"Нет жизни никакой" - читать интересную книгу автора (Твердов Антон)

Глава 5

Так вот, — проговорил Никита, — случилась раз на Земле одна история. Это когда я еще только начинал с братвой связи налаживать. Был у нас такой пахан — Женя Петросян. Не тот, который по телевизору, а другой. Но тоже из Армении. И тоже реально крутой хачик…

Степан Михайлович хихикнул. От глотка «бухла» он окосел мгновенно — причем в самом прямом смысле. Впрочем, как выяснилось позднее, в этом явлении присутствовала и хорошая сторона. Так, сидя на кабинке генератора между Никитой и полуцутиком, Степан Михайлович мог, не поворачивая головы, видеть обоих своих собутыльников — это обстоятельство очень Турусова смешило.

— Короче, дело было так, — рассказывал Никита. — Как-то среди братвы прошел слух, что покойный прокурор области, который мировой мужик был и взятки брал, как добрый, после себя в своем кабинете оставил клад — в долларах. Жестяная банка, набитая долларами, — спрятал где-то… То ли под полом, то ли в тайнике стола… Очень покойный прокурор не доверял сейфам, поскольку — опять же по слухам — в свое время классным медвежатником был и только потом, когда завязал, пошел по стезе милицейской службы.

— А что такое доллары? — поинтересовался полуцутик.

— А это валюта такая, — пояснил Никита. — Во всем нашем мире живых хождение имела.

— Подумаешь, — фыркнул полуцутик. — У нас тоже единая денежная система. И к тому же не только в одном мире, а во всех Загробных Мирах Цепочки. Наша валюта фишники называется.

— Да знаю я, — отмахнулся Никита и продолжал: — Братва долгое время менжевалась, не зная, как кабинет прокурора области прошерстить: там же новый прокурор заседал, который был сука и поэтому никаких взяток не брал… за что его и грохнули за два года до того, как грохнули меня… Но речь не об этом.

— А о чем? — спросил нетерпеливый Г-гы-ы.

— А о том, что братва порешила наконец устроить спиритический сеанс, вызвать дух покойного прокурора и спросить у него — где именно он свои доллары и заховал.

— Что? — изумился полуцутик. — Как это так? Уж кто-кто, а я точно знаю, что подобное невозможно — как можно вызвать дух покойника, если никакого духа нет… А есть сам покойник — в одном целом и дух… и все остальное… И не могут живые с мертвыми общаться… чушь какая.

— Ну, не знаю я ничего про эти тонкости, — пожал плечами Никита. — А знаю только то, что дух покойного прокурора братки все-таки вызвали и что надо у него спросили, но им все равно не повезло.

— Почему? — спросил Г-гы-ы.

— Потому что, пока братки покойного прокурора вызывали, кто-то из шибко умных соседей живого прокурора вызвал… По телефону. Пацаны же пьяные были, вот и орали громко — на весь дом — «мертвый прокурор! Мертвый прокурор!..». Соседи ментов и вызвали. А был ли на самом деле клад или нет — я не знаю…

— Чушь, — снова фыркнул полуцутик. — Брехня. Не могут живые общаться с мертвыми. Глупый твой рассказ. Вот мертвые с живыми — могут. Бывало такое…

— Мертвые с живыми… — задумчиво проговорил Никита, отхлебнув еще глоток «бухла», — мертвые с живыми! — воскликнул он. — Так что же ты, падла, молчал?!

— Что?

— Что мертвые с живыми общаться могут? Ты же знал это! Почему ты мне никогда не говорил? Я бы давно уже с невестой со своей… С Анной пообщался бы! Ах ты…

Никита замахнулся было на полуцутика, но тот, взвившись в воздух, угрожающе прищелкнул пальцами, и Никита опомнился.

— Во-первых, — трепеща крылышками в метре от поверхности кабинки, начал Г-гы-ы, — ты меня никогда ни о чем подобном не спрашивал. А во-вторых, с живыми могут общаться только свежие покойники. А ты давно несвежий.

— Я-то несвежий… А… — И Никита посмотрел на попугая Турусова.

Степан Михайлович перебранки не слышал, поскольку получил от полуцутика еще пару глотков «бухла» и окосел до такой степени, что правым глазом мог видеть Никиту, сидящего слева от него, а левым глазом Г-гы-ы, который сидел, соответственно, справа от Степана Михайловича. Наслаждаясь неожиданными способностями альтернативного зрения, Турусов глупо хихикал, потешаясь над самим собой.

— А если его это… попросить пообщаться с живыми? — предложил Никита, кивая на Степана Михайловича. — Так можно и выйти на этого Шороха. А когда выйдем на Шороха… То есть установим с ним контакт — можно и попробовать перебросить его в загробный мир, где он и должен находиться, а взамен Шороха в мир живых — меня…

Никита оглянулся на балдеющего Турусова и добавил:

— Или вот эту птичку.

— Можно, — согласился Г-гы-ы и, сложив крылья, снова опустился на поверхность кабинки. — Степа хороший

будет общаться с живыми — он еще свеженький покойник. Получится так — я проецирую его образ в своем сознании, затем идентифицирую образ респондента из сознания…

— Погоди! — Никита отхлебнул из бутыли и поднял вверх руки, будто собирался сдаваться в плен. — Ты не грузи. Ты нормально скажи — что получится?

— А получится вот что, — проговорил полуцутик. — Я переношу в мир живых не самого этого вот попугая, а его образ бесплотный.

— Типа призрака?

— А что такое призрак?

— Ну… бесплотный… образ.

— Ага, — кивнул полуцутик. — Значит, призрак попугая Степы является какому-нибудь человеку… Стоп! Ничего не получится.

— Почему? — растерялся Никита.

— Потому что общающийся с живыми должен иметь в своей башке… в сознании своем то есть… точный образ того, с кем он будет общаться на Земле. А в башке этого попугая образ бандита Шороха — размытый. Неясный. Степа хороший этого Шороха видел только один раз в жизни! Ничего не получится. Нужно найти такого человека, которого наш Степа и знал бы хорошо, и чтобы этот человек, которого Степа хорошо знает, хорошо знал, где можно искать Шороха.

— Тьфу ты! — с досадой сплюнул Никита. — А как хорошо все складывалось. Мы входим в контакт с Шорохом и перебрасываем его сюда, а на его место в мире живых…

— Погоди, — прервал его полуцутик. — Надо Степу поспрашивать. Может, у него есть на примете такой человек. У, может, Степа хороший знаком с кем-то, кто может быть в курсе, где искать Шороха. Надо Степу допросить.

— Давай! — согласился Никита и немедленно приступил к допросу, но Степан Михайлович сказать ничего толком не мог, поскольку вследствие действия «бухла» не понимал, что именно должен говорить.

— Ладно, — после нескольких безуспешных попыток Никиты разговорить Турусова вступил полуцутик Г-гы-ы, — придется мне снова у него в мозгах покопаться. Делаю — р-раз!

И мгновенно уменьшившись до микроскопических размеров, Г-гы-ы влетел в одно ухо Турусова и спустя секунду вылетел из другого.

— Готово, — отдуваясь, сообщил полуцутик, приняв обычный свой вид. — Есть такой человек, с которым Степа хороший знаком и который может знать, где находится Шорох.

— Да? — обрадовался Никита. — И что это за человек? Постой, а каким образом этот попугай будет живого человека спрашивать? Если он и нам ничего путного сказать не может. Что он спросит — дай сахар-рок? Да и вообще… Если нормальный человек, который никакого понятия не имеет о Загробных Мирах, увидит вдруг рядом с собой призрак попугая, к тому же говорящего… да к тому же еще и расспрашивающего о делах земных?

— Не боись, — усмехнулся полуцутик. — Нам попугай Степа нужен только для роли связного… Он свежий покойник — его образ… то есть его призрак я могу переместить в мир живых, а потом — по налаженному каналу — я могу переместить и наши с тобой образы… то есть призраки. А уж мы найдем, что спросить.

— Здорово! — воскликнул Никита. — А у кого мы спрашивать-то будем?

Виталий Дрыгайло, известный под творческим псевдонимом Роман Багдадский, сидел за рабочим столом в кабинете бывшего главного редактора журнала «Саратовский Арарат» Степана Михайловича Турусова и тупо смотрел на монитор редакционного компьютера.

Очень нехорошо было на душе у Виталия Дрыгайло.

Очень муторно.

После таинственного исчезновения Турусова в городском отделении Министерства культуры начался переполох — журнал есть, выпускать его надо, а главного редактора нет как нет. И замены достойной Турусову вроде бы тоже нет. Был заместитель главного редактора «Саратовского Арарата», но того уволили за пьянку и кражу двух кресел для посетителей — месяц назад уволили, а нового назначить Турусов так и не успел. Чиновники, не зная, где искать редактора, растерялись до такой степени, что вняли голосу секретаря отдела политинформации Исхакова и назначили на вакантную должность главного редактора журнала Виталия Дрыгайло — известного свободного журналиста.

Так Роман Багдадский занял место Степана Михайловича Турусова. И первое время Роман… то есть Виталий… думал, что ему редкостно повезло — отчасти из-за неразберихи в министерстве, отчасти из-за того, что секретарь отдела политинформации Исхаков приходился Дрыгайло двоюродным дядей: неожиданно подвалила Виталию такая престижная должность. На радостях Дрыгайло поувольнял половину сотрудников «Саратовского Арарата» — в первую очередь тех корректоров, которые раньше открыто потешались над корреспонденциями, подписанными «Роман Багдадский», набрал на освободившиеся места новых специалистов, велел установить в осиротевшем без Турусова кабинете настоящий камин с дымоотводом, узорной решеткой и Прочими причиндалами, два раза выгулял Ниночку в ресторан и напросился к ней в гости — завтра.

Но, несмотря на все эти, несомненно, волнующие и радостные события, тоскливо что-то попискивало в груди у Дрыгайло — сейчас, когда он поздним предновогодним вечером сидел перед неярко горевшим пламенем камина. Сотрудники редакции уже разошлись, а Ниночка, пообещав свидание завтра, сегодня ушла раньше других — Виталий из окна кабинета видел, как она, подбирая полы коротенькой каракулевой шубейки, садилась на заднее сиденье черного «ситроена», заехавшего в редакционный двор.

«Ну и черт с ней, с мокрохвосткой, — уныло подумал Дрыгайло. — Завтра разберемся. А сейчас… Сейчас надо работать. Новая должность обязывает…»

Впрочем, работы было не так много. Надо было завершить первую статью из рубрики «Черный список», нововведенной лично Дрыгайло и долженствующей представлять собой текущий понедельный отчет о смертях домашних животных города Саратова.

Вопрос о целесообразности введения новой рубрики вызвал среди сотрудников журнала реакцию крайнего недоумения и потому не вызвал никаких споров, Дрыгайло под шумок поставил свою резолюцию, и новаторская рубрика начала свое существование.

Дрыгайло вздохнул, почесал затылок и задумался. Надо было еще сообщить о недавней гибели известной саратовской писательницы Фимы Концовой, но так как номер уже сдавался в набор, места под отдельную статью о трагическом событии не было, а урезать объем рубрики «Черный список» Дрыгайло не согласился бы ни за что — из соображений принципиальных. Но — с другой стороны — о кончине Концовой сообщить надо… А как?

Виталий раздумывал недолго. По его задумке, концепция рубрики «Черный список» состояла из сплава широко распространенных гуманистических идей, главной из которых являлась, конечно, идея мирового братства всех природных созданий.

«А в самом деле, — подумал вдруг Дрыгайло, — почему это о гибели Концовой будут сообщать все местные периодические издания, а о том, что, например, кот Тишка упал с девятого этажа, никто не узнает? Несправедливо это в свете современных идей».

Вдохновленный этой неожиданной мыслью Дрыгайло склонился над клавиатурой и через секунду уже строчил:

«…надо же было такому случиться, что торопящаяся на съемки сериала о милицейских патологоанатомах машина скорой медицинской помощи сбила Фиму Концову, вышедшую на улицу раздавать автографы. Вокруг переломанного трупа мгновенно собралась толпа. Тысячекратно усиленный невидимыми динамиками голос диктора радио Ру-Ра Филиппа Солодкова, заглушая вой обездоленных, призвал к спокойствию…»

Перечитав написанное, Виталий улыбнулся и продолжал:

«На улице Челюскинцев в доме тридцать семь, в третьей квартире на первом этаже сдох хомячок Виссарионыч, но этого никто не заметил.

На Бабушкином взвозе сорвалась с крыши двенадцатиэтажного дома пегая кошка Марина и разбилась насмерть.

В районе Ильинской площади задохнулся в газовом облаке вместе с хозяевами пес Моисей.

От безысходности и немоты удавился в телеграфных проводах сбежавший из домашней клетки попугай Трупик.

Над могилой Концовой день и ночь кружились голуби, роняя белоснежные хлопья пуха, потому что одноглазый кладбищенский сторож Шурик вывалил неподалеку кадушку гнилой капусты…»

Закончив, Дрыгайло откинулся на спинку кресла и удовлетворенно выдохнул. Привычным пробегом по клавишам поставил под текстом статьи:

— Роман Багдадский, — потом подумал и добавил: — Главный редактор, — и закурил.

Дрова, доставленные сегодня с утра охранником Осипом, догорали в камине. Все еще находясь под впечатлением собственной статьи, Дрыгайло рассеянно подумал о том, что неплохо было бы сломать старый забор на заднем дворе редакции — потому что этот забор ничего ни от кого не загораживает, а служит для близживущих юных оболтусов местом для письменных самовыражений. Верный своей привычке искать во всяком явлении жизни оборотную сторону, Виталий всегда ходил в редакцию «Саратовского Арарата» через задний двор, и присутствующие на заборе граффити типа «Маруся — гнида», или «Олег — лох», или «Сокол-Саратов» — высшая лига» его неизменно бесили.

— А обломки на дрова пустить, — вслух проговорил Дрыгайло.

Он нагнулся и достал из-под стола полуопорожненную бутылку дешевого портвейна, отпил глоток и вернул бутылку в исходное положение — рядом с ножкой стола. Виталий не признавал дорогой выпивки, потому что искренне считал, что алкоголь — он и есть алкоголь, в каких видах его ни употребляй — в виде коньяка ли, водки ли, дорогих иностранных напитков с труднопроизносимыми названиями, — все равно результат один и тот же — опьянение, мутный сон и похмелье. Тогда зачем платить бешеные бабки за бутылку крутого заморского зелья, если на сотую часть суммы можно свободно нахерачиться отечественной сивухой?

Дрыгайло вздохнул, снова достал бутылку, поставил ее на стол и уже не убирал. Затем он извлек из ящика стола запыленный стакан, дунул в него и плеснул туда портвейн. Но пить сразу не стал — покрутил в руках бутылку, прочитал надпись на криво приклеенной этикетке:

— Вино плодово-ягодное, крепкое, розовое… Прочитав, Дрыгайло усмехнулся и, пробормотав иронически:

— Сколько эпитетов… — опрокинул стакан в глотку.

В бутылке оставалось еще немного. Дрыгайло усмехнулся неизвестно чему, потом поморщился, потому что вспомнил, как он сегодня утром покупал эту самую бутылку.

Как назло, в магазине, куда по пути на новое место работы зашел Дрыгайло, толкалась эта толстая тетка — бухгалтер из вверенной Виталию редакции.

«Как ее зовут-то? — угрюмо подумал Виталий. — Имя еще чудное такое… Розалина Петровна, вот. И чего она тут делает-то? Время-то рабочее уже — половина девятого утра. О, бублики покупает. Ну, купила, иди отсюда. В молочный отдел пошла… Ч-черт. Сейчас меня заметит. Какого хрена в этом магазине молочный отдел с бакалейным совмещен? Жаль, кабаки в округе в такое время закрыты все. А то бы сел спокойно где-нибудь и… Голова прямо как довоенный трамвай — звенит, дребезжит, гудит. Нет, не надо было вчера с дядей бухать. А не бухать — нельзя. Обидится. Все-таки должность мне через него досталась».

Виталий сглотнул и поморщился. Горло было пересохшим, как будто всю ночь он жевал песок.

«Да пошла она! — с остервенением решил Виталий. — Ну и что, что увидит? Что я — каторжный, что ли? Подумаешь, с утра спиртное в магазине покупаю… А куда деваться — похмеляться-то все равно надо. И вчера — когда общее собрание редакции было — от меня пивом попахивало крепко. Проклятый дядя напоил… Эти бухгалтеры… и остальные журналисты, и Розалина Петровна в частности, Давно, наверное, уже меня алкоголиком считают. А, плевать… Что они мне сделают? Я, между прочим, теперь главный редактор журнала. А они мои подчиненные. Авторитет пострадает… Плевать. Если не похмелюсь, голова моя пострадает…»

— Виталий Анатольевич! Дрыгайло вздрогнул и обернулся.

— Здравствуйте, Розалина Петровна, — сдержанно поздоровался он.

— Молочка покупаете? — осведомилась Розалина. — Это хорошо. На завтрак-то… А то, вы знаете, у нас в редакции уже говорят, что вы пьете много. Глупости, конечно, я не слушаю их… Хотите, скажу вам, от кого именно такие поганые слухи пошли?

— Я не много, — сказал Виталий, морщась от головной боли, — я только по праздникам…

— По праздникам можно, — расплылась в доброжелательной улыбке Розалина Петровна, — мне ряженки, пожалуйста, — сказала она подошедшей продавщице, — с клубникой и с малиной.

Почти сразу же появилась вторая продавщица. Направилась к скучающему у прилавка Виталию.

— Вам помочь чем-нибудь?

— У вас… молоко свежее? — спросил Виталий, косясь на Розалину Петровну, старательно выбирающую себе пакетики с ряженкой.

— У нас все продукты свежие, — немного удивленно ответила продавщица.

Розалина Петровна приобрела еще пачку творога и выясняла теперь у продавщицы, можно хранить продукт в открытом виде или нет. Уходить она, кажется, не собиралась вообще.

«Лахудра, — злобно подумал Дрыгайло. — Рабочее время уже! Распустились сотруднички под началом Турусова, распустились. Вот выговор ей объявлю, будет знать… О, как голова болит…»

— Йогурт, — едва ворочая костеневшим языком, попросил Виталий, — бананово-клубничный. Есть?

— И банановый есть, и клубничный…

— А из кефиров что у вас?

— Выбирайте, пожалуйста… — Продавщица указала на целый ряд белых бутылочек. Рядом, между прочим, призывно мерцали разноцветные бутылки с алкогольными напитками.

Розалина Петровна, сложив приобретенные молочные продукты в сумку, уставилась на полку, где полукругами лежали различные сыры, и глубоко задумалась.

— Ря… ряженка есть? — спросил Виталий, изо всех сил ненавидя Розалину Петровну.

— Есть, — ответила продавщица.

— Масло и этот… как его… творог?

— Есть.

— Свежие?

— Конечно…

— Дайте бутылку портвейна, пожалуйста, — неожиданно для себя рявкнул Дрыгайло, — сыр… Сырок, вон тот. Плавленый…

Розалина Петровна открыла рот. Виталий молча собрал покупки и, кивнув остолбеневшей сотруднице, вышел из магазина вон…

Дрыгайло пошевелился в кресле, допил остатки портвейна из горлышка и вдруг расхохотался, припомнив еще, какими глазами смотрела на него бухгалтер.

«А вот уволю ее, правда, — легко подумалось ему. — Наверное, весь день сегодняшний занималась тем, что расписывала утреннюю сценку подружкам».

Отхохотавшись, Виталий встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился спиной к окну — лицом к северной Стене, на которой висел большой портрет великого русского романтика Жуковского в такой точно массивной золоченой раме, в какую пару десятков лет назад принято было обрамлять обязательные для интерьера любого кабинета Портреты вождей революции.

Дрыгайло посмотрел на портрет, вспомнил о невесть куда кинувшем бывшем редакторе и философски подумал: «Жил-был человек и нет его…»

И тут же вздрогнул от внезапного стука.

По-зимнему плотно заклеенные оконные рамы распахнулись точно от сильного порыва ветра. Стекла лязгнули, и испуганно вскрикнувший Дрыгайло резко обернулся и попятился от окна. Снежный вихрь ворвался с теплое нутро кабинета — пламя очага, вначале съежившееся, вдруг вспыхнуло так ярко, что Дрыгайло снова вскрикнул и шарахнулся от камина, наткнулся на стол, крепко ударив бедро, но вдруг замер, забыв даже про ушиб, — на покачивающейся от ветра оконной раме сидел, поджав под себя лапки, большой попугай. Поток холодного воздуха взъерошил напластования бумаги на столе.

— Господи… — прошептал ошарашенный Виталий и первый раз в своей жизни перекрестился.

Попугай внимательно и укоризненно посмотрел на человека, приподнялся, переступил с лапки на лапку и качнул хохлатой головкой.

Дрыгайло сглотнул.

Несколько минут прошло в молчании. На исходе пятой минуты Дрыгайло наконец оторвал свой взгляд от заморской птицы, осторожно выдохнул застоявшийся в легких воздух и отступил к двери.

«Чего это я так напугался? — шевельнулись в его голове мысли. — Ну, птичка в окно залетела… Птичка и больше ничего… Только откуда она взялась? Тропические попугаи в наших местах — вещь редкая… А он еще, наверное, и говорящий…»

— Ты кто? — чтобы проверить свое предположение, спросил Дрыгайло у попугая.

— Степа хор-роший, — незамедлительно отозвалась птица и, сорвавшись с рамы, перелетела на стол, по-хозяйски прошлась по бумагам и пару раз клюнула монитор.

— Кыш, — неуверенно проговорил Дрыгайло. — Испортишь машину.

Попугай перевел на него взгляд черных глаз-бусинок и несколькими ударами лапок разметал по столу бумаги, потом посмотрел в монитор, на котором светилась только что законченная Дрыгайло статья, и четко выговорил:

— Хер-рня!

Виталий вздрогнул, но тотчас взял себя в руки. Простое совпадение: то, что попугаи могут разговаривать, то есть — повторять слышанные где-то когда-то слова — это известно, а вот о попугае, который умел бы читать, нигде никогда упоминаний не было. И вообще откуда этот попугай взялся? Сбежал из живого уголка? Но ведь в редакции никогда не было живого уголка.

— Попка, — сказал Дрыгайло. — А ну пошел вон…

Попугай возмущенно гаркнул, взвился в воздух и, пролетев пару кругов по кабинету, опустился на монитор и в упор поглядел на Дрыгайло. Тот не нашелся, что сказать. Тогда странная птица снова спрыгнула на стол, повернулась в сторону портрета Жуковского и поклонилась, церемонно шаркнув лапкой по поверхности стола.

В сознание Виталия вдруг закралась неожиданная и страшная мысль.

«А что, если это не просто попугай, — подумал он, — а дух покойного Степана Михайловича? Явился из багровой темени ада, чтобы наказать меня за то, что я обманным путем занял его место».

Попугай снова что-то хрипло гаркнул, словно подтверждая невысказанные слова Виталия. Дрыгайло подпрыгнул На месте.

— Степа хор-роший! — повторил попугай.

«Точно, — холодея от ужаса, подумал Дрыгайло, — это призрак. Решил утащить меня в преисподнюю… Господи, как же надо от призраков избавляться? Святая вода? Крестное знамение?»

Дрожащими руками Виталий попытался изобразить крестное знамение, но у него получилось что-то вроде пионерского салюта. Живой воды тоже не было. Тогда полуобезумевший от ужаса Виталий рухнул на колени и завопил:

— Смилуйся, мрачный дух! Не по своей воле, но во исполнение приказа от ближайшего родственника решился я занять место главного редактора журнала «Саратовский Арарат» досточтимого Степана Михайловича…

Выслушав эту галиматью, попугай изумленно посмотрел на коленопреклоненного Дрыгайло и явственно проговорил:

— Пр-ридурок!

— Придурок, — поспешно согласился Дрыгайло, — но во исполнение приказа ближайшего родственника…

— Р-редактор-р! — явно издевательски пророкотал попугай. — Дер-рьмо!

— Дерьмо, — не стал спорить перепуганный Виталий. — Я и мизинца вашего не стою, Степан Михайлович…

— Пр-рочь!

Виталий послушно ломанулся из кабинета, но врезался в дверь, которая оказалась закрытой и отчего-то не открывалась — то ли заклинило старый английский замок, то ли прыгающие руки Дрыгайло никак не могли справиться с круглой никелированной, жалобно дребезжащей ручкой.

— Пр-рочь!!!

Несмотря на смиренность и готовность уничтоженного Виталия выполнить любой приказ, попугай Турусов свирепел все больше и больше — очевидно, до него наконец дошло кого именно назначили на должность главного редактора «Саратовского Арарата». Он снова взлетел, пернатым шаром перекатился по гудящему от снежного ветра воздуху кабинета, подлетел к суетящемуся у двери Дрыгайло и массивным клювом бухнул тому в затылок.

Завизжав от боли, Виталий упал ничком, прикрывая голову руками.

— Дур-рак! — неистовствовал попугай, долбя клювом голову скулящего Дрыгайло. — Необр-р-разованная р-рухлядь!

Дрыгайло скулил. Попугай взлетел повыше, чтобы спустя секунду снова обрушить на несчастного Виталия серию череподробительных ударов, но — вдруг застрял в воздухе.

— Клиент готов! — раздался вдруг в комнате голос, никому из присутствующих вроде бы не принадлежащий. — Канал связи между мирами установлен. Делаю — р-раз!

— Кто это? — вскочив на ноги, заозирался Дрыгайло. И тут произошло нечто совершенно невообразимое — мигом пернатое тельце попугая раздулось вдвое против нормального размера и лопнуло — во все стороны полетели перья, и в той точке пространства, где только что находилась птица, вдруг возник маленький человечек, рогатый и клыкастый — и источавший ко всему прочему нестерпимые запахи горящей серы и давно нечищенного птичника.

— Фу-ты, ну-ты… — отфыркиваясь и стряхивая с себя перья, проговорил человечек, — как наш Степа раздухарился. А ты что же — его место уже успел занять? Шустрый парень.

Ноги Дрыгайло подломились сами собой, он хотел было снова упасть на колени, но чувство равновесия изменило ему, и он тяжело брякнулся на задницу. А крылатый человечек между тем деловито облетел кабинет, с интересом оглядываясь; закрыл окно и удобно пристроился на подоконнике.

— Итак, — проговорил он, обращаясь, судя по всему, к сидящему на полу с выпученными глазами Дрыгайло, — Начнем наш разговор. Кто такой Шорох знаешь?

Дрыгайло кивнул.

— Отлично, — потер маленькие ладошки человечек. — А где он сейчас находится знаешь?

Виталий снова кивнул.

— Ага… Можешь точно описать место, где его найти? Еще один кивок.

— Великолепно! Ну и где его искать? Дрыгайло кивнул.

— Не понял, — нахмурился человечек и повторил вопрос:

— Где Шороха найти можно?

Дрыгайло кивнул, потом кивнул еще раз, а потом еще — вдруг без перерыва задергал головой вверх-вниз, как курица, клюющая зерна. Человечек присвистнул.

— Ничего себе, — сказал он, — это надо же человека так занервировать… Эй! — позвал он. — Как тебя… Ви… Вита-ля! С тобой все в порядке?

Дрыгайло увеличил амплитуду возвратно-поступательных движений до такой степени, что полуцутик Г-гы-ы (а это был, конечно, полуцутик Г-гы-ы) всерьез испугался, что у Дрыгайло сейчас отлетит голова.

«А допрашивать безголового — дело пропащее, — подумал полуцутик. — Тем более что люди, лишившись головы, кажется, должны перемещаться из мира живых в Первый Загробный, а в Первый Загробный для нас сейчас добраться сложнее, чем в мир живых, — мы же в розыске…»

— Даже не знаю, что и делать, — вслух проговорил полуцутик.

И тогда в комнате раздался еще один голос:

— Дай-ка, я попробую!

— А ты сможешь? — недоверчиво отозвался полуцутик.

— И не таких козлов ломал, — произнес тот же голос. — Когда я еще под Петросяном ходил, как-то, помню, барыга один заупрямился и ни в какую не хотел говорить, где У него сбережения лежат. Так мы его в мусоропровод вниз головой засунули — так что одни ноги наружу торчали — и лампочку в подъезде выкрутили.

— И что? — заинтересовался полуцутик.

— Вечер был, жильцы ходили один за другим мусор выбрасывать, и в темноте думали, что мусоропровод забился. Ну и… прочищали… Кто палкой, что шваброй… Ладно, не о том речь… Пусти-ка, я попробую.

Поняв, что в комнате, кроме страшного рогатого человечка, находится кто-то еще, Дрыгайло обхватил голову руками и вскочил. Но, увидев, как рогатый, взвившись под потолок, раздулся и лопнул, а в комнате очутился полуголый парень с растрепанными светлыми волосами и в набедренной повязке, замысловато сконструированной из листьев какого-то растения, — только слабо вякнул и закатил глаза. И провалился в спасительную розовую пучину глубокого обморока.

Через несколько минут новоиспеченный главный редактор ощутил себя лежащим на рабочем столе в позе, исключающей всякую возможность сопротивления: Дрыгайло помещался на поверхности стола на животе, руки его были заведены назад и привязаны компьютерным шнуром к лодыжкам.

— Помогите! — попытался было крикнуть Виталий, но, как выяснилось, его голосовые связки были способны теперь лишь на слабый крик.

— Отлично, — прозвучал смутно знакомый Виталию голос откуда-то сбоку. — Не потерял я еще квалификацию. Прекрасная «ласточка» получилась.

Не без опасности для равновесия Дрыгайло повернул голову туда, откуда слышался голос, и обомлел — рядом с ним стоял тот самый парень в невообразимой набедренной Повязке. Дрыгайло снова закатил глаза и от всего сердца пожелал себе опять лишиться чувств, но этого у него не получилось.

А парень между тем, деловито оглянувшись по сторонам, спросил:

— Есть у вас тут утюг?

— Зачем? — пискнул Дрыгайло.

— Пытать буду, — объяснил парень.

Кого именно этот парень собирался пытать, Виталий — вследствие крайней затуманенности сознания — сообразить не смог, поэтому ответил следующее:

— Утюга нет. Есть принтер.

— Принтер? — удивился парень. — А он-то зачем?

— Можно крышкой принтера что-нибудь кому-нибудь прищемить, — подсказал Виталий, больше всего на свете желающий угодить и умилостивить пришельца. — Тоже больно.

— Идет, — подумав, согласился парень, — но дверью прищемить — это, наверное, лучше будет.

И, схватив Дрыгайло за воротник рубашки, без усилий приподнял его и поволок к двери. Тут Виталий наконец догадался, что участь подвергнуться пыткам предназначена именно ему и никому больше, завопил:

— На помощь!!! — и незамедлительно получил страшной силы удар по шее. — Я больше не буду! — всхлипнул Виталий, сразу после удара оставив всякие попытки привлечь внимание охраны редакции к тому, что происходит в кабинете главного редактора. — Отпустите меня, пожалуйста.

Парень остановился и аккуратно положил скрученного Дрыгайло на пол.

— Если ответишь на мои вопросы, отпущу, — сказал он.

— Все что угодно! — истово выдохнул Виталий.

— А если опять орать будешь… — Парень значительно кивнул на дверь. — Устрою сеанс членовредительства. Знаешь, какую часть тела удобнее всего дверью защемлять?

Этого Дрыгайло не знал, но догадывался, не испытывая, впрочем, никакого желания проверить на практике правильность своего предположения.

— Все скажу! — снова прохрипел Дрыгайло. — Не надо… членовредительства…

— Где Шорох?

— По последним д-данным, — спотыкающимся голосом начал Виталий. — Находится в районе… в Волжском р-рай-оне. М-м-милиции пока не удалось… Я об этом п-п-писал в последнем н-номере ж-ж-ж-ж-ж…

Парень влепил Виталию подзатыльник. В горле последнего раздался негромкий звук, похожий на тот, когда соскользнувшая патефонная иголка снова возвращается в родную канву, и Дрыгайло довольно бодро продолжил:

— …в последнем номере журнала «Саратовский Арарат». Шорох оккупировал помещение ночного клуба «Ротонда», захватив в заложники весь обслуживающий персонал, и выдвинул требования — миллион долларов, вертолет с запасом бензина до Лас-Вегаса, трех танцовщиц балета «Тодес» и ящик водки. Силы спецназа сейчас окружили район и никто н-н-н-н-н…

После второго подзатыльника Дрыгайло икнул и договорил:

— И никто не знает, чем все это закончится.

— Спасибо, — ответил парень. — Значит, в «Ротонде». Теперь для тебя следующее задание. Прямо сейчас отправляешься в «Ротонду» и любыми правдами и неправдами проникаешь как можно дальше за кольцо окружения ментов. У тебя редакционное удостоверение, у тебя получится.

— Слушаюсь, — по-солдатски ответил Дрыгайло. — Отпустите меня, пожалуйста, а?

Парень что-то хотел ответить, но раздавшийся в тишине комнаты голос невидимого теперь рогатого проговорил:

— Никита! Время заканчивается. Канал сообщения между мирами сейчас закроется.

— Понял, — проворчал Никита, снова открыл рот, но снова ничего не сказал. Неожиданная ярчайшая, но беззвучная вспышка оранжевого света на мгновение ослепила Дрыгайло — и парня не стало.

Виталий подергался немного на полу, стараясь освободиться от пут, но, не добившись никакого результата, стал звать на помощь.

Ни в тот вечер, ни на следующий день в район, где находился ночной клуб «Ротонда», он не попал, потому что прибежавший на его зов охранник Осип первым делом вызвал милицию, а уже потом, когда Дрыгайло, плача, заявил Осипу, что минуту назад редакцию посетил прилетевший через окно в обличье попугая Степан Михайлович Турусов, охранник снова взялся за телефон и вызвал на этот раз бригаду скорой психиатрической помощи.

Санитары явились много быстрее милиционеров, так что Виталию Дрыгайло первые показания оперативникам пришлось давать в обитой слоями войлока камере, одетым в белую смирительную рубашку.

— Ты, Никита, дурак, извини меня, конечно, — сказал полуцутик, устало разминая пальцы. — Я столько сил потратил на то, чтобы устроить этот… спиритический сеанс с миром живых, а ты… все усилия мои обосрал.

— Почему? — хмуро спросил Никита, хотя прекрасно знал, что ответит ему полуцутик.

— Да потому что не развязал этого придурка, прежде чем прервался канал. Как он тебе связанным в эту вашу «Ротонду» пойдет? А если он туда не пойдет, то мы не сможем снова установить через него канал сообщения. То есть сможем, но нам уже это ни к чему будет. Я так гениально все задумал — этот придурок идет в «Ротонду». Мы опять устанавливаем канал сообщения — и по этому каналу попадаем на короткое время в мир живых. А уж за это короткое время добраться до Шороха — раз плюнуть. Нас-то земные менты остановить никак не смогут.

— Ну виноват, — пробормотал Никита, отводя глаза в сторону.

— Виноват! — фыркнул полуцутик. — Все труды насмарку.

— Кошмар-р! — заорал Степан Михайлович, еще до конца не успокоившийся после того, как узнал, что его место занял не кто-нибудь, а презренный корреспондентишко Дрыгайло.

— Э-эх! — вздохнул полуцутик.

Никита поднялся, шире приоткрыл створку кабинки-генератора и свесился внутрь. И принялся копаться в лязгающих металлических внутренностях прибора.

— Ты чего? — поинтересовался Г-гы-ы. Никита не ответил.

— Ты чего делаешь?

— А если он все-таки попадет в «Ротонду»? — предположил Никита, вынырнув на минуту из кабинки. — Вдруг?

— Не попадет, — убежденно проговорил полуцутик. — По твоей глупости. Так ты чего все-таки делаешь?

— Настраиваю генератор, — буркнул Никита и снова скрылся в глубине кабинки. — Ввожу в него пока один только параметр, — загудел он оттуда, — географический. Город Саратов, Волжский район, речной берег, ночной клуб «Ротонда». Ты все-таки через какое-то время попытайся снова наладить контакт с этим… как его, Степа?

— Др-рыгайло! — с отвращением проговорил попугай.

— Во-во. Может быть, он там. Может быть, у него получилось. В таком случае попытаемся того… выйти на Шороха и того… обменять его на меня. Или на него — на попугая.

— То есть — на Степу.

— Степа хор-роший, — поддакнул Степан Михайлович. — Ладно, — хмыкнул Г-гы-ы. — Тогда не беспокойте меня, пока я набираюсь сил для предстоящего контакта. Я медитировать буду.