"Голубая кровь" - читать интересную книгу автора (Угрюмова Виктория, Угрюмов Олег)

5

— …Предупредить тебя, что это очень опасно. С другой стороны, не опаснее, чем оставаться в крепости во время осады. Плохонькое утешение, конечно, но другого у меня нет. — И Аддон Кай-нен виновато пожал плечами.

— Не беспокойся, таленар, — отвечал Хималь, преданно глядя на своего командира, — я все сделаю. Я доберусь до Газарры живым, я не дам себя убить, потому что с этого мгновения моя жизнь принадлежит не мне и даже не нашим могучим богам, а жителям Каина. Я не имею права не дойти.

От внимания Аддона не ускользнуло, что юноша поименовал его титулом верховного военачальника Газарры.

Хотя Баадер Айехорн назначил таленаром Тислена, но жители Каина со снисходительным презрением относились к «городским» войскам и признавали единственным предводителем главу клана Кайненов. А кого назначали на этот пост Айехорны, не имело ровным счетом никакого значения.

У дверей тихонько всхлипывала мать молодого воина, судорожно прижимая к груди наспех собранный мешок с едой.

— Не плачь, женщина, — рявкнул на нее Аддон. — Не мучь сына. Ему и так тяжело оставлять тебя в осажденной крепости, а ты еще хнычешь. Жена воина и мать воина обязаны улыбаться, провожая своих мужчин на ратный труд.

Старший Кайнен слушал себя с отвращением: и что за чушь он тут несет? Помолчал бы, дал людям проститься.

Сын старого Микхи, отец Хималя, однажды тоже взял наспех собранный женой мешок и поскакал в Газарру за подкреплением. Это было ритофо пятнадцать тому, когда воевали с Шэнном.

И спустя два дня из города пришла помощь. Триста человек. Без одного. Без того самого главного, которого с нетерпением ждали не старый тогда еще Микхи, его внук и невестка.

Это и есть война.

Когда войска уходят за победой и возвращаются с ней — такой вымечтанной, такой желанной и оплаченной страшной ценой. Потому что войско Газарры или войско Каина — это безликое существо;

У него нет ни имени, ни души, ни жены, ни детей, ни родителей.

Все это есть у каждого погибшего воина.

Войско — безжалостное существо — радостно возвращается домой, неся вместе с победой горе, печаль и смертную тоску.

Победа — это когда есть кому оплакать погибших, есть кому выть ночами от горя и есть кому с упреком смотреть в глаза предводителю: что ж ты так? Не уберег, не защитил. А ведь это ты обещал, что войска вернутся домой с победой…

— Отец, ты не видел Уну? — Вошедший Килиан улыбнулся молодому воину и похлопал его по пле-У — Посылают за подмогой? Или сам вызвался?

— Я знаю окрестные горы лучше, чем нашу крепость, — сказал Хималь. — Каждый камешек, можно сказать, в лицо. Если идти не в обход, по Равнине, и не через перевал, а напрямик, то уже через три дня буду в Газарре. И если Тислен соблаговолит поторопиться, то вам придется сдерживать варваров дней десять, не больше.

— Удержим, — уверил его Килиан. — Не впервой. Счастливого тебе пути, Хим.

— Хорошей битвы, Ки.

Молодые люди быстро переглянулись. Надо бы сказать что-то еще, но что еще скажешь? Конечно, грозный Суфадонекса может в любой день забрать воина к себе, но лучше не говорить об этом вслух, чтобы не накликать судьбу.

— Так ты видел Уну, отец? — переспросил Килиан, когда Хималь ушел в сопровождении все еще всхлипывающей матери.

— Нет, не видел. А что?

— Мне надо с ней поговорить. Все-таки последние мирные литалы. Никто не знает, когда еще выпадет свободная минутка.

Аддон нахмурился и поманил сына поближе.

— Хочешь попросить ее стать твоей женой?

— Ну-у да, — немного замялся юноша.

— Не торопись, сынок. Еще не время, поверь отцу.

— Из-за Руфа? — сразу потемнел Килиан.

— Вовсе нет. Это из-за самой Уны. Позже ты поймешь, что именно я имел в виду. А пока не требуй от нее ответа. Если хочешь, чтобы перед сражением душа твоя была спокойна, можешь просто сказать ей о том, что ты ее любишь, — это достойно мужчины и воина. А взаимных признаний не жди и замуж не зови.

— Не понимаю я тебя, отец.

— А тебе и не следует меня понимать, — жестко ответил Кайнен, — тебе следует хотя бы иногда прислушиваться к моим советам. Тогда всем будет легче: и тебе, и нашей девочке, и нам с матерью.

— Может, ты хочешь выдать ее замуж в другой лан — не унимался молодой человек. — Чтобы ни мне, ни Руфу, а какому-нибудь чужаку? Нашу кровь отдать на сторону?

— Иногда ты меня злишь, — признался отец, глядя на сына из-под сдвинутых бровей. — Если бы я хотел выдать Уну замуж за кого-нибудь достойного я так бы тебе и сказал. Но решаю не я. Пойми это упрямец. Или хотя бы постарайся понять…

— Пойду проверю доспехи еще раз, — буркнул Килиан, стараясь не поднимать глаз на отца. — Пока есть возможность. С Уной поговорю, если получится. И твой совет не забуду. — Он повернулся и вышел.

Редкий мужчина из клана Кайненов брал в жены единокровную сестру. Это не запрещалось законами Рамора, но случалось не так уж и часто. Аддон подозревал, что сын предполагает именно эту причину неявного несогласия родителей с его женитьбой на У не. Глупышка… Знал бы он, что происходит на самом деле.

Килиан нашел сестру у крепостной стены, где она помогала другим женщинам связывать сено в плотные пучки. Потом их будут поджигать и сбрасывать на головы нападающим.

— Уна, нам нужно поговорить.

— Сейчас, погоди немного.

/Как смешно и нелепо. Я хотела услышать признание в любви перед этой битвой, и мое желание сбылось. Боги любят пошутить над людьми и сделать все по своему усмотрению. Какой же у него торжественный вид… Смешной. Милый. И что теперь делать? Единственная отговорка — он мой родной брат. Ну и что с того? Но ведь не огорчать же его теперь, накануне сражения…/

Килиан нервно одернул на себе плащ, зачем-то поправил на голове сверкающий шлем, затем снял его и взял в руку. Никак не мог найти нужные слова и нужное положение. Его тело внезапно стало мешать своему владельцу. Всегда ловкое, гибкое и сильное, сейчас оно показалось неправдоподобно неуклюжим.

Молодой человек покраснел и забарабанил пальцами по начищенным доспехам.

— Что тебе, Ки?

— Давай отойдем в сторонку.

— Как хочешь. Ну, что ты хотел мне сказать, Килиан? Я тебя слушаю.

— А могла бы и не слушать, — выпалил молодой человек, разгораясь еще более ярким румянцем. — Ты же и сама все понимаешь. Я люблю тебя. Давно люблю, еще с детства. Помнишь, я дразнил тебя сетсой, ты обижалась и колотила меня, а я никому не жаловался и не признавался матери, откуда у меня синяки?

Уна звонко рассмеялась, словно горный ручеек прокатился по камешкам.

— Не смейся. Это я уже тогда любил тебя. И мечтал, чтобы ты была какой-нибудь знатной шэннской дамой, а я бы тебя украл, как отец похитил нашу маму. А потом я мечтал, чтобы тебя похитили мехолны, а я спас. Или чтобы ты сломала себе ногу где-нибудь в горах, а я нес бы тебя на руках…

— Очень мило. — Уна хохотала так, что у нее даже слезы потекли. Отсмеявшись, она приняла грозный вид. — То есть ты только и делал, что мечтал о том, чтобы со мной приключилась какая-нибудь неприятность. Хороша же твоя любовь…

— Вот ты всегда ко мне цепляешься, с самого детства! — вспылил Килиан. — Я тут распинаюсь, рассказываю, как сильно люблю, а ты издеваешься.

Если меня убьют, ты, конечно, пожалеешь о том, что была со мной неласкова, — но будет поздно.

— Не говори глупости.

— Я говорю не глупости. Я признаюсь в своих чувствах.

— Нет, глупости. — Она даже ногой притопнула у нас впереди длинная-длинная жизнь; мы выстоим в этом сражении и доживем до следующей осады, а потом переживем и ее. Мы дети Аддона Кайнена, и наше дело — охранять Южный рубеж Рамора. Помнишь, сотник? И не смей говорить о том, что ты погибнешь: я не желаю этого слышать, потому что я не желаю жить в мире, где нет тебя.

И Уна быстро сделала охранительный знак, чтобы не разгневать ревнивого Ягму, который мог наказать смертных, которые неуважительно отзывались о его царстве.

— Правда? — расцвел Килиан, который понял главное: он не безразличен У не. — Ты хочешь, чтобы я жил?

— Конечно. Я хочу, чтобы ты жил, чтобы мучил меня своими глупыми расспросами и дразнил сетсой. А я буду тебя колотить, как в детстве. И мы не скажем маме, отчего ты такой бедный, — она и сама обо всем догадывается.

Девушка поманила брата к себе, а когда он наклонился, нежно поцеловала в лоб.

— Иди займись доспехами и оружием. Пока враг у ворот, тебе нужно думать только об этом. И о твоих солдатах. — Она замялась. — Твои солдаты…; что они говорят?

— Моим эстиантам сейчас хуже всех, — вздохнул Килиан. — И я их вполне понимаю. Мы совершенно бесполезны..

— ..ну, не совершенно, но все же. В поле выходить — настоящее самоубийство, хотя, каюсь, я приставал к отцу с этой идеей: очень уж неприятно чувствовать свою беспомощность.

— В ближайшие дни на стенах Каина каждый воин, каждая пара рук будет на счету, — утешила его У на.

— Все верно, но моя конница, ты не дашь соврать, лучшая не только в Газарре, но и во всем Раморе. А в качестве воинов на крепостных стенах мы ничем не лучше и не хуже других. Каждый мой эстиант стоит пятерых, когда сидит в седле. И всего только один к одному, когда под ним нет коня

Девушка успокаивающе погладила его по щеке. Все, что он сказал, было правдой от первого и до последнего слова. Эстианты Килиана Кайнена славились на весь край, но их высокое искусство было совершенно бесполезно внутри крепости.

Уна на секунду зажмурилась, чтобы прийти в себя.

/Страшно. Так страшно, что даже нельзя говорить об этом вслух. До визга, до тошноты. И Килиану страшно — я это чувствую. И отцу, и бедной маме. Только Руф стоит словно каменное изваяние… Килиан, милый, он все-таки решился сказать мне… Лучше думать об этом, только об этом…/

Девушка ощутила внезапный приступ острой неприязни к любимому.

Действительно, непроницаемое лицо Руфа ничего не выражало. Разве что казалось в какой-то миг — он вообще не здесь и думает не о грядущем сражении, не о родных и близких, а о чем-то другом, чему в человеческом языке вообще нет названия.

От этого на душе было холодно и пусто. И в этом холоде и пустоте ворочалась бесприютная любовь, которая никак не могла найти себе места.

Она ворочалась, металась, как живое существо, но почему-то представлялась Уне черным камнем с острыми краями. Эти края ранили ее изнутри, заставляя сердце истекать кровью…