"Война во Вьетнаме (1946-1975 гг.)" - читать интересную книгу автора (Дэвидсон Филипп Б.)

Глава 8.

Предыстория событий при Дьен-Бьен-Фу.

21 мая – 20 ноября 1953 г.

Генерал Анри Наварр, сменивший генерала Рауля Салана в мае 1953 года, всегда казался наименее подходящей кандидатурой на роль главнокомандующего французскими силами в Индокитае. В молодости он провел два с половиной года в окопах Первой мировой, сначала солдатом, а потом младшим офицером. В начале Второй мировой войны он возглавлял Германский отдел французской военной разведки. В 1940-м Наварр покинул Францию вместе с Вей-ганом, но в 1942-м вернулся и вступил в ряды Сопротивления. После высадки союзников летом 1944 года он командовал бронетанковым полком во французской армии{52}, а к 1950-му дослужился до командира 5-й французской бронетанковой дивизии, дислоцированной на территории оккупированной Германии. Назначение на пост командующего в Индокитае застигло пятидесятипятилетнего Наварра в должности начальника штаба сухопутных сил НАТО в Западной Европе.

Наварр имел неплохой послужной список, но, вне сомнения, во Франции имелось, по меньшей мере, два десятка генералов, лучше, чем он, подходивших для уготованной ему роли. Причиной назначения являлись, безусловно, не личные качества Наварра, бесцветного, холодного интеллектуала, “одиночки”, ни в коем случае не способного “вдохнуть душу” в потрепанные части экспедиционного корпуса. Опыт работы в Индокитае? Отсутствовал. Устремления? Желание занять пост? Наварр стремился куда угодно, только не в Индокитай. Свое назначение он воспринял с тяжелым сердцем и с дурными предчувствиями.

Должен же был быть хоть какой-то мотив, обусловивший выбор правительства Франции? Разумеется, такой мотив наличествовал. Премьер-министр Рене Майер лично руководил назначением Наварра. В 1946 году в Германии Наварр занимал должность главного секретаря при французском главнокомандующем, тогда как Майер служил там же французским верховным комиссаром. В 1948-м Майер был мэром алжирского города Константина, а Наварр командовал дислоцированной там же дивизией. По всей видимости, Майер хорошо знал Наварра и доверял ему. По мнению Майера, холодный ум Наварра и отсутствие у него напускной бравады делали генерала как нельзя более подходящим для предстоящей миссии. Майер, как видно, надеялся, что такой человек отыщет, а если надо и создаст возможность сесгь с противником за стол переговоров и выторговать для Франции почетный мир в Индокитае. Имея такое малоперспективное и довольно трудное задание, Наварр и отправился во Вьетнам.

Приняв командование 21 мая, Наварр в тот же день выпустил свой первый приказ. В этом исполненном личной скромности документе говорилось: “Я рассчитываю на то, что ваша помощь, прежде всего помощь тех, кто сражается на переднем крае, поможет мне как можно быстрее войти в курс дела”‹1›. Тогда это прозвучало, как неуверенный сигнал “атака”, сыгранный запинающейся трубой. Однако есть в этом полном самоуничижения заявлении главнокомандующего нечто, что заставляет опытных военных наблюдателей не спешить с вынесением окончательного вердикта этому человеку. Слишком уж много скромности. Только очень уверенный и даже самоуверенный генерал способен на то, чтобы “подавать себя” так робко, почти униженно. Лишь тот руководитель, который ценит только собственное мнение, готов издать полное притворства обращение, где не чувствуется и тени практически традиционной в таких случаях попытки громогласно и по-фельдфебельски незатейливо “воодушевлять войска”.

Назначая Наварра главнокомандующим, его политические хозяева в Париже рекомендовали ему первым делом оценить военную ситуацию, сложившуюся в Индокитае. Они попросили его составить план операции, прикинуть, сколько войск и средств потребуется для его воплощения в жизнь, и со всеми предложениями вернуться в Париж. После чего правительство одобрит или отклонит план и, соответственно, выделит или не выделит средства на его реализацию. В соответствии с полученными инструкциями Наварр провел первые три недели в Индокитае, занимаясь анализом ситуации. Он много путешествовал, нередко с риском для себя объезжал гарнизоны, беседовал с военными и гражданскими чиновниками.

Состояние дел не вызывало оптимизма. Ситуация в 1952-м и в начале 1953 года явно складывалась в пользу Вьетминя. Старшие командиры французских войск и офицеры штаба выражали единодушное мнение относительно того, что осенью 1953-го Зиап развернет широкомасштабное наступление либо в Лаосе, либо в Тонкинской дельте. Силы у Зиапа для этого имелись. Вокруг дельты Вьет-минь имел 125 000 бойцов Главных сил, организованных в семь дивизий, шесть отдельных полков и несколько отдельных батальонов. Шесть из вышеназванных дивизий дислоцировались на севере, одна (325-я) в районе Виня, и части, по численности соответствующие дивизии, действовали в Аннаме‹2›. В целом Зиап мог использовать для наступления силы, эквивалентные восьми или девяти дивизиям. Моральный дух армии Вьетминя находился на самом высоком уровне, она имела опытных командиров и была хорошо вооружена. В частности, коммунистический Китай передал частям Главных сил Вьетминя военные трофеи, захваченные китайскими “добровольцами” у американцев и южных корейцев в Корее. По количеству и качеству это вооружение и снаряжение превосходило все то, чем располагали французские войска в Индокитае.

Поддержку регулярным частям Главных сил могли оказать примерно 75 000 бойцов Региональных сил, не говоря уже об ополченцах и партизанах, численность которых колебалась от 150 000 до 350 000 (в основном необученных и плохо вооруженных мужчин, женщин и детей). Региональные силы и ополчение вносили весомый вклад в дело коммунистов, еще больше смещая баланс сил в их пользу. Действуя совместно с тремя отдельными полками и двумя батальонами Главных сил, некоторые из которых находились с внутренней стороны линии де Латтра, иррегулярные отряды Вьетминя полностью или частично контролировали от 5 000 до 7 000 деревень в Тонкинской дельте. Их активность (плюс угроза со стороны Главных сил) заставляла французское командование постоянно держать в Тонкинской дельте половину экспедиционного корпуса.

Анализ положения французов в регионе ничуть не обрадовал Наварра. Французский экспедиционный корпус насчитывал 175 000 солдат и офицеров сухопутных войск – французов, африканцев, иностранных легионеров и вьетнамцев, кроме того, в Индокитае имелись военно-морские силы численностью в 5 000 человек, а также 10-тысячный контингент ВВС. Самой основной проблемой, как виделось Наварру, было то, что 100 000 человек из общего числа (эквивалент четырех или пяти полных дивизий) выполняли чисто оборонительные функции или вели борьбу с партизанами‹3›. В активных боевых действиях как наступательного, так и оборонительного характера Наварр мог использовать не более 75 000 солдат и офицеров. Эти силы, состоявшие из семи мобильных групп и восьми парашютных батальонов, по численности были примерно равны трем дивизиям. Таким образом, в 1953 году для проведения наземных операций на севере Вьетнама французы имели вдвое меньше подвижных войск, чем их противники-вьетминьцы.

Однако в таких грубых подсчетах присутствует некоторое лукавство, поскольку Наварр располагал поддержкой авиации и флота, в то время как у Зиапа отсутствовало и то и другое. По крайней мере, теоретически наличие самолетов, морских кораблей и десантных судов давало французам серьезное преимущество, поскольку авиация предоставляла им возможность перебрасывать живую силу и предметы снабжения быстро и на значительное расстояние. При этом они не зависели от сети дорог, по большей части находившихся в неудовлетворительном состоянии. Однако самолетов не хватало, и радиус их действия был ограничен. Во время кампаний 1951 года как самолеты, так и корабли нанесли большой ущерб соединениям Вьетминя. Между тем кампании 1952 – 1953 гг. продемонстрировали, что Зиап осознал не только преимущества, которые предоставляет противнику поддержка авиации и флота, но и пределы возможностей этих родов войск применительно к ситуации в Индокитае. В результате тактический выигрыш от использования французами самолетов и кораблей оказывался в значительной степени иллюзорным. Идея положиться на воздушные перевозки как на средство обеспечения стратегической подвижности войск и вовсе являлась пагубным заблуждением.

Национальная вьетнамская армия, все еще находившаяся в процессе формирования, насчитывала примерно 150 000 человек, но, несмотря на это, не могла оказать действенной помощи французам. Самой большой бедой ее оставался низкий уровень морального духа. У солдат НВА отсутствовали стимулы. В то время как бойцы Вьетминя знали, что сражаются за независимость, личный состав Национальной вьетнамской армии понимал, что ему предстоит отдавать жизни в боях за Бао-Дай и французов. Подобная перспектива, естественно, не слишком прельщала вьетнамцев.

Помимо ситуации в Северном Вьетнаме и Тонкинской дельте обстановка, складывавшаяся во вьетнамском “брюшке”, в Аннаме, также не внушала французам оптимизма. В 1952 году там объявились силы противника, состоявшие из трех отдельных полков, и теперь, в 1953-м, французы удерживали в своих руках только крупные города на побережье, Хюэ, Да-Нанг и Нья-Транг. Сообщение между тремя этими населенными пунктами, осуществлявшееся в спокойные времена по шоссе № 1 и по железной дороге, стало настолько опасным, что французы предпочитали использовать прибрежный морской путь. На юге Вьетнама дела французов обстояли лучше всего. Они контролировали Сайгон и значительную часть сельской местности, хотя партизаны утвердились в фортах вдоль камбоджийской границы, в дельте Меконга и провинциях Куанг-Най и Бинь-Динь. Ситуация в Камбодже не вызывала у французов тревоги. Местные повстанцы были настолько плохо организованы и вооружены, что даже камбоджийская армия, представлявшая собой сборище из 10 000 слабо обученных и скудно оснащенных людей, вполне справлялась с поддержанием порядка в стране.

Положение дел в Лаосе, особенно в Северном, или Верхнем, волновало французов куда больше. Лаосская армия численностью 15 000 человек имела достаточно сил, чтобы держать в узде коммунистическую организацию Патет-Лао, но не могла оказать серьезного сопротивления вьетминьцам в случае их крупномасштабного вторжения в страну. Французские гарнизоны были немногочисленны и разбросаны по территории всего Лаоса. Они, как убедительно показала кампания 1952 – 1953 гг., были не в состоянии остановить или хотя бы временно задержать войска Вьетминя. В общем, как считал Наварр, наиболее вероятными объектами ударов коммунистов являлись Тонкинская дельта и Верхний Лаос. Активность вьетминь-цев в Аннаме, хотя и доставляла беспокойство, все же не могла стать источником больших неприятностей для французов. Кохинхину и Камбоджу Наварр мог и вовсе не принимать в расчет.

Помимо внушающей тревогу военной ситуации, Наварр обнаружил неприятные тенденции в самом французском командовании. Са-лан накануне приезда Наварра подготовил оперативный план, однако новый главнокомандующий быстро понял, что этот документ плохо продуман и составлен лишь для проформы. Фактически с тех пор, как из Индокитая отбыл де Латгр, никаких долгосрочных планов в штабе экспедиционного корпуса не разрабатывалось. Теперь французам все больше приходилось решать сиюминутные задачи и проводить боевые операции в ответ на передвижения и удары противника. Не существовало также сколько-нибудь внятного плана по усовершенствованию организации и укреплению материально-технической базы экспедиционного корпуса. И наконец, Наварра, интеллектуала, холодного профессионала, буквально шокировали настроения Салана, его штаба и старших командиров – они жили с сознанием того, что “лавочка” вот-вот закроется. По крайней мере, для них. Они уже паковали чемоданы, их ждал дом, куда они вернутся не победителями и героями, но еще хотя бы не окончательно битыми. В общем, главным для них было то, что возвращаются они хоть и “с бельмом в глазу”, но кое-как сохранив лицо. В то же время Салана и его окружение мало волновали трудности тех, кто приходил им на смену.

Таким образом, почти без чьей-либо помощи Наварр приступил к выработке плана, с которым ему предстояло отправиться в Париж. Главнокомандующего смущала среди прочего и вот какая вещь – он задавался вопросом: в чем же все-таки состоит его миссия? Единственная задача, которую поставил перед генералом его патрон Рене Майер, заключалась в том, чтобы создать во Вьетнаме военные условия, способствующие “ипе solution politique honorable” (“почетному политическому разрешению вопроса”)‹4›. Наварр знал, что ему надо защищать Вьетнам, и предполагал, что придется также защищать Северный Лаос, но не был уверен, что его полномочия распространяются на последнюю территорию.

В основу своего плана Наварр положил соображения о военных перспективах Зиапа в сезоне 1953 – 1954 гг. Наварр видел, что Зиап имеет возможность развернуть полномасштабное наступление в Тонкинской дельте. Несмотря на всю опасность подобного шага противника для французов, Наварр оценивал свою позицию как достаточно прочную для того, чтобы удержать Ханой, Хайфон и прочие ключевые позиции в дельте. Вторым вариантом развития событий Наварр считал наступление Зиапа в Аннаме и на юге Лаоса. И в этом случае Наварр полагал, что, невзирая на всю серьезность угрозы, у него еще хватит сил обуздать коммунистов. К тому же Аннам и юг Лаоса находились все-таки далековато от баз Зиапа в Северном Вьетнаме. Третью возможность, по мнению Наварра, предоставляла для неприятеля попытка вторжения на север Лаоса и наступление на обе столицы, Луанг-Прабанг и Вьентьян. Наварр считал, что справиться с последствиями такого хода вьетминьцев ему будет труднее всего. Он быстро осознал, что защита Верхнего Лаоса окажется “непростой задачей, принимая во внимание силу противника, погодные условия, рельеф местности, нехватку дорог и расстояние от Ханоя до северных областей Лаоса”‹5›.

Эти опасения тем не менее нашли слабое отражение в оперативной концепции плана Наварра, с которым генерал отправился в Париж. Фактически у этого плана было несколько отцов: Салан, наскоро набросавший свою оперативную схему перед прибытием Наварра, де Латтр, видевший и пытавшийся разрешить большинство тех же самых проблем, и даже Ревер, чей доклад 1948 года все еще оставался основой стратегии Франции в Индокитае. Но и сам Наварр, конечно, добавил к этой картине некоторые новые, собственные штрихи.

План Наварра, даже принимая во внимание последующие события, представлялся довольно разумным. Разработчик признавал факт того, что в ходе кампании 1953 – 1954 гг. на севере Вьетнама и в Лаосе преимущество находилось на стороне Вьетминя, и учитывал слабость противника в остальных районах. Схемы Наварра содержали набор средств, употребив которые французы и их союзники могли, по меньшей мере, сравнять силы к сезону 1954 – 1955 гг. и, соответственно, попытаться перехватить инициативу.

Суть “Плана Наварра” заключалась в следующем:

1. Индокитай разделяется по 18-й параллели на два ТВД – Северный и Южный.

2. На северном ТВД (Северный Вьетнам и северные территории Лаоса) французы в сезоне 1953 – 1954 гг. должны принять за основу оборонительную стратегию и по возможности не вступать в крупномасштабное сражение с превосходящими силами Вьетминя. В своем плане Наварр учитывал, что в 1953 – 1954 гг. Зиап может развернуть на севере Лаоса или в Тонкинской дельте генеральное наступление, которое будет представлять серьезную угрозу власти французов в регионе.

3. Ввиду наличия у Зиапа превосходящих сил, с которыми он мог вести наступательные действия в сезоне 1953-1954гг., план Наварра предусматривал, что до октября 1953-го из состава французской армии в Европе будут отправлены в Индокитай двенадцать пехотных батальонов, инженерный батальон и артиллерийская группа (три дивизиона). После их прибытия подвижные наземные силы Наварра станут равными по численности примерно пяти дивизиям. Кроме того, предполагалось усилить контингента! ВВС и ВМФ.

4. Находясь в обороне. Наварр собирался организовать на севере серию рейдов, вылазок и “упреждающих ударов”, способных помешать процессу подготовки коммунистами большого наступления.

5. В Тонкинской дельте надлежало развернуть широкую программу умиротворения.

6. Следовало ускорить процесс формирования и подготовки Национальной вьетнамской армии.

7. Благодаря выполнению пунктов 5 и 6 Наварр намеревался к осени 1954 года высвободить как можно больше частей экспедиционного корпуса, ранее несших пассивную службу на оборонительных рубежах, и, таким образом, сформировать шесть или семь мобильных дивизий – силы, равные наступательным войскам Вьет-миня или немного превосходящие их.

8. Располагая столь мощными силами, Наварр планировал дать Зиапу решающую битву в сезоне 1954 – 1955 гг. По замыслу генерала, победа в ней или в худшем случае ничья, то есть патовая ситуация для обеих сторон, помогла бы французам с честью выйти из войны.

9. На южном ТВД, где ситуация выглядела более благоприятной, французские войска в сезоне 1953 – 1954 гг. должны были начать наступление в Аннаме и на Центральном плоскогорье (Контум/Плейку){53}.

16 июня 1953 года в Сайгоне Наварр представил вышеизложенный план вниманию старших командиров и ведущих офицеров штаба. Он ожидал предложений, но после вялой дискуссии обсуждение завершилось без внесения каких-либо существенных поправок. В начале июля Наварр отправился в Париж.

Есть одно малоизвестное обстоятельство, связанное с “Планом Наварра” и касающееся Соединенных Штатов. В конце марта 1953 года французский премьер Рене Майер позвонил президенту Эйзенхауэру и попросил его оказать дополнительную помощь для ведения войны во Вьетнаме в размерах от 400 до 500 миллионов долларов. Когда президент США поинтересовался у собеседника, как протекают военные действия во Вьетнаме, Майер заявил, что приветствовал бы приезд в страну американской миссии, которая бы оценила перспективы французского плана. Эйзенхауэр согласился, и его администрация, проконсультировавшись с французской стороной, решила в начале июня направить во Вьетнам группу экспертов.

Главой небольшой миссии (всего семь основных членов) Объединенный комитет начальников штабов назначил генерал-лейтенанта Джона У. О'Дэниэла (“Железного Майка”) – обладателя многих боевых наград и первоклассного командира дивизии времен Второй мировой войны. 10 июня 1953 года ОКНШ дал О'Дэниэлу директивы, после чего генерал со своей командой отбыл в Сайгон. Свой доклад относительно французских планов руководитель миссии должен был представить через тридцать дней после своего прибытия в Индокитай. До сих пор непонятно, как кому-то в США могла прийти столь дикая, столь нелепая мысль – отправить в качестве главы группы экспертов О'Дэниэла{54}. О'Дэниэл уже приезжал ненадолго в Индокитай в 1952-м, однако он не владел ситуацией, плохо знал культуру населяющих регион народов и имел смутное представление об участниках конфликта. Теперь за один месяц ему предстояло решить, хорош или плох план французов, воевавших в Индокитае в течение многих лет. Французским военным во Вьетнаме пришлось “наступить” на свою гордость, ведь от одного слова американца, ничего не понимавшего в делах региона, зависели многие миллионы долларов помощи.

Вышло же так, что американцы вообще опоздали. Они прибыли 14 июня, так что не могли как-то повлиять на план Наварра, даже изучить и оценить документ у них уже не осталось времени. К 16 июня Наварр не только закончил разработку, но уже и провел совещание со своими подчиненными. Он рассчитывал на одобрение О'Дэниэлом своей схемы действий или, по меньшей мере, надеялся, что тот не станет слишком придирчиво редактировать план. Французскому главнокомандующему приходилось улещивать О'Дэниэла и его комиссию в надежде получить столь необходимую военную и экономическую помощь. Наварр должен был “скормить” О'Дэниэлу большую часть плана, при этом так, чтобы высокий гость “не подавился”. Поэтому на словах Наварр готовился принять любые предложения и поправки О'Дэниэла, в том числе и такие, которые высокомерный француз на самом деле принимать не собирался.

Отчет О'Дэниэла от 14 июля (сделанный ровно через месяц после прибытия миссии в Сайгон) наглядно демонстрирует, насколько Наварр преуспел в своих намерениях. О'Дэниэл в целом одобрил план Наварра, но сообщил о готовности французов последовать двум его (О'Дэниэла) рекомендациям. Первая состояла в том, чтобы организовать мобильные группы и некоторые отдельные батальоны в дивизии (что так никогда и не осуществилось). Далее О'Дэниэл указывал, что Наварр согласился с предложением американцев к 15 сентября развернуть широкомасштабное наступление в Тон-кине силами трех дивизий. И в этом случае Наварр не собирался предпринимать ничего подобного в указанные сроки, ведь его план совершенно определенно указывал, что в Тонкинском регионе французы будут действовать оборонительно.

То, как Наварр “натянул нос” О'Дэниэлу, видно по наивному замечанию последнего. Американец не без гордости сообщает: “Свидетельством искреннего стремления французов последовать (нашим указаниям) является то, что… генерал Наварр и прочие французские офицеры неоднократно просили меня приехать через несколько месяцев и "убедиться в том, каких успехов мы добились"”‹6›. В истории индокитайских войн нет более вопиющего примера демонстрации американской спеси и французской двуличности. Между тем мотивы поведения французов, по крайней мере, можно понять. Так или иначе, помощь они все-таки получили, хотя Объединенный комитет начальников штабов и отмечал 28 августа, что “соглашения, достигнутые между генералом О'Дэниэлом и генералом Наварром”, так и остались невыполненными‹7›.

17 июля, в отсутствие Наварра, французы начали одну из своих атак, направленных на дестабилизацию положения Зиапа и подрыв его наступательных возможностей. Они назвали эту операцию “HIRONDELLE”, то есть “Ласточка”. Кодовое обозначение было дано со смыслом, поскольку “Ласточке” предстояло спикировать на голову Вьетминю, ударить и улететь. Именно так и произошло. В день “Д” три парашютных батальона осуществили выброску в Ланг-Соне на китайско-вьетнамской границе и уничтожили склады с более чем 5000 тоннами снаряжения и горючего{55}. Затем парашютисты быстро ушли к побережью, где их подобрал французский флот. Акция была прекрасно спланирована и столь же превосходно проведена.

Следующий удар Наварр нанес 28 июля в рамках операции “CAMARGUE” (“Камарг”), получившей свое кодовое наименование от названия болотистого прибрежного района к западу от Марселя. И вновь обозначение оказалось вполне подходящим. Задача заключалась в том, чтобы уничтожить в Аннаме 95-й полк Вьетминя, занимавший доминирующее положение вокруг шоссе № 1 и действовавший в прибрежных песчаных солончаках между городами Хюэ и Куанг-Три. Тут свирепствовала партизанская война. Население было настроено враждебно, противник, исчезавший при приближении французских войск, пользовался туннелями, прорытыми в земле, расставлял на дорогах и тропах мины, а также различные ловушки. Солдаты экспедиционного корпуса с горечью прозвали данный участок шоссе № 1 “улицей без радости”.

Французы начали комбинированную наземно-амфибийную операцию, в которой участвовали тридцать батальонов (эквивалент трех дивизий), с целью загнать 95-й полк в капкан между шоссе № 1 и морем. Французские силы намного превосходили по численности вражеский полк, но не смогли справиться с поставленной задачей. После нескольких дней разрозненных боев и стычек операция была прекращена. Французы убили 182 вьетнамских коммуниста, взяли 387 пленных и захватили небольшое количество военного снаряжения. Впрочем, даже такой скромный результат можно оспорить, поскольку никто точно не знал, кто из убитых и пленных действительно являлся бойцом 95-го полка Вьетминя, а кто принадлежал к ополченцам или просто был ни в чем не повинным земледельцем. Во всяком случае, 95-й полк пережил не только эти бои, но продолжал сражаться на протяжении еще двух декад.

8 августа за операцией “CAMARGUE” последовала эвакуация по воздуху гарнизона укрепленного лагеря На-Сан. Для упрощения процесса отвода войск, непременно сопряженного с трудностями и опасностями, французы провели искусную подготовку. В предшествующие эвакуации недели численность защитников На-Сана была поэтапно сокращена с 12 000 до 5 000 человек. В целях “прикрытия” своих истинных намерений французы предприняли хитрый ход. Зная, что службы радиоперехвата Вьетминя отслеживают сеансы связи из На-Сана, командир гарнизона послал в ставку запрос о присылке дополнительных войск. Поэтому, когда в На-Сан стали прибывать самолеты, разведка Вьетминя сочла, что они осуществляют переброску подкреплений. Коммунисты слишком поздно обнаружили, что французский гарнизон покинул лагерь. Жюль Руа в своей прекрасной работе “Битва при Дьен-Бьен-Фу” уверяет, что вьетминьцы поняли, что происходит, еще до того, как эвакуация завершилась, но не смогли связаться с Зиапом из-за неполадок в радиопередатчике. Возможно, и так. Однако, скорее всего, коммунисты просто оказались не готовы быстро организовать нападение на противника в сезон дождей. Вместе с тем пример удачной эвакуации На-Сана произвел на Наварра впечатление, которое в итоге оказалось чревато самыми пагубными последствиями. Командующий решил, что дальние плацдармы с взлетно-посадочными полосами оправдают себя и в будущем, а личный состав можно будет доставлять в них и эвакуировать по своему желанию и без потерь. Так французы зачерпнули полный ковш земли из могильной ямы, в которую им предстояло свалиться при Дьен-Бьен-Фу.

Гарнизон На-Сана был эвакуирован не только с целью вывода людей с подвергающейся опасности позиции, но и для усиления французских войск в дельте. В начале августа разведка французов донесла о планах Зиапа на предстоящий батальный сезон 1953 – 1954 гг. Согласно Наварру, руководство Вьетминя намеревалось начать двух-этапное наступление с целью изоляции Ханоя и Хайфона. В первой фазе операции 320-й дивизии предстояло просочиться внутрь французской “подковы” и занять позиции вдоль линии Фу-Ли – Хунг-Ен – Хай-Дуонг, соединившись с 42-м отдельным полком позади линии де Латтра. Там эти части смогут осуществлять диверсии и подрыв коммуникаций французов. Спустя несколько недель 308-я и 312-я дивизии при поддержке 351-й (тяжелой) дивизии атакуют на юг на направлении Винь-Ен – Бак-Нинь. На южном периметре линии де Латтра 304-я дивизия и часть 316-й будут наступать на Фат-Дьем‹8›.

Такой план не мог не встревожить французов. Наварр приказал перевести в дельту все возможные войска из Аннама и из Кохинхины и незамедлительно начал подготовку к наступлению Зиапа. 22 сентября 1953 года силы, состоявшие из двадцати французских батальонов, осуществили попытку окружить и уничтожить 42-й отдельный полк Вьетминя. Одновременно французы начали зачистку в окрестностях Тай-Биня, где прослеживалась активность 64-го отдельного полка, а партизаны контролировали многие деревни. В обоих случаях бойцы Вьетминя после короткой схватки растворялись в джунглях. Затем Наварр в рамках начавшейся 14 октября операции “MOUETTE” (“Чайка”) нанес удар по 320-й дивизии. Шесть мобильных групп заняли направление инфильтрации коммунистов – Фу-Ли – Хунг-Ен – Хай-Дуонг. 320-я дивизия держалась стойко, однако французам удалось расстроить план Зиапа, и 7 ноября Наварр приказал завершить операцию. Он объявил, что потери 320-й дивизии составили 3000 человек, из-за чего она два месяца не могла вести боевые действия. Первое из этих утверждений, по всей видимости, соответствовало действительности, но второе было ошибочным‹9›.

Наварр мог испытывать удовлетворение от итогов первых пяти месяцев своего пребывания на посту главнокомандующего. Он разработал разумный план. Ему удалось захватить инициативу, проведя в сезон дождей ряд операций, одна из которых была успешной (Ланг-Сон), а результаты остальных можно было расценить как ничейные. Достижения Наварра по сравнению с тем, чего удалось добиться его предшественнику Салану, выглядели более значительными.

Как же после такого обнадеживающего начала Наварру удалось угодить в западню в Дьен-Бьен-Фу? Отчасти виновато тут нерешительное, непоследовательное, а точнее, подлое и трусливое французское руководство и его позиция в отношении того, должен или не должен Наварр защищать Северный Лаос. Отчасти причиной служит донкихотство Наварра и его идеалистическое понимание таких вещей, как честь французской армии и Франции. Значительную роль сыграли грубые военные просчеты, отсутствие взаимопонимания между основными фигурами командной верхушки французов, нереалистичная стратегия и неверная оценка возможностей авиации по оказанию поддержки сухопутным войскам в Дьен-Бьен-Фу. Ну и, наконец, “болезнь”, от которой страдали все французские командующие в Индокитае, – фатальная недооценка Зиа-па и вооруженных сил Вьетминя.

Корни катастрофы при Дьен-Бьен-Фу можно отследить “на глубину” вплоть до 30 ноября 1952 года. В тот день в результате наступления 316-й дивизии Вьетминя под угрозой оказался маленький гарнизон Дьен-Бьен-Фу. Французы эвакуировали этот пункт без боя. Генерал Салан считал потерю серьезной и 30 декабря направил Тонкинскому командованию директиву номер 40. В соответствии с этим документом 10 января 1953-го должна была начаться операция по возвращению Дьен-Бьен-Фу. Приказ так и остался невыполненным, поскольку в тот момент французам понадобились все наличествовавшие у них силы для предотвращения захвата Зиапом Лаоса и ликвидации угрозы в Аннаме.

Вместе с тем потеря Дьен-Бьен-Фу по-прежнему заботила Салана. Он направил министру по делам ассоциированных государств{56}. Жану Летурно два письма, в которых указывал на стратегическую важность Дьен-Бьен-Фу. В первом послании, датированном 28 февраля 1953 года, Салан выступал за то, чтобы организовать защиту населенных тайца-ми горных районов, опираясь на базы, начиная от Лай-Чау и На-Сана и заканчивая Дьен-Бьен-Фу‹10›. Во втором письме, от 25 мая 1953-го, генерал предлагал захватить Дьен-Бьен-Фу, чтобы ослабить натиск коммунистов на На-Сан. Хотя в короткий период, когда их туры во Вьетнаме пересеклись, Салан и Наварр общались мало и без какой-либо искренности, в своем плане, предложенном новому главнокомандующему, Салан продолжал отстаивать идею необходимости возвращения Дьен-Бьен-Фу для защиты Верхнего Лаоса.

В то же самое время (в конце мая – июне 1953-го) Наварра подтолкнул к идее использования Дьен-Бьен-Фу полковник Луи Бер-тей, командир 7-й мобильной группы в На-Сане, беседовавший с главнокомандующим, когда тот в конце мая посетил гарнизон этого укрепленного пункта. Бертей являлся весьма специфической личностью. Это был военный теоретик, почти мистик, переполненный сложными и не проверенными практикой стратегическими концепциями. В итоге два интеллектуала, два одиноких островка среди “моря мускулов” Французского экспедиционного корпуса, нашли взаимопонимание. Наварр искал способ защитить Северный Лаос, а Бертей мог предложить подходящее средство, концепцию herisson (“ежа”), предусматривавшую создание дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой посреди ключевых путей снабжения войск Вьетминя в Лаосе. В начале июня Наварр перевел Бертея в штаб на должность начальника оперативного отдела, то есть сделал его ответственным за выработку и представление на рассмотрение командующего тактических и стратегических концепций.

Некоторые авторы (Фэлл, О'Нилл и Руа) представляют Берте-ля неким Свенгали, загипнотизировавшим податливого Наварра и внушившим ему идею возвращения Дьен-Бьен-Фу. Однако опытные военные не склонны слишком выпячивать роль Бертея. Типичный начоперод обычно фонтанирует всякими концепциями и идеями. Некоторые из них бывают удачными, другие – нет. Предложения рассматриваются затем прочими специалистами, а уж потом командующий решает, взять ли ему ту или иную идею на вооружение. В американской армии существует старая поговорка, что командир сам для себя офицер по оперативным вопросам, и в этом смысле во французской армии дела обстоят сходным образом. Если Бертею удалось убедить Наварра в необходимости создания в Дьен-Бьен-Фу дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой, то, значит, Наварр сам склонялся к этому.

16 июня 1953 года на совещании со старшими офицерами в Сайгоне Наварр обрисовал им в деталях свой план, однако при этом и словом не обмолвился ни о концепции “ежа”, ни о Дьен-Бьен-Фу. Сомнительно, чтобы к 16 июня Наварр остановил выбор на той или иной концепции построения защиты Верхнего Лаоса. Закончив представление схемы предстоящих действий собравшимся, Наварр поинтересовался их мнением. Тогда дивизионный генерал Репе Коньи, командующий войсками в Тонкинской дельте, высказал свое соображение относительно наступательных действий в Аннаме. Коньи сказал, что такая операция предполагает отвод части сил из Тонкина, а в дельте лишних сил нет. Коньи предложил два других варианта вместо наступления в Аннаме. Первое, он советовал сконцентрировать войска против вьетминьцев, просочившихся в дельту, а второе, употребить мобильные силы для нанесения беспокоящих ударов по тыловым базам и линиям снабжения противника в горах на западе Северного Вьетнама и вдоль подступов к Лаосу.

Во время совещания Коньи упомянул Дьен-Бьен-Фу в качестве базы, или, как он выразился, “бухты”, из которой диверсионные части могли бы развернуть подрывную деятельность против тыловой инфраструктуры армии Зиапа. Коньи имел в виду, что безопасность базы и ее подвижного гарнизона будет обеспечиваться за счет дальних дозоров. В тот день (16 июня 1953 г.) Наварр никак не отреагировал на рекомендации относительно возвращения Дьен-Бьен-Фу, однако позже это случайно высказанное предложение Коньи сделалось предметом жаркого спора между обоими генералами. Наварр утверждал, что именно командующий войсками в дельте советовал захватить Дьен-Бьен-Фу, тогда как Коньи, не отрицая самого факта, резонно возражал, что рассматривал деревню как базу действующих во вражеском тьшу диверсантов, а не как дальний плацдарм с аэродромом, способный выдержать полномасштабную осаду. Можно считать данный эпизод первым, но не самым разрушительным примером демонстрации “большого недопонимания”, ставшего при Дьен-Бьен-Фу настоящим бедствием для французов.

Хотя 16 июня Наварр еще не принял окончательного решения в отношении Лаоса, он начал склоняться к этому в конце июня или в начале июля. Прежде чем отправиться в Париж 13 июля, главнокомандующий озадачил штаб подготовкой оперативной директивы номер 563. Данный документ предусматривал схему действий французов по захвату Дьен-Бьен-Фу, на случай если бы возникла угроза выдвижения сил Зиапа из Северного Вьетнама на северо-запад, в Лаос. Поскольку в начале июля Наварр все еще имел большие сомнения касательно своих обязанностей по защите Лаоса, он запретил штабу доводить ориентировку до сведения командиров, пока сам не прояснит ситуацию в Париже.

Вопрос защиты Лаоса стал решающим фактором “большого недопонимания”. 17 июля, выступая перед Комитетом начальников штабов, Наварр доложил о тех трудностях, с которыми будет сопряжена оборона Северного Лаоса. Начальники сказали Наварру, что, по их мнению, он не должен защищать Верхний Лаос. Далее они предложили обратиться к Соединенным Штатам и Соединенному Королевству за помощью в обеспечении гарантий территориальной целостности Лаоса, а также предупредить СССР и Китай об опасности экспортирования конфликта из Вьетнама в Лаос. Нетрудно представить, как высокомерный Наварр усмехался про себя, слушая эти малодушные и химерические проекты переваливания проблем на чужие плечи. В своей книге он, с пренебрежением отзываясь о Комитете начальников штабов, говорит о том, что “долг военных советников правительства смотреть в глаза реальности, какой бы жестокой она ни была, а не предлагать легкие решения”‹11›.

Мнение советников не являлось руководством к немедленному действию. Окончательное решение предстояло принять Национальному комитету обороны. В состав этого “августейшего совета”, председателем которого являлся президент республики, входили премьер-министр, министры иностранных и внутренних дел, национальной обороны и французских заморских территорий, министры по делам армии, ВМФ и ВВС, один маршал Франции и начальники штабов вооруженных сил. 24 июля комитет собрался, и Наварр задал вопрос относительно Лаоса. Начальники штабов высказали уже известную точку зрения относительно Верхнего Лаоса. В ходе продолжительной дискуссии некоторые из ее участников поддержали начальников штабов, другие возражали, считая, что по политическим и дипломатическим соображениям Лаос нужно защищать. Наварр честно признался, что сомневается в способности экспедиционного корпуса предотвратить вторжение коммунистов в эту страну, предупредил и о серьезных потерях, которые неминуемо повлечет за собой такая попытка. В итоге собрание так и не пришло к решению вопроса, более всего волновавшего Наварра, хотя некоторый туманный намек касательно того, чем ему заниматься, он все же получил. Комитет дал Наварру наказ любой ценой сохранить в целости экспедиционный корпус и, планируя операции, исходить из соображений необходимости‹12›. В действительности подобные инструкции ничего не значили, потому что под “соображениями необходимости” можно было подразумевать что угодно, в то же время ответственности за происходящее в Индокитае, и в том числе в Лаосе, с Наварра никто не снимал.

В ходе дискуссии Наварр упомянул о возможности создания в Дьен-Бьен-Фу дальнего плацдарма с аэродромом и использования его Для прикрытия севера Лаоса. Министр ВВС генерал Корнильон-Мо-Лине, в прошлом военный пилот, летавший в 1946-м в Дьен-Бьен-Фу, выразил сомнения относительно целесообразности такого решения. Он сообщил собравшимся о том, что поблизости от долины, где расположена деревня, возвышается горная гряда, в то же время расстояние от Ханоя до Дьен-Бьен-Фу серьезно осложнит перспективы оказания воздушной поддержки гарнизону. Наварр холодно заметил, что министр рассуждает только как летчик, он же, главнокомандующий, считает, что операция вполне по силам французам. За столом воцарилась неловкая пауза, и в дальнейшем тему не обсуждали.

Так все-таки должен ли был Наварр оборонять Верхний Лаос или же мог забыть о нем? Многие годы Наварр не уставал повторять, что на заседании 24 июля Национальный комитет обороны так и не пришел к решению по данному вопросу. Генерал говорил даже, что когда он получил четкие инструкции и мог отказаться от невыполнимой задачи, время уже ушло, момент был упущен и не осталось возможности предотвратить катастрофу в Дьен-Бьен-Фу. Со своей стороны, премьер-министр Жозеф Ланьель настаивает на том, что утверждение Наварра не соответствует действительности и что на самом деле главнокомандующему войсками в Индокитае 24 июля дали полномочия в случае необходимости оставить Лаос. Выяснив, какое из этих двух противоречивых высказываний является верным, можно установить, кто же все-таки несет ответственность за катастрофу при Дьен-Бьен-Фу. Если Наварр имел предписание оказаться от обороны Лаоса, тогда, отдавая распоряжение о возвращении Дьен-Бьен-Фу с целью сорвать наступление противника в соседней стране, он просто превышал полномочия. Но в том случае, если политическое руководство Франции не приняло решение о защите Лаоса, доля вины Наварра гораздо скромнее.

Факты говорят в пользу Наварра, поскольку в споре с ним Лань-ель не смог предоставить ни одного письменного свидетельства в защиту своего утверждения о том, что Наварр имел указания в случае необходимости отказаться от защиты Лаоса‹13›. Самой убедительной поддержкой позиции Наварра являются выводы генерала Жоржа Катру, председателя специальной комиссии, расследовавшей в 1955 году обстоятельства и причины поражения при Дьен-Бьен-Фу. Катру не делал никаких попыток “обелить” Наварра, даже, напротив, часто и резко критиковал его. Но тот же самый Катру заявил, что все имеющиеся в его распоряжении данные позволяют ему сделать вывод о том, что директива, освобождавшая Наварра от ответственности за оборону Верхнего Лаоса, появилась не ранее 13 ноября 1953 года. К Наварру же этот приказ поступил только 4 декабря, через две недели после того, как началось сражение за Дьен-Бьен-Фу‹14›.

Французское правительство проявило трусость и малодушие. Руководители Франции не могли не знать о том, что Наварр не получил четкого и понятного ответа на жизненно важный вопрос о Лаосе. Правда состояла в том, что правительство не собиралось защищать эту страну, однако по политическим и дипломатическим причинам не решалось озвучить свою позицию даже на заседании самого представительного органа государственной власти. Руководство Французской республики знало, что содержание бесед на собраниях комитета то и дело “просачивается” в прессу. Не прошло и недели, как в одной парижской газете появился подробный отчет о комитетской дискуссии 24 июля, в котором было отмечено и заявление Наварра о трудностях, связанных с обороной Северного Лаоса. Вот именно поэтому Наварр и не получил вразумительного ответа на животрепещущий вопрос. Политики не хотели ясности, а что там себе будет думать Наварр, это – его дело.

Наварр ожидал подобной “нулевой” реакции комитета и поспешил принять меры. Как только в заседании был сделан перерыв, главнокомандующий радировал замещавшему его адмиралу Обуа-но и приказал подписать директиву номер 563. Таким образом, механизм приведения в действие плана возвращения Дьен-Бьен-Фу был запущен 25 июля по сайгонскому времени, менее чем через двадцать четыре часа после того, как Национальный комитет обороны в Париже прервал свою работу.

22 октября 1953 года французское и лаосское правительства подписали так называемое Матиньонское соглашение, при этом вопрос о том, должна или не должна Франция защищать Лаос, еще больше запутывался. В соответствии с подписанным документом Лаос получал независимость и членство во Французском Союзе. В соглашении не говорилось буквально, что французские войска должны оборонять Лаос, однако данная обязанность подразумевалась. Статья 2 гласила: “Королевство Лаос добровольно подтверждает свое членство во Французском Союзе… где все участники соединяют ресурсы в деле защиты Союза как единого целого”‹15›. Наварр полагал, что договор обязывает французское правительство оборонять Лаос, и мнение генерала подтвердили министр (по делам) ассоциированных государств Марк Жаке и верховный комиссар в Индокитае Морис Дежан‹16›. Тем не менее, несмотря ни на какие соглашения, правительство Франции не собиралось защищать Лаос. Договор представлял собой не более чем “клочок бумаги”. Но опять же никто не позаботился о том, чтобы поставить в известность Наварра.

Пока французы играли в бюрократические игры, Зиап готовил войска Вьетминя для той роли, которая отводилась им в предстоящей драме. Летом 1953 года, одновременно наращивая активность партизан в дельте, он всецело озаботился проблемой увеличения численности и повышения боеспособности частей Главных сил. В распоряжение 351-й (тяжелой) дивизии поступили дополнительные артиллерийские орудия и тяжелые минометы. Были сформированы новые зенитные подразделения, бойцы которых проходили подготовку под руководством китайских инструкторов. Росло количество пулеметов, минометов и автоматов, которыми вооружались батальоны в составе дивизий. При подготовке подразделений больше времени стало уделяться практике, особый упор был сделан на повышении дисциплины и на интенсификации политического воспитания. Потрудился Зиап и над задачей улучшения работы тыла. Коммунисты занялись приведением в порядок дорог, в то же время из Китая поступило 600 грузовиков, преимущественно с китайскими водителями. Что наиболее важно, были мобилизованы сотни тысяч носильщиков‹17›. С помощью китайцев Зиап создавал мощную, хорошо снаряженную, опытную и преданную делу революционно-освободительной войны армию – превосходный инструмент для искусного ремесленника.

Наварр уверяет, что во время сезона 1953 – 1954 гг. смог расстроить изначальный план коммунистов, заключавшийся в том, чтобы начать крупное наступление в Тонкинской дельте, и что Зиап и Хо изменили намерения только в конце октября. Указывая на операцию “MOUETTE” как на причину срыва замыслов Вьетминя, Наварр в то же время пишет, что Зиап принял за основу другую схему действий главным образом по политическим соображениям. Согласно Наварру, в конце октября Хо собирался вести мирные переговоры, а потому для усиления на них позиции вьетнамских коммунистов ему требовалась быстрая и крупная военная победа. Зиап не мог гарантировать скорого успеха в дельте, но предвидел возможность в короткие сроки добиться желаемого в Лаосе‹18›.

Хотя Наварр уверенно заявляет, что французы имели верные сведения о намерении Зиапа изменить план наступления, в своей книге Зиап утверждает, что у руководства Вьетминя и в мыслях не было развертывать широкую кампанию против французов в дельте. Здесь, пожалуй, Зиап прав. Наварр, как можно предположить, принял небольшие отвлекающие маневры противника за начало крупного наступления. В долгосрочной перспективе стратегия Вьетминя на сезон 1953 – 1954 гг. (Зиап говорит, что разработкой ее ЦК ПТВ занимался в начале 1953-го) базировалась на четырех “фундаментальных принципах” (его слова): “Первое, наиболее фундаментальным принципом в освободительной войне, которую вел наш народ, являлось ослабление результативности действий врага и увеличение эффективности наших собственных войск (курсив Зиапа)… Все помыслы, все действия направлялись на достижение основополагающей цели, которая состояла в ослаблении войск врага”.

“Второе, мы должны были нанести победоносный удар, нанести его с уверенностью в успехе, так, чтобы наверняка смести врага с лица нашей земли”.

“Третье, поскольку мы хотели добиться снижения эффективности действий врага и нанести победоносный удар… наше стратегическое направление (курсив Зиапа) следовало выбрать только там, где противник был слабее всего и где бы для нас складывались самые подходящие условия… способные принести нам победу в решающей битве”.

“Четвертое. Итак, цель наша состояла в том, чтобы снизить эффективность действий врага, атаковать его там, где он наиболее уязвим, где у нас есть возможность создать благоприятные условия для его уничтожения. В настоящее время, когда главные силы противника сосредоточились в Бакбо (Тонкий), нам ни в коем случае не следует развертывать широкомасштабное наступление на врага здесь, где он наиболее силен (выделено автором), но надо искать способа вынудить его разделить свои силы… разбросать их в разных направлениях, а потом выбрать наиболее предпочтительное, на котором мы смогли бы уничтожить противника”‹19›.

Из этих “фундаментальных принципов” стратегии Вьетминя Зиап выводит глобальную концепцию военного сезона 1953 – 1954 гг. Вот что пишет коммунистический главнокомандующий: “Итак, обобщим. Что касается фронта в дельте Бакбо, кроме того, что наша насущная задача всемерно расширять партизанскую войну в данном районе, мы можем также использовать тут часть наших регулярных сил в небольших сражениях. В отношении же крупных кампаний, надо сказать, что они должны разворачиваться на ином направлении”‹20›.

Затем Зиап от стратегической идеи переходит к оперативному плану, излагая его следующим образом:

“(а) Задействовать часть наших регулярных сил для наступления на северо-западном направлении, уничтожить врага, все еще занимающего Лай-Чау, и таким образом освободить северо-запад”.

“(b) Постараться скоординировать выступления войск освободительного движения Патет-Лао (коммунистов) с действиями частей вьетнамских добровольцев{57}, с тем чтобы начать наступление на направлении Среднего Лаоса…” (курсив автора).

“(с) Поскольку еще не вполне ясно, как будет действовать противник, пока наша задача дислоцировать значительную часть войск в определенном месте, спрятать их и находиться в боевой готовности. Поскольку мы планируем наступать в северо-западном направлении, возможно, враг постарается укрепить свои позиции в том районе. При этих обстоятельствах, чтобы свести на нет эффективность его действий, нам надо иметь на данном направлении больше регулярных частей. Противник также может атаковать глубоко на том или ином участке Вьет-Бака, ставя перед собой целью перерезать наши линии коммуникаций и прервать нашу связь с базами снабжения… и тем заставить нас отвести регулярные силы с северо-западного направления. В этом случае мы должны найти способ заманить врага как можно глубже в наш тыл, а затем ударить на него регулярными частями и совершенно лишить его войска боеспособности”.

“(d) В дельте нам следует расширить и активизировать партизанскую войну в тылу врага”.

“Выше изложен выработанный для нашей армии оперативный план главного сражения – сражения на Севере”‹21›.

Во время сезона 1953 – 1954 гг. у коммунистического руководства наличествовала достоверная информация относительно планов французов развернуть крупное наступление на юге против пятой зоны Вьетминя, или военного района (ВР) V, включавшего в себя часть Аннама от Да-Нанга до Нья-Транга. Здесь вьетминьцы мериться силами с французами не собирались, а вместо этого готовились вести против них активные боевые действия в горах вокруг Контума и Плейку. Зиап считал, что Вьетминь может позволить себе оставить некоторые территории, однако в конечном итоге французам придется уйти из временно захваченных районов. Что же касается Кохинхины, Зиап осознавал свою слабость в том районе и предписывал товарищам на юге лишь неослабное продолжение партизанской войны. В целом избранная им стратегия была вполне разумна, имея ее на вооружении, Зиап мог смело вступать в военный сезон 1953 – 1954гг.

Первый ход Зиап сделал 27 октября, послав 316-ю дивизию Вьетминя из Вьет-Бака к Лай-Чау, лежащему на пути в Лаос. Французы вскоре узнали об этом движении противника (см. карту на с. 149). Поскольку сезон дождей завершился, шаг Зиапа означал начало нового наступления вьетминьцев на Лаос. Именно на сей случай французское командование ранее подготовило директиву номер 563. В соответствии с этим 2 ноября ставка Наварра директивой номер 852 довела до сведения Коньи, что ему надлежит захватить Дьен-Бьен-Фу силами шести парашютных батальонов, предпочтительно в период с 15 по 20 ноября, но не позднее 1 декабря.

Коньи попытался опротестовать директиву, однако то был не единственный приказ, против которого восставал этот поразительный, противоречивый человек, ставший главным действующим лицом трагедии в Дьен-Бьен-Фу. Широкоплечий, огромного роста – за метр девяносто – Коньи производил неизгладимое впечатление на всех, кто его видел. В 1953-м он являлся самым молодым и, возможно, самым образованным дивизионным генералом во Франции. У него имелся диплом выпускника самого лучшего французского учебного заведения, где готовили инженеров, еще свидетельство специалиста в области политических наук и, так же как у Зиапа, степень доктора юриспруденции. Во время Второй мировой войны он руководил подпольем, попал в руки гестапо, его пытали, а потом отправили в Бухенвальд. Коньи уцелел и после войны стал выдвиженцем де Латтра, подобно которому не чуждался позы, любил пускать пыль в глаза и испытывал пристрастие к церемониям. Подчиненные любили Коньи, некоторые даже обожали, однако начальство он, как правило, раздражал своей привычкой постоянно спорить и не соглашаться с полученными приказами. Обладая физической мощью, Коньи в то же время был очень чувствительным эмоционально. Резкое слово, отвергнутое предложение – все это могло задеть и глубоко ранить его. А когда задевали его гордость, он зло огрызался, не думая о последствиях. С таким подчиненным было нелегко поладить. Де Латтр умел управляться с ним, у Наварра это не получалось.

В общем, командующему едва ли стоило удивляться, когда Коньи не захотел выполнять приказ и захватывать Дьен-Бьен-Фу, если не считать того, что на сей раз возмутитель спокойствия избрал несколько витиеватый и, вне сомнения, странный способ спорить с начальством. Получив 2 ноября директиву, Коньи велел своему штабу подготовить докладную в адрес Наварра за его (Коньи) подписью. В документе в довольно жесткой форме выдвигалось несколько соображений против планов операции. Во-первых, там говорилось, что в Индокитае нельзя надежно блокировать дорогу так, как это делается в Европе. Во-вторых, возвращение Дьен-Бьен-Фу потребует отправки туда все новых и новых подкреплений. В-третьих, сколько бы войск французы ни послали на захваченный плацдарм, все равно у Зиапа оставалось бы немало способов, чтобы запереть их там и лишить возможности совершать рейды против тыловых коммуникаций Вьетминя. (Тут Коньи, по меньшей мере, ставил себя в двусмысленное положение. Обо всем этом ему следовало подумать раньше, когда он же сам и предлагал использовать Дьен-Бьен-Фу в качестве “бухты” для совершения “набегов” на противника, действовавшего на северо-западе Вьетнама.) В-четвертых, французских частей, которые придется отправлять в Дьен-Бьен-Фу, будет остро не хватать в Тонкинской дельте. И наконец, в докладной указывалось, что задуманная операция оттянет на себя силы всей авиации как боевой, так и транспортной.

Доводы, выдвинутые Коньи в его меморандуме, нельзя не признать обоснованными. Что важно, при этом в документе не содержалось возражений против операции в целом, поскольку предлагалось создание другого дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой, в На-Сане. По всей видимости, ни Коньи, ни кто-либо в его штабе не предполагал, что Наварр и не думает использовать идею “бухты”, намереваясь вместо нее применить концепцию “ежа”. Но вполне возможно, Наварр в тот момент еще и сам не знал, что ему делать с Дьен-Бьен-Фу.

Несмотря на враждебное отношение к операции самого Коньи и его штаба, он не отправил меморандум Наварру. Вместо того 6 ноября командующий французскими войсками в дельте написал главнокомандующему французскими войсками в регионе двусмысленное письмо, в котором высказывался скорее за, чем против возвращения Дьен-Бьен-Фу. Коньи в конечном итоге соглашался пойти на это, но выражал серьезные опасения по поводу больших потерь, которые сулит операция, и того, что в результате французам может не хватить сил для удержания позиций в дельте. Коньи фактически организовывал себе “прикрытие”. Ему не хотелось продемонстрировать недостаток желания драться, особенно если операция удастся. С другой стороны, он желал обезопасить себя от нападок критиков в случае провала затеи с Дьен-Бьен-Фу или прорыва коммунистов в Тонкинскую дельту. Когда офицеры штаба Коньи увидели это послание своего начальника, они едва смогли скрыть презрительные усмешки, поскольку сразу поняли, что их генерал решил “сесть сразу на два стула”. Штабные всегда более открыты и смелы, чем их начальники, так как находятся за их спинами, ведь в случае чего влетит не штабным, а их командиру. Тот же, напротив, рискует очень многим, подписывая те или иные документы. Коньи, конечно, понимал, что неловкий шаг может привести к неприятным последствиям и отразиться на его карьере.

11 ноября ставка Коньи направила оперативные инструкции армейским и авиационнным частям, задействованным в операции “CASTOR” – высадке воздушного десанта на Дьеи-Бьен-Фу{58}. В приказе Коньи, отданном командующему парашютными частями, бригадному генералу Жиллю, подчеркивалось его (Коньи) понимание операции как средства по созданию “бухты” для ведения дивер-сионно-подрывной деятельности. В указаниях, которые Коньи дает Жиллю относительно обороны летного поля в Дьен-Бьен-Фу, говорится, что нужно “исключить любую схему, направленную на возведение пояса укреплений вокруг аэродрома”‹22›. Ситуация экстраординарная. Через девять дней им предстоит выбрасывать десант, а Коньи и Наварр до сих пор еще не пришли к единому мнению по поводу целей операции. Но хуже того, ни тот, ни другой не осознают, что трещина во взаимоотношениях между ними расширяется.

Когда полковник Жан Нико, командир воздушной военно-транспортной флотилии, получил оперативные инструкции, он немедленно возразил Коньи и Наварру. В письменной форме Нико убедительно доказывал начальству, что транспортная авиация не сможет в течение длительного времени осуществлять поставки всего необходимого в Дьен-Бьен-Фу ввиду плохих погодных условий в долине и из-за зенитного противодействия неприятеля. Бригадный генерал Дешо, командующий ВВС на севере Вьетнама, поддержал Нико. Он, со своей стороны, не только озвучил все опасения, высказанные Нико, но и указал на то, что ввиду расстояния (не менее 300 км), отделявшего сеть аэродромов под Ханоем от Дьен-Бьен-Фу, время, которое сможет провести в небе над зоной боев каждая машина штурмовой авиации за один боевой вылет, сократится до нескольких минут. Поддержка авиации, таким образом, будет минимальной, а расход горючего, усталость экипажей и износ материальной части, прежде всего двигателей, – максимальными.

Ввиду возражений летного начальства Коньи заколебался и сменил позицию в отношении возвращения Дьен-Бьен-Фу. Полковнику Бертею, прибывшему в Ханой для обсуждения деталей и координации действий в рамках операции “CASTOR”, Коньи вручил адресованное Наварру письмо, в котором впервые ясно высказался против планов руководства. В результате к вечеру 13 ноября или рано утром 14 ноября Наварр уже знал, что Коньи (ответственный за проведение операции “CASTOR”), командующий ВВС и командир транспортной флотилии (на которых возлагались обязанности по поддержке наземных частей) возражали против захвата Дьен-Бьен-Фу. Наварр не стал принимать в расчет их точку зрения и 14 ноября отдал последние распоряжения относительно предстоящего воздушного десанта. Фактически главнокомандующий лишь подтвердил прежние инструкции, не прояснив основного вопроса: чем станет Дьен-Бьен-Фу, “бухтой” или “ежом”.

У Коньи и подчиненных ему авиационных начальников остался один последний шанс заявить протест против операции “CASTOR”. 17 ноября Наварр и генеральный комиссар по Индокитаю Дежан, прибывший во Вьетнам из Парижа, прилетели в Ханой на небольшое совещание, касающееся будущей операции. Там в присутствии Дежана генералы обсуждали операцию в общих словах, используя специальные термины, малопонятные гражданскому лицу. Подлинная конфронтация произошла перед совещанием, когда Наварр встретился с Коньи в его кабинете. Такое общение с глазу на глаз – нормальное явление во всех армиях, оно дает возможность генералам говорить друг с другом более или менее открыто. Традиционно один генерал старается не выставлять в дурном свете при подчиненных другого, даже если тот ниже его по званию.

Оказавшись наедине с начальством, Коньи впервые предъявил ему меморандум от 4 ноября и сказал Наварру, что согласен с каждым словом этого документа, подготовленного его штабом. Что именно Наварр ответил Коньи, неизвестно. Однако или в тот же день (семнадцатого), или на следующий Наварр, говоря с адъютантом об операции “CASTOR”, сказал, что он “не в состоянии понять, что на уме у генерала Коньи”‹23›. Ни тогда, ни впоследствии Наварр не прояснил, что подразумевалось под этим туманным заявлением. Возможно, он даже ничего такого не говорил. Или же между двумя генералами была уже такая непреодолимая бездна непонимания, что доводы Коньи против операции “CASTOR” не имели значения для Наварра, или же главнокомандующий закрыл уши для любых возражений.

В тот же день, но позднее, на совещании, где присутствовало лишь ограниченное количество военных, Наварр прямо спросил генералов Жилля и Дешо, если ли у них соображения против операции “CASTOR”. И командир десантников, и командующий ВВС ответили утвердительно. Жилль высказал незначительные возражения, касавшиеся тактики одновременной высадки всех парашютных частей в деревне, где, по имевшимся данным разведки, находился 148-й полк Вьетминя. Жилль считал, что выброску следует произвести в разных точках вокруг Дьен-Бьен-Фу, после чего атаковать противника на его позициях. Дешо повторил то, что уже говорил относительно погоды, заградительного огня ПВО и т.д. Наварр выслушал и почти ничего не ответил. Под конец главнокомандующий спокойно выразил уверенность в том, что воздушные силы могут выполнить поставленную задачу, несмотря на все сложности, а затем подвел итог совещанию, объявив, что операция “CASTOR” начнется 20 ноября, то есть через три дня.

Тут неминуемо возникает другой глобальный вопрос: почему же Наварр так упорствовал, ведь все говорило против проведения операции? Жилль, Коньи и Дешо были смелыми и опытными офицерами и не стали бы так настойчиво спорить с начальством, не имея на то очень веских оснований. Возражая против проведения операции, все трое рисковали навлечь на себя обвинения в нежелании сражаться, что дало бы право главнокомандующему отстранить каждого из них от занимаемой должности. Командующий может, конечно, и не принимать в расчет мнений подчиненных. Однако в таких случаях, начиная операцию, он берет на себя двойную ответственность и не может не осознавать, что в случае провала всерьез рискует должностью, карьерой и репутацией.

Наличие у Наварра четкого приказа правительства о защите Лаоса могло объяснить причину, почему главнокомандующий шел наперекор мнениям своих главных помощников. Возвращение Дьен-Бьен-Фу давало ему самый лучший шанс выполнить трудную, а вполне возможно, невыполнимую задачу. Но Наварр не получал ясного указания оборонять Лаос. Наоборот, все, что происходило 24 июля на заседании Национального комитета обороны, неминуемо наводило на мысль о том, каково истинное отношение Франции к своим обязанностям защищать соседнюю с Вьетнамом страну. И наконец, Наварр осознавал, что, как он и заявил членам комитета 24 июля и как позднее писал в своей книге, не существовало простого способа остановить наступление коммунистов в Лаосе. Наварр знал, в каком невыгодном положении окажутся французские войска и каким опасностям они подвергнутся в ходе операции “CASTOR”, и все же начал ее.

Так что толкнуло Наварра на это? Его самоуверенность и высокомерие. Он презирал французское правительство за трусость в принятии трудного решения и считал, что своими действиями Национальный комитет обороны фактически переложил всю ответственность на него. Что ж, если они трусы – он не трус, если они не могут решать – он может. Ему нравились и высокая ответственность, и свобода действий, которую она предполагала. Так или иначе, какими бы недостатками ни обладал Наварр, он никогда не прятался за спину начальства. Он действовал.

Есть еще один мотив, побуждавший Наварра предпринять попытку защиты Лаоса. Французский главнокомандующий полагал, что в противном случае война будет проиграна, а тогда виноват во всем окажется не кто иной, как он сам. Наварр пишет, что Марк Жаке, упомянутый ранее министр по делам ассоциированных государств, сказал ему в середине ноября 1953 года, что, по его (Жаке) мнению, потеря Северного Лаоса, особенно Луанг-Прабанга, до такой степени шокирует общественное мнение во Франции, что продолжать войну в Индокитае окажется совершенно невозможно‹24›. Хотя в книге сам Наварр открыто не высказывается в поддержку мнения министра, он и не оспаривает точку зрения Жаке. Несомненно, данный фактор принимался Наварром во внимание при принятии судьбоносного решения. Спустя годы Наварр подтвердил влияние такого мотива, хотя и в несколько иной форме. В своем письме от 1959 года в одну французскую газету бывший главнокомандующий говорил о том, что позволить руководству Вьетминя “укрепиться на Меконге – все равно что самим распахнуть двери в Центральный и Южный Индокитай”‹25›, или, иными словами, проиграть войну. В 1963-м Наварр подтверждал вышесказанное другим заявлением: “Предположим, я бы оставил Лаос по собственному усмотрению и открыл Вьетминю путь к победе. Сегодня на меня показывали бы пальцами как на человека, наплевавшего на честь своей страны”‹26›.

Вот именно в этом и суть. По мнению Наварра, честь французской армии и самой Франции предписывала ему выступить на защиту Лаоса. Французские военные всегда рассматривали себя как гарантов чести Франции и, таким образом, ставили себя выше правительства, выше политиков, которым никогда не доверяли. Только армия, как считали французские офицеры, способна отстоять славу и честь их страны. Если штатские, которые контролируют правительство, ведут себя трусливым и постыдным образом, ответственность надлежит принять на себя военным.

Французская армия делала героями генералов, которые, чтобы принести Франции победу и сохранить честь страны, не подчинялись правительственным приказам. Шарль де Голль в своей книге “На острие меча”, написанной еще до Второй мировой войны, говорит: “Тем, кто совершал великие деяния, нередко приходилось рисковать и нарушать общепринятые нормы дисциплины. Примеров множество. Это и Пелиссье в Крыму с грозными императорскими депешами в кармане, которые он прочитал только после того, как был взят Севастополь, и Ланрезак, нарушивший приказ и тем спасший свою армию после Шарлеруа, и Лиоте, наперекор полученным сверху инструкциям установивший протекторат над Марокко{59}. После Ютландского сражения, когда англичане не смогли воспользоваться возможностью и разгромить германский флот, адмирал Фишер, тогдашний первый морской лорд, прочитав донесение от Джеллико, в ярости воскликнул: "У него есть все качества Нельсона, кроме одного: он не умеет не подчиняться!"”‹27›

После падения Франции в 1940-м, генерал де Голль продолжил войну, тогда как законное правительство, возглавляемое маршалом Петэном, подписало мирный договор с Германией. За неподчинение правительство Виши in absentia (заочно) приговорило генерала к смерти. Принимая во внимание данного рода традиции, мог ли Наварр, высший офицер французской армии, генерал, не выбрать путь, который он считал дорогой, ведущей к чести, тем более что ее не преграждали трусливые политики?

Поскольку Наварр решил выступить на защиту Верхнего Лаоса, возникал вопрос: как? Сначала Наварр предполагал осуществить задачу путем ведения подвижной, или маневренной, войны, атаковав вражеские колонны, наступающие на Лаос, но быстро отказался, от подобной затеи. Он правильно рассудил, что войска экспедиционного корпуса со всеми их грузовиками, танками и прочим тяжелым снаряжением увязнут в джунглях, где французы практически не умели вести боевые действия, поскольку не были психологически готовы сражаться взводами и отделениями, вооруженными лишь стрелковым оружием и минометами.

Затем Наварр решил построить для прикрытия Лаоса линейную оборону, но тут же отказался от такого шага, поскольку не имел достаточного количества войск. Не говоря уже о том, что части Вьет-миня все равно смогли бы просачиваться в тыл французам, как это наблюдалось в дельте. Как третий вариант Наварр рассмотрел перспективу защиты только столиц, Луанг-Прабанга и Вьентьяна, но и от нее он отказался главным образом из-за того, что большая дистанция между аэродромами под Ханоем и обеими столицами Лаоса делала практически невозможным авиационную поддержку и воздушное снабжение войск, занимавших оборонительные рубежи вокруг лаосских городов. Имелись и тактические соображения. Луанг-Прабанг окружали горы, а оба летных поля находились на таком удалении от города, что с одной оборонительной позиции нельзя было защитить и столицу, и аэродромы.

Четвертой схемой действий могла стать крупная отвлекающая атака на Вьет-Бак, проведенная как раз тогда, когда Зиап выступит на Лаос (или же чуть раньше). Теоретически таким ходом французы поставили бы под угрозу правительство Вьетминя и артерии снабжения частей Главных сил, вынуждая Зиапа спешить во Вьет-Бак. Однако к подобным мерам французы прибегали уже дважды, и оба раза без какого-либо успеха. В первый раз, в 1947-м, парашютисты, десантировавшиеся во Вьет-Баке по приказу Валлюи, едва не схватили Хо и Зиапа, но даже тогда, несмотря на всю слабость Вьетминя, операция в конечном итоге провалилась. В 1952-м Салан испробовал аналогичный прием во время операции “LORRAINE” и тоже поставленных целей не достиг. Теперь, в 1953-м, на фоне невиданного прежде усиления Вьетминя, для подобной акции потребовалось бы людей больше, чем имел Наварр во всем Вьетнаме. Кроме того, в ходе такой вылазки оказалась бы опасно оголена дельта. Наварр отказался от этого варианта, в чем с ним был согласен и Коньи.

Итак, у французского главнокомандующего оставалась только концепция “ежа”, предусматривавшая устройство дальнего укрепленного плацдарма с взлетно-посадочной полосой. Этот вариант действий Наварр называет “ипе solution mediocre” (посредственным решением), однако, как пишет он сам, иного он фактически и не имел‹28›. По замыслу Наварра, дальнему укрепленному плацдарму отводилось выполнение двух функций. Первое, главнокомандующий считал, что так ему удастся блокировать один из ключевых маршрутов поступления оружия, снаряжения и продовольствия из Китая и Вьет-Бака в Лаос. Наварр совершенно забыл, что французам предстоит действовать не в Европе, а в горных джунглях Северо-Западного Вьетнама, где артериями снабжения служат не шоссе и железные дороги, а многочисленные ручьи и тропы. Один плацдарм не мог бы перекрыть коммунистам всех путей в Лаос. Второе, Наварр видел в дальнем плацдарме базу для атак на тыловые коммуникации Зиапа, при условии, что тот послал бы одну или две дивизии к Луанг-Прабангу. И в этой части плану Наварра явно не хватало обоснованности. Во время прошлой Лаосской кампании На-Сан представлял для вьетминьцев точно такую же угрозу, однако Зиап подтянул к этому укрепленному лагерю крупные силы и надежно запер его защитников. В таком положении французы не могли “осуществлять набеги”, а Зиапу оставалось выбирать – пойти ли ему дальше или предпринять широкомасштабный штурм плацдарма. Глядя на проблему в ретроспективе, убеждаешься в том, что идея Наварра обеспечить оборону Верхнего Лаоса посредством создания дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой в действительности не тянула даже на “ипе solution mediocre”.

Коль скоро французский главнокомандующий остановился на концепции “ежа”, оставалось только выбрать место. Луанг-Прабанг и Вьентьян он уже отверг. Далее шли Лай-Чау или Дьен-Бьен-Фу. От Лай-Чау Наварр отказался. Взлетно-посадочная полоса там была очень короткой, причем ее нередко затапливало, а погода слишком часто оказывалась нелетной. Из-за того, что аэродром размещался в лощине, французские летчики жаловались, что вражеские зенитки бьют по ним даже не снизу, а сверху. В таком случае оставалась только Дьен-Бьен-Фу. Стратегические плюсы этой позиции признавал не кто иной, как сам Зиап. В своей книге он пишет: “Дьен-Бьен-Фу расположена в горном районе на северо-западе и находится в долине протяженностью 18 километров и от шести до восьми километров в ширину. Это самая большая и самая богатая из четырех равнин в этом гористом регионе поблизости от вьетнамско-лаосской границы. Деревня стоит на стыке важных дорог, ведущих на северо-восток к Лай-Чау, на восток и на юго-восток к Туан-Гиао, Сон-Ла, На-Сану, на запад к Луанг-Прабангу и на юг к Сам-Нёа. На театре военных действий в Бакбо (то есть в Тонкине) и Верхнем Лаосе Дьен-Бьен-Фу является стратегической позицией первостатейной важности, способной стать чрезвычайно удобной базой для пехоты и авиации противника, осуществляющего агрессию в Юго-Восточной Азии”‹29›.

Вместе с тем существовали два существенных противопоказания для создания там дальнего плацдарма с взлетно-посадочной полосой. Первое, войска, занимавшие Дьен-Бьен-Фу, невозможно было пополнять и снабжать по дорогам, и второе, плацдарм находился в 295 километрах от французских аэродромов под Ханоем, Такая дистанция являлась предельной для действенного применения авиации. В результате французские истребители, используемые как штурмовики (для воздушной огневой поддержки наземных частей), могли находиться в небе над Дьен-Бьен-Фу не более четверти часа. К тому же у французов имелось всего от 70 до 100 транспортных самолетов, которые из-за большого расстояния могли перебрасывать на отдаленный плацдарм лишь ограниченное количество живой силы и необходимых грузов. Наварр прекрасно знал об этом.

И наконец, Наварр подчеркивает, что месторасположение Дьен-Бьен-Фу создавало стратегические проблемы для Вьетминя точно так же, как и для французов. Этот пункт находился в 200 километрах от дельты и в 300 километрах от китайско-вьетнамской границы, через которую силам Вьетминя поступало все необходимое от “китайских товарищей”. Наварр считал, что нехватка грузовиков и значительное расстояние не позволят Зиапу доставить в район Дьен-Бьен-Фу большое количество боеприпасов и продовольствия, вследствие чего численность войск Вьетминя там окажется ограниченной‹30›.

Наварр думал, что долина будет в безопасности от артиллерийского огня неприятеля с окружающих гор. Он замечает, что высоты, с которых артиллерия Вьетминя могла бы обстреливать аэродром, находились от него на удалении в десять-двенадцать километров. Затем, ловко перекидывая вину на других, он пишет, будто французские артиллеристы сказали ему, что коммунистам придется выдвигать свои орудия на передние склоны, иначе снаряды не долетят до летного поля. Когда же артиллерия Вьетминя выйдет на эти позиции, как говорили главнокомандующему специалисты, французы накроют ее контрбатарейным огнем или же уничтожат с воздуха‹31›. Бернард Фэлл замечает, что оценки Наварра представляются спорными. Фактически аэродром мог простреливаться прямым артогнем с высот, находившихся от него всего в пяти километрах‹32›.

Мы выяснили, почему Наварр решил защищать Северный Лаос, почему остановился на концепции “ежа” и почему выбрал именно Дьен-Бьен-Фу. И тем не менее всего этого мало для того, чтобы отправить тысячи людей на задание, сопряженное с большой опасностью, да к тому же еще, вполне возможно, бесперспективное. Должно быть что-то еще.

Должно быть и, конечно, есть. Одним из основных факторов, повлиявших на решение Наварра, была оценка разведывательного отдела штаба, считавшего, что операция будет сопряжена с небольшим или вовсе ни с каким риском. Эксперты говорили главнокомандующему, что врагу не удастся сконцентрировать под Дьен-Бьен-Фу значительной группировки войск. Поверив им, он писал, что возвращение Дьен-Бьен-Фу было бы “…вполне целесообразным, при условии того, что нам придется иметь дело с такими вражескими силами, какие мы можем ожидать встретить там”‹33›. Наварр пребывал в убеждении, что Зиапу понадобится несколько недель для передислокации к Дьен-Бьен-Фу даже одной дивизии и что противнику не удастся на протяжении сколько-нибудь длительного времени держать там силы, равные двум дивизиям. Разведка доносила Наварру вновь и вновь, что коммунисты не смогут подтянуть к деревне большого количества орудий и что артиллеристы Вьетминя будут страдать от нехватки боеприпасов. Данную оптимистическую точку зрения ранее разделял и Салан, который в мае 1953-го указывал на то, что большое расстояние, отвратительное состояние дорог и нехватка у коммунистов грузовиков не позволят Зиапу широко применять артиллерию и прочее тяжелое снаряжение.

По мере того как события во Вьетнаме разворачивались своим чередом, в Париже разыгрывался другой эпизод трагедии. 13 ноября Национальный комитет обороны собрался в столице Франции для обсуждения вопроса, связанного с Дьен-Бьен-Фу. Премьер-министр Ланьель при поддержке комитета решил сесть за стол переговоров с Хо и Вьетминем. Главным вопросом было, когда обратиться с этим к Хо Ши Мину. Сделать это сейчас или, может, подождать, когда позиция французов станет сильнее? Большинство членов комитета высказалось за безотлагательные переговоры. Перемирие, недавно подписанное воюющими сторонами на Корейском полуострове, развязывало руки китайцам и позволяло им направить еще более значительную помощь Вьетминю. К тому же успех операций “HIRONDELLE” и “MOUETTE” как будто бы повышал шансы на успех в переговорах для французов.

На совещании решили направить во Вьетнам секретаря Национального комитета обороны контр-адмирала Кабанье, которому было поручено узнать мнение Наварра относительно того, когда лучше “подступиться” к Хо. Поскольку проблемы с “утечками” по-прежнему не позволяли давать секретные приказы в письменной форме, Кабанье получил наказ передать кое-что Наварру на словах. Адмиралу предстояло сообщить главнокомандующему в Индокитае, что дополнительной помощи из Франции не будет и что ему придется “выкраивать” планы в соответствии с имеющимися людскими и материальными ресурсами, а также то, что он может ограничиться лишь сдерживанием неприятеля. Но важнее всего то, что комитет опять не соблаговолил дать Наварру точных распоряжений относительно Лаоса. 15 ноября Кабанье убыл из Парижа во Вьетнам.

19 ноября, по прибытии в Сайгон, адмирал Кабанье немедленно связался с Наварром, в тот день находившимся на севере Вьетнама, и испросил разрешения прибыть в Ханой, чтобы лично передать главнокомандующему послание комитета. В ответ Наварр попросил адмирала оставаться на месте и сообщил, что их встреча состоится в Сайгоне утром 20-го числа.

В 09.00 20 ноября Кабанье и Наварр встретились в кабинете последнего в Сайгоне. После краткого обмена любезностями Кабанье задал Наварру вопрос, ради которого преодолел 8000 километров: как считает главнокомандующий, когда лучше начать переговоры с руководством Вьетминя, сейчас или следует подождать новых достижений военных в Индокитае? Наварр показал Кабанье сообщение, где говорилось о том, что как раз сейчас, пока они тут беседуют, парашютисты находятся на пути к Дьен-Бьен-Фу. Затем Наварр ответил, что, по его мнению, к весне ситуация улучшится и потому с переговорами надо подождать. Кабанье получил ответ, а сражение за Дьен-Бьен-Фу должно было вот-вот начаться.

1. Donald Lancaster, The Emancipation of French Indochina (London: I Oxford University Press, 1961), p. 264.

2. Navarre, Agonie, p. 159.

3. Ibid., p. 76.

4. Ibid., p. 72.

5. Ibid., p. 85.

6. Gareth Porter, Vietnam: The Definitive Documentation of Human Decisions 2 vols. (Stanfordville, NY: Earl M. Coleman Enterprises, 1979), 1:452-453.

7. Ibid., 1:463 (quoting a JCS report to the secretary of defense, 28 August 1953).

8. Navarre, Agonie, p. 159.

9. Ibid., p. 161.

10. Bernard B. Fall, Hell in a Very Small Place: The Siege ofDien Bien Phu (New York: J. B. Lippincott, 1967), p.

11. Navarre, Agonie, p. 86.

12. Fall, Street, p. 315.

13. Navarre, Agonie, pp. 337-338.

14. Fall, Hell, p. 33.

15. Treaty between France and the government of Laos, signed 22 October 1953.

16. Navarre, Agonie, p. 339 and 190.

17. Vo Nguyen Giap, Dien Bien Phu, (Hanoi: Foreign Languages Publishing House, 1964), p. 63.

18. Navarre, Agonie, p. 161.

19. Giap, Dien Bien Phu, pp. 57-59.

20. Ibid., p. 51.

21. Ibid., pp. 54-55. 22. Fall, Hell, p. 37.

23. Roy, Battle, p. 32.

24. Navarre, Agonie, p. 190.

25. Fall, Street, p. 315. Letter to Le Figaro, 25 May 1959.

26. Fall, Hell, p. 35.

27. Charles de Gaulle, The Edge of the Sword (New York: Criterion Books, 1960), p. 45.

28. Navarre, Agonie, pp. 191 and 199.

29. Giap, Dien Bien Phu, p. 77.

30. Navarre, Agonie, p. 195.

31. Ibid., p. 196.

32. Fall, Street, p. 317.

33. Navarre, Agonie, p. 196.