"Рождение Темного Меча" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет, Хикмэн Трэйси)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
САРЬОН

Сарьон родился каталистом. Тут от него ничего не зависело, и выбора у него не было. Он был родом из маленькой провинции, расположенной неподалеку от города Мерилон. Его отец был третьеразрядным волшебником, происходившим из знатной семьи. Его мать, кузина императрицы, была достаточно высокопоставленным каталистом. Она покинула церковь, когда ей сообщили, что, согласно Прозрению, брак с этим дворянином будет вознагражден потомком и что ее наследник будет наделен даром каталиста.

Мать Сарьона повиновалась беспрекословно, хотя для нее этот брак был мезальянсом. Отец также повиновался беспрекословно. Дворянин его положения еще мог бы выбирать: выполнять или не выполнять приказ императора. Но никто, вне зависимости от положения в обществе, не отказывал в просьбе каталистам.

Мать Сарьона отнеслась к своему браку точно так же, как относилась к исполнению всех прочих аспектов своего религиозного долга. В должный час они отправились в Рощи Исцеления, где Маннаниш, целитель, взял семя у ее мужа и поместил в нее. В надлежащий срок на свет появился ребенок, как и предсказало Прозрение.

Обучение Сарьона началось, когда ему было шесть лет, и в этом он ничем не отличался от прочих. Выделялся он иным: ему было дозволено учиться у матери, из уважения к ее высокому положению в церковной иерархии. Когда Сарьону исполнилось шесть, его привели к матери. С этого момента на протяжении следующих четырнадцати лет он проводил все дни в ее обществе — в занятиях и молитвах. Когда же Сарьону исполнилось двадцать, он навсегда покинул материнский дом и по Коридорам отправился к главной святыне Тимхаллана — к Купели.

История Купели — это история Тимхаллана. Много веков назад, в незапамятные времена, память о которых была утрачена в хаосе Железных войн, сюда, в этот мир, бежали из своего собственного мира добровольные изгнанники, спасаясь от преследования. Магическое путешествие было ужасным. Оно потребовало такого огромного расхода энергии, что многих путников этот шаг просто выпил досуха — но они охотно отдали жизни ради того, чтобы их соплеменники жили и процветали в краю, которого им самим не суждено было достичь.

Они пришли именно сюда, потому что магия этого мира была сильна — достаточно сильна, чтобы притянуть их к себе сквозь пространство и время, словно магнитом. Они остались здесь, потому что мир этот был пустынен. Правда, у него имелись и недостатки. Над юной, дикой землей бушевали чудовищные бури. Горы изрыгали огонь, воды были бурными, а растительность — буйной. Но, едва лишь ступив на эту землю, беглецы ощутили магию, что пульсировала у них под ногами, подобно живому сердцу. Они чувствовали ее. И они принялись разыскивать ее источник, преодолевая бессчетные трудности и невыразимые страдания.

И наконец они нашли этот источник — гору, чей огонь выгорел дотла, оставив после себя магию, и магия эта светилась, словно алмаз в лучах яркого, нездешнего солнца.

Они назвали эту гору Купелью, и именно здесь, у Источника Жизни, каталисты основали свой дом, ставший центром этого мира. Сперва это были всего лишь катакомбы, наскоро вырубленные в толще горы для защиты от опасностей внешнего мира. Но шли столетия, и немногочисленные грубые туннели разрослись, превратившись в лабиринт коридоров, залов, покоев, кухонь, внутренних дворов и парков, разбитых на террасах. На склоне горы был выстроен университет; в нем молодые Альбанара приобретали навыки, необходимые для управления своими землями и их населением, молодые Телдары совершенствовались в целительском искусстве, молодые Сиф-ханар изучали способы контролировать ветры и облака — а молодые послушники-каталисты помогали им всем. Здесь же располагались учебные центры ремесленных гильдий. А небольшой городок, выстроенный у подножия горы, обеспечивал студентов и их наставников всем необходимым.

На самой вершине горы был возведен величественный собор со сводчатым куполом; из окон собора открывался столь великолепный вид, что многие, узрев его, плакали от восхищения и благоговейного трепета.

Впрочем, немногим дано было взглянуть на Тимхаллан с вершины этой горы. Некогда Купель была открыта для всех, от императора до последнего домашнего мага. Но после Железных войн традиция изменилась. Теперь в святые стены допускались лишь сами каталисты да немногие привилегированные слуги. А в священный чертог, где находился Источник, дозволено было входить лишь высшим иерархам церкви. Город разросся, и у каталистов теперь было все необходимое, дабы они могли продолжать свою работу в Купели. Многие послушники являлись сюда в юности, а покидали стены Купели лишь после смерти, когда для них наставала пора уходить за Грань.

Сарьон был одним из таких послушников. И он тоже мог бы прожить свою жизнь здесь, мирно и безмятежно, как бессчетное множество его предшественников...

Но Сарьон был иным. На самом деле ему даже иногда казалось, что он проклят...

Телдар, один из немногих чужаков, кому дозволено было поселиться в Купели, трудился в своем маленьком садике с лечебными травами, когда почтенный старый ворон с важным видом соскочил на дорожку между двумя аккуратными грядками, поросшими молодой зеленью, и сообщил хозяину о появлении пациента. Друид от души поблагодарил ворона — тот был настолько стар, что уже лишился части перьев на макушке и сам походил на каталиста, — и покинул залитый солнцем садик, вернувшись в прохладу, полумрак и покой лечебницы.

— Солнце встало, брат, — сказал Телдар, войдя в приемный покой; подол его коричневой рясы тихо прошуршал по каменному полу.

— С-солнце встало, целитель, — вздрогнув, пробормотал молодой человек. Он уныло смотрел в окно и так задумался, что не услышал появления друида.

— Если вы не возражаете, — продолжал Телдар, успев подметить наметанным, проницательным взором малейшие подробности облика своего нервного посетителя, от необычайной бледности до обгрызенных ногтей, — может, пройдем ко мне в покои? Там можно устроиться поудобнее и спокойно поговорить.

Молодой человек кивнул и вежливо согласился, но друиду было ясно, что он с тем же успехом мог бы предложить каталисту шагнуть с обрыва — ответ был бы тот же самый. Они прошли через лечебницу с рядами деревянных коек — им любовно придали форму сложенных чашечкой ладоней, на которых покоились матрасы, набитые душистыми травами и листвой; сочетание их запахов помогало расслабиться и спокойно уснуть. Некоторые кровати были заняты. Лежащие на них пациенты слушали прописанную им музыку и сосредоточивали энергию тела на процессе исцеления. Телдар на ходу перебросился парой слов с каждым из них, но останавливаться не стал. Он провел нового подопечного в другие покои, не такие большие и более уединенные. Это была солнечная комната со стеклянными стенами, заставленная множеством растений; друид опустился на подушку, набитую мягкой сосновой хвоей, и предложил пациенту присаживаться.

Каталист уселся — точнее, неуклюже плюхнулся. Это был высокий, сутулый молодой человек; казалось, будто его руки и ноги слишком велики для его тела. Одет он был неаккуратно, в слишком короткую для него рясу. Под тусклыми глазами залегли темные круги. Друид подметил все это, хотя с виду и не выказывал пристального интереса к пациенту; он все это время безостановочно болтал о погоде и лишь поинтересовался мимоходом, не выпьет ли каталист успокаивающего чая.

Получив неохотное, невнятное согласие, Телдар взмахнул рукой, и шар кипящей жидкости послушно выплыл из очага, наполнил две чашки и вернулся на законное место. Друид сделал осторожный глоток из своей чашки, потом небрежно отправил чашку парить над столом. Этот травяной настой предназначался для того, чтобы избавить собеседника от скованности и помочь ему выговориться. Телдар внимательно смотрел, как молодой человек глотает горячий чай, похоже даже не замечая его вкуса.

— Я очень рад, брат Сарьон, что нам с вами представилась возможность побеседовать, — сказал друид, вновь наполнив чашку гостя. — Слишком уж часто я вижу молодых людей лишь тогда, когда их настигает недуг. А вы вполне здоровы. Ведь верно, брат?

— Я вполне здоров, целитель, — отозвался молодой человек, не отрывая взгляда от окна. — Я пришел сюда по просьбе моего наставника.

— Да, похоже, тело ваше вполне здорово, — мягко произнес Телдар. — Но наши тела — всего лишь оболочки наших разумов. Если разум страдает, он причиняет вред и телу.

— Со мной все в порядке, — несколько нетерпеливо повторил Сарьон. — Просто легкая бессонница...

— А мне пожаловались, что вы пропускаете вечернюю молитву, не выполняете дневные обряды и избегаете трапез. — Друид мгновение помолчал, привычно оценивая, насколько успел подействовать чай. Сутулые плечи поникли, веки опустились, а беспокойные руки медленно улеглись на коленях каталиста. — Сколько вам лет, брат? Двадцать семь? Двадцать восемь?

— Двадцать пять.

Друид удивленно приподнял брови. Сарьон кивнул.

— Меня призвали в Купель, когда мне было двадцать, — пояснил он. Большинство молодых послушников являлись сюда лишь после того, как им исполнялся двадцать один год.

— И что же было тому причиной? — поинтересовался Телдар.

— Я — математический гений, — отозвался Сарьон столь равнодушно, словно он сказал нечто совершенно банальное и очевидное, например: «Я высокий» или «Я — мужчина».

— В самом деле?

Друид пригладил длинную седую бороду. Да, тогда понятно, отчего молодого человека столь рано допустили в Купель. Передача Жизни от стихий природы к магам, использующим эту энергию, представляла собою целую науку, почти полностью основанную на математических принципах. Поскольку магическая сила, извлекаемая из окружающего мира, сосредоточивалась в каталисте, который затем фокусировал собранную Жизнь и передавал магу, необходимо было безукоризненно точно рассчитывать количество передаваемой энергии — ибо передача магии ослабляла каталиста. Лишь в чрезвычайных обстоятельствах или в военное время каталисту позволялось полностью заполнять мага Жизнью.

— Да, — отозвался Сарьон, расслабившийся под воздействием чая. Его длинное, нескладное тело обмякло. — Я еще в детстве изучил все стандартные расчеты. В двенадцать лет я уже мог рассчитать, что нужно, чтобы оторвать дом от фундамента и отправить его летать по небу, и тут же в один миг подсчитать, сколько энергии уйдет на создание парадного платья для императрицы.

— Да, это поразительно, — пробормотал друид, внимательно глядя на Сарьона из-под полуопущенных век.

Каталист пожал плечами:

— Так же думала и моя мать. Для меня же в этом не было ничего особенного. Всего лишь игра, единственное развлечение, какое у меня было в детстве, — добавил он, теребя чехол подушки.

— Так вы учились у матери? Вас не отправили в школу?

— Нет. Она — жрица. Она имела хорошие шансы занять кардинальскую должность, но вместо этого вышла замуж за моего отца.

— Из политических соображений?

Сарьон сухо улыбнулся и покачал головой:

— Нет. Из-за меня.

— А! Понятно.

Друид глотнул еще немного чая. Браки в Тимхаллане всегда заключались по сговору, и этот процесс почти полностью контролировался каталистами. И все благодаря Предвидению. Предвидение, последний остаток некогда процветавшего искусства прорицания, позволяло каталистам определять, какие союзы будут вознаграждены потомками и, следовательно, являются разумными. Если же появления потомка не ожидалось, на такой брак налагали запрет.

Поскольку дар каталиста передавался только по наследству, их браки регулировались еще более строго, чем браки магов, и устраивались самой церковью. Каталисты были такой редкостью, что держать одного из них у себя при дворе считалось большой честью. Кроме того, все расходы на обучение каталиста брала на себя церковь. Всякий каталист занимал прочное положение в обществе, и ему, как и его семье, не приходилось беспокоиться о хлебе насущном.

— Ваша мать занимает высокое место в церковной иерархии. Ваш отец, должно быть, знатный и могущественный ...

— Нет, — покачал головой Сарьон. — Этот брак был для моей матери мезальянсом. По правде говоря, она так и не простила этого отцу. Она — кузина императрицы Мерилона, а отец был всего лишь герцогом.

— Был? Вы говорите о нем в прошедшем времени?..

— Он умер, — бесстрастно произнес Сарьон. — Умер около десяти лет назад, когда мне было пятнадцать. От изнурительной болезни. Мать сделала, что могла. Она вызвала целителей. Но она не очень-то старалась спасти его — а он не очень-то старался остаться в живых.

— Вас это ранит?

— Не особенно, — пробормотал Сарьон, уже успевший проковырять дыру в чехле. — Я редко его видел. Когда мне исполнилось шесть, мать занялась моим обучением... а отец начал все чаще покидать дом. Ему нравилась придворная жизнь Мерилона. А кроме того... — Сарьон, нахмурившись, сосредоточенно трудился над расширением дырки. — Кроме того, мне было над чем подумать и помимо этого.

— В пятнадцать лет обычно так дела и обстоят, — мягко произнес Телдар. — Расскажите мне о ваших размышлениях. Должно быть, они темны, раз они, словно туча, затуманивают солнце вашего бытия.

— Я... я не могу, — пробормотал Сарьон, как-то умудрившись одновременно и вспыхнуть, и побледнеть.

— Ничего страшного, — любезно произнес друид. — Тогда мы...

— Я не хотел быть каталистом! — выпалил Сарьон. — Я хотел владеть магией. Всегда хотел — сколько я себя помню, с самого раннего детства.

— В этом нет ничего постыдного, — заверил его Телдар. — Многие члены вашего ордена точно так же завидуют магам.

— Правда?! — Сарьон поднял голову, и впервые в его взгляде промелькнула надежда. Но затем он снова помрачнел и принялся вытаскивать через дыру иголки и растирать их между пальцами. — Но это еще не самое Скверное.

Он помрачнел и умолк.

— А каким именно магом вы бы хотели быть? — поинтересовался друид. Он уже понимал, к чему дело клонится, но предпочитал, чтобы беседа развивалась естественным образом. Он подозвал шар с водой, чтобы снова наполнить чашку каталиста. — Альбанара?

— О, нет! — Сарьон с горечью улыбнулся. — Я не настолько честолюбив.

Он снова поднял взгляд и принялся смотреть в окно.

— Мне кажется, из меня мог бы получиться неплохой Прон-альбан, придающий форму дереву. Мне нравится прикасаться к дереву, чувствовать его гладкую поверхность, его структуру, его запах...

Каталист вздохнул.

— Моя мать говорит, что это все потому, что я чувствую Жизнь, содержащуюся в дереве, и благоговею перед ней.

— Совершенно справедливое замечание, — кивнул Друид.

— Да, но это не так! Вот в чем дело-то! — воскликнул Сарьон, переведя взгляд на Телдара. Улыбка его сделалась кривой. — Я хотел изменять дерево, целитель! Изменять его собственными руками! Я хотел присоединять куски дерева друг к другу и делать из них нечто новое!

Он настороженно смотрел на друида, ожидая, что тот придет в ужас.

В мире, где соединять что-либо вручную — не важно, живое или неживое — считалось самым непростительным прегрешением, признание Сарьона действительно звучало чудовищно. Оно граничило с Темными искусствами. Только чародеи, практикующие Девятое Таинство, могли бы измыслить нечто подобное. Если взять, например, того же Прон-альбана, он не мастерил кресло — он придавал ему форму. Он брал дерево — ствол живого дерева — и с помощью своей магии ласково, любовно придавал ему форму образа, возникшего у него в уме. А потому такое кресло становилось для дерева всего лишь другой ступенью Жизни. Если бы маги принялись вручную рубить и увечить деревья, а потом складывать эти искалеченные куски вместе, придавая им подобие кресла, дерево изошло бы криком и вскорости умерло.

И все же Сарьон утверждал, что он желал совершать это гнусное деяние. Молодой человек думал, что друид сейчас побледнеет от ужаса и, возможно, прикажет ему убираться прочь.

Однако же Телдар взирал на него совершенно безмятежно, как будто Сарьон всего лишь признался, например, в пристрастии к яблокам.

— Подобные вещи вызывают у всех у нас совершенно естественное любопытство, — спокойно произнес он. — А о чем еще вы мечтали в юности? О том, чтобы соединять куски дерева — и все?

Сарьон сглотнул. Он взглянул на подушку и вытащил пальцы из дыры.

— Нет. — Его бросило в пот, и он поспешно вытер лицо. — Да поможет мне Олмин! — судорожно выдохнул он.

— Дорогой мой, Олмин, конечно же, старается вам помочь — но для этого вы должны сами себе помочь, — убежденно произнес друид. — Вы мечтали о соединении с женщинами. Не так ли?

Сарьон вскинул голову. Лицо его пылало.

— Откуда... откуда вы знаете? Вы прочли мои...

— Нет-нет! — Телдар, улыбнувшись, вскинул руки. — Я не владею искусством Исполняющих проникать в чужие мысли. Просто эти мечты совершенно естественны, брат. Они сохранились с темных времен и служат нам напоминанием о нашей животной природе и о том, что мы тесно связаны с этим миром. Неужели никто вам об этом не рассказывал?

Лицо у Сарьона сделалось столь потешным — в нем смешались облегчение, потрясение и наивность, — что друиду стоило немалого труда сохранить серьезную мину. К тому же он мысленно проклял холодное, бездушное, лишенное любви окружение, воспитавшее в молодом человеке столь мощный комплекс вины. Телдар коротко, несколькими фразами обрисовал суть дела.

— Предполагается, что в той темной, сумрачной земле, откуда мы некогда явились, мы, маги, вынуждены были соединяться телесно, дабы произвести на свет потомков, — соединяться, подобно животным. Мы не имели возможности контролировать воспроизводство себе подобных, и наша кровь смешивалась с кровью Мертвых. Даже долгое время спустя после переселения в этот мир мы, как считается, продолжали спариваться подобным образом. Но потом был открыт способ извлекать семя из мужчины и, используя силу Жизни, помещать его в женщину. Благодаря этому мы получили возможность контролировать численность народонаселения и возвыситься над животными стремлениями плоти. Но это не так уж просто, ибо плотское существо слабо. Я полагаю, вы переросли эти мечтания, верно? Или они все еще беспокоят вас?..

— Нет! — поспешно, в некотором замешательстве перебил его Сарьон. — Нет, они меня не беспокоят... но мне кажется, не потому, что я их перерос. Это все... это все математика! — выпалил он наконец. — Я обнаружил, что то, что прежде было... было просто игрой, теперь стало моим... моим спасением!

Он резко выпрямился и взглянул в глаза друиду. Лицо его прояснилось.

— Когда я погружаюсь в научные изыскания, я забываю обо всем на свете! Понимаете, целитель? Именно поэтому я пропускаю вечерние молитвы. Я забываю поесть, забываю исполнять ритуалы — все это кажется пустой тратой времени! Знание! Изучать, познавать, творить — творить новые теории, новые формулы... Я изыскал способ вдвое уменьшить расход энергии на преобразование камня в стекло! И это — сущий пустяк по сравнению с некоторыми моими замыслами! Да что там! Я даже открыл... — Сарьон внезапно осекся.

— И что же вы открыли? — небрежно поинтересовался друид.

— Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, — отрезал каталист. Он посмотрел на подушку и внезапно заметил проковырянную им дыру. Сарьон вспыхнул и попытался — без особого успеха — ликвидировать нанесенный ущерб.

— Я, конечно, ничего не смыслю в математике, — сказал Телдар, — но мне очень интересно слушать, как вы о ней рассказываете.

— Нет. На самом деле это все не важно. — Сарьон встал. Он нетвердо держался на ногах. — Извините, я испортил вам подушку.

— Пустяки. Ее нетрудно починить, — сказал друид, поднимаясь. Он улыбнулся, не переставая внимательно приглядываться к молодому человеку. — Может, вы как-нибудь еще заглянете ко мне и мы побеседуем об этом вашем новом открытии?

— Может быть. Я... я не знаю. Я же сказал, на самом деле это не важно. Важно то, что в математике весь смысл моей жизни. Она для меня превыше всего. Неужели вы не понимаете? Жажда знания... любого знания! Даже того, которое...

Сарьон осекся.

— Я могу идти? — спросил он. — Вы уже закончили разбираться со мной?

— Я не «заканчивал», потому что и не «начинал», — мягко поправил его Телдар. — Вам посоветовали прийти сюда, потому что вашего наставника беспокоит состояние вашего здоровья. И меня также. Вы явно переутомляетесь, брат Сарьон. Ваш превосходный разум зависит от вашего тела. Как я уже говорил, если вы не будет заботиться о теле, разум тоже пострадает.

— Да, конечно, — пристыжено пробормотал Сарьон. Ему было неловко за свою вспышку. — Извините, целитель. Вероятно, вы правы.

— Надеюсь, теперь я регулярно буду видеть вас на трапезах... и в гимнастическом дворе?

— Да, — отозвался каталист, с трудом подавив раздраженный вздох. Он повернулся и направился к двери.

— И не надо безвылазно сидеть в библиотеке, — продолжал друид, — Есть и другие...

— В библиотеке? — Сарьон резко обернулся. Лицо его стало белым как мел. — Что вы имеете в виду?

Телдар, удивленно сморгнул.

— Да ничего, собственно, брат Сарьон. Просто вы упомянули научные изыскания. Естественно, я предположил, что вы проводите большую часть времени в библиотеке...

— Ваше предположение неверно! Я там не был уже целый месяц! — огрызнулся Сарьон. — Месяц! Вы меня поняли?

— Да, но...

— Да пребудет с вами Олмин, — пробормотал каталист. — Не нужно меня провожать. Я знаю дорогу.

Он неловко поклонился и заспешил прочь. Путаясь в полах короткой рясы, Сарьон стремительно прошагал через лечебницу и скрылся за дальней дверью.

Друид долгое время задумчиво смотрел вслед молодому человеку, рассеянно поглаживая перья ворона, который влетел в окно и примостился на плече у хозяина.

— Что бы это значило? — спросил друид у птицы. — Как ты думаешь?

Ворон что-то каркнул в ответ, почистил лапой клюв и тоже посмотрел вслед каталисту, поблескивая черными глазами-бусинками.

— Да, — отозвался Телдар, — ты совершенно прав, друг мой. Эта душа воистину летит на очень темных крыльях.