Туманова ЗояАгутя

Зоя ТУМАНОВА

АГУТЯ

"Агу - не могу, засмейся - не хочу!" - это меня пацаны дразнят. За то, что сестренку в коляске транспортирую да еще разговариваю, я ей "агу!", а она вся сощурится и хохочет - хохочет, без голоса, просто так - лицом, руками, ногами - если тепло, если не запеленута...

Я тоже так раньше думал: футбол гонять или собаку прогуливать это вот дело, а с ребятишками - пусть бабки возятся или, на худой конец, девчонки. А у нас бабушка - московская, не хочет приезжать, квартиру терять. Родители, понятно, работают. Вот и стал я нянькой. Пускай во дворе смеются. Не знают они, как это бывает - когда вот такое малое, и не говорит еще, и не ходит, и руками не владеет, а уже тебя узнает и т_е_б_е - лично - улыбается.

------

Подросла Ксанка, еще интереснее стало с ней гулять Никогда не угадаешь, что у нее с языка слетит. Идем раз по бульвару, кто-то таксу на поводке ведет. Ксанка всполошилась: "Боря, смотри, этой собаке забыли ноги приделать!". Или еще было: идем с ней через двор. Вместе с бельем на веревке висит кошка тряпичная: кто-то игрушку вымыл и повесил сушиться, прищепкой за хвост прищемив. Ксанка это видит - и опять ко мне: "Боря, смотри! Так нельзя! Прицепи ее за ухо, а то у нее головка закружится!"

------

В общем-то, нельзя сказать, чтобы Ксанка проказила по-крупному, да и хитрости ее были такие прозрачные, что старшие только смеялись и не сердились на нее. Но однажды случилась большая неприятность. И как ее, Ксанку, угораздило разбить окно в детской? Ладно бы еще снизу - могла стукнуть чем-нибудь, заигравшись. Но нет, отверстие было в верхней фрамуге, да такое круглое, будто от хоккейной шайбы.

Конечно, родители не обрадовались, поди найди стекольщика! И ведь не лето на дворе.

Как только мама раскрыла рот на тему разбитого окна, Ксанка пустилась в горькие слезы и сквозь рев приговаривала:

- Это не я! Вовсе это не я!

- Так кто же? Может, я? Или папа? Или Борис?

Мамин голос с каждым вопросом поднимался все выше и выше, как по ступенькам. Ксанка отчаянно мотала головой: нет, нет!

- Так кто же? Изволь объяснить, Оксана!

- Это... это Агутя! - едва выговорила Ксанка.

- Значит, Агутя... - протянула мама. - И каким же образом эта самая Агутя попала в твою комнату? Никто из нас никого не видел!

Ксанка продолжала упорствовать.

- Он - Агутя! Влетел через окно... Он не хотел разбивать! Он нечаянно!

- Опять твои "кабытабы"! Знаешь, хватит с меня! - взорвалась мама. - Натворила дел - будешь наказана по заслугам!

"Кабытабы" - так произносит Ксанка "как будто бы", это ее любимое слово в играх: "Кабытабы я рыба, а ты меня поймаешь и съешь!" Но тут была не игра, и мама рассердилась не на шутку.

Словом, за то, что не созналась по-честному, за то, что придумала несусветицу да еще цеплялась за нее с непонятным упрямством, Ксанка получила весь комплект: до конца недели - без двора и без подружек, в воскресенье - без цирка, и чтоб каждый день к приходу родителей игрушки были в идеальном порядке!

Но вот что интересно: вся мамина свирепость не отбила у ребенка вкус к новой выдумке. Уютное словечко "Агутя" не сходило у нее с языка.

Сижу, делаю уроки, а Ксанка играет в детской. Дверь приоткрыта, и до меня порой доносится ее голосишка:

- Ах, если б у меня была комната, которую не надо убирать! Агутя, ты здоров? Почему не ешь? Это кушанье для тебя не приспособлено? Ладно, принесу морковку...

Я привык к сестренкиным разговорам с игрушками. У них у всех есть имена - которую же переназвала она Агутей?

- Ксанка! - не вытерпел я. - А кто такой Агутя, зверушка или человек?

- Он не человек, - говорит. - Он маленький. Так, челик... Подумала и уточнила: - Челобок.

Я, конечно, расхохотался.

- А что это... за челобок?

- Это человек, как колобок! - исчерпывающе ответила Ксанка.

Далее удалось выяснить, что Агутя в ее представлении - кругломохнатенький, ушастенький пучеглазик. Тут, видимо, сфантазировать помогли мультики - что-то среднее между Винни-Пухом и Чебурашкой. Но Ксанка добавляла и свое - время от времени: разное выдумывала.

Вот так и поселился у нас Агутя, прочно, усидчиво. Если верить Ксанке, продолжал он и проказить, по мелочам. Перепутал нитки маминого вязанья - "хотел довязать". Ну, и так далее, вплоть до того, что у меня пропал компас, маленький, ручной, на ремешке. Спрашиваю Ксанку, ответ один: "Агутя взял, ему надо".

Надоел мне этот шкодный Агутя, и решил я от него избавиться. Простым образом - разоблачить Ксанку.

- Ладно, - говорю, - Агутя так Агутя, а ты мне его покажи!

Смотрю, потупилась, ногой стала загребать. И пробормотала:

- Он не хочет. Он не пойдет к тебе.

Я ей дал щелчка по затылку:

- Ай, лукавишь, сестрица!

- Честное детское! Честное октябрятское! Всякое честное! Не хочет он!

Клянется дрожащим голосом, а я не отступаюсь:

- Мало ли что не хочет! Он же маленький: возьми и принеси!

Вся вспыхнула, слезы заблестели.

- Он сказал: нельзя! Вы все... ошеломеете!

От такого словечка я расхохотался, и злость на Ксюшку-врушку прошла. Ну, пусть себе играет в таинственного Агутю, если ей так нравится. Тем более, что компас на другое утро нашелся.

Проскочил месяц, стал придвигаться Новый год.

Я обещал Ксанке, что добуду елку (у меня было свое на уме!), и стал уже приглядываться, где очереди поменьше. И тут, неожиданно, Ксанкин Агутя облегчил мою задачу. Сестрица вдруг заявила:

- Настоящую - не надо! Агутя сказал, что она, как мы, живая и не хочет сохнуть-дохнуть!

Капроновую купить куда проще! Притащил ее - маленькую, ростом с полвеника. Ксанка обрадовалась:

- Как раз для Агути! Ничего, что игрушки для нее велики! Повесим мамины драгоценности и стеклянности!

- А мама разрешит? - засомневался я.

- Мама сказала, что бог с нами, папа все равно нам все разрешает!

Украсили елку - повесили на жесткие ветки мамины бусы, клипсы, бисер, цепочки с бомбошками. А свечку - таллинскую, витую - поставили рядом, в чугунном подсвечнике. Отлично получилось - ай да Агутя, ай да мы!

Я начал второй тайм: уговаривать родителей, чтоб гостей не звали, а сами в компанию пошли. Они - с полным удовольствием, а Ксанку, даже и не спрашивают, оставляют на меня.

Ну, человечек она не вредный, и мы с ней в дружбе живем. Договорились по-хорошему: я в детской накрываю ей стол - чай и сладкое - для нее, для кукол и Агути, потом она "немножечко" смотрит телевизор и в десять часов отправляется в постель. И спит, как умница, так, что пушкой не разбудишь.

Обговорив все это, начал я по телефону компанию сбивать. Первой, конечно, позвонил Римме. "Алло-у?" Сердце, как мяч, подпрыгнуло, а сам говорю, этак небрежно:

- Ну, что, старуха, тридцать первого - у меня?

Она молчала минуты три, потом отозвалась:

- Меня уже Давидянц приглашал... и Лолка... да ладно, ни нашим, ни вашим. У тебя, так у тебя. "Маг" будет?

- ВСЕ будет! - заорал я в трубку.

Ну, если Римма обещала...

Все покатилось, как по гладкому льду. Гарик достал такие пленочки - закачаешься! Рашид получил из Ферганы посылку с гранатами. Все ладилось, все дела в руках горели.

И вот он - вечер... Жданный. В первый раз с Риммой - не в школе, не в кино, а в одной компании. Все-таки она согласилась - с нами... со мной. Это что-нибудь да значит?

...Брякает звонок. Шум, голоса в прихожей. Басит Гарик, повизгивают от смеха девчонки. Голос Риммы...

Я чувствую, что улыбка моя расползается от уха до уха. И ничего не могу с этим поделать - так я счастлив...

Все начиналось хорошо. Крутился "маг". Плыли, покачивая танцоров, томные мелодии зарубежного происхождения. Парни острили напропалую. Я незаметно поглядывал на Римму - какая она была в этот вечер! "Как мальчик кудрявый, резва, нарядна, как бабочка летом..." (Это не я сочинил, но очень подходит...)

Я хотел танцевать только с ней - и не мог подойти, сказать запросто, как другим: "Пошли, сбацаем танчик, а?"

Я искал другие слова - и почти нашел. Набирался решимости - и почти уже решился. Но в эту минуту...

Да, отворилась дверь детской. Тихо-тихо - из-за нее выказалась Ксанка.

Это после всех наших уговоров! И в каком виде она была!

Нарядное, новогоднее платье надевать не стала, любимое накинула бумазейное, линяло-голубенькое, украшенное пятнами вишневого варенья. И штаны ее драгоценные - пушистые, с пролысинами на коленках. И щеки в шоколаде.

Тем не менее, выступала она очень важно и улыбалась - ну, не как Чеширский кот, а как Чеширский котенок.

Я моргнуть не успел - сестрица уже рядом с Риммой и отвешивает ей такой комплимент:

- Ой, ты такая красивая! Прямо как декоративная собака!

У Риммы брови отпрыгнули от глаз и рот стал как буква "о", а Ксанка уже подобралась к Гарику, который как раз выдавал свою коронную роль - "Арлекино", под Аллу Пугачеву, и заявила сходу:

- Хватит изображать из себя двухлетнего ребенка! Если большие будут вести себя, как маленькие, то маленькие - вообще, как микробы?

Это высказывание имело большой успех - гости укатались со смеху. Чтоб успех не стал еще больше, я настиг Ксанку и начал потихонечку продвигать ее к двери. Она упиралась, крича: "Я тут побуду!" Гости стали подначивать: "Это тебе, Боря, не мяч в ворота провести!"

Чувствуя, как пылают мои уши, я сел возле Ксанки на корточки и шепотом принялся уговаривать - побыть хорошей девочкой хоть один вечерок. Обещал все-все на свете и еще сверх того...

Она моргала и упорно пыталась выскользнуть из-за меня Тогда я воззвал к лучшим ее чувствам: "А как же Агутя! Он же скучает один! У всех праздник, а у него - нет?"

Это подействовало. Но лучше б я вовсе не упоминал про Агутю и про то, что у всех праздник...

Ушла Ксанка, и скоро мы забыли об "инциденте". Орал "маг", все плясали, выявляя свою индивидуальность, позвякивала посуда в серванте, поблескивали граненые стеклышки на нашей мини-елочке... И вдруг стоп! Джеймс Ласт смолк на полувздохе. Сразу - крик:

- Зачем вырубили музыку?

- Хоть бы допеть дали!

- Кому там за стол не терпится?

Оказалось, что никто "маг" не трогал. Авария? Наши "технари" взялись - что-то там разобрали, о чем-то заспорили. Потом... екнуло сердце: я услышал знакомый скрип двери. И следом - Ксанкину реплику. Вразумляющим тоном:

- Все равно играть не будет - Агутя так сделал! Он сказал: "Надо, чтобы праздник был для всех. Надо кое-что исправить!"

Началась неразбериха: народ накинулся на меня, а я - на Ксанку, требуя объяснений. А тут еще Гарик "вошел в образ" пана Зюзи из "Тринадцати стульев" и добавлял жару, сочиняя реплики про "з... зайцев-агути" (Кажется, есть такие, тропические).

Никто так ничего и не понял из Ксанкиной речи, а я - кое-что. Вот по какой причине выступала Ксанка: ее загадочный Агутя "кабытабы" облазил весь наш двор и обнаружил кое-где непорядки. И что мы - не "кабытабы", а на самом деле - должны сейчас же, немедленно, пойти по квартирам (номера квартир она повторяла, не сбиваясь) и все наладить. Кого-то накормить, что-то передать - сорок бочек арестантов!

Разумеется, все гоготали и тормошили Ксанку, требуя от нее "лучше сказать стишок про елочку", а она, красная, вырывалась, чуть не плача, и все твердила свое. А я, честно скажу, совсем растерялся: надо же было дураку напомнить сестрице про ее фантазии...

Вдруг эту сумятицу точно пронзил голос Риммы, четкий и холодный:

- Не довольно ли - детского крика на лужайке? Борис, уйми свое бэби! Знаешь, я читала в польском журнале: если приглашаешь гостей, надо детей и домашних животных отправить к родственникам! И вообще если через пять минут не будет музыки, я ухожу!

Да. Коротко и ясно. Мне даже нехорошо стало. Я-то предполагал, что ее кто-то в этой компании интересует, так же, как она интересует когото...

Ну, да что там! Людей ведь созвал, и вот так, наперекосяк пошло... Наши "спецы" зашивались возле магнитофона. Я мигнул Рашиду, он снял со стены гитару. Взял аккорд - и такое грянул цыганистое, не хочешь, да притопнешь!

- Попробовать, что ли? - протянула Римма.

И так прищурилась, так повела плечом, тряхнула кудрями, что всем стало ясно - сейчас выдаст... по первому классу...

И в наступившей тишине - дззынь!

Струна лопнула, ожгла Рашида по щеке. Снова загалдели. Послышался, сквозь всхлипы, Ксанкин голосишка:

- Я же говорила... Нельзя! Сами веселятся, а там... Разве нельзя помочь? Перед Агутей же стыдно!

Я схватил ее на руки - унести поскорей! Она замолкла, только смотрела глазищами - просветила насквозь, аж совесть у меня зачесалась...

Лопнула вторая струна, сама по себе. Третья...

- Финиш! - крикнула Римма. - Лично с меня - хватит! Детсад какойто! Люди, через полтора квартала отсюда - Артур Давидянц и компания! У них магнитола, "Грюндиг!" Я - туда! Джентльмены и джентльменки, кто со мной?

Все переглядывались, пожимали плечами... Я чувствовал, что даже обидеться не имею права, если все, вот так, возьмут и уйдут. В самом деле, ерунда ведь получается...

И вдруг кто-то сказал:

- Погодите! Ребенок ведь плачет! Надо же разобраться!

Это сказала Таня. Кто-то ее привел, кто-то знакомил с нами, я особо не разбирался. Но сейчас мне понравилась эта речь про ребенка. Ксанку и вправду жалко...

Короче, как завершилась вся эта катавасия?

Ушла Римма. С ней еще четверо. Ну, ладно...

Нас пятеро осталось. "Спецы" не оставили надежды на магнитофон, остальные взялись за фантики с современным уклоном: "Что хотите, то купите, кибер-робот не берите!". Таня пыталась утешить Ксанку - у девчонки уже слезы катились горохом. И Таня вдруг сказала: - Борис, а давай сделаем, как она просит - походим по квартирам... А кто такой Агутя?

Пришлось объяснять, что Агутя - пустяк, детская выдумка, а все остальное - как знать? Ксанка целый день по двору гуляла, всего могла насмотреться и на ус намотать.

Так и решили - сходим. Закутали девчушку, отправились.

Не скажу, чтоб я шел с большим восторгом. Двор у нас большой, корпусов штук десять, в своем - соседей еще так-сяк знаю, а в остальных? Ладно, если здороваемся. И вот - стучать в двери к незнакомым людям: "Здравствуйте, я ваша тетя!" Дичь!

Но Таню это не смущало.

- Что ж такого? Праздник ведь! Поздравим, по-соседски. И будем действовать, как обстановка подскажет.

По словам Ксанки, выходило так, что в четырнадцатой квартире "живет невеста и ждет телеграмму". Соседка, вроде бы, эту телеграмму получила - и забыла передать...

- Ну, это же просто! - сказала Таня.

Позвонили соседке. В квартире было шумно, из-за двери тянуло пригорелым.

Открыла хозяйка, вся впопыхах: половина волос на бигуди закручена, остальные развеваются, как водоросли, фартук в муке.

- Опять кого-то ищут! - сказала она сердито. - Адрес надо точно узнавать, мо-ло-дежь!

- С Новым годом! - улыбнулась ей Таня. - Мы за телеграммой...

- Будь оно неладно! - всполохнулась соседка. - Забыла ведь! С этими пирогами всю голову потеряла! Сейчас, несу!

Пока она ходила за телеграммой, Ксанка успела поворчать:

- Голову потеряла... Хорошо хоть - быстро нашла...

И вот мы, еще не отхохотав над нашей ворчуньей, звоним в четырнадцатую, держа телеграмму перед собой. Здесь нас встретили иначе:

- Ой, голубчики! Идите, несите скорей! Наша-то сидит - вся закаменела. Не подступись! Я уж ей: "Ну, не доставили телеграмму, бывает, ну, завтра поздравит твой суженый-ряженый!" Так голову не повернет...

Мы прошли в комнату - там, на тахте, у окна, сидела девушка, сжавшись зябким комочком. Как будто не в комнате сидит, а в ледяной пустыне. Как падчерица в лесу, у Деда-Мороза: "Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?". А девица уже и губ не может разжать, только смотрит огромными синими, как лед, глазами...

Мы отдали телеграмму. И девушка вздохнула так, будто после шести месяцев полярной ночи показалось наконец солнце...

...Еще одна квартира из Ксанкиного "списка". Тут на наше приветствие весьма раздраженно ответил хозяин, солидный дядек с таким внушительным носом, что мог бы рассекать им волны, как корабль.

- Слушайте, какой Новый год? Тут наши соседи такое учудили... Сами - в гости, а собак, чтоб в квартире не безобразили, - на балкон! Так псы-то - воют! Один устает, другой начинает! Празднуем, как в лесу!

- Я этих собак знаю, - выступила вперед Ксанка. - Это Тявка и Джуди. Они очень хорошие, воспитанные! А воют потому, что их забыли накормить! Спустите им еду на веревочке! Какой-нибудь кусочек или косточку!

- Косточку на веревочке! - саркастически повторил хозяин и вдруг смягчился: - В самом деле, чем животные виноваты?

Балконы в квартирах точно один над другим - попробуйте спустить сверток на веревочке с верхнего балкона на нижний! Но мы все-таки справились с этим нелегким делом - я и Таня, хозяева давали советы, а Ксанка покрикивала: "Джуди, Тявка! Потерпите, сейчас!" И собачонки отвечали радостным повизгиванием...

Новые подъезды, новые этажи. В одной из намеченных Ксанкой квартир нас, не спрашивая, кто и откуда, сразу потащили к столу. Хозяева радостно засуетились, объясняя:

- ...что оно вышло-то! Напекли, нажарили - на целую роту! А молодежь, пойми их - в горах решили встречать, у живой елки! Рюкзаки, лыжи - за спину, и поминай как звали! А мы тут сиди одни, за таким-то столом.

Мы отведали кой-чего, уж очень аппетитно выглядели все эти салаты и заливные... Отведали, похвалили, а потом рассказали, что за стенкой у них, у хозяев этих радушных, - только в другом подъезде, - сидит сейчас одна-одинешенька старая женщина, перебирает пожелтевшие фотографии и плачет, потому что пойти ей некуда, про жизнь потолковать, повспоминать о близких своих, в войну потерянных, рассказать - некому...

Хозяйка тотчас все поняла. Засобиралась, платок пуховый накинула. Только и спросила:

- А вы ей кто, старушке-то этой, знакомые или как?

- Мы тимуровцы, - ответила сообразительная Таня. Больше и объяснять не пришлось...

Что еще мы успели свершить в странном своем походе? Починили пробки в квартире, где кое-как праздновали при свечах, а елка стояла погасшая. Подобрали "ничьего котенка", который плакал под лестницей, и нашли для него хорошего хозяина семи с половиной лет отроду. Предотвратили назревающую ссору ревнивых молодых супругов. ("Не надо ссориться, скандалиться!" - убедительно сказала им Ксанка). И, наконец, заявила:

- Ну, все сделано. Может и Новый год приходить!

...Когда мы вернулись к себе, магнитофон прокручивал сквозь себя кассету за кассетой, гости выплясывали что-то весьма далекое от классического балета, некоторые, самые нетерпеливые, уже поглядывали на часы и на симпатично накрытый стол, а Ксанке давно пора было спать.

Самое странное, что девчушка и не возражала. Прихватив со стола конфету "Золотой петушок" - "для Агути", со всеми "поспокойночившись", удалилась в свои апартаменты, в свое царство "одушевленных" игрушек и милых выдумок...

- Хорошая девочка. И голова неплохая, и, главное, сердечко, сказала Таня. - Как она радовалась, когда людям становилось лучше, веселее...

Я посмотрел на нее и подумал, что сама-то она, должно быть, славный человек, - кто другой, из наших девчонок или ребят, сумел бы справиться с не очень-то обдуманным нашим мероприятием? Она - в каждом случае - говорила то, что требовалось, и так, как было надо. Кажется, это называется такт...

Странным образом все перевернулось в этот вечер. Римма ушла, а я не чувствовал ни обиды, ни ревности...

Ближе к двенадцати мы погасили свет, зажгли таллинские витые свечи в чугунных подсвечниках... Таинственно двигались тени на стенах, на нашей крохотной елочке в граненых стекляшках маминой бижутерии вспыхивали и мерцали разноцветные огоньки, и где-то близко, за плечом у меня, светились тихие, внимательные глаза - вчера только совсем не знакомой девушки...

Хоть я и хозяин, пошел бы провожать - кого-нибудь из гостей, если б не Ксанка. Таня сказала:

- Вдруг ребенок проснется ночью, позовет - и никого нет! Испугается...

Я помахал им с балкона, - они шли весело, то рассыпаясь, то смыкаясь; Гарька, размахивая руками, рассказывал анекдоты. Немного щемило сердце; но ведь впереди - каникулы, телефон Танин я записал...

Успокоив себя этой мыслью, я пошел взглянуть, а как она там, Ксанка, горе мое и забота моя, чудик дорогой...

Зашел я со свечкой, чтобы яркий свет не разбудил сестренку. Посмотрел, как она спит, - хорошо, покойно, на правом боку, уложив ладонь под щеку...

Давно я не заходил в детскую вот так, невторопях и без дела: многое здесь изменилось. Я озирался, удивляясь: у Ксанки - да вдруг порядок! Вместо груды кое-как сваленных игрушек - уютный уголок. Куклы, зверушки спят рядком, аккуратно накрытые разноцветными лоскутами. А некто плюшевый - новый Мишка, что ли? - так даже на кроватке, подушечка под лопоухой головой, пушистая лапа поверх одеяльца...

Что за черт!

Мне показалось, что у игрушки, под кукольным этим одеяльцем, мерно вздымается и опускается животик...

Глупо, а в жар бросило. Пока не сообразил: колеблется пламя свечки, тени танцуют...

Показалось!

И еще, и еще раз показалось.

В конце концов, это могло быть что-то заводное. Говорят, сейчас делают таких кукол - сами ходят, "папа - мама" говорят.

Проще всего было бы подойти, откинуть одеяльце и посмотреть, что оно там такое.

Я понимал это - и не трогался с места.

Уж очень тихо было в квартире. И пламя свечки, извиваясь, словно дразнило язычком. И метались тени по стенам.

Нет, я, конечно, посмотрю, что это за странный Мишка завелся у моей сестры. Завтра посмотрю, днем. А сейчас - еще разбудишь ее, маленькую! Она и так утомилась, устала с этим нашим походом, по настоянию ее "Агути".

Агути?

Ничего, ничего, до завтра можно подождать...

------

Я прибирал в квартире, отбиваясь от своих собственных, наседающих на меня мыслей.

Ну, что там еще выдумывала Ксанка про своего таинственного летуна Агутю?

"Он умеет перецветняться". Любопытный факт. "Агутя поменял ушки на рожки" - локаторы на антенны? "Агутя показывал - как диафильм: такие разноцветные точки и двигаются, сливаются - получаются картинки..." Тоже наводит на размышления.

Я-то все умилялся: вот фантазирует! А если все это правда - все... все... все...

Наверно, я все-таки не дотерпел бы до утра.

Прокрался бы снова в детскую и... Но тут вернулись из гостей родители и, слова не дав сказать, погнали меня спать.

Я думал: ни за что не уснуть! После такого... И провалился в сон, точно в колодец: ни всплеска, ни проблеска света.

Разбудили меня громкие, возбужденные голоса и хныканье Ксанки.

- Хоть бы что-нибудь новенькое придумала! - кричала мама. - Мало того, что опять... Опять! Хоть бы созналась! Опять эти глупости "улетел-прилетел!"

...Уже предчувствуя, но еще не веря, не в силах поверить, я ворвался в детскую.

Плачущая Ксанка. Пустая кукольная кроватка с откинутым одеяльцем. Круглая дыра в оконном стекле - высоко, под потолком...

------

Родителям я даже не пытался изложить свои невероятные мысли. А Гарику - попробовал. Он выслушал внимательно, поморщил лоб - и стал искать объяснения. Вполне реальные, веские - для всех фактов и всех наблюдений. И нашел их... почти. А когда я указал на это "почти" покрутил пальцем у виска, намекая, что шарики в моей голове явно разболтались.

Потом я рассказал все Тане. Ну, если и она не поверит...

Она поверила.

- Знаешь? Давай расспросим еще раз твою сестру... И осмотрим все ее игрушки: может, остался какой-нибудь след?

С расспросами ничего не получилось.

Ксанка, все еще обиженная наказанием "за вранье насчет стекла", угрюмо объяснила:

- Ну, взял и улетел. Ему тоже надо домой!

И запросилась во двор, к подружкам.

Когда она ушла, мы с Таней, медленно, чего-то боясь, перебрали все ее имущество - куклу за куклой, лоскут за лоскутом.

Ничего - никаких признаков чего-то необычайного. Но не было и плюшевого мишки, ни с заводом, ни без. А может, он мне померещился в неверном свете свечи?

- Смотри, какая закладка странная! - тихо сказала Таня.

В любимой Ксанкиной книжке "Кот, лиса и петух" поблескивала серебристо полосочка фольги. Мы осторожно, не дыша, раскрыли книжку.

На тонком, просвечивающем листке, на странно мерцающем прочернели, проблеснули буквы.

"Слушайте ваших детей!" - прочитали мы оба, вместе.

Рука моя сама - быстрее мысли - схватила листок. Не ощутила ничего - да уже и не было на ладони ничего.

Серебристые ниточки паутины - мерцающие пылинки, что таяли одна за другой, - ничего!

Таня не упрекала меня - слезы, как звезды, вспыхнули в ее прекрасных глазах...

- Ничего! - бормотал я. - Ничего... Он еще вернется... Не может быть... Он еще вернется - к нашей Ксанке... и к нам.