"Испытание близнецов" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет, Хикмэн Трэйси)

Глава 8

— Крисания…

Вместо ответа раздался лишь низкий, протяжный стон.

— Тише, тише, теперь все в порядке. Тебя слегка ранили, только и всего.

Выпей лекарство, оно снимет боль…

Рейстлин достал из мешочка травы и высыпал их в кружку с кипящей водой.

Приподняв Крисанию с кучи окровавленных листьев, служивших ей подстилкой, он поднес целебное питье к ее губам. Молодая женщина глотнула обжигающую горькую жидкость, лицо ее сразу разгладилось, а глаза открылись.

— Да, — прошептала она с благодарностью. — Мне уже лучше…

— Теперь, — продолжил Рейстлин ровным голосом, — ты должна помолиться Паладайну, чтобы он исцелил тебя до конца, праведная дочь. Нам нужно идти дальше.

— Я…я не знаю, Рейстлин. Я так ослабела, а Паладайн так далеко…

— Молиться Паладайну? — раздался вдруг суровый голос. — Ты кощунствуешь, Черная Мантия!

Рейстлин нахмурился и раздраженно поглядел вверх. Глаза его непроизвольно расширились.

— Стурм! — ахнул он.

Но рыцарь не слышал его. Он в упор глядел на Крисанию, со страхом и благоговением наблюдая, как на глазах затягиваются глубокие раны на ее теле.

— Колдовство! — воскликнул он, вынимая из ножен меч. — Ведьма!

— Нет, — молодая женщина подняла голову. — Ты ошибаешься, рыцарь, я не ведьма. Я — жрица великого Паладайна. Посмотри на медальон, который я ношу на груди…

— Ты лжешь! — свирепо перебил ее Стурм. — Жрецов больше нет. Все они исчезли незадолго до Катаклизма. К тому же, будь ты истинной жрицей Светоносного, разве ты путешествовала бы вместе с черным магом, несущим одно лишь зло?

— Стурм, это я, Рейстлин! — Маг вскочил на ноги. — Погляди на меня! Ты меня не узнаешь?

Молодой рыцарь немедленно повернулся к нему, держа сверкающий клинок в опасной близости от горла Рейсшина.

— Я не знаю, какими колдовскими способами ты узнал мое имя, Черная Мантия, но смотри: если ты произнесешь его еще хоть раз, это может для тебя плохо кончиться. Здесь, в Утехе, с ведьмами и колдунами не очень-то церемонятся.

— Поскольку ты — добродетельный и благородный рыцарь, связанный к тому же присягой, я молю тебя о справедливости, — проговорила Крисания, медленно вставая.

Суровые морщины на лице рыцаря разгладились. Он поклонился и убрал меч в ножны, искоса бросив на Рейстлина осторожный взгляд.

— Ты совершенно права, госпожа. Я действительно дал клятву неукоснительно следовать Кодексу чести, и я обещаю, что справедливость восторжествует.

Не успел он сказать это, как подстилка из листьев превратилась в деревянный пол, деревья стали скамьями, а небо над головой — потолком. «Мы — в Зале Суда», — понял Рейстлин, на мгновение оглушенный такой неожиданной переменой.

Продолжая поддерживать Крисанию, он помог ей сесть за небольшой столик, стоявший в самом центре комнаты. Перед ними возвышалась небольшая трибуна.

Обернувшись, Рейстлин с удивлением отметил, что зал полон людей. И многих из них он знал!

Здесь были и Отик — хозяин таверны «Последний Приют», который держал в руках тарелку с жареным картофелем, и огневолосая Тика; она указывала пальцем на Крисанию и, смеясь, что-то говорила. И даже Китиара! Прислонившись к дверному косяку и положив ладонь на рукоять меча, воительница стояла, окруженная восхищенными молодыми людьми, и подмигивала Рейстлину.

Маг затравленно огляделся. В углу сидел его отец — бедный дровосек с сутулой спиной и никогда не исчезавшим выражением озабоченности и тревоги на лице. Рядом с ним — и вместе с тем как-то отдельно — сидела Лорана, и ее холодная эльфийская красота сияла, словно звезда в темной ночи.

— Элистан! — вдруг выкрикнула Крисания и, вскочив на ноги, протянула вперед руки, но старый жрец только поглядел на нее печально и отрицательно покачал головой.

— Встать, суд идет! — раздался чей-то громкий и властный голос.

Присутствующие недружно поднялись, громко шаркая ногами и двигая тяжелыми скамьями.

Когда вошел судья, в зале установилась почтительная тишина. Он был одет в серую мантию жреца Гилеана — Бога Равновесия и Нейтралитета, однако стоило ему занять свое место на трибуне, как Рейстлин узнал старого друга.

— Танис! — воскликнул маг, делая шаг вперед. Но полуэльф только нахмурился при виде такого неподобающего поведения, бейлиф — ворчливый старый гном — приблизился к Рейстлину слева и ткнул его в ребра рукояткой своего боевого топора.

— Сядь, колдун, и молчи, пока к тебе не обратятся.

— Флинт? — Рейстлин схватил гнома за руку. — И ты тоже не узнаешь меня?

— И не смей прикасаться к бейлифу! — рявкнул свирепо Флинт и отошел на свое место позади судьи, но Рейстлин все равно расслышал, как он бормочет себе под нос:

— Футы, елы-палы! Никакого почтения ни к моему возрасту, ни к моему положению! Можно подумать, что я — мешок с едой, который может хватать кто ни попадя…

— Хватит, Флинт, — прервал его Танис, строго глядя на Рейстлина и Крисанию. — Кто будет обвинять этих двоих?

— Я! — отозвался, поднимаясь, облаченный в сверкающие доспехи рыцарь.

— Хорошо, Стурм Светлый Меч, — кивнул судья. — Ты получишь такую возможность. Кто будет их защищать?

— Я! Я здесь, Танис…то есть ваша честь! Погоди, я, кажется, застрял…

В Зале Суда раздался смех; почти все присутствующие повернулись, чтобы поглядеть на кендера, нагруженного толстыми книгами. Кендер со своей ношей никак не мог пролезть в дверь. Ухмыляющаяся Китиара схватила его за торчащий хохолок волос на голове и без церемоний рванула вперед с такой силой, что бедняга растянулся в проходе. Книги с грохотом посыпались на пол, а толпа взорвалась хохотом. Кендера, однако, не так-то легко было смутить.

Поднявшись, он тщательно отряхнулся и, споты. каясь о книги, добрался наконец до передних рядов.

— Мое имя — Тассельхоф Непоседа, — заявил кендер звонко, протягивая Рейстлину свою маленькую руку. Маг воззрился на него с недоумением и не сдвинулся с места. Пожав плечами, Тас поглядел на свою повисшую в воздухе ладошку и со вздохом убрал ее за спину. Затем он обернулся к судье:

— Привет! Я — Тассельхоф Непоседа…

— Сядь! — рявкнул гном. — С судьей не полагается здороваться за руку, дверная ты ручка!

— Ну хорошо, — с негодованием возразил Тас. — Я не думал, что это запрещено. В конце концов, я просто старался быть вежливым, а вежливость — это такая штука, о которой вы, гномы, не имеете никакого понятия. Правда, вашей вины в этом, наверное, нет…

— Сядь и заткнись! — взорвался гном, свирепея и яростно стуча об пол своим топором.

Тряхнув хохолком, кендер повернулся и пошел на свое место рядом с Рейстлином, однако, прежде чем сесть, он так удачно передразнил Флинта, что толпа, видевшая его лицо, взвыла от восторга. Гном разозлился еще больше, но на этот раз вмешался судья.

— Соблюдайте порядок! — строго воззвал он, и зрители затихли.

Тас плюхнулся на скамью возле Рейстлина. Маг, почувствовав легкое прикосновение к своему телу, мрачно глянул на кендера и протянул руку.

— Верни ка мне эту штуку, — потребовал он.

— Какую? Ах, эту?.. Так это — твоя? Должно быть, ты случайно обронил…Тассельхоф с самым невинным видом протянул магу один из его кошельков с магическими снадобьями. — Я нашел его на полу.

Рейстлин выхватил кошелек из лапки кендера и снова прицепил его к шнуру, которым была перепоясана его черная накидка.

— Ты мог бы, по крайней мере, сказать мне «спасибо», — заметил кендер пронзительным шепотом, но, перехватив серьезный взгляд судьи — Таниса, успокоился.

— Каковы обвинения против этих двоих? — спросил судья.

Стурм вышел вперед и встал в центре зала. Среди собравшихся послышались аплодисменты — очевидно, молодого рыцаря с печатью скорби на лице, прославившегося своей незапятнанной честью, здесь уважали и любили.

— Я встретил этих двоих на пустоши, ваша честь. Человек в черной мантии назвал имя Паладайна… — При этих словах в толпе раздалось сердитое бормотание.

— На моих глазах он сварил какое-то колдовское снадобье и дал его выпить женщине. Она была серьезно ранена. Кровь покрывала ее одежды, лицо было обожжено и покрыто глубокими ранами. Но, выпив это зелье, прямо на моих глазах она исцелилась.

— Нет! — перебила рыцаря Крисания, неуверенно вставая. — Совсем не так.

Лекарство, которое дал мне Рейстлин, просто облегчило мою боль. Исцелили меня мои собственные молитвы. — Я — служительница Паладайна, и…

— Прошу слова, ваша честь! — завопил кендер, вскакивая. — Моя клиентка вовсе не хотела сказать, что является служителем Паладайна. Молодая женщина имела в виду, что она служила пантомиму! Да-да, именно так, ваша честь! — Кендер хихикнул. — Просто устроила небольшое представление, чтобы скрасить долгое путешествие. Мои подзащитные развлекались подобным образом всю дорогу.

Ха-ха!

Повернувшись к Крисании, кендер прошептал так громко, что его слова наверняка были слышны всем:

— Что ты делаешь? Как я смогу тебя вытащить, если ты будешь говорить правду?

— Тихо! — громогласно рявкнул гном. Кендер повернулся к нему.

— Между прочим, Флинт, ты мне надоел! — крикнул он звонко. — Перестань стучать по полу этим своим топором, а не то я завяжу его узлом вокруг твоей шеи.

Зрители снова захохотали, и даже судья, не выдержав, улыбнулся.

Крисания устало опустилась на сиденье рядом с магом.

— Что это? — с испугом прошептала она. — Насмешка? Спектакль?

— Не знаю, — ответил Рейстлин, — но я собираюсь положить этому конец.

— Замолчите все! — негромко сказал он, поднимаясь из-за стола, причем его шелестящий, с присвистом шепот немедленно заставил заткнуться самых отъявленных зубоскалов. — Эта женщина на самом деле является жрицей великого Паладайна, а я — маг, причисляющий себя к Ложе Черных Мантий и владеющий магическим искусством…

— Так сделай же скорее что-нибудь магическое! — заверещал кендер, подпрыгивая на скамье. — Вж-жикни меня в пруд с утками…

— Сядьте оба! — загремел гном.

— Чтоб у него борода повылезла! — засмеялся кендер, указывая на Флинта пальцем. Зрители поддержали это необычное пожелание дружными хлопками в ладоши.

— Да, колдун, покажи нам что-нибудь магическое, — кивнул Танис, с трудом перекрикивая шум.

На мгновение в зале восстановилась тишина, затем собравшиеся снова забормотали:

— Да, колдун…Что-нибудь волшебное, маг…Покажи нам, покажи, покажи!

— Покажи пару фокусов, слабосильная развалина! — разнесся под сводами зала полнозвучный и сильный голос Китиары.

А у Рейстлина язык прилип к гортани. Крисания смотрела на него со страхом и надеждой во взгляде, и руки мага задрожали. Он подхватил свой посох, который стоял возле стола, однако вспомнив, чем это кончилось в предыдущий раз, не посмел им воспользоваться.

Совладав с собой, он надменно оглядел собравшихся.

— Не думаю, что мне стоит оправдываться и что-либо доказывать таким, как вы!

— А я считаю, это было бы неплохо, — заканючил кендер, дергая Рейстлина за плащ.

— Видите! Он не может! — закричал Стурм. — Я требую огласить приговор!

— Приговор! Приговор! — принялась скандировать толпа. — Сжечь колдуна и ведьму! Спалить их тела! Спасти их души!

— Так что же, маг? — строго спросил Танис. — Можешь ли ты доказать, что ты действительно тот, за кого себя выдаешь? , Рейстлин был не в состоянии что-либо отвечать. Шум оглушил его. Он не мог думать, не мог сосредоточиться! Ему хотелось остаться одному, оказаться где-нибудь подальше от этих ужасных криков и умоляющих глаз Крисании.

— Я… — Он запнулся и опустил голову.

— Сжечь их!

Грубые, сильные руки схватили Рейстлина. Судебный зал внезапно исчез, как будто растворился в воздухе. Маг пытался сопротивляться, но все его усилия ни к чему не привели. Человек, державший его, был высок и необычайно силен, а лицо его, прежде добродушное и сердечное, стало теперь серьезным и неумолимым.

— Карамон! Брат мой! — выкрикнул Рейстлин, извиваясь в руках гиганта и стараясь заглянуть ему в глаза.

Но Карамон словно не слышал его. Схватив Рейстлина поудобнее, он потащил пленника вверх по склону холма. Там, на вершине, маг разглядел два высоких деревянных столба, врытых глубоко в землю. К их подножию горожане — бывшие друзья и соседи Рейстлина — с радостными восклицаниями и восторженными воплями подносили охапки сухих дров и хвороста.

— Где Крисания? — спросил Рейстлин у Карамона, надеясь, что молодой женщине удалось освободиться и она сможет освободить его. Карамон не ответил, но в это время маг заметил мелькнувшее в толпе белое платье. Молодую жрицу сам Элистан привязывал к одному из столбов. Крисания отчаянно билась в его руках, стараясь вырваться, однако страдания ослабили тело и сломили дух праведной дочери. Вскоре она прекратила борьбу и, всхлипывая от страха и отчаяния, прижалась спиной к столбу, в то время как Элистан заводил назад и связывал ее руки. Затем он прикрутил веревками к столбу и ноги жрицы.

Черные волосы Крисании рассыпались по гладким обнаженным плечам; раны открылись, и на белой ткани расплылись алые пятна выступившей из них крови.

Рейстлину показалось, что он слышал ее отчаянный крик, обращенный к Паладайну, но за шумом толпы зевак и добровольных помощников палачей не смог разобрать ни слова. Очевидно, она ослабела настолько, что и в своей искренней и крепкой вере уже не находила поддержки.

Рядом, как из-под земли, появился Танис с пылающим факелом в руке.

Повернувшись к Рейстлину, он сказал:

— Гляди на ее судьбу и страшись, ибо тебе уготован такой же жребий!

— Нет! — Рейстлин рванулся, но Карамон держал его крепко.

Наклонившись, Танис ткнул факелом в кучу хвороста, обильно политого маслом Занялось сразу. Огонь быстро пополз по веткам вверх и в стороны, в мгновение ока охватив и дрова, и белое платье Крисании. Раздался душераздирающий крик.

Молодая женщина с трудом подняла голову, чтобы взглянуть на Рейстлина в последний раз.

При виде ее глаз, в которых были и страдание, и ужас, и любовь, Рейстлин почувствовал, как сердце его запылало сильнее, чем сто таких костров. «Они хотели магию — они ее получат!» — подумал Рейстлин и, оттолкнув ошеломленного Карамона, очутился на свободе. Запрокинув голову, он поднял обе руки к небу, и…

И в этот момент слова всех заклинаний вернулись к нему, вошли в его мозг и сердце навеки, чтобы никогда больше их не покидать.

Ослепительная, хищная молния сорвалась с пальцев Рейстлина и ударила в серо-розовый небосвод. Повисшие наверху тучи отозвались подобием эха, послав на землю огненную птицу, вонзившуюся в рыхлую почву возле самых ног мага.

Рейстлин в ярости обернулся к толпе, но собравшихся на холме людей уже не было, они растаяли, испарились, словно никогда и не существовали.

— О моя Королева! — воскликнул маг, чувствуя, как на губах у него закипает смех, а тело и душу переполняет радость обладания могущественными магическими силами. Наконец-то он понял свою главную ошибку и снова увидел открывшиеся перед ним возможности.

Он был обманут, и кем? Самим собой! Еще в подземелье крепости Заман Тассельхоф дал ему в руки ключ, а он пропустил слова кендера мимо ушей, не дав себе труда задуматься о них как следует.

— Достаточно было мне подумать о чем-то, — сказал тогда Тас, — и бац — оно тут же появлялось. Когда я желал отправиться куда-то, мне достаточно было просто представить это место, и тотчас же либо я переносился куда хотел, либо само это место приближалось ко мне — в этом я так и не успел разобраться.

Бездна была похожа одновременно на все города, в которых я когда-то бывал, и все же она не была ни одним из них…

Так говорил кендер.

«Я-то думал, что Бездна — это отражение нашего мира, — рассуждал Рейстлин.

— Именно поэтому я пытался преодолеть ее пешком, словно я все еще на земле.

Между тем все обстоит совершенно иначе. Бездна — это не что иное, как отражение моего разума, и все, что до сих пор происходило, случалось из-за меня ведь я путешествовал по своей собственной памяти!

Властительница действительно в Обители Богов, потому что я считал, что она находится именно там. А Обитель Богов, в свою очередь, может быть и близко, и далеко — в зависимости от того, как я решу. Моя магия не работала, ибо я сам усомнился в ней, а вовсе не потому, что мне мешала Темная Королева. Боги мои, я чуть было не победил самого себя!

Но теперь я знаю, моя Такхизис! Теперь я все понимаю и могу победить!

Обитель Богов в одном шаге отсюда, а Врата — в двух шагах!.. «

— Рейстлин!..

Голос был низким, усталым, измученным. Маг повернул голову. Толпа исчезла, поскольку ее никогда и не было. Она существовала только в его воображении.

Поселок, край, континент — все, что пригрезилось ему, — все исчезло в одночасье. Маг стоял посреди плоской, унылой пустоты. Землю и небо невозможно было отличить друг от друга, они были одинаково пусты и тускло светились сверхъестественными розово серыми красками. Едва видимый горизонт напоминал тонкий порез, сделанный словно острым ножом.

Только один предмет никуда не делся — четко вырисовывающийся на однообразном фоне обгорелый столб, вокруг которого смрадно дымили остывающие головни. У подножия столба лежало неподвижное тело, некогда одетое во все белое, но теперь обгоревшая ткань выглядела почти черной. Запах горелого мяса был непереносим.

Рейстлин осторожно приблизился. Опустившись на колени среди все еще горячего пепла, он перевернул тело на спину.

— Крисания, — констатировал он спокойно.

— Рейстлин? — Лицо жрицы было страшно обожжено, пустые глазницы незряче уставились в небо. С огромным трудом Крисания приподняла скрюченную руку, от которой почти ничего не осталось, кроме обугленных костей и сухожилий.

— Рейстлин? — простонала она в мучительной агонии.

— Да, — отозвался маг.

— Я проиграла, Рейстлин…

— Нет, Крисания, ты не проиграла, — ответил он ровным невыразительным голосом. — Я не пострадал, и моя магия снова всесильна. Теперь я могущественнее, чем когда бы то ни было за всю мою жизнь. Я пойду вперед и одолею Темную Воительницу.

Потрескавшиеся, опаленные губы Крисании разошлись в страшной улыбке.

— Значит, мои молитвы были услышаны… — Она задохнулась от приступа боли, но рука ее по-прежнему слабо цеплялась за полу плаща Рейстлина. Слегка отдышавшись, молодая женщина прошептала что-то едва слышное, и маг наклонился пониже, чтобы лучше слышать.

— Я умираю, Рейст…С каждой секундой я слабею, и долго это не продлится.

Скоро Паладайн заберет меня к себе. Побудь со мной, Рейстлин, пока я не умру…

Маг бросил взгляд на умирающую и увидел перед собой лишь жалкие останки.

Взяв ее за руку, он вдруг вспомнил, какой Крисания была в лесу под Кэрготом — тогда, когда он чуть не потерял над собой власть и не сделал ее своей. Как светилась ее атласная кожа, как искрились черные волосы, как лучились глаза! Он помнил, помнил сиявшую в этих глазах любовь, помнил, как держал молодую женщину в объятиях, как целовал эту гладкую кожу…

Одно за другим Рейстлин погасил в памяти эти воспоминания, выжег магическим огнем, а теплый пепел пустил по ветру.

Затем он освободился от цеплявшихся за него страшных черных пальцев, на которых странно желтели пластинки ногтей.

— Рейстлин! — в ужасе выкрикнула Крисания, хватая руками пустоту.

— Ты сыграла свою роль до конца, Посвященная. — Рейстлин говорил голосом ровным и холодным, как лезвие серебряного, кинжала, который он носил у запястья. — Время не ждет. Уже идут к Вратам те, кто попытается остановить меня. Я должен бросить вызов Владычице и выиграть мою последнюю битву с ее слугами. Затем, когда я выиграю, я должен вернуться к Вратам и пройти сквозь них прежде, чем кто-нибудь попытается меня остановить.

— Рейстлин, не бросай меня! Не оставляй меня одну в этой темноте!

Опираясь на свой магический посох, который светился теперь ярким холодным светом, маг поднялся на ноги.

— Прощай, праведная дочь, — промолвил он негромким, свистящим шепотом. — Ты мне больше не нужна.

Крисания слышала удаляющийся шорох черной мантии и негромкое постукивание посоха о землю. Сквозь едкий, тошнотворный дым и запах горелой плоти она уловила слабый аромат розовых лепестков…

Затем наступила тишина. Маг ушел. Крисания осталась одна; жизнь покидала ее тело, а иллюзии — разум и сердце молодой жрицы.

— Ты прозреешь, Крисания, когда тьма ослепит тебя…бесконечная тьма…

Это сказал ей Лоралон, эльфийский жрец, незадолго до гибели Истара.

Крисания, наверное, заплакала бы, но огонь выжег не только ее глаза, но и слезы.

— Теперь я прозрела, — прошептала Крисания в темноту. — Я вижу так ясно! Я обманывала себя, я была для него ничем — игрушкой, пешкой, которую он мог как угодно передвигать по клеткам на доске в своей главной партии. Но и я, я тоже использовала его! — Молодая женщина застонала. — Я использовала его, чтобы тешить свою гордость, свое тщеславие! Моя тьма делала окружавший его мрак еще более глубоким. Теперь, если он и победит Властительницу, то лишь затем, чтобы занять ее место!!!

Глядя в небо, которого она не могла видеть, Крисания закричала от боли и отчаяния:

— Я сделала это, мой Бог, и это моя вина! Я убила себя, убила наш мир! Но ответь мне, Паладайн, разве могла я причинить ему больший вред?!.

В вечной тьме, которая окружила Крисанию, горькими слезами обливалось ее сердце — вместо глаз, которых у нее не стало.

— Я люблю тебя Рейстлин, — с трудом прошептала она. Острая боль жгла ее тело сильнее огня. — Я не смогла бы сказать об этом тебе, не смогла бы признаться в этом даже самой себе…Но что бы изменилось, если бы я и призналась?

Крисания приподняла голову; боль утихла. Она медленно соскальзывала куда-то, сознание понемногу уходило.

«Хорошо, — подумала молодая женщина устало. — Я умираю. Пусть смерть поскорее настанет, она прекратит мои мучения».

— Прости меня, Паладайн… — пробормотала Крисания и вздохнула.

Послышался еще один вздох:

— Рейстлин…

И еще один, совсем тихий:

— …прости…