"Дракон Третьего Рейха" - читать интересную книгу автора (Угрюмова Виктория, Угрюмов Олег)

Еще какая-то глава

— Вот так подарок! Клаус, остановись, надо осмотреться.

Строение, просто обязанное быть мостом, вынырнуло из густых зарослей совершенно неожиданно. Это приятно поразило Дитриха и заставило его думать о том, что Фортуна наконец-то повернулась к ним хотя бы в профиль. После столкновения с бронированной зверушкой, которая у русских замещала вакантную должность жабки, мысль о том, чтобы переправляться вброд, с каждым часом казалась все менее привлекательной.

Он выпрямился в башне и стал придирчиво изучать открывшийся пейзаж.

— Видно что-нибудь, герр майор? — раздался в наушниках нетерпеливый голос Клауса.

— Подожди, Клаус, подожди. Сам пока не пойму.

Ганс, бдивший в прицел пушки, поделился сомнениями:

— Не нравится мне этот мост, господин майор. Лучше бы нам сюда не соваться: как-то слишком тихо и спокойно. Не люблю идиллий.

Дитриха передернуло.

— Самое интересное, — заметил Клаус, — что раз тут мост, то выше по берегу, очевидно, проходит дорога. А мы, как идиоты, продирались через заросли.

— Положим, — пробормотал Генрих себе под нос, — как идиоты мы не только через заросли пробирались, но и все остальное делали.

— Пусть идиоты, зато живые, — возразил Вальтер. — А на дороге могли нарваться на патруль или мины.

— Я готов идти в разведку, — молодцевато сообщил Клаус.

— Какую разведку?

— В ту, которую мы произведем прежде, чем атакуем этот чертов мост.

— В том-то и дело, что атаковать нам его никак нельзя, иначе до утра не доберемся на ту сторону. К этому мосту нужно относиться нежно и трепетно, как к собственной… гхм! — подавился он словом, — к самой нежной и чувствительной части себя

Вальтер возмутился

— А что же нам тогда остается вынырнуть из кустов и доверчиво спросить охрану, как проехать к мавзолею Ленина?

— Вальтер, не стоит горячиться. Кажется, этот мост ведет не совсем к Ленину.

— Жаль, — огрызнулся Треттау. — А я так мечтал посетить мавзолей. Буквально ради него приехал на восточный фронт.

— Возьмем Москву, въедем на танке на Красную площадь, и посмотришь на вечно живого Ильича, — утешил его Дитрих.

Клаус хмыкнул и спросил наивным-наивным голосом:

— А правда, господин майор, что Гитлеру после смерти тоже возведут мавзолей?

— Не знаю, Клаус, — осторожно ответил Морунген. — Фюрер буквально бессмертен, зачем ему мавзолей?

— А разве при жизни мавзолей не может пригодиться? — внезапно заинтересовался Генрих.

Когда экипаж начинал обсуждать персону фюрера или политику фатерлянда, Дитрих фон Морунген становился другим человеком и терял способность рассуждать хладнокровно и здраво. Темы эти были ему категорически неприятны, а заявить об этом вслух смело и нелицеприятно не было никакой возможности, особенно же теперь, когда дела и так обстояли из рук вон плохо. За утерю контроля над ситуацией, за то, что на ровном месте потеряли Белохатки и заблудились в трех соснах (пусть и не в трех, но все равно!), за самоуправство, проявленное с жестокого похмелья, и ввязывание в страшную авантюру с атакой высоты 6 по головке его явно не погладят. А если ко всем этим несчастьям ему припишут еще и несогласие с политикой партии и злопыхательство в адрес фюрера — тогда будет покончено не только с блестящей карьерой, но и с самим бароном фон Морунгеном. И он жестко пресек разговор:

— Генрих! Что за бред? Пора бы тебе выучить, что мавзолей — это усыпальница, а не долговременная огневая точка.

Генрих ничего не ответил драгоценному командиру, но по сердитому горловому бульканью, раздававшемуся в наушниках, стало ясно, что он не на шутку обиделся.

— А я слышал, господин Морунген, — поспешил разрядить обстановку Ганс, — что красные с тех пор, как наша авиация начала бомбить Москву, спрятали ленинский мавзолей в Сибири.

— Да, я тоже что-то такое слышал. Уверяю тебя, это очередная коммунистическая пропаганда — они на это мастера. Думают, мы откажемся от взятия Москвы и попрем в Сибирь за их святыней.

— Сибирь, — мечтательно протянул начитанный Вальтер, — Сибирь… сказочный таежный край. Там весь Советский Союз спрячется — не отыщешь. Во всех справочниках и энциклопедиях говорится, что это лучшие русские земли: золото, камни, нефть, газ. Я слышал даже, что в Сибири самородки просто руками собирать можно.

— Насчет золота не скажу — не знаю, а леса там жутко дремучие; вот уж где Ивану Сусанину позабавиться с нашим братом, так это в Сибири. — Голос майора посерьезнел. — Вранье, Вальтер, и оба мы это прекрасно понимаем. Такие басни для немецких солдат Геббельс сочиняет — нашел свое призвание и как ученый, и как литератор. Знаешь, как в японском рукопашном бою воинов учат бить не в рядом стоящего противника, а как бы сквозь него, в тыл. От этого удар получается такой силы, что способен проломить кирпичную стенку. Ну, небольшую, конечно.

— Вот это да, — восхитился Клаус, — неужели кирпичную стену?!

— Надо будет попробовать, — задумчиво прогудел Генрих.

— Попробуешь, — пообещал Морунген. — Сейчас пойдем мост проверять, вот заодно и попробуешь. Бери пулемет — и за мной. Будешь меня прикрывать. В мое отсутствие всем сидеть тихо, наготове, но никому не высовываться. Если заметите признаки врага, можно в них стрелять. Но не так сильно, чтобы от нас с Генрихом потом одни пуговицы остались.

Произнеся эту краткую, но прочувствованную речь, майор спрыгнул с танка на землю, выпрямился и, держа в руке пистолет, нырнул в прибрежные кусты. За ним последовал Генрих с пулеметом.

Убедившись, что гордость нации и краса германской науки его не слышит, Вальтер позволил себе заметить:

— Нечто странное происходит с Дитрихом. Во-первых, он таки отправился в разведку, если мне не изменяет зрение. Во-вторых, что значит — ПРИЗНАКИ врага? И как в них можно стрелять?

Они бесшумно двигались по направлению к мосту. В нескольких десятках метров от цели Морунген остановился и снова вооружился биноклем:

— Сейчас посмотрим, что это за мост.

Он всматривался так пристально, что глаза заслезились, но ничего подозрительного так и не углядел — ни шевеления, ни тени, ни силуэта. Складывалось впечатление, что все вокруг вымерло и только беспечные птицы весело чирикали, порхая с ветки на ветку высоко над головой. Птицы, кстати, также говорили в пользу отсутствия противника. Тишина в лесу царила вовсе не мертвая, а как раз такая, какая и должна быть в лесу, — с гудением насекомых, щебетанием озабоченных проблемами питания пернатых, шелестом листвы и другими милыми сердцу звуками. Все вместе это значило безопасность и покой.

— И без охраны совсем, — пожал плечами Морунген, продолжая вглядываться.

— А вы правду сказали насчет удара сквозь стену в тыл противника? — несколько невпопад поинтересовался Генрих громким шепотом.

— Конечно правду, — отозвался Дитрих. — А то как, по-твоему, получилось, что мы пошли в атаку на пункт Велохатки, находящийся на передовой, а оказались в тылу противника, причем так глубоко, что и радиосвязь пропала? Вот и выходит, что это мы нанесли удар такой силы, что как бы пронзили насквозь расположение русских вместе с их знаменитой зимой, и выпали где-то сзади… наверное…

По мере того как Морунген прислушивался к собственным словам, лицо у него делалось все удивленнее и удивленнее.

— Не знаю, — вздохнул Генрих, — у меня уже вопросов больше, чем ответов.

— Вот то-то же! Мы тут одни, и смотреть надо в оба, чтобы не попасть в переделку. До сих пор нам везло, но ведь может и перестать так сильно везти.

Генрих, похоже, собирался высказаться насчет сильного везения, но передумал и обратил внимание своего командира на мост:

— Мост какой-то необычный — вы не находите, герр майор? Мы ведь в России, а он выглядит будто мост над Сеной. Или над Рейном. А может, в Венеции… Откуда у русских такие странные архитектурные пристрастия? Я уже не говорю о том, кому это в лесной глуши понадобилась подобная роскошь. И с какой целью его возвели таким основательным и широким? Значит ли это, что мы обнаружили стратегическую дорогу, по которой движется военная техника? Тогда зачем все эти финтифлюшки и резьба по камню? Ничего не понимаю.

Морунген разделял изумление своего коллеги. Он много повидал на своем веку, но какие бы чудеса ни представали его взгляду — все они укладывались в рамки обычной логики. Если исключить грандиозные руины, которые остались от ныне несуществующих цивилизаций, а сравнивать с современными строениями, то критериев было обычно два — красота или целесообразность. Либо легкие, изящные, воздушные линии венецианских мостиков, либо незыблемая громада из стали и бетона, что по-своему красиво, однако не слишком изысканно. Дитриху с трудом верилось, чтобы кто-либо одобрил проект, в котором огромная часть средств отводилась бы на исполнение архитектурных излишеств. И где? В какой-то глуши, где никто этого чуда и не увидит!

Была бы Россия сказочно богатой страной — дело другое, но покосившиеся хибарки, виденные им в Белохатках, свидетельствовали об обратном. Ум у Морунгена заходил за разум, и Дитрих предпочел смириться с действительностью, а не пытаться разобраться в ней. И тут же с ужасом отметил, что это уже не первый, не второй и не третий раз за сегодня-Россия вынуждала его думать иначе, чем он привык. Она требовала беспрекословного, безоговорочного подчинения и не давала ровным счетом никаких объяснений.

«Вот так и становятся дикарями», — с тоской подумал майор. А вслух произнес, стараясь выглядеть уверенно:

— Этот мост — явно важный объект, оттого он и надежный, и красивый, — видимо, здесь часто бывает местное начальство. А вот почему его оставили без охраны — этого я не понимаю и понимать отказываюсь. Любой стратегический объект обязан охраняться, даже если он находится в глубоком тылу. Это же азы военной науки.

— Только не у русских, у них все наперекосяк, сам черт рога сломает.

— Черт — пусть, черт с ним, лишь бы не мы, — вздохнул Дитрих. — Ладно, ничего живого не вижу, придется туда пойти. Не сидеть же нам здесь до скончания века!

Крадучись, как настоящий индеец, Морунген появился на мосту и огляделся по сторонам. Затем дал знак. Тогда, так же крадучись, рядом с ним возник Генрих.

— А я, господин майор, ошибался, когда говорил, что этот мост европейский. Он вообще какой-то такой…

Господин майор перегнулся через перила:

— Ага, не такой Не такой, как все, что тебе доводилось видеть раньше. То ли еще будет, дружище Генрих: Россия огромная страна («Утешил», — буркнул тот), в ней столько удивительного. Пойдем поглядим на него снизу. Чертовски интересно, как им удалось в арочной конструкции сосредоточить столько веса всего на одной опоре, да еще при таких массивных пролетах.

Лучше бы фон Морунгену не интересоваться причудливыми зигзагами инженерной мысли русских. Потрясенно оглядев конструкцию, он заговорил, перекрывая шум бегущей воды:

— Уму непостижимо, а ведь это не железобетон. Это камень, обычный камень, гранит или базальт. Недооцениваем мы их, явно недооцениваем.

— И это не цементный раствор, господин майор, — вставил Генрих. — Вот вы потрогайте — он как резиновый, наверное водостойкий.

— Я не химик, — колупнул Дитрих ногтем, — но скажу тебе с уверенностью, что в своем роде это шедевр. У тебя нет ножа? Надо взять образец для лаборатории.

Услышав про лабораторию, Генрих как-то уж очень тоскливо вздохнул:

— Если все в порядке, господин майор, можно я дам знак нашим, чтобы ехали?

— Мин здесь нет, — пыхтя и отковыривая загадочную субстанцию, изрекла «гордость нации», — это точно. Так что пусть едут. Да предупреди, чтобы при въезде на мост Клаус не гнал лошадей. Черт его знает, шедевр шедевром, а на чем по нему ездили до нас — неизвестно. Всего можно ожидать, сам понимаешь — Россия. Давай зови ребят.

Вопреки ожиданиям и логике военного времени, все обошлось без приключений. Уходила в неизвестность пыльная желтоватая дорога, и бодро катил по ней экспериментальный танк вермахта, продвигаясь на юг, как отбившаяся от стаи перелетная птица.

— Ганс, представляешь, — взахлеб повествовал Генрих, — мост-то, оказывается, не сцементирован, а склеен чем-то вроде резиновой массы.

— Теперь я понимаю, почему его никто не охранял. От него пули и снаряды отскакивают как от стенки горох.

— Резиновые мосты в России не редкость, — не удержался Вальтер, медленно обалдевающий от местных реалий. — Здесь ими, наверное, никого не удивишь. Да и нам бы не мешало парочку для Берлина прихватить.

— Вы напрасно шутите, — веско заметил Морунген. — Этот мост — загадка, и не только для строителей, но и для историков. Я немного изучал русскую архитектуру и скажу, не колеблясь, что это нечто экспериментальное, возможно единственное в своем роде. Хорошо, что Вальтер сфотографировал всех нас на фоне моста.

— Господин майор, впереди виднеется какой-то указатель, — радостно сообщил Клаус.

Дитрих приободрился:

— Притормози. Посмотрим, что это такое.

— Да здесь целый перекресток! — восхитился механик.

— Слава Богу, сейчас поглядим, что у них тут написано.

Все с надеждой и плохо скрытой гордостью обратили свои взоры к командиру. Вот он — человек, доблестно сражавшийся с зубодробительной русской грамматикой и способный вывести их из тупика. Но похоже, что их надежды оказались преждевременными.

— Ну и иероглифы, ну и корябусы, ничего не разберу. Будто вобще не по-русски написано.

Словно трудолюбивый дятел, высматривающий добычу в складках коры, Дитрих наклонял голоду то вправо, то влево, широко открывал и даже щурил глаза — однако тщетно. Ни одной знакомой буквы не удалось обнаружить ему на потемневшем от времени куске грубо отесанного дерева.

— Хорошо, что у них пока не повальная грамотность населения, — есть какие-то пояснительные рисуночки. Ну и ну! Возникает впечатление, что они верят в свои сказки: направо пойдешь — сам пропадешь, налево — коня потеряешь, прямо… А прямо, по-моему, закусочная, или ресторан, или черт его знает. Одним словом, харчевня.

При слове «закусочная» в танке воцарилась напряженная тишина. Уловив витавшую в воздухе мысль, Дитрих распорядился:

— Если я правильно понимаю, нам прямо.

— Так точно, господин Морунген! — грянул дружный и повеселевший хор.

— Клаус, гони на полной вперед. Поглядим, что у них подают к ужину.

Вечерело. Танк весело подлязгал к покосившемуся строению на обочине дороги и сбавил скорость до минимальной. Никакой реакции. Никакого шевеления. Это насторожило значительную часть экипажа.

— Какие будут приказания, — после паузы спросил Клаус.

— А никаких, — потер руки Морунген, — мы сюда приехали с мирным намерением немного перекусить.

— И как довести этот факт до сознания местного населения? — хмыкнул Ганс.

— А если стрелять начнут? — уточнил осторожный Вальтер.

Майор предвкушал горячий ужин, и спустить его с этих небес на землю было делом сложным.

— Попросим официанта накрыть столик прямо в танке. Тебе что заказывать, Вальтер?

— А если из пушки врежут или зажигательными бутылками забросают? — не унимался неумолимый скептик.

— Вальтер, те, кто из пушки палит и бутылки швыряет, уже давно поели и спать легли, теперь наша очередь прочитать меню.

Этого брызжущего оптимизма не выдержал даже Генрих:

— А если действительно, господин майор, там нас засада ждет, какой у нас план?

— Ладно, Клаус, — поскучнела надежда нации, — останови, я вылезу наверх.

С биноклем наперевес Дитрих высунулся из люка, пренебрегая элементарными предосторожностями. Что-то подсказывало ему, что здесь он в безопасности. Увиденное он комментировал вслух:

— Опять то же самое — ни единой живой души. Правда, пахнет…

— Чем?! — выкрикнули четыре голоса.

— Не люблю пригоревшего, — меланхолично поведал майор. — А пахнет именно им. Дыма не видно, огня тоже. Ладно, поехали, может, перекусим чего-нибудь.

Вблизи «харчевня» выглядела еще более неприглядно, нежели из башни танка, — задымленная, полуразваленная, она совершенно не производила впечатления жилого здания. Ее оконца, не знавшие стекол, таращились на немцев удивленно-испуганными черными провалами.

— Да что здесь у них творится? — осерчал Морунген. — Они что, решили нас голодом уморить?

Он запнулся, уставившись на валявшееся в кустах тело. И не то чтобы майор никогда не видел мертвецов или боялся их (хоть и никак не мог привыкнуть к зрелищу чужой смерти), но этот покойник явно выбивался из общего ряда.

Генрих, следовавший за командиром со своим неразлучным пулеметом, подошел поближе к телу, присел возле него на корточки, вгляделся повнимательнее.

— Он мертв уже несколько часов, господин майор. Рана колотая, нетипичная.

— А вот еще один!

Глаза у Дица широко открылись от изумления: Морунген озадаченно вертел в руках пустые ножны и расколотый деревянный щит.

— Чертовщина какая-то. Не снимали же здесь кино про Римскую империю?

— И никаких следов бомбежки или перестрелки. Они погибли в рукопашной схватке.

— Рукопашная рукопашной — рознь. Может, у них в тылу орудует диверсионная спецгруппа СС?

— Все равно это не объясняет, почему они так странно одеты.

— Ни за что не поверю, — твердым голосом сказал Дитрих, — что у Сталина не хватило стрелкового оружия для всех солдат. Хотя бы самого устаревшего. И вообще, это ножны короткого меча.

Генрих указал на отдаленное дерево:

— Я не ошибаюсь, господин майор? Там действительно торчит стрела?

— Да, действительно стрела. Давай подытожим: у нас в активе обломки щита, допотопные ножны от допотопного меча, стрела и парочка оборванных покойников. Я вот о чем думаю — кому могло потребоваться их имущество? Сам посуди, зачем, например, нам с тобой русское рыцарское оружие?

Генрих посмотрел на командира, как на сумасшедшего, и утвердил очевидное:

— Затем, чтобы после войны привезти его домой и развесить на стенах в гостиной вашего родового замка, господин майор.

— А ты прав как никогда, Генрих. Но зачем мне в гостиной столько… Хотя, ладно, твоя взяла — я бы не удержался при виде таких трофеев.

Пока они обсуждали сию животрепещущую тему, их товарищи окончательно поскучнели и проголодались. Клаус вынырнул из башни и издал душераздирающий вопль:

— Ну, что там, господин Морунген, есть в меню цыплята табака?!

— Нету ни черта. Коммунисты все сожрали до нас, так что придется самим добывать пищу.

— На самом деле, — забеспокоился Ганс, — что вы там так долго разглядывали?

Флегматичный Генрих не нашел причин, по которым должен был бы умолчать о находке:

— Так, пару несовременных трупов да сгоревший омлет по-русски.

— Нас явно здесь не ждали, — сказал Дитрих. — Клаус, съезжай-ка в лес, надо готовиться к ночевке. Ганс, ты наблюдаешь за дорогой. Вальтер, Клаус, замаскируете машину и разведете костер. Фон Морунген идет на охоту с Генрихом. В случае нападения… А, да что там…

Обнаружив, что Генрих присовокупил к пулемету еще и гранаты, Дитрих перевел взгляд на скромный пистолет в своей руке и счел уместным задать вопрос:

— Генрих, ты зачем пулемет взял?

— На всякий случай, господин майор, — невозмутимо откликнулся Диц. — Кто его знает, что может встретиться в этом лесу.

— А гранаты?

— Пригодятся, — лаконично ответил Генрих.

— Мы же шли на охоту? Гранаты на охоте неуместны — логично?

— Ага, только я уже видел рыбу, которая тут водится. Так вот, на рыбалку, господин Морунген, вы меня и с бомбой не уговорите пойти.

Уразумев, что подчиненного необходимо подбодрить, Дитрих изобразил на лице нечто, что искренне посчитал широкой улыбкой.

— Да брось, Генрих, нам бы что-нибудь некрупное подстрелить — и айда к шалашу, на вкусный ужин.

Надежды не оправдались. Генрих стал еще более подозрительным.

— Видел я уже это ваше некрупное. Хорошо, если вдвоем отобьемся.

— Ни один приличный охотник, кроме ружья, ничего с собой в лес не берет, — забубнил наставительно майор. — Вот так-то, Генрих.

Здоровяк Диц слегка обиделся, но уступать не собирался:

— К дьяволу приличия! Я теперь в любую мирную избушку соглашусь войти только не вылезая из танка и не снимая гусениц.

— Тс-с-с… — перебил его Морунген. — Тихо. Смотри, вон там, видишь? Кажется, это кабанчик в земле роется.

— А вон там — еще один.

— Какой пухленький! Цып-цып-цып…

— Тише, не спугните.

— И вон еще, и справа. Да здесь их целое стадо! Дай мне на минутку твой пулемет.

— Кто-то говорил, что на охоте это неприлично.

На минуту фон Морунгену показалось, что железная германская дисциплина, не выдержав тягот испытаний, ослабла и начинает падать. В иное время он бы пресек это в зародыше, но теперь упитанный кабанчик был несравнимо важнее.

— Генрих, — прорычал он грозным шепотом. — Не до шуток сейчас, давай сюда свою пушку. — И, уже щурясь в прицел, добавил: — Мы с тобой на военной охоте. Надеюсь, эти несчастные свиньи нас простят.

Мирную тишину, нарушаемую только идиллическим похрюкиванием питающихся кабанчиков, разорвал тяжелый рокот длинной пулеметной очереди. С душераздирающим визгом кабанчики заметались по поляне, а затем стремительно вскарабкались вверх по стволам деревьев и исчезли в пышных кронах.

— Мы это видели? — уточнил Дитрих сипло.

— Что?

— Ну, это… И-и-и-и-и-и, и — и-и-и, а потом — по деревьям.

— Я — видел.

— И как?

— Ну и кабанчики у них.

— Шустрые, — с трудом выдавил из себя майор. — Но это, наверное, были не кабанчики. Хотелось бы надеяться.

— Да, я того же мнения, господин Морунген, — облегченно вздохнул Генрих. — И то сказать, — где это видано, чтобы приличные свиньи по деревьям скакали? Они вообще могут быть несъедобные.

— И вредоносные. Ладно, держи пулемет. Пойдем посмотрим, поищем что-нибудь еще.

— Может, не стоит? — уточнил осторожный Генрих.

Майор сунул указующий перст в надраенную пуговицу подчиненного:

— Надо, Генрих, надо. Не возвращаться же нам с пустыми руками. Хоть каких-нибудь плодов соберем, сейчас как раз… — он беспомощно огляделся и нервно промокнул лоб белоснежным платком, — июль.

Диц поднял правую бровь.

— Наверное, июль, — уточнил майор.

Диц хмыкнул.

— Не позднее августа, я думаю.

Диц пожал плечами.

— Вероятно, где-то между июнем и сентябрем. — Морунген спрятал платок и продолжил уже увереннее: — Да чихать на сезоны! Должно же в этом лесу расти что-нибудь съедобное.

Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:

— Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.

— А кстати, — оживился майор, — помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?

— Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, — твердо отвечал Диц, — и вам не советовал бы.

— Ты взял что-нибудь сумчатое? — проигнорировал его тревоги бравый командир.

— Кенгуру, что ли? — усомнился Генрих.

— Емкость сумчатую, болван!

— Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.

— Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.

— Как скажете, — недовольно пробормотал Диц. — Господин майор, может, нам взять левее или правее, а то этот чертов кустарник никогда не закончится.

— Нам ли с тобой, Генрих, пасовать перед трудностями, — пропел труженик леса.

— Господин майор, вот вы меня не слушаете, а я не то чтобы жаловался, но хочу сказать, что рука, которую я расцарапал о шипы в этих кустах, так распухла, что пальцы на ней не гнутся.

— А ну-ка дай посмотреть твою руку.

Повертев пострадавшую конечность и попытавшись согнуть пальцы, стремительно приобретающие сходство с сосисками по-кайзерски, Дитрих вынес вердикт:

— Видимо, в шипах сильный яд. И что он призван охранять?

Он аккуратно притянул к себе одну из веток, разглядывая шипы и округлые образования на отростках, похожие на шишечки хмеля, но несколько большего размера.

— А это еще что за зеленые пампушки? Есть у меня одно подозрение, Генрих. Давай-ка сюда свой пулемет.

Умостив шишку на прикладе, он стукнул сверху рукояткой пистолета. С аппетитным хрустом плод раскололся, обнажив белую мякоть — ароматную и приятную на вкус.

— Точно! Я так и знал, Генрих, это орехи, бросай пулемет, вынимай ленты, будем собирать их в подсумки.

— Ну вот, теперь еще вам не хватало пораниться и распухнуть для полного счастья.

— Ювелирно, ювелирно, и никак иначе: опухших рук нам достаточно.

Какое-то время молча пыхтели, решая продовольственную проблему.

— Генрих! — подал голос майор, взваливая на плечо пухлую сумку. — Забирай пулемет, и пошли в лагерь. Наши, наверное, уже волнуются.

Диц огляделся и обнаружил полное отсутствие пулемета

— Так точно. — И стремительно удалился в близлежащие заросли.

Морунген внимательно изучал компас, а потому на халатное отношение к оружию не отреагировал.

Он ощущал дискомфорт оттого, что не мог установить, где находится; переживал за судьбу экспериментального танка, а еще пуще — за свою собственную, буде случится клятый танк загубить в здешних чащобах. И однако, как ни парадоксально было это чувство, командировка нравилась ему все больше и больше. Будто Дитрих фон Морунген наконец попал в свою собственную легенду. Никакой идеологии, никакого начальства, никаких тупиц из гестапо, так и шныряющих туда-сюда… Только ты и твой противник.

Как раз на этой воинственной мысли Дитрих и осекся, заслышав в кустах шорох и легкое потрескивание веток. Он выхватил пистолет, присел на корточки, затаился. Высунулась из пышных зарослей взволнованная голова Генриха:

— Господин Мо…

Властная ладонь зажала ему рот. Носом, бровями и глазами майор недвусмысленно указал направление, в котором располагалось нечто неведомое и уже потому опасное.

— Это партизаны?

— Не знаю, но танк в той стороне.

— Действуем так: я спрошу пароль, если ответа не последует, бросай в ту сторону гранату. После взрыва может начаться стрельба, тогда бросай вторую, и по моей команде бежим к танку.

Набрав полные легкие воздуха, Морунген рявкнул:

— Пароль!

Никакого ответа. Генрих размахнулся и швырнул гранату. После оглушительного взрыва лес затих. В зарослях воцарилась тишина.

— И чего мы добились?

— Теперь что делать, господин майор? — поинтересовался Генрих.

— Тихо, ни единого звука. На партизан это не похоже. Обычно в ответ они сразу стреляют или ругаются матом, а чаще все сразу. Разве что могли сбежать, но ни криков, ни топота, ни треска. Загадочное явление. Хочешь не хочешь, а придется посмотреть, во что мы бросали гранатой.

Диц непочтительно вцепился в командирскую штанину:

— Темно, господин майор. Что мы там увидим? Лучше к нашим идти, пока живы.

— Отставить пререкания! Я вперед, ты прикрываешь, все ясно? Выполнять!

— Есть выполнять.

Опасности все не было, а Генрих был так грустен, что сердце доброе майора дрогнуло.

— Пойми, Генрих, я спать спокойно не смогу, пока не узнаю, что шуршит в лесу, в двухстах метрах около моего лагеря.

Метров тридцать они преодолели образцово по-пластунски. И в конце пути достигли воронки, с края которой свешивалось что-то длинное, скользкое, толстое и без признаков жизни. Стемнело уже настолько, что для опознания длинного и скользкого потребовалось включить фонарик. В его желтоватом свете глазам ошарашенных немцев представилась во всей красе гигантская змея, шкура которой была расписана самым замысловатым образом.

— Молодчина Генрих, метко бросаешь! Мы с тобой оглушили огромный, вкусный кусок мяса! Представляешь, с каким трофеем мы вернемся к ребятам.

Он попытался приподнять над землей мощную треугольную голову.

— Сколько же это здесь килограммов? Вот и ужин. По возвращении закатим пир!

— Как можно есть такую гадость? — скривился Диц. — Мы же не французы.

— Генрих, дружище, при чем здесь французы? — не смутился майор. — Ты когда-нибудь ел курятину?

— Курятину, уточняю. Курятину, а не змеятину.

— Перед тобой, Генрих, лежит типичный представитель куриного племени.

Генрих понял, что он перестает что-либо понимать.

— А ведь это все-таки змея. Возможно, ядовитая.

— Правильно, но я не читаю тебе курс биологии, а говорю о вкусовом родстве, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Точнее, догадываюсь, но заявляю, что есть эту мерзость не стану. — Тут перед глазами Дица отчетливо нарисовалось змеиное филе на палочке, жареное, шипящее, истекающее соком, и он поспешно добавил: — Разве что вы категорически прикажете. Попробую… Вы командир, а я солдат, кругом война, какая разница, от чего умирать?

— Ну, будет тебе краски сгущать, потом мне еще спасибо скажешь. Бери эту жирную бестию за хвост и пойдем обрадуем наших.

Бестия оказалась еще более упитанной, чем определили на глазок. Обратный путь в связи с этим оказался долгим, и пройти его, как предполагалось, бодрым маршевым шагом не удалось. Генрих пыхтел где-то далеко позади. Змеиный хвост, похожий на гибкую водосточную трубу, цеплялся за все, что попадалось на пути.

— Господин майор, я так больше не могу, надо передохнуть. Этот монстр меня доконает.

— Великолепная мысль, — выдохнул Дитрих.

— Вот зараза, — пожаловался Диц на змею. — И патроны врезались чуть ли не до самых костей.

«Зараза» увесисто плюхнулась на землю.

— Не скули, старина, на войне как на войне. Мы солдаты, к тому же есть повод веселиться — идем к своим с шикарным трофеем. Все будет нормально.

— А до наших еще далеко идти?

— Думаю, по прямой эдак метров сто, не больше.

— А на самом деле?

— Кто может сказать?

Генрих потыкал валяющуюся на земле змею носком ботинка.

— Мягкая еще, не околела. Кажется, взрыв ее только оглушил. А что, господин майор, если она придет в себя прежде, чем мы дотащим ее до лагеря?

— Не нервничай, она уже у нас в руках. Куда ей деваться от двух бравых немецких парней? Мы что, с ней вдвоем не справимся?

— Не уверен, она такая здоровенная.

— Лучше съешь орешек.

— Нет, спасибо, я лучше по нужде схожу.

— Валяй, только быстро.

Но не успел Генрих отойти на десяток шагов и прочно и основательно утвердиться за деревом, в стороне, где остался Морунген, послышались шум, возня, нечленораздельные выкрики и возмущенные вопли майора. Не в силах прервать процесс, Генрих мог только волноваться за драгоценную особу командира. Пока он волновался, до его ушей донесся звук пистолетного выстрела, опять шум и беготня, немецкая ругань, которую невозможно спутать ни с чем другим, и в довершение всего — длинная пулеметная очередь. На ходу застегивая штаны, Диц устремился к месту событий.

— Я так и знал, я так и знал, что эта змея очухается и задаст нам перцу.

Морунген обиженно стоял под деревом. Пейзаж удачно декорировали стреляные гильзы. Все вокруг было вытоптано так, словно неутомимое стадо кабанчиков спрыгнуло на лужайку попастись-порыться в земле. Змеи не было. Сумка с орехами таинственным образом исчезла.

— Не стреляйте, господин майор, это я, Генрих! — возопил Диц. — Вы целы? С вами все в порядке? Что здесь произошло?

Дитрих швырнул на землю ни в чем не повинный пулемет. Казалось, он (майор) дымится от злости.

— Лучше не спрашивай. Какие-то лесные сволочи отобрали трофей! Ну надо же. Кто бы мог подумать?!

— Тихо, наверное, это были партизаны.

— Какие партизаны? Типичные обезьяны, с ног до головы волосатые, аж жуть берет.

— Чего вы хотите, если у них тут свиньи по деревьям бегают! — попытался утешить Дитриха верный Генрих

— Я одного, кажется, застрелил. Надо посмотреть там, среди кустов.

— Здесь ничего нет, господин майор! — доложил Диц, обследовав заросли.

— Значит, они его успели подобрать, когда разбегались.

— Вряд ли. Следов крови тоже нет.

— Несуразица какая-то, — нервно вышагивал Морунген по мягкому мху. — У меня сложилось впечатление, что они бросились наутек при первых звуках выстрелов, хотя я точно видел, что их было не меньше десятка, если вообще не больше. По идее они меня должны были сразу убить, а получается, что я один обратил их в бегство. — Тут мысль его совершила причудливый виток и потекла по иному руслу: — Ну надо же, столько возиться с этой змеей и потерять у самого лагеря!

— Не расстраивайтесь, господин Морунген, — ласково зажурчал Генрих, подхватывая Дитриха под локоток и устремляясь в сторону танка. — Вы живы, и слава Богу. А змея, черт с ней, с этой змеей. Пусть они ей подавятся, заразой, а мы с вами другую поймаем, еще жирнее и вот такого размера.

— Ну, твари волосатые, — не унимался Морунген. — Я этого так не оставлю.

— Партизаны — что с них взять? Они, наверное, так оголодали, что готовы рисковать жизнью ради еды, а у нас с вами другие идеалы, за них и воюем. Вы сегодня такой герой — сами змею поймали, сами партизан разогнали. А вот помните, вы мне выговаривали: зачем гранаты взял? Хотел бы я посмотреть, как вы эту рептилию пух-пух из пистолета.

— Да… В этих русских лесах… Впрочем, как и в реках, зверье водится, — черт знает что. Сюда не то что с ружьем, с фаустпатроном соваться страшно.

Впереди раздался грозный голос Вальтера'

— Стой, кто идет?!

— Свои — рявкнули немцы.

— Если свои, назови пароль.

— Вальтер, кончай издеваться. Это же мы, твой родной командир и тот человек, который намылит тебе шею, как только до нее доберется.

Щелкнул затвор.

— Стой, стрелять буду!

— Хорошо, хорошо, — довольно пробурчал Морунген (дисциплина!), — пароль — «Белый дракон».

— Проходи!

Спустя несколько минут экипаж живо делился впечатлениями.

— Согласно моим наблюдениям за дорогой, господин майор, докладываю: за время вашего отсутствия с севера на юг по ней прошли четыре формирования каких-то волосатых оборванцев, причем некоторые предпочитали идти лесом. Это я разглядел в ваш бинокль, — браво отрапортовал Клаус. И, опережая вопросы майора, добавил: — Кстати, с ним все в порядке, он снова лежит на положенном месте.

— Молодец. Так, что за формирования ты видел? Может, это были беженцы?

— Никак нет, господин майор, они были вооружены. Правда, довольно странным оружием, я бы сказал довоенным… то есть первобытным.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну луки там всякие, дубинки, топоры, несколько мечей, а в основном — копья и ножи.

— И к каким войскам принадлежали эти «бойцы»?

— Трудно сказать, господин Морунген. Я не видел никаких опознавательных знаков.

— Волосатые, говоришь, оборванцы? — задумался майор.

— Да, а что?

— А то, что, очевидно, они и сперли наш ужин, — с горечью поведал Дитрих. — Причем, что досадно, деликатесный, а главное — редкий ужин, которого, могу побиться об заклад, тебе ни разу не доводилось пробовать.

— А что вы добыли? Нет, не говорите, на голодный желудок лучше не знать.

— Это точно. Иди возьми у Генриха орехи.

Подошел Треттау.

— Ну и страна, — пожаловался ему Морунген, — похлеще дикой Африки: с кем воюем, сами не разберем, — дамы в валенках, солдаты с копьями, в лесах динозавры. Осталось Сталина в галошах встретить.

Вальтер, наслышанный от Генриха о подвигах во время охоты и наслушавшийся пулеметной и пистолетной пальбы, на диво спокойно осведомился:

— Кстати, о дамах. А куда, господин майор, делась та русская? Разве вы ее отпустили?

— Да нет, не отпускал, — сонно пробормотал Дитрих. — Она сбежала по собственной инициативе. А может, ее дикари в плен взяли — роскошная фрау, если одеть ее по французской моде.

— Какой плен? Они же соотечественники!

— А черт их знает, этих русских. Их только СС понимает.

— Радиосвязи нет по-прежнему, — грустно сказал Вальтер.

— Угу… Откуда же она появится, если мы тут одни?

Радист присел на корточки возле командира, уныло грызущего орех: ни дать ни взять — белочка на привале.

— Почему вы так думаете?

— Мы радикально оторвались от фронта, это и зайцу понятно. Вот слышишь?

— Что? Я ничего не слышу.

— Линию фронта за сто километров слышно, где бы ты ни находился: если не авиация, так артиллерия, если не артиллерия, так что-нибудь другое, но грохочет зверски. Война безусловно предполагает сильный шум по ночам. — Он печально повертел головой и продолжил: — Должны быть видны осветительные и сигнальные ракеты, всполохи взрывов в ночном небе. А здесь даже бомбардировщики ни разу не появились. Я уже не говорю об остальной авиации. Дорога целехонькая. Ни воронок, ни осколков, ни стреляных гильз, следов машин и другой техники — ни-че-го. В активе — пара убитых «рыцарей» среди развалин харчевни. В общем, мы здорово вляпались. Главное, странно, что они нас не заметили и, кажется, вообще нами мало интересуются. Танк не иголка, к тому же мы постоянно шумим. Нас можно было засечь триста пятьдесят раз с любого наблюдательного поста, пока мы ехали по дороге и поднимали тучи пыли…

— Логично.

— Но и это не самое интересное. Положим, мы действительно находимся в тылу, не важно в каком. Тогда почему твоя радиостанция, помимо наших переговоров, не ловит разговоры местных? А? Как ты это объяснишь?

— Ну, я думал, что… Откровенно говоря, не знаю.

— Полагаю, Вальтер, что мы вообще не в тылу. А вот где — это нам еще предстоит выяснить.

Утро следующего дня наступило бессовестно и внезапно. Несколько голодные, но бодрые танкисты привели себя в порядок и собрались вокруг командира, дабы выслушать его речь о дальнейшем поведении и действиях экипажа в расположении «терра икс».

Морунген выступал перед подчиненными, стоя на танке:

— Значит, так, многое переменилось, стало неясным и даже необъяснимым, но, как говорят в Германии: «Немец и в Африке немец!» Пока в наших сердцах жив фюрер, его дело не умрет и мы — его доблестные солдаты — обязаны сражаться с кем угодно и где угодно за великие идеалы немецкой нации! Посему путь наш продолжается, мы наступаем, а враг будет разгромлен и побежден! Для победы у нас есть все: оружие, боеприпасы, топливо, арийская закалка и даже исправный компас! Одному Богу известно, каким образом это все получается… — Тут ученый на минуту взял верх над военным, и Дитрих углубился в теорию: — Но хотя нет радиосвязи и часы остановились, зато баки у нас полные, снаряды и патроны не тронуты.

Правда, мы слегка проголодались и не знаем, где находимся. Но это не повод для пессимизма, а знак судьбы… в населенном пункте, эти, как их… (тут Морунген сморщился, припоминая и бормоча: Белокочки, Белобочки, Белодверки… радостно озаряясь) ах вот — Белохатки! ИХ мы обязательно найдем, чего бы это нам ни стоило! А пока все убедились, что вокруг полно врагов…

— Волосатых партизан! — подсказал Ганс.

— Да, волосатых партизан, с которыми нам предстоит покончить, не то нас ждет несмываемый позор или голодная смерть. Все по местам, отправляемся немедленно!

Как гласила бы народная немецкая мудрость: пятеро голодных танкистов куда страшнее сытой армии, и практика это подтвердила.