"Гора из черного стекла" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)ГЛАВА 3 ДОМ ЗВЕРЯВечер в пустыне был мягким, пески лежали неподвижные и безжизненные, но Орландо Гардинера что-то тянуло вперед с силой ураганного ветра. Его друг Фредерикс оказался на удивление сильным и выносливым, но после того как погребальная урна была разбита, его силы начали иссякать, он тоже не мог сопротивляться тому, что тащило их обоих к замку, видневшемуся вдали, в котором спало нечто жуткое. Неясно, замок ли притягивал их или что-то другое, но маленькие желтые дети-обезьяны из Дикого племени явно что-то чувствовали, выражая беспокойство пронзительными криками. Они цеплялись за Орландо, как маленькие летучие мыши. В наряде Таргора было так мало одежды, что мелюзга цеплялась прямо за его тело, образуя живую накидку из крошечных колючих пальчиков, но Орландо не обращал внимания на такие, по сравнению с его прошлыми похождениями, мелочи. «Внутри что-то ужасное, и оно нас притягивает. Я просил богиню о помощи, но все, что я получил, — это глупые обезьяны. Чушь какая-то!» Но в Иноземье чуши не бывает. «А какая разница, мне все равно недолго жить, с чудовищем… или без него». Он сделал шаг, потом второй. Обезьяны все перебрались к нему на спину и образовали колючую массу, стараясь закрыться от замка его телом. Они смертельно боялись этого места, что неудивительно, однако непонятно, почему богиня решила, будто они могут помочь? — Спасайся бегством, Ландогарнер! — пискнул один из племени ему в ухо. — Там прячется Большое Страшное Ничто. Вся аппаратура сошла с ума. Удирай! Орландо пытался сдержаться и не тратить время на объяснения, что для него бежать не легче, чем сочинить оперу на турецком языке. Но тут он понял, что малявка употребила слово «аппаратура», напомнив, что за этим безумием стоят машины. Он споткнулся обо что-то, торчащее из песка. Это был черепок от горшка, в котором в свое время были заперты обезьяны Дикого племени, на нем виднелся резной узор: перо в закругленном прямоугольнике. «Войди во тьму, — говорила ему богиня Маат. [6] — Ты увидишь мой знак». Но пока ее знак дал ему только миниатюрных обезьянок — сомнительный дар. Орландо заставил себя остановиться, сопротивляясь силе, похожей на вихрь в реактивном самолете, летящем на большой высоте с разбитым окном. Ему удалось схватить глиняный осколок прежде, чем замок притянул его ближе. — Что ты делаешь с ним? — спросила ближайшая к его уху обезьянка. — Это от хозяйки. — Ты… ты знаешь ее? — Орландо тормозил изо всех сил, но это лишь означало, что Фредерикс сейчас на несколько шагов впереди него, и расстояние между ними увеличивается. — Она разговаривает с нами в темноте. Рассказывает нам истории! — Обезьянка перебралась в волосы Таргора. — Правда, тебе лучше повернуть назад, Ландогарнер. — Проклятье! — по-итальянски взвизгнула другая обезьянка, объятая ужасом. — Хозяйка говорила, чтобы мы держались отсюда подальше. — Я бы… хотел… держаться подальше, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Орландо. В голове стучало так сильно, что казалось, какой-нибудь сосуд в голове сейчас взорвется, как засорившаяся труба. — Я… я не могу. Оно притягивает нас к себе. — Он с трудом сделал глубокий вздох. Орландо видел только спину несчастного Фредерикса, который, согнувшись, медленно продвигался вперед. — Ты сказала… «аппаратура»? — Вся аппаратура вышла из строя, — сказала обезьянка, оседлавшая его голову. Он предположил, что это Зунни, хотя от такого шума в голове думалось плохо. — Как большая — как это называется? — сиголярность. — Сингулярность? — Если бы он не был на грани срыва, он бы рассмеялся. — Как черное блокирующее отверстие? Ты это хочешь сказать? Это же виртуальность, черт возьми! — его голос прозвучал настолько резко, что несколько обезьянок свалились с него. Он с удивлением отметил, что обезьянки летают кругами, тогда как его будто засасывает гигантская труба. Орландо не мог понять, почему их не тащит к замку. — О-о-ох, — ему все труднее было говорить. — А вас что, не засасывает? А Зунни, если это была она, продолжала, будто ничего не слышала: — Сингулярность? Все стрелки указывают в одну сторону? Так ведь? — Слишком запутано, — прочирикала другая обезьянка. — Такой маленький не получится. Орландо не мог понять, о чем речь, у него не было сил даже попытаться. Он вдруг обнаружил, что сжимает черепок с такой силой, что пальцы побелели. — Ты идешь туда, но не хочешь идти? — Крошечное желтое существо было слишком близко, чтобы его разглядеть. Оно порхало перед лицом, смутное и бестелесное, как видение ангела. — Тогда тебе нужно прорваться через него, перепрыгнуть. — Хо-хо, Зунни, — сказала другая малявка. — Не пелеплыгнуть. — Голос у нее был таким тоненьким, почти неслышным и шепелявым, как у очень маленького ребенка. — Мозя дойти воклуг. Сделать гави колодец. — Она хочет сказать — «гравитационный колодец», — пояснила Зунни. — Понял мысль? Фасад замка из красного камня высился перед Орландо, как скала — невероятно высокий, невероятно твердый и внушительный, а обезьянки продолжали щебетать между собой. «Фредерикс был прав, — с отчаянием подумал Орландо. — Это все равно что разговаривать со своим завтраком». — Давай, беги со всей мочи, Ландогарнер, — обратился к нему один из мелюзги. — Это лучшее, что можно сделать. — Не самое лучшее, — сказал другой. — Мистерьозо фобулозо. Требуется что-то получше. — Я… не могу бежать, — сказал он сквозь зубы. — Я же сказал вам. Оно… оно меня захватило. Зунни спустилась по пряди волос ему на лоб, царапнув щеку. — Да нет же. Беги вперед к замку. Беги быстро. И быстро прокручивай мысли. — Зунни, глухая итипоти, — взвизгнула другая обезьянка. — Это никогда не помогает, пусть просто быстро бежит. — Все-таки попробуй быстро думать, — шепнула Зунни, маленькая цепкая заговорщица. — Большое Страшное Ничто спит — может, ты обманешь его. Орландо чуть не плакал от усилия замедлить свое движение. Перед ним уже появился темный вход в замок — черное широкое пятно в стене, похожее на дыру от вырванного зуба. Фредерикс смутно маячил в нескольких метрах впереди, почти скрытый темнотой. — Я не понял, — выдавил Фредерикс задыхаясь. — Бежать вперед? Бежать? — Мы поможем, — пообещала Зунни. Она перебралась к нему на плечо, потом на спину, теперь он ее не видел, только слышал. — Мы поможем быстро вырваться, как через гравитационный колодец. Давай, мы толкаем! Неожиданно вся шевелящаяся команда обезьянок собралась у него между лопаток и толкнула его на удивление сильно. Он полетел вперед среди мелькающих рук и ног, стараясь только удержаться головой вверх. Все вокруг завертелось, впервые Орландо не владел своим телом, но потом понял, что это еще не все: дверной проем, стены из огромных глыб песчаника, даже Фредерикс, странно медленно поворачивающийся к нему, — все было плоским и вытянутым и закручивалось в туннель, в который его швырнуло. Проносясь мимо Фредерикса, Орландо схватил его. В какой-то момент он почувствовал зажатый в руке, как щит, черепок с нацарапанным узором. Пальцы друга ухватились за другую руку, а потом все физические ощущения исчезли, остались только зрение и слух: он летел в бесконечный колодец и слышал только свист ветра. «Я внутри», — только и успел подумать он. Вдруг над Орландо возник образ, неожиданный и живой, картинка, скорее отпечатанная в мозгу, чем на сетчатке глаза. Он почему-то точно знал, что находится внутри замка и каким-то образом окружает его, словно тень, которая может быть больше отбрасывающего ее предмета, там прячется чудовищная черная пирамида, которая виделась ему в пустыне. «Пирамида… дом зверя…» И тут последовал удар, как от взрыва бомбы или от мощного падения молота на титановую наковальню, низкий вибрирующий звук, будто рождался мир… или умирал… Думы! Туннель завибрировал и рассыпался на переливчатые пятна. «Первая ступень, — эта мысль пролетела как далекие неясные голоса пролетающей стаи перелетных птиц, невидимых во тьме ночи. — Я сделал первый шаг внутрь храма… в темноту». Громовой раскат затихал. Стал пробиваться неясный, мигающий свет. Он снова был ребенком, он шел с мамой домой от колодца, он видел, как покачиваются ее бедра, видел канистру, которую она несла на голове. Что-то зашуршало в сухой траве, и появилась красно-коричневая шкура змеи, выползающей на тропинку прямо перед ним. Мама повернулась — глаза огромные от ужаса, — а змея была между ними… А теперь он увидел себя на заднем сиденье автомобиля, они ехали вдоль побережья: родители ссорились на переднем сиденье, сестра сидела рядом с ним, ухмыляясь и тыча в него шеей своей безголовой куклы. Он попытался ударить ее, но не достал, он кричал родителям, но те были заняты спором. На повороте дороги солнечные лучи отразились от воды, и он почти ослеп, видя лишь черный силуэт родителей на фоне яркого света. Двое его младших братьев выползли из палатки. Мама закричала, продолжая укачивать больного ребенка, которого она держала на руках. Самое страшное, что мама всерьез испугалась, потому что была уже ночь, темно, а отец еще не вернулся домой. Он вышел из палатки, прошел мимо беспокоящихся коз, звеневших колокольчиками и блеющих. Ночное небо было огромным и бездонным, ярко горели звезды, он снова и снова звал братьев по именам… «Но у меня нет братьев, — подумалось ему. — Да и не мои это родители». Все стало происходить одновременно. Хижина в долине между холмами, велосипед в канаве у дорожки, весь проржавевший, потому что он бросил его там на всю зиму, чтобы выиграть спор с отцом, о котором тот и не подозревал… Уголок в длинной передней, где на столе лежали рисунки мамы и старшей сестры, посередине стояла ваза с цветами. Там в дни святых праздников бабушка зажигала свечу… Он играет в реке до начала сезона дождей, вдоль берегов ничего, кроме грязи. Двоюродный брат и парнишка из деревни боролись, вдруг они поскользнулись и свалились в илистую воду, скрывшую их с головой. Он испугался, но они вылезли, все коричневые от грязи, сверкая глазами и зубами и хохоча… Они снимали флаг с крыши дяди, как всегда по вечерам, и он внимательно следил, заметит ли дядя, как прямо он стоит… Думм… Вторая ступень. Переливчатые пятна света стали маленькими твердыми кусочками, фрагментами жизней, тысячами ярких неровных окошек-осколков. Караван высоко в горах, он идет за лошадьми, видит кисточки на попонах… резкий лай его собаки, почуявшей что-то в квартире рядом, где никого не должно быть… Лицо его брата, заплаканное, толстое и красное, не понимающее, зачем его засунули в песочницу… пара новых ботинок на его новеньком, аккуратно сложенном костюме для причастия… И все время под мерцающими кусочками двигалось что-то огромное и темное, как будто Орландо был пловцом, плывущим под поверхностью, а на огромной глубине прямо под ним медленно-медленно плавало нечто необъятное. Оно не знало о его присутствии, и восхищение Орландо было не меньше объявшего его неодолимого ужаса. Но не было во вселенной более незащищенного существа, чем Орландо, — червяк даже без крючка, плавающий над гигантской тенью… Думм… Третья ступень привела в темноту, мелькнула мысль, что Огромное Ничто, проходя под ним, случайно заглотило его целиком. Темнота пронизывала, это была раскаленная темнота, как темнота внутри печи при закрытой дверце. Он закричал, но не слова. Он забыл все слова. Вокруг возникали вспышки света, но они ничего не значили, это вспыхивала раскаленная темнота. Он лишился не только тела, но и имени. У него не было ни братьев, ни сестер, ни матерей, ни отцов, только боль и смятение. Он стал сингулярностью — бесконечной точкой в центре всего, а окружающее его было конечным. Вибрация стала сильней, становилось еще жарче, сильней и жарче, а он ничего не мог поделать — ничего не видно, не слышно, только вибрация и жар. «Быстрее горячее быстрее горячее сломана спина колючие царапающие иголки белый жар не остановить нет нет нет остановите жар прекратите пусть жар прекратится пусть прекратится тряска сильно жжет внутри жжет снаружи прекратите». «Прекратитеэтопрекратитепочемунепрекращается». И вдруг все прекратилось. Что-то голубое, что-то тихое, прохладное разлилось и заставило вертящийся мир двигаться тише, еще тише. Благословенный, густой, как сироп, медленный холод взял его в свои объятия, покрыл его, заставив черное пустое сердце биться медленно, очень медленно. Раз в сто лет, раз в вечность, один удар, когда мир родился, второй удар, когда жизнь уже прекратилась… Думм… Четвертая ступень. И вместе с этим мощным ударом наступило небытие. И оно было долгожданным. Он очнулся все еще безымянным и из первозданного мрака попал в место, где мрак был менее густым, где было тихо, где не существовало другого времени, кроме «сейчас». Он воспринимал это как место только потому, что воспринимал себя как нечто обособленное, а он почему-то предполагал, что все существующее должно находиться в каком-нибудь месте. Но он не торопился узнавать, где он или хотя бы кто он такой. Признав свое существование, он обрел некоторую уверенность. Он знал, что пока не хочет ничего, требующего усилий, ничего постоянного. Окутавшая все вокруг темнота тем не менее имела форму, которую ему доводилось видеть, — широкая внизу, узкая наверху, — гора, чаша, из которой пили, а потом перевернули, пирамида… Он находился во тьме, сотканной из мрака, и ощущал немыслимую правильность ее формы: обе вершины сходились, но при этом они были параллельны и тянулись вверх бесконечно. Он находился в самом центре пирамиды, живой, очень маленький и пока незамеченный. И вдруг в окружающей его пустоте что-то зашипело. Увидев, что рваное пространство вокруг зашевелилось, он понял, что это свет разрывал темноту, шипящее, неровное свечение, как бенгальский огонь на четвертое июля… …Балкон его родителей, он сам тяжело болен инфекционным респираторным заболеванием и не может идти смотреть фейерверк, даже около дома на лужайке, но родители устроили представление специально для него на балконе, чтобы он видел прямо с кровати… Изорванное пространство еще больше порвалось, а свет выливался наружу. На какое-то мгновение — лишь на мгновение — он огорчился, как легко и беспечно сдается прекрасная темнота. Но, плывя в этой темноте, он не мог оторвать глаз от света, который простирался перед ним, образуя поле из правильных фигур и линий, решетку, которая была то белой на черном фоне, то черной на белом… Потолок… А теперь он лежал на спине, глядя в потолок какой-то комнаты, отделанной звуконепроницаемой плиткой из легко моющегося материала. Больница. Он не сразу вспомнил слово, но после этого стало просыпаться сознание: он, должно быть, проснулся, его, по-видимому, выбросило из Сети, и он вернулся в свое тело. Позже пришла еще одна мысль, и он начал прислушиваться к себе, нет ли боли, которую… (название, наконец, всплыло), которую описывал Фредерикс. Время шло, он рассматривал звукоизолирующие плитки, а боли не было. Затем он обнаружил чье-то присутствие по бокам кровати, это могли быть только мама и отец. Когда он открыл глаза, его переполняла тихая радость. Фигура слева пряталась в тени, такой густой, что он не мог ничего видеть, только ощущал ее присутствие. К нему вернулась чувствительность, но с ней появились пустота и холод. Ощущение не очень приятное. У фигуры слева вместо головы был свет. «Я был здесь раньше, — подумал он. — Но тогда это был офис, а не больница, когда я в первый раз… когда я в первый раз прошел…» «Привет, Орландо, — сказало существо с лицом, невидимым за сиянием. Оно говорило голосом его матери, но это не была его мать, даже с большой натяжкой. — Мы скучали по тебе. Хотя все время были рядом». «Кто „мы“?» Он попытался сесть, но не смог. Фигура слева зашевелилась. Холодная тень, которую он не мог разглядеть. На какой-то миг его объял ужас, что она может дотронуться до него. Он резко отвернулся, но свет с другой стороны слепил, ему пришлось вернуться к звуконепроницаемым плиткам. По ним ползло что-то маленькое, наверное, жук, и он стал за ним наблюдать. «„Мы“ в значении „я“, — продолжила его псевдомать. — Или можно сказать „ты“. Но это не будет совсем точно». Он ничего не понимал. «Где я? Что это за место?» Существо из света заколебалось. «Это сон, наверное. Так, пожалуй, будет правильнее». «Значит, я говорю сам с собой? И весь разговор происходит в моей голове?» Холодный огонь заколыхался. Он понял, что фигура смеется. Темное существо слева зашевелилось, словно рассердившись. Орландо показалось, что он слышит его дыхание — медленное, спокойное, идущее как бы издалека. «Нет-нет, — сказала фигура справа. — Все не так просто. Да, ты говоришь сам с собой, но лишь потому, что так рождаются слова». «Я мертв?» «В нашем разговоре это слово не имеет смысла. — Сияние несколько усилилось, от яркого света у Орландо заслезился правый глаз. Он заморгал. — Ты находишься между жизнью и смертью. Ты на границе между ними. Ты на полпути между раем и адом. Это место, по утверждению средневековых теологов, не имеет ничего общего с Землей». «Я… ты… бог?» Несмотря на то что Орландо еще не пришел в себя окончательно, какая-то часть его не допускала этой мысли. Все это выглядело слишком гладко, слишком просто. Холодная фигура с другой стороны придвинулась к нему, или ему показалось, он почувствовал волну холода, крепко зажмурил глаза, боясь увидеть то, что там стояло. Голос, исходивший от светящейся фигуры, излучал доброту. «Хороший вопрос, Орландо. Как в воскресной школе…» Он ждал, не открывая глаз, но голос замолк. Когда он уже был готов рискнуть и открыть глаза, мягкий голос снова заговорил. «Если бог всемогущ, то дьявол — всего лишь тень в его душе. Но если дьявол существует сам по себе, тогда совершенство невозможно, и бога нет… разве что в устремлениях падших ангелов…» Орландо приходилось напрягать слух, потому что голос затухал, последние слова были сказаны шепотом. Орландо открыл глаза, чтобы лучше слышать… Тьма, полная, абсолютная и пустая, только… Думм! Очень скоро он снова оказался в больнице. Глаза его были крепко зажмурены. Мысль, что те же странные фигуры, возможно, все еще сидят у кровати, заставляла его не спешить открывать глаза. Однако он чувствовал, что лежит на спине, спеленутый простыней или чем-то подобным, а кто-то протирает его лоб холодной влажной тряпкой. То, что он в больнице, подтверждалось его ужасным самочувствием. — Он только что моргнул, — сказал Фредерикс, и по его голосу можно было догадаться, что тот давно этого ждал. — О боже, — простонал Орландо. — Значит… я еще жив? Все сходится. — Не смешно, Гардинер. Когда он открыл глаза, следующее язвительное замечание замерло на его губах. Лоб Орландо протирал вовсе не Фредерикс, а толстая египтянка с нетерпеливым взглядом. — Вы кто? — спросил Орландо. — Лучше помолчи. — По выговору она была родом из мест гораздо южнее дельты Нила. — Ты чуть не умер, парень, поэтому я думаю, что тебе лучше не разговаривать. Орландо посмотрел на Фредерикса, застывшего у нее за спиной, и спросил одними губами: «Кто она?» Друг беспомощно пожал плечами. Вид комнаты не давал никаких намеков: побеленные стены, оштукатуренный потолок, никакой мебели, кроме громоздкой кровати без подушек, на которой он лежал. Женщина спокойно, но твердо положила руку ему на грудь, заставляя опуститься обратно на шуршащий матрац. Когда же он попытался сопротивляться, то почувствовал, что плотно запеленут в грубую простыню, и руки оказались прижатыми к бокам. — В чем дело? — взорвался он, напуганный беспомощностью своего положения. — Вы что, намерены сделать из меня мумию? — Не болтай глупостей. — Прижав его последний раз, она встала и подбоченилась. Даже рядом с Фредериксом, чей сим Пифлита был достаточно мелким, она доставала ему только до плеча. Если бы Орландо стоял, его тело Таргора возвышалось бы над ней, как скала. — Ты не король, ты обычный бог, как и твой друг, ты даже не покойник. Ты не заслуживаешь мумификации, мальчишка. А теперь помолись — и спать. — О чем вы говорите? Кто вы? Что здесь происходит? — Ты был серьезно болен, Орландо. — Фредерикс посмотрел на женщину, как бы спрашивая разрешения продолжить, но она даже не взглянула на него, она смотрела на пациента. — Когда мы прошли… когда вырвались из этого замка… ты был… — Ты вел себя как сумасшедший, — сухо сказала женщина. — Кричал, вопил, вел себя ужасно. Ты пытался прорваться через стену чьего-то дома, а потом попытался перейти Нил пешком. — Боже мой… — содрогнулся Орландо. — Но как я попал сюда? И почему вы не хотите сказать, кто вы? Женщина внимательно посмотрела на него, как бы оценивая, стоит ли с ним серьезно разговаривать. — Не поминай бога всуе, парень. Меня зовут Бонита Мей Симпкинс. Родные зовут меня Бонни Мей, но ты меня еще мало знаешь, так что зови меня миссис Симпкинс. Мучительная головная боль становилась сильней с каждой минутой. Орландо чувствовал, как дергаются веки, но сейчас это волновало его меньше всего. — Я… хотел бы услышать ответы на некоторые вопросы, но сейчас я слишком устал, — признался он. — Это оттого, что ты был болен. Тебе нужно еще поспать. — Она хмурилась, но рукой ласково коснулась его лба. — Вот, — она вытащила что-то из складок своего широкого ситцевого платья. — Проглоти это. Ты будешь чувствовать себя немного лучше. Он не решился спорить и проглотил без воды шарик. — Это что? — Египетское снадобье, — ответила она. — Они делают лекарства из хвоста крокодила. — Впервые она позволила себе улыбнуться. — Но тут крокодилом и не пахнет. Это снадобье — из коры ивы. Через несколько тысячелетий его назовут аспирином. Орландо не очень позабавил рассказ, в отличие от миссис Симпкинс, но у него не было сил признаться ей. Он откинулся на кровати, Фредерикс присел на корточки у изголовья и взял его за руку. — Ты поправишься, Гардинер. Орландо хотел напомнить ему, что он никогда не был и не будет здоров, но что-то тащило его вниз, как речные водоросли, цепляющиеся за ноги утопающего. Когда он снова проснулся, его самочувствие было немного лучше, и после непродолжительных пререканий Орландо разрешили сесть. Похоже, нервы возвращались к жизни. То, чем был набит его матрац, было колючим, как конский волос, а свет, льющийся из распахнутой двери, отражался от белых стен и бил по глазам. Когда миссис Симпкинс ненадолго выходила в другую комнату, Орландо подзывал Фредерикса. — Что происходит? — шепотом спрашивал он. — Что случилось с замком и как мы попали сюда? И вообще где мы находимся? — Это чей-то дом, — отвечал Фредерикс, оглядываясь через плечо, не идет ли грозная миссис С. — Очень большой дом. Она сказала правду, хотя и не всю. Компания парней, вооруженных чем-то вроде бейсбольных бит, собиралась тебя убить, но она всех успокоила. — Так где же мы сейчас? Ведь это все еще Египет? Как нас сюда занесло? У Фредерикса был несчастный вид. — Да, это Египет, но я больше ничего не знаю. Когда мы подошли к замку, мне показалось, что из него выскочит страшное чудовище и просто сожрет нас; вроде я отрубился, а потом очнулся снова. Тебя не было. Рядом была река, а вокруг этот большой город. Потом я услышал голоса и пошел посмотреть. Ты был там, стоял в реке и разглагольствовал, кричал что-то о Божьей помощи. — Я ничего такого не помню, — сказал Орландо, тряхнув головой. — Но у меня были очень странные… то ли сны, то ли на самом деле… про этот замок. И тут вдруг он вспомнил: — А где же обезьянки? — Здесь они. Им нельзя заходить — женщина их боится. Они облепили тебя, когда ты спал в первый день, а она гоняла их шваброй. Я думаю, они сидят где-нибудь на дереве в этом, как его, внутреннем дворике. — Ничего не понимаю… — сказал Орландо. — Что делает в древнем Египте некто по имени Бонни Мей? — Но немного там и парней по имени Орландо Гардинер на постройке пирамид для фараона, — раздался резкий голос от двери. — Или много? Фредерикс отскочил с виноватым видом. — Ему лучше, — заявил друг Орландо. — И он начал спрашивать. — Может быть, — ответила миссис Симпкинс. — Может быть. Думаю, и мне можно задать парочку вопросов. Ну, скажем, где ты это взял и почему так в это вцепился, что на черепке остались следы пальцев? Она показала черепок от разбитого горшка, размахивая изображением пера перед лицом Орландо. — Ну же, парень. Господь Бог не помогает лжецам, он не терпит обманщиков. — Послушайте, — сказал Орландо, — не обижайтесь, но почему я должен что-то вам говорить? Я не знаю, кто вы. Я хочу сказать, что благодарен за заботу и пристанище, но, может, нам пора уходить и оставить вас в покое? Он попробовал встать на ноги, но, встав, еле удержался от падения. Ноги были как ватные, от усилия устоять на ногах он стал задыхаться. Смех Бониты Мей был невеселым. — Ты не знаешь, о чем говоришь, мальчишка. Во-первых, ты и до угла не дойдешь без помощи друга, во-вторых, скоро стемнеет, и как только ты окажешься на улице, тебя разорвут на части. Ты здесь чужой. — Разорвут на части? — Расскажи ему, — обратилась она к Фредериксу. — Не люблю я, когда мне перечат. Она сложила руки на своей широкой груди. — Здесь идет… что-то вроде войны, — подтвердил Фредерикс. — Ходить по ночам небезопасно. — Небезопасно? — фыркнула женщина. — У тебя удивительный дар все преуменьшать, юнец. Улицы Абидоса полны мерзостей, и это правда. Существа с головой грифов и пчел, мужчины и женщины, метающие молнии и передвигающиеся в летучих лодках, скорпионы с человеческими руками, невообразимые чудовища. Как Судный день в Откровении Иоанна Богослова. Если Господь позволит мне так говорить о городе, слабой копии его Вселенной, ставшем пристанищем грешников. Она посмотрела на Орландо своими агатовыми глазами. — И что хуже всего, — во всем этом виноват ты. — Что? — Орландо повернулся к Фредериксу, который пожал плечами с видом невинной овечки. — О чем она? — Ну… — начал его друг, — ты помнишь Умпу-Лумпу? Парня с головой волка? Похоже, он затеял что-то типа революции. — Осирис сейчас в отъезде, а его помощники Тефи и Мават — злобные создания, — пояснила миссис Симпкинс. — Они стараются вернуть себе и подобным им существам контроль надо всем, пока нет босса, а это значит много боли и крови. Они уже немало натворили. Так что лучше оставь мысли о том, что ты будешь, а чего не будешь делать, при себе. Ошарашенный Орландо застыл на месте, пытаясь сообразить, в чем дело. Пятно света на стене уже переместилось, по белой штукатурке поползли тени; слова женщины все еще звучали у него в голове, и он буквально чувствовал, как жители города с ужасом ждут наступления темноты. — И… и что нам следует сделать? Что это все значит для вас, мэм? Миссис Симпкинс хмыкнула в знак одобрения более уважительного к себе отношения. — Вам пока не понять, что это для меня значит. Вы разгуливаете по стране, где живут строители могил, с пером от Маат, зажатым в руке, будто это ваша последняя надежда, и я хочу знать почему? — Откуда ты знаешь о… о ней? — Кто здесь задает вопросы, парень? — Женщина смотрела на него, и Орландо подумал, что она могла бы расколоть орех между насупленных бровей, если бы захотела. — Я не только знаю ее, мой муж погиб в застенках Осириса, защищая ее тайну, и еще восемь моих друзей погибли. Поэтому ты должен понять, что я теряю выдержку, когда речь заходит об этом. Лучше расскажи мне все. Орландо набрал в легкие побольше воздуха. Инстинкт самосохранения требовал, чтобы он не задавал больше вопросов, но он слишком долго жил под смертным приговором, чтобы его было легко запугать. — Ну скажи хотя бы, кто твои друзья, пожалуйста. Почему ты здесь? Бонита Мей тоже набрала в легкие воздух. — Я прошу у Бога терпения. — Она закрыла глаза, словно вправду молилась. — Мы — Круг, молодой человек, и мы намерены отправить всех этих грешников и лжебогов в преисподнюю на скоростном лифте. Ну, теперь ты доволен? |
||
|