"№10 2005" - читать интересную книгу автора (Журнал "Если")

СЮ3ЕТТ XЕЙДЕН ЭЛДЖИН МОЯ ЗЛАТАЯ ГОРДОСТЬ, ЧЕСТЬ И СЛАВА

На это великолепие стоило посмотреть. Однако Окка его ненавидела! И рада была бы смириться, но не могла, поэтому и чувствовала себя отвратительно пришибленной. Во всех направлениях, насколько хватало взора, вздымались башни Златой, сверкая россыпями бликов. «Во всех направлениях» — это на Златой означало несколько больше, чем на Земле, потому что абсолютно все строения были совершенно прозрачны: стены, полы, потолки, балки, арматура, до мельчайшей детали. Если какая конструкция на этой планете вдруг и обеспечивала клочок уединения, то, скорее всего, она была тщательно засекречена. Насколько Окка знала, ничего подобного здесь просто не существовало. С того места, где она ожидала своего мужа, она могла видеть сквозь шестьдесят шесть этажей нижней части здания и на девять этажей вверх и сквозь все стены вокруг — неизвестно на сколько километров. А когда на город опускалась тьма, вид становился просто сногсшибательным. Ужасно внушительным. И для нее — всегда кошмарным.

Многие люди, обычные люди, пребывали в уверенности, что концепция города-планеты — полный бред. Ну, разве что неплохая идейка для дилетантского научно-фантастического рассказика. Златая доказывала обратное. Кроме участков, занятых водными массивами или другими естественными преградами вроде гигантского ущелья, огромной горы да редких «уголков природы», буквально впаянных в плексиглас и предназначенных исключительно для осмотра, единственный город с непроизносимым названием полностью покрывал планету Златая. Это сделало возможным именовать его просто Город, наплевав на настоящее имя.

«Ты привыкнешь и через пару недель перестанешь замечать окружающий пейзаж», — говорили Окке вашингтонские начальники. И ошиблись: как только они с Юри прибыли на Златую, она испытала ужасное потрясение и пребывала в этом кошмаре все семь месяцев. Конечно, она старалась выбросить глупости из головы и даже немного преуспела, но все-таки… это по-прежнему страшно! Когда девушка смотрела вниз, ей совсем не казалось, что бесконечно простирающаяся структура уверенно поддерживает ее. Нет, Окка буквально ощущала: и она, и остальные — сидящие, лежащие, бредущие или бегущие по своим неотложным делам — болтались без руля и без ветрил в чудовищной, сверкающей огнями пустоте. Юри считал, что подобное не может не понравиться. «Завидую тебе, — сказал он как-то, когда Окка пожаловалась. — Как бы мне хотелось, чтобы ты как-нибудь поделилась со мной этим ощущением!»

Девушка закрыла глаза, чтобы хоть на время избавиться от навязчивого кошмара, и не увидела, как Юри прошел через здание, через дверь и тихонько прикоснулся к ее руке. Окка вздрогнула от неожиданности.

— Прости, милая, — сказал он, когда она открыла глаза. — Я задержался.

— Немудрено, — мягко ответила она. — Я думала, ты придешь еще позже. Скажи, насколько гнусно это было?

Юри поднял голову. Его лицо осунулось, под глазами темнели круги, на правой щеке подергивалась жилка. Окка ответила твердым взглядом, уверенная, что выглядит примерно так же.

«Парочка жалких лингвистов, — подумала она. — Во всех смыслах каждого из этих слов».

— Ужасно гнусно, Окка, — медленно произнес он, его голос звучал резко, напряженно и очень, очень устало. — Все, как обычно: вопросы, претензии… И «когда наконец можно ожидать хоть какую-нибудь полезную информацию?», и «что это за оперативная лингвистическая работа в течение семи месяцев с абсолютным нулем информации?», и «где пробный словарь или хотя бы разговорник?», и «как можно было до сих пор не сделать даже списка основных слов и выражений?», и в курсе ли мы, что будущее всемогущей Корпорации Лингвистов Земли находится в наших руках, что честь человеческой расы висит на волоске, что вся КОЛИЗЕМ и прогресс всего человечества зависят от нас… И тэ дэ, и тэ пэ.

— И чем мы тут вообще занимаемся?.. — процедила Окка сквозь стиснутые зубы. — И неужели нам не стыдно?..

— Именно так.

Златянские помощники землян — две мужские особи для Юри, две женские для Окки — сидели на голом полу на коленках в углу комнаты и притворялись увлеченными разговором, но на самом деле наблюдали за людьми со своей обычной бдительностью. Окка терпеть не могла окружающее пространство, но она уже вполне свыклась с компаньонами. Она в любой момент была готова броситься вниз сквозь все эти ужасные прозрачные этажи под ней, как настаивал ее мозг; в этом случае, возможно, компаньонки удержали бы ее. Они были очень высокие и очень пластичные, а три гибкие руки наводили на мысль, что в ловле различных предметов им нет равных.

Компаньоны постоянно обретались в непосредственной близости, денно и нощно опекая землян, как добрые нянюшки. Почему? А кто их знает? Может, люди вызывали у них некие внутренние покровительственные инстинкты, как младенец приковывает к себе внимание сентиментальных гуманоидов. А может, златяне высчитали, сколько стоит содержание члена КОЛИЗЕМ на планете и не желали рисковать потерей такой дорогой вещицы, как лингвист. Может, златяне их холили и лелеяли, потому что планировали в один не слишком прекрасный день слопать их до последней косточки. Окка, конечно, так не думала, но что она знает о местной культуре, чтобы быть уверенной на все сто? Кто знает, что происходит в головах существ, у которых нет даже мысли об уединении, хотя бы ради эксперимента? Именно это кажется гораздо более чужим и непонятным, чем три руки, и именно к этому она и Юри были меньше всего способны адаптироваться. На всей Златой только она и Юри имели для уединения звуконепроницаемые складные палатки с дополнительным мягким полом, которые можно было раскрыть и установить за пару минут.

Окка понятия не имела, видят ли компаньоны, что «нетоварный» вид и физически утомленное состояние означают наличие у землян неких проблем, но она также не знала и о том, как должен выглядеть здоровый и счастливый златянин. Помощники казались ей вполне довольными: сидя на жестком голом полу, они никогда не стремились дотянуться до какой-нибудь подушки или матрасика, которые были постоянно разбросаны вокруг. Может быть, она неправильно воспринимала и истолковывала поведение аборигенов — возможно, игнорирование мягких подстилок означало подавленность или болезнь у здешних жителей.

Если бы удалось поговорить с ними, она спросила бы их об этом. Но она не могла сказать даже «здравствуйте» или «до свидания» со стопроцентной уверенностью ни в точности смысла, ни в правильности произношения. Она даже не способна четко произнести их имена! Окка и Юри не имели никаких точных ориентиров в златянском языке, в которых были бы абсолютно уверены, кроме некоторого ассортимента звуков. Причем не полного набора звуков, которые позволили бы им наконец послать черновой анализ в штаб КОЛИЗЕМ, а лишь фонем, достаточно близких к аналогам в земных языках.

А казалось, все будет так легко и просто! Златяне появились почти по всем канонам вежливости: чтобы не стать ошеломляющим сюрпризом, предварительно, за несколько месяцев уведомили землян письмом на общеанглийском языке, давая людям время привыкнуть к мысли о визите инопланетян. Двое из экспедиции (предположительно, златянский эквивалент профессиональных лингвистов) прибыли, уже владея скромным запасом слов общеанглийского языка. Оказывается, они выучили человеческий язык, который служил средством всепланетного общения на Земле, только по наблюдениям за планетой! Все десять участников экспедиции вполне могли объясняться языком жестов, ловко используя сотню основных знаков-понятий.

Долго ли проходило наблюдение и насколько глубокими оказались исследования? Если вы человек, то от этого вопроса вам становится не по себе. Златяне были очень милы и забавны, но при этом окутаны смутной и таинственной неопределенностью. Они «немножко» осмотрели земные масс-медиа. Да еще попользовали «несколько компьютеров», неясным образом умудрившись с ними справиться. Следствием этого контакта неизбежно явилось командирование оперативной группы лингвистов-землян в гости на Златую с задачей выучить местный язык, каким бы он ни был, или же, если у них нет единого всепланетного средства общения, самый распространенный — как наиболее подходящий для межпланетной дипломатии и торговли.

Надо сказать, здешняя ситуация не имела ничего общего с первыми двумя опытами межпланетной коммуникации. Обе системы, на которые человечество случайно наткнулось, исследуя Вселенную, были совершенно иными. На одной из них существа смахивали на почти полутораметрового богомола; на другой — на разумную синюю плесень. И никого не удивило, что лингвисты из КОЛИЗЕМ не смогли определиться с их языками. Да и вообще, очень сомнительно, что это действительно языки: поведение, принятое землянами за общение, вполне могло оказаться чем-нибудь другим. Никто и не ожидал от КОЛИЗЕМ постижения родного языка жуков или грибов. Лингвисты верили, что ни один человек не сможет выучить негуманоидный язык, и написали десяток статей, объясняющих, почему это невозможно.

Златяне — совсем другое дело. Они были инопланетянами, но также определенно гуманоидами. Правда, у них целых три руки, две справа и одна слева, их тела и лица покрыты коротким белым мехом, они выше, чем многие люди, и очень гибкие, просто нечеловечески пластичные. Но их общий вид очень напоминал людей, их ладони и ступни не опушал мех, как и у человека, да и улыбались они почти как земляне.

Они просто были совсем другими в общем и целом.

К концу третьего месяца, когда Окка и Юри работали все напряженнее и напряженнее, продолжая топтаться на месте, Окка начала видеть кошмарные пророчества недалекого будущего. Ей снилось, что она сидит в конференц-зале в Вашингтоне лицом к лицу с ротой сенаторов. Девушка сидит одна за маленьким столиком, а все с любопытством рассматривают ее, вглядываясь с высоты своих мест, а потом кричат на нее дружным хором: «Вы всерьез пытаетесь убедить нас, что чужаки достаточно разумны для овладения человеческим языком, а мы, люди, слишком тупы и примитивны, чтобы выучить хотя бы одно из их наречий? И мы должны жить с этим позором? Это говорите нам вы, барышня?». Окка открывала рот, чтобы ответить, как она сожалеет и огорчена до глубины души, ведь именно так оно и есть, но в ту же секунду просыпалась в холодном поту, подскакивая на кровати.

А потом снился кошмар еще хуже: она встречалась с родителями Юри. Они оба тоже были лингвистами. Знаменитыми. Выдающимися. Юри пошел по их стопам, единственный и горячо любимый сын, никогда не делающий ошибок, но каким-то злосчастным образом замороченный и опутанный подлыми сетями Окки, из брака с которой ничего хорошего, естественно, не получится.

Девушка прекрасно понимала, что Юри и четверо компаньонов внимательно смотрят на нее, и улыбнулась обнадеживающей профессиональной улыбкой, которую каждый лингвист КОЛИЗЕМ тренировался выдавать по первому требованию. «Я ужасно извиняюсь, — сказала она совершенно искренне, несмотря на искусственную улыбку, потому что вряд ли Юри в данный момент обрадовался бы жене со съехавшей крышей. — День был долгим. Кажется, я просто уже засыпаю».

Одна компаньонка улыбнулась ей в ответ и подалась вперед, жестами изображая символы ЕДА и ВОПРОС; златяне легче, чем земляне, овладевали языком мимических знаков благодаря большему количеству конечностей. Окка согласилась, Юри последовал ее примеру, и пальцы помощницы метнулись к компьютеру, висящему на шее, посылая заказ, который принесет их обед в специальную нишу в стене. Для Окки и Юри это означало две пачки пищевого рациона КОЛИЗЕМ из годового запаса, который они привезли с собой. Для четверых аборигенов — четыре диска с неизвестной дымящейся смесью, которая походила немного на вареные зерна, немного на овощи. Будет и что попить: по бутылочке воды и вина с Земли и почти такие же емкости неких златянских жидкостей, столь же таинственных, как и еда. К комнатному «пищепорту» блюда поступают в прозрачных контейнерах, которые сохраняют их температуру, вкусовые качества и питательные свойства до самого конца пути через все здание.

Окка вспомнила, как в первый раз попыталась узнать название какого-то овоща. Это был их второй вечер на планете. Портативные компьютеры, оснащенные сонорвходом, проделывали большую часть механической оперативной работы лингвиста: не надо делать заметок, можно просто слушать, спрашивать, отвечать и сопоставлять, твердо зная, что компьютер запишет непрерывный поток речи и сопутствующую ей жестикуляцию. Окка показала символы понятий ЧТО и ВОПРОС и указала на маленькую круглую красную штучку на тарелке компаньона.

«Аха-скрежет тормозов», — ответил помощник.

«Ахд?» — повторила она, проверяя произношение.

Жест ДА и «Ахл-мяукающий звук».

«Ахл?» — снова проверила она.

Жест ДА от компаньона и «Арл-зеук бьющейся посуды».

Окка сообразила, что выбранный ею ход был совершенно неправильным, но вновь повторять и тыкать в предмет, скорее всего, было бы невежливо. Она улыбнулась, просигналила СПАСИБО и оставила эту тему. На следующий день она обратилась по местному устройству связи к одному из златян-лингвистов, который говорил на общеанглийском.

«Интересно, почему их только двое? — думала Окка. — Почему не собираются группы по изучению языка землян? Может, общеанглийский кажется им слишком примитивным, чтобы тратить на него время? Или изучение инопланетного языка преступает религиозные табу, а если и дозволяется, то исключительно по специальному разрешению златянского эквивалента церкви? Или аборигены в большинстве своем не способны выучить столь сложный язык, а эти двое, посланные на Землю, оказались просто феноменами?»

— У меня проблемы с одним словом, — пожаловалась Окка, описала маленький овощ и спросила его местное название.

— Алк-шум вентилятора.

— Алк?

— Да. Ахл.

— Повторите, пожалуйста, еще раз.

— Конечно. Ax-краткое мяуканье.

Что-то вроде этого бывало на оперативной работе на Земле. Иногда слово произносилось «ба», а иногда «ва». Слышишь «ба», проверяешь: «Ба?» и получаешь в ответ: «Да. Ва». Это означает, что два очень похожих звука В и Б в этом языке едины, и лингвист достаточно быстро мирится с этим. Но никогда не бывало такой ситуации, когда звук иногда звучал как Д, иногда как Л, а иногда как звук разбитой чашки или мяуканья кошки. Никогда еще не бывало, чтобы два лингвиста, одновременно слушающие одно слово, воспринимали его по-разному: один слышит Б, другой слышит «мяу» одновременно. Такого просто не может быть. Устная речь является определенным набором звуков, и человеческий мозг улавливает их, распознает, сравнивает и тщательно сортирует. Может, у местного языка нет определенного набора звуков?

— Но это же точно язык общения, — убеждал Юри и жену, и вашингтонское начальство. — Мы видим, что они на нем именно общаются. Постоянно. Безо всяких сомнений. Те двое, которые говорят по-нашему, утверждают, что это именно язык.

— А может быть, они нас обманывают? — однажды спросила Окка.

Юри уставился на нее.

— Нет, — раздраженно сказал он. — Конечно, нет. Только ты могла предположить что-то в этом роде! — Но потом улыбнулся, нежно погладил ее щеку и сказал: — И это одна из причин, почему тебя послали вместе со мной.

— Думаешь, основной причиной были не мои выдающиеся способности к математическому анализу и абстрактной логике?

— Нет, милая. Ни то, ни другое.

И правда. Подобными талантами обладал и Юри. Сила Окки была в ее способности добраться из пункта «А» в пункт «Я» тропами, которых другие лингвисты решительно избегали, в основном из-за невозможности внятно объяснить их суть, а также из-за недостатка требуемой усидчивости и кропотливости. Тем не менее нетрадиционные пути обычно приводили Окку к нужному результату.

Обычно. Но не сейчас. На этот раз родители Юри оказались правы. Они обратились в КОЛИЗЕМ с просьбой послать еще одного теоретика вместе с Юри и Оккой, «чтобы обеспечить необходимый баланс, потому что это страшно важно». Они сделали это обращение прямо в присутствии Окки, без малейших колебаний. Это было рационально и корректно; чувства Окки ничего не значили в деле, когда на карту поставлена честь всего человечества.

КОЛИЗЕМ отказалась послать третьего лингвиста. На решение повлияли не чувства женщины, а деньги корпорации.

— Каждый год нам урезают бюджет, — сказал шеф. — В конце концов, мы только и делаем, что беседуем, верно? Насколько важным это может оказаться? Выбить финансирование, чтобы послать команду даже из двух человек, было чертовски непросто, и если хотите знать, я все еще продолжаю практику базарной торговки здесь, в Вашингтоне. Трое — это совершенно немыслимо.

— Тогда отправьте Юри и другого лингвиста-теоретика, — немедленно отреагировала свекровь Окки.

— Нет, поедет Окка. Это лучшая наша команда, они великолепно работают вдвоем. Они раскололи такие языки, которые никто даже не брался анализировать. Они это сделают!

Они это сделают! Было горько даже мысленно повторить это. «Лучшая команда» не справилась, а когда прикажут вернуться на Землю, будет дискредитирована не только Окка — она уже как-то свыклась с этой мыслью, — но и Юри. Талантливый человек последовал семейной традиции и стал лингвистом, а теперь предмет вечной гордости родителей будет — из-за глупой жены, разумеется — опозорен. Вот так оскорбленные предки увидят сложившуюся ситуацию… И никогда не простят Окку. И возможно, Юри тоже никогда не простит ее. В их семье никогда не было плохого лингвиста, а традиция насчитывает уже четыре поколения.

Это непременно язык. Поэтому должен быть набор звуков. И я должна найти их.

Эти три четких утверждения постоянно стучали в голове Окки, в такт биению сердца.

Но главным для девушки была не дискредитация в корпорации, а непреклонная ненависть свекра и свекрови, ставящая под угрозу совместную жизнь с любимым супругом. Она знала, что Юри на подобную постановку вопроса отреагирует примерно так: «И ты можешь думать о себе в сложившейся ситуации?! Мы не способны выучить златянский, даже прокорпев месяцы! И это мы, лучшая команда лингвистов КОЛИЗЕМ! А златяне почти в совершенстве выучили один из наших, и безо всякого погружения в среду! Им потребовалось всего-навсего слушать наше общение по своим коммуникационным приборам, или какие там прибамбасы они используют. Как человечеству жить с этим дальше?».

Должна же тут быть какая-то система. И я обязана ее выстроить!

Иногда Окка ловила себя на странной мысли: она жаждет, чтобы поверхность под ней вдруг исчезла и позволила падать сквозь здание, мимо удивленно глазеющих со всех этажей златян, лететь навстречу своей смерти. Девушка старалась поглубже упрятать это желание, но случалось так, что оно ни с того ни с сего на минутку возникало вновь, а бывали времена, когда и не на минутку. Вот и сейчас ощущение страха не проходило. Как она переживет грядущие события? Наверняка ей будет ужасно тяжело. Где найти силы измученной душе?..

На следующий день предстояло возвращение домой, на Землю. Там ждали справедливые требования, а невозможность их выполнения вводила Окку в ступор. Она была беспомощна, совершенно неспособна встретиться с руководством КОЛИЗЕМ лицом к лицу. Весь вечер она находилась в оцепенении, пытаясь настроить себя на сопротивление едким замечаниям, собрать остатки воли в кулак, как она обычно делала перед заседаниями корпорации. Юри намеревался провести последний вечер, а то и всю ночь за компьютером, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то не замеченную раньше мелочь, которая могла бы оказаться ключом. У Окки же больше не осталось ни надежд, ни чаяний; она так устала и настолько пала духом, что даже не смогла бы логически связать пару мыслей.

«Сдаюсь, — подумала она. — Тут больше нечего делать, так зачем продолжать бесполезные поиски? Мы уже доказали нашу несостоятельность. Поиграю-ка я лучше на гитаре, в этом по крайней мере есть смысл».

Разумеется, столь смелые речи Окка вела лишь мысленно, исключительно для самоутешения. Никакого рационального аргумента в пользу музицирования, естественно, не имелось. Просто-напросто она сдалась. Она была раздавлена поражением, презирала себя за слабость, и ядовитый коктейль мыслей и чувств лишал ее возможности заснуть. Вот поэтому она поиграет на гитаре.

Девушка села на пол, бережно вынула из футляра маленькую гитару, настроила давно не используемый инструмент и сыграла простенькую детскую песенку. Знакомая мелодия не заглушила глубокой печали. Тогда Окка открыла папку с новыми пьесами, решив разобрать сложную мелодию, — возможно, это отвлечет ее от досадных размышлений, — и для удобства пристроила нотный лист на уровне глаз.

Пьеса называлась «Космический карнавал». Кажется, ее будет трудно сыграть. Размер пять шестых… Какой урод пишет на пять шестых? А эти паузы! Окка, сердито нахмурив брови, смотрела на страницу, испещренную безобразными значками пауз. Ну зачем писать музыку с такой кошмарной кучей пауз?

Куча пауз…

Она уставилась на страницу, затаив дыхание.

Паузы!

Окка прыгнула из пункта «А» в пункт «Я».

Девушка стремительно поднялась, уронила гитару и, не озаботившись судьбой инструмента, бегом бросилась к мужу. А стоило Юри обернуться к ней со словами, что ему надо продолжать работать, умоляя не сбивать его с мысли, когда время так дорого, она подошла к нему вплотную и закрыла обеими руками его рот.

— Тихо! — резко сказала она. — Молчи!

Его глаза удивленно расширились, и она убрала руки.

— Извини, Юри, — мягко поправилась Окка. — Я имела в виду, пожалуйста, ничего не говори. Пожалуйста, послушай меня! Юри, мне кажется, я знаю, что делать!..

Объяснение с сенаторами прошло гораздо проще, чем с родителями Юри. Государственные мужи почти не перебивали ее, выражались достаточно корректно и порой высказывали справедливое одобрение. Свекровь же злобилась:

— А не приходила ли тебе в голову светлая мысль, девочка, что будет гораздо достойнее признать: эту задачку разрешил именно Юри?

— Или хотя бы сказать, — чуть уступил свекор, — что вы справились с проблемой вместе?

Потомственные лингвисты никогда не простят Окке подобной уверенной самостоятельности. Если очень повезет, по крайней мере ее простит сам Юри — он твердил, что не возражает против ее личной заслуги, подчеркивал значение научной точности и профессиональной этики, уверял в правильности ее поступка. Сенаторы, по сравнению с семьей, слушали почти уважительно.

— Проблема в том, — Окка, старалась говорить как можно проще, — что все люди разговаривают на языках, состоящих из гласных и согласных звуков. Ничего другого нет.[22] Можно многое сделать с гласными и согласными, но это все, с чем можно работать. Златянский язык, — мы назвали его Моль, потому что в оригинальном названии есть похожее звукосочетание, — тоже содержит гласные и согласные. Но в нем имеется еще и нечто, не являющееся частью человеческого языка. Когда человеческий мозг слышит элемент этого ЧЕГО-ТО, он отчаянно пытается классифицировать его по своим стандартам, поэтому лингвист слышит что-то другое, не похожее на привычные звуки, и каждый раз по-иному.

Ближайший к ней сенатор нахмурил брови и потер ладошкой лоб.

— Не понял, профессор, — сказал он, заглушая Окку. — Все звуки, о которых вы говорите — битые тарелки, мяуканье и так далее, — у нас на Земле они есть, верно? Но мы знаем, что это просто шум. Почему же мы не слышим четко каждый из подобных шумов в этом, как его, Моле? Почему всегда по-разному? Мы же способны это слышать! Не могу понять!

— А вот в этом и заключается суть, — ответила Окка. — Человеческие существа «заточены» для человеческих языков. Наш мозг на нейронном уровне может распознавать только определенные звуки и образы, а также их многочисленные комбинации, то есть различные языки. Он не в состоянии ни представить ничего принципиально иного, ни распознать, ни правильно квалифицировать. Вокруг нас целая вселенная звуков, как вы правильно отметили. Столкнувшись с местными данными, мы разделили звуки на языковые и неязыковые. Следующим этапом мы поделили языковые звуки на гласные и согласные, но совершенно не можем представить наличие здесь чего-то еще, что является частью языка. Для златян оно есть, это неизвестное нечто, а мы даже не имеем о нем представления.

Но если бы вопрос был только в этом! — продолжала она. — Мы столкнулись разом с двумя проблемами, которые к тому же взаимодействуют в языке, а для нас накладываются друг на друга. Как вы знаете, и на Земле нет двух носителей языка, которые произносили бы звуки совершенно идентично. Но человек способен понять даже дефектную речь собеседника, если знает контекст разговора. Мы же в общении со златянами не обладали базовым количеством понятий и к тому же имели дело с абсолютно иным артикуляционным аппаратом, и потому каждое слово звучало для нас в устах последующего собеседника как новое. Представьте, что вы пытаетесь изучить экзотический язык на слух в логопедическом кабинете с пациентами, но без врача — эффект будет тот же.

— А вторая проблема — это ваше «нечто»? — все-таки сумел вклиниться в ее речь сенатор.

— Совершенно верно. Это неязыковое сочетание звуков, воспринимаемое нами как шум, которое несет для златян какую-то смысловую нагрузку.

— Какую же?

— Пока мы этого не знаем, пока мы убедились лишь в том, что эти шумы повторяемы — в широком для нашего слухового аппарата диапазоне. То, что мы идентифицируем чаще всего, как звук бьющегося стекла, скрежет, кошачье мяуканье, присутствует в качестве дополнения ко многим лексическим единицам, но главное, что это сочетание звуков регулярно… Здесь может быть все, что угодно. Возможно, мяуканье переводит слово в бытовой пласт языка, а хруст стекла — в официальную лексику. Быть может, один «шум» вводит категорию времени — допустим, гнилой фрукт, древний дом, давнишнее событие, а другой «шум» предполагает оценку данного понятия носителем языка: нравится — не нравится, хочу — не хочу… Для нас же проблемой оказалось то, что подобное сложное звукосочетание меняет в произношении либо одну, либо две последние фонемы — как в славянских языках существует правило «озвончения-оглушения» согласных в зависимости от позиции в слове, или правило их «твердости-мягкости» в европейских языках, или редуцирование гласных… Кстати, гласные в златянском остаются почти неизменными, с поправкой на индивидуальные особенности произношения, что и позволило понять логику их языка.

— Но если все обстоит именно так, как вы говорите, — задумчиво произнес сенатор, — то мы никогда не сумеем понять их. То есть все общение будет на земном, а их язык окажется нам недоступен.

— Почему же? Теперь, когда мы знаем, что у них есть и гласные, и согласные, составляющие основу речи, мы с помощью компьютера сумеем вычленить базовые параметры этих звуков или фонем — просто для этого нам нужны не два носителя языка, а сто, триста или пятьсот.

— Допустим… но мы ведь все равно не поймем, что значит их «шум».

— А мы спросим!

— Как это? — удивился сенатор.

— На данном этапе это не важно! Язык, конечно, сложный, но его проблемы, когда их поймешь, решаются достаточно просто. В музыке, например, если часть мелодии — тишина, мы используем символ «пауза», чтобы это записать. Я смотрела музыкальную пьесу, полную таких значков, и вдруг поняла, что рисунок мелодии можно понять, даже если полностью убрать паузы. Так и с Молем: мы бились над тем, как разобраться в звукосочетаниях, а их можно попросту игнорировать! Мы получаем стержневое значение слова, и этого будет вполне достаточно.

— Но мы ведь никогда не сумеем произносить их слова и уж тем более, как вы выразились, звукосочетания! — воскликнул сенатор.

— Не все так печально: можно найти уникумов, которые на это способны… А нужно ли это? Наша новая акустическая программа для портативного компьютера улавливает Моль, а затем печатает транскрипцию фразы и перевод. В очень скором времени она будет точнее, потому что мы уже работаем с грамматикой.

— А если вы хотите что-нибудь сказать златянам на Моле?

— Без проблем. Вы говорите на общеанглийском, компьютер-переводчик выводит транскрипцию на Моле, и вы показываете готовый текст златянам. Значки «пауз» заменяются компьютерными «решеточками». Ведь каждый из нас, носителей английского языка, может с легкостью прочесть текст с пропусками букв или, скажем, с заляпанного каплями кофе листа. Вот и златяне свободно прочтут фразы на родном языке, даже если в нем полно «решеточек». Несовершенно, не слишком элегантно, конечно, но это работает.

— Уверены?

— Абсолютно, сенатор.

— И мы никогда не сможем говорить на нем? Даже если КОЛИЗЕМ получит достаточные ассигнования, чтобы нанять больше лингвистов для работы?

— Человеческий мозг не может воспринимать и воспроизводить эти шумы, сенатор. Ну и что? У меня и руки всего две, а не три, но я вовсе не переживаю по этому поводу. Разные гуманоидные расы имеют свои особенности — так и должно быть.

Члены комиссии задумались — Окка буквально видела, как они постепенно приходят к некоему логическому выводу. И чтобы не допустить озвучивания нежелательного вердикта, девушка решилась и заговорила:

— Тем не менее дополнительное финансирование необходимо, — солгала она, — нам нужно привлечь больше лингвистов для работы над новым языком. Чем больше мы узнаем о структуре этого средства общения, тем вероятнее эффективность изучения и положительный результат в работе с лингвистическими структурами других планет, где обнаружится жизнь. И мы не будем выглядеть баранами перед новыми воротами, а сможем ярко демонстрировать блеск человеческого разума!

Она намеренно лгала. Вряд ли хоть что-то, извлеченное из необъятного моря информации о языке златян, пригодится в работе со следующим инопланетным гуманодиным языком. Выражение лица девушки было спокойным и уверенным — решалось будущее лингвистики Земли.

Маленькая ложь — пункт «А». Окка не знала, каким будет пункт «Я», но была уверена: к нему стоит стремиться.

Перевела с английского Татьяна МУРИНА