"Шанхайский синдром" - читать интересную книгу автора (Сяолун Цю)

21

У комиссара Чжана день не задался с утра.

Рано утром он ходил в Шанхайский клуб ветеранов номер один – выбрать подарок по случаю дня рождения боевого товарища, соратника.

Клуб ветеранов всегда служил воплощением неустанной заботы партии о революционерах старшего поколения. Руководящие работники, даже выйдя на пенсию, могли быть уверены в том, что их образ жизни останется более-менее прежним. Конечно, пропуск в клуб получали не все. Только те, кто дослужился до определенного ранга.

Вначале Чжан гордился тем, что у него имеется членская карточка клуба ветеранов. Карточка означала уважение, а кроме того, ряд привилегий, недоступных простым смертным. Члены клуба могли покупать дефицитные продукты по госцене, отдыхать на курортах, закрытых для широкой публики, есть в закрытых ресторанах, вход в которые охранялся от «людей с улицы», плавать в бассейне, играть в мяч и гольф в огромном спорткомплексе клуба. На территории клуба имелся также извилистый ручеек, на берегах которого старики могли ловить рыбу, вспоминая о славном прошлом.

Однако в последнее время Чжан посещал клуб все реже и реже. Уже не так легко было заказать в транспортном отделе машину с шофером. Поскольку он считался ветераном, ему полагалось подать письменное прошение о машине заранее. Клуб находился довольно далеко, а мысль о переполненном общественном транспорте не грела душу. В то утро Чжан взял такси.

Зайдя в отдел сувениров, Чжан стал искать хороший, но в то же время недорогой подарок. Но все, что ему нравилось, оказывалось ему не по карману.

– Может, купите бутылку «Маотая» в деревянном ящике? – предложил продавец.

– Сколько она стоит? – поинтересовался Чжан.

– Двести юаней.

– Это госцена? Ничего себе! В прошлом году я покупал такую за тридцать пять!

– Государственных цен больше нет, товарищ комиссар. Все товары продаются по рыночным ценам. Во всей стране введена рыночная экономика, – добавил продавец, – нравится вам это или нет.

И дело было не в цене – вернее, не только в цене. Больше всего остального Чжана расстроило равнодушие продавца. Прежний закрытый распределитель превратился в обычный магазин, куда может зайти любой, а он, комиссар Чжан, стал простым стариком, у которого в кармане мало денег. Впрочем, удивляться не приходится. Сегодня люди ценят только деньги. Экономическая реформа, проводимая по инициативе товарища Дэн Сяопина, создала новый мир, который он, Чжан, отказывался узнавать.

Выйдя из распределителя с пустыми руками, Чжан встретил Шао Пина, бывшего секретаря парткома Шанхайского отделения Академии общественных наук. Они дружно посетовали на дороговизну.

– Товарищ Шао, вы ведь были секретарем парткома Института экономики. Прочитайте мне лекцию о современной экономической реформе!

– Я сам ничего не понимаю, – пожал плечами Шао. – Все так быстро меняется…

– Хорошо ли так зацикливаться на деньгах? – спросил Чжан.

– Нет, не очень, – отвечал Шао. – Но старую систему необходимо реформировать; согласно «Жэньминь жибао», мы должны двигаться к рыночной экономике.

– Но народ все больше забывает о руководящей роли партии!

– А может, просто мы с вами состарились…

В автобусе Чжану в голову пришла мысль, которая немного утешила его. После выхода на пенсию он стал брать уроки традиционной китайской пейзажной живописи. Можно взять одну из своих картин, купить приличную рамку и порадовать старого товарища удивительным, полным глубокого смысла подарком.

Однако дальше его ждал очень неприятный сюрприз – совещание особой следственной бригады.

Председательствовал старший инспектор Чэнь. Несмотря на то что комиссар Чжан был выше по званию, именно Чэнь взял на себя все руководство группой. И Чэнь нечасто просил у него совета – а ведь обещал! Кроме того, Чэнь не сразу докладывал ему обо всех следственных действиях и мероприятиях. Упускал важные детали.

Присутствие на совещании следователя Юя тоже беспокоило комиссара. В его отношении к Юю не было ничего личного, но Чжан считал, что политическая составляющая данного дела требует от всех участников большей отдачи. К его досаде, Юй остался в группе благодаря неожиданному вмешательству старшего инспектора Чэня. Подобный исход больше, чем что-либо другое, лишний раз подчеркивал незначимость самого комиссара Чжана.

Союз Чэня и Юя поставил комиссара Чжана в невыгодное положение. Но еще больше беспокоила Чжана идеологическая двусмысленность взглядов старшего инспектора Чэня. Да, конечно, Чэнь – талантливый молодой офицер. Однако Чжан был вовсе не уверен в том, окажется ли он верным продолжателем дела, за которое боролись они, ветераны. Он несколько раз принимался читать стихи Чэня, но не понял ни единой строчки. Он слышал, что Чэня называют странным словом «авангардист» – тут прослеживается явное влияние западного модернизма! А еще ходят слухи, будто у Чэня роман с молодой репортершей, к тому же женой диссидента, невозвращенца.

Пока Чжан предавался своим невеселым размышлениям, старший инспектор Чэнь закончил вступительные замечания и серьезным тоном произнес:

– Новое направление поисков чрезвычайно важно. Как учит нас товарищ комиссар Чжан, необходимо идти вперед, не боясь ни трудностей, ни смерти.

– Подождите, товарищ старший инспектор, – перебил его Чжан. – Начнем с самого начала.

И Чэню пришлось рассказывать еще раз, начиная со второго обыска в комнате Гуань, с фотографий, которые привлекли его внимание, с номера телефона, записанного дядюшкой Бао, с ее поездки в Желтые горы. Все следы вели к одному человеку. У Сяомин не только часто звонил Гуань, но и ездил вместе с ней в отпуск, где они проживали в одном номере, выдав себя за супругов. После доклада Чэня слово взял Юй. Он кратко пересказал их вчерашнюю беседу с У Сяомином. Ни Чэнь, ни Юй не делали никаких выводов, но направление следствия было очевидным, и оба, видимо, совершенно не сомневались в виновности У.

От изумления Чжан на некоторое время лишился дара речи.

– У Сяомин?!

– Да, сын товарища У Бина.

– Жаль, что вы раньше не показали мне те фотографии, – заявил Чжан.

– Я думал об этом, – объяснил Чэнь, – но боялся, что они окажутся очередным ложным следом.

– Значит, насколько я понял, У сейчас ваш главный подозреваемый?

– Да. Вот почему сегодня я созвал совещание.

– Почему вы раньше не доложили мне о допросе – я имею в виду, еще до визита в дом У?

– Мы пытались связаться с вами, товарищ комиссар, вчера, рано утром, – сказал Юй, – около семи.

– Вчера утром я занимался тайцзи, – ответил Чжан. – Неужели вы не могли подождать пару часов?

– Дело не терпело отлагательств, товарищ комиссар.

– Что вы собираетесь предпринять далее?

– Следователь Юй допросит нескольких человек, связанных с У, – сказал Чэнь. – А я еду в Гуанчжоу.

– Зачем?

– Чтобы найти гида турагентства, Се Жун – свидетельницу, которая, возможно, больше знает о том, что произошло между Гуань и У.

– Как вы ее нашли?

– В турагентстве мне сообщили ее имя, а затем Вэй Хун упомянула о ссоре между Се и Гуань в горах.

– Но может быть, это всего лишь мелкая стычка между гидом и туристкой?

– Может быть, но не обязательно. Почему тогда Гуань, Всекитайская отличница труда, назвала Се Жун шлюхой?

– Значит, вы считаете, что поездка в Гуанчжоу приведет к прорыву?

– На данном этапе у нас нет других зацепок, поэтому приходится идти по этому следу.

– Ну, допустим, У действительно был любовником Гуань, – сказал Чжан. – Какие у вас основания считать его убийцей? Никаких. Зачем У Сяомину было убивать ее?

– Именно этим мы и занимаемся, – не выдержал Юй.

– Именно поэтому я и еду в Гуанчжоу, – поддержал его Чэнь.

– А как же алиби У на ночь десятого мая? – осведомился Чжан.

– Алиби У обеспечил его приятель, Го Цзян. Го сказал Юю, что У провел ту ночь у него – проявлял пленки.

– Что же, значит, его алиби – не алиби, товарищи?

– Го просто покрывает У Сяомина, – сказал Чэнь. – В доме У есть все необходимое оборудование и даже фотолаборатория. Зачем именно в ту ночь ему понадобилось куда-то ехать?

– Послушайте, комиссар Чжан, – вмешался Юй. – Го – еще один «партийный сынок», представитель золотой молодежи, хотя и не такая важная птица. Его папаша дослужился всего лишь до тринадцатого ранга, к тому же он уже на пенсии. Возможно, именно поэтому Го заискивает перед У. Эти «партийные детки» способны на все.

– «Партийные детки»! – Чжан не выдержал. К голове у него прилила кровь, в горле пересохло. – Как вам не стыдно называть так детей всеми уважаемых руководителей нашей партии! Чем они вам не угодили?

Юй не собирался уступать.

– О выходках «партийных деток» известно всем! Неужели вы ничего не слышали?

– Некоторые «партийные детки», как вы их называете, возможно, действительно что-то натворили, однако утверждать, будто в нашем социалистическом Китае так много коррумпированных детей высших руководителей или все они плохи, – наглая ложь! И основывать следственные действия на предубеждениях в высшей степени безответственно, товарищ следователь Юй!

– Товарищ комиссар, – вмешался Чэнь, – я хотел бы выступить в защиту себя и товарища Юя. Мы с ним оба испытываем глубочайшее уважение к представителям высшего партийного руководства. И к их детям относимся безо всякого предубеждения.

– И тем не менее вы все равно едете разыскивать свидетельницу в Гуанчжоу? – спросил Чжан.

– Да, будем разрабатывать эту версию.

– Неверным курсом идете, – заметил Чжан. – Кстати, вы задумывались о возможных последствиях?

– Мы пока никого не арестовываем и никому не предъявляем обвинений.

– Я имею в виду политические последствия. Как по-вашему, что подумают люди, если пойдут слухи, что сын У Бина подозревается в убийстве?

– Перед законом все равны, – ответил Чэнь. – Я не вижу здесь ничего дурного.

– Если у вас нет более серьезных улик, считаю, что ваша поездка в Гуанчжоу безосновательна, – заявил Чжан, вставая. – По крайней мере, в бюджет нашей следственной бригады такие большие расходы не заложены.

– Что касается бюджета, – сказал Чэнь, также вставая, – я, как старший инспектор, имею право воспользоваться деньгами из представительского фонда – триста пятьдесят юаней в год.

– Вы согласовали свои планы с секретарем парткома Ли?

– Он еще не вернулся из Пекина.

– Почему нельзя подождать до его возвращения?

– Дело не может ждать. Беру на себя всю ответственность, как руководитель следственной бригады.

– Значит, вам непременно надо настоять на своем?

– Я вынужден ехать в Гуанчжоу, потому что других зацепок у нас нет. Мы не можем себе позволить игнорировать единственную.

После совещания Чжан долго сидел у себя в кабинете и думал. Подошло время обеда, но голода он не чувствовал. Он перечитал содержимое большого конверта, полученного из канцелярии управления. В дополнение к извещениям об обычных собраниях ветеранов партии, там имелось также приглашение на закрытый показ в Шанхайский дом кино. Смотреть кино сейчас не хотелось, но необходимо было как-то отвлечься от проклятого расследования.

Чжан сунул в окошечко кассы свой особый ветеранский пропуск с приглашением. Старым партийным кадрам, таким как он, оставляли билеты – одна из последних сохраненных привилегий.

Однако у самого входа настроение ему испортили несколько юнцов.

– Хотите билетик? Закрытый показ!

– Голые телки. Откровенный секс. Пятьдесят юаней!

– После такого фильма, папаша, в спальне будешь как тигр!

Чжан пришел в ужас. Каким образом этим молодым шакалам удается добывать билеты на закрытый просмотр? Предполагалось, что такие фильмы не предназначены для простого народа. Безобразие! Надо, чтобы управление полиции обязательно разобралось со спекулянтами и перекупщиками!

Чжан поспешил войти; его место было сзади, неподалеку от выхода. К его удивлению, в зале было не так много народу, как он ожидал, особенно в последних рядах. Перед ним сидела только молодая парочка; они перешептывались и обнимались. Показывали какой-то современный французский фильм; неопытный переводчик безуспешно пытался переводить синхронно, хотя при обилии откровенных сцен задача его не была трудной. И так можно было легко понять, что происходит между героями фильма.

Чжан заметил, что парочка впереди постоянно ерзает. Нетрудно догадаться, чем они занимаются! Вскоре Чжан услышал тихий стон; голова женщины легла на плечо мужчины, потом опустилась ниже и исчезла из вида. А может, он перепутал кинозал с экраном? Одна откровенная сцена сменяла другую…

Когда фильм наконец закончился, женщина нехотя высвободилась из объятий мужчины. Волосы ее растрепались; она застегивала шелковую блузку. В полутемном зале белело голое плечо.

Возмущенный до глубины души, комиссар Чжан широким шагом вышел из кинозала. На улице по-прежнему было жарко. У входа стояли машины – иномарки; Они сверкали в лучах вечернего солнца. Эта роскошь тоже была не для него. Кто он такой? Всего лишь отставной партийный функционер… Чжан брел по улице Чэндулу, а машины шуршали мимо, обгоняя его – словно обращенные в паническое бегство звери.

Домой он вернулся измученным, голодным. Сегодня он только завтракал быстрорастворимой лапшой с зеленым луком. В холодильнике лежала половинка засохшего батона. Чжан вытащил хлеб и заварил себе растворимого кофе, положив три чайные ложки на чашку. Вот и весь обед: хлеб со вкусом картона и кофе – такой крепкий, что им можно закрашивать седину. Затем комиссар Чжан достал папку с делом, хотя уже перечел ее содержимое несколько раз. Поняв, что ничего нового он не найдет, отложил папку и взял журналы, которые ему дали в клубной библиотеке. К его удивлению, в «Озере Цинхай» он увидел стихотворение старшего инспектора Чэня. Оно называлось «Ночной разговор».

Чжан ничего не понял. Но некоторые образы смутно тревожили его покой. Он пропустил пару строф и прочел самый конец:

Его внимание внезапно привлекло слово «площадь». Неужели намек на площадь Тяньаньмэнь? «Пустынна» – в летнюю ночь 1989 года там действительно никого не осталось. Если его догадка верна, стихотворение политически вредно! Да и кусок насчет «истории» тоже. Председатель Мао говорил: историю творит народ, и только народ. Как смеет Чэнь утверждать, будто история – «исход» некоего «заголовка»?

Чжан не был уверен в том, что правильно понял смысл стихотворения. Поэтому он на всякий случай принялся перечитывать его снова. Однако скоро взор его затуманился. Он вынужден был сдаться. Больше ничего не остается делать. Перед тем как лечь спать, он принял душ. Даже стоя под душем, он продолжал думать о том, что Чэнь зашел слишком далеко.

Чжан решил, что утро вечера мудренее, однако события дня не давали ему покоя. Где-то в половине двенадцатого он встал, включил свет и надел очки для чтения.

Как тихо в квартире! Жена его скончалась в начале культурной революции. Без нее он живет – а как будто и не живет. Сколько лет прошло? Уже больше десяти…

Зазвонил телефон, стоящий на прикроватной тумбочке. Звонок был междугородний; звонила дочь из провинции Аньхой.

– Папа, я звоню из окружной больницы. Канкан, наш второй сын, заболел; у него температура сорок. Врач говорит, воспаление легких. Голяня сняли с работы. У нас не осталось денег.

– Сколько надо?

– Нам надо внести тысячу юаней, иначе его не будут лечить.

– Отдай им все, что у тебя есть. Скажи, пусть врачи начинают лечение. Завтра с утра я пришлю тебе деньги экспресс-почтой.

– Спасибо, папа. Извини, что так тебя беспокою.

– Не нужно так говорить. – Чжан помолчал, а потом добавил: – Это я во всем виноват – во всем, что случилось.

Так он на самом деле думал. Он считал себя в ответе за все, что произошло с дочерью. Часто, ворочаясь ночью без сна, он с невыносимой горечью вспоминал, как водил ее в школу, крепко держа за руку. То было в начале шестидесятых. Веселая девочка, она гордилась тем, что ее родители – кадровые революционеры. Она прекрасно училась в школе. Будущее ее в социалистическом Китае виделось ясным и безоблачным. Однако в 1966 году все изменилось. Культурная революция превратила его в контрреволюционера, а ее – в дочь «черного капиталистического прихвостня», объекта революционной критики хунвейбинов. Чжана с женой репрессировали, а их дочь, как представительницу «грамотной молодежи», послали перевоспитываться в бедную сельскую коммуну в провинции Аньхой. Она занималась там самым тяжелым сельскохозяйственным трудом всего за десять фэней в день. Чжану становилось страшно при мысли о том, что сталось с его девочкой. Другие «образованные молодые горожане» получали денежные переводы от родственников из Шанхая, а по праздникам им разрешалось даже приезжать в родной город. Ничего такого его дочь себе позволить не могла. Мать умерла, а он в ту пору еще находился в лагере. Когда в середине семидесятых Чжана освободили и реабилитировали, он едва узнал собственную дочь. Она превратилась в худую, изможденную женщину с землистым лицом; на ней было черное домотканое платье, за спиной – ребенок. В Аньхое она вышла замуж за шахтера – возможно, просто ради того, чтобы выжить. В те годы шахтеры зарабатывали прилично: шестьдесят юаней в месяц. Вскоре у них уже было трое детей. В конце семидесятых у дочери появилась возможность вернуться в Шанхай, но она отказалась, потому что не имела права перевозить с собой мужа и детей.

Иногда Чжану казалось: дочь страдает нарочно, чтобы помучить его.

– Папа, тебе не за что себя винить.

– Что еще мне остается делать? В свое время я плохо заботился о тебе. А сейчас я уже старик.

– Мне не нравится твой голос. Ты что, перетрудился?

– Нет. Последнее дело, а потом я выхожу в отставку.

– Береги себя!

– Хорошо.

– В следующий раз, когда приеду в Шанхай, привезу тебе парочку кур из Лухуа.

– Не стоит беспокоиться.

– Здесь говорят, куры из Лухуа полезны для людей пожилого возраста. Я вырастила полдюжины кур. Настоящей лухуайской породы!

Дочь все больше и больше превращалась в типичную крестьянку-середнячку.

Щелчок. Чжан услышал, как дочь повесила трубку. И мертвая тишина. Дочь далеко – в тысяче километров от него. Как много лет прошло с тех пор, когда они с ней разговаривали по душам!

Чжан медленно вернулся назад, к письменному столу. Папка еще лежала там; он пролистал заметки, которые сделал на совещании, изучив все еще раз. Потянулся через весь стол за сигаретами, но обнаружил, что пачка, валявшаяся рядом со стаканом для ручек, пуста. Он сунул руку в карман и нащупал какую-то скомканную бумажку.

На бумажке его собственной рукой был записан номер телефона, но чей – Чжан забыл. На секунду ему показалось, будто он гораздо ближе к У Бину, который сейчас один, без сознания, лежит на больничной койке. Всю жизнь товарищ У Бин боролся за дело коммунизма. И что теперь? Овощ, бессильный помочь собственному сыну, которого пытаются обвинить в убийстве. Нет-нет, поспешил убедить себя Чжан, его недовольство ходом расследования вовсе не связано с сочувствием У Бину. И дело вовсе не в том, что на передний план выходят молодые, которые зарабатывают кучу денег, и не в том даже, что старший инспектор Чэнь посмел бросить ему открытый вызов. Сейчас модно винить во всем золотую молодежь, «партийных деток». И подвергать сомнению руководящую роль партии.

Но что, если У Сяомин все же совершил убийство? Разумеется, преступник должен понести наказание. Но… будет ли это в интересах партии? Учитывая современные веяния, их дело лишь подбросит масла в огонь.

Чжан никак не мог найти ответ на мучившие его вопросы.

Что значит возраст! Насколько все было легче, когда он только вступил в партию. В 1944 году он, способный студент, бросил институт и горными тропами, где на ослике, а где пешком, пробрался в Особый район, контролируемый КПК. Он познал все тяготы походной жизни. Жил неподалеку от Яньаня в пещере вместе с четырьмя товарищами, работал по двенадцать часов в день и читал при свечах. Через три месяца, случайно посмотрев на свое отражение в реке, он не узнал себя. Угрюмый, небритый, голодный – в нем почти ничего не осталось от молодого интеллигента из большого города. Но Чжан полагал, что его страдания не напрасны. Он верил в то, что делает нужное дело для своей страны, для народа, для партии. И для себя тоже. Те годы были счастливыми.

Жизненный путь комиссара Чжана нельзя было назвать гладким. Однако он никогда не сомневался в верности избранного пути.

Но сейчас…

Наконец он решился.

Он напишет Цзян Чжун, старой соратнице, которая до сих пор занимает важный пост в министерстве общественной безопасности. Пусть с данным вопросом разбирается высшее руководство. Они знают, как решить такой щекотливый вопрос, независимо от того, виновен У Сяомин или нет. Интересы партии прежде всего!

К письму Чжан приложил также текст стихотворения «Ночной разговор», подчеркнув в нем несколько слов. Его прямой долг – поделиться с руководством своей озабоченностью по поводу идеологической незрелости старшего инспектора Чэня. Несмотря на все свои усилия, он так и не понял, что именно пытался сказать Чэнь своими стихами. Однако главное – не то, какой смысл вкладывал в стихи автор. Главное – восприятие читателей. Если у кого-то слово «площадь» вызовет ассоциации с недавними событиями на площади Тяньаньмэнь, такие стихи лучше бы и вовсе не появлялись. Точно так же и их расследование: реакция людей является объектом первостепенной заботы партии.

Комиссар Чжан прекрасно отдавал себе отчет в том, какую роль может сыграть его письмо в судьбе старшего инспектора Чэня. Ну и пусть – он человек молодой, для него это еще не конец света.