"Шанхайский синдром" - читать интересную книгу автора (Сяолун Цю)

9

Была среда. Прошло пять дней с тех пор, как образовали особую следственную бригаду. Однако пока их действия не увенчались успехом. Приходя на работу, старший инспектор Чэнь здоровался с коллегами; в ответ на расспросы о ходе следствия он отделывался общими фразами. Больше сказать пока было нечего. Дело Гуань тяжелым бременем давило на него.

По настоянию комиссара Чжана Чэнь углубился в исследование ближайшего окружения Гуань. Для этого пришлось взять в помощь участковых и членов добровольного общества охраны порядка. Они раздобыли тонны сведений о возможных подозреваемых – правда, при условии, что дело политическое. От чтения многочисленных записок у Чэня слезились глаза; он с трудом улавливал связь между бывшими контрреволюционерами, которых выявили добровольные помощники, – по их словам, те люди «питали глубокую ненависть к социализму». Чэнь добросовестно выполнял рутинную работу по проверке сведений, хотя в глубине души считал, что они идут по ложному пути.

Комиссар Чжан явил пример закоснелого мышления, упорно предлагая на роль главного подозреваемого дальнего родственника Гуань, питавшего к ней застарелую личную неприязнь. Дело в том, что во время культурной революции Гуань отреклась от него, как от представителя «черного класса». Родственника, обвиненного в ревизионизме и осужденного, впоследствии реабилитировали; он заявил, что никогда не простит Гуань. Сейчас старик посвящал все свое время написанию книги о годах, вычеркнутых из жизни. Оказалось, он даже не знал о смерти Гуань. Старший инспектор Чэнь убрал его фамилию из списков подозреваемых.

Чэнь был совершенно уверен в том, что политика тут ни при чем. И каждый день с тоской ожидал очередной утренней лекции комиссара Чжана о «необходимости продолжать расследование, опираясь на поддержку народа». Однако в то утро его ждал приятный сюрприз.

– Это вам, товарищ старший инспектор. – Стоящий на пороге общего зала следователь Юй протягивал ему факсимильное сообщение.

Вверху первой страницы красовалась шапка газеты «Вэньхуэй дейли». Ниже он увидел аккуратный почерк Ван Фэн: она написала «Поздравляю» на полях фотокопии газетной полосы, на которой было напечатано его стихотворение «Чудо». Стихотворение сразу бросалось в глаза, а под ним шло примечание редактора: «Поэт – молодой старший инспектор шанхайского управления полиции».

Комментарий был необходим, так как в стихотворении речь шла о молодой женщине-полицейском, помогавшей жителям домов, пострадавших от проливных дождей.

Зазвонил телефон. Не выпуская сообщения из рук, Чэнь снял трубку и услышал голос секретаря парткома Ли:

– Поздравляю, товарищ старший инспектор! Ваши стихи напечатаны в «Вэньхуэй дейли»! Большое достижение.

– Спасибо, – ответил Чэнь. – Я написал о нашей работе.

– Хорошие стихи. Я имею в виду – в политическом смысле, – уточнил Ли. – Но в следующий раз, если захотите опубликовать что-нибудь в такой влиятельной газете, сообщите нам заранее.

– Хорошо, но зачем?

– Многие люди внимательно наблюдают за вашей работой.

– Не волнуйтесь, товарищ секретарь парткома. Я позабочусь о том, чтобы мои стихи были политически грамотны.

– Да, это главное. Вы – не обычный сотрудник полиции, – продолжал Ли. – Ну а как продвигается расследование?

– Мы напрягаем все силы. К сожалению, успехами пока похвастать не могу.

– Не беспокойтесь. Главное – делайте все, что можете, – сказал напоследок Ли. – И не забывайте о курсах в Пекине.

Потом позвонил доктор Ся.

– Ваше «Чудо» мне очень понравилось.

– Спасибо, доктор Ся. Ваше одобрение для меня очень много значит.

– Особенно начало, – продолжал доктор Ся. – «Твои волосы пропитаны дождем, /Руки – словно белые цветы./ В своей форме зеленой, как весна,/Выручаешь из беды…»

– Все вполне реалистично. Молодая сотрудница полиции отправилась помогать жителям квартала, несмотря на проливной дождь. Я тоже там был, увидел девушку, и зрелище растрогало меня.

– Но этот образ вы, должно быть, позаимствовали из стихотворения Ли Хэ «Наблюдаю за красавицей, расчесывающей волосы». Помните – там тоже была метафора о зеленой гребенке в ее длинных волосах.

– Нет, оттуда я ничего не заимствовал, но открою вам секрет. Образ навеяли другие классические строки: «Вспоминая о твоей зеленой юбке,/ Я не мну зеленую траву». Форма наших женщин-полицейских зеленого цвета – как весна. Вот откуда сходство. Когда я смотрел на нее на фоне дождя, у меня сложилось впечатление, будто ее длинные волосы тоже окрасились в зеленый цвет.

– Ничего удивительного в том, что вы стали гораздо лучше писать, – заметил доктор Ся. – Рад, что вы не отрицаете что многим обязаны классической поэзии.

– Разумеется, не отрицаю! – сказал Чэнь. – Но довольно о поэзии. Вообще-то я и сам собирался звонить вам. Хотел спросить о черном мешке для мусора из дела Гуань.

– Мешок самый обыкновенный. Я навел справки. Мне сказали, что в такие мешки люди обычно собирают палую листву у себя во дворах.

– В самом деле! Трудно представить себе таксиста, который собирает палую листву у себя во дворе.

– Что вы сказали?

– Ничего, – ответил Чэнь. – Большое вам спасибо, доктор Ся.

– Пожалуйста, товарищ Чэнь – старший инспектор полиции, а также китайский поэт-имажинист.

Из черного мешка торчали ее белые ступни, а ярко-алые ногти походили на опавшие лепестки цветка… Да уж, явно модернистский образ.

Потом Чэнь вызвал к себе следователя Юя.

Войдя к нему в кабинет, Юй тоже поздравил Чэня:

– Какой сюрприз, товарищ старший инспектор! Прекрасное достижение!

– Жаль, что того же самого нельзя сказать о нашем деле.

Да, им в расследовании тоже нужно было «чудо». Следователь Юй пришел с пустыми руками. Он навел справки в таксомоторных парках. К его досаде, оказалось, что получить сколько-нибудь достоверную информацию про ту ночь невозможно. Проверять квитанции таксистов бессмысленно. Ему сказали, что большинство шоферов – как в государственных, так и в частных таксомоторных компаниях – значительную долю денег получают без квитанции. Диспетчеру жалуются, что всю ночь проездили «пустыми», пассажиров не было. Таксисты лгут и изворачиваются, чтобы не платить налог.

Вдобавок Юй проверил списки тургрупп, зарегистрированные в шанхайских бюро путешествий за май. Имени Гуань ни в одном из них не оказалось.

Не увенчалось успехом и другое расследование Юя, касавшееся последнего сделанного Гуань телефонного звонка из универмага. В тот вечер по телефону звонили многие. К тому же госпожа Вэн неточно назвала время. Проведя несколько часов на телефонном узле и вычеркнув все остальные звонки, сделанные примерно в то время, Юй пришел к выводу: скорее всего, Гуань звонила в бюро прогноза погоды. Такой звонок действительно был вполне оправдан, ведь Гуань собиралась куда-то поехать. Впрочем, об этом они знали и так.

Члены особой следственной бригады ощущали на себе постоянное давление – не только со стороны руководства управления и городских властей. Об убийстве поползли слухи – несмотря на то что местные СМИ предпочитали отмалчиваться. И чем дольше дело оставалось нераскрытым, тем более негативное воздействие оно оказывало на управление в целом.

– А ведь дело-то действительно становится политическим, – заметил Чэнь.

– Наш секретарь парткома Ли, как всегда, прав.

– Давайте поместим в газете объявление. Предложим награду за ценные сведения.

– Попробовать можно. Опубликуем объявление в «Вэньхуэй дейли». Но что мы напишем? Дело-то ведь щекотливое, как учит нас партийный секретарь.

– А мы не будем напрямую писать об убийстве. Просто попросим сообщить очевидцев чего-нибудь подозрительного в районе канала Байли в ночь десятого мая.

– Да, можно, – кивнул Чэнь. – А в качестве награды задействуем часть средств, выделенных нам как спецподразделению… Ну, кажется, теперь мы сделали все, что могли.

Перед тем как выйти из крошечного кабинета, следователь Юй пожал плечами.

«Да, мы сделали все, – подумал старший инспектор Чэнь. – Кроме одного. Не побеседовали с матерью Гуань Хунъин». К ней ездил комиссар Чжан, но Юю, который недолюбливал комиссара, Чэнь про это не рассказал.

Визит комиссара оказался неудачным. Он ничего не узнал от старушки. У нее была последняя стадия болезни Альцгеймера, и она совершенно ничего не помнила. Комиссар был невиноват. Но может быть, даже при болезни Альцгеймера у больных иногда случаются проблески сознания? Бывают ли дни, когда свет чудесным образом брезжит сквозь их застланный тучами разум?

Чэнь решил сам попытать счастья.

После обеда он позвонил Ван Фэн. На работе ее не оказалось, и он попросил передать ей свою благодарность. По пути на автобус он купил в газетном киоске на улице Сычуаньлу несколько экземпляров «Вэньхуэй дейли». Отчего-то комментарии редактора нравились ему даже больше, чем собственные стихи. Он мало кому из друзей рассказал о своем повышении; газета сделает это за него. Среди тех, кому он решил послать по почте газету, был и друг вернее, подруга из Пекина. Он чувствовал, что должен что-то объяснить насчет своего поста. Вряд ли его пекинская подруга ожидала, что он преуспеет на службе в полиции. Он ненадолго задумался, но в конце концов приписал под стихотворением всего одну фразу. Звучит иронично, он как будто оправдывается – и в то же время докладывает об успехе. Фраза могла относиться как к стихотворению, так и его работе: «Если над чем-то очень напряженно трудиться, дело становится частью тебя, несмотря на то что на самом деле оно тебе не по душе, и ты понимаешь, что все это ненастоящее».

Он вырезал страницу со стихотворением, сложил, сунул в конверт, надписал адрес и бросил письмо в почтовый ящик.

Затем он сел в автобус, который шел в Анькан, в дом престарелых на улице Хуашаньлу.

Дома престарелых в Китае не получили широкого распространения. Вплоть до самого последнего времени многие считали, что помещать в такие дома пожилых родителей неприлично. И потом, поскольку таких домов в Шанхае было всего два или три, не многие могли себе позволить переселиться туда, особенно если речь шла о пациентах с болезнью Альцгеймера. Несомненно, мать Гуань приняли в подобное заведение лишь благодаря общественному и партийному положению Гуань. У стойки регистратора он представился и объяснил цель своего приезда. Молодая сестра попросила его подождать в приемной. Приносить дурные вести – что может быть хуже, думал Чэнь, ожидая. Единственное, что хоть как-то утешало, – скорее всего, мать Гуань из-за своей болезни не испытает потрясения, узнав о том, что ее дочь погибла насильственной смертью. Перед поездкой сюда он перечитал ее личное дело. Старушка прожила нелегкую жизнь. Она вышла замуж очень рано – родители жениха и невесты сговорились, когда дети были еще маленькими. А дальше – мужа-учителя распределили на работу в провинцию Сычуань, в город Чэнду. Жена работала на 6-й Шанхайской текстильной фабрике. Чтобы увидеться с мужем, ей нужно было бы больше двух дней ехать на поезде. Он мог себе позволить навещать ее лишь раз в год. В пятидесятых годах о том, чтобы кто-нибудь из них мог сменить место работы, и помыслить было невозможно. Работу, как и все остальное, распределяли местные власти. Поэтому мать Гуань при живом муже много лет была фактически матерью-одиночкой. Она растила Гуань Хунъин в рабочем общежитии 6-й текстильной фабрики. Муж ее скончался, не дожив до пенсии. Когда дочь пошла работать и вступила в партию, старушка сломалась. Вскоре после того ее приняли в дом престарелых.

Наконец показалась мать Гуань; она шла, с трудом перебирая ногами. В седых волосах сверкали разноцветные шпильки. Худенькая, со впалым лицом – ей, наверное, уже за шестьдесят. Войлочные тапочки издавали странные шаркающие звуки.

– Чего вы хотите?

Чэнь переглянулся с медсестрой, стоящей рядом со старушкой. Та показала на свою голову.

– У нее не все дома, – пояснила она.

– Ваша дочь просила передать вам привет, – сказал Чэнь.

– У меня нет дочери. Нет места для дочери. Мой муж живет в общежитии в Чэнду.

– Да нет же, тетушка. Ваша дочь работает в Шанхае, в 1-м универмаге.

– 1- й универмаг… Ах да. Сегодня утром я купила там пару шпилек для волос. Посмотрите, какие красивые!

Старушка явно жила в другом измерении. В руках у нее ничего не было, но она делала жесты, словно показывая ему что-то.

Что бы ни случилось, ей ни к чему знать о происходящих в нашем мире катастрофах. А может, она просто настолько напугана ожиданием дурных вестей, что замкнулась в себе?

– Да, очень красивые, – кивнул Чэнь.

Должно быть, в молодости она была хорошенькой. А сейчас вся как будто усохла. Старушка сидела неподвижно и тупо смотрела перед собой. Она ждала, пока он уйдет. Апатичное выражение, как подметил старший инспектор, сочеталось с налетом неодобрения. Не стоит и пытаться что-то выведать у несчастной.

Гусенице хорошо и покойно в своем коконе.

Он настоял на том, что проводит старушку в комнату. Комната, в которой стояли двенадцать железных кроватей, оказалась переполненной. Проход между рядами был таким узким, что там едва можно было протиснуться боком. В изножье ее кровати стояло ротанговое кресло-качалка; на тумбочке – радиоприемник. Кондиционера в комнате не было, работал единственный вентилятор. Последнее, что заметил Чэнь, – недоеденная черствая булочка на подоконнике в изголовье ее кровати. Конец жизни… Одна из многих, обычная китаянка. Она тяжело работала, мало получала, не жаловалась и много страдала.

Какое влияние оказала жизнь матери на Гуань?

Дочь пошла другим путем.

В ее деле было нечто, не дававшее покоя старшему инспектору Чэню. Смутные обрывки мыслей грозили увести его в неизвестном направлении. Домой он решил пройтись пешком. Иногда на ходу ему лучше думалось.

По пути он зашел в аптеку китайской традиционной медицины и купил коробочку женьшеневых пилюль. Он не очень-то верил в традиционную медицину, но решил, что огорчение способно нарушить его целостность. Нужно чем-то поддержать организм. Жуя горькую пилюлю, Чэнь размышлял: возможно, стоит повести расследование с другого конца. Выяснить, как Гуань стала Всекитайской отличницей труда. Когда он изучал теорию критики, это называлось «биографический подход». Только вот результат может оказаться совершенно непредсказуемым. Кто мог, например, ожидать, что он, именно он, станет старшим инспектором полиции?

Когда он добрался до дому, было почти семь часов вечера. Он включил телевизор и некоторое время смотрел его. Артисты пекинской оперы делали сальто, размахивали саблями и мечами. Традиционная пекинская опера «Перекресток», вспомнил он. Герои дерутся ночью, не зная, кто есть кто.

Чэнь позвонил комиссару Чжану. Формальность, ведь докладывать ему было не о чем.

– Верьте людям. Наша сила – в тесной связи с народом, – так закончил Чжан их разговор. Это было неизбежно: комиссар Чжан не мог обойтись без своего любимого поучения.

Чэнь встал и вышел на кухню. В холодильнике оставалось полмиски вареного риса. Он вытащил рис, долил воды и поставил мисочку на плиту. Стена над плитой уже не была безупречно белой. Пройдет несколько недель, и она превратится в карту, испещренную пятнами масла и сажи. Вытяжка решила бы проблему, но вытяжку он не мог себе позволить. Чэнь пошарил по полкам – не осталось ли чего-нибудь съестного. Ничего не было. Наконец он вытащил из шкафчика крошечную баночку с зернами горчицы – подарок тети из Нинбо. Добавил несколько зернышек в рис и съел водянистый ужин, стараясь поскорее проглотить.

«Лапша быстрого приготовления «Шеф Кан»!» – стоя над плитой, он вспомнил рекламный слоган. Да, наверное, растворимая лапша в пластиковых мисочках – удобный выход из положения. Чэнь рассеянно убрал баночку с горчицей на место. Нет, постоянно покупать готовую лапшу он не может – он получает слишком мало. После того как старший инспектор Чэнь одолжил деньги своему другу, Лу Иностранцу, он вынужден был вести жизнь, похожую на жизнь Лэй Фэна в начале шестидесятых годов.

Как старший инспектор, он получал пятьсот шестьдесят юаней в месяц плюс многочисленные доплаты под теми или иными названиями – еще двести пятьдесят юаней. За квартиру он платил на удивление мало. Вместе с коммунальными платежами на все про все уходило меньше ста юаней. Зато на еду уходила половина всех заработанных денег. Будучи холостяком, Чэнь нечасто готовил дома; питался в столовой управления.

В последние несколько лет существенную помощь ему оказывали гонорары за переводы, но в данный момент он как раз ни над чем не работал. С тех пор как он начал заниматься делом Гуань, на переводы не хватало ни времени, ни сил – и даже интерес к подобной работе пропал. Бессмысленное какое-то дело; ничего не получается – не то что в тех детективах, которые он переводил с английского. И все-таки хотя бы еще один аванс получить вполне реально. Можно пообещать редактору, что к октябрю он представит рукопись. Кстати, это и его самого дисциплинирует, подтянет.

Однако звонить редактору Чэнь не стал. Усевшись за стол и сдвинув пустую миску в сторону, он принялся набрасывать на листке бумаги все, что ему до сих пор удалось выяснить по делу. Скоро листок заполнился отрывочными записями, которые он собирал и хранил всю неделю, не разбирая и толком не понимая, куда они могут его привести. В конце концов, раздосадованный, он порвал бумажку на мелкие клочья. Может быть, Юй прав и они столкнулись с типичным висяком. В управлении таких нераскрытых убийств, совершенных на сексуальной почве, скопилось предостаточно.

Чэнь понимал, что заснуть не удастся. Он часто страдал бессонницей. Бывало, скапливалось много неприятных мелочей. Отказались печатать стихотворение без объяснения причин; злобная тетка обругала в автобусе; никак не мог найти новую рубашку. Сегодня заснуть ему не давало дело Гуань.

Ночь выдалась долгой.

Какие мысли приходили в голову Гуань в такие же долгие ночи? Чэнь вспомнил стихотворение поэта Ван Чжанлина эпохи Тан:

Чэнь живо представил, как Гуань возвращается к себе в общежитие. Осторожно идет по коридору, освещая дорогу лучом фонарика. На закопченных стенах пляшут тени… Потом она одна ворочается на своей жесткой, холодной постели. Возможно, Гуань тоже задумывалась о цене, которую она заплатила за славу.

В чем разница?

Тысячу лет назад, в эпоху Тан, девушка горевала потому, что услала любимого на поиски славы. В девяностых годах XX века Гуань мучилась из-за того, что сама постоянно была занята поисками славы.

А как же он, старший инспектор Чэнь?

Он ощутил горечь во рту.

Около двух часов ночи, пребывая в зыбком состоянии между сном и явью, Чэнь вдруг почувствовал, что снова проголодался. Он вспомнил черствую недоеденную булочку на подоконнике.

По аналогии с булочкой он вдруг вспомнил и кое-что другое.

Икра!

Чэнь пробовал икру лишь один раз в жизни. Несколько лет назад, в Клубе интернациональной дружбы в Пекине, куда в то время допускались только иностранцы. Он пришел туда вместе с одним подвыпившим профессором-англичанином, который настоял на том, что угостит его икрой. До того Чэнь читал об этом деликатесе только в русских романах. Откровенно говоря, икра не очень ему понравилась, зато потом можно было похвастаться Лу Иностранцу, в чьем мнении он немного возвысился.

Времена меняются. Сегодня в Клуб интернациональной дружбы может прийти любой. В нескольких новых роскошных отелях также подают икру. Должно быть, Гуань побывала в одном из таких отелей, хотя немногие могли себе позволить заказать икру – по крайней мере, именно в ту ночь.

Выяснить это будет нетрудно.

Чэнь нацарапал слово «икра» на спичечном коробке. Теперь можно и поспать.