"Хвосттрубой, Или Приключения Молодого Кота" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Наступил день, и они увидели Перепрыжный Брод – естественный каменный мост, узкой изогнутой аркой переброшенный через Харарову Отметину. Противоположная сторона ущелья была так далеко, что казалось, где-то в середине этот мост просто сходит на нет.

Шустрик опасливо рассматривал возведенное природой сооружение.

– Что, Хвосттрубой, наверное, придется по нему идти?

Фритти кивнул:

– Либо так, либо спуститься в Харарову Отметину и перейти Мяву там, внизу. Признаться, мне это не очень нравится.

– Теперь это для нас единственный путь, – спокойно сказала Мимолетка. – Мышедав сказал, что до конца ущелья много лиг. И к тому же я сомневаюсь, что это самое худшее из того, что нам предстоит. Пошли?

Хвосттрубой внимательно посмотрел на фелу.

«Не думаю, что она так спокойна, как хочет казаться, – подумал он. – Мои усы говорят, что ей тоже страшно. И может, даже больше, чем нам. Но храбрость, верно, проявляется по-разному».

– Мимолетка права, Шусти, – вслух сказал он. – Вперед!

Пройдя мимо гигантского дуба, о чьи корни, казалось, опирался один конец каменного моста, Фритти возглавил шествие. За ним следовал Шустрик, а Мимолетка шла последней и внимательно смотрела вокруг.

Перепрыжный Брод оказался шире, чем выглядел издали, – достаточно широким, чтобы три кошки могли идти рядом, – и сначала шагать было довольно легко. Но из-за дождя и холода камень местами был покрыт льдом. Все трое ступали медленно и очень осторожно. Через некоторое время стены ущелья расступились, и воздух наполнился ревом и грохотом мчащейся внизу Мявы. Идти стало опасно, а шум реки заглушал все звуки. Путники молча двигались над пропастью в затылок друг другу, как гусеницы по тонкой ветке.

Ближе к середине каменной переправы Фритти почувствовал, как поднявшийся со дна ущелья резкий порыв ветра взъерошил ему шерсть. Из-за неожиданно налетевшего вихря он сделал несколько неуверенных шагов.

Хвосттрубой остановился и медленно обернулся к своим спутникам. Шустрик был в одном-двух прыжках от него, а Мимолетка следовала за котенком с выражением мрачной сосредоточенности на морде. Шустрик тоже остановился и взглянул с переправы вниз – на Харарову Отметину.

– Хвосттрубой! Мимолетка! – позвал он, перекрикивая ветер. – Там, под нами, стая птиц! Под нами! Мы выше самих крылянок! – Шустрик нагнулся еще ниже, радуясь новому ощущению. У Фритти от страха бешено заколотилось сердце, вдруг стало не хватать воздуха.

– Шуст! Сейчас же отойди! – зарычал он. Шустрик вздрогнул, отпрянул от края и оступился на скользких камнях. Стоявшая сзади Мимолетка быстро ухватила котенка за шкирку. Она схватила его так сильно и уверенно, что малыш вскрикнул от боли, но пока его лапки снова не обрели под собой твердую почву, фела не разжала зубов, а разжав, бросила на Фритти взгляд, заставивший его повернуться и молча продолжать путь.

На спуске с переправы при сильном порыве ветра сама Мимолетка на мгновение потеряла опору, но сумела удержаться. Опасность миновала.

А внизу выла и ревела Мява, словно хотела броситься на трех крошечных созданий на узенькой полоске, висящей над бурной водой. Когда они наконец добрались до противоположного берега, у всех троих дрожали лапы, они свалились на землю и немного полежали, прежде чем смогли идти дальше.

Местность по другую сторону Перепрыжного Брода выглядела однообразной и пустынной. У края ущелья груды камней перемежались с поросшими редким кустарником буграми. Чем дальше они уходили от переправы, тем глуше становился шум Мявы, и холодное молчание окутывало их, как туман.

Если не считать птиц, которые время от времени молча, не издавая криков, пролетали у них над головой, кругом не было никаких признаков жизни. Ветер, касавшийся морды и усов Фритти, не нес с собой ничего, кроме холода и слабых запахов реки.

Шустрик тоже с любопытством и недоумением понюхал воздух и повернулся к Фритти за подтверждением своих ощущений.

– Я не чувствую запаха никакого другого Племени. Я вообще ничего не чувствую, Хвосттрубой.

– Да, Шусти, – огляделся вокруг Хвосттрубой, – это не самое приветливое место, где мне приходилось бывать.

Мимолетка бросила на Фритти многозначительный взгляд и сказала:

– Я уверена, мы найдем какую-то жизнь в Крысолистье. Может, где-нибудь поглубже.

«Почему она так смотрит, – подумал Фритти. – Наверное, не хочет, чтобы я пугал Шустрика».

Чуть позже Хвосттрубой ощутил легкое раздражение, какое-то подсознательное беспокойство. Он услышал слабое жужжание или гудение – оно было тихим и нереальным, как шум улья, находившегося миль за сто, Но звук был и понемногу, совсем понемногу, становился сильнее.

Когда они остановились отдохнуть, укрывшись от ветра за высоким камнем, Фритти спросил своих спутников, слышат ли они этот звук.

– Пока нет, – отозвалась Мимолетка, – но я так и думала, что ты услышишь его первым. Хорошо, что тебе это удалось.

– Что ты хочешь сказать? – удивился Фритти.

– Ты же слышал Мышедава. Слышал Сквозьзабора. Здесь, в этих пустынных краях, что-то неладно, поэтому мы и пришли сюда. Лучше, если мы почувствуем это раньше, чем оно почувствует нас.

– Что за «это»? – Глазенки Шустрика горели любопытством.

– Не знаю, – призналась Мимолетка, – но что-то плохое. Большое зло, какого я еще никогда не ощущала. Что-то похожее я испытала, когда в тот раз вернулась домой. Если мы собираемся вступить на его территорию – а мы уже здесь, – то по крайней мере не будем обманывать себя на этот счет.

Мимолетка стояла выпрямившись, с ясными глазами, и Хвосттрубой невольно подумал о том, какой же она была до гибели своего племени. Да, она настоящий охотник, это несомненно, но суровый взгляд у нее похоже, скорее от горя, чем по каким-то другим причинам. Сможет ли она когда-нибудь плясать и смеяться? Трудно себе представить. Но он же сам видел, как она играла с Шустриком. Может, пройдет время и она станет счастливее. Он очень надеялся на это.

Они шли до вечера, а когда Око Мурклы поднялось высоко, остановились на отдых. Невнятный гул, который даже нельзя было назвать звуком, казался теперь ближе, стал ощутимее, и даже Шустрик с Мимолеткой его слышали – какой-то поток, бежавший под самой поверхностью земли.

После безуспешной попытки поохотиться, путешественники признали свое поражение, свернулись в один пушистый клубок и заснули.

Хвосттрубой освободил нос из-под задней лапы Шустрика и неуверенно понюхал воздух. Око уже опустилось за горизонт, и предутренняя роса каплями оседала у него на носу. Что-то разбудило его, но что?

Стараясь не потревожить спящих друзей, он вытянул голову из клубка теплых тел, как высовывает ее свернувшаяся змея.

Гул, странная пульсация, которая отдавалась в костях, изменился. Он стал более вибрирующим – не то чтобы ближе, но отчетливее.

Фритти охватило сильное, пронизывающее чувство. Из темноты за ним кто-то наблюдал. Фритти замер с вытянутой шеей; даже объятый страхом, он ощущал неудобство такого положения.

Внезапно – словно он свалился в холодную воду – его волною накрыло чувство одиночества, накрыло и пронизало насквозь, глухое, будто даже не им испытываемое. Что-то или кто-то вжился в свою Отрешенность, как в шкуру, а Фритти ощущал это несчастное существо бок о бок с собой. Он вспомнил кота который ему приснился, и как тот кружился во тьме, источая холодное отчаяние. Не это ли чувство он сейчас испытывал?

Но не успел он вспомнить о духмянном ночном кошмаре, ощущение исчезло. Гул снова превратился в еле ощутимую пульсацию, а в лесу было пусто. Фритти почувствовал, сам не зная как, что наблюдатель исчез. Он разбудил остальных, и они, сонно, вполуха, выслушали его взволнованный рассказ. Вскоре стало ясно, что этой ночью их уже никто не потревожит. Все снова погрузились в беспокойный сон.

Следующим утром – после короткого перехода – при ярком солнце они увидели холм.

Спускались каменистой равниной в широкую неглубокую долину. Она уходила вдаль, к подножию высокой горной цепи, столь далекой, что горы казались лишь силуэтами на фоне неба. Снова пошел снег, и покуда он падал и падал, облепляя им шубки, они созерцали грибообразную выпуклость на серой, растрескавшейся земле долины. Низкий и массивный, холм выпячивался из холодной земли, словно темный панцирь невиданного жука.

Миновав узкий край долины, путники ощутили, как пульсация вдруг усилилась. Фритти, вздыбив шерсть, отскочил, а Шуст и Мимолетка судорожно затрясли головами, как бы пытаясь стряхнуть этот неприятный звук.

– Вот оно! – воскликнул Хвосттрубой; дыхание его участилось от страха.

– Оно самое, – согласилась Мимолетка. – Вот он, источник множества невзгод.

Шустрик отступил на несколько шагов и припал к земле, распахнув глаза и дрожа всем телом.

– Тут гнездо, – шепнул он. – Самое гнездо, а те, кто в нем, замучат нас!

Он принялся тихонько посапывать. Качнувшись Мимолетка придвинулась к нему сбоку и, успокаивая, лизнула его за ухом и вопрошающе поглядела на Фритти.

– Что же все-таки предпринять, Хвосттрубой? – спросила она.

Фритти в замешательстве тряхнул головой:

– И придумать не могу. Уж такого… ничуть не ожидал. Я… мне страшно…

– Посмотрел на громадный безмолвный холм и содрогнулся.

– Да и мне тоже, Хвосттрубой, – сказала Мимолетка таким тоном, что он поспешил поднять на нее глаза. Она встретила его взгляд, и на мордочке ее мелькнула тень улыбки, едва заметно пошевелив усы. И что-то еще проскользнуло между ними. Ощутив неловкость, Фритти отодвинулся к Шустрику.

– Держись, дружок, – сказал он, обнюхивая Шустриков нос. Запах страха исходил от котенка, тельце его била дрожь, пушистый хвостик был поджат. – Держись, Шусти, мы не позволим, чтобы с тобой что-нибудь стряслось. – Фритти даже не слышал, что говорит, пересекая и пересекая взором долину.

– Что мы там ни предпримем, а сейчас надо двигаться, – порешила Мимолетка.

– Ветер снова поднялся, а мы на самом юру. И не для одной только погоды.

Фритти понял – она права. Здесь они не прикрыты, не защищены – букашки на плоском камне, да и только. Он кивнул в знак согласия, и они убедили своего юного сотоварища снова подняться.

– Пошли, Шуст, давай поищем местечко, где можно получше укрыться, а там и подумаем немножко.

Мимолетка тоже придвинулась к малышу, ободряя:

– Сейчас, Шусти, мы ни на шаг не подойдем ближе. Я ни за что не хочу провести Часы темноты так близко от этого бррядового холма.

Котенок поддался уговорам и молча пошел между ними. Они начали обходить долину по внешнему ее краю.

Путники, держась вплотную друг к другу, беззвучным шагом двигались вдоль края долины – описывали, как небольшие планеты, круг возле серого, мертвого солнца. Когда же солнце, поднявшись, осветило долину болезненным светом, на дальней стороне этой громадной чаши завиднелись группы деревьев. Оттуда тянулось вдаль безбрежное лесное море.

– Это, верно, Крысолистье, – сказала Мимолетка. Хвосттрубой вздрогнул – таким громким показался ее голос после долгого молчания. – Дотуда, похоже, довольно далеко, – продолжала она, – зато мы наверняка найдем там укрытие.

– Конечно, – согласился Фритти. – Понимаешь, Шуст? Подумай! Деревья, чтобы точить о них когти, Пискли, чтобы охотиться, – все разом!

Шустрик чуть заметно усмехнулся и пробормотал:

– Спасибо тебе, Хвосттрубой. Я не подкачаю.

Они продолжали путь.

К концу Коротких Теней над ними пролетела вереница больших темных птиц. Одна из их шеренги отделилась от остальных и очертила круг над кошачьей троицей. У нее были блестящие глаза и черные искрящиеся перья. Несколько секунд она лениво повисела у них над головами, потом, издав пронзительный насмешливый крик, поднялась, чтобы нагнать подруг. Каркая, стая скрылась из виду.

С убыванием Потягивающегося Солнца они подошли к Лесу Крысолистья достаточно близко, чтобы различить макушки отдельных деревьев, высившиеся над краем долины. Быстрое приближение ночи, казалось, усиливало ощущение угрозы, исходившее от таинственной насыпи в центре долины.

Хвосттрубой слышал назойливое биение где-то глубоко внутри себя и, лишь снова и снова бессмысленно повторяя молитву воителей, подавлял желание удрать – и бежать, пока не свалится от изнурения. «Ослепительный лорд Тенглор, – бормотал он про себя, – вечный странник Огнелапый…» Шустрик и Мимолетка, казалось, не чувствовали этого столь сильно, как он, но и они выглядели напряженными и утомленными. Лес, простирающийся на многие лиги за долиной, был теперь виден полностью. На вид – очень радушный и гостеприимный.

Когда солнце стало наконец садиться, подсвечивая золотом вершины деревьев, они ускорили шаг, выжимая из тел последние силы. Едва солнце опустилось за дальний лесной горизонт и на небе остался лишь расплывчатый отсвет красной его короны, резко задул холодный ветер, – обжигал им носы, прижимал к телу мех.

Хвосттрубой прибавил шагу; Шустрик и Мимолетка изо всех сил поспешали за ним. Ощущение пульсации усиливалось, и он чувствовал себя совсем больным. Необъятная, необъяснимая жуть, казалось, гналась за ними по пятам. Все трое постепенно перешли на бег.

Они неслись вверх по наружному гребню долины; одолев его наконец, завидели внизу опушку Крысолистья. Не обращая теперь внимания ни на что, кроме сгущающегося позади давящего страха, скатились по невысокому склону и, метнувшись через каменистую низину, наконец-то скрылись под пологом леса.

Лес Крысолистья дремал… или казался дремлющим. В воздухе застоялось сумрачное, спертое спокойствие. Покуда Хвосттрубой со спутниками устало крались меж деревьями, лесное безмолвие гнело их не меньше собственной усталости.

Очутившись в лесу, Фритти и Шустрик вполне были готовы рухнуть там, где стояли, но Мимолетка заявила, что необходимо поискать местечко, которое получше защитит их от холода и возможного преследования. Скрывшись из виду, холм вовсе не исчез у них из памяти, они с усталыми стонами согласились на предложение фелы?и стали углубляться в лес.

Пробираясь по мокрой глине мимо мхов и грибов, все трое и сами сохраняли молчание, словно подражая безмолвию окрестностей. Двигались опустив головы, медленно, часто останавливаясь, чтобы принюхаться к незнакомым запахам Крысолистья. Влага пропитывала здесь все – земля и кора набухли и сочились, в лесу повсюду пахло древесными корнями, ушедшими глубоко в затхлую подземную воду. В холодном воздухе был виден пар от дыхания.

Только к концу Подкрадывающейся Тьмы путники нашли себе укрытие: от ветра их защитили гранитный валун и корни рухнувшего дерева. Заснули мгновенно. Ничто не нарушило сна, но когда они пробудились около середины Глубочайшего Покоя – изнуренные и голодные, – то даже и не почувствовали, что отдохнули.

Не было по-прежнему и признака каких-нибудь существ покрупнее насекомых. После бесплодных поисков путники вынуждены были поужинать личинками и жуками.

Хотя они чувствовали себя неважно, особенно расстраивался и беспокоился Хвосттрубой. Его все еще тревожила пульсация холма, правда заметно ослабевшая с тех пор, как они вошли в Крысолистье. Вдобавок, не в пример двум своим друзьям, он не разделил со Сквозьзабором его белку и, уже целых два дня обходясь без мало-мальски сносной пищи, жаждал насытиться.

Проглотив последнюю личинку, он буркнул:

– Что ж, мы здесь, ошибки быть не может. Я довел вас до самого края, что верно, то верно. Надеюсь, оба вы довольны, что шли за мной, пока я корчил из себя заправского Мурчела! Может, пожелаете последовать за мной и в холм, чтобы всех нас там мерзко отправили на убой… – Он поддал лапой желудь и проследил, куда тот отскочит.

– Не говори так, Хвосттрубой, – откликнулся Шустрик. – Тут же ни словечка правды.

– Это чистая правда, Шусти, – горько сказал Фритти. – Великий охотник Хвосттрубой закончил свои поиски.

– Единственная правда тут вот в чем, – с неожиданной горячностью сказала Мимолетка, – мы и впрямь нашли, что искали. Кое-что, о чем Сквозьзабор, Мышедав и другие и знать не знают. Нашли источник ужаса.

– Кажется, его нашел и тан Чащеход – и ты слышала, что с ним случилось. Сохрани нас Муркла! – Хвосттрубой тем не менее чуточку успокоился. Взглянул на друзей исподлобья: – Ну ладно. Но вопрос-то остается. Что все-таки нам делать?

Шустрик поднял глаза на старших, потом сказал тихонько, как бы смущаясь:

– По-моему, нам нужно вернуться и рассказать принцу. Он поймет, что делать.

Фритти хотел было возразить, но вмешалась Мимолетка:

– Шусти прав. Мы чуем в этом месте брряд. Нас слишком мало, и очень уж мы невелики. Считать, о нам под силу справиться одним, – высокомерие похлеще, чем у Многовержца. – Фела покачала головой, зеленые глаза ее были задумчивы. – Если мы приведем сюда других, они, естественно, обнаружат то же, что и мы. Тогда, может быть, Двор Харара приобретет какой-нибудь вес. – Она стояла, похожая на еще одну тень в темном лесу. – Идем, давайте-ка вернемся под корни нашего дерева до восхода. Нынешней ночью я наверняка никуда не пойду.

Хвосттрубой с восхищением уставился на фелу:

– Ты, как всегда, рассуждаешь более здраво, чем я. Ты тоже, Шуст. – Он улыбнулся младшему другу. – Харар! Я радехонек, что вы оба не отпустили меня, глупого, одного.

В предрассветный час Фритти не спалось. Мимолетка и Шустрик тревожно ворочались и бормотали, но Хвосттрубой лежал меж ними и вглядывался в темные вершины деревьев; нервы у него были напряжены, как пригнутая ветка. Время от времени он забывался в полусне и снова внезапно просыпался с колотящимся сердцем, чувствуя, будто обнаружен и пойман.

Ночь все тянулась. Лес оставался недвижен, точно каменный.

Фритти блуждал близ порога сна, когда услышал шум. Какой-то миг он лежал, рассеянно слушая, как звук становится громче; вдруг понял: что-то быстро движется на них сквозь подлесок. Вскочил на лапы, принялся расталкивать друзей – они с трудом приходили в себя.

– Кто-то идет! – выдохнул он, ощетинившись. Шум усилился. Время, казалось, замедлилось, каждое мгновение растягивалось в удушливую вечность. Какой-то силуэт выскочил из подлеска всего в нескольких прыжках от них.

Грязный и всклокоченный призрак с вылезшими из орбит глазами вышел на открытое место. Освещенный сверху светом Ока, проникшим сквозь ветки, он, казалось, целые века придвигался к троим спутникам. Оцепеневший от ужаса, Фритти чувствовал себя так будто оказался где-то глубоко под водой.

Жуткая фигура остановилась. На миг свет Ока озарил ее морду – морду Грозы Тараканов.

Не успел потрясенный, дрожащий Хвосттрубой и слова сказать, как Гроза Тараканов оглянулся и завыл, словно жесточайшая зимняя вьюга.

– Бегите! Бегите! – крикнул безумный кот. – Они подходят! Бегите!

Шустрик и Мимолетка оба уже вскочили. Словно подтверждая крик Грозы Тараканов, из лесной тьмы донесся ужасный, душераздирающий вопль. Подпрыгнув, Гроза Тараканов промчался мимо Фритти и его спутников и скрылся из виду. Воздух рассекло еще одно кошмарное завывание. Невольно завизжав от страха, все трое бросились за Грозой Тараканов – очертя голову в глубь леса, прочь от леденящих звуков.

Фритти чудилось, будто он видит страшный сон, – мерцание Ока, чередующееся с темнотой, почти ослепило его. Гроза Тараканов был еле виден впереди, камни и корни, вздымаясь вокруг, преграждали дорогу. Он расслышал, как с трудом пробираются бок о бок с ним сквозь чащу Шустрик и фела. Они бежали, бежали, не помышляя о том, чтобы не шуметь, не ища укрытия, – лишь бы спастись, спастись!

А теперь рядом с ним был один Шустрик, задыхающийся, тяжело передвигающийся на коротеньких своих котеночных лапках, – весь во власти ужаса. Фритти обгонял его. Не раздумывая, Хвосттрубой замедлил бег, обернулся, чтобы ободрить его. Над головой раздался треск, и что-то прянуло вниз с деревьев. Хвосттрубой ощутил, как в спину ему вонзаются острые цепкие когти; потом он рухнул на землю, и его ка унеслась в кромешную тьму.