"Поворот Колеса" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

ЧАСТЬ 2
ИСТЕРЗАННАЯ ЗЕМЛЯ
1 ПРИЗРАЧНАЯ ЛУНА

Саймон и Мириамель ехали молча; принцесса впереди. Они спускались в долину на дальней стороне горы. Проехав около лиги, Мириамель повернула на север, так что теперь они скакали дорогой, по которой отряд Джошуа пришел в Гадринсетт.

Саймон спросил ее, почему она выбрала такой маршрут.

— Потому что на этой дороге тысяча свежих следов, — объяснила Мириамель, — а поскольку Джошуа знает, куда я направляюсь, было бы глупо ехать прямым путем. Ведь наверняка он уже обнаружил наше отсутствие.

— Джошуа знает, куда мы едем? — Саймон был рассержен. — Я несколько менее осведомлен.

— Я скажу тебе, когда мы будем достаточно далеко, чтобы ты не мог вернуться за одну ночь, — ледяным тоном сказала принцесса. — Тогда они уже не смогут поймать меня и заставить вернуться.

Больше она не ответила ни на один вопрос.

Саймон сощурился на груды мусора, окаймляющие широкую разбитую дорогу. Целая армия теперь уже дважды прошла по ней, не говоря о меньших отрядах, приходивших на Сесуадру и в Новый Гадринсетт; Саймон подумал, что пройдет немало времени, прежде чем трава скроет следы опустошения.

Вот откуда, наверное, берутся дороги, подумал он и улыбнулся, несмотря на все свое беспокойство. Я никогда не думал об этом раньше. И может быть, когда-нибудь здесь будет настоящая королевская дорога — мощенная булыжником, с трактирами и дорожными станциями… А я видел ее, когда она была всего лишь разбитой копытами полоской земли.

Конечно, можно было предположить, что, как бы ни повернулись события в грядущем, появится и король, который позаботится о дорогах. Из того, что Джеремия и другие рассказывали о положении дел в Хейхолте, не очень-то было похоже, что Элиас когда-нибудь думал о таких вещах.

Они ехали дальше вдоль Стефлода, отливавшего серебром в призрачном свете луны. Мириамель все так же молчала, и Саймону начинало казаться, что они едут уже много дней, хотя с полуночи прошло еще совсем немного времени. От нечего делать он наблюдал за Мириамелью, с одобрением глядя на ее освещенное луной лицо, — наблюдал до тех пор, пока принцесса раздраженно не велела ему прекратить пялиться. Чтобы хоть чем-то занять себя, он стал повторять Рыцарский канон и другие поучения Камариса; когда выяснилось, что этого ему хватило не более чем на пол-лиги, он стал распевать песни о Джеке Мундвуде. Позже, когда Мириамель отвергла еще несколько попыток завязать разговор, Саймон принялся считать усеявшие небо звезды, похожие на крупинки соли, рассыпанные по черному деревянному столу.

Наконец, когда он уже был уверен, что скоро сойдет с ума — и точно так же уверен, что эта ужасная ночь будет длиться не менее недели, — Мириамель придержала коня и показала на рощицу в полулиге от широкой колеи будущей дороги.

— Здесь, — сказала она, — здесь мы остановимся и поспим.

— Я еще совсем не хочу спать, — солгал Саймон. — Так что, если хочешь, мы можем ехать дальше.

— Это глупо. Я не хочу завтра при дневном свете оказаться на открытом месте. Позже, когда отъедем подальше, сможем продолжать путь и днем.

Саймон пожал плечами:

— Как скажешь.

Он сам хотел этого приключения — если только это было приключением, — так что теперь надо было переносить все тяготы как можно веселее. В первые мгновения их бегства он вообразил — в течение тех нескольких минут, в которые вообще разрешал себе думать, — что Мириамель будет более дружелюбной, когда уменьшится опасность скорой встречи с поисковыми отрядами Джошуа. Вместо этого она, казалось, к концу ночи стала даже еще более мрачной.

Деревья на вершине холма росли тесно, образуя почти непроницаемую стену между их маленьким лагерем и дорогой. Они не стали разводить костер — Саймон должен был признать, что это разумно, — а вместо того разделили при лунном свете воду и немного вина и сжевали по кусочку припасенного принцессой хлеба.

Когда, завернувшись в плащи, они улеглись бок о бок на свои подстилки, Саймон внезапно обнаружил, что вся усталость куда-то улетучилась — у него не было ни малейшего желания спать. Он прислушался, и, хотя дыхание Мириамели было тихим и ровным, она тоже не казалась спящей. Где-то в тени деревьев тихо пел одинокий сверчок.

— Мириамель?

— Что?

— Ты должна сказать, куда мы едем. Тогда я гораздо лучше смогу защищать тебя. Мне же надо составить какой-то план.

Она тихо засмеялась:

— Я обязательно скажу тебе, Саймон, но только не сегодня.

Он нахмурился, глядя на мерцающие среди ветвей звезды.

— Очень хорошо.

— А теперь ты должен поспать. Это будет труднее, когда взойдет солнце.

Неужели во всех женщинах есть что-то от Рейчел Дракона? Похоже, они действительно просто обожают говорить ему, что он должен делать. Он открыл рот, чтобы сердито сказать, что как раз сейчас не нуждается в отдыхе, но вместо этого широко зевнул.

Он попытался вспомнить, что собирался сказать, и незаметно заснул.

Во сне Саймон стоял на берегу огромного моря. От пляжа, лежавшего прямо перед ним, тоненькая земляная насыпь вела к небольшому островку, видневшемуся довольно далеко от берега. На островке не было ничего, кроме нескольких высоких белых башен, сверкавших в свете яркого послеполуденного солнца, но башни эти совершенно не интересовали Саймона. Перед ними, появляясь и исчезая в их тройной тени, расхаживала крошечная беловолосая фигурка в синем. Саймон был уверен, что это доктор Моргенс.

Он рассматривал насыпь — нетрудно было бы пройти по ней, но вода поднималась и вскоре могла совсем залить тонкую полоску земли, — когда услышал отдаленный голос. В океане, на полпути между островом и каменистой отмелью, на которой стоял Саймон, раскачивалась и подпрыгивала на волнах маленькая лодка. Две фигуры стояли в лодке — одна высокая и плотная, другая маленькая и тоненькая. Всего несколько мгновений понадобилось Саймону, чтобы узнать Джулой и Лилит. Женщина что-то кричала ему, но звук ее голоса терялся в реве моря.

Что они делают там, в лодке? — думал Саймон. Ведь скоро стемнеет.

Он сделал несколько шагов по насыпи, и через волны до него донесся едва слышный крик Джулой.

— Ложный! — кричала она. — Он ложный.

Кто ложный? — удивился он. Полоска земли теперь казалась достаточно надежной. Остров? Он прищурился, но, несмотря на то что солнце уже стояло довольно низко над горизонтом, превратив башни в черные пальцы, а фигуру Моргенса во что-то маленькое и темное вроде муравья, островок казался самым настоящим. Он прошел еще немного вперед.

— Ложный! — снова крикнула Джулой.

Небо внезапно потемнело, и грохот волн перекрыл вой крепнущего ветра. Во мгновение ока океан стал синим, а потом сине-белым. После этого волны вдруг затвердели, превратившись в острые ледяные глыбы. Джулой отчаянно махала руками, но море вокруг нее вздымалось и трескалось. Затем, с ревом и плеском черной как кровь воды, Джулой, Лилит и лодка исчезли. Лед поднимался на насыпь. Саймон повернулся, но теперь до пляжа было так же далеко, как до острова, и оба берега, казалось, отступили от него, оставляя стоять в самой середине бесконечной узкой полосы. Лед поднимался все выше, подбираясь к его сапогам…

Саймон внезапно проснулся, дрожа. Слабый утренний свет наполнял рощу, и деревья тихо покачивались на холодном ветру. Его плащ сбился к коленям, оставляя все тело незакрытым.

Он расправил плащ и улегся снова. Мириамель все еще спала подле него, рот ее был полуоткрыт, золотые волосы растрепались. Саймон вдруг ощутил горячую волну желания и одновременно чудовищного стыда. Она казалась такой беззащитной, лежа здесь, в этом пустынном месте, а он был ее защитником — хорошим же он был рыцарем, если мог испытывать подобные чувства! Но все же Саймон мечтал притянуть ее поближе к себе, согреть, поцеловать и почувствовать нежное дыхание девушки на своей щеке. В полном расстройстве он отвернулся от нее и лег на другой бок.

Лошади смирно стояли там, где их привязали. Поводья были замотаны вокруг низко свисающей ветки дерева. Вид седельных сумок в смутном утреннем свете внезапно наполнил его какой-то опустошающей тоской. Все, что прошлой ночью казалось безумным приключением, сейчас выглядело весьма глупо. Какие бы причины ни побудили Мириамель пуститься в это путешествие, они не имели к нему никакого отношения. Он был многим, многим обязан — и принцу Джошуа, который возвысил его, сделав рыцарем; и Адиту, которая спасла его; и Бинабику, который был для Саймона куда более хорошим другом, чем он заслуживал; были и другие, почти преклонявшиеся перед ним, как Джеремия, — и всех он предал, поддавшись мгновенной прихоти. И ради чего? Он силой навязал свое общество принцессе, у которой была какая-то собственная печальная причина для того, чтобы оставить лагерь своего дяди. Он бросил многих людей, любивших его, ради поездки неизвестно куда с человеком, не испытывавшим к нему ничего подобного.

Он посмотрел на свою лошадь и почувствовал, что грусть становится все глубже. Домой. Это красивое имя, верно? Саймон только что увел Домой из еще одного дома, и на этот раз у него не было никакой уважительной причины. Он вздохнул и сел. Он уже здесь, и с этим ничего нельзя сделать — по крайней мере сейчас. И он еще раз попробует уговорить Мириамель вернуться, когда она проснется.

Саймон натянул плащ и поднялся на ноги. Он отвязал лошадей, потом подошел к краю рощи и осторожно огляделся, прежде чем вести их к речке на водопой. Вернувшись, он привязал лошадей к другому дереву, вокруг которого в избытке было молодой травы. Глядя, как завтракают довольные Домой и безымянный конь Мириамели, он почувствовал, что его настроение немного улучшилось — впервые после того, как он проснулся.

Он набрал хвороста, подбирая только те ветки, которые казались достаточно сухими, чтобы гореть с небольшим количеством дыма, и сложил из них костер. Саймон порадовался, что догадался захватить с собой кремень и огниво, и с тревогой подумал о том, что будет, когда он обнаружит, что в спешке позабыл какую-то не менее важную вещь. Некоторое время он сидел у костра, грея руки и наблюдая за спящей Мириамелью.

Немного позже, когда он рылся в седельных сумках в поисках чего-нибудь съедобного, принцесса забилась и закричала во сне.

— Нет, — бормотала она, — нет, я не хочу…

Она приподняла руки, словно защищаясь от кого-то. Внимательно посмотрев на нее несколько секунд, Саймон подошел, опустился на колени рядом с девушкой и взял ее за руку.

— Мириамель. Принцесса. Проснись, тебе снится дурной сон. — Она слабо попыталась вырвать руку, потом открыла глаза. Она смотрела на него, и на мгновение, кажется, увидела кого-то другого, потому что подняла свободную руку в попытке защититься. Потом она узнала его и уронила руку. Другая ее рука оставалась в его ладони. — Это был всего лишь дурной сон. — Он бережно сжал ее пальцы, удивленный и обрадованный тем, что тонкая кисть принцессы почти полностью скрылась в его руке.

— Со мной все в порядке, — пробормотала она наконец и села, натянув плащ на плечи, потом оглядела рощу, как будто дневной свет был какой-то дурацкой проделкой Саймона. — Который час?

— Солнце еще не поднялось над вершинами деревьев — там, внизу, когда я ходил к реке.

Она не ответила, но встала на ноги и неверной походкой вышла из рощи. Саймон пожал плечами и вернулся к седельным сумкам, надеясь найти что-нибудь подходящее для завтрака.

Когда Мириамель вернулась, он достал кусок мягкого сыра и круглый каравай хлеба. Отломив кусочек, Саймон принялся жарить его на палочке над слабым огнем.

— Доброе утро, — сказала она. Принцесса выглядела немного взъерошенной, но она умылась, и выражение ее лица было почти веселым. — Прости, что я была так невежлива. Мне приснился… ужасный сон.

Он заинтересованно смотрел на нее, но она не стала продолжать.

— Тут есть кое-какая еда, — сказал он. — И огонь тоже.

Она подошла и села поближе, вытянув руки.

— Надеюсь, что дыма не будет видно.

— Не видно. Я немного отошел и посмотрел.

Саймон протянул Мириамели половину хлеба и большой кусок сыра. Она жадно набросилась на еду и, набив полный рот, улыбнулась.

— Я проголодалась, — сказала она, проглотив. — Я так беспокоилась прошлой ночью, что почти ничего не ела.

— Есть еще, если хочешь.

Она покачала головой:

— Нам надо беречь еду. Я не знаю, сколько придется путешествовать, и может быть, будет трудно достать еще. — Мириамель подняла глаза. — Ты умеешь стрелять? Я взяла лук и колчан со стрелами, — она показала на лук с ослабленной тетивой, притороченный к ее седлу.

Саймон пожал плечами:

— Случалось и стрелять, но я не Мундвуд. Хотя в корову шагов с двенадцати, наверное, попаду.

Мириамель хихикнула:

— Я, собственно, думала скорее о кроликах, белках или птицах, Саймон. Знаешь, я не думаю, что нам встретится так уж много коров.

Он рассудительно кивнул:

— Тогда мы лучше поступим, если побережем еду.

Мириамель откинулась назад и погладила себя по животу.

— Но раз уж горит огонь… — Мириамель встала и пошла к седельным сумкам.

Она принесла к огню две маленькие миски, потом положила на угли два маленьких камня, чтобы разогреть их.

— Я захватила немного мятного чая

— Я надеюсь, ты не кладешь в него соль и масло? — поинтересовался Саймон, вспомнив кануков и их странные обычаи.

— Милость Элисии, нет! — сказала она, смеясь. — Но не возражала бы, если у нас было немножко меда.

Пока они пили чай — Саймон нашел его куда более вкусным, чем минтахокская ака, — Мириамель заговорила о том, что они должны сделать до вечера.

— Во-первых, ты можешь научить меня фехтовать.

— Что? — Саймон уставился на нее, как будто она попросила показать, как летают по воздуху.

Мириамель бросила на него презрительный взгляд, потом встала и подошла к своей седельной сумке, откуда извлекла короткий меч в узорчатых ножнах.

— Я заставила Фреозеля сделать это для меня, когда готовилась к отъезду. Он укоротил обычный меч. — Презрение сменилось кислой улыбкой, полной самоиронии. — Я сказала, что должна чем-то защищать свою невинность, когда мы отправимся в Наббан. — Она пристально посмотрела на Саймона. — Так что давай учи меня.

— Ты хочешь, чтобы я показал тебе, как обращаться с мечом? — медленно проговорил он.

— Конечно. А за это я покажу тебе, как пользоваться луком. — Она слегка вздернула подбородок. — Я могу попасть в корову с гораздо большего расстояния, чем дюжина шагов. Не то чтобы мне приходилось это делать, — поспешно добавила она, — но старый сир Флурен учил меня стрелять из лука, когда я была совсем маленькой девочкой. Он находил это забавным.

Саймон был в замешательстве.

— Так ты собираешься стрелять белок для обеденного котла?

Лицо ее снова окаменело.

— Я взяла с собой лук не для охоты, Саймон. И меч тоже. Мы идем в опасное место. В эти дни только очень глупая молодая женщина отправится в путешествие безоружной.

От ее спокойного объяснения его внезапно пробрал озноб.

— Но ты так и не сказала, куда мы идем.

— Завтра утром. А теперь пойдем — мы теряем время. — Она вытащила меч из ножен, уронив их на мокрую землю. Ее глаза вызывающе блестели.

Саймон смотрел на нее.

— Во-первых, не надо так обращаться с ножнами. — Он поднял их и передал ей. — Убери клинок и застегни пояс.

Мириамель нахмурилась:

— Я уже знаю, как застегивать пояс.

— Надо начинать с начала, — спокойно сказал Саймон. — Ты хочешь учиться или нет?

Утро подходило к концу, и раздражение Саймона на то, что ему приходится учить фехтованию девушку, заканчивалось вместе с ним. Мириамель задавала вопрос за вопросом, и на многие из них Саймон не мог ответить, как ни напрягал он память, чтобы вспомнить то, чему Хейстен, Слудиг и Камарис пытались научить его. Трудно было признаться ей, что он, рыцарь, чего-то не знает о мечах. Но после нескольких коротких, но неприятных заминок он честно признался, что не имеет ни малейшего представления о том, почему перекрестие рукояти не сделано в виде круга, который прикрывал бы руку, держащую меч. Этот ответ понравился Мириамели куда больше, нежели предыдущие попытки Саймона что-нибудь придумать, так что теоретическая часть урока закончилась гораздо веселее.

Мириамель оказалась на удивление сильной для своего роста. Кроме того, она была ловка и хорошо держала равновесие, хотя и норовила делать слишком далекие выпады, что могло бы оказаться роковым в настоящем бою, поскольку едва ли не всякий соперник-мужчина был бы выше ее и своими длинными руками мог бы достать гораздо дальше. Но в целом Саймон был очень рад, что они сражаются длинными палками, а не настоящими клинками; Мириамель умудрилась в течение утреннего урока нанести ему несколько болезненных ударов.

После долгого перерыва для отдыха и утоления жажды они поменялись местами: Мириамель инструктировала Саймона, как обращаться с луком, особенно упирая на то, что тетиву следует сохранять теплой и сухой. Он улыбнулся собственному нетерпению. Как Мириамель не желала сидеть и выслушивать его рассказы о правильном обращении с мечом — большинство из них целиком были взяты из поучений Камариса, — так и ему самому не терпелось показать ей, что он может сделать с луком в руках. Но она не обратила на его нетерпение никакого внимания, и, таким образом, остаток дня был потрачен на обучение правильно натягивать тетиву. И к тому времени, когда тени удлинились, пальцы Саймона стали красными и распухшими.

Они приготовили ужин из хлеба, лука и сушеного мяса, а потом оседлали лошадей.

— Твоему коню нужно имя, — сказал Саймон, затягивая подпругу Домой. — Камарис говорит, что лошадь — это часть тебя, да к тому же еще и создание Божье.

— Я подумаю об этом, — сказала принцесса. Они последний раз осмотрели лагерь, чтобы убедиться, что не оставили никаких следов своего пребывания — закопали кострище, расправили длинной палкой смятую траву, — и поехали вслед за исчезающим днем.

— Вон старый лес, — сказал довольный Саймон. Он прищурился от первых лучей поднимающегося солнца. — Эта темная линия, во-он там.

— Я вижу. — Она заставила свою лошадь сойти с дороги, направляясь прямо на север. — Сегодня мы не будем останавливаться. Я решила рискнуть и ехать даже при дневном свете. В лесу мне будет гораздо спокойнее.

— Мы едем в Альдхорт? Но зачем?

Мириамель смотрела прямо перед собой. Она откинула капюшон, и солнце сверкало в ее золотистых волосах.

— Дядя наверняка послал за нами погоню, а в лесу нас не найдут.

Саймон слишком хорошо помнил все, что он пережил в древнем лесу. Очень немногие из этих воспоминаний были приятными.

— Но мы будем пробираться через Альдхорт всю оставшуюся жизнь!

— Мы не проведем там много времени. Только чтобы убедиться, что нас никто не ищет.

Саймон пожал плечами. Они ехали вперед, к далекой темной линии Альдхорта.

К вечеру они достигли окраин леса; солнце опустилось к горизонту, травянистые холмы были окрашены его косыми лучами.

Саймон думал, что они тотчас остановятся и разобьют лагерь, — в конце концов, они ехали непрерывно с прошлого вечера, сделав во время пути всего несколько коротких остановок. Однако Мириамель была настроена зайти поглубже в лес, чтобы достичь максимальной безопасности. Они верхом пробирались сквозь все теснее склоняющиеся друг к другу деревья, до тех пор, пока это было возможно, потом спешились и вели лошадей за собой еще четверть лиги. Когда принцесса наконец нашла понравившееся ей место для лагеря, солнце уже село; под густым древесным пологом мир стал скопищем немых синих теней.

Саймон быстро развел костер. Мириамель выбрала это место отчасти и потому, что поблизости журчал маленький ручеек. Пока она готовила еду, Саймон отвел лошадей к ручью, чтобы дать им напиться.

После дня, проведенного в седле, Саймон чувствовал себя странно бодрым, словно совсем забыл, что такое сон. Поев, они сели у огня и стали разговаривать о последних событиях. Однако у Саймона в голове были совсем другие мысли, и ему казалось странным, что принцесса так живо обсуждает Джошуа и будущего ребенка Воршевы, просит снова и снова рассказывать подробности битвы с Фенгбальдом, когда главный вопрос остается без ответа. Наконец в раздражении он поднял руку:

— Хватит об этом. Ты обещала рассказать, куда мы едем, Мириамель.

Прежде чем заговорить, она некоторое время молча смотрела в огонь.

— Ты прав, Саймон. Несправедливо было тащить тебя так далеко, пользуясь твоим доверием. Но я не просила тебя ехать со мной.

Он был обижен, но попытался не показать этого.

— Тем не менее я здесь. Так скажи мне, куда мы едем?

Она глубоко вздохнула, потом разом выдохнула:

— В Эркинланд.

Он кивнул:

— Я догадался. Это было нетрудно, послушав тебя на рэнде. Но куда именно в Эркинланде? И что мы там будем делать?

— Мы едем в Хейхолт. — Она пристально посмотрела на Саймона, как бы вызывая его поспорить.

Да будет с нами милость Эйдона, подумал Саймон.

Вслух он сказал:

— Чтобы забрать Сверкающий Гвоздь?

Хотя безумием было само это предположение, в такой мысли было что-то возбуждающее. Он — надо признаться, не без помощи — нашел и сохранил Торн, так ведь? А если теперь он принесет принцу еще и Сверкающий Гвоздь, то может стать — внезапное видение поразило его — кем-то вроде рыцаря рыцарей, таким, который может ухаживать даже за принцессами.

Он быстро прогнал эту картину — ничего подобного на самом деле нельзя было ожидать.

— Чтобы попытаться достать Сверкающий Гвоздь? — снова спросил он.

Мириамель все еще внимательно смотрела на него.

— Возможно.

— Возможно? — Он нахмурился. — Что это значит?

— Я обещала рассказать тебе, куда мы едем, — сказала она. — Но я не собиралась ни слова говорить о том, что я по этому поводу думаю.

Саймон раздраженно поднял палку, разломал ее на мелкие куски и швырнул в огонь.

— Кровавое древо, Мириамель! — зарычал он. — Зачем тебе это надо? Ты называла меня другом, а теперь обращаешься со мной как с ребенком.

— Я не обращаюсь с тобой как с ребенком, — горячо сказала она. — Ты настоял на том, чтобы сопровождать меня. Хорошо. Но все остальное — мое дело, собираюсь ли я забрать меч или направляюсь в замок, чтобы захватить пару туфель, которую я случайно там оставила.

Саймон все еще сердился, но не смог подавить смешка.

— Ты, наверное, и впрямь едешь туда за туфлями, платьем или еще чем-нибудь в этом роде. Это как раз то, о чем я мечтал: чтобы в середине войны эркингарды убили меня за попытку украсть женские туфли.

Раздражение Мириамели немного рассеялось.

— Ты, наверное, украл достаточно вещей, когда жил в Хейхолте, и тогда все тебе сошло с рук. Так что это будет только справедливо.

— Украл? Я?

— Из кухни, например. Ты сам рассказывал. Ну а кто это украл лопату у пономаря и вложил ее в железную рукавицу в Малом зале — это выглядело, как будто Сир Некто собирается копать могилу?

Удивленный, что она запомнила такие подробности, Саймон довольно хихикнул:

— Джеремия тоже принимал в этом участие.

— Ты втянул его в это, хочешь сказать? Он никогда бы не стал делать ничего подобного по собственной инициативе.

— Но откуда ты это знаешь?

Мириамель бросила на него презрительный взгляд:

— Я же говорила, дубина, что следила за тобой много недель подряд.

— Что так, то так. — Саймон был польщен. — А что еще интересного ты видела?

— Главным образом, как ты удирал и предавался возвышенным мечтам, когда предполагалось, что ты работаешь, — отрезала она. — Неудивительно, что Рейчел щипала твои уши до синяков.

Оскорбленный, Саймон выпрямился.

— Я удирал только для того, чтобы у меня было хоть какое-нибудь свободное время. Ты не знаешь, что за жизнь у слуг!

Мириамель взглянула на него. Выражение ее лица внезапно стало серьезным, даже грустным.

— Ты прав. Но ты не знаешь, что за жизнь была у меня. Вот мне-то действительно выпало мало случаев побыть одной.

— Может быть, — упрямо сказал Саймон. — Но могу побиться об заклад, что в вашей части Хейхолта лучше кормят.

— Кормят тем же самым, — парировала она. — Только мы ели чистыми руками. — Она подчеркнуто неодобрительно поглядела на его черные от сажи пальцы.

Саймон громко засмеялся.

— Ха! Значит, вся разница между судомоем и принцессой — чистые руки? Боюсь разочаровать тебя, Мириамель, но после целого дня мытья посуды мои руки бывали даже чересчур чистыми.

Она насмешливо улыбнулась:

— Тогда, я полагаю, никакой разницы между нами нет вообще.

Саймон внезапно почувствовал, что их спор заходит на запретную территорию.

— Я не знаю, Мириамель.

Она поняла, что что-то изменилось, и замолчала.

Насекомые запели ночную песню, а темные деревья стояли вокруг, как соглядатаи. Странно снова очутиться в лесу, подумал Саймон. Он уже успел привыкнуть к бескрайним просторам, открывавшимся с вершины Сесуадры, и голым равнинам Высоких Тритингов. После них Альдхорт казался давяще тесным — хотя, наверное, Мириамель права: по крайней мере на некоторое время лес может быть самым безопасным местом.

— Я ложусь спать, — внезапно сказала принцесса.

Она встала и направилась к тому месту, где приготовила себе постель. Саймон заметил, что его плащ лежал с другой стороны костра.

— Если хочешь. — Он не мог сказать, сердится ли она. Может быть, ей здесь просто нечего больше понимать. Он иногда чувствовал это около нее, когда заканчивались все незначительные темы для разговора. О чем-то серьезном было трудно говорить — слишком неловко и слишком страшно. — А я посижу еще у огня.

Мириамель завернулась в плащ и легла. Саймон смотрел на нее сквозь мерцание угасающего костра. Одна из лошадей тихо заржала.

— Мириамель?

— Да?

— То, что я сказал тебе в ночь нашего отъезда, — правда. Я буду твоим защитником, даже если ты никогда не скажешь мне, от чего именно я защищаю тебя.

— Я знаю, Саймон. Спасибо.

Снова возникла пауза. Через некоторое время Саймон услышал слабый мелодичный звук. На мгновение он испугался, но потом понял, что это принцесса тихо напевает про себя.

— Что это за песня?

Она вздрогнула и повернулась к нему.

— Что?

— Что за песню ты поешь?

Она улыбнулась:

— Я и не знала, что пою вслух. Она крутилась у меня в голове весь вечер. Ее пела мне мама, когда я была маленькая. Я думаю, эта эрнистирийская песня пришла еще от бабушки. Но она на вестерлинге.

— Споешь ее?

Мириамель помедлила.

— Не знаю. Я устала и не уверена, что вспомню все слова. И вообще, это грустная песня.

Саймон лег и закутался в плащ, внезапно почувствовав озноб. Воздух становился холодным. Листья тихо шелестели на ветру.

— Ну ладно. Я попробую. — Мириамель на мгновение задумалась, потом начала петь. Голос ее был хрипловатым, но приятным.

Моя любимая жила,

— начала она тихим голосом. Мелодия ясно звучала в сумеречном лесу.

У озера, у Кэтрин-Дейр.

Прекрасней всех она была

Во всей стране моей.

Осенний лист летел, звеня,

У озера, у Кэтрин-Дейр.

Она плясала для меня

В сиянии полей.

В домах горели огоньки

У озера, у Кэтрин-Дейр.

Коснулся я ее руки

В один из зимних дней.

Всю зиму я о ней мечтал

У озера, у Кэтрин-Дейр.

И я ее поцеловал,

Когда настал апрель.

Дождались летом мы тепла

У озера, у Кэтрин-Дейр.

Но ты на свадьбу не пришла,

Не стала ты моей.

И снова лист летел, звеня,

У озера, у Кэтрин-Дейр.

Теперь уже не для меня

Плясать хотелось ей.

Пришла зима, покрылись льдом

И озеро, и Кэтрин-Дейр.

И я покинул отчий дом,

Чтоб стала боль слабей.

Озерная недвижна гладь,

Не повернется время вспять.

Ты эту сказку должен знать -

Любовь купить, любовь продать…

И бесконечно повторять:

«Жестокий Кэтрин-Дейр».

— Красивая песня, — сказал Саймон, когда она закончила. — И грустная. — Мелодия все еще звучала у него в голове; он понял, почему Мириамель незаметно для себя напевала ее.

— Мама пела мне ее в саду в Меремунде. Она всегда пела. И все говорили, что у нее самый красивый голос, какой они когда-либо слышали.

На некоторое время наступила тишина. Оба, и Саймон, и Мириамель, лежали, завернувшись в плащи, поглощенные своими тайными мыслями.

— Я никогда не знал своей матери, — сказал наконец Саймон. — Она умерла, когда я родился. Я не знал никого из моих родителей.

— Я тоже.

К тому времени, когда странный смысл этой фразы прорвался сквозь стену расстроенных чувств Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню — и к своему спутнику. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что принцесса не хочет больше разговаривать. Вместо этого он стал тихо смотреть, как угасает огонь и улетают в темноту последние искры.