"Кентерберийская сказочка" - читать интересную книгу автора (Блум Уильям)ГЛАВА 5В хорошие дни обязательно происходит что-то хорошее. Во всяком случае, должно. А вдруг не произойдет? Наступила суббота, тот самый день. Мне восемнадцать лет. Мальчик, сынок, малыш, в ночь с пятницы на субботу я почти не сомкнул глаз. – Келвин. Выйди, посмотри, что на улице. Родители с сияющими лицами стояли на тротуаре. Я посмотрел вдоль улицы. Возле дома через один от нас стоял грузовой фургон. Это переезжают они… переезжает он! Я вздохнул, потом вздохнул уже по другому поводу. Откуда родителям известно, что переезд Холландов меня так обрадует? – Нравится, сынок? Нравится? Что? Это замечательно, но мне что с того? Неуклюжему толстяку? – Он даже не может слов найти от счастья. Они все знают? Но откуда? – И цвет – лучше не придумаешь, правда? Цвет? С ума они, что ли, соскочили? Ну, розовенький, дальше что? Может, мне все это снится? Бред какой-то. – Ну, скажи что-нибудь. Я взглянул на родителей, их глаза метнулись от меня на дорогу, потом снова на меня. Я перевел взгляд на дорогу. Вот оно что! За деревьями я не увидел леса. Перед домом стояла голубая легковушка, мини. Подарок на день рождения! В крыше небольшое выдвижное отверстие, и из него торчит телескоп – большой, белый, свеженький, нацеленный в небо. Машина! Читай «свобода»! Какое подспорье тому, кто ищет вожделения и власти! Колесить по этому благонравному городишку. Ездить в эту благонравную школу. Возить в нее Тристрама. И телескоп – смотришь вверх. Смотришь вниз. В чужие сады. В чужие комнаты. В спальни. В грузовые фургоны. Здорово! Как здорово! Лицо мое расплылось в улыбке, даже ноги задрожали. Родители взволнованно вглядываются в меня, наши глаза встречаются, и я вижу их радостные улыбки. – Вы такие добрые. – Ты нас не подведешь, сынок, мы знаем. Отец вытянул руку из-за спины – он держал номерные знаки. – Я буду тебя учить – в выходные, по вечерам. Садись в машину. Он протянул мне ключи, я отпер дверцу и залез внутрь. Вот оно, пьянящее чувство собственника! Я нажал ногой сцепление, стиснул руль. Рука потянулась к переключателю передач, я взглянул в зеркальце. В нем виднелся край тротуара, ноги мамы… Эдипова комплекса у меня нет, к маминой юбке не привязан, могу ехать куда угодно. Я чуть повернул зеркальце, чтобы видеть дорогу… фургон, а возле него – Тристрам в джинсах и футболке. Раньше я видел его только в форме или в спортивной одежде на поле. Сейчас он выглядел старше, чем в школе. Отец через крышу положил мне руку на плечо. Я смотрю на Тристрама – и ко мне прикасается чья-то рука. – Прокатимся вокруг квартала? Шеренга тутовых деревьев. Поворот направо, еще раз направо – круг по кварталу. Из фургона грузчики выносят стулья. Современные, полукруглые. Тристрама и остальных Холландов не видно, ушли в дом. Ничего, теперь есть телескоп, от меня не скроешься. А машинка что надо… я предавался фантазиям, а отец сидел за рулем, мы объехали квартал дважды. – На первый раз хватит, верно? Займемся телескопом. Мы подняли его на крышу, и я принялся изучать инструкцию: как вести наблюдение и все такое, но отец велел мне не беспокоиться и не спеша собрал телескоп сам. Огромный! Длинный, белый, на трех алюминиевых ножках. Я посмотрел через него на небо. Глаз уперся в облако. – Не смотри на солнце. Ослепнешь. Про это я уже знал и круто повернул телескоп в сторону дороги, к дому Дженни, который отстоял от нашего на пятьдесят ярдов. Виден даже раствор между кирпичной кладкой, если хочешь, считай трещины. А вот и окно в ванную… видна каждая щетинка на зубной щетке… кружка и зубная щетка заполнили весь окуляр телескопа. Я подрегулировал линзы. Изображение укрупнилось, но стало более расплывчатым. А человеческое тело можно расчленить на части, по шесть дюймов. Рука, грудь, коленка – все само по себе, как отрубленное. Только четко настроить линзы… – На что ты смотришь? – На зубную щетку. День рождения мы отпраздновали в старом баре-ресторане, и я едва не умер от скуки – спасибо, за соседним столом сидела девушка. Не сказать, что хорошенькая, но молодая, с густой копной блестящих волос. Изредка она поглядывала на меня, и ей было ясно: меня вывели в свет мамочка и папочка – чтобы вывести их сам, я еще недостаточно взрослый. Впрочем, она тоже обедала с родителями, и чем она, спрашивается, в таком случае лучше меня? Я даже хотел ей улыбнуться как товарищу по несчастью, но воздержался – в ответ на мою улыбку она бы только фыркнула. Дома отец задремал в гостиной, а мама поцеловала меня в щеку. – Может, сходишь к Холландам, узнаешь, не нужно ли чем-нибудь помочь? – У меня уроков полно. – Сегодня твой день рождения. Можно и передохнуть. Я вышел из дому и неспешно побрел по улице. Будто бы просто иду мимо, вижу, что люди переезжают, облокачиваюсь на их калитку, улыбаюсь приятной улыбкой. Я остановился у калитки, улыбка наготове. На горизонте – никого. Я все равно улыбнулся, для пробы. Постоял минуту-другую. А что, если просто открыть калитку, пройти по дорожке, постучать в дверь и улыбнуться, когда в проеме появится вопрошающее лицо? Неудобно как-то. Удобно или нет – давай, друг, топай по дорожке. Я снова напялил улыбку. Кажется, не очень-то получилось. Я скорчил гримасу, и в эту секунду открылась дверь. – Мы тебя заметили из окна. Ты к нам? Так. Покраснел до корней волос. Хоть сквозь землю проваливайся. Значит, я стою тут в тоске, мнусь, а они за мной наблюдают. – Да, – каркнул я и попытался открыть калитку. Mиссис Холланд стояла в дверях и смотрела на меня, и Бог знает еще сколько Холландов подглядывали из-за занавесок – бедняга, не может справиться с калиткой, даже вспотел. Калитка открылась. Но мне уже не до улыбки. Лучше бы домой. – Помощь не требуется? – спросил я. – Очень мило с твоей стороны, но мы как раз сделали перерыв, попить кофе. Жестом хозяйка пригласила меня войти, я споткнулся о ступеньку и, чтобы не упасть, схватился за то, что подвернулось под руку. Миссис Холланд вскрикнула, потому что я цапнул ее за бедро, тут же в испуге отпустил руку и все-таки упал. – Ой, извините ради Бога… – На какой-то жуткий миг, Келвин, мне показалось… – Правда, извините. – Ничего страшного. Бывает. – Извините. – Пустяки. – Что там такое, мама? – Это появился Тристрам. – Дорогой, у тебя все знакомые нападают на матерей твоих приятелей? Очень остроумно. Он посмотрел на меня. – Я споткнулся. Чуть на твою маму не упал, – объяснил я извиняющимся тоном. – «Чуть»! – не удержалась она. – Ерунда. С ней все так поступают. – Тристрам! Как не стыдно! – Извини. Это шутка. – Тут все только и делают, что извиняются, – сердито заявила она ему, и он пожал плечами. Что-то мне в этой женщине не нравилось, как она выражается, вообще все. Я подмигнул Тристраму, но он не отреагировал. Почему? Не хочет отвечать взаимностью? Встал с левой ноги? Не реагирует. Я покраснел в третий раз. – А с Траншанами вы познакомились? – С кем? – спросили они в один голос. – С вашими соседями. – С какой стороны? – Ближе к нашему дому. – У них там живет прыщавая толстуха, – заметил Тристрам. – Это Вероника, – подтвердил я. – Может, отведешь Тристрама с ними познакомиться? – Мама! – Их, скорее всего, нет дома. Я хотел помочь грузчикам, которые тащили стол, но они решительно меня оттеснили. Миссис Холланд кинулась за ними в дом. Я взглянул на Тристрама. Он тоже собирался исчезнуть. Надо как-то его задержать. – Тебе здесь нравится? – спросил я. – Нормально. От школы далековато, а автобуса нет. – Всего двадцать минут, если знаешь дорогу. – Все равно это долго, если дождь идет. Только не надо нагло хвастаться, Эпплби. Как-нибудь поскромнее. – С этим скоро все будет в порядке. Мне на день рождения машину подарили. Хотя бы так. – Ты умеешь водить? – Вот и вся его реакция. – Пока нет. – У меня теперь своя машина! Своя, черт тебя дери! У меня! Слышишь, мальчик? У меня есть своя машина! – А еще что-нибудь подарили? Гад какой! – Телескоп. Настоящий. – Везет людям! Машина и телескоп. Мне никогда таких подарков не делали. Все-таки оценил. – Мне тоже. – О, Господи. Понимай так: в твои годы не делали, мальчик мой. – Родители изменились в лучшую сторону. – Когда? – Он улыбнулся, и я весь растаял от счастья. – На мой восемнадцатый день рождения, – ответил я с улыбкой. Какие у него потрясающие белые зубы! – В школе ты совсем другой, – сказал он, потом взглянул на меня так, будто ляпнул что-то лишнее. – Какой же? – Не знаю. Ах, как приятно! Я просто млел от счастья. Мы вышли в сад, и он показал на окно своей комнаты. – Большая, выходит прямо в сад. – Значит, будешь наблюдать, как Траншаны загорают. – Она толстая и с прыщами. – Там не все такие. Мы подошли к забору, разделявшему два сада, и посмотрели на ту сторону. Прямо под нами собирала цветы миссис Траншан, ее русые волосы заметно поредели, кое-где даже просвечивал череп. На ней был коричневый халатик поверх синих спортивных штанов, подоткнутых в обрезанные у лодыжек сапоги. Мы несколько мгновений созерцали ее череп, потом я кашлянул. Она даже подпрыгнула. – Ты забрел не в тот сад. А это еще кто такой? – Тристрам Холланд. Он только что сюда переехал. – Вот как? Один? – С семьей. – Понятно. Сколько тебе лет? – Сегодня исполнилось восемнадцать. – Я не тебя спрашиваю, балда. Его. День рождения-то был у меня. В этот день этот вопрос всегда задавали именно мне. Черт. – Четырнадцать. – Понятно. Я тебе вряд ли понравлюсь, но с Дженнифер ты, может, и подружишься. Где она? Дженни! Голос ее заполнил весь сад. На пороге дома появилась маленькая фигурка. – Иди сюда. Она была в школьной форме: серое платье, белые носки, белая блузочка и полосатый галстук. Какие груди под этой блузочкой! Какие ножки между верхом ее белых носков и краем юбки! Какое личико! Какая походка! – Это Тристрам Холланд. – Миссис Траншан показала на Тристрама, не вдаваясь в объяснения. – Ему четырнадцать лет, он теперь живет в соседнем доме. Можешь с ним поговорить. И ушла, удалилась со своими цветами. Дженни и Тристрам смотрели друг на друга через забор, ей было неловко из-за матери, ему из-за того, что неловко было ей, а может, и из-за того, что рядом стоял я. – Тристрам учится в соборной школе вместе со мной, – попытался я разрядить обстановку. Но они молчали. Я предпринял вторую попытку, стараясь, чтобы голос звучал как можно сердечнее: – Как дела в школе, девушка? – В следующем семестре будем ставить Шекспира, мне дали роль Пака. Хотели сделать из меня фею или плотника, но я буду играть Пака. Господи. Почему именно Пак? – «Сон в летнюю ночь»? – спросил Тристрам. – Да. Ты тоже в спектаклях играешь? – Никогда. Мне предлагали только девчачьи роли, и отец был против. Правда, сейчас у меня голос стал гуще… – А почему? Почему отец был против? – Не знаю. Наверное, потому что это баловство и глупости. – Если играть по-настоящему – ничего подобного. Во времена Шекспира мальчики всегда играли девочек. А я буду играть Пака – он же мальчик. – И какой у тебя будет костюм? – потребовалось узнать мне. – Пока не знаю, но главное, чтобы в нем можно было прыгать. Что-то легкое, воздушное. Да. Да. Конечно же. Легкое и воздушное. И у Тристрама – тоже. Я отошел в сторонку, давая детишкам поговорить. У них свои общие интересы, я для них слишком стар, что им со мной? Но и друг с другом они держались настороже – не враждебно, а именно настороже, так обнюхивают друг друга две собаки. Скорее всего, они без особого труда подружатся. Сразу видно. Потом одновременно закричали обе матери. Оклик миссис Холланд – с легким акцентом, чуть в нос – слился с громким открытым зовом миссис Траншан. – Трисдженнитрам! – Еще увидимся. – Может, я буду с Вероникой. – Это твоя сестра? – Да. Они помолчали. Я усиленно разглядывал траву. – Это которая толстая, – вдруг заявил Тристрам. – Нет. Не нужно так говорить. – Просто я хотел узнать, она это или нет. Она ведь толстая? – Не в этом дело. Будь у тебя сестра, ты бы не хотел, чтобы про нее так говорили, правда же? – Говори про моего брата такое сколько влезет – мне плевать. Он на каникулы приедет. – Плевать? – Плевать. И они дружно заржали. Дженни вприпрыжку побежала к дому, и ее юбчонка поскакала вместе с ней… Господи, где же те воздушные белые одеяния, которые должны хлопать, словно крылья? Юбочка метнулась вверх, и на мгновение взгляду открылись белые облегающие трусики с розовыми и голубыми цветочками, цветочки росли прямо на коже… видение исчезло. Тристрам тоже смотрел ей вслед. – Думаешь, я зря это сказал? – Что? – Насчет ее сестры. Зря, наверное. Но это неважно. – Я продолжал смотреть в сторону ее дома. – Она ведь с тобой согласилась и вообще может отыграться на твоем брате, когда он вернется. Мы пошли назад по саду. – А она ничего, правда? – задумчиво произнес он. Еще как ничего. – Правда. Очень красивая. |
|
|