс понимающе кивал. Рей тупо уставился на каменное крыльцо и повторял как заклинание: – Ничего ж плохого не сделал! Ничего ж никому плохого не сделал! – Рей, – мягко прервал его Гиттенс, – мои друзья хотят задать тебе несколько вопросов. Оба расследуют убийство прокурора Данцигера. – Мистер Ратлефф, – сказал Келли, – Джеральд Макниз или кто другой из парней Брекстона говорил с вами о том, что предстоящее судебное разбирательство по делу Макниза надо обязательно сорвать? – Нет, никто со мной на эту тему не разговаривал. Я просто знал, чего они от меня хотят. Они хотели, чтобы я отказался от свидетельских показаний. – Почему вы так уверены? Если с вами никто не разговаривал, если на вас никто не давил... – Будто сами не знаете. У таких парней есть тысяча способов дать понять. – И все-таки вы стояли на своем? – Прокурор велел мне идти в суд и рассказать все как на духу. – Но вы понимали, что вы на себя навлекаете? Вы понимали, что Брекстон этого не простит – и постарается не допустить? – Все понимали. Данцигер тоже. – Данцигер считал, что вы в опасности? – Ну да. – Каким же образом он сумел уговорить вас не отказываться от выступления в суде? – У него было на меня дело. Я продал пакетик копу. Гиттенс возмущенно хмыкнул. – Один пакетик. Не смеши меня, Рей! Это тянет на несколько месяцев тюрьмы. С твоим опытом ты можешь отмотать такой срок, стоя на голове и поплевывая. Не может быть, чтоб ты наложил в штаны только потому, что тебе пообещали шесть месяцев за решеткой! – Хотите верьте, хотите нет... Тут в разговор вмешался я: – Рей, скажи правду. Как оно было на самом деле? Здоровый глаз Рея печально уставился на меня. – Как оно было на самом деле? – повторил я. – Не мог я в тюрьму, – ответил Ратлефф. – Некогда мне в тюрьме рассиживаться. К тому же Данцигер сказал, что ни в каком суде мне выступать не понадобится. – Что-о? – так и вскинулся Гиттенс. – Что значит – в суде не понадобится? Расскажи-ка подробнее! – Прокурор сказал, меня в суд не вызовут. Все в последний момент решится без меня. От меня нужно одно: продолжать делать вид, что я готов выступить в суде против Макниза. Гиттенс присвистнул. – Мать честная! Большой Мак собирался признать себя виновным? Ты мне эту байку хочешь скормить? Ратлефф пожал плечами: – Я рассказываю, как было. Прокурор сказал: делай вид до суда, а потом – гуляй, про пакетик, который ты копу продал, навеки забудем. – Рей, ушам своим не верю. Такие типы, как Макниз, виновными себя не признают. Сам ведь знаешь! Ратлефф опять пожал плечами – дескать, не знаю и знать не хочу. Я снова встрял с вопросом: – И ты Данцигеру поверил? Почему? – Он сказал так: не отказывайся быть свидетелем, мне это нужно, чтобы расколоть Макниза. Я прокурору, конечно, сказал: такие, как Большой Мак, никого не продают и не раскалываются. А прокурор мне: не робей, я знаю, чем его дожать, у меня против него кое-что припасено. – Что именно припасено? Данцигер говорил что-нибудь точнее? – Больше ничего не знаю. Мы все устало замолчали. – Рей, – обронил Гиттенс, – а если Брекстон тебя опять найдет? – Да плевал я на него. Пусть является. Хоть один, хоть со всей своей командой! – Это несерьезно, Рей. Ты же понимаешь, что они с тобой сделают. – Плевать! Я ни в чем не виновный. К тому же у меня букашка. Мы все трое удивленно уставились на него. Что за букашка? Ратлефф сделал жест, словно он вводит иглу в вену. Мы враз сообразили – СПИД. – Да, у меня букашка. Поэтому некогда мне в тюрьме рассиживаться. И Брекстона бояться – жалко времени. Пусть приходит. Смерть смерти не боится. |
||
|