"Не верь глазам своим" - читать интересную книгу автора (Уайт Кейт)

2

Как криминалистка, я часто слышу мнение, что знаменитости подчиняются иным законам, нежели обычные люди. Полицейские с ними обходительны, а судьи оказывают невероятную снисходительность. Не могу согласиться — у меня нет подтверждений. Но одно я знаю наверняка. Если человек совершил преступление в городе Нью-Йорке и должен предстать перед судом, то ему придется пройти через серию унижений вне зависимости от популярности.

Все начинается с полицейского участка, где оформляются документы. Потом его перевозят в здание суда на Сентер-стрит, 100, в Южном Манхэттене и помещают в одну из камер задержания в подвале, именуемую в народе «обезьянником». Я там никогда не была, но говорят, что вонь поднимается оттуда до самых небес, в особенности летом. Здание суда открывается в полдесятого, и беднягу наконец-то ведут наверх, чтобы встретиться с коллегией присяжных для предъявления официального обвинения в зале на первом этаже. Эта процедура называется «Предъявление физического лица».

Какая замечательная уравниловка получается на первых стадиях судебного разбирательства, думала я, сидя в одном из таких залов жарким днем в конце июля, через шесть недель после моего поступления на работу в «Базз». Кондиционер морозил вовсю, и четыре-пять вентиляторов гудели так громко, что полностью заглушали слова адвокатов и присяжных.

«Физическим лицом», которое мне предстояло лицезреть, была певица Кимберли Ченс — или как ее прозвали в «Клубничке», Толстушка Ченс — двадцатисемилетняя белая женщина, которая прославилась год назад, победив в конкурсе реалити-шоу «Фабрика звезд». Предыдущим вечером она устроила перебранку с бойфрендом около клуба в центре города. Когда полицейский попытался усмирить их, Кимберли ударила его по лицу — полицейского, не бойфренда. Я узнала о случившемся в шесть утра и приехала в суд к девяти. Уже пробило одиннадцать, а о драчунье ни слуху ни духу. Она должна появиться в задних дверях. Согласно закону Нью-Йорка, «физическое лицо» предъявляют не позднее чем через двенадцать часов после задержания.

Тем летом знаменитости типа Кимберли совершали правонарушения с завидной регулярностью, что гарантировало мне трехдневную занятность в «Баззе». К моему удивлению, новая работа имела свои плюсы. Я состояла сотрудником в журнале, публикующем статьи о кутежах, разрывах отношений и неудачных пластических операциях среди звезд. «Статья» — не самое подходящее слово. Обычно на страницах красовались фотографии с глубокомысленными надписями или колонки с комментариями к чатам, которые в редакции называли очатками. Зато плоду моего труда отводилось больше места — почти столько же, как в «Пипл». Мне даже в каком-то смысле нравилось писать о знаменитостях. Их правонарушения больше будоражат воображение, чем злодеяния простых смертных.

Как и предвидел Робби, Мона относилась ко мне с неким благоговением. Она часто присылала электронные письма с чужими комментариями или даже делилась своим видением историй, однако редактирование вверила Нэшу, который прежде работал в ныне не существующем мужском журнале той же компании. Нэш казался слишком опытным и умным для «Базза». Поговаривали, что он ждет, когда ему появится хорошая замена. Правда, постоянством не отличался: вел себя то резко, то дружелюбно, иногда мог даже пофлиртовать, но всегда держался с достоинством. Он задавал уместные вопросы и сокращал некоторые предложения, делая их более выразительными.

Мне нравилось находиться среди людей, в «чреве». Райан откровенно меня игнорировал, Джесси заботилась, а Лео часто невольно смешил. К концу второй недели мне объяснили разницу между «сталкерацци» и «куперацци». «Сталкерацци» фотографируют против желания знаменитостей, а «куперацци» — вопреки, то есть когда звезды втайне хотят, чтобы их увидели в таком виде.

На этом все приятное заканчивалось. В «Баззе» Царила атмосфера злости — и виной была Мона. Меня миновали ее разносы, но приходилось наблюдать, через какие пытки проходят другие. В Интернете есть даже страничка с названием «Я пережил натиск Моны Ходжес».

Она была не просто тираном. Она переворачивала все вверх дном, как младенец, которому вдруг надоели спагетти, и он решил смахнуть тарелку на пол. Мона рвала статьи перед самым выходом в печать, вынуждая срочно переписывать их.

Даже когда дьяволица не свирепствовала, она вела себя странно. У нее была нездоровая страсть к еде, отчего все стояли на ушах. К примеру, она клялась, что чипсы в «Макдоналдсе» на Девятой авеню — лучшие в городе, и посылала одну из помощниц в такую даль.

Я видела Робби только на ежедневных планерках, где он сидел тише воды, ниже травы. Его кабинет был за утлом от «чрева», около входа в приемную. Мой друг всегда оставался работать, когда я вечером убегала домой. Как-то я пользовалась копировальным устройством рядом с кабинетом Робби и услышала, как Мона бросила ему на стол рукопись и рявкнула: «Вы хоть понимаете, что это полный отстой?!»

Поначалу я убеждала себя, что со временем смогу привыкнуть к Моне и обратить внимание на светлую сторону работы. Однако, дойдя до грани, приняла другую тактику: продержаться до того времени, пока осенью не выйдет моя книга. Связь с «Баззом» будет огромным преимуществом, и журналисты выстроятся ко мне в очередь. Я не позволю Моне достать меня до печенок.

Кстати, именно она сообщила мне про Кимберли: дважды позвонила домой в такую рань. Как только дьяволица произнесла мое имя, у меня в кишках начал раздуваться колючий ком, словно туда пробрался дикобраз.

— Вы слышали новость? — напрямик спросила она. — Прошлым вечером арестовали Кимберли Ченс.

Слышала ли я новость? Можно подумать, что у меня в спальне рация, через которую я держу прямую связь со всеми полицейскими города.

— Нет, — ответила я. Лучше говорить правду, потому что Мона чует ложь, как дохлую мышь в комнате. — За что?

— Ударила офицера полиции, — сообщила она. — Говорят, сегодня ей предъявят официальное обвинение. Что это значит?

— Это значит, что она предстанет перед присяжными, чтобы признать себя виновной или невиновной. Я подъеду к началу процедуры.

— А вы можете поехать прямо сейчас?

— Суды открываются не раньше половины десятого, — объяснила я. — Позвонить Робби? Он, наверное, захочет присутствовать, ведь это и его сфера интересов.

Последовала длинная пауза.

— Нет, он мне нужен сегодня в офисе. Перед тем как повесить трубку, она дала мне номер сотового Кимберли. Бог знает, откуда он у нее.

В тот день я не планировала заниматься делами «Базза». Теперь вот вынуждена сменить повестку дня. Мало того, что придется просидеть все утро в здании суда, так еще предстоит прочесть биографию Кимберли, чтобы развернуть события в перспективе. Не снимая пижамы, я залезла в Интернет. Там в основном писалось о ее выступлениях в шоу «Фабрика звезд». Я решила заехать в офис, хотя это приличный крюк, и прочесать старые номера «Базза». На Кимберли ушло немало типографской краски после победы в конкурсе. Особенно часто ее имя мелькало в разделе «Клубничка», которую я не утруждалась читать.

Когда я приехала, в редакции еще никого не было, кроме помощницы Нэша, Видимо, сотрудники трудились вчера до рассвета и вряд ли появятся раньше одиннадцати. На следующий день после сдачи статей первая планерка проводится аж в два часа.

Выпив кофе в столовой, я направилась в комнату, где хранятся старые номера, и схватила толстую пачку. К моему удивлению, Джесси оказалась на рабочем месте.

— Что ты здесь делаешь в восемь пятнадцать? — спросила я, улыбаясь. За последнее время я привыкла к Джесси, к ее бойкому чувству юмора и надеялась, что наша дружба продлится до конца моего пребывания в «Баззе».

— Я должна завершить это чудаковатое интервью с Йоко Оно, будь оно неладно. Все равно его вставят в самом конце книги. Представляешь, она надела на встречу со мной солнечные очки от Стеллы Маккартни, а я не поняла намек. А ты зачем пришла? У тебя же сегодня выходной.

Я рассказала, как Кимберли Ченс нарушила мои планы.

— О да. Я слышала о происшествии по радио, — сказала она. — Она, кажется, победитель конкурса «Фабрика стерв»?

— Как вчера прошла сдача статей?

Бывало хуже. Кульминация настала после того, как Мона послала помощницу Эмми за соком «Эндлес лайм» компании «Джамба джус». Девушка обегала все магазины в Манхэттене, что торгуют продукцией «Джамба джус», и вернулась через три часа — с пустыми руками! Оказывается, такой сок продают только в Калифорнии.

— Когда люди начали расходиться по домам?

— Около двенадцати. На обложку попала иллюстрация к статье о капризах звезд в салонах красоты. Ни для кого не новость, что должны были взять именно ее.

— И что за капризы бывают в салонах красоты?

— Ну, например, Крис Джуд предпочитает массаж лица с втиранием фекалий.

— Эй, пожалуйста, не надо. Я еще пью кофе.

Джесси вернулась к работе, а я увлеклась просмотром номеров в поиске статей о Кимберли. Сначала у нее возник с журналом любовный союз, как короткий роман в командировке. Фотография появилась на обложке после победы в конкурсе, и последующие несколько недель ей стабильно отводилась пара хвалебных строк, особенно когда ее сингл стал платиновым. Но вскоре она начала появляться на страничке «Причуды моды» в одежде, какую носят официантки на международном банкете со шведским столом: поистине благородный фасон — гофрированная юбка и туго затянутый корсет, а в дополнение два густых хвоста на голове. Поль Гоген, должно быть, перевернулся в гробу. Совсем иного стиля было платье, которое она надела на вручение премии «Грэмми»: огромное и пышное, словно под ним устроили склад вещей. Надпись под фотографией гласила: «Сенсация! Мы знаем, где спрятано оружие массового поражения».

«Глосс» осветил не только портновские неудачи Кимберли. Туг было несколько снимков, как она выходит из отеля ранним утром с шалашом вместо прически на голове. И последним, но не менее потешным поводом для комментариев послужила ее диета. Вскоре после получения своего титула Кимберли начала набирать вес и заявила, что садится на диету. В «Клубничке» сразу же нарисовали график «Кимберли. Обратный отсчет». Пометка в семьдесят два килограмма возрастала каждую неделю на несколько пунктов, что говорило само за себя. Именно тогда и появилось прозвище Толстушка Ченс.

— Извини, что отвлекаю, — потревожила я Джесси. — Почему в «Баззе» так глумились над Кимберли? Она показалась мне совершенно безобидной.

— Ты натолкнулась на яркий пример «феномена мягкотелости».

— На что?

— Мона презирает слабость. Чем сильнее человек, чем увереннее он себя ведет, тем больше у него шансов проскочить незамеченным. Обрати внимание, как она относится к нам с тобой. Но если наш главный редактор почует уязвимость и нащупает слабые места, неизбежно вопьется в них зубами. Поначалу ей нравилась Кимберли. Мона ведь сама поднялась из грязи — на школьном выпускном никогда не выбирают королевой бала девушку, у которой глаза смотрят в разные стороны, — и поэтому ее пленила история Кимберли, превратившейся из Золушки в принцессу. Когда Кимберли заметно округлилась и дала всем понять, что не может ограничиться одним пирожным в день, Мона ступила на тропу войны. Говорят, она сама придумала Толстушке Ченс прозвище.

— О Боже, я на этой неделе ни разу не была в спортзале. Думаешь, она и меня как-нибудь наречет?

— Да, тебя будут звать Умничка. Наслаждайся пока.

Последняя реплика прозвучала как комплимент — ведь Джесси не стала бы ехидничать.

Осталось мало времени, я положила старые номера журнала в стол, вышла из редакции и села в метро до Сентер-стрит. В зале обвинения собралось с дюжину репортеров, которые плотно утрамбовались на скамейке. Я присоединилась к ним и уставилась в протертый коричневый линолеум. Подъехали еще люди, включая любопытных зевак. В двадцать минут первого из двери справа от скамьи присяжных наконец-то появилась Кимберли.

Она выглядела адски жутко. Никто не выходит из «обезьянника» при параде: чего ожидать после многочасовой отсидки бок о бок с проститутками и наркоманами, особенно в жаркий сезон, но Кимберли обтрепалась просто невероятным образом. Волосы, недавно выкрашенные в ярко-красный, превратились в осиное гнездо, свитое на макушке. Исподлобья злобно взирали глаза, как у енота. На ней было укороченное серебристо-голубое платье, которое скорее всего задумывалось при кройке как длинная блузка.

Адвокат выглядела, напротив, будто сошла с подиума: самодовольная милашка в накрахмаленном белом костюме. Из-за шума поклонников я услышала только обрывки фраз, но уловила суть происходящего. Адвокат просила условного освобождения, ссылаясь на то, что Кимберли — законопослушная гражданка и никогда ранее не привлекалась, она якобы ударила полицейского случайно во время драки с бойфрендом и искренне сожалеет о случившемся. Судья слушала ее без привычного выражения скуки на лице. Было решено, что Кимберли должна признать себя виновной в причинении беспокойства, то есть в правонарушении, а не преступлении, и понести наказание в форме общественно полезного труда, а также посещения десятинедельных курсов по совладанию с собственными эмоциями. Ей выдали ОПД — отсрочку в ожидании прекращения дела — и отпустили.

Все представители СМИ бросились наружу, чтобы занять выгодное место на выходе из здания. Когда появятся Кимберли с адвокатом, они только скажут пару слов, а если повезет, еще и ответят на вопросы.

Фотографы уже стояли наготове, у некоторых свисала с плеча складная стремянка. По большей части это были папарацци-фрилансеры, «Базз» купит снимки у одного из них. Через пять минут вынырнула Кимберли с адвокатом в белом по одну руку и каким-то мужчиной по другую — промоутером, судя по тому, как тот кивнул нескольким репортерам. Видимо, в холле звезде дали платок: она подтерла расплывшуюся под глазами тушь.

— Кимберли, Кимберли, сюда! — выкрикнул один из фотографов, чтобы Толстушка посмотрела в его объектив. Она слабо улыбнулась.

— Госпожа Стэнтон, — обратился журналист к адвокату, — что вы думаете о приговоре?

— Это не приговор, — поправила она с натянутой улыбкой. — Госпожу Ченс не судили. Обвинения против нее просто сняты.

Несколько человек громко спросили у Кимберли, как она себя чувствует. Певица осторожно улыбнулась в ответ, четко следуя указанию выглядеть подавленно.

— Я очень благодарна присяжным, — сказала она.

— Где Томми? — провизжал какой-то парень из «Эксесс ти-ви». — Вы до сих пор вместе?

Кимберли сделала глубокий вдох и покачала головой.

— Я не хочу это обсуждать, — ответила она.

— Как вы считаете, арест отразится на вашей карьере? — спросила я.

— Поскольку госпожа Ченс не осуждена, это никак не повлияет на ее карьеру, — взяла инициативу адвокат. Пока она объясняла, что такое условное освобождение, глаза Кимберли блуждали по лицам репортеров. Она на секунду встретилась со мной взглядом, прочла бирку с моим именем и местом работы.

Адвокат резко положила конец передвижной пресс-конференции и увела Кимберли вниз по Сентер-стрит. По идее их должна ждать машина. Несколько фотографов засеменили следом.

Вернувшись в редакцию, я записала по свежим следам впечатления от предъявления обвинения. В надежде на эксклюзивное заявление от Кимберли набрала номер сотового, предоставленный Моной, но из трубки прозвучало: «Абонент находится вне зоны действия сети». Остаток дня я работала над другой статьей и даже выкроила час на тренажерный зал. На вечер был запланирован ужин с подругой, перед которым захотелось вздремнуть. Телефонный звонок вернул меня в реальность. Это был Робби.

Не успела я сказать «привет», как он спросил:

— У тебя есть минутка? — Судя по голосу, он едва сдерживал слезы.

— Конечно, что случилось? — Я прищурилась, глядя на часы: натикало семь с копейками.

— Меня сегодня уволили.

— Что?!

— Да, Мона сама зашла объявить приговор. Обычно это по ее просьбе делает Нэш, но тут она решила сыграть роль палача. Заявила с ехидной улыбкой, что я не справляюсь с работой.

— О, Робби, какой ужас! Когда это произошло?

— Около трех. Мона пригласила меня к себе в кабинет, я подумал, что она собирается отчитать меня за статью, но… Она даже дверь не закрыла. Попросила незамедлительно освободить кабинет. Я забрал лишь органайзер и пару папок. Остальное пришлют завтра утром. Задушить ее готов!

— Робби, послушай. Ничего страшного не случилось. Кругом полно фрилансерскои работы. Для твоего же душевного равновесия лучше держаться оттуда подальше.

— Знаю, знаю, но все дело в малыше, — сказал он, сдерживая слезы. — Если у меня не будет постоянного рабочего места, нашу заявку положат в ящик, и придется начинать все сначала.

— О Боже… — У меня не нашлось что сказать.

— Поэтому я и звоню. Придя домой, я вспомнил, что оставил в столе рекомендательные письма на усыновление. Совсем про них забыл. А в офис мне теперь не попасть: забрали пропуск. Ты не могла бы зайти в кабинет и забрать их? Не дай Бог, письма заметят, когда будут паковать мои вещи.

— Конечно. Я приеду в редакцию рано утром, пока там никого нет.

Мне неловко просить тебя, Бейли, но попытайся сделать это сегодня. Я не снесу, если кто-то узнает о моих планах. Мой коллега Трои обещал прийти завтра рано. Боюсь, он тебе помешает. А поздно вечером там никого не будет, ведь сегодня вторник.

— Ух, конечно. Только вот у меня запланирован ужин с подругой, я сейчас быстро позвоню, спрошу, не вышла ли она из дома. Встреча через час, но она собиралась пройтись по магазинам. Надеюсь, я ее застану.

— А если нет?

— Робби, не волнуйся. Я сейчас же попытаюсь связаться с ней и перезвоню тебе. Постарайся успокоиться, хорошо?

— Мне так паршиво. Брок пока не вернулся, и телефон у него отключен. Я только что принял экседрин и скоро уплыву.

Я вздохнула, повесила трубку и набрала номер подруги. Линия занята. Она из тех, кто не пользуется сотовым. Ладно, по крайней мере она дома. После десяти минут коротких гудков я решила быстренько принять душ. Вытираясь, повторила попытку и на сей раз дождалась ответа. Объяснила ей, что у меня возникли непредвиденные обстоятельства, и предложила перенести встречу. Подруга пожаловалась на предменструальный синдром и охотно согласилась.

К моему удивлению, у Робби включился автоответчик. Видимо, экседрин вырубил его капитально. Пришлось оставить сообщение с просьбой перезвонить, когда проснется. Надев джинсовую юбку, безрукавку и сандалии, жарким вечером я выбежала на улицу. Вагон метро прибыл, как только я ступила на платформу, и доставил меня в центр острова за пятнадцать минут.

Таймс-сквер кишел летними туристами, обмахивающимися чем придется. Приближаясь к зданию, вместившему необъятную журнальную империю Томаса Дикера, я увидела там лимузины и «линкольны» в два ряда, а за ними дюжину папарацци, выстроившихся в линию за баррикадой из полицейских. Тут я вспомнила, что сегодня редакция «Трека» устраивает вечеринку в честь Евы Андерсон — певицы и актрисы. Полумексиканка-полудатчанка, она обладает экзотическим лицом доброй глупышки. За два года стала мегазвездой. Ее имя появлялось на страницах «Базза» не реже, чем фраза «На мели».

Возникла проблема: вдруг в редакции остались сотрудники «Базза» ? Пусть вчера был тяжелый рабочий день, найдутся любопытные, которые задержатся подольше, чтобы потом незаметно переместиться в другое крыло. Мое появление никого не удивит, надо будет только незаметно заглянуть в стол Робби. Вот потеха, придется играть в Джеймса Бонда без смокинга.

Махнув пропуском охраннику в вестибюле, где поставили отдельный стол для контроля приглашенных, я села в лифт и поднялась на шестнадцатый этаж. У прохода в сторону редакции «Трека» стояли два охранника. С вечеринки доносились шум и смех. Едва я успела покинуть лифт, как из зала вышел молодой человек, за ним дама. В мужчине я узнала Брэндона Котта, мужа Евы Андерсон, а вот загорелую блондинку видела впервые. Она была лет на десять старше его. Догнала, поймала за руку, пытаясь остановить. Переполняясь любопытством, я остановилась, опустила голову и стала рыться в сумочке.

— Где ты пропадал весь вечер? — сердито спросила блондинка полушепотом.

— Твоя очередь оправдываться, — ответил Котт. — Как только я собирался подойти, так тебя нигде не было.

— Я выполняла мою работу.

— Так возвращайся и выполняй ее дальше. Я решил разорвать отношения.

— Брэндон, пожалуйста, не надо. — Голос сменился на слащавый. — Если ты сейчас уйдешь, все подумают, что ты сбежал. Ей будет плохо. — Очевидно, блондинка защищала Еву.

— А почему плохо должно быть мне?

— Пожалуйста, останься. Я у тебя в долгу.

Я украдкой бросила на них взгляд. Он был привлекательным мужчиной с задумчивым видом, как у Джонни Деппа, хотя оказался ниже, чем мне раньше казалось. Большая голова непропорционально сидела на плечах — прямо мистер Кочан Капусты. Видимо, с экрана телевизора это малозаметно. Брэндон — звезда популярного сериала, у которого упал рейтинг. После двух лет карьерного штиля он снялся в сериале о ФБР на Ти-эн-ти и Ю-эс-эй, возымевшем неожиданный успех. Тут ему повезло, потому что Ева не любит неудачников.

— Я не могу более находиться здесь ни секунды, — сказал Брэндон. — Извинись перед гостями, скажи, я не справился с биоритмами из-за смены часового пояса. Или лучше, что я подхватил западнонильский вирус. Ведь он встречается в Нью-Йорке?

Пока меня не заметили, я вставила пропуск в Щель и открыла дверь в редакцию «Базза».

— Ты делаешь ошибку, — сказала блондинка напоследок. Уголком глаза я увидела, как Брэндон зашагал к лифту.

Вопреки моим ожиданиям на рабочем месте никого не осталось. Свет нигде не горел, а значит, уборщицы уже сделали свое дело.

Кабинет Робби был справа от приемной. Я тихо вошла и включила настольную лампу. Оглянувшись на всякий случай, открыла выдвижной ящик. Там валялись рекламные проспекты, тюбик крема и несколько фирменных конвертов. Рекомендательных писем не было. Следующий ящик предназначался для папок: просмотрев заголовки, я не нашла ни одной, которая могла бы содержать в себе письма. Стол пока не разбирали, значит, Робби ошибся и на самом деле не клал сюда своих ценных бумаг. Я достала из сумочки сотовый и набрала его номер. Опять автоответчик. Досадно. Ладно, пойду хотя бы заберу всю мою корреспонденцию, чтобы не приходить завтра на работу.

Повернув за угол в сторону коридора к «чреву», я затаила дыхание: в кабинете Моны горел свет, жалюзи были закрыты. Замечательно. Мона трудится во вторник допоздна и сейчас застукает меня за воровством. Нет, не может такого быть. Наверное, там уборщица. Успокоившись, я направилась к своему столу и тут заметила уборочную тележку у стеклянной приемной, где обычно сидят помощницы.

В темноте я собрала все, что накопилось в ящике с входящими бумагами. Засунула их в сумку и услышала странный звук — стон. Застыла как вкопанная, блуждая вокруг глазами. Кажется, стон раздался со стороны кабинета Моны. Неужели кто-то с вечеринки пробрался сюда перепихнуться?

Я прислушалась — тишина. Надо поскорее сматываться. Только развернулась и снова услышала стон — не от страсти при сексе на столе, а от боли. Сердце заколотилось. Что же здесь происходит? Тихо прокравшись вдоль коридора мимо «чрева» и отдела оформления, я прильнула к стеклу приемной: вид снизу закрывали столы, а сверху никого не было. Должно быть, стоны раздались из кабинета Моны. Дверь оказалась открыта.

Вдохнув поглубже, я направилась дальше. Уборочная тележка представляет собой резиновую помойку на колесах с черными мешками для мусора, моющими средствами спереди и перьевой палочки для пыли. Ее хозяйки нигде не было видно.

— К-кто здесь? — заикаясь, выкрикнула я. В ответ раздался гудок шестнадцатью этажами ниже и еще один стон.

Я быстро обогнула тележку и вошла в приемную. У двери в кабинет Моны лицом ко мне стояла на коленях светловолосая уборщица в голубых штанах и рубашке. Она покачивалась, держась руками за голову.

— Что случилось? — спросила я, подлетев к ней.

Женщина опустила руки и уставилась на меня

затуманенным взглядом.

— Вы упали? — спросила я. Она ничего не ответила, лишь подняла правую руку к голове. Я нагнулась и вгляделась. Между пальцами в желтых резиновых перчатках проступала кровь. Пока я искала тряпку или полотенце, чтобы приложить к ране, услышала странный шлепок в кабинете Моны. Подошла к щелке приоткрытой двери и приставила глаз. Один из стульев конференц-столика был опрокинут.

Я тревожно обернулась и посмотрела сквозь зеркало приемной в темное «чрево». Никого.

Распахнула дверь в кабинет. Мона лежала на полу, перед столом, лицом вверх, в черных брюках и блузке. Руки и ноги дергались, словно она держалась за провод под напряжением. Изо рта исходил булькающий звук. И оба карих зрачка закатились вверх, несмотря на косоглазие.