"Дневники Берии" - читать интересную книгу автора (Уилльямс Алан)

Часть первая

Гагра, июнь 1949 г.

Проснулся с восходом солнца, с ощущением бодрости в теле и сильного плотского желания. Черное море, как обычно, чудесно влияло на мой организм. (Даже после вчерашней выпивки голова была совершенно ясной). А профессор являет собой жалкое зрелище. Он появился за завтраком опухший, с серым, как у покойника лицом. Сказал, что у него раскалывается голова, я объяснил ему причину: «Бесо, друг, твое недомогание от твоего буржуазного сознания! Ты мог бы сесть лет на двадцать за некоторые из твоих вчерашних речей». Я думал, что у него случится сердечный приступ — он едва ли помнил половину того, что говорил накануне ночью. У него была слабость к слезливой романтической литературе XIX века, но я, по крайней мере, уважаю его за честность. Мне он нравился. Было бы жаль быть причиной его смерти сегодня — мои слова чуть не окончились трагически, но сейчас вспоминаю это и не могу удержаться от смеха. (Вот уж никто не сможет меня упрекнуть в том, что у меня отсутствует юмор висельника!)

Разговор с профессором произошел уже после того, как я просмотрел телеграммы. Этот червяк Жаркович, завалил меня телеграммами о проекте Бородино. Весь отпуск испортил. Послал бы его подальше — он хуже надоедливой жены!

Потом пришел Надорайя и сообщил, что катер готов. Прибыл ночью поездом, прямо с верфи в Ростоке, где его построили наши немецкие товарищи, полагая, что создают тип скоростных патрульных судов для слежки за турками. Я подмигнул профессору, который был на террасе со мной, когда прибыл Надорайя. И предупредил его о необходимости держать в тайне от наших голодающих немецких товарищей то, что их превосходная работа оказалась всего лишь игрушкой для меня. Я подумал, что ему нравится это откровение, но бедняге стало еще больше не по себе. Уж не смущает ли его мое общество! Надо быть к нему подобрее, решил я, и пригласил его на пробное путешествие на катере, добавив, что девяносто узлов в час в миг излечат его от головной боли.

Судно стояло у причала под охраной моих грузин. Незнакомый мне человек переводил инструкцию капитану. Это был немецкий механик. При моем появлении он вскочил, взял под козырек и застыл как вкопанный. Я расхохотался и спросил, как ему нравится моя игрушка. Ведь правда хороша штучка, прямо для западного плейбоя с девочками? (Я понял, что этот немецкий болван понял, о чем речь, он покраснел и затрясся).

Я подмигнул Надорайя: «Вот это нам и нужно, полковник, — две-три хорошеньких девочки! Рыжеволосых, нетронутых, из Сванетии!» Надорайя и грузины рассмеялись вместе со мной, а немец совершенно онемел и стоял, разинув рот.

Потом Рафик (он смыслил в технике) показал мне судно. Должен сказать, эти немцы знают дело. Катер был что надо! Стройный, красивый, как птица, весь белый, с черным носом вроде зловещего клюва, будто готовый ринуться в атаку. Корпус из нового легкого, прочного сплава, который американцы изобрели для самолетов, мощный мотор, штурвалы из нержавеющей стали, забранной в черные резиновые покрытия, интерьер из полированного ореха, новейшее оборудование, радиокомпас, глубиномер и даже радар.

Я, видимо, не мог скрыть восторга, так как атмосфера стала менее напряженной и даже механик улыбнулся, когда я сказал, что не зря мы оставили в живых немного немцев в 1945 году.

Надорайя поднялся на борт, и вдвоем с механиком мы прогнали катер пару раз недалеко от берега. Катер был послушен, как прирученное животное, но меня раздражал немец. Он все время наблюдал за мной и будто ждал, что я сделаю что-то не так.

Когда мы причалили, я велел Рафику принести подушки, разложить на корме, и подать туда четыре бутылки охлажденного вина. Пригласил профессора, и мы отплыли.

Вода была спокойная, как натянутое полотно простиралась она до горизонта, и мы успешно сделали пяти-шестикилометровый заплыв. Берег проносился мимо, словно мы ехали на предельной скорости на машине. Я знал, что за нами как всегда наблюдают в телескопы охранники, и несколько скоростных лодок стоят наготове на небольшом расстоянии друг от друга на случай неожиданного осложнения.

Мы заплыли на шесть километров и почти потеряли из виду Гагру, когда наткнулись на лодку с яликом на буксире. Я принял это за патруль, но вдруг увидел девушку, плывущую рядом с яликом, двое мужчин помогали ей забраться в лодку. Я притормозил, схватил бинокль и направил на нее. Вот это да! Ну прямо богиня, вся золотисто-коричневая в ослепительно белом купальнике. Профессор сообщил мне, что это известная советская чемпионка по плаванию.

Я уже планировал атаку, но она, балансируя, взобралась на край ялика и грациозно нырнула в море. Я наблюдал, как она уверенно и быстро уплывала от лодки и ялика. Я направил катер за нею, держась в отдалении, чтобы не привлечь внимания. Единственным препятствием был Бесо. Какого черта я его пригласил!

Я сбавил скорость, велел ему открыть бутылку вина. Девушка была метрах в шести от ялика. Я дал ему глотнуть как следует и отослал его посмотреть, в порядке ли гребной винт. На мне были только плавки, а на нем костюм и туфли, и, когда он сильно перегнулся через борт, я дал ему пинка под зад. Он и пикнуть не успел, а когда всплыл на поверхность, то хватал ртом воздух как громадная рыба. «Помоги, Лаврентий, я почти не умею плавать!» — закричал он.

Я рассмеялся и швырнул ему спасательный круг. «Не утонешь!» — прокричал я ему и поспешил к штурвалу. Лодка с яликом уплыли вперед, и если профессора не увидят с лодки, то рано или поздно кто-нибудь из патрульной службы заметит его и пришлет за ним лодку. Старому дурню купание в Черном море не повредит!

Я запустил мотор на полную мощность и устремился за девушкой.

Признаюсь, я гордился своим умением управлять катером, когда, сделав вираж, я поднял громадную волну у самой ее головы и близко подплыл к ней. Она посмотрела на меня с испугом, почти с ужасом, и я было подумал, что она узнала меня. «Не бойся!» — сказал я и, ухватив ее, подтянул на борт.

Тело у нее было роскошное, чем я представлял: тело настоящей спортсменки, с длинными тренированными ногами, тонкой талией и плоским животом без намека на полноту, с большими, как спелые дыни, грудями, выпирающими из-под купальника. Раз она была знаменитость и привыкла, вероятно, к хорошему обращению, я решил разыграть перед ней настоящего джентльмена. Вид катера, видимо, дал ей понять, что я шишка, но поскольку я был в плавках, без очков, формы и наград, вряд ли она узнала меня. Я назвал ей свое имя и сказал, что я морской офицер из Одессы, это произвело на нее впечатление и сняло напряжение. Я предложил ей вина, она не отказалась и очаровательно улыбнулась. Я достал махровый халат, накинул на нее, подлил ей еще вина и предложил сесть рядом на подушку. Она стянула с головы шапочку, и я увидел, что она просто красотка. Волосы — цвета спелой пшеницы. Не девушка, а мечта! Вспомнив, что за нами, вероятно, наблюдают в телескопы охранники, я подошел к штурвалу и направил катер в море.

Всякая девушка любит скорость. Я ей сказал, что мой катер самый быстрый в мире. Я видел, как загорелись от возбуждения ее глаза и понял, что дела идут как по маслу. Через три минуты мы потеряли из вида берег.

Я совсем позабыл о профессоре и беспокоился только об одном: как бы охранники не устремились за нами. Я хотел воспользоваться радиотелефоном, но боялся возбудить подозрение девушки, ведь мне пришлось бы говорить по-грузински. Я просто решил, что мои мальчики, чтобы не выглядеть дураками, догадаются все-таки держаться подальше. В конце концов, они ведь хорошо меня знают!

Я остановил катер далеко от берега. Море было по-прежнему спокойным, и внезапная тишина приятно волновала. Я спросил девушку, как она себя чувствует так далеко от берега наедине с мужчиной, она загадочно улыбнулась и не отказалась от новой порции вина. Потом я притянул ее к себе. Кожа ее была шершавой от воды и солнца, я ощутил вкус соли на ее шее. Я чувствовал, что она была сильной и хотел, чтобы во благо себе она не вздумала сопротивляться.

Мы поболтали немного, и мне стало ясно, что она примерная комсомолка, по я чуял в ней некоторую искушенность. А ее улыбка приводила меня в экстаз. Я хорошо рассчитал момент, рывком расстегнул молнию, сдернул купальник и сжал рукой ее роскошную грудь, продолжая говорить. Я разговаривал с ней мягко, но строго, и она слушала меня серьезно, глядя на меня большими серыми глазами, невинно, как ребенок.

Потом я почувствовал, что растет возбуждение и, как дикий зверь, набросился на нее…

Когда все закончилось, она, к моему раздражению, начала плакать. Я дал ей вина, но она начала рыдать еще сильнее. Мне пришлось сказать ей сурово, что я важная персона, и, если она будет хорошо себя вести, ее пригласят принять участие в спортивном параде в Москве 18 июля. Это, кажется, ее немного успокоило. Мы еще выпили, и я завел мотор. Она сказала, что ей нужно вернуться к лодке, но я велел ей не беспокоиться и отвез ее в Гагру.

Мои грузины ждали у причала. Они обошлись с ней, как с почетной гостьей, а я уверил ее, что улажу с руководством вопрос о ее пребывании у меня в гостях до завтра.

На вилле мне сообщили, что профессора выудила из моря патрульная лодка, и он был без сил. Я распорядился, чтобы его посадили в вагон первого класса ночного поезда до Тбилиси. Я знаю Бесо и уверен, что он будет держать язык за зубами.

Людмила — так звали девушку — осталась на ночь, и мы хорошо развлеклись, я делал с ней все, что хотел, но она оказалась хорошей ученицей и уже больше не плакала.

Утром Рафик доставил ее на лодку для продолжения тренировок. Она сказала, что через восемь дней у нее день рождения, я взял это на заметку с тем, чтобы отослать ей в этот день цветы и шоколад в гостиницу.

Чарльз Уитмор, вице-президент компании «Атлантик Нешнл энд Дженирал Консолидейтед» поднял глаза, увидел, как мигнула зеленая лампочка, и голосок прощебетал: «В четверть второго у вас ленч с мистером Мискиным, мистер Уитмор».

Медленно, будто у него в руках был хрупкий инструмент, Уитмор вложил золотой карандаш в папку, закрыл ее, запер в ящик стола и ответил: «Сейчас спущусь, мисс Кист».

Уитмор был крупный мужчина с серым лицом и движениями полуинвалида. Сегодня он особенно тщательно запер дверь, прошел мимо галереи стеклянных офисов, переполненных оглушенными машинистками и шуточными надписями на стенах, и вышел в вестибюль, где за столами с золочеными ножками восседали хорошенькие секретарши.

Уитмор молча миновал их. В лифте он смешался с толпой спешащих на обед служащих, кое-кто ему кивнул, но в блеклых глазах Уитмора не промелькнуло и искры приветствия. Он был похож на человека, привыкшего путешествовать первым классом и вынужденного мириться с другими пассажирами как с неизбежным злом.

Снаружи у мраморного подъезда стоял заведенный седан, шофер ждал у обочины. Уитмор погрузился в полумрак салона, защищенного от света Мэдисон авеню матовыми стеклами. Машина отъехала на два квартала и направилась к тихому прохладному ресторану, где подавали свежие овощи, привезенные утренним рейсом Эйр Франс.

Гость уже был на месте и встретил его белозубой улыбкой. Уитмор буркнул приветствие и сел напротив. Появился официант и бесшумно поставил стакан охлажденного молока перед ним. Сай Мискин сидел с бокалом в руке, но не прикасался к мартини.

«Итак, сэр, каково решение?» — Мискин был подвижным коротышкой с непропорционально большой головой, качавшейся из стороны в сторону, когда он разговаривал, совсем как у игрушечной собачки, которую подвешивают на заднем стекле автомобиля. Черты его пухлого лица были нечеткими, за исключением широких жадных ноздрей и серых глаз, выделяющихся на фоне искусственного загара. Он работал у Уитмора главным редактором издательства «Бурн», одного из самых респектабельных и старых издательств в Соединенных Штатах, нынче являющегося дополнением к «Атлантик Нэшнл». Мискин, хотя и не был интеллектуалом, но тщательно следил за современной литературой, за бестселлерами и был в курсе салонной литературной жизни, оставаясь при этом ловким махинатором с острым нюхом, особенно в делах, связанных с изданием книг в мягких переплетах — в них он видел конечную цель издательского дела.

Он сделал себе имя, издав с полдюжины книг сомнительного литературного достоинства и заработав при этом более десяти миллионов. Он пестовал авторов книг с большим искусством и был не только их издателем, но агентом, менеджером и организатором; он уламывал их, подкупал, заманивал в ловушки с помощью перекрестных сделок, сомнительных прожектов, ненадежных адвокатов, помогал им обойти налоги и таким образом делал их полностью зависимыми от себя.

Он был оптимист, самоуверен, как удачливый игрок. А сейчас в руки шло большое дело, которое за одну ночь может принести ему славу. Только вначале ему надо уломать Уитмора сделать грандиозную ставку — три миллиона за один проект. И нельзя было терять времени.

Уитмор сделал глоток. Разговаривая, он выбирал слова, как врач, ставящий диагноз:

— Я еще не все прочел, Сай, всего две трети, но мне не очень нравится. Наполовину порнография — дешевая, отвратительная сенсационная непристойность. Такое может написать любой пакостник с Сорок Второй улицы.

Мискин потягивал мартини. Он знал своего хозяина и не пытался его торопить. Уитмор не гнался за большими процентами, он предпочитал небольшую выгоду от высоких оборотов и соблюдал при этом свои баптистские принципы. Как вице-президент «Атлантик Нэшнл» он обязан был не только преуспевать в бизнесе, но и следить, чтобы бизнес делался в соответствии с американскими представлениями о добропорядочности.

Мискин заказал бифштекс для себя и отварную рыбу, как обычно, для Уитмора. Когда они остались наедине, он придвинулся к собеседнику и мягко и вкрадчиво, показывая, что разделяет его опасение, сказал: «Полностью с вами согласен, сэр. Это непристойно. И потому мы должны это издать».

Уитмор выжидательно смотрел на него.

— Да-да, — продолжал Мискин, — именно потому, что мелкая сошка издает подобное. Мы это должны сделать, потому что лет двадцать тому назад этот пакостник был вторым по значению человеком в мире и, возможно, самым большим злодеем в истории.

Уитмор маячил в полумраке, как бесформенный камень в глубокой воде.

— Всегда приходится прикидывать, не подделка ли это, — сказал он наконец. — Не хочу оказаться в положении Клиффорда Ирвинга.

— Мы все тщательно проверили, сэр. Вы видели доклад профессора Круля из Гарвардского центра международных дел? Он полагает, это не подделка.

— А он поставил бы на это три миллиона долларов? — спросил Уитмор с кислой улыбкой.

— Он лучший специалист в своей области, сэр. Мы также привлекли эксперта-лингвиста, и он считает, что ошибки быть не может. То же утверждают парни из судебной экспертизы. Бумаге по меньшей мере 15 — 20 лет, они даже проверили марку печатной машинки, она довоенного выпуска. И шрифт выцветший. Нет, это подлинник!

— Эти эксперты как экономисты, — проворчал Уитмор. — Только позови — и к концу дня будешь иметь кучу мнений, одних мнений больше, чем самих экспертов. Взять к примеру книгу Хрущева. Эти ваши эксперты до сих пор уверены, что ее написал не сам Хрущев, а книгу подкинули — либо русские, либо наши. Я так и не понял, где правда, да и никто не понял.

— Но книга Хрущева оказалась доходной, хотя ставка была лишь два миллиона, да и вещь была не такая сенсационная, — сказал Мискин.

— Она совсем в другом ключе, это обыкновенные политические мемуары. И даже если бы они оказались подделкой, кое-кому в издательстве стало бы неловко, да и только. Ну и, возможно, образовался бы дефицит в балансе. А вот если мы опубликуем эти дневники и окажется, что это подделка какого-нибудь грязного махинатора, воспользовавшегося чьей-то квалифицированной помощью, уверяю вас, мы попадем в беду. Я имею в виду не деньги и даже не моральную сторону дела, — Уитмор сделал глоток.

— Я имею в виду нечто более серьезное. Помимо порнографической грязи эта книга напичкана политической взрывчаткой, которая может взорваться в любой момент. Если это подделка, издательство попадет в такой переплет! Я имею в виду госдепартамент. Распространение клеветнической лжи о советских лидерах. — Он замолк, так как появился официант с едой. Затем сделал глубокий вздох и покачал головой.

— Нет. Для того, чтобы начать такую игру, мне недостаточно мнения какого-нибудь умника из Гарварда и экспертов-лингвистов. Мне нужны совершенно достоверные свидетельства подлинности материалов.

— Например?

— Скажем, очевидец происходившего. Хотя бы этот Рафик, или полковник… Как его?

— Полковник Саркисов. Его нет в живых.

— Тогда кто-нибудь другой — один из грузинов-охранников, например.

— Их всех убили в июле пятьдесят третьего.

— Всех?

— Всех до единого. В римском стиле — во время специально подстроенного нападения на поместье графа Орлова под Москвой. Круль все это хорошо описал.

Уитмор ковырял вилкой рыбу.

— Должны быть другие — слуги, шоферы, кто-нибудь из врачей. Может, девушки? Они теперь совсем взрослые, но, может, кто-нибудь разговорится — за деньги.

Мискин понимающе улыбнулся:

— Вы бывали в России, сэр?

— Нет, не был, — сказал Уитмор. Мискин кивнул.

— Пройдут недели, месяцы, прежде чем мы на что-то выйдем. Но скорее всего нас выследит КГБ и нам дадут по шее — если не хуже. Пресса может что-нибудь раскопать после нашей публикации, но сейчас у нас нет времени.

Мискин взглянул на часы:

— Мой клиент будет звонить от четырех до десяти сегодня по европейскому времени, и я должен четко сказать «да» или «нет».

— Его нужно придержать.

— Он очень решительно настроен. У него самый лучший адвокат в Цюрихе.

— Швейцарским адвокатам далеко до американских, — сказал Уитмор. — Кроме того, текст у нас на руках.

Мискин отрезал кусочек мяса и сказал спокойно:

— Всего лишь половина текста.

Уитмор вытаращил глаза:

— Как половина? Вы сказали «половина», Сай?

Мискин сидел с непроницаемым лицом:

— Я полагал, вы знаете, сэр. Мой клиент поставил условие: только половина текста может быть вывезена из Швейцарии. Половины для нас достаточно, чтобы прийти к решению.

— Что же я тогда читал сегодня? Это дневник, от начала войны до его смерти — в пятьдесят третьем. Я уже дочитал до пятьдесят первого года.

— Да, верно, но там кое-что пропущено — иногда дни, иногда недели. Прежде чем отдать мне оригинал, мой клиент предусмотрительно разделил его на две части. Отдал нам кости, так сказать, а мясо оставил себе.

— Сукин сын, — пробормотал Уитмор и добавил. — И мы не получим второй половины, пока не подпишем контракт?

— Совершенно верно.

Веснушчатая рука Уитмора забарабанила по столу.

— А что если мы предложим ему меньше? Скажем, один миллион наличными и опубликуем то, что у нас сейчас на руках?

Это предложение, по крайней мере, показало, что Уитмор начал понемногу поддаваться.

Мискин сказал рассудительно:

— Я бы не советовал делать это, сэр. Во-первых, я не думаю, что он согласится взять меньше, чем требует — и заключение Круля только усилит его позиции. В то же время, если он заподозрит, что мы зажимаем сумму, он отдаст материал кому-нибудь другому. Он может даже заключить несколько сделок в разных странах. И если кто-нибудь опередит нас хотя бы на один день, мы пропали. И потом, — сказал он прочувствованно, — это будет неприлично: издать по-пиратски лишь часть книги. В конце концов я должен думать о своей репутации, сэр.

— Ну ладно, ладно, — сказал Уитмор быстро. — А как дела с авторским правом?

— Мы печатаем сигнальный выпуск на языке оригинала — на грузинском — скажем, пятьсот экземпляров. Я уже подготовил. Это будет дорого, но это единственный способ утвердить свое право на издание, если действовать в согласии с конвенцией по авторскому праву, которой следуют все цивилизованные страны по эту сторону железного занавеса.

— А кому принадлежит право теперь? Вашему клиенту в Швейцарии?

Мискин на мгновение задумался:

— По-видимому, да. Хотя, конечно он не автор материала, да здесь и не может быть автора, а о родственниках нам не стоит беспокоиться. Есть жена и сын, которые изменили фамилию. Их, конечно, заставят сделать обычное заявление, что это дело рук клеветников о Советском Союзе и т. д., но я не думаю, что они будут требовать гонорар за издание, ведь автор — убийца, и его нет в живых.

— А клиент рассчитывает на гонорар?

— Нет. Он просто продает материал, ему принадлежащий.

— А кто доказал, что он ему принадлежит? Может, он его украл? Или он дал вам копию, одну из нескольких копий? Как называется подпольная пресса в России — та, что печатается на машинке и передается из рук в руки?

— Самиздат. Но в нашем случае об этом не может быть и речи. Если бы материал побывал в Самиздате, мы бы о нем давно уже знали. Да это и не важно, сэр. В сделке, подобной нашей, всегда приходится полагаться на взаимное доверие. — Он прервал речь, заказал кофе и потребовал счет.

Уитмор мрачно уставился на абсолютно чистую, будто по ней кошка прошлась языком, тарелку собеседника.

— Вы говорите о доверии к совершенно незнакомому человеку, а в дело вовлечено три миллиона долларов, не забывайте.

— Вот именно! — воскликнул Мискин. — Поэтому-то я и думаю, что материал будет на уровне. За такие деньги он не станет затевать свору. Зачем ему это? Зачем ему связываться с законом? Нет, ему нужна верная быстрая сделка, без подвохов, безо всяких условий. И вот это мы и должны ему предложить.

— Мне все же нужно некоторое время, Сай. Хотя бы двое суток. И не говорите, что он не может подождать. Если он так спешит — значит здесь какой-то подвох. Вы ему это и скажите. Итак, он звонит вам в четыре. Что дальше?

— Я вылетаю ночным самолетом в Женеву, утром еду в отель «Дюлак» в Вевей, где должен встретиться с клиентом и его адвокатом. Я покажу ему контракт, уже подписанный вами, банковское обязательство или письмо с подтверждением об обязательстве. Он ставит подпись, отдает, вторую половину материала, и дело сделано.

— Контракт готов?

Мискин похлопал по карману:

— Все готово, кроме названия книги. Я его напишу уже после заключения контракта. Не хочу, чтобы наши юристы это видели. Одного имени будет достаточно, чтобы поднялась шумиха — стоит лишь шепнуть его прессе…

— Ну хорошо. Теперь слушайте. Скажите клиенту, что полетите не сегодня, а завтра. Скажите, что я еще не прочел текст, что мне надо проконсультироваться у Круля и что-нибудь еще, не горячитесь при этом, иначе он что-нибудь заподозрит, просто дайте понять, что мы осторожны. В конце концов он сам нас выбрал и, если он не глупец, он поймет, что мы не можем сходу ему доверять.

— И еще, — добавил он, когда официант подал кофе и удалился. — Вы уверены, что мы первые, к кому он обратился? Может быть, он уже предлагал этот материал кому-нибудь?

Мискин развел руками:

— Как я уже говорил, сэр, мы можем полагаться только на его слово. Но я думаю, он начал с нас.

Уитмор кивнул и встал, не прикоснувшись к кофе:

— Ладно, Сай, полетите завтра. Когда будете разговаривать с клиентом, проверьте, откуда он звонит, и постарайтесь узнать, где он остановился.

Он повернулся и ушел в сопровождении официантов. Было уже поздно, когда Мискин спохватился, что Уитмор так и не подписал контракт. «Осторожничает, пройдоха, хочет, чтобы контракт сначала прочли адвокаты».

Вернувшись к себе в офис на Ист-стрит, открытый еще в 1892 году, Мискин налил себе виски с содовой и стал ждать звонка из Европы.

Позвонили с точностью до минуты, прямо по личному проводу, минуя телефонистов из офиса. Мискин слегка разозлился, когда оператор сообщил, что звонят из Анесси, Франция. Он ответил и услышал высокий, с акцентом, голос:

— Мистер Мискин?

— Слушаю.

— Это Грегори. Все в порядке, мистер Мискин?

— Все прекрасно, мистер Грегори.

— Вы поговорили с боссом?

— Поговорил.

— Итак, вы завтра будете в Женеве?

— Одну минуту, мистер Грегори. Есть кое-какие детали.

— Какие детали? Разве дело не решено?

— Некоторые мелочи, требующие уточнения.

— Какие еще мелочи?

— Босс хочет обсудить кое-что с профессором Крулем.

— С Крулем? А что не устраивает Круля? — голос был пронзительно визгливым.

— Профессора Круля устраивает все, — терпеливо объяснил Мискин. — Просто в таких делах спешка не уместна.

— Ваш босс, наверное, показывает материал другим! — громко раздалось в трубке. — Ладно, если Круля вам мало…

— Выслушайте меня до конца, — сказал Мискин. Последовала пауза. — Все будет сделано, как договорились. В субботу утром.

— Но в субботу банки закрыты!

— Не беспокойтесь о банках, — сказал Мискин умиротворяюще. — Это наша забота. Вы готовьте материал и своего адвоката, и мы все мило подпишем.

— Мистер Мискин, — голос стал спокойнее. — Если будут неприятности, то учтите…

— Послушайте, мистер Грегори, я представляю…

— Вы американский бизнесмен, и я продаю вам нечто дороже золота. Если вы попытаетесь меня надуть…

— Вы пьяны, мистер Грегори?

Жесткая пауза.

— Это вас не касается! Я не пьян, я только начал пить. Итак, вы прилетите в субботу утром. Встречаемся в то же время на том же месте! И без фокусов!

Мискин устало улыбнулся и повторил:

— Без фокусов. Да, я хотел бы знать, как вас найти, если возникнет что-нибудь важное.

На другом конце воцарилось молчание, как будто рукой прикрыли трубку. Затем голос произнес:

— Я дам контрольный звонок в ваш офис, мистер Мискин. Завтра утром, то есть в полдень по нью-йоркскому времени.

— Где вы остановились, мистер Грегори?

— Я переезжаю с места на место, — поспешно заявил голос. — И эти задержки с Крулем…

— Я сожалею об этом. Я вам все объясню при встрече, мистер Грегори. До свидания.

Последовало восклицание, он повесил трубку. Оставалось только ждать.

Пока Мискин воевал с Грегори по телефону, Чарльз Уитмор встретился в ресторане гостиницы «Сент Реджис» с одним из руководителей Министерства финансов. Последние посетители покидали ресторан, уже озабоченно думая о работе. Уитмор и его собеседник остались наедине.

Собеседник Уитмора, Майк Сэнгер, был высоким мужчиной с красивым профилем. Он возглавлял отдел по борьбе с фальшивомонетчиками и крупными международными мошенниками, что делало необходимым его контакты с полициями почти всех западноевропейских стран. Уитмор довольно быстро разыскал своего старого друга.

И сразу же перешел к делу:

— Как я тебе сказал по телефону, Майк, это очень деликатное и тонкое дело. Три недели тому назад главный редактор «Бурна» Мискин был в Европе на книжной ярмарке в Монтре, называемой «Книжный шок» Звучит совсем не по-швейцарски, но теперь, кажется, так делают бизнес в книгоиздательском деле. В самый последний день ему в номер позвонил из приемной отеля какой-то иностранец. Сказал, что у него есть горячий материал. Оказалось, он из Восточной Европы — поляк или русский. У Мискина, который сам выходец оттуда, нюх на таких. Этот человек был возбужден, нервничал, назвался просто Грегори и сказал, что был в Вене, и там ему в руки попал документ, вывезенный из Венгрии, неизвестно каким образом, он собирается его продать. Цена — три миллиона.

Уитмор начал помешивать ложечкой пустой чай. Его друг ждал, понимая, что тот, быть может, впервые в жизни, ступил на нетвердую, чреватую опасностью, дорогу.

— Короче, — продолжал Уитмор, — материал, как он утверждает, — дневники Берии, шефа сталинской полиции.

Сэнгер присвистнул:

— Должно быть очень интересно — если это не подделка!

— Вот тут мне и нужна твоя помощь, Майк.

— Совет или помощь?

— И то и другое. Перед отлетом на следующий день Мискин встретился с Грегори и его адвокатом — известнейшим в Цюрихе специалистом по имени Детвайлер. Похоже, даже он не знает точно, о чем материал, он просто засвидетельствовал получение Мискиным текста, вернее его половины. Текст на грузинском языке — языке, не похожем ни на европейские языки, ни на русский. Лично я никогда не слышал об этом языке. Мискин, с трудом соблюдая секретность, организовал перевод и показал материал профессору Крулю из Гарварда. Круль высказал предварительное мнение, что это оригинал. А Грегори устроил прессинг. Настаивает на завершении сделки в субботу утром, и Мискин должен вылететь для подписания бумаг. В противном случае Грегори найдет другого покупателя.

Сэнгер криво улыбнулся:

— Представляю. Ты, конечно, прочел текст?

— Большую часть. Читается как порнографический роман ужасов. Изнасилования, убийства, порча маленьких девочек — Берия все это вытворял. Должен добавить, Майк, там еще много политики и целая масса компрометирующих материалов о нынешних лидерах в Кремле.

— Похоже, это может принести баснословный доход, — сдержанно заметил Сэнгер, доставая трубку из кисета. — Такой баснословный, что закрадывается сомнение в подлинности материала?

— Вот именно. Представь мое положение, Майк. Если это не подделка, я не могу упускать шанс, хотя это все такая грязь. С другой стороны, если это окажется подделкой, «Бурн» взлетит на воздух, так что и кусочков не соберешь, только из-за одного содержания материала.

Сэнгер начал набивать трубку табаком:

— И тебе нужен мой совет?

— И не только совет, — сказал Уитмор.

— Ясно. Говоришь, надо решить все к субботе, а это значит: к понедельнику надо будет произвести расчет. Для начала я попытаюсь заручиться еще одним мнением — нет, не советского эксперта. Я покажу материал психологу, который разбирается в политике и может дать взвешенное заключение о том, мог ли такой человек, как Берия, написать эти дневники. Я их не читал, но не могу поверить в то, что шеф секретной службы делает записи — подспудное свидетельство против него самого. Возможно, совершив очередное злодеяние, он испытывал неопределенное желание исповедоваться, снять груз с души, рискуя тем, что его тайны станут известны в будущем.

Уитмор сказал нетерпеливо:

— Отложим это па потом, а сейчас мне нужны факты. Ты можешь выйти на этого Грегори? Кто он, где живет, чем занимается? Хорошо бы выяснить это к субботе.

Сэнгер затянулся дымом.

— К субботе, Чак? Ну это уж чересчур. Если только Грегори его настоящее имя и если он иностранец или беженец, то у швейцарцев есть досье на него. Или у австрийцев. Говоришь, он достал дневники в Вене?

— Да. Мискин сказал, что он хорошо говорил по-немецки со своим адвокатом.

— Ладно, прикажу своим людям прощупать его со всех сторон — в Швейцарии, Австрии, Западной Германии, Англии. Ничего особенного — просто проверка личности. Мы часто это делаем. — Он достал записную книжку.

— Где вы встречаетесь с ним в субботу?

— Отель «Дюлак», Вевей, в полдень. Он должен был позвонить сегодня в четыре дня Мискину. Уточню, откуда он звонил. Возможно, он открыто живет в отеле.

— Не исключено, — сказал Сэнгер. — Если он любитель. А если он профессионал — дело может оказаться запутанным и иметь далеко идущие последствия не только финансовом, но и политическом отношении. Это может быть попыткой дискредитировать нынешние просталинские силы в СССР или даже подорвать мощь советского блока. Прошлые связи с Берией могут означать политическую смерть для многих важных деятелей в СССР. Поэтому, всем кто имеет отношение к этому делу, нужно быть очень осторожным.

Он помедлил, бросив поверх трубки на Уитмора взгляд, полный сомнения. Политические взгляды старика были безнадежно консервативными, и различия между соперничающими группировками в стане коммунизма были недосягаемы для него.

Уитмор, кажется, сам это понимая, сказал извиняющимся тоном:

— Я бизнесмен, а не политик. И не в состоянии оценить международное значение документа. Но сделать это необходимо, нужно тщательно взвесить все за и против. Я имею дело с фактами и цифрами, а они довольно однозначны — три миллиона утром в понедельник. В чем я сейчас нуждаюсь — это новые факты. А что, если попробовать банковские счета? Если мы его не сможем выследить до назначенного срока, быть может, стоит держать его на мушке после публикации? Сэнгер был занят трубкой:

— Взять под прицел счета в швейцарском банке — значит вторгнуться в святая святых. Ты же знаешь их принципы: клиент всегда прав, если исправно платит проценты.

— Я думал, швейцарцы относятся к нам с пониманием в этом вопросе. Были же случаи, когда они раскрывали тайну вкладов.

— Верно. Но это бывает в исключительных случаях и только по решению Верховного суда. В нашем случае, даже если мы докажем, что был совершен подлог, вряд ли мы добьемся изъятия денег, если конечно Грегори или его сообщники не окажутся американскими гражданами.

— О'кей. Но Грегори ведь должен сначала открыть счет?

Сэнгер кивнул.

— Что для этого нужно?

— Деньги. Как и в любом банке — только в швейцарском это сделать проще всего.

Уитмор нетерпеливо повел рукой:

— Слушай, Майк, не делай из меня дурачка. Я говорю о формальностях: установление личности вкладчика и прочее. Он же не гуляет по белу свету с кучей документов за пазухой!

Сэнгер невозмутимо попыхивал трубкой:

— Упомянул ли он какой-нибудь конкретный банк?

— Фолькскантонель, в Цюрихе. Он имеет филиал в Нью-Йорке.

— Я знаком с этим банком. Мелкая контора, у них еще не было дел с изъятием.

— Итак, что нужно Грегори для идентификации своей личности?

— Простое рекомендательное письмо на его имя, которое он предъявляет в присутствии адвоката.

— Одно имя — Грегори — и все?

— Да пусть хоть Иосифом Сталиным назовется, им все равно. Важен номер счета, а не имя. Просто Грегори — и они все сделают.

— А твои контакты с ЦРУ не могли бы помочь?

Сэнгер рассмеялся.

— Ради бога, их надо держать подальше, а то они перехватят сделку и все испортят. Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, Чак, у меня условие — никаких дел с этой компанией.

Уитмор выглядел расстроенным.

— Похоже, у меня нет выбора?

Сэнгер выбил пепел из трубки.

— У меня есть два очень способных человека в Женеве и Вене. Думаю, сегодня мы вряд ли что успеем, а вот завтра у нас уже кое-что будет на Грегори, если это его настоящее имя. Мы возьмем под контроль этого Мискина, как только приземлится. Каким рейсом он летит?

Уитмор сообщил ему.

Сэнгер закрыл записную книжку, и они встали.

— Сейчас позвоню Мискину, — сказал Уитмор. — Вдруг он знает, где остановился Грегори.

Он вернулся через пару минут, еще более хмурый.

— Ничего. Грегори звонил из Анесси, Франции. Кажется, он переезжает с места на место, если верить Мискину.

Сэнгер кивнул, они пожали друг другу руки.

— Пока, Чак. И не переживай. Положись на меня. Я позвоню, если будет что-нибудь интересное.

Сэнгер позвонил Уитмору на следующий день около пяти:

— Я не обнаружил никого по имени Грегори ни в одном из отелей и пансионов Швейцарии, никто также не зарегистрировал места на предстоящий уик-энд. В других странах та же картина.

Уитмор недовольно буркнул.

— А у тебя есть что-нибудь новое, Чак?

— Ничего.

— Ладно. Я буду звонить, Чак.

Уитмор долго сидел, уставившись в стол. Полчаса назад он отдал Мискину окончательное распоряжение: только десять процентов от общей суммы — триста тысяч долларов — должно быть выплачено Грегори в момент подписания сделки в качестве месячного залога в обмен на дневники. Уитмор рассудил, что этого времени будет достаточно для проверки материала и окончательного решения дела. Контракт гласил, что по истечении тридцати дней издательство «Бурн» имеет право отказаться от обязательств, если появятся серьезные доказательства подделки материала. В течение этого срока Грегори не должен предлагать рукопись никому другому.

В глубине души Уитмор не радовался сделке. Прежде, когда издательство выпускало одну доходную книгу в год, все бывали довольны. Да и политика не была их профилем, разве что древняя история. А дневники товарища Лаврентия Павловича Берии не относились к этому жанру.

Трансатлантический лайнер, на котором летел Сай Мискин, приземлился в Женеве в субботу в 10.20 утра. Пьер Жардо из Федеральной полиции дождался посадки самолета и поспешил к турникету, где старший офицер отдела иммиграции легким кивком головы указал Пьеру на интересующий его объект.

Мискин сошел с трапа бодрой походкой. Он опохмелился в самолете, чисто выбрился и теперь был готов к любым выходкам Грегори. Он прошел таможенный и иммиграционный контроль без осложнений, так как его багаж состоял из легкой сумки и кейса. Вскоре он ехал в такси вдоль озера в Лозанну.

Мискин был напряжен, но бодр. Даже погода, казалось, сопутствовала успеху: воздух был особенно чист и прозрачен после удушающей жары Манхэттена. Вевей благоухал цветами, сверкал чистотой улиц, было только 11.30. Он оставил сумку у администратора и выпил кофе и мартини в баре. У него был заказан номер в отеле «Берге» в Женеве и обратный билет на ночной рейс.

В отеле «Дюлак» он поднялся в номер 96. Дверь открыл приземистый крепкий человек с черной бородой:

— Мистер Мискин! Вы вовремя. Заходите!

— Мискин не сразу узнал его. Тот Грегори, которого он знал, был одет в такой же потертый костюм, вот только борода у него была другая. Тоже фальшивая. Мужчина потел, и борода начала отклеиваться. Мискин не знал, стоит ли ему сказать об этом. Вести переговоры с Грегори было трудно вообще, а в этих обстоятельствах все могло обернуться трагикомедией. Мискин боялся, что начнет смеяться, а смех при ставке в три миллиона был совсем неуместен.

Он и слова не успел вымолвить, как Грегори схватил его за рубашку и указал па мужчину у окна:

— Вы, конечно, знаете Герра Детвайлера? У насесть шампанское. Или вы предпочитаете виски? Я сам пью зубровку. Это польская водка, очень стимулирует в это время суток! — Он неуклюже суетился вокруг Мискина.

Детвайлер не торопясь встал с кресла, протянул руку:

— Рад видеть вас вновь, мистер Мискин. Хорошо долетели?

— Прекрасно. — Мискин сверкнул зубами в улыбке. — А у вас все в порядке?

Грегори подошел к столику, где стояла во льду открытая бутылка шампанского.

— Все превосходно! — воскликнул он с ужасным акцептом.

— Вам налить шампанского? — предложил он вновь и, не дожидаясь ответа, наполнил бокал, расплескивая пену. Вино лилось через край бокала, когда он вручил его Мискину, затем подлил себе из желтовато-зеленой бутылки, которая, как успел отметить Мискин, была уже почти пуста. Адвокат усадил Мискина в кресло.

— Почему бы нам сразу не перейти к делу? — сказал Детвайлер.

— Бумаги с вами?

Мискин похлопал по дипломату.

— Но сначала я хотел бы узнать полное имя и занятие мистера Грегори. — Тут он улыбнулся.

— Не могу же я в самом деле и дальше называть вас мистер Грегори. Это звучит… как-то глупо.

— Почему глупо? — Грегори застыл на месте и уставился на него своими большими покрасневшими глазами.

Мискин пожал плечами.

— Ну скажите хотя бы ваше полное имя?

— Джон. Джон Грегори, — сказал он с вызовом.

— Это жене настоящее ваше имя? — сказал Мискин, пытаясь улыбнуться.

— Если я говорю, что это мое имя, как вы можете мне не верить? — сказал Грегори с усиливающимся от волнения акцентом.

Мискин посмотрел на Детвайлера.

— На документе будет стоять это имя?

Адвокат кивнул:

— Да, это.

Мискин поджал губы.

— Я не хотел бы создавать проблем, но я дал ясно понять в прошлый раз, что мои хозяева хотят знать точно, с кем имеют дело. Три миллиона долларов — это большие деньги и непросто отдать их совершенно неизвестному человеку.

— Мистер Мискин, — сказал Детвайлер тихо, и Мискину пришлось перегнуться через стол, чтобы услышать. — Я тоже дал понять вам тогда, что мой клиент выступает только в качестве агента, имеющего полное право распоряжаться материалом. Если вас устраивает его подлинность, нет необходимости переходить на личности. Я адвокат мистера Грегори и буду говорить от его имени.

Мискин выпил шампанского.

— О'кей. Думаю, излишне вам напоминать, что если возникнут неприятности, то вам придется держать ответ перед «Атлантик Нэшнл» — а это влиятельная компания даже здесь!

Лицо адвоката было непроницаемо.

— Надеюсь, вы не собираетесь меня запугивать? — сказал он по-прежнему тихо и мягко, и Мискину пришлось вытянуть шею, чтобы услышать его. Ситуация становилась интересной.

— О, я никому не угрожаю, герр Детвайлер. Пусть это делают мои хозяева. Вы говорите, что вы доверенное лицо мистера Грегори? Прекрасно. Но я хочу сказать, что ваш клиент не до конца с вами откровенен. Он не доверил вам содержания материалов или я ошибаюсь?

Адвокат бросил взгляд на Грегори, который уже выпил свой стакан и с подозрением наблюдал за Мискиным.

— Это было моим условием! — закричал он. — Мы это обсудили в прошлый раз. Вы говорите, что не хотите проблем, а сами их создаете!

— Ну ладно, будет, — Мискин был доволен. Ему удалось возбудить сомнение в душе Детвайлера и тем самым ослабить противника. Теперь адвокат будет лишь судьей, а не заинтересованным в победе оппонентом. Грегори наверняка устроит скандал, когда дело дойдет до варианта с десятью процентами.

Мискин открыл дипломат, вытащил папку, завязанную красной тесемкой, и письмо с грифом компании, подписанное Уитмором.

Грегори навис над ним, тяжело дыша.

— Набрать номер банка?

Мискин взглянул на часы.

— Боюсь, банки закрыты.

— Наш открыт.

Мискин улыбнулся ему.

— Не стоит спешить, мистер Грегори. Чек будет готов не раньше понедельника.

— Понедельник? Вы же говорили о субботе, что это самый крайний срок! — Грегори размахивал ручищами и таращился на Детвайлера, тот в свою очередь вопросительно посмотрел на Мискина.

— Не волнуйтесь, джентльмены, все в порядке. Просто небольшая заминка в связи с переводом денег. — Он одарил их белозубой улыбкой: — Даже у нас в штатах непросто с этим.

— Было бы лучше, если бы вы предупредили нас заранее, — сказал Детвайлер.

Мискин пожал плечами, взял в руки письмо.

— И еще, джентльмены, — начал он, — мои хозяева внесли некоторые изменения в наши…

Пока он говорил, Грегори потянулся и выхватил у него письмо.

— Минуточку, мистер Грегори! — Мискин вскочил.

— Отдайте письмо, вы его помните. — Теперь он с надеждой смотрел на адвоката.

Детвайлер согласно кивнул:

— Отдайте, пожалуйста, письмо, Грегори!

Мискин взял письмо, уселся на свое место, расправил письмо на коленях и затем передал Детвайлеру. Адвокат прочитал письмо с невозмутимым видом и собрался уже отдать его назад, как Грегори, красный от гнева, вновь его выхватил и начал читать.

— … твою мать! — русский мат вырвался у него непроизвольно. Брызгая слюной, он яростно зарычал:

— Триста тысяч долларов! — у него перехватило дыхание.

— Это гнусный обман! Мы договорились о трех миллионах!

— Он повернулся к Мискину, тыча в него письмом.

— Свинячий, мерзкий трюк! Вы, американские дельцы, все одинаковы. Шакалы, унюхавшие кость. Но она вам не достанется! — он яростно рявкнул: — Вы ничего не получите, потому что мы отдаем материал в другое место! Детвайлер, звоните в Берлин, Париж, Лондон, Милан, японцам. Сепаратные сделки со всеми! А этих вонючих американцев пошлем к… матери!

— Не глупите, — сказал Мискин. Он повернулся к адвокату.

— Пожалуй, следует объяснить вашему клиенту, герр Детвайлер, что даже крупные американские корпорации не имеют обыкновения раздавать миллионы без гарантий…

— Гарантии! — взвыл русский. — У Вас на руках подлинник, есть мнение эксперта — что еще вы хотите? Чтобы Берия подписал контракт?

— Ну хватит орать, — сказал Мискин и взглянул на адвоката, но тот был непроницаемым.

— И снимите, наконец, эту чертову бороду! Кого вы собираетесь одурачить?

Грегори вытаращил глаза и заморгал.

— Это на случай, если меня кто-нибудь задумает сфотографировать, — пробормотал он и удалился в соседнюю комнату. Мискин и адвокат сидели и молчали, пока Грегори не появился вновь, безуспешно вытирая щетинистые щеки, к которым намертво прилип пластырь.

— Наше издательство предлагает тридцатидневную отсрочку за десять процентов общей суммы. Если мы даже откажемся от публикации, деньги останутся у него. — Мискин обращался к адвокату. — Думаю, даже он не может не согласиться, что это приемлемое предложение.

К его удивлению Грегори молчал.

— Я понимаю, почему мистер Грегори раздражен, — сказал адвокат. — Вы же по телефону договорились с других условиях.

— Боюсь, ваш клиент неточно вас информировал. Я никогда не обсуждаю дела по телефону. Мы так не работаем. Фактически, — он похлопал по письму, — решения уже принимаю не я. Теперь они идут прямо сверху.

Грегори налил себе еще стакан зубровки и, пошатываясь, приблизился.

— Вы сказали три миллиона. Вы говорили так в Монтре. Вам предлагают вещь, которая стоит все десять миллионов, уникальную, бесценную. А Вы так меня предали! — он остановился, пробормотал что-то на русском языке, ринулся к столу и схватил телефонную трубку. Бросил через плечо Мискину: — Сделка не состоится!

— Положите трубку, глупец, — сказал Мискин устало.

Грегори остановился. В тишине из трубки доносилось гудение.

— Положите трубку, — вмешался Детвайлер.

Грегори заколебался, будто раздумывал, не хватить ли трубкой о стол. Потом нехотя положил ее на место.

— Давайте уточним одну вещь, Грегори, — сказал Мискин. — Я не шучу. Половина текста у нас в Нью-Йорке, и прежде чем вы начнете звонить в Париж, Милан или Токио, вспомните, что будете предлагать проданный товар, и если они его все-таки возьмут, наши адвокаты в Нью-Йорке этим займутся. — Он помедлил и отпил шампанского.

— У Вас такая выгодная сделка. Не вздумайте ее упустить. Возможно, другого такого случая не будет.

Русский вдруг изменился: сделался послушно-стеснительным, неловко задвигал руками. Мискин передал контракт Детвайлеру.

— Просмотрите, пожалуйста, но вначале хочу оговорить отдельные условия, которые мы намеренно не обозначили в контракте.

— Условия? Еще условия? — забеспокоился Грегори. — Пока мы поставили одно условие: сделать отсрочку на тридцать дней, и мне пришлось попотеть, чтобы оно не было более суровым.

Грегори стискивал стакан одной рукой, а другой приглаживал волосы и молчал. Мискин продолжал:

— Поскольку мистер Грегори отказывается назвать себя, мы естественно настаиваем на предоставлении доказательств подлинности материала.

— У Вас же есть мнение Круля, — сказал Грегори.

— Да, у нас есть его мнение, но мы с таким же успехом можем получить противоположное мнение от специалиста такого же уровня. При этом мы все же уверены в подлинности материала и потому не обратились к другим экспертам, — Мискин помедлил, Детвайлер сидел с невозмутимым видом, сложив руки на коленях.

Мискин повернулся к Грегори:

— В прошлый раз вы сообщили, что поручили материалы из Венгрии. Мы хотим знать, как дневник попал в Венгрию. Наверное, из России?

По мере того, как Мискин говорил, Грегори подходил все ближе и ближе, и на Мискина пахнуло смесью пота и одеколона. Грегори вздохнул и уселся между своими собеседниками. Мискин заметил, что он слегка расслабился.

Детвайлер заметил:

— Прежде вы не ставили этих условий!

— У меня не было на то полномочий, и не знал позиции моих хозяев.

Мискин взглянул на Грегори.

— Ни один приличный издатель не заинтересуется материалом, источник которого неизвестен.

Грегори уставился в пол и время от времени двигал ногами, обутыми в туфли из крокодиловой кожи. Наконец он сказал:

— Неважно, как материалы попали в Венгрию. Западный турист провез их в своем багаже. Он почти не рисковал. Летом бывает много туристов из Венгрии, и таможенники, как правило, не обыскивают багаж.

— Как к нему попали эти материалы?

— Кое-кто в Будапеште их ему передал.

— Кто? — последовала тишина.

— Я должен это узнать, мистер Грегори, иначе я не полномочен подписывать контракт.

Русский шевельнулся, рука его дернулась к волосам и застыла, потом он извлек из кармана толстый пакет, который швырнул Мискину, как бомбу. На конверте было напечатано: «Господину Мискину. Конфиденциально».

— Внутри — документ, подписанный моим другом — венгром. Это очень ценный документ. — Он помедлил. — Я говорю с вами не как бизнесмен, а как человек. Если имя этого человека получит огласку, последствия будут ужасны. Вы это сами знаете… — Мискин сочувственно кивал.

— Это известный человек, — продолжал Грегори, — старый коммунист, сражался в Испании на стороне красных, был награжден орденом Ленина. Позднее занимал высокий пост в венгерском правительстве. В начале пятидесятых его посадили в тюрьму в результате известных чисток, он вышел из тюрьмы в 1955 году, удалился от дел и сейчас занимается сочинением стихов.

— Он вывез материал из России?

— Да. — Толстые пальцы Грегори ковыряли остатки пластыря на щеке. — Документ официально заверен.

Мискин держал конверт, не открывая его. Наконец он сказал:

— Старого коммуниста-ренегата впустили в Москву?

— Документ заверен, — вновь повторил Грегори.

— И на нем стоит его имя?

— Да.

— И Вы получили все это от туриста, который доставил документ в Вену? — Грегори кивнул. — А как вы вышли на этого туриста?

— Он мой старый приятель.

— А венгр?

Грегори налил себе шампанского.

— Я с ним знаком — и детали неважны.

— Все важно, — сказал Мискин.

Грегори пожал плечами.

— Я с ним познакомился в Москве, очень давно. Мы все время переписывались.

— О'кей. А какая ему от этого выгода? Он получит проценты?

— Да нет же! Он не торговец, он просто идеалист! Вы же понимаете, что этот текст станет последним гвоздем, вбитым в крышу гроба сталинизма. После его публикации последыши Сталина уже никогда не поднимут головы. Ради этого он и старался, а не из-за ваших долларов!

— Но вы же ими не гнушаетесь!

— Я совсем другое дело. Я не идеалист!

Он вскочил и вновь начал мерять шагами комнату, расплескивая шампанское.

— Ну ладно, — сказал Мискин. — А теперь имя этого туриста.

— А вот это совсем ни к чему. Он профессионал и должен иметь хорошую репутацию.

— Это ему не повредит. С каких это пор стало преступлением вывозить рукописи из-за железного занавеса?

— Ничего вы не понимаете! — Грегори снова сел. — Когда такие вещи выплывают наружу, бывает много грязи. Все эти советологи — просто мафия! Они не терпят соперничества. Они устраивают заговоры, как было с Солженициным. Не заполучив его, они разъярились и, чтобы его скомпрометировать, начали распространять грязные сплетни о том, что его книги были подброшены Западу службой КГБ.

— Информация, которую вы нам предоставляете, будет содержаться в тайне. Даю вам слово, — сказал Мискин, и к его радости русский как будто успокоился.

— Все просто, — сказал Грегори. — Скажите, что получили материалы из надежного источника. Публика вам поверит. И Вы ее только насторожите, если будете слишком много говорить.

Мискин вертел в руках конверт.

— Хорошо, забудем пока о контракте. А это, — он кивнул в сторону конверта, — нам необходимо проверить, мы это сделаем осторожно, не волнуйтесь. Вашему другу нечего опасаться. Но должен вам сказать: если что-то не сойдется — берегитесь. Контракт будет разорван.

— Не беспокойтесь. Все сойдется! — вскричал Грегори. — Только предупреждаю — если всплывет его имя, я вас достану, мистер Мискин! Сверну вам шею!

Мискин обернул все в шутку:

— Так и договоримся, Джон. Но вначале я должен это прочесть. — Он помахал конвертом. Позвольте мне удалиться в спальню.

— Да-да. Но никаких копий, никаких фотографий!

Мискин улыбнулся:

— Уж не думаете ли вы, что у меня в кармане ксерокс?

Через пять минут он вернулся, сел и старательно уложил письмо на дно дипломата.

— Неплохо. Но кое-что надо проверить и тогда мои хозяева согласятся на вариант с тридцатидневной отсрочкой.

— А основной контракт? На три миллиона?

— Для этого понадобится еще кое-что. Что-нибудь внушительное.

— Например?

— Понадобится свидетель. Кто-нибудь, кто может публично заявить, что эти дневники… — Он покосился на Детвайлера, не зная по-прежнему, насколько тот осведомлен о содержании материала, -… свидетель, который может под присягой заявить прессе и на телевидении, если нужно, что данные факты имели место.

Он ожидал, что Грегори взорвется, но тот реагировал спокойно. Просто кивнул, но Мискин почувствовал какой-то подвох: он так привык к бурным реакциям Грегори, что его внезапное спокойствие по-настоящему озадачило Мискина.

Он передал контракт Детвайлеру:

— Хотите взглянуть? Повернулся к Грегори, улыбаясь. К его изумлению, русский улыбнулся в ответ.

— Здесь нет названия! — прокомментировал Детвайлер.

Мискин все смотрел на Грегори.

— Название? Ну пусть будет что-нибудь такое…

— Нейтральное, — вставил Детвайлер, и Грегори с готовностью кивнул.

— Полагаю, — продолжал Мискин, — пора уже ввести господина Детвайлера полностью в курс дела, Джон. — Мискин хотел еще сильнее перетянуть адвоката на свою сторону, ибо по-прежнему не доверял Грегори. Мискин блефовал, заявив, что издатели не заинтересуются материалами — любое крупное издательство на Западе ухватилось бы за дневники Берии. Детвайлер, видимо, это знал, но в его интересах было заключить сделку побыстрее.

Грегори ходил по комнате, время от времени запуская руки в торчащие волосы.

— Нам нужно какое-либо простое название. — Для контракта, — сказал Мискин. — А название для публикации мы придумаем позже, — он взглянул на Детвайлера. — Надо упомянуть имя автора. Давайте назовем — Дневники Берии. — Детвайлер был непроницаем. — Вы не возражаете, Джон?

— Прекрасное название! Сразу заработаете кучу денег, мистер Мискин!

— Не зря же мы собираемся выложить за это три миллиона! — Мискин подмигнул русскому.

Детвайлер быстро просматривал контракт. Задал несколько вопросов, но адвокаты Уитмора сработали без изъянов, и он с довольным видом возвратил Мискину контракт. Мискин улыбнулся Грегори:

— А теперь давайте вторую половину материала.

Русский кивнул. Детвайлер прошел в спальню, возвратился с кейсом, извлек из него коричневый сверток:

— Хотите заглянуть внутрь?

— Разве что для порядка.

Грегори сорвал печати, вскрыл сверток и показал Мискину листы грубой пожелтевшей бумаги, и тот узнал знакомый шрифт, выцветший от времени, с карандашными правками.

— Хотите вначале сделать перевод? — спросил Грегори.

Мискин усмехнулся:

— Теперь я могу просто положиться на ваше слово. — Он подхватил сверток и положил в кейс. Затем вытащил ручку с золотым пером. — А теперь подписи, джентльмены.

Они поставили подписи. Сначала Мискин, затем Грегори и Детвайлер. Первый экземпляр, перевязанный красной ленточкой, затем три других. Мискин отметил, что подпись Грегори была слишком уж гладкой.

После подписания контракта русский предложил открыть еще одну бутылку шампанского. Мискин взглянул на часы. Был уже почти час дня.

— Не хочу быть невежливым, Джон, но у меня назначена встреча с одним из наших авторов, и я уже опаздываю.

Он быстро сложил копии контракта, оставив один Детвайлеру.

— Приношу свои извинения. И не думайте плохо об американских деловых традициях. Они не такие уж жесткие! — Он протянул руку: — Рад был иметь с вами дело, мистер Грегори.

Пьер Жадо видел, как Мискин выходил из отеля, но он не пошел за ним, ибо в его задание входило установить, встретился ли Мискин с Детвайлером в отеле «Дюлак». Затем ему следовало вести другой объект, который прошел в номер Детвайлера за полчаса до Мискина. С ведома хозяина отеля дежурный администратор должен был предупредить его о появление этого человека.

Жадо прождал около двух часов, пока Грегори спустился вниз. За эти два часа из номера дважды звонили в Цюрих. Жадо навел справки — оба номера принадлежали Детвайлеру, один был рабочий, другой домашний.

Ровно в 1.45 администратор сообщил, что такси прибыло. Это был условленный сигнал о появлении второго объекта. Жадо должен был следовать за ним до отеля или пограничного столба и установить его личность.

Жадо вышел из отеля и сел в машину, ожидая, что объект возьмет такси, но тот спустился к озеру и стоял у причала для круизных катеров, курсирующих между Женевой и Шильоном. Один катер только что подошел к причалу, и видно было, как на палубе толпились пассажиры.

Объект взглянул на часы. Жадо проехал мимо него и остановился неподалеку. В зеркальце на лобовом стекле ему было видно, как объект пристально смотрел на следующий катер, идущий из Шильона. Затем, решительно шагнув вперед, объект оказался на палубе первого катера. Жадо рванулся за ним, но пассажиры, хлынувшие со второго катера, оттеснили его, и Жадо потерял объект из виду. Он продирался сквозь толпу, перевернул чью-то корзину, на него закричали, он начал извиняться — и упустил время.

Поток пассажиров пошел на убыль. На втором катере прозвучал сигнал к отплытию, и вдруг Жадо увидел объект — он находился на втором катере. Объект сильно изменил внешность, а на голову натянул берет, который был ему явно маловат.

Сжимая в руке пропуск, Жадо успел прыгнуть на второй катер. Заработали с шумом моторы, катера начали расходиться. Вдруг объект, выбрав место поуже, перепрыгнул на первый катер, продемонстрировав незаурядную ловкость.

Жадо понял, что прыгать вслед бессмысленно. Тогда он побежал к мостику. Капитан вначале не соглашался, но потом все-таки повернул назад к берегу. Однако было уже поздно. Прошло целых три минуты, прежде чем Жадо вновь оказался на причале, от которого первое судно уже отошло. На причале стояли люди, но объекта среди них не было.

Жадо вернулся в отель «Дюлак», позвонил в бюро, кратко доложил. Подозрительное поведение объекта наводило на мысль о необходимости принятия срочных мер по его обнаружению в аэропортах и пограничных постах, на автомобильных и железных дорогах страны. Если это не даст результатов, нужно будет передать описание объекта всем полицейским постам, отелям и пансионатам.

Непосредственный шеф Жадо был на ленче, и он смог с ним связаться лишь через полчаса. Шеф колебался. Для принятия таких крайних мер необходимы были санкции свыше. Санкции были получены не сразу, и лишь через полтора часа объект был обнаружен и за ним вновь была установлена слежка.

Бюро федеральной полиции в Женеве передало по телексу свой доклад в Министерство финансов в Нью-Йорк в 16.20 по европейскому времени. Майк Сэнгер проводил уик-энд на побережье в своем загородном доме в Вестпорте, Коннектикут, днем он был на прогулке, и телекс ему передали только к вечеру. Через двадцать минут он позвонил Уитмору и без комментариев дал ему прослушать телекс.

Уитмор простонал:

— Так они все испортили! Что за ротозеи — упустили!

— Да-да, — согласился Сэнгер. Он был утомлен и не собирался защищать своих коллег в Европе. — Действительно. — Все вышло неважно, Чак. Но ты сам говорил, что важнее всего секретность, и вот результат. Вполне вероятно, что Грегори все еще в Швейцарии. Если хочешь, чтобы швейцарцы продолжили поиски, надо задействовать криминальную полицию, которая начнет поиски на официальном уровне.

— Похоже, все это уже вышло на официальный уровень, и я в полном проигрыше.

— Нет, еще не вышло, — осторожно заметил Сэнгер, — если мы хотим, чтобы они установили постоянный пограничный контроль, нам надо это серьезно мотивировать. Швейцарцы очень пекутся о туризме и не любят, когда на них давят. Мы же пока не давили.

Уитмор выругался:

— Какого черта они там мешкали — запустили пограничный контроль лишь через два часа!

— Готовили необходимые каналы, и на это потребовалось немало времени, так как все делалось неофициально. Швейцарцы очень педантичны.

— К черту педантичность! — буркнул Уитмор. — Найди мне этого Грегори, наконец. Возможно, мне придется выложить ему три миллиона. Триста тысяч я уже выложил — не государственных денег, Майк, нет! Денежки принадлежат корпорации!

— О'кей! Что я должен сделать?

— Напусти на него швейцарцев и всех, кого можно — англичан, немцев, французов, итальянцев, австрийцев. Знает же его кто-нибудь!

Последовала пауза.

— Послушай, Чак. Ты делаешь ошибку. Ты настаиваешь на международном сыске, не имея точного описания и фотографии. А между тем тебе придется кое-что рассказать — и этого будет достаточно, чтобы насторожить службу безопасности. Столько народу будет втянуто а эту канитель, и не все будут держать язык за зубами. И к тому времени, когда они его разыщут, парни из ЦРУ уже запустят свои коготки в это дело. Швейцария буквально кипит ими. Ты и рад не будешь.

Уитмор заерзал на стуле:

— А этот адвокат, Детвайлер, может, он выведет на Грегори?

Сэнгер закрыл глаза и сказал устало:

— Чак, адвокаты — как врачи. Пока мы не докажем, что он преступник, никто и пальцем не пошевельнет.

После длинной паузы Уитмор сказал сердито:

— Майк, пошлю я это куда следует. Откажусь от контракта, сославшись на подозрительное поведение Грегори. Ведь швейцарцы нас поддержат?

— Ты хочешь действовать через суд? Чак, ты просил моего совета. Вот он. Карты розданы, надо играть. Возможно, за тридцать дней что-нибудь раскопаешь. В бизнесе всегда приходится рисковать.

Уитмор вздохнул в трубку:

— Похоже, так и придется сделать, Майк. Спасибо тебе за помощь.

— Извини, старик, что не смог сделать больше. Я буду звонить.

В понедельник в 10.20 утра по швейцарскому времени в цюрихский банк «Фолькстантонель» поступил чек из Америки на триста тысяч американских долларов на имя Джона Грегори, который может получить сумму по предъявлении рекомендательного письма за подписью вице-президента компании «Атлантик Нэшнл энд Дженерал Консолидейтед» в присутствии Людвига Детвайлера, адвоката из Цюриха.