"Врач-убийца" - читать интересную книгу автора (Уайт Джеймс)

Глава 27

– Охранник утверждает, что видел, как вы вошли в палату, – тихо, но грозно проговорил Главный психолог. – Медсестры не догадывались о вашем присутствии до тех пор, пока вокруг вас не собралась толпа и не поднялся крик. Когда появился охранник, вы заявили ему, что волноваться не о чем, что идет богословский спор, к которому и он может присоединиться. Охранник утверждает, что все же был обеспокоен, так как видывал бунты, протекавшие куда спокойнее. Тарланам неведомо чувство юмора, поэтому, по всей вероятности, вы сказали правду. Что произошло в палате, отвечайте, черт бы вас побрал! Или вы снова сковали свои уста обетом молчания?

– Нет, сэр, – спокойно отозвался Лиорен. – Разговор протекал открыто, и никто от меня не требовал сохранить его в тайне. Когда вы меня вызвали, я занимался подготовкой подробнейшего отчета для вас обо всех...

– Изложите его вкратце, – резко прервал Лиорена О'Мара.

– Хорошо, сэр, – послушно ответил Лиорен и, стараясь удержать в равновесии точность и краткость, продолжал:

– Когда я представился, извинился и попросил прощения за то тяжкое преступление, в котором я повинен перед кромзагарцами...

– Вы? Попросили прощения? – вмешался О'Мара. – Вот уж... Вот уж неожиданность, так неожиданность!

– Полной неожиданностью для меня оказалось и поведение кромзагарцев, – откликнулся Лиорен. – Учитывая тяжесть моего преступления, я ожидал с их стороны крайней жестокости, а они вместо этого...

– Вы надеялись, что они убьют вас? – снова встрял О'Мара. – Вы поэтому пошли к ним?

– Вовсе нет! – резко возразил Лиорен. – Я пошел к ним, чтобы принести свои извинения. Для тарланина это постыдное деяние, поскольку считается трусостью и бесчестием, попыткой сбросить вину и избежать справедливого наказания. Однако это не настолько постыдно, как попытка уйти от наказания путем добровольного лишения себя жизни. Стыд бывает разный, и, судя по тому, что я узнал во время общения с пациентами госпиталя, стыд порой бывает ложным и ненужным.

– Продолжайте, – распорядился О'Мара.

– До сих пор мне не понятен фундаментальный философский механизм этого явления, – продолжал Лиорен, – но я обнаружил, что в определенных обстоятельствах личные извинения, пусть и постыдные для того, кто их приносит, способны утешить жертву преступления – хотя бы за счет того, что жертва понимает, что обидчик несет справедливое наказание, получает возмездие. Похоже, отмщение, даже в юридическом смысле, не удовлетворяет жертву целиком и полностью, а искренне выраженное сожаление преступника о содеянном способно уменьшить боль, сгладить чувство потери. А когда за просьбой простить следует прощение со стороны пострадавшего, это благо как для жертвы, так и для виновного.

Когда я назвал себя, придя в палату кромзагарцев, – Лиорен тяжело вздохнул, – я был готов к тому, что меня могут убить. Но я больше не хотел умирать, поскольку меня очень интересует работа в вашем отделении и, вероятно, я мог бы еще многое сделать тут. Однако я верил, твердо и непоколебимо верил, что должен унять боль, причиненную кромзагарцам, должен извиниться перед ними. И я сделал это. Того, что произошло потом, я не ожидал.

Очень тихо, едва слышно, О'Мара спросил:

– Вы пытаетесь уверить меня в том, что вы, обладатель Синей Мантии Тарлы со всеми вытекающими из этого последствиями, принесли кромзагарцам извинения?

Лиорен посчитал, что уже ответил на этот вопрос, поэтому продолжил рассказ:

– Я забыл о том, что до болезни и вызванной ею вражды кромзагарцы были вполне цивилизованной расой. Они дрались друг с другом так одержимо из-за того, что стремились столь непостижимым образом продлить свой род. Но и в драке они научились владеть собой, не поддаваться страху, злобе и ненависти, потому что любили и уважали соперников, которых между тем забивали до полусмерти. Они переживали из-за ран, нанесенных сородичам. Они бы не смогли продолжать драться и при этом любить и уважать друг друга, если бы не научились просить прощения и прощать.

Только способность прощать позволила кромзагарской цивилизации выжить.

И вдруг Лиорен воочию представил себе окруживших его кромзагарцев и умолк, потому что начни он сейчас рассказывать О'Маре о своих чувствах в тот момент, то выказал бы слабость, поистине постыдную для любого тарланина. Но теперь он уже понимал, что такая минутная слабость простительна. Собравшись с духом, он продолжал:

– Они отнеслись ко мне, как к своему соотечественнику, как к другу, который совершил ужасный проступок, который, пытаясь спасти их расу, чуть не погубил ее.

Они простили меня и даже поблагодарили. Но они боятся возвращаться на Кромзаг, – торопливо добавил Лиорен. – Они очень благодарны Корпусу Мониторов за разработку программы их реабилитации, забота по отношению к ним им понятна. Они сказали, что готовы сотрудничать во всех областях. Однако перед ними стоит тяжелая психологическая проблема: они боятся, что уже не сумеют жить в отсутствие сильного непрерывного стресса. Они не верят в то, что их судьба – жить в покое и радостях материальных благ. Судьбы кромзагарцев – понятие религиозное. Я рассказал им о расовой памяти гоглесканцев, о Темном Демоне, который толкает их на разрушения, и о том, как борется с этой расовой памятью Коун. Я рассказал им и о страшных трудностях Защитников Нерожденных – словом, утешал и приободрял кромзагарцев, как только мог. В моем отчете все это будет описано подробно. Не думаю, что у психологов в составе Корпуса Мониторов возникнут на этой почве серьезные проблемы. Жаркие религиозные споры, которые кромзагарцы вели с огромным энтузиазмом, были прерваны появлением охранника.

Откинувшись на спинку стула, О'Мара сказал:

– Рисковали вы, конечно, здорово, но говорят, дуракам везет – вы уж меня простите. Это такая пословица. Мне кажется, в ближайшее время вы можете стать выдающимся специалистом по разновидовому богословию, судя по тому, материалы какого рода вы изучаете в свободное от работы время. Область эта крайне щепетильная, и сотрудники нашего отделения предпочитают по возможности ее не затрагивать. У вас же пока никаких особых трений на этой почве не возникало. Так что с этого момента можете считать себя полноправным сотрудником отделения, а не практикантом. Но из-за этого мое отношение к вам ни в коей мере не меняется. За время моей работы в госпитале вы – второй такой упрямец и неслух. Почему вы так упорно отказываетесь рассказать мне о том, что произошло между вами и бывшим диагностом Манненом?

Лиорен решил отнестись к этому вопросу как к риторическому – ведь он еще тогда, когда О'Мара задал его впервые, отказался отвечать на него. Он спросил:

– Есть ли для меня какие-нибудь поручения, сэр?

Главный психолог шумно выдохнул, помолчал и ответил:

– Есть. Старший врач Эдальнет просит вас побеседовать с одним из его пациентов, выздоравливающим после операции. Креск-Сар просил вас помочь его практикантке Дверлан – у нее какие-то там этические сложности. Пациенты-кромзагарцы умоляют вас навещать их как можно чаще и в любое удобное для вас время.

Коун наконец согласилась на мое предложение убрать из ее палаты прозрачную стенку и заменить ее белой линией на полу. Она тоже мечтает встретиться с вами вновь. Кроме того, вы, вероятно, уже успели подзабыть о Селдале. Прежнее задание в силе.

– Нет, сэр, я выполнил задание, – возразил Лиорен и быстро пояснил:

– На основании данных, полученных от вас, а также приобретенных в процессе бесед как лично со Старшим врачом, так и с его пациентами, явствует, что в поведении доктора Селдаля отмечаются выраженные изменения – и притом не к худшему. Поначалу эти изменения проявились в том, что Старший врач резко ограничил число спаривании с представительницами своего вида. Переменилось и его отношение к сотрудникам и подчиненным. В норме представители его вида эмоционально гиперактивны, нетерпеливы, невежливы, неучтивы и подвержены быстрой смене настроения, из-за чего их не очень жалуют как дежурных хирургов. О Селдале такого сказать никак нельзя. Его подчиненные как в операционной, так и в терапевтических палатах готовы выполнить любые его указания и не позволяют себе никакой критики в его адрес – ни личной, ни профессиональной. И я с ними согласен. Причины отмеченных перемен я склонен отнести за счет мнемограммы, не так давно полученной Селдалем от одного из докторов.

Я не догадывался, что в этом важную роль сыграл доктор-тралтан, – продолжал Лиорен. – Не догадывался вплоть до того момента в операции Геллишомара, когда Конвею понадобилась помощь, чтобы срочно остановить рост семени липучки. Селдаль тогда перенес сильнейший эмоциональный стресс и проявил нерешительность. В эти мгновения он, похоже, совершенно забыл о том, кто он такой. Замечание Селдаля, что на операционном поле не нужен еще один набор громадных неуклюжих ножищ, относилось к Торннастору, который и предложил помощь, а не к Конвею. Разум Селдаля в это время был целиком и полностью оккупирован мнемограммой врача-тралтана.

Положение необычно и по-своему уникально, – добавил Лиорен, – потому что данные наблюдения подтверждают мое предположение: частичный контроль над сознанием Селдаля был ликвидирован добровольно. Я бы сказал, что дело тут не в том, что разум-хозяин, то есть разум Селдаля, в данном случае возобладал над мнемограммой. Скорее всего Селдаль в дружбе с донором, а может быть, питает к нему еще более сильные чувства. Ведь профессиональное уважение, восхищение чужой личностью, свойственное тралтанам, говорит о внутреннем спокойствии и уверенности, качествах, которые для Селдаля нехарактерны. Вероятно, между Селдалем и этим неведомым тралтаном установилась прочная связь, что-то наподобие платонической любви. В результате мы теперь имеем Старшего врача – налладжимца с элементами психики тралтана, врача, который стал лучше и как специалист, и как личность. В сложившихся обстоятельствах я бы не рекомендовал что-либо менять.

– Согласен, – негромко отозвался О'Мара. Мгновение он не сводил глаз с Лиорена, и тот вновь задумался: уж не обладает ли все-таки О'Мара телепатическими способностями. – И еще что-нибудь?

– Мне бы не хотелось досаждать непосредственному начальнику и навлекать на себя его гнев глупыми вопросами, – осторожно начал Лиорен, – но у меня такое подозрение, что вы, будучи осведомлены о том, какие мнемограммы получены Старшим врачом, догадывались или даже точно знали о положении дел. Наверное, изучение поведения Селдаля явилось для меня тестом на профпригодность. Второй, а хотя, может быть, и первой по важности задачей этого изучения было то, что в процессе выполнения задания я вынужден был встречаться с разными существами и как следствие отвлекаться от терзавшего меня чувства вины. Я не забыл и не забуду о катастрофе на Кромзаге. Но ваш план удался, и за это я вам искренне благодарен – особенно я вам благодарен за то, что вы мне открыли глаза. Я увидел, что кругом множество существ, которые тоже страдают, которые попали в беду, – такие, как Коун, Геллишомар, Маннен, который...

– Маннен – мой друг, – вмешался О'Мара. – Клинически его состояние не изменилось, между тем он упрямо продолжает сновать повсюду в своей антигравитационной сбруе, словно... Проклятие, но это же настоящее чудо – как я ни ненавижу это слово! Мне бы хотелось узнать, что вы такого друг дружке наговорили. Все, что вы мне скажете, не попадет в психофайл, и я лично никому об этом не расскажу, но я хочу знать! Каждый из нас в то или иное время приходит к своему концу, и, к несчастью, у некоторых остается время на раздумья об уходе из жизни. Я не выдам вашу тайну. В конце концов, он мой очень старый друг.

Снова прозвучал этот вопрос. Сначала Лиорен обиделся – сколько можно спрашивать об одном и том же. Но ведь Главный психолог тоже смертен – наверное, и его порой посещают мысли об уходе из жизни. Ответ Лиорена будет прежним, но не таким категоричным – так он решил.

– Бывший диагност умственно здоров, – мягко и участливо проговорил Лиорен. – И если вы хотите о чем-то спросить своего старого товарища, я думаю, он вам ответит на все вопросы. Он – да, а я не могу.

Главный психолог уставился прямо перед собой – видимо, устыдился минутной слабости. Оторвав взгляд от стола, он коротко буркнул:

– Отлично. Не хотите говорить, не говорите. Ваше дело. Придется смириться с тем, что в отделении завелся новый сладкоречивый и непослушный Кармоди. По поводу вашего визита в палату к кромзагарцам никаких дисциплинарных мер принято не будет. Будете выходить – закройте за собой дверь. Только тихо.

Лиорен вернулся за свой рабочий стол. Он радовался, но был обескуражен. Посидев немного над отчетом, он понял, что, если не избавится от сомнений, качество отчета может сильно пострадать. Он попробовал повыспрашивать сведения у компьютера, но ничего от него не добился. Через некоторое время Лиорен уже так колотил по клавишам, словно перед ним стоял его злейший враг.

Брейтвейт, потерявший, видимо, всякое терпение, прочистил свои дыхательные пути, издав при этом звук, который, как уже знал Лиорен, означает выражение сочувствия.

– Какие трудности? – поинтересовался землянин.

– Сам не пойму, – ответил Лиорен. – О'Мара сказал, что наказывать меня не собирается, и назвал меня... Скажите, кто такой Кармоди и где мне найти сведения о нем?

Брейтвейт крутанулся на стуле, посмотрел Лиорену в глаза и посоветовал:

– Оставьте компьютер в покое. Там ничего не найдете. Файл лейтенанта Кармоди уничтожен после происшедшего с ним несчастного случая. Он здесь работал до меня, но кое-что я о нем знаю. Он прибыл сюда с базы на Орлигии по собственной просьбе и ухитрился продержаться в отделении двенадцать лет, хотя они с О'Марой непрерывно спорили. Произошла авария. Раненый пилот, подлетая к госпиталю, не справился с управлением, и его корабль ударился об обшивку госпиталя. Кармоди присоединился к бригаде спасателей и пытался утешить того, кого посчитал уцелевшим членом экипажа корабля. Но это был не член экипажа, а очень крупная, обезумевшая от страха корабельная зверюшка. Она напала на Кармоди. Он был стар и дряхл и не выжил после полученных ранений.

Пока лейтенант Кармоди работал здесь, его очень любили и уважали все сотрудники и больные. До сих пор его место оставалось незанятым.

Чувствуя себя еще более обескураженно, Лиорен проговорил:

– Но какое отношение это имеет ко мне, не пойму? Я не стар, не дряхл, я лишен ранга в Корпусе Мониторов, а мои споры с О'Марой касаются только моих попыток сохранить конфиденциальность сведений, сообщенных мне пациентами, и...

– Понимаю, – оскалился Брейтвейт. – Ваш предшественник назвал это «тайной исповеди». А ранг тут ни при чем. Кармоди о своем звании вообще не упоминал. Да и по имени, если на то пошло, его тут никто не называл. Все звали его просто падре.