АППЛЕТ 21. КОЗЛАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

Бомж Илюха лежал на операционном столе. И дожидался, когда два матерых хирурга резко изменят и его тело, и дальнейшую судьбу. Точнее, дожидалось лишь тело. Сознание же в это время было где-то очень далеко. Потому что Илюхе дали общий наркоз. Так было спокойней и пациенту, и хирургам.

Сестра уже все приготовила, разложив на столике необходимые для первичной обработки инструменты. Главным инструментом, была, конечно же, французская электрическая пила.

Желудько, облаченный в зеленый халат, тщательно мыл руки. Руки, которые его кормили вот уже двадцать лет.

Правда, десять лет назад произошел сбой. Желудько, как и прежде, самозабвенно трудился в травматологии двадцать пятой больницы, но деньги в стране кончились. Не для всех, конечно. Некоторые ловкачи начали грести бабки буквально лопатами. Кончились же они для врачей, инженеров, рабочих, ученых… Короче, для всех тех, кого питал госбюджет.

И семья Желудько начала стремительно нищать. Это было и досадно, и обидно, и рождало в душе злость буквально ко всем окружающим. И прежде всего к пациентам. Нет, в связи с внутренним озверением он, конечно, никого сознательно не искалечил. И уж тем более не послал на тот свет. Хотя мысли о таком вымещении злости посещали его нередко.

Однако через два года постыдного нищенствования в жизни Желудько произошел резкий поворот к лучшему. Он буквально вытащил из рук смерти человека с проникающим ранением легких и печени.

Человек оказался порядочным. И отблагодарил своего благодетеля не только банальным коньяком и пачкой стремительно дешевевших денег. Человек, фамилия которого была Вильнев, предложил Желудько место хирурга в частной клинике, которую он собирался открывать в самое ближайшее время.

Узнав, что платить будут четыреста долларов в месяц, Желудько, ни секунды ни колеблясь, тут же согласился. И действительно, Вильнев сдержал свое обещание. Ровно через два месяца вконец униженный государственным здравоохранением хирург приступил к своим обязанностям в клинике, которая называлась весьма претенциозно – «Геракл».

В ту пору состоятельных людей было не так уж и много. Но всё же они были. Поэтому Желудько, не особенно надрываясь, делая в неделю две-три несложные полостные операции, получал обещанные деньги.

Правда, года через три, когда в частной медицине появилась ожесточенная конкуренция, дела у Вильнева по шли похуже. Вначале зарплата Желудько опустилась до трехсот долларов, а через некоторое время достигла и критического двухсотдолларового уровня.

Однако это по-прежнему было больше того, что высококлассные хирурги получали в городских больницах. Желудько же светилом не был. Поэтому, не ропща, продолжал делать свое не особо обременительное дело. Жена была относительно сыта и не страдала от невозможности съездить в Анталью. Сын-старшеклассник также не был избалован и благодаря правильному воспитанию довольствовался духовными ценностями.

Однако, как пел Высоцкий, терпенью машины бывает предел, и время его истекло. Вильневу в конце концов пришлось закрыть убыточное предприятие. Причем персоналу при прощании наряду со словами благодарности было сказано следующее: «Да, друзья мои! Наступают страшные времена! Времена, когда честная работа, служение долгу и человечеству становится не только невыгодным, но и невозможным делом! Хам торжествует победу! И я, увы, умываю руки! Я всего лишь человек».

Однако Желудько, Мовсесяну и двум хирургическим медсестрам тут же была предложена новая работа совсем в другом месте. И на гораздо более выгодных условиях. Желудько был положен оклад в полторы тысячи долларов, который позволял и поездки в Анталью, и другие современные формы достойного проведения досуга.

Конечно, Вильнев подробно рассказал Желудько о специфике предстоящей работы. Сделано это было блестяще с психологической точки зрения.

Вначале Вильнев, глядя в глаза, как мужчина мужчине, заявил, что Желудько предстоит отрезать бомжам ноги. Причем не больные, а вполне здоровые. Затем рассказал и о том, что с пациентами будет делать его коллега Мовсесян. И для чего все это надо.

После этого виртуозно возвел хитроумное этическое построение. По Вильневу выходило так, что отныне их дружный коллектив будет решать очень важную социальную проблему. То есть благодаря их помощи вредоносные, разлагающие общество бомжи начнут работать на благо этого самого общества. Полученные от них деньги будут направляться на социальные нужды: на благотворительность, на пропаганду здорового образа жизни, на здравоохранение.

«Это ли не благородно!» – воскликнул Вильнев с пафосом в конце второй части своей речи. И с этим Желудько с готовностью согласился, поскольку уже знал о размере своей зарплаты.

Затем, сделав грустное лицо, Вильнев перешел к третьей части.

Да, сказал он, юридические законы, к сожалению, весьма несовершенны. Главный их недостаток заключается в том, что они плохо учитывают интересы нравственно и физически здорового большинства граждан страны, принося его в жертву таким скомпрометировавшим себя понятиям, как абстрактный гуманизм.

После чего процитировал статью 111 УК РФ:

«1. Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни человека, или повлекшего за собой потерю зрения, речи, слуха либо какого-либо органа или утрату органом его функций, прерывание беременности, психическое расстройство, заболевание наркоманией либо токсикоманией, или выразившегося в неизгладимом обезображивании лица, или вызвавшего значительную стойкую утрату общей трудоспособности не менее чем на одну треть или заведомо для виновного полную утрату профессиональной трудоспособности,– наказывается лишением свободы на срок от двух до восьми лет.

2. Те же деяния, совершенные:

а) в отношении лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга;

б) с особой жестокостью, издевательством или мучениями для потерпевшего, а равно в отношении лица заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии;

в) общеопасным способом;

г) по найму;

д) из хулиганских побуждений;

е) по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды;

ж) в целях использования органов или тканей потерпевшего, –

наказываются лишением свободы на срок от трех до десяти лет.

3. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, если они совершены:

а) группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

б) в отношении двух или более лиц;

в) неоднократно или лицом, ранее совершившим убийство, предусмотренное статьей 105 настоящего Кодекса – наказываются лишением свободы на срок от пяти до двенадцати лет.

4. Деяния, предусмотренные частями первой, второй или третьей настоящей статьи, повлекшие по неосторожности смерть потерпевшего, – наказываются лишением свободы на срок от пяти до пятнадцати лет».

– Вам может показаться, Юрий Михалыч, – невозмутимо продолжил Вильнев, словно речь шла не об Уголовном, а об Административном кодексе, – что ваши действия будут подпадать под часть третью, пункт «б». То есть они осуществляются в отношении «двух и более лиц». И, следовательно, вам якобы грозит лишение свободы сроком от пяти до двенадцати лет. Но это, уверяю вас, всего лишь заблуждение, основанное на недопонимании социальной значимости работы, которую вам предстоит выполнять за очень хорошее вознаграждение.

И тут же процитировал следующую, 112-ю, статью УК РФ:

«1. Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью, не опасного для жизни человека и не повлекшего последствий, указанных в статье 111 настоящего Кодекса, но вызвавшего длительное расстройство здоровья или значительную стойкую утрату общей трудоспособности менее чем на одну треть, – наказывается арестом на срок от трех до шести месяцев или лишением свободы на срок до трех лет.

2. То же деяние, совершенное:

а) в отношении двух или более лиц;

б) в отношении лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга;

в) с особой жестокостью, издевательством или мучениями для потерпевшего, а равно в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии;

г) группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

д) из хулиганских побуждений;

е) по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды;

ж) неоднократно либо лицом, ранее совершившим умышленное причинение тяжкого вреда здоровью или убийство, предусмотренное статьей 105 настоящего Кодекса, – наказывается лишением свободы на срок до пяти лет».

– Смею вас уверить, – сказал Вильнев, тожественно подняв вверх указательный палец правой руки, – что в действительности ваши деяния подпадают именно под эту статью кодекса. Еще точнее, под вторую часть, пункт «а».

Желудько усомнился относительно того, что лишение человека ноги наносит его здоровью вред средней тяжести.

И вот тут-то Вильнев блестяще положил оппонента сразу на обе лопатки. Фигурально, конечно, выражаясь.

Он попросил обратить особое внимание на часть первую статьи 111. Где тяжкий вред здоровью квалифицируется как «стойкая утрата общей трудоспособности не менее чем на одну треть или заведомо для виновного полная утрата профессиональной трудоспособности».

Однако, Вильнев ещё выше поднял указательный палец правой руки, в результате ампутации конечностей у бомжей будет не снижаться, а резко возрастать профессиональная трудоспособность! Поскольку они профессиональные попрошайки, то и подавать им из чувства сострадания будут значительно больше!

Но это ещё не всё, продолжил Вильнев, возвышая голос. Ни для кого не секрет, что очень многие бомжи, имея криминальное прошлое, зарабатывают средства к существованию за счет грабежей, а то и убийств. Человеку с ампутированными ногами придется распрощаться с такого рода деятельностью. Что является очень большим социальным благом.

Несомненно, суд, если он, конечно, будет, примет во внимание то, что полученные фирмой средства мы направляем на социальные программы, принося тем самым большую пользу обществу. И следовательно, Юрий Михалыч, голос Вильнева зазвучал мягко и вкрадчиво, требование Уголовного кодекса наказывать «лишением свободы на срок до пяти лет» лично к вам будет применено по минимуму. Полгодика, не больше.

Однако, закончил Вильнев, до суда дело доводят только дураки. Мы с вами к таковым не относимся!

Да, действительно, всё было продумано самым наилучшим образом. Если бы кто-то из прооперированных бомжей и решил в состоянии умопомрачения прийти в милицию и рассказать о фирме, где отрезают ноги и вшивают чип со смертоносной ампулой, то, во-первых, никто бы бомжа не стал и слушать.

Во-вторых, если бы вдруг кто-то из ментов в состоянии умопомрачения и решился выслушать бомжа, то он бы ему не поверил.

В-третьих, если бы мент и поверил, то бомж не смог бы указать место, где находится данная невероятная фирма. Потому что клиентов привозили в «Нирагонго» в закрытом фургоне. И в нем же их возвращали туда, откуда забрали. В домотдыхе же они находились в помещении без окон. Так что никто из них не мог определить местоположение фирмы даже приблизительно.

Да, вспоминал Желудько, продолжая намыливать руки, в ту пору Вильнев был совсем другим. Вкрадчивым, предупредительным, любезным. Ну, а после того, как все замазались в общем дерьме, с менеджером произошли разительные перемены. Превратился в монстра и законченного подонка, который мог не только избить собственноручно, но и отдать отморозкам приказ об уничтожении сотрудника, который становился обременительным для конторы.

«Запомните, – говорил он в начале каждой планерки, – от нас люди не увольняются!»

Желудько наконец-то вымыл руки и надел стерильные хирургические перчатки.

– Ну-с, – весело подмигнул он медсестре Варе, – приступим?

И тут в операционную вошел злой, как сто тысяч чертей, Вильнев.

– Отбой, – сказал он. – Только что позвонил Овсепыч. Говорит, что у него температура под сорок. Минимум три дня будет отлеживаться. Козел усатый!

– Грипп? – поинтересовался Желудько, который при малейшей возможности пытался скомпрометировать Мов-сесяна. За то, что тот получал больше долларов. – Не сезон вроде бы для гриппа.

– Нет, говорит, острая ангина. Говорит, таблетки жрет горстями, чтобы поскорей на ноги встать.

– А может, что-нибудь по части пениса? – Не сдавался Желудько. – Он ведь кобель ещё тот.

– Если так, – скрипнул зубами Вильнев, – то так уж и быть, будешь его кастрировать. Сможешь?

– Элементарно. Но, может быть, вначале часть зарплаты кастрировать?

Вильнев с интересом посмотрел на Желудько. Достал пачку «Житана», сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Закурил. Что в операционной было позволено только ему. Точнее, он сам себе позволил.

– Что, не хватает? – спросил, прищурившись.

– Можно было бы и побольше, – ответил Желудько, выдержав тяжелый взгляд менеджера.

– Ладно, будем думать, – ответил Вильнев. – А сейчас катите-ка этого ханурика обратно.

Повернулся и пошел в кабинет.

И бомжа Илюху, сознание которого в это время пило из горлышка портвейн в скверике Киевского вокзала, покатили обратно в палату. Точнее, в то место, которое нирагонговцы называли палатой.

Мовсесян действовал стремительно. Потому что времени было в обрез. Через день должен был наведаться кто-нибудь из отморозков. Якобы проведать больного. И наверняка с пакетом апельсинов или мандаринов, от одного вида которых Мовсесяна сразу же вырвало бы.

И тогда приедет Вильнев. Которому отморозок расскажет, что у хирурга не горло болит, а что-то с рукой. Похоже, что-то очень серьезное.

Вильневу станет ясно, что Мовеесян уже не работник.

И часа через три отморозки приведут приговор в исполнение. На всякий случай – вдруг дома сболтнул лишнего? – убьют жену и детей. Поскольку Вильнев уже давно перестал быть человеком. А отморозкам – что скажут, то они и сделают.

Поэтому ещё накануне, превозмогая дикую боль, Мовсесян переоформил квартиру на жену. И сейчас она пыталась продать её как можно скорее. Хоть за полцены, хоть за четверть. Потому что жизнь значительно дороже.

Сам же Мовсесян уже снял квартиру у черта на куличках. То есть в Южном Бутове. Как можно дальше от Сокольников. И сейчас дожидался двух фургонов с грузчиками, чтобы перевозить вещи. А потом лечь на дно и затаиться.

Конечно, как Мовсесян ни был занят мыслями о спасении себя и своего семейства, нет-нет да и спрашивал себя: «За что?»

Ответ «сумасшедшая, шизофреничка» в данном случае не подходил. Шизофреничка царапала бы лицо, била стекла в машине.

Конечно, это могла быть обычная националистка. Дескать, пробил час освобождать Москву от проклятых кавказцев.

Однако била так, словно знала, что правая рука – это самое дорогое для Мовсесяна. Значит, знала, что он именно хирург.

Из этого вытекало следствие: похоже, кому-то стало известно о деятельности конторы.

Значит… Значит, Мовсесяну крупно повезло!

Потому что дело может дойти и до крупных разборок, и до следствия. Но, скорее всего, вначале неведомый Хозяин начнет обрубать все концы и заметать следы. Будет ликвидирована не только контора, но и все в ней работающие.

Мовсесян горячо возблагодарил и судьбу, и вчерашнюю девицу с мандаринами.

Приехала жена. С покупателем. И даже – о, чудо! – с нотариусом.

Покупатель был отъявленный бандит. И карманы его топорщились не только от пачек долларов. Он, конечно, мог здорово кинуть Мовсесяна. Однако сумма, за которую продавалась прекрасная двухкомнатная квартира, была смехотворной. Поэтому бандит позволил себе быть честным и порядочным человеком.

Выложив пятнадцать штук и оформив купчую, он позвонил по мобильнику и властно сказал: «Заносите!»

Два бугая затащили на третий этаж две дешевых кровати, обшарпанный стол, два стула, тумбочку типа больничной и большой тюк, по-видимому, с постельным бельем.

Теперь тут будет публичный дом, понял Мовсесян.

Между тем приехали и грузчики с двумя фургонами.

Бандит строго сказал: «Мое добро не увезите. А то пять штук возвращать придется!»

Грузчики начали выносить мебель. Наконец-то можно было заняться и рукой.

Мовсесян, как и всякий хирург, знал, что в Москве самый большой корифей по части кистевой хирургии – Сергей Семенович Копенкин из шестьдесят четвертой больницы.

Именно ему он и начал названивать, отправив семью на конспиративную квартиру.

Около получаса трубку никто не брал. Затем приятный женский голос ответил, что Сергей Иванович на операции. Освободится, вероятно, через час.

Освободился через полтора часа.

И, судя по интонации, с которой изредка вставлял в мольбу Мовсесяна свои вежливые «да» и «понимаю-понимаю», не проникся большим желанием оперировать просителя.

А Мовсесян и обещал озолотить, и прославить в медицинских кругах, и взывал к милосердию, и обещал могущественную поддержку…

В конце концов Копенкин почему-то сказал: «Приезжайте прямо сейчас, жду».

Мовсесян так и не понял причину столь резкой перемены настроения светила кистевой хирургии.

Если бы ему сказали, что корифей согласился только лишь из спортивного интереса – смогу сделать невозможное или нет? – то прагматичный Мовсесян ни за что в это не поверил бы.

Поэтому по дороге на улицу Вавилова он мучительно соображал, во сколько же ему обойдется обещание озолотить. И хватит ли у него для этого денег.

Однако никаких денег не было жалко. Поскольку правая рука была для него дороже денег. Предстояло начинать новую жизнь. И в ней хотелось бы быть нейрохирургом, а не оператором газовой котельной.