"Назад в Лабиринт" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет, Хикмэн Трэйси)

Глава 21. ЦИТАДЕЛЬ. Приан

Садовый лабиринт располагался в дальнем конце города на пологом склоне, спускавшемся от городских строений к окружающей город крепостной стене. Другие обитатели цитадели недолюбливали это место. Пайтан утверждал, что это место странное и неприятное. Но Алеату тянуло к лабиринту, и она часто прогуливалась поблизости от него во время винопития. И если ей приходилось коротать часы в одиночестве (а в последнее время найти компанию становилось все труднее), она приходила именно сюда.

Садовый лабиринт был сооружен сартанами – про это вычитал Пайтан в одной из своих книг.

– Они соорудили его для себя, – рассказывал Пайтан, – потому что любили гулять на свежем воздухе. И это место напоминало им о том мире, откуда они прибыли. Он бил запретным местом для нас, меншей. – При этом слове губы Пайтана скривились. – Не знаю, чего они опасались. Ни одному эльфу в здравом уме не пришло бы в голову пойти туда. Не обижайся, Tea, но я не понимаю, чем тебя так привлекает это жуткое место.

– Я и сама не знаю, – ответила она, пожав плечами. – Может, потому, что там действительно жутковато. А здесь все и все такие скучные.

По словам Пайтана, лабиринт – хитросплетение живых изгородей – когда-то содержался в образцовом порядке. Деревья и кусты тщательно подстригались. Дорожки вели разными кружными путями к расположенному в центре амфитеатру. Здесь, вдали от глаз и ушей смертных, сартаны устраивали свои тайные собрания.

– Я бы на твоем месте туда не ходил, Tea, – остерегал ее Пайтан. – В книге говорится, что сартаны каким-то образом заколдовали этот садовый лабиринт, чтобы он стал ловушкой для каждого, кто войдет в него непрошеным.

Это предостережение только подстегнуло любопытство Алеаты, лабиринт стал казаться ей еще более притягательным.

С течением лет, брошенный на произвол судьбы, садовый лабиринт одичал. Живые изгороди, когда-то аккуратно подстриженные, теперь возвышались неровной стеной, нависающие над дорожками ветви переплетались, образуя покров, почти не пропускающий света, отчего в лабиринте царили прохлада и полумрак даже в жаркие полуденные часы. Это было похоже на путешествие по зеленому туннелю в страну растений. По какой-то неизвестной причине сами дорожки не зарастали. Может быть, благодаря странным знакам, вырезанным на камнях. Такие же знаки можно было встретить на зданиях в городе и на городской стене. По словам Пайтана, они обладали какой-то магической силой, Железные ворота (что было редкостью на Прайане, где мало кто когда-либо видел даже землю) вели к арке, образованной живой изгородью над выложенной камнями дорожкой. На каждом из камней был изображен магический знак. Пайтан говорил, что знаки могут причинить ей вред, ранить ее, но у Алеаты было свое мнение на этот счет. Прежде она вообще не обращала на них никакого внимания, много раз наступала на них, и они нисколько не поранили ее ноги.

От ворот начиналась дорожка прямо в лабиринт, высокие стены деревьев возвышались над головой, цветы наполняли воздух нежным ароматом.

Сначала на каком-то расстоянии дорожка шла прямо, потом раздваивалась, и каждое из двух направлений вело в глубь лабиринта. Дальше этой развилки Алеата забираться не отваживалась. Обе тропинки шли так, что ворота вскоре скрывались из вида, а Алеата при всей своей беспечности и сумасбродстве была не лишена здравого смысла.

У развилки располагался пруд с мраморной скамейкой на берегу. Здесь Алеата любила сидеть в прохладной тени, слушая трели невидимых птичек, любуясь своим отражением в воде и лениво размышляя о том, что будет, если зайти в лабиринт подальше. Наверное, ничего интересного, и не стоит труда, решила она, увидев однажды план лабиринта в книге Пайтана. Для нее было большим разочарованием узнать, что тропинки ведут всего лишь к круглой каменной площадке, окруженной ярусами скамеек.

Сейчас, идя по безлюдной улице (ужасно безлюдной!), ведущей к садовому лабиринту, Алеата улыбнулась. Роланд был уже там, уныло расхаживая туда-сюда, бросая мрачные, подозрительные взгляды на заросли кустов.

Алеата нарочно зашелестела юбками. При этих звуках Роланд выпрямился, сунул руки в карманы и напустил на себя беззаботный вид, заинтересованно разглядывая живую изгородь, как будто только что подошел.

Алеата с трудом сдержала смех. Весь день она думала о Роланде. Думала о том, как сильно она его не любит. Как просто терпеть его не может. И еще о том, какой он грубый, неотесанный, наглый… в общем… такой, как все они – люди. А вспоминая, как она его ненавидит, Алеата, естественно, не могла не вспомнить ту единственную ночь, которую они провели вдвоем. Тому, конечно, были свои причины – так сказать, смягчающие обстоятельства. Никто из них не был виноват. Оба приходили в себя после смертельной опасности, когда их чуть не сожрал дракон. Роланд был ранен, а она только лишь старалась облегчить его страдания…

Ну почему она должна без конца вспоминать ту ночь, его сильные руки и нежные губы, и его ласки, на какие не осмеливался до него ни один другой мужчина!

Только на следующий день она вспомнила, что он – человек, и категорически запретила ему впредь прикасаться к себе. Судя по тому, что он сказал ей в ответ, он был только рад подчиниться ее приказанию.

Но ей доставляло жестокое наслаждение дразнить его – это было ее единственное развлечение. И он, по-видимому, получал не меньшее наслаждение от того, что досаждал ей.

Алеата вышла на дорожку, Роланд, прислонившись спиной к живой изгороди, взглянул на нее и улыбнулся нахальной, по ее мнению, улыбкой.

– Ага, значит, все-таки пришла, – сказал он, намекая на то, что она пришла из-за него, и тем самым лишая ее возможности произнести заготовленную фразу, из которой следовало бы, что это он пришел из-за нее, чем мгновенно привел ее в ярость.

Но в ярости Алеата просто становилась еще милее и еще обворожительнее.

– О, Роланд, это ты? – проговорила она, очень естественно вздрогнув от удивления.

– А кто же еще? Ты, может, думала, это твой лорд Дуридур?

Алеата вспыхнула. Лорд Дурндрун, эльф, был раньше ее женихом, и, хотя она не любила его и собиралась выйти за него замуж только из-за денег, теперь его больше нет в живых, и этот человек не смеет насмехаться над ним и…ох, ну ладно!

– Я тебя не сразу узнала, – сказала она, откидывая волосы на обнаженное плечико. Она похудела, и платья уже не сидели на ней “как влитые”, а постоянно соскальзывали вниз по руке, обнажая то одно, то другое немыслимо очаровательное белое плечико. – Кто знает, какая мерзость может приползти сюда снизу!

Роланд не сводил глаз с ее плеча. Какое-то время она позволяла ему смотреть алчущим взглядом – Алеата полагала, что этот взгляд должен быть алчущим, а потом медленным, ласкающим движением накрыла плечи ажурной шалью, найденной в брошенном доме.

– Ну, если бы какая-нибудь мерзость и приползла сюда неизвестно откуда, я уверен, ты бы ее спугнула, – он сделал шаг к ней и снова демонстративно посмотрел на ее плечо. – Ты стала такой костлявой.

Костлявой! От злости Алеата забыла, что должна быть очаровательной. Она подскочила к нему, занеся руку для пощечины.

Он перехватил ее руку, повернул, пригнул вниз и поцеловал ее в губы. Алеата сопротивлялась ровно столько, сколько нужно – не слишком долго (это могло охладить его пыл), но достаточно для того, чтобы заставить его держать ее посильнее. Тогда она позволила себе расслабиться в его объятиях.

Его губы коснулись ее шеи.

– Я знаю, это тебя разочарует, – прошептал он, – но я пришел только для того, чтобы сказать тебе, что не приду. Извини, – и с этими словами он отпустил ее.

Алеата стояла, прислонившись к нему всем телом. И когда он убрал руки, она, потеряв равновесие, упала на четвереньки. Он усмехнулся.

– Умоляешь меня остаться? Боюсь, из этого ничего не выйдет, – повернувшись, он зашагал прочь.

В ярости Алеата попыталась подняться, но запуталась в пышных юбках, и к тому времени, когда она приняла вертикальное положение, готовая выцарапать ему глаза, Роланд уже завернул за угол здания и скрылся из виду.

Алеата стояла, тяжело дыша. Побежать за ним означало бы именно это – побежать за ним. (Если бы она все же пустилась за ним вдогонку, то обнаружила бы, что он стоит за углом, прислонившись к стене, стараясь унять дрожь и утирая пот с лица.) Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, она бросилась через ворота, ведущие в лабиринт, промчалась по камням с изображением сартанских магических знаков и рухнула на мраморную скамью.

Точно зная, что здесь она одна и никто не увидит ее покрасневшие глаза и распухший нос, Алеата заплакала.

– Он ударил тебя? – спросил чей-то хриплый голос. Алеата в испуге вскинула голову.

– Что? А-а, это ты, Другар… – вздохнула она с облегчением, но потом забеспокоилась. Этот гном был какой-то странный, угрюмый. Кто знает, что у него на уме. И потом, однажды он уже пытался убить их всехnote 25…

– Нет, разумеется, нет, – небрежно ответила она, вытирая глаза и шмыгая носом. – Я ведь не плачу, – при этом она беззаботно рассмеялась. – Просто что-то в глаз попало. Ты… давно здесь стоишь? – спросила она как бы между прочим.

– Достаточно давно, – проворчал гном. А что он под этим подразумевал, Алеата не поняла.

Люди его называли Чернобородый, и он этому вполне соответствовал. Его борода была такой длинной, густой и пышной, что за ней трудно было разглядеть рот. И невозможно было понять, улыбается он или сердится. Блестящие черные глаза, сверкающие из-под лохматых бровей, ничем не выдавали его мыслей и чувств.

Алеата заметила, что он вышел из глубины лабиринта, куда она ни разу еще не отваживалась заглянуть. Это ее заинтересовало. Судя по всему, никакое злое заклятие его не остановило. Ей не терпелось спросить его, что он там видел, как далеко зашел в лабиринт, но в этот момент он огорошил ее своим вопросом:

– Ты любишь его. Он любит тебя. Зачем вы мучаете друг друга этими глупыми играми?

– Я?! Я люблю его? – Алеата мелодично рассмеялась. – Не смеши меня, Другар. Такого просто быть не может. С тем же успехом ты бы мог просить кошку полюбить собаку. Он ведь человек, не так ли? А я эльф.

– В этом нет ничего невозможного. Уж я-то знаю, – ответил он.

Его темные глаза встретились с ее глазами, и он тут же отвел взгляд в сторону. Молчаливый и печальный, он стоял и смотрел на живую изгородь.

“Благая матерь!” – подумала Алеата с замиранием сердца.

Хотя Роланд ее и не любит (а сейчас она была абсолютно убеждена, что не любит и никогда не любил), все же есть тот, кто ее любит. Хотя, пожалуй, даже не любовь светилась сейчас в его обжигающем взгляде. Не любовь, но нечто большее – беззаветное обожание.

Будь на месте гнома любой другой мужчина – эльф или человек, – Алеате это показалось бы забавным. Она бы приняла его безрассудную страсть как должное, выставив ее на всеобщее обозрение среди прочих своих трофеев. Но в тот момент она не испытала радости от своей новой победы. Ее переполнила жалость – глубокая жалость.

Если Алеата казалась бессердечной, то только потому, что сердце ее было ранено так жестоко, что она заперла его в ларец, спрятав ключи. Всех, кого она когда-то любила, ей суждено было потерять – сначала свою мать, потом Каоли, потом отца. И даже этот франт Дурндрун – он хоть и был болваном, но довольно милым болваном – и тот умудрился попасть в лапы титанов.

И если Роланд когда-то нравился ей (Алеата намеренно поставила этот глагол в прошедшее время), то только потому, что он никогда не проявлял ни малейшего желания отыскать ларчик, в котором хранилось ее сердце. Благодаря чему игра с ним была безопасной и забавной. По большей части.

Но это – с Другаром – это не было игрой. Он был так же одинок, как и она сама. Даже еще более одинок, потому что его собратья – все, кого он любил, кем дорожил, погибли от рук титанов, у него не осталось никого и ничего.

Жалость сменилась смущением. Впервые в жизни Алеата не нашла, что сказать. Убеждать, что его любовь безнадежна, не нужно, он и сам это хорошо знал. Она не опасалась, что он станет докучать ей. Нет, он больше никогда не напомнит ей об этом. Сейчас все произошло случайно – он проговорился из сочувствия к ней. Но с этого момента он будет следить за собой. Она не может уберечь его от сердечных ран.

Молчание становилось крайне неловким. Алеата наклонила голову, волосы упали ей на лицо – она не могла видеть его лица, он – ее. Она принялась вертеть пальцем в дырочке кружевной шали.

“Другар, – хотелось сказать ей. – Я отвратительное создание. Я не стою твоей любви. Ты не знаешь, какая я на самом деле. В душе я просто чудовище. Противная-препротивная”.

– Другар, – с трудом выдавила она. – Я…

– Что это? – вдруг ворчливо спросил он, поворачивая голову.

– Что-что? – спросила она, вскакивая со скамьи. Ее бросило в жар. Первой мыслью было, что Роланд потихоньку вернулся и шпионил за ними. Ну, это ему даром не пройдет! Он еще узнает…

– Этот звук, – проговорил Другар, сдвинув брови. – Как будто кто-то напевает. Слышишь?

Алеата слышала. Какое-то напевное гудение. Этот звук не раздражал слух. Наоборот, он был мелодичным, успокаивающим. Он напомнил ей о матери, о том, как она пела ей колыбельные. Алеата вздохнула. Кто бы там ни напевал, это, конечно же, был не Роланд. Голос Роланда скрипуч, как несмазанная дверь.

– Интересно, – сказала Алеата, одергивая платье и легонько притрагиваясь пальцами к глазам, чтобы убедиться в отсутствии следов слез. – Я думаю, надо пойти и посмотреть, откуда эти звуки.

– Ага, – сказал Другар, засовывая большие пчльцы рук за пояс. Он почтительно пропустил ее вперед, не осмеливаясь идти рядом.

Ее тронула его деликатность, и, дойдя до ворот, она остановилась и обернулась к нему.

– Другар, – сказала она с улыбкой, в которой не было и капли кокетства. Это просто была улыбка одного одинокого существа другому. – Ты ходил в глубь лабиринта?

– Ходил, – ответил тот, опуская глаза.

– Мне тоже иногда так хочется пойти туда. Ты сводишь меня? Меня одну, больше никого, – поспешно добавила она, увидев, как нахмурился гном.

Он с опаской поднял на нее глаза, полагая, возможно, что она поддразнивает его. Его лицо смягчилось.

– Да, свожу, – сказал он, и в глазах его появился какой-то необычный свет. – Там так много всякого странного – есть на что посмотреть.

– Правда? – она забыла о таинственном пении. – Например?

Но гном только покачал головой.

– Скоро станет темно. А у тебя нет фонаря. Ты не сможешь найти дорогу обратно. Нам пора возвращаться.

Он придержал перед ней открытую створку ворот. Алеата проскользнула мимо него. Другар закрыл ворота. Повернувшись к ней, он неуклюже кивнул и пробормотал что-то себе под нос, скорее всего на языке гномов, потому что она не разобрала ни слова. Но прозвучало это как благословение. Потом, повернувшись на каблуках, зашагал прочь.

Алеата ощутила крошечную искорку непривычного тепла в своем запертом в ларец сердце.