"Отвори, сестра моя [= Откройся мне, сестра моя; Отвори мне, сестра…; Брат моей сестры; Необычайное рождение]" - читать интересную книгу автора (Фармер Филип Хосе)

*

Шестая ночь на Марсе.

Лейн плакал. Он громко всхлипывал, слезы сами бежали по щекам. Стукнув кулаком правой руки по ладони левой, так что кожу обожгло, он завыл от одиночества. Изрыгнув самые непристойные и богохульные ругательства из всех известных ему, он немного успокоился, вытер глаза, сделал большой глоток шотландского виски и почувствовал себя чуть лучше.

Он не стыдился того, что рыдает, как женщина. После всею, что случилось, слезы были благотворны. Он должен был растворить слезами царапающие душу камни; он был тростинкой на ветру, а не дубом, что, валясь, выворачивает свои корни.

Боль и тяжесть в груди ушли, и он, чувствуя себя почти утешенным, по расписанию включил передатчик и послал донесение на корабль, летящий по круговой орбите в пятистах восьми милях над Марсом. Лейн всегда был уверен, что люди должны занять достойное место во Вселенной. Он лег на койку и раскрыл единственную личную книгу, которую ему было разрешено взять с собой, — антологию шедевров земной поэзии. Он листал ее, перечитывая полюбившиеся стихи, смаковал их, как божественный нектар, снова и снова повторял знакомые строки.

Он так долго читал о любви, что почти забыл о своих проблемах. Наконец дремота сморила его, книга выпала из рук. Усилием воли он заставил себя подняться с кровати, опустился на колени и молился о том, чтобы его богохульства и отчаяние были поняты и прощены, а четверо его пропавших товарищей обрели покой и безопасность.

Проснулся он на рассвете от звона будильника, неохотно поднялся, наполнил водой чашку и опустил в нее нагревательную таблетку. Покончив с кофе, он услышал из динамика голос капитана Стронски и повернулся к передатчику.

— Кардиган Лейн? — Стронски говорил с едва заметным славянским акцентом. — Вы проснулись?

— Более или менее. Как у вас дела?

— Все было бы прекрасно, если бы не беспокойство обо всех вас, кто внизу.

— Понимаю вас. Какие будут распоряжения?

— Распоряжение одно, Лейн: вы должны отправиться на поиски. Иначе вы не сможете вернуться назад, к нам. Чтобы пилотировать взлетный модуль, нужны, как минимум, двое.

— Теоретически это сможет сделать и один человек, — заметил Лейн. — Но, как бы то ни было, приказ не подлежит обсуждению. Я отправляюсь сегодня же. Кстати, я отправился бы и без приказа.

Стронски хмыкнул и взревел, словно тюлень.

— Успех экспедиции важнее судьбы четырех человек! Теоретически, конечно. Но на вашем месте я поступил бы точно так же, хотя я и рад, что нахожусь на своем. Что ж, удачи вам, Лейн!

— Спасибо, — ответил Лейн. — Мне нужно нечто большее, нем просто удача. Мне нужна помощь Бога. Я надеюсь, что Он не оставит меня, хотя эта планета и выглядит позабытой Им.

Лейн посмотрел сквозь прозрачные двойные стены дома.

— Ветер здесь дует со скоростью примерно двадцати пяти миль в час. Пыль уже заносит следы вездеходов, и я должен успеть до того, как они исчезнут совсем. Чтобы пройти тридцать миль до того места, где обрываются следы, потребуется около двух дней. Еще два дня на то, чтобы осмотреть окрестности, и два дня на возвращение.

— Вы обязаны вернуться через пять дней! — взвился Стронски. — Это приказ! Даю вам только один день на осмотр, и чтобы никакого своеволия! Пять дней! — Затем он добавил уже тише: — Счастливо. И если есть бог, да поможет он вам!

Лейн попытался что-то сказать, но вымолвил лишь:

— Пока!

Он упаковал свои припасы в дорогу: воздух, вода и пища на шесть дней, веревка, нож, крюки, ракетница с полудюжиной ракет и карманная рация. Багаж выглядел внушительно — баллоны с воздухом и спальная палатка были весьма громоздкими. На Земле все это весило бы добрую сотню фунтов, но здесь — не больше двадцати.

Двадцатью минутами позже он закрыл за собой внешнюю дверь шлюза, влез в лямки огромного тюка и двинулся в путь, но, отойдя от базы ярдов на десять, почувствовал непреодолимое желание повернуться и бросить взгляд на то, что оставлял, быть может, навсегда. На желто-красной равнине стоял приплюснутый пузырь, который должен был служить домом для пятерых землян на протяжении года. Поблизости был укрыт глайдер, который доставил их на планету. Его гигантские распластанные крылья и посадочными полозья были покрыты слоем пыли, принесенной издалека.

Прямо перед Лейном стояла на своих опорах ракета, целясь носом в темно-синий зенит. Она сверкала в свете марсианского солнца, обещая возможность бегства с Марса и благополучное возвращение на орбитальный корабль. Ракета была доставлена сюда на горбу глайдера, совершившего посадку на поверхность планеты со скоростью сто двадцать миль в час. После посадки два шеститонных трактора на гусеничном ходу позаботились о ней — своими лебедками стащили с глайдера и поставили вертикально. Сейчас эта ракета ждала его и еще четверых.

— Я вернусь, — прошептал он ей. — Если даже никого не найду, я подниму тебя сам.

Он двинулся в путь, следуя по широкой двойной колее, оставленной вездеходом. Колея была неглубокой — она была оставлена два дня назад, и кремниевая пыль, нанесенная ветром, почти заполнила ее. А та, что была проложена три дня назад, уже исчезла полностью.

След вел на северо-запад. Он пересекал широкую равнину, раскинувшуюся между двумя холмами, усеянными голыми камнями, и дальше, в четверти мили отсюда, уходил в коридор меж двух рядов растительности, тянущийся от горизонта до горизонта. Местами виднелись какие-то развалины.

В свое время Лейн нашел здесь нечто интереснее: основанием для растений служила труба, выступающая из грунта фута на три, причем большая часть ее была скрыта, как у айсберга. Ее стенки были облеплены зелено-голубым лишайником, который покрывал здесь каждую скалу, каждый каменный выступ. На трубе на равном расстоянии друг от друга имелись выступы, и из каждого тянулись стволы растений — блестящие, гладкие, зелено-голубые колонны толщиной в два фута и высотой в шесть. От их вершин во все стороны расходились многочисленные ветви толщиной в карандаш, похожие на пальцы летучих мышей. Между «пальцами» была натянута зелено-голубая перепонка — единственный гигантский лист дерева цимбреллы.

Когда Лейн впервые увидел эти деревья из глайдера, ему показалось, что они похожи на ряды гигантских рук, пытающиеся схватить солнце. Они были огромными — каждая опорная прожилка тянулась футов на пятьдесят. И они действительно были руками — руками, протянутыми, чтобы схватить бедные золотые лучи крошечного солнца. В течение дня прожилки на стороне, обращенной к движущемуся солнцу, опускались до земли, а на противоположной — поднимались вверх, чтобы подставить свету всю поверхность перепонок, не оставив в тени ни дюйма.

Еще до экспедиции ученые допускали, что она обнаружит растительность, но найти здесь организмы считалось нереальным, и в частности потому, что растения здесь слишком велики и покрывают восьмую часть планеты.

Но ведь трубы, из которых поднимались стволы цимбрелл, были продуктом жизнедеятельности местных организмов! Несколько дней назад Лейн попытался просверлить такую трубу; с виду она походила на пластмассовую поверхность трубы, но была настолько тверда, что одно сверло сломалось, а другое вконец затупилось, прежде чем удалось отломить от нее хоть маленький кусочек. На время удовлетворенный этим, он захватил его в лагерь, чтобы исследовать под микроскопом. Взглянув на него, Лейн даже присвистнул. В цементообразную массу были впрессованы кусочки растений, частью разъеденные, частью целые.

Дальнейшие исследования показали, что этот состав представлял из себя смесь целлюлозы, лигниноподобного вещества, различных нуклеиновых кислот и еще каких-то неизвестных материалов.

Лейн доложил на орбитальный корабль о своих открытиях и предположениях. На Земле были известны живые организмы, частично переваривающие древесину и использующие полученную массу в качестве цемента. Из такой вот массы и состояли трубы.

На следующий день он собирался вернуться к трубе и все-таки проделать в ней дырку, но двое его товарищей отправились на вездеходе в полевую разведку, а поскольку Лейн дежурил в тот день на связи, ему пришлось остаться на базе, чтобы каждые пятнадцать минут связываться с разведчиками.

Когда связь прервалась, вездеход находился в пути два часа и должен был пройти около тридцати миль. Двумя часами позже другой вездеход отправился по следам первого и прошел тоже около тридцати миль, поддерживая непрерывную связь с Лейном.

— Впереди небольшое препятствие, — докладывал Гринберг. — Вправо от трубы, вдаль которой мы движемся, идет еще одна труба, но на ней растения мертвые. Если мы осторожно приподнимемся, то легко сможем опуститься с той стороны.

Затем он пронзительно завопил. И все…

И вот теперь Лейн двигался по их едва заметному следу. Позади остался базовый лагерь, расположенный невдалеке от пересечения каналов Авенус и Тартарус. Он шел на северо-запад, направляясь к Маре Сиренус меж двух рядов растительности, которые формировали Тартарус. Лейн представлял себе Маре Сиренус в виде широко раскинувшейся группы труб, из которых растут деревья.

Он шел ровным шагом, пока солнце не поднялось выше и воздух не согрелся. Было лето, база располагалась недалеко от экватора, и поэтому Лейн уже давно отключил обогрев скафандра. В полдень температура поднималась до шестидесяти градусов по Фаренгейту [около +16 по Цельсию], но в сумерках, когда температура сухого воздуха падала до нуля [около -18 по Цельсию], Лейну приходилось прятаться в спальный мешок. Эластичный мешок размером чуть больше Лейна, напоминающий кокон или, скорее, колбасу, надувался воздухом, а необходимая температура поддерживалась батарейным нагревателем, так что внутри можно было дышать без шлема, есть и пить.

Правда, днем Лейн мог обходиться и без мешка. Конструкция скафандра позволяла, отстегнув нужную его часть, отправлять естественные потребности, не нарушая герметичности других частей костюма. Но он не хотел ощутить на себе зубы марсианской ночи, когда шестидесяти секунд вполне достаточно, чтобы отморозить место, на котором обычно сидишь.

Лейн проснулся через полчаса после рассвета. Поднявшись, он выпустил воздух из мешка, выбросил пластиковый пакет, упаковал батареи, нагреватель, мешок, контейнер с пищей и складной стул в большой тюк и, взвалив его на плечи, продолжил путь.

К полудню следы пропали полностью, но это его не обеспокоило, ведь вездеход мог пройти только по коридору между трубами и деревьями.

Наконец он увидел то, о чем сообщали экипажи обоих вездеходов. Деревья с правой стороны выглядели мертвыми — стволы и листья высохли, прожилки поникли.

Ом пошел быстрее, сердце застучало сильнее. Прошел еще час, но линия мертвых деревьев по-прежнему уходила вдаль, и конца ей не было видно.

Но вот впереди появилось препятствие, и он остановился. Это была труба, о которой сообщал Гринберг, она соединяла две других под прямым углом.

— Это где-то здесь, — сказал он вслух и, глядя на трубу, подумал, что может вновь услышать отчаянный крик Гринберга. Эта мысль словно открыла в нем какой-то клапан, и чувство бесконечного одиночества снова накатило на него. На темно-голубое небо опустилась тьма, и Лейн почувствовал себя ничтожной капелькой плоти в бесконечности космоса, крошечным и беспомощным, словно малое дитя, знающим об окружающем мире не больше новорожденного.

— Нет, — прошептал он, — не дитя. Крошечный — да, но не беспомощный, нет. Не дитя. Я человек, человек, землянин…

Кардиган Лейн. Землянин. Гражданин США, рожденный на Гавайях, в пятидесятом штате. Смешение предков: немцы, датчане, китайцы, японцы, негры, индейцы чероки, полинезийцы, португальцы, русские, евреи, ирландцы, шотландцы, норвежцы, финны, чехи, англичане и валлийцы.

Возраст — тридцать один год. Рост — пять футов шесть дюймов. Вес — сто шестьдесят фунтов. Голубоглазый шатен. Ястребиные черты лица. Доктор медицины и доктор философии. Женат, детей нет. Методист. Общительный мезоморфический тип характера. Скверный радист. Любит свою собаку. Охотится на оленей. Первоклассный автор, но далекий от большой поэзии. Все это, плюс любовь к нему окружающих, а также отвага и пытливое любопытство, умещалось в его шкуре и скафандре и составляло основу его жизни. Но в этот момент он очень боялся утратить что-либо, разве что одиночество.

Какое-то время Лейн неподвижно стоял перед трубой, затем тряхнул головой, как мокрая собака, словно избавляясь так от своего ужаса, и легко, несмотря на громоздкий мешок на спине, вспрыгнул на трубу, но и по другую сторону не увидел почти ничего, чего не было видно снизу.

Вид перед ним отличался одним — здесь грунт покрывали молодые растения. Прежде ему встречались только крупные растения, эти же были копиями гигантской цимбреллы, растущей из труб, но высотой не больше фута. Но здесь они не были разбросаны случайным образом, как если бы семена разнес ветер. Они стояли ровными рядами, примерно в двух футах друг от друга.

Сердце Лейна забилось быстрее. Такое расположение растений означало, что они были высажены разумными существами. Однако, учитывая суровые условия Марса, существование разумной жизни здесь казалось невероятным. Должно быть, такая упорядоченность объяснялась какими-то природными факторами. Лейн решил исследовать это явление, но соблюдая крайнюю предосторожность — ставка была слишком высока: жизнь четырех человек, успех экспедиции… Если она провалится, то может оказаться последней. Многие на Земле шумно сетовали на затраты, связанные с космическими исследованиями, и если экспедиция не принесет удовлетворительных результатов, они будут возмущаться еще сильнее.

«Сад» тянулся примерно три сотни ярдов и оканчивался другой такой же трубой, соединяющей две параллельных. Там, на дальнем конце, цимбреллы вновь приобретали свой первоначальный сверкающий зелено-голубой цвет. Внимательно осмотрев «сад», Лейн убедился, что высокие стенки труб задерживают ветер и основную массу фальзитных хлопьев, сохраняя тепло внутри прямоугольника.

Он тщательно осмотрел поверхность трубы в поисках мест, где металлические гусеницы вездеходов ободрали лишайники. Но лишайники, обогреваемые летним солнцем, росли феноменально быстро, поэтому Лейн даже не удивился, ничего не обнаружив.

Он исследовал грунт возле стенок трубы: маленькие цимбреллы росли всего в двух футах от нее и не были повреждены. Пройдя по всей трубе до соединения с перпендикулярной, он так и не заметил никаких следов вездеходов.

Остановившись подумать, что же делать дальше, Лейн с удивлением обнаружил, что дышать стало труднее. Быстро взглянув на манометр, он убедился, что воздуха еще достаточно. Причиной был страх, ощущение чего-то сверхъестественного — чувство, которое заставляло сердце биться быстрее и требовать больше кислорода.

Куда же могли подеваться два вездехода? И почему? Нападение каких-то разумных существ? Но тогда выходит, что эти создания утащили куда-то шеститонные вездеходы, или увели их, или заставили людей сделать это. Кто? Куда? Как?

Волосы у Лейна встали дыбом.

— Это случилось именно здесь, — прошептал он. — С первого вездехода доложили, что видят трубу, преграждающую путь, и обещали выйти на связь через десять минут. Это был их последний доклад. Второй вездеход замолчал, когда был на трубе. Что же случилось? На поверхности Марса нет городов, нет и никаких признаков подземной цивилизации. Орбитальный корабль, оснащенный мощным телескопом, непременно обнаружил бы их.

Вдруг он завопил так громко, что едва не оглох от собственного крика, отразившегося от внутренней поверхности шлема, а когда замолчал, стал наблюдать за голубыми шарами размером с баскетбольный мяч, которые выросли из почвы в дальнем конце сада и теперь легко поднимались в небо. Они отрывались от грунта и взлетали, постепенно разбухая до сотен футов в диаметре. Внезапно самый верхний шар лопнул, как мыльный пузырь. Следующий, достигнув размеров первого, тоже лопнул. То же произошло и с остальными.

Несмотря на испуг, Лейн продолжал сосредоточенно наблюдать за вереницей полупрозрачных шаров. Он насчитал сорок девять штук, потом их поток иссяк. Он отметил, что шары поднимались строго вертикально и не сносились ветром. Подождав еще минут пятнадцать, Лейн решил исследовать почву в том месте, из которого поднимались шары. Сделав глубокий вдох и подогнув колени, он спрыгнул с трубы и легко опустился футах в двенадцати от ее края меж двух рядов растений.

Секунду он не мог понять, в чем дело, хотя и сообразил, что происходит нечто странное, затем повернулся, вернее, попытался повернуться. При этом одна нога поднялась, но другая погрузилась еще глубже. Он шагнул вперед, и поднятая нога тоже исчезла в топи, присыпанной красно-желтой пылью. Другая уже увязла слишком глубоко, чтобы ее можно было вытащить.

Погрузившись выше колен, Лейн ухватился за стволы стоящих рядом цимбрелл, но легко вырвал их с корнем — растения так и остались у него в руках. Отбросив их, он рванулся назад, в надежде вытащить ноги, и, вытянувшись, лег на зыбкую почву, надеясь, что, заняв достаточную площадь, тело избежит дальнейшего погружения и тогда можно будет добраться до трубы.

Его отчаянные усилия увенчались успехом — ноги вынырнули из топкой поверхности. Он лежал, распластавшись, как подстреленный орел, глядя сквозь прозрачное стекло шлема на скользящее по небу солнце. Оно опускалось к горизонту чуть медленнее, чем на Земле — марсианский день на сорок минут длиннее. Лейну оставалось надеяться, что вечером трясина будет подмерзать и затвердеет настолько, что можно будет выбраться из нее, если, конечно, он раньше не умрет от холода. А пока, оказавшись в подвешенном состоянии, он решил воспользоваться испытанным методом спасения из зыбучих песков.

Для этого следовало быстро перевернуться, затем вновь распластаться. Повторяя это раз за разом, можно достичь твердой полоски почвы у самой трубы. Мешок на спине поможет перевернуться, но лямки на плечах придется отстегнуть.

Проделав такой маневр, Лейн сразу же почувствовал, что ноги вновь стали погружаться. Вес тянул их вниз, но баллон с воздухом, пристегнутый на груди, и баллоны, находящиеся в мешке, да и пузырь шлема придавали плавучесть верхней части тела.

Он перевернулся на бок и устроился на крошечном островке мешка, который, конечно, ушел вниз, но зато освободились ноги — все в густом желе из грязи и пыли. Лейн видел два возможных выхода.

Он мог погружаться и дальше, надеясь, что мешок вскоре уткнется в слой вечной мерзлоты, который должен здесь быть. Но на какой глубине? Он уже погружался выше колен и не почувствовал под ногами никакого твердого дна. И… он застонал, представив, как, начали погружаться вездеходы, перевалив через трубу, как закричал в ужасе Гринберг, как замолчал передатчик, когда трясина сомкнулась над антенной. Нет, такой вариант не годился. Оставался второй — постараться выбраться на узкую полоску твердой почвы у трубы. Но это также может ничего не дать. Почва там может оказаться такой же вязкой, как и в других частях «сада» — ведь вездеходы вначале опустились именно на нее.

Вспомнив о вездеходах, Лейн подумал, что они должны были сильно повредить посадки цимбрелл возле трубы, но ничего такого не было заметно. Следовательно, что-то должно было спасти растения или возродить их вновь. А это значит, что кто-то может еще появиться и спасти его.

Или убить. В любом случае проблемы его будут решены.

Он рассудил, что прыгать с мешка на полоску грунта у трубы не имеет смысла. Единственный шанс — оставаться на мешке и надеяться, что тот погрузится не слишком глубоко.

Но мешок неумолимо тонул. Трясина поднялась до колен, затем погружение начало замедляться. Он молился, чтобы плавучесть мешка и баллона на груди помешала ему увязнуть с головой. И погружение действительно прекратилось: липкая грязь поднялась до уровня груди, но руки оставались свободными. Прекратив молиться, он облегченно вздохнул, хотя и не чувствовал особой радости — через четыре без малого часа воздух в баллоне кончится, и тогда он погибнет, не имея возможности достать из мешка другой баллон.

Лейн с силой оттолкнулся от мешка и взмахнул руками, надеясь, что ноги вырвутся из трясины и ему снова удастся распластаться в позе орла, а мешок, освобожденный от веса тела, всплывет на поверхность, и тогда можно будет извлечь из него баллон. Но ноги, удерживаемые вязкой грязью, поднялись недостаточно высоко, а мешок подался чуть в сторону. Этого было достаточно — когда его ноги начали погружаться вновь, они не нашли опоры. Оставалось полагаться только на плавучесть баллона с воздухом, который был у него на груди. Но она была слишком мала, чтобы удержать его на прежнем уровне — на этот раз он погрузился по грудь. Плечи тоже готовы были погрузиться, и только шлем еще оставался на поверхности.

Лейн был беспомощен.

Спустя много лет другая экспедиция или еще кто-нибудь увидит блик, отраженный от шлема, и обнаружит его тело, увязшее, словно муха в патоке.

«Если меня найдут, — подумал он, — в моей смерти будет хоть какой-то смысл. Она предостережет других от этой ловушки. Но раньше, наверное, кто-то извлечет меня отсюда и спрячет».

Снова накатило отчаяние. Лейн закрыл глаза и прошептал пару строк из того, что читал прошлой ночью на базе:

Но от этого не полегчало. Он чувствовал себя абсолютно одиноким, покинутым всеми, даже Создателем. Но, снова открыв глаза, он увидел, что больше не одинок.

В стенке трубы слева от него появилось отверстие — круглая дыра футов четырех в диаметре. Стенка в этом месте провалилась внутрь, как если бы была пробкой, которую протолкнули в трубу, когда появилась необходимость.

Немногим позже из дыры показалась голова размером с арбуз из Джорджии, очертаниями напоминающая футбольный мяч и розовая, как детская попка. Два глаза марсианина величиной с кофейные чашки имели по два вертикальных века. Марсианин открыл один из двух своих клювов, похожих на клювы попугаев, облизнулся очень длинным трубчатым языком и выскочил из отверстия. Розоватое тело существа тоже напоминало футбольный мяч, но было раза в три больше головы.

Существо опиралось на десять веретенообразных паучьих ножек, по пять с каждой стороны. Ножки оканчивались широкими округлыми подушечками, поэтому марсианин легко бежал по топкой поверхности, лишь слегка погружаясь в нее. За ним высыпало еще особей пятьдесят.

Они подобрали маленькие растения, вырванные Лейном во время неудачных попыток вырваться из трясины, и начисто вылизали их узкими трубчатыми языками, которые высовывались, самое малое, на два фута. Лейн подумал, что общаются они тоже языками, как это делают земные насекомые при помощи своих усиков-антенн.

В этой своей суете марсиане не уделили никакого внимания Лейну, скрытому за двумя рядами цимбрелл, лишь некоторые из них равнодушно пробежали языками по его плечу. Лейн перестал опасаться, что марсиане заклюют его своими крепкими на вид клювами, но ужаснулся при мысли, что те могут совершенно проигнорировать его.

А дело шло к тому. Погрузив тонкие корешки растений в топкую поверхность, они наперегонки бросились к отверстию в трубе.

Лейн в отчаянии закричал им вслед, хотя и знал, что даже если у них и есть органы слуха, они не услышат его сквозь герметичный шлем и разреженный воздух:

— Не оставляйте меня умирать здесь!

Но именно это они и сделали. Последний марсианин проскочил в отверстие, которое уставилось на него, как круглый черный глаз самой Смерти.

Лейн неистово забился, пытаясь вырваться из трясины и уже не думая о том, что только зря расходует свои силы.

Внезапно из отверстия выползла фигура в защитном костюме. Лейн прекратил борьбу и завопил от радости — был это марсианин или нет, но сложением он походил на Homo Sapiens. Несомненно, это было разумное существо, а значит, и любопытное.

И Лейн не был разочарован. Существо встало на две блестящие полусферы и скользящей походкой направилось к нему. Приблизившись, оно протянуло Лейну конец пластиковой веревки. Скафандр спасителя был прозрачным, и Лейн испугался, увидев тело этого существа, а зрелище двух голов под шлемом заставило его побледнеть. С испугу он чуть не отбросил веревку. Марсианин приблизился к трубе, затем, оттолкнувшись от двух полушарий, легко запрыгнул на нее и начал вытягивать Лейна из трясины. Медленно, но верно Лейн вылезал, и наконец, достигнув основания трубы, поставил ноги на блестящие полушария. Оттолкнуться от них и опуститься рядом с двухголовым было уже легко.

Марсианин снял со спины еще два полушария, протянул их Лейну, а сам опустился на два оставшихся внизу и направился через трясину к отверстию в трубе. Лейн последовал за ним. За отверстием располагалась камера; потолок ее оказался настолько низким, что Лейну пришлось наклониться. Но она явно создавалась и не для его спутника — тот тоже был вынужден пригнуть колени и головы.

Они подняли толстую крышку люка, сделанную из того же серого материала, что и труба, и закрыли ею отверстие. Затем шарообразные марсиане стали вытягивать из своих клювов серые нити и залеплять ими стык.

Двухголовый и двуногий марсианин снял с пояса фонарь и, жестом приказав Лейну следовать за ним, скользнул в туннель, уходящий вниз под углом сорок пять градусов. Вскоре они добрались до большой камеры, где уже скопилось около пятидесяти шарообразных, и остановились в ожидании. Двухголовый, словно ощутив любопытство человека, снял перчатку и поднес руку к маленьким отверстиям в стене. Сделав то же самое, Лейн почувствовал дуновение теплого воздуха.

Несомненно, это была шлюзовая камера, построенная десятиногими существами. Но такое разумное строительство само по себе еще не означало, что существа эти обладают разумом, подобным человеческому. Это мог быть коллективный разум, как у некоторых земных насекомых.

Когда камера наполнилась воздухом, был открыт следующий люк. Лейн и его спаситель покинули шлюз, нырнув в другой туннель, идущий вверх под углом сорок пять градусов. Лейн подумал, что они вновь окажутся внутри трубы, из которой пришел двуногий, и оказался прав.

Внезапно Лейн услышал, как клацнули клювы, и почувствовал удар в шлем. Он автоматически оттолкнул существо, и от толчка оно покатилось по полу клубком неистово бьющих ног. Весило оно немного, и тело было достаточно крепким, раз без ущерба выдерживало переход от плотного воздуха внутри трубы к почти безвоздушному пространству снаружи, поэтому Лейн знал, что не причинил существу особого вреда, и на всякий случай схватился за нож на поясе. Заметив это, Двуногий тронул его рукой и покачал одной из голов. Впоследствии этот пустяк обернулся неприятностью — все без исключения многоножки стали шарахаться от него.

Лейн пытался понять, как получилось, что его спасли. Вероятно, эти многоножки ухаживали за садом и, узнав каким-то образом, что растения повреждены, выбрались на поверхность. Такое за последние три дня происходило уже в третий раз, поэтому Двуногий тоже вылез, чтобы разобраться, в чем дело.

Двуногий выключил фонарик и жестом предложил двигаться дальше. Лейн неуклюже повиновался. Стало чуть светлее, но свет был тусклый, сумеречный. Источником его были многочисленные создания, свисавшие с потолка трубы. Они достигали трех футов в длину и шести дюймов в толщину — цилиндрические, розовые и безглазые. Их щупальца сонно колыхались, поддерживая непрерывную циркуляцию воздуха в туннеле.

От двух шаровидных органов, пульсирующих по обе стороны широкого безгубого рта, исходило мерцание, холодное, как у светляков. Липкая слюна свисала из круглого рта, капая на пол и в узкий канал в заляпанном полу. По этому каналу глубиной дюймов в шесть бежала вода — первая вода, которую Лейн увидел на Марсе.

Глаза Лейна приспособились к сумраку, и он разглядел животное, лежащее в канале. По форме оно напоминало торпеду, было лишено глаз и плавников, и имело два отверстия — одним из них существо с жадностью поглощало воду, смешанную со слюной, а через другое вода, очевидно, вытекала.

Позднее Лейну стала понятна роль этих животных. Лед, покрывающий северные области Марса, с наступлением лета таял. По системе труб, берущей начало от самого полюса, вода перекачивалась в другие безводные районы Марса под действием гравитации и с помощью этих живых насосов.

То и дело мимо пробегали по своим таинственным делам многоножки. Лейн увидел, как несколько особей остановились пег существами, свисавшими с потолка. Приподнявшись на пяти задних ногах, они высунули языки и вонзили их в разинутые рты меж мерцающих шаров. Вслед за этим огненный червь — так Лейн окрестил его — дико размахивая щупальцами-ресничками, дважды изогнулся всем своим телом, и между ртами двух существ произошел обмен пищей.

Двуногий нетерпеливо дернул Лейна за руку, и они двинулись дальше по трубе. Вскоре они добрались до секции, где с потолка свисали белые корни. Они покрывали стены, переходя внизу в сеть корешков толщиной с нитку, стелющихся по полу и плавающих в воде. То тут, то там многоножка жевал корень, спеша затем передать часть пищи огненным червям.

Еще через несколько минут пути Двуногий перешагнул через поток и пошел по другой стороне туннеля, прижимаясь к самой стенке трубы и опасливо поглядывая временами на противоположную сторону. Пытаясь определить, что так пугает ого спутника, Лейн разглядел большое отверстие в стене, явно ведущее в другой туннель, через которое взад-вперед носились многоножки, и около дюжины их — самые крупные — прохаживались перед входом, словно часовые. Напрашивался вывод, что отверстие ведет в подземные помещения.

Отойдя от отверстия ярдов на пятьдесят, Двуногий расслабился, а пройдя еще минут десять — остановился. Его обнаженная рука коснулась стены, и секция отошла. Лейн обратил внимание на тонкие и нежные линии руки, подумав, что такой могла бы быть рука девушки. А когда Двуногий нагнулся и прополз в образовавшееся отверстие, показав при этом ягодицы и ноги приятных очертаний, Лейн стал думать о нем, как о женщине. Однако бедра Двуногого были недостаточно широки, чтобы родить ребенка, и больше напоминали мужские.

Отверстие позади закрылось. В конце туннеля был виден свет, и Двуногий не стал включать фонарик. Пол и потолок здесь казались оплавившимися от сильном жара и были не из прочного серого материала, и не из утрамбованного грунта.

Вслед за Двуногим Лейн соскользнул с трехфутовой высоты в большое помещение. На минуту он ослеп от яркого света, а когда глаза привыкли, осмотрелся, пытаясь найти источник этого света, но не обнаружил его, заметив лишь, что в помещении нет теней.

Двуногий, или Двуногая, сняла свой шлем и скафандр, повесила их в стенной шкаф, дверца которого сама открылась при се приближении, и знаком показала Лейну, что можно снять скафандр. Тот не колебался. Хотя воздух здесь мог оказаться непригодным для дыхания, у него не было выбора — воздух в баллоне кончался. Кроме того, он вспомнил о цимбрелле, растущей на поверхности. Внутри туннелей корни ее впитывали воду и абсорбировали углекислоту, выделяемую многоножками. Энергия солнечного света преобразовывала газ и воду в глюкозу и кислород, который должен был в достаточном количестве содержаться в воздухе.

Даже здесь, в подземной камере, находящейся ниже уровня трубы и в стороне от нее, толстый корень цимбреллы пронизывал потолок и опутывал стены белой паутиной. Стоя под одним из мясистых отростков, Лейн снял шлем и глотнул марсианского воздуха. Вдруг на его лоб упала капля. Отпрыгнув от неожиданности, он вытер липкую каплю пальцами, и попробовал на вкус. Жидкость была сладкой, и вначале Лейн подумал, что так дерево понижает содержание сахара в своем соке до нормы. Но процесс шел неестественно быстро — на потолке уже сформировалась следующая капля. Позднее он понял причину этого явления, странного лишь на первый взгляд: к концу дня, с понижением температуры цимбреллы удаляли лишнюю влагу в теплые туннели. Таким образом они избегали разрушения клеток жестокими морозными ночами.

Лейн осмотрелся. Комната представляла собой наполовину жилое помещение, наполовину биологическую лабораторию. Здесь были кровати, столы, кресла и несколько предметов непонятного назначения, и среди них — большой черный металлический ящик. Из этого ящика через равные интервалы времени порциями вылетали крошечные голубые шарики. Они поднимались вверх, увеличиваясь в размерах, но не лопались, достигнув потолка, и не останавливались, а пронизывали его, не видя в нем преграды.

Это были те самые голубые шары, которые вылетали из почвы в саду, но их назначение по-прежнему было совершенно непонятно.

Да и времени как следует понаблюдать за этим явлением пока не было. Двуногая взяла из шкафа большую керамическую чашу и поставила на стол. Лейн с любопытством ждал, не понимая, что она собирается делать. И тут он заметил, что вторая голова принадлежит не ей, а совсем другому, отдельному существу. Его скользкое розовое тело четырехфутовой длины обвивалось вокруг ее торса, а крошечная уловка с плоским лицом и блестящими светло-голубыми змеиными глазками была обращена к Лейну. Червь открыл рот, показав беззубые десны, и высунул ярко-красный язык млекопитающего, а вовсе не рептилии.

Не обращая внимания на червя, Двуногая сняла его с себя и, сказав несколько слов на нежном, изобилующем гласными языке, мягко уложила его в чашу, где он сразу же свернулся кольцами, словно змея в корзине. Затем она взяла кувшин с красного пластикового ящика, который, по-видимому, был нагревательным прибором, несмотря на то, что не соединялся ни с каким источником энергии. Она вылила теплую воду из кувшина в чашу, наполнив ее до половины. Под этим душем червь блаженно закрыл глаза; казалось, он беззвучно мурлычет.

Затем Двуногая сделала такое, что Лейна замутило: она склонилась над чашей, и ее вырвало туда.

Забыв о языковом барьере, Лейн шагнул к ней и спросил: «Вам плохо?». Она обнажила в улыбке зубы, похожие на человеческие, как бы успокаивая его, и отошла от чаши. Червь погрузил свою голову в массу полупереваренной пищи, и Лейн снова ощутил приступ тошноты. Он подумал, что червь регулярно питается таким вот образом, но это не уменьшило его отвращения. Разумом он понимал, что должен забыть земные мерки, что она совершенно другая и некоторые ее поступки неизбежно должны вызывать у него отвращение. Мозг готов был понять и простить, но желудок никак не мог с этим смириться.

Позже, когда она принимала душ, Лейн внимательно разглядел ее, и отвращение почти исчезло. Она была около пяти футов ростом, с изящным сложением и гибким телом. Ноги ее были женскими, и даже без нейлона и высоких каблуков выглядели возбуждающе. Другие части тела были не менее привлекательны. Правда, если бы туфли были без носков, ее ноги с четырьмя пальцами вызвали бы на Земле массу комментариев, но на длинных изящных руках было по пять пальцев. Сначала Лейну показалось, что на них совсем нет ногтей, как и на пальцах ног, но позже ему удалось разглядеть рудименты ногтей.

Она вышла из кубической кабинки, вытерлась полотенцем, затем предложила ему раздеться и тоже принять душ. Он ошеломленно уставился на нее. Она рассмеялась коротким смущенным смешком и заговорила. Слушая ее с закрытыми глазами, Лейн думал о том, что вот уже несколько лет не слышал женского голоса. Голос был необычным — чуть хрипловатым, но в то же время нежным.

Кем же она была? Не мужчиной. Она была женственной, но не во всем. Грудь ее была мужской, мускулистой, без сосков, пусть даже рудиментарных, с тонким слоем жира, из-за которого вначале и создавалось впечатление, что под скафандром…

Это создание не принадлежало к млекопитающим. Она никогда не будет вскармливать грудью своего младенца, даже не сможет родить его живым, если эти существа вообще рожают. Ее живот был совершенно плоским, без ямочки пупка. Такой же гладкой и безволосой была и область между ног — нетронутая и невинная, как картинка из какой-нибудь викторианской детской книжки. Взглянув на бесполое пространство между ее ног, Лейн содрогнулся — ему невольно вспомнился белый живот лягушки.

Нет. Думать об этом существе, как о «ней», было несколько преждевременным.

Его любопытство росло с каждой минутой. Как же эти существа совокупляются и размножаются?

Двуногая вновь улыбнулась своими нежными розовыми, по-человечески очерченными губами, наморщив при этом коротенький, слегка вздернутый носик, и провела рукой по густому и ровному красно-золотистому меху. Это были не волосы, а именно мех, и выглядел он слегка маслянистым, как у животных, обитающих в воде.

Лицо ее тоже было похоже на человеческое, но только похоже. Скулы казались слишком высокими и выделялись сильнее, чем у людей. Темно-голубые глаза были совсем человеческими, но ведь такие же глаза и у осьминога.

Когда она отошла и направилась к другому шкафу, Лейн обратил внимание на ее бедра: очень женственные и красиво очерченные, они не колыхались при ходьбе, как бедра земных женщин.

Когда дверца шкафа открылась, Лейн увидел висящие на крюках тушки многоножек с отрезанными ногами. Она сняла одну из них, положила на стол, и, достав из шкафчика пилу и несколько ножей, принялась ее разделывать.

Когда Лейн приблизился к столу, чтобы разобраться в анатомии многоножки, Двуногая вновь указала ему на душ, и он начал раздеваться. Дойдя до ножа и кирки, он заколебался, но боясь, что она сочтет его недоверчивым, все же повесил рядом с одеждой и пояс, со всем своим оружием. Однако решив, что интереснее и важнее изучить внутренности многоножки, не стал пока снимать нижнее белье. Душ можно принять и позднее.

Несмотря на свою паучью внешность, многоножки не были ни насекомыми, ни моллюсками в земном смысле. Гладкая безволосая кожа, светлая, как у альбиноса, была кожей животного. Настоящего позвоночника не было, но от хрящевого ошейника, соединяющегося с нижней частью головы, радиально отходили узкие ребра, которые затем выгибались наружу. Кости соприкасались сзади, образуя округлую клетку. Внутри клетки находились мешки легких, чуть выступающие наружу, довольно крупное сердце и органы, похожие на печень и почки. От сердца отходили три артерии, а не две, как у млекопитающих. При беглом осмотре такое строение напомнило Лейну дорсальную аорту, которая переносит очищенную венозную кровь у некоторых земных рептилий.

И вот что было самым необычным: насколько он мог судить, многоножки не имели пищеварительной системы, если, конечно, не считать таковой мешкообразное образование, начинающееся сразу от глотки и оканчивающееся посреди тела. Кишечник и анальное отверстие, казалось, отсутствовали совсем, не было ничего, что могло бы сойти за репродуктивные органы, хотя Лейн не мог ручаться, что их не было вовсе. Вдоль всего длинного трубчатого языка, от округлого кончика до пузыря у основания, шел канал — по-видимому, часть выделительной системы.

Лейн удивился, как многоножки выдерживают огромную разницу давлений между внутренним пространством трубы и разреженной атмосферой поверхности Марса, но тут же вспомнил не менее поразительный биологический механизм, дающий возможность китам и тюленям без вреда погружаться на глубину более километра.

Двуногая посмотрела на Лейна круглыми и очень ясными голубыми глазами, рассмеялась, затем одним ударом вскрыла прочный череп многоножки и извлекла из него мозг.

— Хауайми, — медленно произнесла она. Указала на свою голову и повторила: — Хауайми. — Затем на его голову, — Хауайми.

Подражая ей, Лейн ткнул пальцем в свою голову:

— Хауайми. Мозг.

— Мозг, — повторила она и снова рассмеялась.

Она стала показывать и называть органы многоножки и соответствующие свои части тела. Когда разбор тушки завершился, Лейн перешел к другим предметам в комнате. Пока Двуногая жарила мясо и отваривала кусочки мембран от листьев цимбреллы, добавляя из банок различные приправы, она успела объяснить ему по крайней мере четыре десятка слов, из которых он через час мог вспомнить не более двадцати.

Наконец Лейн подумал, что пришла пора познакомиться. Он указал на себя и произнес:

— Лейн.

Затем указал на нее и вопросительно взглянул.

— Марсийа, — сказала она.

— Марсия?

Она поправила, но Лейн был настолько поражен сходством названий, что потом всегда звал ее только так, хотя она не раз пыталась обучить его правильному произношению.

Марсия вымыла руки и налила полную чашу воды. Умывшись с мылом и вытершись полотенцем, Лейн подошел к столу, где его уже ждала чаша с густым супом, тарелка с жареными мозгами, и еще одна — с ребрами многоножки и толстым темным мясом, а кроме того — салат из вареных листьев, какие-то незнакомые овощи, сваренные вкрутую яйца и маленькие кусочки хлеба.

Марсия жестом предложила ему сесть — вероятно, приличия не позволяли ей садиться за стол раньше гостя. Оставив без внимания предложенное кресло, Лейн подошел к ней, одной рукой подвинул ей кресло, а другой мягко нажал ей на плечо. Она повернула к нему голову и улыбнулась. Мех откинулся и обнажил остроконечное ухо без мочки, но Лейн лишь машинально отметил это, полностью сосредоточившись на полуотталкивающем-полуволнующем ощущении, которое он испытал, коснувшись ее кожи, мягкой и теплой, как кожа молодой девушки. Откуда взялось желание прикоснуться к ней? «Может быть, виной тому ее нагота, — решил Лейн, садясь, — нагота, доказывающая отсутствие какой бы то ни было сексуальной привлекательности?» Ни грудей, ни сосков, ни пупка, ни половых органов — все это казалось ненормальным и очень неправильным. «Парадоксально, но самое постыдное то, что она совершенно лишена того, чего можно было бы стыдиться», — подумал он, ощутив, как краска залила его лицо без всякой на то причины.

Марсия без предупреждения налила из высокой бутылки полный стакан темного вина. Лейн попробовал. На Земле он пил и лучшие вина, но и это имело весьма тонкий вкус.

Взяв кусочек, похожий на булочку, Марсия разломила его пополам и одну часть предложила своему гостю. Держа в одной руке стакан, а в другой хлеб, склонив голову и закрыв глаза, она затянула песню. Лейн догадался — это молитва, произносимая перед едой. Было ли это прелюдией к духовному общению, так поразительно похожей на некоторые земные обычаи? Если так, то в этом не было ничем удивительного. Плоть и кровь, хлеб и вино — символика простая, логичная и вполне может быть универсальной.

Возможно, Лейн и ошибался. Она могла совершать ритуал, происхождение и смысл которого не имели ничего общего с тем, о чем он подумал. Но то, что последовало дальше, интерпретировалось однозначно.

Марсия откусила хлеб и глотнула вина, приглашая его сделать то же. Затем она взяла пустую чашу и сплюнула туда кусочки хлеба, смоченного в вине, предложив Лейну последовать ее примеру. Он повторил ее действия, почувствовав при этом, как желудок подкатил к горлу. Марсия перемешала сплюнутую ими массу пальцем и подвинула чашу к Лейну.

В этом ритуале соединялось физическое и метафизическое. Хлеб и вино были плотью и кровью божества, которому она поклонялась. Более того, вдохновляясь сейчас духом и телом, она хотела слить воедино божественное в себе и божественное в нем.

Когда я ем божественное, я вхожу. Когда ты ешь божественное, ты входишь. Когда я ем твое, я вхожу. Сейчас нас трое в одном.

Лейн был далек от того, чтобы отвергать такую позицию, и почувствовал возбуждение. Он знал, что многие христиане отказались бы разделить эту общность, сочтя, что ритуал этот не имеет в них корней и поэтому чужд им. Они могли бы даже посчитать, что, участвуя в такой трапезе, преклоняются перед чужим богом. Но такая точка зрения представлялась Лейну не только ограниченной, но и злобной, нелепой, просто смехотворной. Он был убежден, что есть только один Бог, и искренне веровал в своего единственного Создателя, который сотворил его и наделил индивидуальностью. Он верил, что Спаситель был на Земле, и если другие миры также нуждаются в спасении. Он явится к ним или уже явился.

Религия занимала важное место в жизни Лейна, и он искренне пытался возлюбить всех. Эти его убеждения создали ему среди друзей и знакомых репутацию этакого праведника. Однако, будучи по натуре сдержанным, он старался не раздражать их этим, а искренняя, сердечная теплота делала его всегда желанным гостем, несмотря на некоторую его эксцентричность.

Шесть лет назад он был агностиком, но первое же космическое путешествие преобразило его. Вдалеке от Земли он осознал, насколько незначителен и ничтожен человек, и почувствовал острую потребность в вере, которая примирила бы его с этой сложной, необъятной, внушающей благоговение Вселенной. А один из его спутников в том первом путешествии, искренне верующий человек, по возвращении на Землю отверг свои религиозные воззрения, превратившись в убежденного атеиста.

Обо всем этом вспомнил Лейн, вынув свой палец из предложенной ему чаши и обсосав его.

Затем, повинуясь жестам Марсии, он вновь погрузил палец в массу и поднес к ее губам. Закрыв глаза, она мягко взяла палец ртом. Когда Лейн попробовал вынуть палец, она остановила его, положив руку на его запястье. Не желая оскорблять ее, он какое-то время не повторял попыток — возможно, таков был древний марсианский ритуал.

Но выражение ее лица было таким нетерпеливым и в то же время восторженным, — как у ребенка, которому дали сосок, — что Лейн невольно смутился. Через минуту, видя, что она не собирается отпускать палец, он медленно, но настойчиво потянул его и освободил. Марсия сразу открыла глаза, вздохнула и, не сказав больше ни слова, стала подавать суп.

Горячий суп был восхитительным и каким-то бодрящим. Он напоминал суп из планктона, ставший популярным на голодающей Земле, но не имел привкуса рыбы. Коричневый хлеб походил на рисовые лепешки. Мясо многоножки было похоже на кроличье, только слаще и с резким специфическим привкусом. Попробовав салат из листьев, Лейн был вынужден быстро запить его вином, чтобы погасить пожар, разбушевавшийся во рту. Слезы выступили у него на глазах, он долго кашлял, пока Марсия что-то встревоженно говорила. Он улыбнулся в ответ, но салат отодвинул. Вино не только остудило глотку, но и запело в жилах. Он подумал, что не должен больше пить, но успел выпить и вторую чашу до того, как вспомнил о своем решении быть умеренным.

Было уже слишком поздно. Крепкий напиток здорово ударил в голову, вызвав головокружение и веселье. События дня — недавнее спасение от смерти, реакция на известие о гибели товарищей, страх, испытанный при встрече с многоножками, и неудовлетворенное любопытство по поводу происхождения Марсии и особенностей ее анатомии — все это привело его в состояние полуапатии-полуистерики.

С трудом поднявшись, Лейн хотел помочь Марсии убрать со стола, но та отрицательно покачала головой и сама сложила тарелки в мойку. Тогда он решил, что пришло, наконец, время принять душ и смыть с себя всю грязь, накопившуюся за два дня нелегкого путешествия, но, открыв дверцу кубической кабинки, обнаружил, что одежду некуда повесить. Но усталость и вино сломали привычные барьеры, и Лейн, уговаривая себя, что Марсия, мол, не женщина, начал раздеваться.

Марсия пристально наблюдала, и, по мере того, как он снимал одну одежку за другой, глаза ее становились все шире и шире. Под конец он побледнела и отступила назад, раскрыв рот от изумления.

— Это еще не так плохо, — проворчал он, догадываясь о причине такой реакции. — После того, что я здесь увидел, можно было ожидать и более глубокого стресса.

Марсия выставила дрожащий палец и спросила испуганным голосом:

— Ты болен? Злокачественные наросты?

Конечно, это была только игра воображения, но Лейн мог поклясться, что она использует те же речевые обороты, какие есть и в английском языке. Он промолчал, решив не иллюстрировать функции действием, закрыл дверцу куба и повернул вентиль, открывающий воду. Тепло душа, смывающего грязь и пот, и аромат мыла расслабили его настолько, что теперь он мог спокойно собраться с мыслями, систематизировать все увиденное и выработать наконец хоть какой-то план.

Во-первых, следовало освоить язык Марсии или обучить ее своему. Вероятно, и то и другое будет происходить одновременно. В одном он был совершенно уверен — в ее мирных намерениях по отношению к нему… по крайней мере, пока. Ритуал единения был абсолютно искренним — во всяком случае, не создалось впечатления, что в привычки Марсии входит предлагать хлеб и вино будущей жертве.

С чувством облегчения, хотя и немного утомленный, Лейн покинул кабинку и неохотно направился к своей грязной одежде. Обнаружив, что она уже вычищена, только улыбнулся. Марсия сделала суровое лицо и приказала ему лечь в кровать, сама же, взяв ведро, покинула комнату. Лейн решил последовать за ней. Увидев это, она не стала возражать, только пожала плечами.

В туннеле была кромешная тьма, и Марсия сразу включила фонарик. Луч пробежал по потолку, и Лейн обратил внимание, что огненные черви выключили свою иллюминацию. Многоножек тоже не было видно.

Луч света упал в канал — торпедообразная рыба лежала на прежнем месте и перегоняла воду. Прежде чем Марсия отвела фонарик в сторону, Лейн, положив руку ей на запястье, попытался другой вынуть рыбу из воды. Он почувствовал некоторое сопротивление, которое, впрочем, легко преодолел, и, подняв существо, увидел столбик плоти, свисающий с живота. Выступающей ногой животное присасывалось к дну канала — это позволяло ему оставаться на одном месте, несмотря на отдачу перекачиваемой воды.

Между тем Марсия довольно нетерпеливо вырвалась и быстро зашагала дальше. Приблизившись к отверстию в стене, котором раньше опасалась, она вошла внутрь, стараясь не привлекать внимания целой груды многоножек, вповалку лежавших на полу с перепутавшимися ногами. Это были большие особи с огромными клювами, прежде они стояли на страже у входа, а сейчас отсыпались после дежурства.

Лейн предположил, что и существо, которое они охраняли, тоже спит.

А как же Марсия?. Какое место она занимала среди всех этих существ? На первый взгляд она никак не вписывалась в общую картину жизни на Марсе. Она была абсолютно чужда этим существам — и они игнорировали ее так же, как и Лейна.

Они вошли в высокую камеру, объемом, самое малое, двести кубических футов. Здесь было так же тепло, как и в туннеле, а днем, должно быть, очень светло — потолок был буквально увешан огненными червями.

Луч фонарика обежал камеру, осветил толпу спящих многоножек и неожиданно замер. Сердце Лейна бешено забилось, волосы встали дыбом — перед ними лежал гигантский червь, высотой три фута и длиной около двадцати.

Лейн, не раздумывая, бросился к Марсии, пытаясь оградить ее от червя, но тотчас же уронил руки — должно быть, она знает, что делает. Она осветила свое лицо, улыбнулась, как бы говоря, что бояться нечего, затем робко и нежно коснулась его руки. Так она, наверное, выражала признательность за заботу о своей безопасности. Более того, этот жест означал, что Марсия пришла в себя после потрясения, которое испытала, увидев Лейна без одежды.

Существо спало. Большие глаза были закрыты вертикальными веками. Огромная голова, как и у маленьких многоножек, имела форму футбольного мяча. Оно было очень большим, а клювы — наоборот, слишком маленькими, похожими на бородавки. Телом оно напоминало гусеницу, но было лишено волосяного покрова и раздуто, словно наполнено газом. Десять ножек, абсолютно бесполезных для животного, были настолько коротки, что болтались по сторонам, не доставая до пола.

Марсия подошла к существу сзади, и, дождавшись своего спутника, приподняла складку кожи на его теле. Под ней лежала кучка из дюжины кожистых яиц, слепленных вместе густыми выделениями.

— Понятно, — пробормотал Лейн, — яйцекладущая матка, специализирующаяся на воспроизведении потомства. Поэтому остальные и не имеют органов размножения, или они настолько рудиментарны, что я не смог их обнаружить. Все-таки у многоножек много общего с земными насекомыми.

Все это было интересно, но не объясняло отсутствия пищеварительной системы.

Марсия переложила яйца в ведро и направилась к выходу, но Лейн остановил ее, показывая жестами, что хочет осмотреть все вокруг. Пожав плечами, она стала показывать помещение, стараясь не наступать на многоножек, лежавших повсюду.

Они подошли к открытому коробу, сделанному из того же серого вещества, что и стены. Внутри было множество полок, на каждой лежали сотни яиц. Нечто вроде паутины обволакивало яйца, удерживая их на полке.

Рядом с коробом стоял чан с водой, на дне которого также лежало множество яиц. В ведре плавали крошечные рыбки, похожие на торпеды. Лейн был поражен. Рыбки были не представителями отдельного вида, а личинками тех же многоножек. Здесь они находились до тех пор, пока не превратятся во взрослую особь, и тогда их используют для перекачки воды с Северного Полюса.

Здесь же находился еще один короб, содержимое которого частично подтверждало эту теорию. Он был сухим, и яйца в нем лежали прямо на дне. Достав одно из них, Марсия разрезала жесткую кожистую скорлупу и вывалила содержимое на ладонь.

И вновь глаза Лейна широко раскрылись от изумления. Эмбрион имел тонкое цилиндрическое тело с присоской на одном конце, и открытым ртом с двумя свисающими отростками на другом — молодой огненный червь.

Марсия посмотрела на Лейна, словно спрашивая, все ли ему понятно, но тот только развел руки и пожал плечами. Кивнув, она подвела его к следующему ящику. Некоторые из яиц в нем были уже расколоты, и малыши, раздолбившие твердыми клювами оболочку, бродили по дну, слегка покачиваясь на десяти ножках.

Наблюдая за этой серией загадок, Лейн постепенно начал кое-что понимать. В процессе своего развития эмбрионы проходили три фазы: реактивных рыб, огненных червей и, наконец, юных многоножек. Если яйца вскрывались на ранних фазах, эмбрион все равно вырастал во взрослую особь, но застывал на этой стадии развития.

«А как же матка?» — жестами спросил Лейн, указывая на чудовищно раздутое тело.

В ответ Марсия подняла одного из новорожденных, который сразу засучил всеми своими ножками, но другого протеста не выразил, будучи немым, как и все представители этого рода. Она перевернула малыша и указала на небольшую складку на его заду. У спящих взрослых особей это место было гладким.

Марсия сделала жевательное движение, и Лейн понимающе кивнул. Существа рождались с зачаточными половыми органами, которые полностью атрофировались в результате специальной диеты. Иначе многоножки развивались в яйцекладущих.

Но картина была еще не полной. Если есть женские особи, должны быть и мужские. Было сомнительно, что такие высокоорганизованные существа размножаются партеногенезом или самооплодотворением.

Мысли Лейна вновь перекинулись на Марсию. Она не имела наружных половых органов. Мог ли ее род быть самовоспроизводящимся? Или ее состояние тоже было вызвано диетой? Эту мысль Лейн не мог назвать приятной, но на Земле природа выкидывала и не такие штуки.

Нужно было разобраться во всем до конца. Игнорируя желание Марсии покинуть комнату, он исследовал пятерых детенышей — все были потенциальными самками.

Вдруг Марсия, до этого наблюдавшая с серьезным видом, улыбнулась, взяла его за руку и повела в дальний угол помещения. Приблизившись к очередному сооружению, Лейн почувствовал сильный запах, похожий на вонь хлорокса. На этот раз это был не короб, а полусферическая клетка без дверцы, с прутьями из твердом серого материала, изгибающимися от пола и сходящимися к вершине. Очевидно, клетка была построена вокруг существа, которое было с рождения заточено в ней и, вероятно, останется там до самой смерти.

Увидев это существо, Лейн сразу понял, почему тому не дают разгуливать на свободе. Чудовище спало, и Марсии пришлось, просунувшись сквозь прутья, несколько раз стукнуть его кулаком по голове, чтобы оно отреагировало. Тогда, разведя в стороны веки, монстр открыл огромные, хищные глаза, яркие, словно свежая артериальная кровь.

Марсия бросила существу одно из яиц. Его клюв легко раскрылся, яйцо исчезло, последовал громкий глоток. Пища пробудила чудовище к жизни. Оно вскочило на десять своих ног и, щелкая клювами, стало бросаться на прутья клетки. Марсия, хотя и находилась за пределами досягаемости, все же отступила под алчным взглядом алых глаз чудовища-убийцы. И ее можно было понять — голова Марсии приходилась на уровне спины гиганта и могла полностью убраться в его клюв.

Лейн подошел к клетке с другой стороны, желая получше рассмотреть чудовище сзади, но даже сделав два круга, не обнаружил ничего мужского, если не считать дикой ярости, как у жеребца, запертого в сарае в период гона. Если же отвлечься от размеров, веса и красных глаз, самец выглядел так же, как и любой из стражей.

Увидев разочарование своего спутника, Марсия разыграла целую пантомиму, отдельные движения которой были так энергичны и наглядны, что Лейн невольно улыбнулся.

Для начала она продемонстрировала несколько яиц, лежавших на отдельном выступе. Они были больше виденных ранее, все в мелких красных пятнышках. По-видимому, они содержали эмбрионы мужских особей. Затем, состроив гримасу, которая, должно быть, означала свирепость, но только позабавила Лейна, скрючив пальцы и клацая зубами, Марсия стала изображать, как страшен самец в ярости и что произойдет, если он вырвется из клетки. Тогда он уничтожит все, что попадется ему на глаза: самку, яйца, рабочих, охранников; всем оторвет головы, искалечит и съест. После этой бойни самец будет набрасываться в туннеле на каждую встреченную многоножку, пожирать реактивных рыб, срывать с потолка огненных червей, выдирать корни деревьев, убивать, убивать, убивать, жрать, рвать, драть…

«Все это очень интересно, — подумал Лейн, — но как же он…»

Марсия изобразила и это. В один прекрасный день рабочие буквально подкатывают самку через всю комнату к клетке, разворачивая ее так, чтобы зад ее находился в нескольких дюймах от прутьев и бесящегося за ними самца. И тут самец, не желающий ничего, кроме как вонзить свои клювы в ее плоть и разорвать на части, уже не может ничего с собой поделать — природа берет верх, и нервная система трансформирует его желание.

В мозгу Лейна всплыла картина разделанной многоножки, и он вспомнил о канале на внутренней поверхности языка. Вероятно, у самца два канала: один для выделения продуктов жизнедеятельности, другой — для вывода спермы.

Внезапно Марсия положила фонарик на пол и замерла, выставив руки перед собой. Луч осветил ее побледневшее лицо.

— Что случилось? — спросил Лейн, делая шаг к ней. Марсия отвернулась, все еще держа в испуге руки перед собой. — Я не причиню тебе вреда.

Он остановился, показывая, что не намерен приближаться.

Что испугало ее? В помещении все оставалось по-прежнему, и Лейн был рядом.

Тогда Марсия показала вначале на нем, а затем на взбешенного самца. Этот жест безошибочной идентификации мог означать только одно — она поняла назначение некоторых его органов и осознала, что он — самец, как и существо в клетке.

Но что ее так напугало? Разве он такой же ужасный? Отвратительный — может быть. Ее тело, лишенное пола, вызывало у него отвращение, граничащее с тошнотой. Было бы естественно, если бы и Марсия так же реагировала на его тело, но она, кажется, уже оправилась от первоначального шока. Откуда этот необъяснимый испуг?

Клюв самца клацнул позади него, когда тот яростно бросился на прутья клетки, и это клацанье эхом отдалось в его мозгу. «Ну конечно, единственное желание самца — убивать!»

До встречи с человеком Марсия знала только одно существо мужском пола — монстра-убийцу, заточенного в клетку, и сейчас, наверное, поставила их на одну доску.

Очень осторожно, боясь сделать резкое движение, Лейн стал успокаивать ее. «Нет, нет, нет! — качал он головой. — Я не причиню тебе вреда!»

Марсия, внимательно наблюдавшая за ним, начала понемногу успокаиваться. Кожа ее вновь приобрела нормальный розоватый оттенок, глаза потеплели, она даже улыбнулась, правда, чуть напряженно.

Когда она совсем успокоилась, Лейн поинтересовался, почему самка и самец многоножки имеют пищеварительную систему, а рабочие особи лишены ее. В ответ Марсия подошла к червю, свесившемуся с потолка. Ее рука, подставленная к рту червя, быстро наполнилась выделениями. Понюхав свою ладонь, она предложила сделать это Лейну. Тот послушался, и Марсия невольно вздрогнула, ощутив его легкое прикосновение. Вещество имело запах отрыгнутой пищи. Затем она приблизилась к другому червю, который излучал не красноватый, а зеленоватый свет. Она пощекотала пальцем язык животного, и в подставленную ладонь закапала жидкость. Понюхав ее, Лейн не ощутил никакого запаха, а, попробовав на вкус, обнаружил, что вещество очень похоже на подслащенную воду.

Огненные черви являлись пищеварительной системой рабочих многоножек. Рацион многоножек состоял, в основном, из яиц и листьев цимбреллы, богатых протеинами, и сока ее корней, содержащего глюкозу. Жесткие листья цимбрелл доставляли в туннель специальные команды сборщиков, которые отваживались выходить на поверхность в дневное время. Огненные черви переваривали листья, а также яйца и мертвых многоножек, и результат возвращали рабочим особям в виде своего рода супа. Те заглатывали суп, как и глюкозу, и он всасывался стенками глотки или вытянутого мешка, соединяющего глотку с основными кровеносными сосудами. Отработанные продукты удалялись через кожу или испускались через канал в языке.

Удовлетворив свое любопытство, Лейн кивнул и направился к выходу. Марсия с заметным облегчением последовала за ним. Вернувшись в комнату, она убрала яйца в холодильник, достала два стакана и наполнила их вином. Обмакнув палец в одном стакане, затем в другом, она коснулась им сначала своих губ, потом поднесла к губам Лейна. Он слегка коснулся кончиком языка ее пальца, как бы подтверждая, что они едины во Вселенной. Возможно, смысл этого ритуала был еще глубже, но это его значение ускользало от Лейна.

Марсия проверила, как себя чувствует червь, которого она посадила в чашу. Обнаружив, что тот съел всю пищу, она вынула его и вымыла чашу; потом, наполнив ее до половины теплой сладкой жидкостью, вновь поместила туда червя. Затем она сама улеглась на кровать, забыв накрыться, а может быть, даже не ведая, что нужно накрываться.

Лейн не мог заснуть, хотя и устал. Он ходил взад-вперед по комнате, словно тигр по клетке, и никак не мог отвлечься ни от загадок Марсии, ни от проблемы возвращения на базу и на орбитальный корабль. Земля должна была узнать о том, что здесь произошло.

Через полчаса Марсия села и начала пристально следить за Лейном, пытаясь понять причину его бессонницы. Затем поднялась и открыла шкафчик, скрытый в стене. Внутри оказались книги.

«Что ж, может, теперь я получу ответы на кое-какие вопросы», — подумал Лейн, подходя к шкафчику. Он выбрал наугад три книги и присел на кровать, чтобы внимательно ознакомиться с ними. Конечно текста он понять не мог, но в каждой было довольно много иллюстраций и фотографий.

Первая напоминала историю мира для детей. Просмотрев несколько страниц, Лейн взволнованно произнес:

«Боже, да в тебе не больше марсианского, чем во мне!»

Заметив изумление на его лице, Марсия поднялась с кровати, села возле Лейна и стала наблюдать, как тот листает страницы. Вдруг, увидев одну из фотографий, она закрыла лицо руками, и тело ее стали сотрясать безутешные рыдания.

Не понимая, что вызвало такую бурю эмоций, Лейн стал внимательно изучать фотографию. Она представляла собой панораму какой-то планеты и была сделана с большой высоты. Возможно, это ее родная планета, где живет ее народ, город, где она была каким-то образом рождена?

И он не смог сдержать слез — на него вновь нахлынуло чувство безысходного одиночества — то же чувство, которое он впервые ощутил, когда прервалась связь с товарищами, и он осознал себя единственным человеком на планете. Вероятно, это же чувствовала и Марсия.

Через некоторое время она успокоилась, улыбнулась сквозь слезы и, повинуясь порыву, поцеловала его руку и взяла два его пальца в рот.

«Возможно, это ее способ выражения дружбы, или благодарность за участие, а может быть, какая-то тонкая игра… В любом случае, это говорит о высоком развитии ее цивилизации», — подумал Лейн и прошептал:

— Бедная Марсия! Как, должно быть, ужасно остаться наедине с таким страшным и отталкивающим существом, каким я, наверное, кажусь тебе, существом, которое, того и гляди, сожрет тебя.

Он освободил свои пальцы, но, видя упрек в ее взгляде и желая сгладить свою вину, взял ее пальцы в свой рот. Странно, но это вызвало новый приступ рыданий, правда, довольно скоро выяснилось, что это были слезы радости. Лейн взял полотенце, вытер ей глаза и дал высморкаться, после чего Марсия окончательно успокоилась и нежно улыбнулась, благодаря Ого.

Их внимание вновь переключилось на книгу. Лейн рассматривал иллюстрации, а Марсия знаками растолковывала смысл наиболее важных из них.

Детская книга начиналась с зарождения жизни на планете. Планета эта вращалась вокруг звезды, расположенной, судя по простейшей схеме, где-то в центре Галактики. На ранних стадиях, начиная с зарождения жизни, эволюция шла тем же путем, что и на Земле. Но было нечто такое, что насторожило Лейна, особенно в рисунках примитивных форм рыб. От странице к страннице становилось ясно, что эволюция порождала биологические механизмы, все сильнее отличавшиеся от земных.

Как зачарованный, проследил Лейн переход от рыб к амфибиям, затем к рептилиям, к теплокровным, но не млекопитающим существам и далее — к сгорбленным и передвигающимся на двух конечностях созданиям, похожим на обезьян, и наконец к таким, как Марсия.

Рисунки иллюстрировали различные стороны жизни этих существ — развитие земледелия, обработку металлов и многое другое. Зачастую он даже не мог понять смысла рисунков. Одним из основных отличий от земной истории являлись относительно редкие войны — рамзесы, чингисханы, атиллы, цезари, гитлеры, казалось, отсутствовали вовсе.

Но присутствовало нечто более значимое. Технология неуклонно развивалась, несмотря на отсутствие войн, которые на Земле были движущей силой прогресса, и этот процесс, по-видимому, шел быстрее, чем на Земле, даже принимая во внимание более раннее начало. Складывалось впечатление, что цивилизация Марсии достигла своего теперешнего уровня за относительно короткий срок. Так или иначе, сейчас она находилась, по крайней мере, на ступень выше Homo Sapiens — совершая межзвездные перелеты, ее представители должны были перемещаться в пространстве со скоростью, близкой к скорости света или даже превышающей ее.

На одной из страниц было несколько снимков Земли, сделанных, очевидно, с космического корабля с различных расстояний. Под фотографиями была изображена темная фигура — полуобезьяна-полудракон.

— Земля означает для вас именно это? — спросил Лейн. — Опасность? Не прикасаться?

Несколько страниц были заполнены фотографиями других планет, но Земля больше не встречалась. Но и увиденного было вполне достаточно.

— Почему вы держите нас под наблюдением? — допытывался Лейн. — Ведь в техническом отношении вы настолько обогнали нас, что мы для вас — сущие дикари. Чего же вы боитесь?

Глядя на лицо Марсии, он ощутил озноб — это была та же самая гримаса, с помощью которой она изображала заключенного в клетку безмозглого и жаждущего крови самца.

— Да, вы абсолютно правы, и мы не можем упрекнуть вас — ведь если вы войдете в контакт с нами, мы похитим ваши секреты, и тогда — держись, космос! — Помедлив секунду, он продолжал: — Конечно, мы все-таки достигли некоторого прогресса: за последние пятнадцать лет на Земле не было ни войн, ни революций — ООН разрешает спорные вопросы мирным путем. Но Россия и США продолжают вооружаться, и с тех пор, как я родился, они ни на шаг не приблизились к разоружению. Хотя… Знаешь, держу пари, ты никогда не видела ни землян во плоти, ни даже их изображений. А если и видела, то одетых — ведь в этой книге нет фотографий людей. Возможно ты и знала, что мы делимся на мужчин и женщин, но это ничего не значило для тебя, пока ты не увидела меня под душем, а сопоставив меня с самцом многоножки и осознав, что я — единственное существо в мире, составляющее твое общество… Все это ужаснуло тебя. Такое же чувство испытал бы, наверное, и я, окажись я на необитаемом острове в обществе тигра. Но как ты попала сюда, и что ты делаешь здесь совсем одна, живя в этих трубах среди настоящих марсиан? О, если бы ты могла поговорить со мной!

«Беседуя с тобой…» — на память ему вновь пришли строки, прочитанные в последнюю ночь на базе.

Марсия снова улыбнулась, и Лейн произнес:

— Хорошо, что ты преодолела свой страх. На самом деле я не такой уж плохой парень, а?

Она достала из шкафчика бумагу и ручку, и Лейн стал с интересом наблюдать, как быстро двигается ее рука, оставляя на листе что-то вроде комикса.

Давным-давно ее соотечественники основали базу на обратной стороне Луны, но когда ракеты с Земли начали летать в космос, пришлось уничтожить все следы пребывания на Луне и перебазироваться на Марс. Вскоре стало ясно, что земляне могут добраться и до Марса, и эта база также была ликвидирована, а новая развернута на Ганимеде.

Тем не менее, пятеро исследователей остались здесь, в примитивных домиках, чтобы продолжить изучение многоножек. Несмотря на довольно длительное наблюдение за этими существами, не было до конца ясно, за счет чего их тела выдерживают разницу давления воздуха в трубе и вне ее. Казалось, еще немного, и этот секрет будет раскрыт. Поэтому пятерым ученым разрешено было остаться даже под угрозой появления землян.

Марсия родилась на Марсе и прожила здесь уже семь лет. Говоря о своем возрасте, она изобразила движение планеты по орбите и показала семь пальцев. «Примерно четырнадцать земных лет, — прикинул Лейн, — хотя соотечественники Марсии развиваются и достигают зрелости быстрее, чем люди». Впрочем, было нелегко судить, достигла ли Марсия зрелости.

Ужас исказил ее лицо, когда она рассказывала, что произошло в их лагере в ночь перед отправкой на Ганимед. Спящие члены экспедиции стали жертвами самца многоножки, вырвавшегося из клетки.

В колониях многоножек такое случалось крайне редко, но когда это все же происходило, самец уничтожал практически всю колонию, где обитал сам. Он пожирал даже корни деревьев, отчего те погибали, и в этой части трубы накапливалась углекислота. Существовал лишь один способ, каким другая колония, предупрежденная о такой трагедии, могла умертвить взбесившегося монстра — вырастить собственном самца. Неспособная двигаться самка в таких случаях сразу же погибала, но сохранялось некоторое количество яиц, из которых можно было вырастить как самку, так и ее «супруга». Далее специально отбирались особи, которые должны были отвлекать на себя внимание самца, пока остальные спасаются бегством. При удаче появлялся шанс, что два самца уничтожат друг друга: победитель будет ослаблен настолько, что его смогут добить рядовые многоножки. Что и говорить, такой путь был рискованным, но в подобной ситуации, пожалуй, единственно возможным.

Лейн задумался о том, как все в природе продуманно — самец, единственный естественный враг многоножек, является в то же время естественным регулятором их численности. Не будь у него такого зверского характера, многоножки заполонили бы собой все жизненное пространство, израсходовали бы всю пищу и воздух. Парадоксально, но бешеный самец спасал марсиан от вымирания.

Лейн спросил, как самцу удалось, несмотря на дверь, проникнуть в комнату, где жили ученые. Марсия пояснила, что дверь обычно запиралась, только когда многоножки бодрствовали или когда все ученые спали. В тот злополучный день один из товарищей Марсии открыл дверь, отправившись за яйцами в камеру самки. Вероятно, именно тогда самец вырвался из клетки и убил ученого на месте. Затем, учинив побоище среди сонных многоножек, он выбрался в туннель и увидел свет из открытой двери комнаты…

Двое были убиты сразу, не успев даже проснуться. Еще один напал на зверя, отвлекая его внимание от Марсии, которая, почти обезумев от страха, все же не поддалась панике и не побежала сломя голову куда глаза глядят, но, мгновенно оценив ситуацию, бросилась за оружием. «Хотелось бы мне найти это оружие», — подумал Лейн. Она уже открыла дверь оружейной комнаты, когда монстр настиг ее и вцепился ей в ногу. Испытывая невыносимую боль — клюв самца глубоко проник в ее тело, порвав мускулы и кровеносные сосуды — она из последних сил нащупала оружие и направила его на чудовище. Оружие сделало свое дело — самец повалился на пол, но так и не раскрыл клюва, мертвой хваткой впившегося в ее бедро чуть выше колена.

Здесь Лейн не удержался и прервал рассказ, спросив, как выглядит оружие и каков принцип его действия, однако Марсия проигнорировала вопрос, сделав вид, что не понимает, хотя, конечно, просто не хотела отвечать. Лейн не стал настаивать. Разве можно было винить ее за это? Она была бы последней идиоткой, если бы наивно рассказала все первому встречному человеку. Даже почти не зная его лично, она имела представление о роде людском, к которому он принадлежал, о том, чего можно ожидать от людей. Удивительно еще, как она не оставила его погибать в трясине и потом разделила с ним хлеб и вино.

Может быть, она сделала это, посчитав, что любая компания лучше полного одиночества. Или в морально-этическом плане она была выше большинства землян и не могла вынести мысли, что оставит в беде ближнего, даже если тот — дикарь. Но не исключено, что у нее были совсем иные цели — сделать из него пленника, например.

Тем временем Марсия продолжала свой «рассказ».

Она потеряла сознание, а когда пришла в себя, то обнаружила, что самец тоже начал шевелиться. И тут уже она его прикончила.

«Еще крупица информации, — подумал Лейн. — Убойную силу этого оружия можно регулировать».

Освободившись от клюва самца, Марсия дотащилась до аптечки и стала лечиться. Через два дня она уже смогла подняться на ноги и ходить, прихрамывая. Шрамы на ноге стали постепенно исчезать.

«Они опередили нас и в медицине, да и во всем остальном, наверное. Если верить ей, мышцы ноги были разорваны, но срослись буквально за один день».

Марсия объяснила, что восстановление тела требует большом количества энергии, а значит — усиленного питания.

К тому времени тела ее убитых товарищей начали разлагаться, и Марсия нашла в себе силы расчленить их и спустить в щель конвертора. При упоминании об этом слезы вновь выступили у нее в глазах.

Лейн хотел спросить, почему она не похоронила тела, но передумал. Возможно, это не принято в ее мире, а вероятнее всего, она просто хотела уничтожить следы пребывания группы на Марсе до того, как сюда явятся земляне.

Лейн спросил, почему сбежавший самец не спал — ведь тот, которого они наблюдали в клетке, спал, как и его сородичи. Спали и охранники самки, в полной уверенности, что та в безопасности.

Марсия пояснила, что самец засыпает, только когда устанет, независимо от времени суток, а вырвавшись из клетки, уснет лишь тогда, когда устанет убивать и пожирать. Отдохнув, животное снова начинает беситься, пока не устанет вновь.

«Да, — понял Лейн. — Это объясняет происхождение области мертвых цимбрелл на трубах. А другая колония многоножек создала на опустошенной площади новый сад, высадив молодые растения».

Но почему ни он, ни другие из его группы в течение шести дней ни разу не видели многоножек на поверхности планеты? Ведь в каждой колонии должно быть хотя бы по одной шлюзовой камере для выхода на поверхность. А таких колоний в этих трубах по меньшей мере пятнадцать. Возможно, собиратели листьев просто опасались слишком часто выбираться наружу. Осматривая растения, Лейн не заметил ни сорванных листьев, ни следов обрыва, а это значило, что они обрезались довольно давно, и лишь теперь пришло время сбора нового урожая. Если бы вездеходы не уехали, а подождали несколько дней, то увидели бы на поверхности многоножек и могли бы проследить за ними. Тогда все было бы по-другому.

Были у Лейна и другие вопросы.

Где корабль, который должен был доставить Марсию и других исследователей на Ганимед? Находится ли он на Марсе или должен вскоре прилететь? Как связаться с базой на Ганимеде? По радио? Или как-то иначе, неизвестным для землян способом?

«Голубые шары! — вспомнил Лейн. — Может быть, они переносят информацию?»

Но получить ответы на эти и другие вопросы он решил после того, как отдохнет, хотя бы немного. Он буквально валился с ног от усталости и, упав на кровать, тут же заснул, а когда через силу проснулся, все его мускулы ныли и во рту было сухо, как в марсианской пустыне. Поднявшись, он увидел Марсию, она возвращалась из туннеля с ведром яиц. Она вновь ходила в питомник, а это означало, что он проспал довольно долго.

Слегка пошатываясь, Лейн направился в душ. Когда через пару минут он вернулся заметно посвежевшим, завтрак уже ждал его на столе.

Марсия вновь совершила ритуал единения, после чего они поели. Горячий суп был неплох, но все-таки не так хорош, как земной. За ним последовал салат из стеблей злаков и консервированные фрукты, которые, должно быть, обладали тонизирующим эффектом, поскольку Лейн окончательно проснулся. Пока Марсия убирала посуду, он делал зарядку, прокручивая при этом в голове различные варианты дальнейших действий.

Долг повелевал ему вернуться на базу и доложить о происшедшем. Какое донесение пошлет он на орбитальный корабль? Его сообщение немедленно передадут на Землю, и вся планета будет в шоке. Лейн принял решение взять Марсию с собой на Землю. Только вот… как она к этому отнесется? Что, если станет сопротивляться?

И тут, на середине упражнения, его осенила догадка. Какой же он идиот! Должно быть, он слишком устал, раз не понял элементарной вещи: если Марсия рассказала, что их база находится на Ганимеде, значит, она ни за что не позволит сообщить об этом на орбитальный корабль. Такой информацией она могла поделиться, только если была на сто процентов уверена в том, что ему все равно не удастся ни с кем связаться. Следовательно, ее корабль уже в пути и скоро будет на Марсе.

Что ж, если так, он захватит на Землю и корабль. А если ему суждено при этом погибнуть… такова, значит, его судьба.

Если бы Лейну недоставало решимости, он бы не попал в состав первой экспедиции на Марс. Решение было принято — он выполнит свой долг, пусть даже при этом придется перебороть свою симпатию к Марсии и даже причинить ей вред.

Он свяжет ее, упакует их скафандры и несколько небольших вещей, которые можно будет исследовать на Земле, затем заставит ее идти по трубе до самой базы землян. Там, переодевшись в скафандры, они выберутся на поверхность и отправятся к модулю. А потом с максимальной скоростью полетят к орбитальному кораблю. Эта часть плана была наиболее рискованной — пилотировать пикету одному чрезвычайно трудно. Но теоретически возможно, а значит, это будет сделано.

Лейн сжал зубы и напряг мускулы, подавляя дрожь. Мысль о том, что придется так отплатить Марсии за ее гостеприимство, была неприятна. До сих пор она была очень добра, правда, возможно, не из чистого альтруизма. Не исключено, что она с самого начала что-то замышляла против него.

В одном из шкафчиков лежала эластичная веревка — та самая, при помощи которой Марсия вытащила его из трясины. Открыв шкафчик, Лейн достал ее.

Марсия стояла в центре комнаты и наблюдала за ним, поглаживая голову голубоглазого червя, обвившегося вокруг ее шеи. Лейн надеялся, что она не сдвинется с места, пока он не приблизится к ней. Было очевидно, что при ней нет никакого оружия, кроме ее любимца — с тех пор, как она сняла скафандр, на ней так ничего и не было.

Видя приближающегося Лейна, Марсия вопросительно посмотрелся на него, недоумевая, что он собирается делать с веревкой. Он попытался беззаботно улыбнуться, но улыбка вышла никудышной.

Более того, он почувствовал тошноту. Мгновением позже это чувство стало почти невыносимым. Марсия громко произнесла какое-то слово и… Лейну показалось, что оно ударило его в низ живота. Ему стало совсем дурно, рот наполнился слюной и он, отбросив веревку, едва успел добраться до душа, где желудок его изверг на пол полупереваренную пищу.

Спустя минут десять желудок совершенно опустошился, и Лейну полегчало. Он попробовал добрести до постели, но ноги не слушались, и Марсии пришлось помочь ему.

Он мысленно выругался. Сблевать от чужой пищи, да еще в такой ответственный момент! Удача явно изменила ему.

Конечно, если все это было простым совпадением. Странно, ведь до этого злополучного мгновения его организм спокойно принимал эту самую пищу. Было что-то необычное в том, как она произнесла это слово. Какая-то непреодолимая сила… Может быть, она внедрила в его сознание реакцию на это слово? При определенных условиях гипноз может бить посильнее пистолета.

Хотя вряд ли тут дело в гипнозе. Возможно ли так легко загипнотизировать его, знавшего всего несколько слов на ее языке? Язык? Слова? Но разве они необходимы? Лейн знал кое-что о гипнозе и понимал, что он вполне мог быть причиной такой реакции желудка, особенно, если допустить присутствие в пище какого-нибудь наркотика.

Но так или иначе, сейчас он лежал, распластавшись на спине.

Но день прошел все-таки не зря. Он выучил более двадцати слов, просмотрел книги и множество картинок, которые нарисовала Марсия, и сделал еще одно небольшое открытие — то, во что он спрыгнул с трубы, и в чем едва не утонул, было… супом. Субстанция, в которую были высажены молодые цимбреллы, была зооглоком — клейкой кашей из простейших растений и примитивных животных форм, питающихся этими растениями. Тепло от множества живых организмов, поглощающих воду, удерживало садовую грязь в полужидком состоянии и предохраняло нежные ростки цимбрелл от замерзания зимними морозными ночами, когда температура опускалась до минус сорока градусов по Фаренгейту. Подросшие деревца пересаживались на трубу вместо погибших, а зооглок возвращался в канал трубы, где его частично съедали, частично фильтровали реактивные рыбы, перекачивающие воду из полярных широт в экваториальные.

К концу дня Лейн вновь попробовал этот суп и даже смог пропихнуть его в желудок, а чуть позже съел и немного салата.

— Я могу ошибаться, Марсия, — сказал он, — но мне кажется, между нашими мирами возможно взаимопонимание и хорошие отношения. Погляди на нас — если бы ты была настоящей женщиной, я бы полюбил тебя. Правда, в любой момент ты можешь заставить меня почувствовать мучительную тошноту, но делаешь ты это не по злому умыслу, а из самосохранения. И сейчас ты заботишься обо мне, о своем враге. Ты даже любишь этого врага, хотя и не можешь объяснить мне это.

Конечно, Марсия не могла понять его. Однако она что-то ответила на своем языке, и Лейну показалось, что в ее голосе прозвучала ответная симпатия, и в голову пришла мысль, что он и Марсия — послы, несущие мир своим цивилизациям. Ведь оба они — цивилизованные существа, мирные и искренне религиозные по своей сути. В конце концов, должно же быть братство всех разумных существ в масштабе всей Вселенной и…

Тяжесть в мочевом пузыре разбудила его. Открыв глаза, Лейн обнаружил, что стены и потолок пришли в движение, то удаляясь, то приближаясь. Огромным напряжением воли ему удалось сфокусировать блуждающий взгляд на руке с часами, специально предназначенными для отсчета длинных марсианских суток. Сейчас они показывали ровно полночь.

Лейн встал на ноги, осознавая, что одурманен наркотиком. Вероятно, по замыслу Марсии, он должен был еще спать. Так бы оно и было, не будь резь в мочевом пузыре такой сильной. Если удастся найти что-нибудь нейтрализующее наркотик, он-таки выполнит свой план. Но сначала нужно обязательно посетить туалет.

Сделав это, он подкрался к Марсии. Та неподвижно лежала на спине с широко раскрытым ртом; ее раскинутые руки свисали по бокам кровати.

Вдруг его глаза уловили какой-то мимолетный блик, словно драгоценный камень блеснул у нее во рту. Лейн склонился над ней и, присмотревшись, в ужасе отшатнулся — меж зубов виднелась голова. Он протянул руку, чтобы вырвать существо, но так и замер в этой позе, узнав крошечные припухшие губки и голубые глазки. Это был червь. Существо не свернулось кольцами в ее рту — его тело исчезало в глотке.

Сначала Лейн решил, что она мертва, но, приглядевшись, заметил, что грудная клетка поднимается и опускается, и Марсия не испытывает затруднений с дыханием. Заставив себя приблизиться, он поднес руку к ее губам — при этом мышцы живота и шеи напряглись, а пальцы ощутили дуновение теплого воздуха. Слышалось легкое посвистывание. Марсия дышала через это существо!

— Боже! — хрипло произнес Лейн и тихонько потряс ее за плечо. Он не стал дотрагиваться до червя, боясь причинить ей вред. Лейн был так шокирован, что даже забыл о своих планах, хотя вполне мог бы воспользоваться преимуществом внезапности. Марсия открыла веки и бессмысленно вытаращила глаза.

— Попробуй осторожно удалить это, — сказал он успокаивающим тоном, указывая на червя.

Марсия задрожала. Веки ее вновь прикрылись, шея выгнулась назад, лицо исказилось. Что выражала эта гримаса — боль или что-то иное?

— Что это такое… эта тварь? — спросил он. — Симбионт? Паразит?

Она села на кровати и протянула к Лейну руки. Он крепко сжал их, повторяя: «Что это?» Марсия стала притягивать его к себе, одновременно приближая к нему свое лицо. Из ее открытого рта высунулся червь, пытаясь своей головкой достать лица Лейна. Крошечные губки существа сложились колечком.

Лейн отдернул руки и отпрянул назад. Это было чисто рефлекторное движение, вызванное внезапным страхом. Он не хотел этого, но не смог справиться с собой. Марсия проснулась, на этот раз окончательно. Червь высунулся на всю свою длину, выскользнул из ее рта и кучкой упал к ее ногам. Прежде чем свернуться кольцами, как змея, он немного повозился, голова его при этом покоилась на бедре Марсии, а глаза уставились на Лейна.

Сомнений больше не осталось — Марсия выглядела разочарованной и расстроенной. Сердце Лейна бешено колотилось, воздуха не хватало, колени подогнулись. Он присел позади Марсии, немного отодвинувшись, чтобы червь не мог дотянуться до него, но она жестом велела ему вернуться на свою кровать и продолжать спать.

«Она ведет себя так, словно не произошло ничего особенного», — подумал Лейн. Понимая, что все равно не сможет заснуть, не получив разъяснений и не удовлетворив любопытства, он взял со столика у кровати бумагу и ручку и сделал выразительный жест. Марсия, пожав плечами, стала рисовать, а Лейн — наблюдать из-за ее плеча.

Рассказ занял пять листов бумаги. Когда Лейн осознал смысл нарисованного, глаза его округлились.

Марсия все же была женщиной — в том смысле, что заботилась о яйцах, а иногда — о младенцах, находящихся в ее утробе. А этот червь… Он не укладывался ни в какие рамки, не подходил ни под одну из известных категорий.

Это была личинка. Это был фаллос. И в то же время — ее отпрыск, ее плоть и кровь. Но не ее гены. Она родила его, но не была его настоящей матерью. Она даже не была одной из его матерей.

Головокружение и дурнота, которые он ощутил, не были только результатом его плохого самочувствия. События развивались слишком стремительно. Мозг его лихорадочно работал, пытаясь как-то систематизировать и осмыслить новые сведения, но никак на мог сосредоточиться — мысли перескакивали с одного на другое, ни на чем не задерживаясь.

«Нет причин удивляться, — успокаивал он себя. — В конце концов, деление животных на два пола — лишь один из способов воспроизведения, опробованный на Земле. В мире Марсии природа… Бог предпочел иной способ воспроизведения для высокоразвитых животных, и только Он ведает, сколько существует других способов во множестве миров на всей Вселенной».

И все-таки Лейн был растерян.

«Этот червь… нет, эта личинка… нет, этот зародыш, вылупившийся из яйца его вторичной матери… Хорошо, назовем его раз и навсегда личинкой, так как потом с ней может произойти метаморфоз. Эта личинка так и будет пребывать в своей теперешней форме, пока Марсия не найдет другого взрослого зэлтау. И если при этом они оба почувствуют влечение друг к другу…»

Далее, судя по рисункам, она и ее друг, или любовник, будут лежать вместе, совсем как земные влюбленные, говорить друг другу нежные и возбуждающие слова. Как и земные мужчина и женщина, они будут ласкать и целовать друг друга, хотя на Земле вряд ли уместно назвать возлюбленного Большим Ртом. А затем к ним присоединится третий, чтобы создать необходимый, желанный, возвышенный и вечный треугольник.

Личинка, слепо повинуясь своим инстинктам, и побуждаемая ими обоими, поднимется и погрузит свой хвост в глотку одного из зэлтау. При этом в глотке открывается сфинктер, позволяя поглотить практически все тело личинки. Дотронувшись кончиком хвоста до яичника своего обладателя, личинка, как электрический угорь, произведет слабый электрический разряд, который приведет влюбленного в состояние экстаза, одновременно давая его нервной системе мощный электрохимический стимул. В ответ на это яичник сформирует яйцо, размером не больше точки от шариковой ручки, которое исчезнет в отверстии на кончике хвоста личинки и начнет свой путь по каналу к центру ее тела, подгоняемое колебанием ресничек и сокращением мускулов.

Потом личинка выскользнет изо рта одного влюбленного и заберется в рот второго, чтобы повторить процесс. Удастся ли личинке захватить яйцо, зависит от того, насколько готов яичник к выделению яйца. Если процесс протекает успешно, яйца, сформированные обоими влюбленными начинают двигаться навстречу друг другу по каналу личинки, доходя до центра ее тела, но не сливаясь сразу. Там, как в инкубаторе, уже может содержаться какое-то количество пар яиц, причем не обязательно от тех же доноров.

В один прекрасный день, когда таких пар наберется от двадцати до сорока, таинственный химизм клеток сообщит организму личинки, что яиц набралось достаточно. В результате организм выделяет гормоны, и начинается метаморфоз. Личинка интенсивно распухает, а заботливый родитель сразу же помещает ее в теплое место и начинает обильно вскармливать отрыгнутой пищей и сахарной водой.

На глазах личинка станет короче и толще, хвост ее сократится. Широко отстоящие друг от друга в стадии личинки хрящевые кольца сблизятся, сожмутся и затвердеют, формируя позвоночник, ребра и плечи. Появятся руки и ноги, которые, вытягиваясь, приобретут человеческую форму. Пройдет месяцев шесть, и в детской кроватке будет лежать создание, очень напоминающее ребенка Homo Sapiens.

Наступление зрелости знаменуется не менее диковинными процессами: под действием гормонов происходит слияние яиц из самой первой пары, дремавших в юном организме около четырнадцати лет. Они проникают друг в друга, хроматин одного реагирует с хроматином другого, и из двух яиц рождается существо около четырех футов длиной. Затем наступает тошнота и рвота, и вскоре наружу почти безболезненно выходит генетически совершенно новое существо — червь.

Это одновременно и предмет гордости, и фаллос, способный вызвать любовный экстаз. Он может втягивать в свое тело яйца взрослых любовников, претерпевая далее метаморфоз и становясь младенцем, затем ребенком и, наконец, взрослым зэлтау.

И так далее…

Лейн, пошатываясь, направился к своей кровати, сел, склонил голову и прошептал:

— Выходит, в личинке, которую вынашивает Марсия, нет ни одного ее собственного гена. Марсия для нее всего лишь хозяйка, но если найдет любовника, то сможет привнести и свою наследственность в последующие поколения. Когда эта личинка превратится во взрослом зэлтау, она выносит настоящего ребенка Марсии.

Он в отчаянии воздел руки.

«Но как зэлтау считают свои поколения? Как прослеживают линию своих предков? Или у них это не принято вовсе? Может быть, проще считать свою вторичную мать, свою хозяйку, настоящей матерью? Ведь муки родов достаются ей. И что представляет собой генетический код, создающий эти существа? Наверное, он не слишком сильно отличается от человеческого. Для этого нет никаких причин. А кто отвечает за развитие личинки и ребенка? Его псевдомать? Или это вменяется в обязанность любовнику? А как обстоят дела с отношениями собственности и правами наследования? А…»

Он беспомощно посмотрел на Марсию. Та ответила ему спокойным взглядом, ласково поглаживая головку личинки.

Лейн, покачав головой, произнес:

— Я был неправ. Ээлтау и земляне не смогут найти общего языка. Люди будут реагировать на вас, как на отвратительных чудовищ. В людях проснутся их глубинные предрассудки, будут осквернены их вековые нравственные табу. Они не научатся ни жить с вами, ни даже считать вас отдаленным подобием людей. Ладно, допустим, что научатся. Разве ты не была шокирована, увидев меня без одежды? Не является ли такая реакция отчасти ответом на вопрос, почему вы не хотите вступать в контакт с нами?

Марсия встала, оставив личинку, подошла к Лейну и поцеловала кончики его пальцев. Он, поборов отвращение, тоже взял ее пальцы, поцеловал их и мягко сказал:

— Да… Отдельные личности могут научиться уважать друг друга… и даже полюбить. Но вместе они образуют массу, толпу.

Лейн снова лег в кровать. Дрожь, подавленная возбуждением, пришла вновь, а с ней и сонная одурь. Он больше не мог бороться со сном.

— Прекрасная, благородная беседа! — прошептал он. — Но она ничего не даст. Ээлтау не считают возможным общаться с нами. Да и неизвестно еще, стерпим ли мы их. А что случится, когда и мы научимся совершать межзвездные перелеты? Война? Нет, они не позволят нам достигнуть такого уровня развития, уничтожат задолго до этого. В конце концов, одна кобальтовая бомба…

Он вновь посмотрел на Марсию, на ее не совсем человеческое, но по-своему прекрасное лицо, на гладкую кожу груди без сосков, на живот без пупка и лобка, на промежность… Она явилась из чуждого, недоступном воображению мира, преодолев жуткие расстояния. Но в ней совсем мало жуткого, зато много теплого, щедрого, дружеского и привлекательного.

Как будто оба они ждали поворота какого-то таинственного ключа, и этот ключ был, наконец, повернут. И в который раз в голову Лейну пришли строки, прочитанные в последнюю ночь на базе.

— Беседуя с тобой… — громко произнес он, отвернулся от Марсии и ударил кулаком по кровати. — Великий Боже, почему не может быть иначе?!

Какое-то время Лейн лежал, вжавшись лицом в матрас, пока не почувствовал, что усталость, обволакивающая мозг, исчезла, а тело словно вынырнуло из какого-то резервуара. Он сел, улыбнулся Марсии и поманил ее к себе.

Когда она медленно поднялась и направилась к нему, Лейн попросил ее захватить с собой и личинку. Сначала она недоумевала, но понемногу выражение ее лица прояснилось, уступив место пониманию.

Когда Марсия приближалась, Лейну показалось даже, что она покачивает бедрами, как земная женщина, хотя он и осознавал, что это всего лишь шутки разыгравшегося воображения.

Она стояла перед ним с закрытыми глазами, позволяя целовать себя в губы. На несколько секунд он даже усомнился в правильности того, что намеревался совершить — так женственно, влюбленно, и так по-детски доверчиво она выглядела.

«Нет, скорее, оно», — подумал Лейн.

— Во имя Земли! — воскликнул он и сдавил пальцами ее шею.

Она сразу обмякла, падая на него, и ее лицо скользнуло по его груди. Лейн подхватил ее подмышки и уложил на кровать лицом вниз. Личинка, выпавшая из рук, корчилась на полу, словно от боли.

Боясь, что Марсия снова применит свою парализующую силу и он уже будет ни на что не способен, Лейн в ярости схватил личинку и взмахнул ею, как хлыстом. Когда голова личинки ударилась об пол, раздался треск, и кровь брызнула из ее глаз и рта. Наступив пяткой ей на голову, Лейн продолжал давить, пока та не превратилась в бесформенную кровавую массу.

Не дожидаясь, пока Марсия придет в себя и вновь вызовет у него тошноту каким-нибудь словом, он быстро подбежал к шкафчику, выхватил оттуда веревку и узкое полотенце, связал ей руки за спиной и вставил в рот кляп.

— Ну что, сука?! — Он задыхался от бешенства. — Теперь посмотрим, кто кого! Ты сама заставила меня сделать это, ты заслужила это! И твой выродок тоже заслужил смерть!

Он принялся торопливо собирать вещи, и через пятнадцать минут уже упаковал в два узла скафандры, шлемы, пищу и баллоны с воздухом. Поискав оружие, о котором упоминала Марсия, он нашел нечто похожее — рукоятка удобно лежала в его руке, диск, скорее всего, служил регулятором интенсивности поражения, а груша, насаженная на конец этого устройства, вполне могла испускать парализующее и несущее смерть излучение. Конечно, Лейн мог и ошибаться; возможно, этот предмет использовался совсем для иных целей.

Марсия очнулась. Она сидела на краю кровати с поникшими плечами и опущенной головой, слезы бежали по щекам, пропитывая полотенце, торчащее изо рта. Глаза ее округлились, когда она увидела раздавленного червя возле своих ног.

Грубо схватив Марсию за плечи, Лейн поставил ее на ноги и встряхнул. Она бросила на него взгляд, полный ужаса, и Лейн вдруг ощутил, как к горлу подступает тошнота — тошнота, вызванная отвращением к самому себе за то, что убил личинку, вовсе не желая том, за то, что Марсия так доверчиво попалась в примитивную ловушку, а он так жестоко обошелся с ней, о чем теперь жалел, и наконец за то, что несмотря ни на что страстно хотел предаться этому акту любви.

«Да, — подумал он. — Именно „предаться“. В этом слове есть что-то преступное».

Марсия повернулась кругом, чуть не потеряв равновесие из-за связанных рук. Лицо ее дергалось, из-под кляпа рвались звуки.

— Заткнись! — взвыл Лейн, вновь встряхивая ее.

Марсия вырвалась и упала, едва не ударившись лицом, но он сразу же подхватил ее и поставил на ноги, отметив, что колени ее ободраны. Вид крови не смягчил его, а разъярил еще сильнее.

— Веди себя тихо, или будет хуже! — прорычал он.

Марсия бросила на него вопросительный взгляд, издала странный сдавленный звук, и вдруг голова ее откинулась назад, а лицо стало наливаться синевой. Через несколько мгновений она тяжело рухнула на пол.

Перепуганный Лейн перевернул ее — она была почти мертва. Вытащив кляп, он заглянул в ее рот и обнаружил, что Марсия проглотила язык, пытаясь убить себя. Лейн попытался извлечь язык из глотки, захватив его корень. Тот выскальзывал, как живой, не слушаясь его, но, в конце концов, усилия Лейна увенчались успехом.

Убедившись, что она приходит в себя, он вновь сунул кляп ей в рот, но, уже завязывая узел на ее затылке, остановился. А если это произойдет снова? С другой стороны, если позволить ей говорить, она произнесет слово, вызывающее мучительную тошноту. Но если оставить кляп, она вновь проглотит язык. Он может спасать ее раз за разом, но в конце концов ее попытка удастся, и она задохнется. Единственное решение проблемы — вырвать язык с корнем. Тогда она не сможет ни говорить, ни убить себя. «Некоторые, наверное, так бы и поступили, но не я», — подумал Лейн, и громко сказал:

— Я не могу убить тебя, Марсия. Так что, если хочешь расстаться с жизнью — пожалуйста, но я тебе не помощник. Вставай! Я беру твой багаж… мы отправляемся!

Марсия снова посинела и осела на пол.

— Нет, на этот раз я не буду тебя спасать! — заорал Лейн, но тут же поймал себя на том, что отчаянно пытается развязать узел.

Вдруг его осенило. «Идиот! Тупица! Нужно применить ее же оружие». И когда сознание вновь стало возвращаться к ней, Лейн выстрелил, предварительно поставив регулятор на парализующее действие. Это означало, что до ближайшего выхода к базовому лагерю — около тридцати миль по трубе — придется нести не только снаряжение, но и ее. Но он должен сделать это! Нужно только соорудить что-то вроде упряжки, и тогда ничто его не остановит, а Земля…

В это мгновение до него донеслись подозрительные звуки, и он, оглянувшись, увидел двух зэлтау в скафандрах. Потом из туннеля показался еще один. У всех в руках было оружие с грушевидным наконечником. Лейн в панике схватился за свое оружие, левой рукой повернул регулятор, надеясь, что установил максимальную силу поражения, наставил грушу на чужаков…

Очнувшись, он обнаружил, что лежит на спине, одетый в свой скафандр, но без шлема, связанный ремнем. Тело не слушалось его, но голову можно было повернуть. Окинув взглядом комнату, Лейн увидел множество зэлтау. Тот, кто парализовал Лейна, прежде чем он сам смог использовать оружие, стоял совсем рядом. Он говорил на английском с легким акцентом:

— Успокойтесь, мистер Лейн. Вам предстоит долгое путешествие. Когда мы окажемся на нашем корабле, вам будет удобнее.

Лейн открыл рот, чтобы спросить, откуда им известно его имя, но понял, что они, должно быть, прочитали записи в вахтенном журнале на базе. Неудивительно было и то, что некоторые зэлтау владели земными языками — ведь они долгое время ловили земные радио— и телепередачи.

К капитану обратилась Марсия. Ее лицо было мокрым от слез. Переводчик обратился к Лейну:

— Марсийа просит объяснить ей, за что вы убили ее… ребенка. Она не понимает, почему вы это сделали.

— Я не могу ответить… я сам не знаю, — проговорил Лейн.

Голова его была легкой, словно воздушный шар, наполненный водородом. Комната медленно плыла перед глазами.

— Тогда я отвечу ей за вас, — сказал переводчик. — Скажу, что такова природа зверя.

— Неправда! — воскликнул Лейн. — Я не зверь! Я не хотел делать этого. Но я не мог принять ее любви и в то же время остаться человеком. Не разновидностью человека, а…

— Марсийа просит простить вас за убийство ее ребенка, но сделать так, чтобы отныне вы были неспособны делать такое. Она прощает вас, хоть и потрясена смертью ребенка, и надеется, что придет время, когда вы сможете считать ее… сестрой. Она уверена, что в вас есть что-то хорошее.

Пока на него надевали шлем, Лейн стоял, стиснув зубы и прикусив кончик языка. Он изо всех сил старался не заговорить, потому что тогда он стал бы причитать и причитать… Он почувствовал, словно что-то внедряется в него, разрушает его скорлупу, затем вырастает в нечто, напоминающее червя, и пожирает его. И Лейн не знал, что будет, когда оно сожрет его.