"Гора из черного стекла" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)ГЛАВА 9 КАМЕННЫЕ ГЛАЗАДетектив Каллиопа Скоурос сняла очки-дисплеи и вздохнула. Оправа оставила след на переносице. Начала болеть голова. Пора было насладиться еще одной рюмочкой и послать все к черту на этот вечер или, может быть, навсегда. Уже три вечера подряд она тратила свое личное время (и деньги департамента) на просмотр огромных баз данных в информационной Сети, пытаясь продвинуться еще на шаг в деле Полли Мерапануи. Каллиопа детально изучила личные сведения о Полли, жертве преступления, вдоль и поперек, все ничтожные мелочи в ее деле. Она еще раз тщательно перечитала все, даже самые незначительные сведения, которые они со Стэном Чаном добыли в процессе расследования. Она перемолола всю информацию о Вулагару, надеясь вопреки здравому смыслу, что кто-то делал заказ по почте, используя слово как псевдоним. Но все оказалось напрасно. Каллиопа смутно помнила шутку, которую любил повторять ее отец. Там шла речь о чрезвычайно оптимистичном ребенке, который, получив кучу лошадиного дерьма в подарок, часами в нем копается: «Но где-то здесь должен быть пони!» «Да, это про меня, — подумала она. — И прямо в точку. Мне как раз нужен пони». У Стэна на столе были разложены игрушечные строители — простенькие автоматы, купленные у уличного торговца. Эти автоматы превращали все, что угодно, — песок, кусочки сахара, а в данном случае это были зубочистки — в странные конструкции. Сейчас был важный момент игры, и Стен даже не поздоровался, когда Каллиопа влетела в комнату. Дверь с треском захлопнулась, и хрупкая конструкция рухнула. Стен сердито глянул на Каллиопу, а безголовые жучки-строители начали все сначала. — А, это ты, Каллиопа. Что с тобой? Ты выглядишь счастливой, это не к добру. — Мы поймали его! — Она рухнула на стул и нависла над столом, как грузовой самолет перед посадкой. — Пошли, посмотришь! Напарник скорчил рожу, но подошел и встал у нее за спиной. — Мы станем объявлять, что мы обнаружили, или подождем развития событий? — Постарайся не быть дерьмом хоть пару секунд, Стэн. Посмотри на это. Я долго пыталась найти что-нибудь на «Вулагару» и безуспешно. А мешала мне поисковая система департамента! Она провела рукой по экрану, и бегущие знаки заплясали, как бы следуя за ее рукой. — Система? — Аппаратура, Стен, аппаратура! Она не осуществляет автоматическую фонетическую сверку — этому хламу лет двести, не меньше. Я искала «Вулагару», а получала только фамилии и названия городов похожего написания, но не точно такого, к тому же не имеющих никакого отношения к нашему делу, насколько я понимаю. Но потом я подумала, что, возможно, машина поиска, которую они заставляют нас использовать, такая же старая и бесполезная, как все здесь. Тогда я ввела несколько похожих вариаций, исходя из того, что написание могло быть неверным — может, записано со слуха или офицер на месте преступления перепутал. Я не знала, как пишется это слово, пока не натолкнулась на статьи профессора Джигалонга — на этот раз у тебя уходит гораздо больше времени, чем обычно, на раскрытие преступления, Скоурос. Но он заинтересовался, она точно знала это: Стэн старался выглядеть безразличным изо всех сил. — Ну вот, я забросила горстку вариаций типа Валагару, Вулогару. И посмотри, что я получила. — Вулгару, Джон, или «Джонни», «Джон Дарк», «Джон Дред», — прочел Стэн вслух. — Ну что ж, ты нашла кого-то с грешками в юности. Судя по всему, маленькую мерзкую дрянь. [22] Но его уже давно не арестовывали, а принимая во внимание бурное детство, он, скорее всего, уже умер. А его последний адрес наверняка очень старый. — К тому же он исчез меньше чем за год до убийства Полли Мерапануи. В том же году! Она не могла поверить, что Стэн этого не замечает. Каллиопа забеспокоилась — может, она слишком долго возилась с делом Полли? Но сердце подсказывало ей другое. — Следовательно, ты обнаружила совпадение имени парня с местной легендой, рассказанной женой досточтимого как его там, и парень исчез или, по крайней мере, не попадался под этим именем несколько месяцев до преступления, — Стэн поправил очки, как и во всем, он был преднамеренно старомодным. — Неубедительно, Скоурос. Совсем неубедительно. — Ладно, мой сомневающийся друг, а это тоже неубедительно? — она помахала рукой, и другое окошко выплыло на экран, как карп из пруда. — Наш юный друг Вулгару содержался в заведении для малолетних, Фивербрукской больнице, когда ему было семнадцать, по обвинению в насилии. Официальный вердикт: «Угроза своей безопасности и безопасности окружающих». — Ну и? — Ты вообще читал наше дело? Полли Мерапануи тоже была в этом заведении в то же время за неудачную попытку самоубийства. Стен помолчал и наконец сказал: — Черт возьми. Напарник был на удивление молчалив всю дорогу до Виндзора, но все-таки заметил, что было бы быстрее запросить все документы прямо в офис. — Ведь их там давно уже нет. — Я знаю, Стэн. Но я не такая, как ты. Мне нужно там побывать, посмотреть на это место. Почувствовать его. А если ты начнешь разглагольствовать о «женской интуиции», можешь катить обратно. Это моя машина. — Обиделась? Он удивленно посмотрел на нее. Стэн Чан был настолько апатичным, что рядом с ним Каллиопа чувствовала себя цирковым уродцем — невероятным чудом природы, Орущей Женщиной. Но он был крепким парнем, и его сильные стороны прекрасно дополняли ее. «Хороший полицейский/плохой полицейский» — не так подходило для их расследований, как «эмоциональный полицейский/осторожный полицейский», но, несмотря на это, она иногда уставала от своей роли — хорошо бы хоть раз побыть холодной и собранной, она и не думала, что работает лучше кого-нибудь. Судя по названию, Каллиопа ожидала увидеть огромный замок с башнями и куполами, из тех, что лучше смотрятся на фоне низких туч, особенно в грозу. Но Фивербрукская больница оказалась не современной, но и не старше самой Каллиопы, хотя и построена на остатках более старого сооружения. Каллиопа называла этот стиль «Фантазия на тему». Здания были разбросаны по территории как детские кубики, а в центре находилось высокое, неуклюжее строение, будто сложенное из кубов, по-видимому административное строение. Большинство домов были веселых спокойных тонов с ярко раскрашенными перилами лестниц, навесами и какими-то странными украшениями. Создавалось впечатление, что это место должно сначала привлекать, потом давать покой и удовлетворение тугодумам. Каллиопа подумала, много ли здесь иностранцев. Директор больницы, доктор Теодосия Хейзен, оказалась стройной, высокой женщиной средних лет, грациозной, но это ей явно стоило больших усилий. Она выплыла из своего офиса тотчас, как ей доложили о приезде детективов, губы растянуты в улыбку noblesse oblige. [23] — Конечно, мы будем рады помочь, — сказала она, будто Каллиопа или Стэн спросили ее. — Я велела ассистенту достать для вас записи. Мы могли их выслать вам! — Она рассмеялась, как будто детективы сморозили глупость. — Вообще-то мы хотели посмотреть вашу больницу. — Каллиопа в свою очередь расплылась в улыбке и с радостью заметила, что этим сбила женщину с толку. — Больница ведь сильно изменилась за последние десять лет? Доктор Хейзен быстро пришла в себя. — Вы имеете в виду структуру или деятельность? Я работаю здесь только два года и хочу верить, что за это время нам удалось улучшить систему управления заведением. — Я сама точно не знаю. — Каллиопа повернулась к Стэну Чану, который явно решил не встревать в их дела. — Давайте просто пройдемся и поговорим. — Пройтись? — доктор Хейзен снова улыбнулась, но это был рефлекс. — Я не… Видите ли, у меня сегодня столько дел… — Конечно, мы понимаем. Тогда мы сами посмотрим. — Нет, я не могу допустить, это было бы неучтиво с моей стороны. — Директриса погладила свои серые шелковые брюки. — Позвольте мне сказать пару слов моему ассистенту, и я буду к вашим услугам. Территория была прекрасно ухожена, даже плохо ходящим пациентам с потерей ориентации не на что было бы пожаловаться. Средь белого дня абсолютно не обнаруживалось причин для страха, но Каллиопа никак не могла отделаться от мрачных мыслей. Когда доктор Хейзен показывала на то или иное строение, давая пояснения чистым звонким голосом, можно было подумать, что они на экскурсии в какой-то богемной частной школе. Однако Каллиопа помнила, что большинство молодых людей принадлежали к категории «представляющих опасность для кого-нибудь», даже если этот «кто-нибудь» были они сами. Поэтому трудно было воспринимать веселость директрисы. Когда они проходили по засаженному лавандой дворику, окруженному галереями, Каллиопа поймала себя на том, что она очень пристально разглядывает обитателей больницы. В конце концов, жертва убийства Полли Мерапануи точно была здесь, и пытливый мозг Каллиопы подсказывал ей, что здесь же девочка встретила своего убийцу. Среди пациентов больниц, по крайней мере в этом месте, было совсем мало представителей коренного населения. Всматриваясь в неприветливые лица всех цветов, видя глаза, следящие за всяким движущимся предметом от нечего делать, Каллиопа вспоминала загоны для скота, которые видела где-то, и лица местных жителей, которые потеряли и свою землю, и свою культуру. Единственное, что осталось для этих людей, — это стоять на пыльной улице и ждать чего-то, что никогда не произойдет, даже не представляя, чем бы это что-то могло быть. В больнице находилось много охранников, крепких молодых людей, которые охотнее говорили друг с другом, чем с пациентами. На всех охранниках были рубашки с логотипом Фивербрукской больницы, как у администраторов группы на гастролях, у каждого на боку болтался электрошокер. Доктор Хейзен заметила, на что смотрит детектив. — Они закодированы. — Извините? — Шокеры. Они закодированы на отпечатки пальцев, так что только охрана может ими пользоваться. Директриса улыбалась, но ее улыбка выглядела кисло, как у диктора, убеждающего зрителей, что приближающийся ураган не так страшен, как говорят, но им все равно следует спрятаться в подвале. — Мы — режимное заведение, понимаете. Нам нужны охранники. — Ни на минуту не сомневаюсь. Каллиопа вглядывалась во что-то плохо видное против света, что могло оказаться каменной скамейкой или фонтаном без воды. — Наш информационный центр. Хотите посмотреть? Комнаты центра оказались просторными и выходили окнами на обе стороны, центр напоминал старомодную библиотеку с кабинками для индивидуальной работы, на стенах через равные промежутки висели настенные экраны. Здесь работали служители, или санитары, или как еще называются работающие в режимной больнице, но охранников было в два раза больше. Каллиопа почувствовала, что начинает злиться на общество, которое ставит на первое место жилищные условия и изоляцию проблемных детей, а не их лечение. Но тут же отбросила эти чувства: она ведь и сама была звеном в цепи, много ли она беспокоилась о тех, кого арестовывала, даже об их жертвах? Не стоит заходить так далеко. В любом случае, она приехала сюда с определенной целью, а не оплакивать культурные проблемы человечества. Многие пациенты, находящиеся в центре информации, были подключены к различным аппаратам, некоторые через оптоволоконный кабель, другие — более устаревшим способом. И только несколько сидели сами по себе не у консолей или настенных экранов — они то ли спали, то ли думали. Эти люди как-то странно вздрагивали и шевелили губами, и Каллиопа решилась спросить. — Они проходят современный курс лечения, большинство из них, — объяснила доктор Хейзен и тут же добавила: — Мы не вживляем им импланты, если у них их нет, но большинство детей, которые поступают к нам, обычно имеют чипы. Мы ведь можем использовать уже готовые отверстия. — Это помогает? — Иногда. — Директрисе не удалось придать уверенности голосу на этот раз. Стэн подошел поближе к одной из кабинок, где сидела девочка-азиатка лет тринадцати. Она явно находилась сейчас в симуляции, руки конвульсивно двигались, будто она пытается оторвать разъяренную собаку от своего горла. — Они сейчас в Сети? — спросила Каллиопа. — Да нет же, господи, — нервно рассмеялась директриса. — Нет, у нас все только внутреннее. Этим молодым людям нельзя давать свободный выход во внешний мир. Для их же блага. Слишком много дурных влияний, слишком много такого, к чему даже взрослые привыкают с трудом. Каллиопа кивнула: — Нам стоит посмотреть файлы. Темнокожая женщина, встретившая их в административном корпусе, была так молода, что могла бы сойти за пациентку, но доктор Хейзел представила ее как своего ассистента. У девушки был нервный грустный взгляд, который, видимо, выработался под воздействием энергичной манеры начальницы. Она что-то шепнула директрисе. Но Каллиопа не расслышала. — Что сделано, то сделано, Мириам. Доктор Хейзел пригласила их в свой кабинет. — Информации не очень много. Быстрый просмотр на экране подтвердил ее слова. Файл Полли Мерапануи был достаточно большим и содержал записи ее пребывания в больнице: лекарства, дозировки, записи лечащего врача, пояснения о том, как она реагировала на групповую терапию, как выполняла различные задания. Было даже несколько слов о «трудностях» ее отношений с матерью. Последние записи сообщали, что она переведена в менее строгое заведение в Сиднее. На Джонни Вулгару, он же Джонни Дарк, он же Джон Дред, не было никаких записей, кроме даты поступления и даты перевода в обычную тюрьму. — А где же остальное? — спросила Каллиопа. — Больше ничего нет, — не задумываясь ответила директриса. — Я не могу создать информацию специально для вас, детектив Скоурос. Похоже, он был тише воды, ниже травы и незаметно испарился через полгода. Каллиопа вздохнула — бесполезно спорить с этой женщиной. — Вы, конечно, понимаете, что это значит для нас? Директриса пожала плечами: — Повторюсь, я не могу создать информацию, если ее нет. — Может быть, кто-то из персонала помнит его? Кто-то из врачей или охранников? Директриса энергично затрясла головой. — Штат полностью сменился с момента продажи больницы пять лет назад. Честно говоря, раньше здесь были некоторые сложности, лейтенант, поэтому новые владельцы решили начать с нуля. С частной больницей это возможно — никаких профсоюзов. Трудно было сказать, считает ли доктор Хейзел это преимуществом или недостатком, но Каллиопа почему-то подумала, что верным будет первое. Мириам подвинулась к директрисе и сказала что-то ей на ухо. — Нет, конечно, — сказала доктор Хейзел. — Мириам говорит, что здесь есть один человек, который тогда работал в больнице, — Сэндифер, садовник. — При этом лицо ее окаменело. — Я наняла его, не зная, что он здесь раньше работал. — Давайте поговорим с ним, — предложила Каллиопа. — Мириам приведет его. Детектив Чан, я вас уже просила, будьте любезны, оставьте в покое досье. Каллиопа ожидала увидеть небритого старика в желтой шляпе, но Сэндифер оказался крепким, симпатичным мужчиной около сорока, он носил прическу, модную лет десять назад. Она подумала, что, возможно, садовник играет в каком-нибудь старомодном оркестре, а работу в больнице называет «своей дневной работой». Он был очень сдержан, пока Каллиопа не убедила доктора Хейзел, что хочет поговорить с ним наедине, поскольку присутствие начальницы смущает подчиненного. Когда они оказались в пустом кабинете, Сэндифер разговорился: — Вы работаете над этим делом? — Нет, конечно. — Калиопе уже изрядно надоела Фивербрукская больница. — Мы просто ездим, встречаемся с людьми, потому что нам надоело торчать в полицейском участке. Вы знали пациента по имени Джон Вулгару? Сэндифер выпятил нижнюю губу, раздумывая, потом отрицательно покачал головой. — Джонни Дарка? — вмешался Чан. — Джона Дреда? — Джонни Дреда! — Сэндифер захихикал. — Да, я помню малыша Джонни. — Можете о нем рассказать? Сэндифер откинулся на стуле, явно довольный собой. — Могу только сказать, я очень рад, что не встречал его на воле. Он был настоящим психом, доложу я вам. — Почему вы так думаете? — Взять хотя бы его глаза. Вы видели когда-нибудь рыбьи глаза? Если они неподвижны, даже не скажешь, живые ли они. Такие же были у Джонни. Выродка страшнее я не видывал, а ведь среди ребят здесь попадаются очень опасные, доложу я вам. У Каллиопы участился пульс, стараясь не смотреть на напарника, она спросила: — Не знаете, что с ним случилось после того, как его выпустили? Может, вы подскажете, где он сейчас? — Не знаю, но думаю, узнать нетрудно. — Нетрудно? Сэндифер перевел взгляд с Каллиопы на Стэна и обратно, стараясь понять, не насмехаются ли над ним. — Потому что он мертв, мадам. Он — мертв. Голоса в голове умолкли, но Ольге с большим трудом удавалось делать вид, что все нормально. «Такое ощущение, будто я побывала в другом мире, — подумала она. — Вся моя жизнь уже не будет прежней». Но реальный мир, конечно, выглядел так же, как и раньше, не были исключением ни штаб-квартира корпорации, ни здание, куда она часто заходила за отчетами и по делам. Потолки были все так же высоки, те же служащие суетились, как служки в большом соборе, в главном офисе на экране было то же лицо, с которым она прожила бок о бок столько лет. Звук был отключен, танцующий дядюшка Джингл занимал весь экран, беззвучно скользя в своих развивающихся широченных брюках, он двигался круг за кругом настолько быстро, что птички-мультяшки, добавленные для фона, не успевали за ним. Хотя Ольга Пирофски почти потеряла свои старые навыки, она не могла не заметить отточенности движений актера. С ним танцевала та новая девица из Мексики — или Нью-Мексико? Откуда бы та ни была, она была хороша. Роланд был прав. «Я никогда и нигде уже не буду новой девушкой», — поняла Ольга, хотя ничего оригинального в этой мысли не было — она уже достигла возраста, когда начинают подумывать о пенсии, это ее огорчило. На какое-то время ей удалось убедить себя забыть то, что случилось ночью, те голоса, что пришли к ней и все изменили. Она забеспокоилась о детях, которых столько лет развлекала, и о том, как будет по ним скучать. Но те дети, о которых стоило волноваться, были внутри нее, и хотя голосов сейчас не слышно, они были там. Все изменилось. Со стороны может показаться, что это лишь еще один обычный день: дядюшка Джингл кружится по сцене, а сотни людей за декорациями помогают ему это делать, но Ольга знала, что по-прежнему уже не будет никогда. Вице-президент компании — Фарнхэм или Фордхэм, она никак не могла запомнить его имя, да не очень и хотела — заканчивал телефонный разговор, прощаясь с кем-то на другом конце провода. Он улыбнулся Ольге и кивнул, показывая, что закончил разговор. — Не знаю, почему я улыбаюсь, — он потряс головой, смущенный своей сумасбродной непредсказуемостью, потом принял озабоченное выражение лица. — Мы здесь, в «Оболос Энтертейнмент», будем скучать по вас, Ольга. Без вас шоу будет наверняка другим. Ей не понравилось, что человек лет на двадцать моложе зовет ее по имени, но Ольга промолчала, еще раз проявив старомодность, хотя сегодня ей уже незачем беспокоиться. Однако ей не хотелось терять время на неискренние любезности, нужно было сделать еще кое-какие дела, и некоторые из них ее пугали даже больше, чем бессрочный отпуск по здоровью и уход из Джунглей дядюшки Джингла. — Мне будет не хватать моей работы, — сказала она и почувствовала, что это правда. — Но боюсь, что прямой эфир в Сети теперь не для меня, по крайней мере, пока не пройдет недомогание. — Она понимала, называть это недомоганием — чистый самообман, поскольку было абсолютно ясно, что все гораздо серьезнее и сложнее, но в обычном мире проще говорить языком, понятным тем, кто в нем живет. — Конечно, конечно. — На экране за спиной Фордхэма или Фарнхэма дядюшка Джингл закончил свой танец и рассказывал сказку, усердно размахивая руками. — Нет смысла говорить, что мы все желаем вам скорейшего выздоровления, но не торопим вернуться к работе! — Он расхохотался, но, увидев, что Ольга к нему не присоединилась, слегка рассердился. — Ну, я не думаю, что нам стоит продолжать, эти интервью при увольнении — чистая формальность, конечно. — Конечно. Он быстро просмотрел ее досье, лежащее на блестящем столе, повторяя еще раз правила отпуска по медицинским показаниям, которые она уже несколько раз слышала в других кабинетах. Он позволил себе еще несколько назиданий и, наконец, завершил беседу. Ольга размышляла, пытаясь понять, какая задача ставилась перед подобными собеседованиями раньше, когда они вводились, — прощупать уходящего сотрудника, убедиться, что он не уносит семейное серебро с собой? Или «Оболос Энтертейнмент» в самом деле верит в свою рекламную чушь — «Друзья навек!»? Ольга отбросила горькие мысли. Неужели так бывает всегда, не важно, пришел ли человек к безумию или к славе, — постоянно возвращаешься к обыденности, к мелочам? Интересно, думала ли Жанна Д'Арк о том, какая башня выше, или о том, толстят ли ее доспехи, когда голоса на время замолкали? Это случилось всего две ночи тому назад. Ольга ушла с шоу на полчаса пораньше, потому что у нее разболелась голова. Последнее время у нее случались сильные головные боли, но эта превосходила все прежние по интенсивности: голова казалась горячим яйцом с тонкой скорлупой, из которого что-то пытается вытечь. Даже приняв обезболивающее, она часами не могла уснуть, а когда сон приходил, Ольгу одолевали жуткие кошмары, полные образов, которые она забывала после пробуждения, но от которых несколько раз просыпалась в холодном поту. Она опять проснулась в самый холодный, самый темный час, между тремя и четырьмя ночи, на этот раз боль ушла. Ольга стала воспринимать эту темноту и тишину уже по-новому, с удивительно спокойным умонастроением, будто то, что причиняло головные боли, наконец, вышло из яйца, выползло через ухо, испарилось. Она не ощущала себя прежней, как будто вернувшийся покой стоил ей потери чего-то. Сама не зная почему, она пошла через комнаты, не включая света, не обращая внимания на жалобно-вопросительные повизгивания Миши, чтобы усесться в глубокое кресло-станцию. Когда подключилась ее оптоволоконная связь, она не вошла ни в систему «Оболос», ни в какую другую. Она сидела в темноте и чувствовала пустоту вокруг и шипение на другом конце кабеля, так близко, что казалось, шум прикоснется к ней, если захочет. И он правда коснулся ее. Первые минуты были жутким погружением в небытие, в пустую темноту, стремительное падение без надежды на спасение. Промелькнула мысль: «Я умираю, это — смерть», прежде чем она сдалась утягивающей ее черной силе. Но это не была смерть, потому что такая жизнь после смерти противоречила представлениям всех религий. Сначала они подходили к ней медленно, их жизни были сами по себе, ценные, каждая — неповторимое чудо, как снежинка, пойманная на рукавицу. Она прочувствовала все эти жизни, побывала внутри каждого ребенка — настолько отчетливо, что та часть ее, что была Ольгой Пирофски, почти полностью исчезла, стала призрачной фигурой у школьного забора, наблюдающей, как малыши бегают, смеются и танцуют в центре всего сущего. Потом ручеек превратился в реку, детские жизни так быстро проносились через нее, что она перестала их различать, — то семейное торжество, то удивительный предмет, который нужно рассмотреть, — они мелькали слишком быстро, чтобы можно было запомнить. Река превратилась в бурный поток, и Ольга ощутила, что последние обрывки ее собственной личности смываются под напором молодых жизней, проносящихся через нее все быстрее и быстрее. В какой-то момент напор стал настолько сильным, что сотни, а может и тысячи жизней, слились в одну. Чувство потери и опустошенности было так велико, что заполнило каждую клеточку ее существа. Поток жизней соединился в один длинный, беззвучный крик страдания. — Пропала! Одна! Пропала! Голоса полностью захватили ее, сильные и таинственные, как первый поцелуй. Она должна принадлежать только им. Она пришла в себя на полу, лежа в неудобной позе. Миша заливался лаем от страха рядом с ней, каждый звук — как резкий удар ножом. Кабель свернулся неподалеку, как отсохшая пуповина. Лицо было мокрым от слез, а низ живота болел. Ольга была не в состоянии ни поесть, ни утешить Мишу, она пыталась убедить себя, что ей явился ночной кошмар или, что еще правдоподобней, кошмар, связанный с ужасной головной болью. Если бы она убеждала кого-нибудь постороннего, возможно, ей бы это удалось, но сейчас любое объяснение противоречило испытанным ощущениям и отвергалось. Может быть, ее ударило током из-за чьей-то плохой аппаратуры? Как это называется? Разряд? Но она никуда не подключалась. Ольга не могла заставить себя снова воспользоваться кабелем, хотя и чувствовала, что ей хочется узнать больше и что дети хотят говорить с ней. Она вывела записи соединения на экран и, к своему облегчению, обнаружила, что не покидала свои системные файлы и не выходила в Сеть. Что же это тогда было? Ольга не могла найти вразумительного ответа, но знала, что не может не обращать на это внимания, как не обращала внимания на головную боль. Если загадочные приступы боли предвещали подобные приключения, тогда хотя бы их возникновение имело смысл. Возможно, боль всегда требуется для того, чтобы соприкоснуться с чем-то большим, чем обычная жизнь. «Соприкоснуться, — подумала она, сидя с чашкой остывающего чая в руке. — В этом все дело. Я соприкоснулась с чем-то. Что-то соприкоснулось со мной». Ольга поняла в это серое утро, что должна наставить себя на путь истинный, как пророки в древности оставляли все мирское, и особенно развлечения. Сможет ли она и дальше работать в программе дядюшки Джингла, продавая детской аудитории игрушки и одежду, а также кашу, которая кричит, когда ее едят? Нет, не сможет. Пришла пора изменить свою жизнь, решила Ольга Пирофски. Тогда она сможет снова слышать голоса, сможет выяснить, чего же хотят от нее дети. Ольге нужно было сделать звонок, но она боялась его больше, чем увольнения с работы. Как только Ольга вернулась домой и дала Мише поесть, она прошла в гостиную и закрыла за собой дверь. На минуту остановилась, удивившись, от кого же она прячется? Может, от Миши, который так жадно расправлялся с собачьей едой, что кусочки разлетались по всей миске? Что стыдного в том, чтобы сказать человеку, причем хорошему человеку, о совершенной ошибке? Ну конечно, она не совершала ошибку. Она собиралась соврать ему. Потому что она не могла придумать, как объяснить то, что с ней произошло, не могла разделить с ним свои чувства, передать всю истинность и правоту. Кроме того, она понимала, что, возможно, сходит с ума, но если это так, она не хотела делиться этим с прекрасным человеком. Когда телефон зазвонил в доме Катура Рамси, хотя было уже около семи, она надеялась, что ей придется только оставить сообщение, но тут появилось его лицо. Это не была запись. — Рамси, — представился он и прищурился, вглядываясь в темный экран — Ольга не подключила визуальный канал со своей стороны. — Чем могу быть полезен? — Мистер Рамси? Это Ольга Пирофски. — Мисс Пирофски! — Он был искренне рад. — Я очень рад, что вы позвонили, я хотел позвонить вам днем, но забегался. У меня несколько интересных новых разработок, и я хотел их с вами обсудить. — Он заколебался. — Вообще-то я хотел просмотреть их с вами лично, в наши дни никогда не знаешь, кто может тебя подслушивать. Она только открыла рот, как он быстро продолжил: — Не беспокойтесь. Я сам к вам приду. Мне полезно пройтись, я провожу всю жизнь за письменным столом. Когда вы будете дома? Она пыталась отгадать, какие у него новости, и на минуту заколебалась. «Не будь нюней, Ольга. Ты прошла через многое, и ты прекрасно знаешь, как быть сильной». — Это… это лишнее. — Она глубоко вздохнула. — Я… я собираюсь сделать перерыв. Врать нехорошо, адвокаты, как и полицейские, легко распознают ложь, так ведь? — У меня обнаружились проблемы со здоровьем, и мне нужно избегать волнений. Поэтому, я думаю, нам не следует больше разговаривать. Вот так. У нее словно камень с души свалился, тот камень, что она носила с самого утра. Рамси явно удивился: — Но… вы узнали что-то плохое? О вашем здоровье? — Просто не хочу больше об этом говорить. Она чувствовала себя настоящим чудовищем. Рамси был очень мил с ней, чего нельзя было ожидать от адвоката, но ее ждали более важные дела, хотя она еще не знала какие. Не за чем вовлекать других людей, особенно такого достойного и рассудительного, как Катур Рамси. Пока он мучительно пытался придумать, как вежливо спросить, что с ней такое, Ольга заявила: — Мне больше нечего сказать, — и прервала связь. Она презирала себя за то, что потом расплакалась, а она не плакала, даже когда ее одолевала самая сильная боль. Она удивилась, что чувствует себя такой одинокой и испуганной. Она прощалась, но не знала, куда идет. Миша положил лапы ей на колени, приплясывая на своих крошечных задних лапках, пытаясь дотянуться и слизнуть слезы. Дворник Сэндифер узнал о Джонни от врача, который работал в Фивербрукской больнице до ее продажи. Дворник столкнулся с этим врачом в торговом центре, и во время их разговора о старых временах тот упомянул, что парень, который называл себя Джоном Дредом, умер. У Каллиопы создалось впечатление; что люди говорят о Дреде как об очень злобной собаке, терроризирующей округу. Каллиопа и Стэн еще не дошли до машины, которая стояла в гараже больницы, а Каллиопа уже вычислила того врача, что сейчас был на пенсии. Тот согласился с ними встретиться. Когда они поднимались по эстакаде на шоссе, Стэн слегка откинул спинку сиденья. — Мне крайне неприятно это говорить, Скоурос, но думаю, ты права. Не пойми меня превратно, тем более что дело это очень старое и дрянное, и мы просто зря теряем время, но кто-то в этой больнице постарался, чтобы все записи о мальчишке исчезли. Надо сказать, они даже не позаботились сделать это чисто. Я не нашел ни одного дела, где было бы так маю записей, разве что у только поступивших. — Но зачем понадобилось изымать эти записи? Может, он убил кого-нибудь после выхода отсюда? — Каллиопа бросила сердитый взгляд в зеркало заднего обзора. Несколько машин застряли на выездной дороге из-за них и явно не были рады такому обстоятельству. — Но это бессмысленно. Половина пациентов больницы кого-то убили или пытались. К. тому же больница не обещает чудесного исцеления. — Ставлю пятьдесят долларов, что мы этого не узнаем. — Он наклонился вперед и начал крутить настройку приемника. Каллиопа приняла вызов, но больше из духа противоречия, она не верила в удачу. Они встретились с доктором Юпитером Даннеем в ресторане, принадлежащем сети круглосуточных кричаще оформленных заведений под названием «Бонди Бейби». Отделано местечко было с претензией и очень ярко. Всю середину зала занимала огромная голограмма океана с серфингистами. (Предлагалось обедать даже по пояс в воде, если вы хотели, но из-за шума прибоя было трудно разговаривать.) Доктор Данией выглядел на семьдесят пять — худой, с явным пристрастием к аккуратности, хотя старомодный галстук придавал его внешности эксцентричность. Он улыбнулся детективам, когда они подошли к ярко-оранжевому столику. — Надеюсь, вам здесь понравится, — сказал он. — Моя квартирная хозяйка вообразит бог знает что, если узнает, что ко мне пришли полицейские. К тому же у них большие скидки на ужин, а сейчас как раз подходящее время. Каллиопа представилась и представила Стэна, потом заказала чай со льдом. Она обратила внимание на удивительно мрачную официантку с татуировкой во всю щеку, от глаза до рта, по ее виду можно было предположить, что она прожила на улице большую часть своей жизни. Девица вызывающе посмотрела на Каллиопу. Когда Скоурос вернулась к разговору, доктор Данией заканчивал свою автобиографию: — …Итак, уйдя из Фивербрука, я занялся частной практикой, но, если честно, мне было поздновато начинать. — Вы ведь знали Джона Вулгару? Она снова отвлеклась, на этот раз на голограмму, где серфингиста накрыло огромной волной. Ольге очень не нравилось место. Ну почему люди боятся пойти куда-нибудь и поговорить? — Ну конечно. Он был для меня испытанием. — В самом деле? Но ничто на это не указывает — в его досье почти пусто. Доктор Данией замахал руками: — Вы просто не знаете подобных корпораций — они не станут хранить то, что им не нужно. Я думаю, что, когда больницу купили, стерли множество файлов. — Возможно, если они считали его мертвым. Появилась официантка, со стуком поставила на стол напитки и неспешно отправилась дальше. Каллиопа мужественно пыталась не обращать на нее внимания, она смотрела поверх своего стакана на Даннея. — А вы утверждали, что он умер. Старик широко улыбнулся, демонстрируя прекрасные зубы. — Я не утверждал. Я не осматривал тело, ничего такого. Нет, конечно. Но когда я хотел разузнать, мне так сказали. По документам, представленным отделом по несовершеннолетним, он умер. Это случилось, дай бог вспомнить, год-два после его выхода из больницы. Каллиопа подумала, что нужно проверить, какие именно документы имеются в виду. — Почему вам захотелось разузнать? Тем более что вы уже занимались частной практикой. — Почему? — Он посмотрел на Стэна Чана, будто предлагая тому ответить на вопрос Каллиопы. Стэн ответил ничего не выражающим взглядом. — Потому что парень был необычный, наверное. У меня было чувство, что я открыл новый вид животного. Вы, возможно, сдадите его в зоологическое общество, но время от времени будете приходить, чтобы посмотреть на чудо природы. — Объясните, пожалуйста. — Она положила полпакетика сахара в чай, потом решила предаться излишествам и высыпала остальное. Доктор Данней поморгал глазами. Он затруднялся с ответом. — Ну, в общем… Я многое повидал, работая в больнице, детектив. Большинство детей, которых я лечил, — и не забывайте, это дети с серьезными проблемами — делились на две категории. Некоторых из них раздавила жестокость воспитателей, и они никогда не будут нормальными членами общества. У них отсутствовали главные компоненты личности. Вторая категория — те, чье детство было чуть менее мучительным или они были крепче или умнее. У этих был шанс в жизни. Они, по крайней мере теоретически, могли жить нормальной жизнью, хотя мало кому из них такое удавалось. — А Джон Вулгару подходил к одной из этих категорий? — Нет, он не вписывался ни в одну. Это меня и заинтересовало. Ему выпало самое ужасное детство, какое можно вообразить, детектив. Мать была проституткой, психически неуравновешенная, наркоманка и пьяница. У нее были грубые, жестокие клиенты, которые мучили мальчишку. Он рано попал в исправительные учреждения. Там его били и насиловали, Создались все условия для самой дикой социопатии. Но в нем было еще кое-что. Он был умен, видит бог, очень умен. — Принесли ужин, но доктор долго к нему не притрагивался. — Джон легко прошел все стандартные тесты на умственные способности, которые я давал ему, и хотя он не все понимал, но умел прекрасно контролировать поведение людей. Обычно социопатическая личность понимает людей настолько, что может ими манипулировать, но у Джона было что-то большее, что я бы назвал умением сопереживать, однако это идет вразрез с социопатией — это абсолютное противоречие. Я полагаю, это было одно из проявлений его ума. — Сэндифер, садовник, сказал, что он был ужасен. — Да, был! Даже когда Джон решал задачки на логику, которые я давал ему, он делал это не потому, что ему нравилось или он хотел произвести на меня впечатление. Он решал задачки потому, что мог это делать. Вы понимаете, что я имею в виду? Это как у художника или вундеркинда в математике — ему были нужны демонстрации. — И что же здесь страшного? — Каллиопа строго посмотрела на Стэна, который начал строить на столе маленький домик из зубочисток. — Потому что ему было наплевать на всех и вся. Ну, не совсем так, но я скоро к этому вернусь. Джон Вулгару никогда никого не любил. Когда же он снисходил до каких-то чувств, это чувство было — полное презрение. К тому же у него была отменная реакция, как у спортсмена, хотя он не был развит физически. Он обычно смотрел на меня через стол, и я чувствовал, что, если ему вздумается, он сломает мне шею прежде, чем я смогу пошевелиться. Единственное, что его останавливало, — это неприятные последствия — наказание, потеря привилегий, — а я ведь не сделал ему ничего плохого. Но сидеть напротив человека, у которого мозги острее и быстрее твоих собственных, да еще зная, что ему может заблагорассудиться убить тебя, а он знает, что ты знаешь, и его это забавляет, — это не похоже на работу с человеческим существом, даже нездоровым, к каким я привык. Это было похоже на изучение хищника-пришельца. У Каллиопы снова участился пульс. Это должен быть убийца Полли. На самом ли деле он умер? Ради благополучия общества ей следовало на это надеяться, хотя дело будет трудно закрыть и удовлетворения от проделанной работы тут не получишь. — Вы все это записывали в досье? — спросила она. — Да, конечно. Но большая часть записей находится в досье в больнице, возможно, что-то есть в моем личном архиве дома. — Мы были бы вам очень признательны, если бы вы смогли посмотреть. У нее появилось чувство, что это — прорыв, хотя она не поняла почему. Кому-то удалось потерять все записи о Джоне Вулгару, даже если это была случайность, стоило попытаться на них взглянуть. — Просто из любопытства — он проявлял интерес к мифологии? К местным легендам? Доктор Данией сощурил глаза и хихикнул, но невесело: — Странно, что вы об этом спросили. Угрюмая официантка швырнула на стол старомодный поднос с их счетом. Старик молча начал хлопать по карманам, потом с трудом вытащил бумажник. — Наверное, мне следует сходить домой, — сказал он. — В том случае, если вы хотите посмотреть записи. Он открыл бумажник и изучил его содержимое. Каллиопа поняла намек. — Позвольте, мы заплатим, доктор. Мы очень благодарны вам за помощь. Эти деньги ей не вернут, так что она платила своими. Каллиопа посмотрела на Стэна, но шансы на то, что он заплатит часть, были ничтожны. — Мило, очень мило. — Доктор Данией махнул официантке и заказал десерт и кофе. Когда официантка прекратила вращать глазами, выражая недовольство, что ей помешали, и отошла, старик откинулся на стуле и расплылся в улыбке. — В самом деле очень мило. Так на чем я остановился? — На местных мифах. — Ах да. Вы сказали «интересовался». Нет, он ими не интересовался. Он считал их пустой тратой времени. Каллиопе пришлось приложить усилие, чтобы не показать разочарование. Она ожидала, что Данней вытащит последнего кролика из мешка, но внутри оказалась только подкладка. — Причина в том, что его мать говорила об этом без конца. Так он мне сказал по крайней мере. Ее мать — его бабушка, которую он никогда не видел, — была почтенной старушкой и сказительницей. И хотя мать Вулгару сбежала из дома в Карнс, она не забыла старых сказок. Он разозлился, когда я его спросил про сказки. Они ассоциировались у него с матерью. И я перестал спрашивать. Каллиопа придвинулась к доктору. Все-таки есть! Она знала, что обнаружит что-нибудь. В этот момент она была готова спорить на что угодно, что обнаружила убийцу Полли Мерапануи. — Я уже говорил, что Джону было наплевать на все и всех, — продолжил старик. — Но это не совсем так. Отрицательные эмоции — тоже эмоции, а он ненавидел мать. Думаю, если бы она была жива, он бы убил ее, но она умерла, когда он был еще маленьким и жил в приемной семье. Передозировка наркотика. Неудивительно. Он звал ее «сказочная ведьма». Голографическая волна разбилась неподалеку, рассыпая призрачные брызги по соседнему столу. Стэн резко наклонился, прикрывая свою конструкцию из зубочисток. Он скорчил рожу и сгреб зубочистки в кучку, ставшую похожей на разбросанные кости после пиршества каннибалов. |
||
|