"Кузница души" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет)

5

В Утехе было раннее утро, очень раннее. Солнце еще не взошло, когда близнецы проснулись в своем доме, прятавшемся в тени валлинов. Дом с перекошенными, хлопающими ставнями, потрепанными шторами и беспорядочно расставленными полумертвыми растениями в горшках выглядел почти таким же запущенным, как и люди, обитавшие в нем.

Их отец, Джилон Мажере, крупный мужчина с широким добродушным лицом, природную безмятежность которого нарушала беспокойная морщина на лбу, не ночевал дома в этот день. Он уехал поработать по найму далеко от Утехи, в поместье одного богача на озере Кристалмир. Их мать уже проснулась, она не спала с полуночи.

Розамун сидела в своем кресле-качалке, держа моток шерсти в узких ладонях. Она то сматывала шерсть в тугой клубок, то снова разматывала ее. Все это время она напевала себе под нос жутковатым низким голосом, иногда останавливаясь, чтобы поговорить с людьми, которых никто кроме нее не видел.

Если бы ее заботливый муж был дома, он бы заставил ее прекратить «вязание» и лечь в постель. Но и лежа в кровати, она обычно продолжала петь и через час снова поднималась.

У Розамун бывали и хорошие дни, периоды ясного сознания, когда она по крайней мере осознавала происходящее вокруг нее, если и не желала участвовать ни в чем. Она была дочерью богатого купца и всегда положилась на слуг, исполнявших любые ее приказания. Теперь же они не могли позволить себе нанять слуг, а Розамун была неспособна вести хозяйство сама. Иногда, если она чувствовала голод, то могла приготовить что-нибудь. Остатков еды могло хватить другим членам семьи, при условии, что она не забывала о готовящемся блюде и не оставляла его подгорать в очаге.

Когда она воображала, что занимается штопкой, то сидела в своем кресле с корзинкой, полной рваной одежды, на коленях и глядела в окно. Или набрасывала старый плащ на плечи и отправлялась «в гости», бродя по тенистым дорожкам между домов соседей, которые старались заранее заметить ее и не отвечать, когда Розамун звонила в дверь. За ней имелась привычка забывать, где она находится, и оставаться в чужих домах часами, пока ее сыновья не отыскивали ее и не вели домой.

Иногда она воскрешала в памяти жизнь со своим первым мужем, Грегором Ут-Матаром, повесой и негодяем, которым она наивно гордилась и кого все еще любила, несмотря на то, что он бросил ее много лет назад. — Грегор был Соламнийским рыцарем, — говорила она, обращаясь к своим невидимым собеседникам. — И он так меня любил…. Он был самым красивым мужчиной в Палантасе, и все девушки с ума по нему сходили. Но он выбрал меня. Он дарил мне розы, и пел песни под моим окном, и мы катались вместе на его вороном коне… А сейчас он мертв. Я точно знаю. Он мертв, потому что иначе бы он вернулся ко мне. Знаете, он умер героем…

Грегор Ут-Матар действительно был объявлен мертвым. Никто не видел его и ничего о нем не слышал вот уже семь лет, и большинство людей было убеждено, что если он не умер, то заслуживал смерти. Его исчезновение не огорчило никого. Он мог быть Соламнийским рыцарем, но если и так, то его наверняка давно изгнали из ордена. Все знали, что он со своей молодой женой и маленькой дочкой покинул Палантас среди ночи и в большой спешке. Ходили слухи, что он совершил убийство и избежал виселицы только с помощью денег и быстрой лошади.

Он был необычайно хорош собой. Ум и обаяние делали его желанным посетителем любой таверны, как и его храбрость — в этом даже враги не могли ему отказать — а также готовность пить, играть и драться в любое время. Розамун не ошиблась по крайней мере в одном своем утверждении — женщины боготворили его.

Признанная красавица с каштановыми волосами, глазами цвета летней листвы и гладкой как шелк белой кожей, Розамун стала той, кому он отдал предпочтение. Он влюбился в нее со всей страстью его порывистой натуры, и продолжал любить ее дольше, чем можно было предположить. Но после того, как любовь угасла, для Грегора ее невозможно было зажечь вновь.

Они безбедно жили в Утехе. Грегор периодически отлучался в Соламнию, когда деньги кончались. Его знатные родичи, очевидно, платили ему, чтобы он держался от них подальше. Но однажды он вернулся с пустыми руками. Люди говорили, что семья Грегора наконец порвала с ним. Его кредиторы начали требовать возврата долгов, и он отправился на север в Оплот, чтобы предложить свой меч и свои услуги любому, кому они понадобятся. Он продолжал заниматься этим, возвращаясь домой в перерывах, но никогда не оставаясь надолго. Розамун дико ревновала и обвиняла его в связях с другими женщинами. Ссоры супругов можно было слышать через всю Утеху.

И в один прекрасный день Грегор ушел и больше не вернулся. Все решили, что он убит, убит либо мечом в грудь, либо, что более вероятно, ножом в спину.

Только один человек не верил в его смерть. Китиара только ждала подходящего времени, чтобы покинуть Утеху и отправиться на поиски отца.

Она как раз говорила об этом, когда пыталась, в своей обычной нетерпеливой манере, собрать своего младшего брата для долгой дороги в школу. Вся одежда Рейстлина — пара рубашек, штаны и штопаные-перештопаные чулки — была завязана в узелок, вместе с плотным зимним плащом.

— К весне меня здесь уже не будет, — говорила Кит. — Это место — дыра, для которой у меня просто нет подходящих слов.

Она выстроила своих братьев для тщательного осмотра. — О чем ты только думаешь? Ты не можешь идти в школу так!

Схватив Рейстлина, она указала на его босые и грязные ноги: — Ты должен носить башмаки. — Летом?! — Карамон был потрясен. — Мои башмаки уже малы мне, — сказал Рейстлин. Он немного подрос за эту весну. Теперь он был одного роста с Карамоном, хотя весил в два раза меньше и был в четыре раза меньше в обхвате. — Возьми, наденешь эти. — Кит отыскала старые зимние башмаки Карамона и кинула их Рейстлину. — Они будут мне жать, — запротестовал он, мрачно озирая обувь. — Надень их,

— приказала Кит. — Все остальные мальчики в школе носят обувь, разве нет? Только крестьяне ходят босиком. Так говорит мой отец.

Рейстлин не ответил. Он втиснул ступни в поношенные башмаки и послал сестре хмурый недовольный взгляд.

Кит взяла грязное полотенце, обмакнула его в ведро с водой и начала тереть Рейстлиновы уши и лицо так энергично, что тот не сомневался, что по меньшей мере половина его кожи оказалась содрана.

Вывернувшись из мертвой хватки сестры, Рейстлин заметил, что Розамун уронила клубок шерсти на пол. Он взглянул на мать.

Ее красота исчезла, как исчезает радуга, когда грозовые тучи скрывают солнце. Ее волосы потускнели и свалялись, а глаза блестели слишком ярко, как блестят глаза больных лихорадкой или сумасшедших. Ее бледная кожа имела сероватый оттенок. Она рассеянно уставилась на свои пустые руки, как будто не зная, что с ними делать. Карамон поднял клубок и протянул его ей. — Вот, мама. — Спасибо, дитя. — Ее отсутствующий взгляд скользнул по нему. — Грегор мертв, ты знаешь это, дитя? — Да, мама, — сказал Карамон, даже не вслушиваясь в ее слова.

Розамун часто делала нелепые и неуместные замечания вроде этого. Ее дети привыкли к этому и большей частью пропускали их мимо ушей. Но в это утро Китиара накинулась на свою мать с внезапным гневом: — Он не умер! Что ты вообще знаешь? Ты всегда была ему безразлична! Не говори больше таких вещей, ты, сумасшедшая старая ведьма!

Розамун улыбнулась, сматывая клубок, и тихо запела. Ее сыновья стояли рядом, притихшие и несчастные. Слова Китиары ранили их гораздо больше, чем Розамун, которая не обратила ни малейшего внимания на вспышку дочери. — Он не умер! Я это знаю, и я его отыщу! —проговорила Китиара тихо и яростно. — Откуда ты знаешь, что он еще жив? — спросил Карамон. — И если даже он жив, то как ты его найдешь? Я слышал, что в Соламнии живет много людей. Даже больше чем здесь в Утехе. — Я его найду, — твердо заявила Кит. — Он сказал мне, как.

Она пристально оглядела их. — Слушайте, скорее всего, вы видите меня в последний раз. Идем со мной. Я покажу вам кое-что, если вы пообещаете никому не говорить.

Войдя в маленькую комнату, где она спала, она извлекла из-под матраса грубо сшитый самодельный кожаный мешочек. — Вот. Здесь мое сокровище. — Деньги? — спросил Карамон. — Нет! — фыркнула Китиара. — Кое-что получше денег. Мое… мое право первородства. Доказательство того, что я — наследница Ут-Матар. — Можно посмотреть? — заискивающе попросил Карамон.

Китиара не разрешила. — Я обещала отцу, что никому не покажу его. По крайней мере, пока. Но когда-нибудь ты его увидишь. Когда я вернусь сюда богатой и могущественной, скача на коне во главе моего войска, тогда ты его увидишь. — Мы будем в твоем войске, правда, Кит? — сказал Карамон. — Рейст и я. — Вы будете офицерами, вы оба. Я буду вашим командиром, разумеется. — тоном, не терпящим возражений, сказала Кит.

— Я бы хотел стать офицером. — Карамон загорелся идеей. — А ты, Рейст?

Рейстлин пожал плечами. — Мне все равно. — Еще раз взглянув на мешочек, он тихо прибавил: — Нам нужно идти, а то я опоздаю.

Кит оглядела их, уперев руки в бока. — Да, думаю, вам пора. Карамон, после того, как проводишь Рейстлина, возвращайся прямо домой, слышишь? Не вздумай околачиваться возле школы. Вам двоим придется привыкнуть к тому, чтобы быть отдельно друг от друга. — Хорошо, Кит. — Теперь была очередь Карамона бросать угрюмые взгляды на сестру.

Рейстлин подошел к матери, взял ее за руку. — До свидания, мама, — сказал он прерывающимся голосом. — До свидания, милый, — сказала она.

— Не забывай надевать капюшон, когда сыро.

И это было ему прощальным напутствием. Рейстлин пытался объяснить матери, куда он отправляется, но она была совершенно не способна усвоить это. — «Учиться магии? Зачем? Не будь глупым, дитя».

Рейстлин сдался на этом. Они с Карамоном покинули дом, когда солнце позолотило верхушки валлинов. — Хорошо, что Кит не пошла с нами. Мне нужно сказать тебе одну вещь, — громким шепотом сказал Карамон. Он боязливо оглянулся назад, чтобы убедиться, что сестра не наблюдает за ними. Дверь с треском захлопнулась. Исполнив свой долг, Китиара отправлялась спать дальше.

Дети прошли по древесным подвесным дорожкам сколько было возможно. Затем, когда веревочные мосты закончились, близнецы сбежали по ступеням на лесную землю. Узкая дорога, достаточно широкая для одной телеги, вела в нужном им направлении.

Мальчики сжевали по ломтю черствого хлеба, которые они отломили от куска, лежавшего на столе. — Смотри, тут на хлебе что-то зеленое, — заметил Карамон в перерыве между двумя откусываниями. — Это плесень, — сказал Рейстлин. — А-а. — Карамон доел хлеб вместе с плесенью, бормоча, что он «вовсе не плох, только немного горьковат».

Рейстлин осторожно отделил ту часть хлеба, где росла плесень. Он внимательно осмотрел ее и положил кусок в сумку, которую всегда с собой носил. К концу дня она заполнялась разными представителями растительного и животного мира. Он проводил вечера, изучая их. — До школы долго идти, — сказал Карамон, взбивая босыми пятками дорожную пыль. — Почти пять миль, говорит папа. И когда ты будешь там, тебе придется сидеть за партой весь день и не шевелиться, и тебе не разрешат выходить, и вообще ничего не будут разрешать. Ты уверен, что тебе там понравится, Рейст?

Рейстлин видел школу только один раз. Внутри была большая комната, где не было окон, чтобы ученики не отвлекались, глядя на улицу. Пол был каменный. Парты были высокими, так что зимой ноги не мерзли на холодном полу. Ученики сидели на высоких табуретах. Вдоль стен тянулись полки, на которых располагались банки с лекарственными травами и другими вещами, от приятных глазу до отвратительных или таинственных. В этих банках хранились ингредиенты, необходимые для заклинаний. На остальных полках лежали футляры со свитками внутри. Многие свитки предназначались для того, чтобы ученики писали на них, и были чистыми. Но некоторые не были.

Рейстлин подумал об этой тихой, темной комнате, о мирных часах обучения, не прерываемых буйными братьями или сердитыми сестрами, и улыбнулся. — Думаю, да, — ответил он.

Карамон поднял с земли палку и тыкал ею в воздух, воображая, что это меч. — А я бы ни за что не захотел там учиться. Точно знаю. И тот учитель… У него рожа как у лягушки. Он выглядит подлым. Как ты думаешь, он не станет бить тебя?

Учитель, Мастер Теобальд, действительно выглядел не по-доброму. А их первая встреча показала, что он был еще и высокомерен, самолюбив и скорее всего был тупее большинства своих учеников. Не будучи способным завоевать их уважение, он наверняка запугивал их побоями. Рейстлин видел длинный ивовый прут, стоящий на видном месте возле учительского стола. — Если даже и станет, — сказал Рейстлин, думая о том, что говорил ему Антимодес, — это будет всего лишь очередным ударом кузнечного молота. — Думаешь, он будет бить тебя молотком? — в ужасе стал допытываться Карамон. Он остановился посреди дороги. — Ты не должен идти в такое жуткое место, Рейст. — Нет, я не это имел в виду, Карамон, — сказал Рейстлин, пытаясь быть терпеливым со своим невежественным братом. — Я попытаюсь объяснить. Вот сейчас ты дерешься палкой, но когда-нибудь у тебя будет меч, настоящий меч, ведь так? — Ага, будь уверен. Кит обещала привезти мне один. Если попросишь, она и тебе привезет меч. — У меня уже есть меч, Карамон, — сказал Рейстлин.

— Не такой, как твой. Он сделан не из металла. Мой меч — во мне самом. Сейчас это не очень хорошее оружие. Ему нужно придать форму молотом. За этим я и иду в школу. — Чтобы научиться делать мечи? — Карамон наморщил лоб в чудовищном умственном усилии. — Так это школа, где учат кузнечному делу, получается?

Рейстлин вздохнул. — Не настоящие мечи, Карамон. Мысленные. Магия будет моим мечом. — Ну, если ты так говоришь… Но все равно, если тот учитель высечет тебя, только скажи мне, и я уж о нем позабочусь. — Карамон сжал кулаки. — Это и впрямь долгая дорога, — повторил он. — Долгая, — согласился Рейстлин. Они прошли около четверти всего пути, и он уже устал, хотя и не признался бы в этом. — Но тебе не нужно идти со мной, ты же знаешь. — Как это?! — воскликнул Карамон. — А если на тебя нападут гоблины? Я нужен, чтобы защитить тебя. — Деревянным мечом, — сухо заметил Рейстлин. — Ты сам сказал, что когда-нибудь у меня будет настоящий, — ответил Карамон с уверенностью, не страдающей от присутствия логики. — Китиара обещала. Эй, я вспомнил, что хотел сказать тебе. Мне кажется, Кит собирается куда-то отправиться. Вчера я наткнулся на нее на лестнице, ведущей из трактира в том конце города. «Корыто», так он называется. — Что она там делала? — заинтересовавшись, спросил Рейстлин. — И кстати, ты-то что там делал? Об этом месте ходят плохие слухи. — Я скажу. Стурм Светлый Меч говорит, что в этом трактире собираются воры и головорезы. Я и пошел туда, потому что хотел увидеть убийцу. — Ну и как, — сказал Рейстлин, чуть улыбаясь, — видел ты хоть одного? — Не-а! — сказал Карамон обиженно. — По крайней мере, не думаю. Все люди там выглядели совсем обычно. Большинство были похожи на отца, только не такие большие. — Как и должен выглядеть любой хороший убийца-наемник, — указал Рейстлин. — Как отец? — Конечно. Тогда он может подобраться к своей жертве так, что жертва его не заметит. А как ты думал, должен выглядеть убийца? Одетый во все черное, в шляпе с длинным козырьком и в черной маске? — насмешливо спросил Рейстлин.

Карамон поразмыслил над этим. — Ну… В общем, да. — Какой же ты тупица, Карамон, — сказал Рейстлин. — Наверно, — подавленно ответил Карамон. Он разглядывал свои ноги с минуту, пиная комья земли. Но не в его духе было грустить подолгу. — Знаешь, — оживленно сказал он, — если они действительно выглядят как обычные люди, то, может, я и видел убийцу!

Рейстлин хмыкнул: — Кого ты точно видел, так это нашу сестру. Что она там делала? Отцу бы не понравилось, что она бывает в таких местах.

— Вот и я ей сказал то же самое, — сказал Карамон, убежденный в своей правоте. — Она отвесила мне оплеуху и сказала, что то, что отец не знает, не может его расстроить, и что я должен молчать. У нее в руках было что-то вроде карты. Я спросил ее, что это, а она только ущипнула мою руку очень больно, — тут Карамон предъявил роскошный фиолетово-красный синяк, — и повела меня за собой, и заставила меня поклясться на могиле на кладбище, что я никому не скажу ни слова об этом. Иначе придет вурдалак и заберет меня как-нибудь ночью. — Ты рассказал мне, — указал Рейстлин. — Ты нарушил клятву. — Она не имела в виду тебя! — возмущенно ответил Карамон. — Ты мой брат-близнец, говорить тебе — все равно что говорить себе самому. Ну, в любом случае, я поклялся за нас обоих. Так что если вурдалак придет за мной, он заберет и тебя тоже. Вообще-то я не прочь увидеть настоящего упыря, а ты, Рейст?

Рейстлин закатил глаза, но ничего не сказал. Он не хотел тратить дыхание. Они не прошли еще и половины пути, а он уже выдохся. Он ненавидел свое слабое тело, которое как будто ставило своей целью портить все, что он задумывал, разрушать всякую надежду, убивать любое желание. Рейстлин бросил завистливый взгляд на своего хорошо сложенного, крепкого и здорового брата.

Люди говорили, что раньше существовали боги, которые правили человечеством, но однажды боги рассердились на людей и оставили их. Перед тем как уйти, они сбросили на Кринн огненную гору, которая расколола мир. Затем они предоставили людей их судьбе. Рейстлин легко мог поверить, что так и случилось. Ни один честный и справедливый бог не сыграл бы с ним такую жестокую шутку — разделить одного человека на двоих, дав одному близнецу ум без тела, а другому тело без разума.

Но все же утешительной мыслью было то, что за этим решением стояла веская причина, важная цель; и то, что он и его брат-близнец не были просто безумной шуткой природы. Что утешило бы его еще больше, так это уверенность в том, что боги действительно существуют, так что есть кого винить!

Китиара часто рассказывала Рейстлину историю о том, как он чуть было не умер, и как она спасла ему жизнь, когда повитуха сообщила ей, что младенец родился хилым и почти мертвым, и посоветовала оставить его умирать. Кит всегда немного злилась из-за того, что Рейстлин не проявлял должной благодарности за это. Она, сильная и здоровая, понятия не имела, что иногда, когда тело Рейстлина горело в жару, его мышцы нестерпимо болели, а горло сушила жажда, которую он не мог утолить, в такие минуты он проклинал ее.

Но благодаря Китиаре он смог поступить в школу магии. Она все организовала.

Только бы он смог добраться до этой школы, не свалившись замертво на полпути.

Крестьянская тележка, проезжающая мимо, оказалась спасением для Рейстлина. Фермер остановился и спросил, куда идут мальчики. Хотя он поморщился, когда Рейстлин ответил, но согласился подвезти их. Он с жалостью смотрел на хрупкого ребенка, кашляющего от пыли и пшеничной высевки, которую ветер нес с полей. — И ты собираешься проделывать этот путь каждый день, парень? — Нет, сэр, — Карамон ответил за брата, который не мог говорить. — Он идет в школу магов, чтобы научиться ковать мечи. И он останется там совсем один, и они не позволяют мне остаться с ним.

Фермер был добрым человеком, и у него самого были маленькие дети.

— Послушайте, ребята, я езжу этой дорогой каждый день. Если вы будете встречать меня утром, я могу подвозить вас. И я же встречу вас после обеда на обратном пути. Так что ты, мальчик, по меньшей мере сможешь быть дома с семьей по вечерам. — Это было бы здорово! — вскричал Карамон. — Мы не можем платить вам, — одновременно с ним сказал Рейстлин, и его лицо вспыхнуло от стыда. — Пф! Я не ожидаю платы, — неожиданно гневно отрезал фермер. Он искоса взглянул на мальчиков, особенно задержав внимание на крепыше Карамоне. — Что я мог бы принять, так это помощь в полях. Мои собственные дети еще слишком маленькие, чтобы от них была какая-то польза. — Я мог бы работать на вас, — подсказал ему Карамон. — Я буду помогать вам, пока Рейст в школе. — По рукам, тогда.

Карамон и фермер пожали друг другу руки, предварительно поплевав на свои ладони. — Почему ты согласился на него работать? — потребовал ответа Рейстлин, когда они устроились на краю телеги, болтая ногами в воздухе. — Чтобы ты мог ездить в школу и назад, — сказал Карамон. — А что? Что не так с этим?

Рейстлин прикусил язык. Он чувствовал, что должен поблагодарить брата, но благодарные слова застряли у него в горле, как горькое лекарство. — Просто… Просто мне не нравится, что ты работаешь ради меня… — О черт, Рейст, мы же близнецы, — сказал Карамон, и счастливо улыбаясь, одарил брата тычком в ребра. — Ты бы сделал то же самое для меня.

Думая над слова брата, пока телега приближалась к Школе Магов Мастера Теобальда, Рейстлин вовсе не был уверен, что сделал бы это.

Повозка фермера была у школы днем, чтобы забрать их. Рейстлин, вернувшись домой, обнаружил, что мать попросту не заметила его отсутствия, а Китиара сначала удивилась, увидев его, затем разозлилась и пожелала знать причину неожиданного возвращения. Она всегда сердилась, когда все шло не по ее плану. Она решила, что Рейстлин будет столоваться в школе, и была недовольна, услышав, что он решил иначе.

Она выслушала рассказ фермера дважды, и даже тогда продолжала думать, что он замышляет что-то нехорошее. Мысль о том, что Карамон будет работать на фермера, еще сильнее разозлила ее. Карамон вырастет крестьянином, сказала она презрительно. Вместо крови врагов на его сапогах будет конский навоз.

Карамон возмущенно возражал. Они долго и шумно спорили; Рейстлин пошел спать, когда у него разболелась голова. Он проснулся, когда они закончили. Кит была озабочена чем-то другим. Она казалась задумчивой, раздражительнее, чем обычно, и мальчики вели себя тихо, чтобы не вставать на пути ее тяжелой руки. Все же она проследила, чтобы они были сыты, поджарив сомнительного вида бекон и поставив на стол останки заплесневелого хлеба.

Поздно ночью, когда Китиара заснула, маленькие ловкие руки сняли мешочек с ее ремня. Пальцы, чье прикосновение было легче, чем касание лапок мотылька, вытащили содержимое мешочка — мятый лист бумаги и плотный, сложенный в несколько раз кусок кожи. Рейстлин прошел с ними в кухню, где изучил их при неровном свете огня в очаге.

На бумаге красовался отпечатанный семейный герб, изображающий лису, триумфально стоящей над мертвым львом. Девиз гласил: «Нет слишком сильных», а под ним была надпись «Матар». На мягкой коже была неумело нарисована карта, обозначавшая тракт между Утехой и Соламнией.

Рейстлин быстро сложил рисунки, засунул их обратно в мешочек и снова повесил его на ремень Кит.

Рейстлин не сказал о своей находке никому. Он рано понял, что знание дает могущество, особенно знание чужих секретов.

Следующим утром Китиара исчезла.