"Красная кокарда" - читать интересную книгу автора (Уаймэн Стенли)

Х. НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ БУРИ

В том месте, где дорога разветвлялась, отец Бенедикт предусмотрительно поставил часового для встречи помощи из Кагора. Теперь часовой должен был предупредить маркиза, что мадемуазель находится в безопасности. Не проехали мы и полмили, как за нами послышался стук копыт. Я уже пришел в себя после всего пережитого за ночь, остановил лошадь и приготовился передать маркизу де Сент-Алэ его сестру.

Однако, то оказался Луи, сопровождаемый, к моему изумлению, всего пятью или шестью слугами, старым Гонто, одним из Гаринкуров и еще одним, незнакомым мне, человеком. Их лошади еле переводили дух от быстрой езды. Никому из прибывших не показалось, очевидно, странным, что я вез мадемуазель на своем седле. Поблагодарив Бога за то, что она осталась жива, каждый спешил осведомиться о числе бунтовщиков.

— Около сотни, насколько я могу судить, — отвечал я. — А где же маркиз?

— Он еще не вернулся, когда пришла весть о бунте.

— Неужели вас так мало?

— Я не мог собрать больше, — с досадой отвечал Луи. — Известие пришло в то время, когда загорелся дом Мариньяка, и он взял с собой около дюжины людей. Десятка два разбежались по своим замкам, опасаясь, что у них начнется то же самое.

— Да, — прибавил он с горькой усмешкой, — теперь каждый сам за себя, кроме окружающих меня друзей.

Гонто от быстрой скачки раскашлялся и едва держался на лошади.

— Так вы не поедете с нами в Со? — спросил я, видя, что они поворачивают лошадей, поднимая целое облако пыли.

— Нет, — сердито отвечал Луи. — Теперь или никогда! Если нам удастся еще застать их…

Дальше я не расслышал его слов, ибо стук копыт заглушил их. Пришпорив лошадей, они в минуту были уже в шагах пятидесяти от нас. Но тут один из них, развернув коня, поскакал прямо на меня. Это был тот самый человек, которого я не знал.

— Есть ли у них какое-нибудь оружие? — спросил он, подъехав ко мне.

— Одно-то ружье было, — сказал я, с любопытством разглядывая его. — А теперь, вероятно, есть и еще. Большинство вооружено пиками и вилами.

— Кто их предводитель?

— Маленький Жан, кузнец из Сент-Алэ.

— Благодарю вас, — проговорил он, поклонившись, и, пришпорив свою лошадь, пустился догонять остальных.

Из боязни оставить полумертвую мадемуазель на попечении мужчин, я не мог присоединиться к ним, и мы двинулись дальше своей дорогой. Отец Бенедикт и я молчали, остальные говорили без умолку.

В небе, по-прежнему, стояло сильное зарево, шум толпы все еще раздавался в наших ушах. Не раз на нашем пути попадались какие-то подозрительные фигуры, торопливо скрывавшиеся при виде нас в темноту. Отец Бенедикт полагал, что вспыхнул другой пожар, милях в двух восточнее Сент-Алэ. Но после пережитых волнений и в том душевном состоянии, в котором я находился, это предположение не произвело на меня никакого впечатления.

Я не был бы поражен, если даже пожар вспыхнул впереди нас, в самом Со.

К счастью, эта беда меня миновала. Напротив, вся деревня вышла ко мне навстречу и с приветствиями проводила до подъезда замка. В полном безмолвии, смешанном с любопытством, слуги сняли с моего седла мадемуазель и внесли ее в дом. Женщины, столпившись у входа, провожали нас глазами, но ни одна из них не решилась последовать за мной.

Многое, что казалось сносным ночью, было отвратительно днем. Многое, что можно перенести за ночь, потом казалось совершенно невозможным. Проснувшись на следующее утро в зале, на кресле, в котором, по преданию, сидел однажды Людовик XIII, я увидел стоящего передо мной Андрэ. В окна и двери ярко светило солнце, и от его лучей все пережитое за ночь представилось мне просто сном. Но потом мой взгляд упал на пару пистолетов, которые я положил ночью около себя. Вспомнив действительность, я вскочил на ноги.

— Маркиз де Сент-Алэ вернулся? — спросил я.

— Никак нет.

— А граф?

— Тоже.

— Неужели никто из них еще не возвратился? — вскричал я. Присев вчера в кресло отдохнуть, я рассчитывал, что через час меня разбудят, и я буду встречать их.

— Вернулся только тот господин, что. был с ними, — доложил старый слуга. — Он теперь гуляет с аббатом в парке. А из-за него…

— Что из-за него? — резко спросил я, видя, что Андрэ, взявший поучительный тон, вдруг остановился.

— Он имеет такой вид, что вам, сударь, не стоило просыпаться из-за него, — отвечал он с презрением.

— Бютон здесь?

— Расхаживает по террасе, словно свой человек. Не могу понять, что теперь делается, — продолжал Андрэ, повышая голос. — Когда вам угодно было уничтожить позорный столб, я знал, что без этого не обойдется. Да, да, — продолжал он мне вслед. — Я это знал, я это предвидел.

И действительно, если б я не был выбит из обычной колеи мышления, общество трех мужчин, застигнутых мною на террасе, показалось бы мне в высшей степени странным. Они прохаживались взад и вперед, а отец Бенедикт, бывший в их группе средним, двигался, опустив глаза и заложив руки за спину. Рядом с ним шагал с одной стороны грубый широкоплечий Бютон в запачканной блузе, с другой — изящный, просто одетый незнакомец в высоких сапогах и со шпагой. К удивлению моему, в петлице его камзола красовался трехцветный бант.

Я поспешил осведомиться у него, что сталось с Луи и его спутниками.

— Они атаковали мятежников, потеряли одного человека и были отбиты, — отвечал он с сухою отчетливостью.

— А что граф Гаринкур?

— Он вышел невредимым из свалки и уехал в Кагор набирать людей. Я же направился сюда, так как моим советам не хотели следовать.

Он говорил прямо, нисколько не стесняясь, как равный. Заметив, что я недоумеваю, с кем имею дело, кюре поспешил познакомить нас.

— Бывший капитан американской армии Юз. Он предложил свои услуги нашему комитету, — проговорил он.

Прежде, чем я успел спросить, какого рода могли быть эти услуги, капитан поспешил сам разрешить возможный вопрос.

— Я предложил набрать в Керси и обучить небольшой отряд для поддержания порядка. Назовем это милицией или еще как-нибудь, все равно.

Я был озадачен. Этот быстрый, подвижный человек, из кармана которого торчала рукоять пистолета, был для меня совершенно новым типом.

— Вы были на службе его величества? — спросил я, чтобы выиграть некоторое время и обдумать положение.

— Нет. В вашей армии нельзя сделать карьеры. Я служил под командой генерала Вашингтона.

— Но вчера вечером я видел вас вместе с маркизом Сент-Алэ?

— А почему бы мне и не быть с ним? — в свою очередь спросил он, спокойно взглянув на меня. — Я слышал, что его дом подожжен и предложил ему свои услуги. Но здесь не умеют действовать методически и не слушают хороших советов.

— У Мариньяка тоже пожар, — вмешался в разговор отец Бенедикт. — Услышим мы, вероятно, и о других пожарах.

— Дело не в том, чтобы слушать, а в том, чтобы делать, — заметил капитан. — Перед нами целый день, но если б мы не приняли кое-каких мер еще вчера, то завтра пришлось бы плохо всей округе.

— Но ведь у нас есть войска!

— Они отказываются повиноваться и потому не только бесполезны, но и вредны.

— А что же делают офицеры?

— Они стараются исполнить свой долг, но народ ненавидит их. Орден Св. Людовика для простого народа то же, что и красная тряпка для быка. Довольно и того, что они удерживают солдат в казармах и спасают собственные головы.

Мне не понравилась его фамильярность и бесстрастие, с которым он говорил. Но, как бы там ни было, вчерашний тон в разговоре я взять не мог. Тогда мне казалось оскорбительным, что Бютон стоит тут же и слушает нас. Теперь — это вещь самая обыкновенная. К тому же Бютон был совершенно другим человеком, нежели Дюри, и доводы, сокрушившие одного, не имели никакого действия на другого. Довольно безнадежно я поинтересовался у отца Бенедикта, что он намерен делать.

Кюре не дал мне никакого ответа. За него ответил, и довольно решительно, капитан.

— Мы хотим, чтобы вы вступили в комитет.

— Я думал об этом вчера. Но я не могу этого сделать. Вот и отец Бенедикт скажет вам то же.

— Мне нужен ответ не отца Бенедикта, а ваш, — возразил капитан.

— Я дал ответ уже вчера, — ответил я высокомерно.

— Вчера — не сегодня. Вчера дом господина де Сент-Алэ был еще цел, а сегодня это груда дымящихся развалин. Вчера о многом можно было только догадываться, а сегодня факты говорят сами за себя. Стоит помедлить еще несколько часов, как вся область из конца в конец будет охвачена пламенем.

Я не мог не согласиться с этим, но в то же время не мог вновь идти наперекор своим поступкам. Торжественно прицепив себе в гостиной маркизы Сент-Алэ белый бант, я не мог сделать столь решительный поворот в другую сторону.

— Это невозможно. Невозможно в моем положении, — бессвязно бормотал я. — Почему вы обращаетесь именно ко мне, а не к другому? Здесь найдется не менее двухсот лиц, которые…

— Будут совершенно бесполезны для нас, — решительно прервал меня капитан. — Ваше имя могло бы успокоить тревогу, привлечь на сторону комитета более умеренные элементы и не оттолкнуло бы народные массы.

— Позвольте мне быть с вами предельно откровенным, — продолжал он другим тоном. — Мне нужно ваше содействие. Я здесь подвергаюсь разного рода риску, но рискую только там, где это необходимо. Поэтому я предпочитаю, чтобы дело, предлагаемое мне, находило поддержку как снизу, так и сверху. Присоедините ваше имя к комитету, и я возьмусь за это дело. Я, конечно, мог бы распоряжаться в Керси от имени одного третьего сословия, но предпочел бы вешать и миловать от имени всех трех.

— Но ведь другие…

— Я сумел справиться с чернью в Кагоре, — нетерпеливо перебил он. — Сумею справиться и с этим сумасшедшим мужичьем, которое воображает, что только и свету в окошке, что у них. А те, о ком вы говорили…

— Те не годятся, — тихонько подсказал ему отец Бенедикт, поглядывая на меня печальными глазами.

Утренний ветерок развевал полы его сутаны, шляпу свою он держал в руке, загораживаясь ею от солнца. Я понимал, что в нем происходит та же борьба, что и во мне, и сознание этого дало мне силы не согласиться с капитаном.

— Невозможно! — промолвил я решительней прежнего.

— Почему же?

Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Я повернулся лицом к двери и только собирался добавить что-то, как Андрэ, отворив ее, доложил:

— Маркиз де Сент-Алэ желает видеть господина виконта.

Торжественный тон, принятый слугой, подействовал на меня не совсем приятно: он как бы намеренно подчеркивал возвращение к старому.

Сам маркиз, однако, не показал и виду, что заметил это. Он весело подошел ко мне и поздоровался весьма изысканно. Лишь мгновение я думал, что он не знает всего, что произошло, но первые же его слова показали мне, что я ошибался.

— Мы обязаны вам вечной благодарностью, виконт, — заговорил он. — Вчера вечером я вынужден был уехать по делам и не мог ничего предпринять. Мой брат явился, кажется, слишком поздно, да и силы его были самые незначительные. Проходя через дом, я виделся с сестрой. Она рассказала мне некоторые подробности.

— Как, она уже покинула свою комнату? — воскликнул я в изумлении.

Трое моих собеседников несколько отодвинулись от нас с маркизом, так что мы могли говорить с глазу на глаз.

— Да, — отвечал он, улыбаясь. — Могу уверить, что она говорила о вас в таких выражениях, какие только может позволить себе девушка, говорящая о мужчине. Моя мать еще будет иметь случай принести вам свою благодарность. Надеюсь, что вы не пострадали.

Не давая себе отчета, я что-то пробормотал в ответ. Сент-Алэ вел себя совершенно иначе, чем я предполагал. Его спокойствие и веселость до такой степени не соответствовали настроению человека, которому пришлось только что услышать, что его дом сожжен, а управляющий убит, что я был озадачен. Одет он был с обычной своей щеголеватостью, хотя заметно было, что он не спал всю ночь. Несмотря на то, что разгром Сент-Алэ и поместья Мариньяка бесспорно опровергал все его прежние выкладки, он делал вид, что это его нисколько не беспокоит.

Все это сбивало меня с толку, но я тоже не показал виду, а лишь выразил надежду, что все пережитое не слишком сильно потрясло его сестру.

— Мы, Сент-Алэ, не сахарные, — отвечал он. — Она вполне отдохнула за ночь… Впрочем, я, кажется, помешал вашей беседе? — Он метнул на моих собеседников быстрый взгляд.

— В действительности вы должны благодарить не меня, а отца Бенедикта и Бютона, маркиз. Без их помощи…

— Да, — холодно заметил он. — Я слышал об этом. Позвольте мне привести вам некую притчу. Жил-был человек, сердитый на своего соседа за то, что у того урожай был лучше, чем у него; и вот он стал ходить тайно ночью (не раз, а много раз) на землю своего соседа и сделал так, что пустил к соседу ручей, протекавший мимо их ферм. Он устроил это так ловко, что вода не только залила все поля, но грозила даже потопить самого соседа, а, стало быть, и этого человека и его поля. Убедившись слишком поздно в своем безумии… Как вам нравится эта притча, отец Бенедикт? — неожиданно обратился он к кюре.

— Я ее не совсем понимаю, — ответил кюре.

— Я еще не превратился в лакея своих собственных людей, как хвастались эти рабы, — продолжал Сент-Алэ, насмешливо отвешивая поклон.

— Стыдитесь, маркиз! — воскликнул я, потеряв терпение. — Я уже сказал вам, что если бы не отец Бенедикт и Бютон, то мадемуазель и я…

— А я уже сказал вам, — прервал он меня раздраженно, — что я на этот счет думаю. Вот и все.

— Но вы, видимо, не знаете всего, что произошло! — воскликнул я, начиная сердиться от его несправедливости. — Вероятно, вы не знаете, что когда явились на помощь отец Бенедикт и Бютон, мадемуазель де Сент-Алэ и я находились в самом отчаянном положении, что они спасли нас с величайшим риском для себя, что, наконец, мы обязаны спасением скорее трехцветной кокарде, чем применению силы!

— Вот как! Вот как! — заговорил маркиз, мрачнея. — Я должен кое-что сказать по этому поводу. Но разрешите предварительно задать вам один вопрос. Верна ли моя догадка о том, что эти господа явились к вам от имени (извиняюсь заранее, если я перепутаю название) комитета общественной безопасности?

Я кивнул головой.

— Можно будет поздравить их с благоприятным ответом?

— Нет. Этот господин, — сказал я, указывая на капитана Юза, — обратился ко мне с некоторыми предложениями и высказал свои соображения в их пользу.

— Но я еще не высказал самого главного из них, — вмешался капитан, сухо поклонившись маркизу. — А понять его вам поможет сам маркиз де Сент-Алэ.

Маркиз бросил на него холодный взгляд.

— Очень вам благодарен, — презрительно заметил он. — Со временем, вероятно, нам придется еще поговорить с вами, но пока я беседую с виконтом де Со.

И, обернувшись ко мне, он заговорил снова:

— Итак, должен ли я предполагать, что предложения этих господ отклонены?

— Совершенно. Но из этого не следует, что я не питаю к ним благодарности.

— Вот как, — промолвил он. Потом, обернувшись, прибавил развязно: — Я вижу здесь вашего человека. Могу ли я дать ему поручение?

— Разумеется.

Он махнул рукой. Андрэ, стоявший у двери и наблюдавший за нами, подбежал к нему.

Маркиз опять обратился ко мне:

— Вы позволите?

Я молча поклонился.

— Иди сейчас, мой друг, к мадемуазель де Сент-Алэ, — сказал маркиз. — Она находится в зале. Попроси ее удостоить нас своим присутствием.

Андрэ поспешил в дом с каким-то особо торжественным видом. Мы, оставшись вдвоем, молчали. Мне страшно хотелось посоветоваться с отцом Бенедиктом, но я даже не смел взглянуть на него, ибо маркиз, продолжая сохранять на лице загадочную улыбку, не сводил с меня глаз.

Так мы стояли, пока в дверях не появилась мадемуазель. Остановившись на минуту, она затем робко двинулась дальше и подошла к нам.

На ней было платье, принадлежащее, должно быть, моей покойной матери и слишком длинное для нее. Но мне казалось, что оно удивительно шло ей. Плечи ее были прикрыты косынкой. Другую она надела на ненапудренные волосы, выбивавшиеся тонкими локонами на шее и висках.

Я не видел ее с тех пор, как ее сняли с моего седла, и теперь при свете ясного утра она показалась мне божественно красивой.

Приблизившись к нам, она даже не взглянула на меня: ее глаза были устремлены на маркиза, который притягивал ее к себе, словно магнит.

— Мадемуазель, — начал он, — я слышал, что своим спасением в прошлую ночь вы обязаны эмблеме, которая и теперь еще на вас. Эту эмблему не может носить ни один подданный его величества, не покрывая себя позором. Соблаговолите прежде всего снять ее.

То бледнея, то краснея, она бросала на нас умоляющие взоры.

— Монсеньер! — пробормотала она, как будто не понимая, в чем дело.

— Я, кажется, выразился совершенно ясно. Будьте добры снять это.

Она колебалась и, видимо, готова была расплакаться. Затем все же она принялась отшпиливать трехцветную кокарду, которую слуги, скорее всего без ее ведома, прикрепили к ее платью. Губы мадемуазель нервно подергивались, а пальцы заметно дрожали. Эта операция заняла довольно много времени.

Негодование охватило меня, но я решил не вмешиваться. Другие тоже смотрели на эту сцену с самым серьезным видом.

— Благодарю вас, — заговорил опять Сент-Алэ, когда его сестре удалось наконец отцепить трехцветный бант. — Я знаю, что вы настоящая Сент-Алэ и скорее умрете, чем сохраните вашу жизнь ценою позора. Будьте добры, бросьте это на пол и растопчите ногами.

При этих словах она вздрогнула всем телом. Помню, что я сделал шаг вперед и, без сомнения, вмещался бы, но маркиз поднял руку. Вмешаться я не мог: мы были зрителями, они — актерами.

Некоторое время мадемуазель стояла неподвижно и, затаив дыхание, расширенными глазами смотрела в лицо брата. Потом, по-прежнему не спуская с него глаз, она протянула руку и выронила бант.

— Растопчите его! — безжалостно скомандовал маркиз.

Она побледнела, как полотно, и не двигалась с места.

— Растопчите его!

Не отводя от него глаз, она выставила вперед ногу и коснулась трехцветного банта.