"Записки Харитона Лаптева" - читать интересную книгу автора (Троицкий Владлен Александрович)

ПУТЕШЕСТВИЯ И ОТКРЫТИЯ ХАРИТОНА ЛАПТЕВА НА СЕВЕРЕ СИБИРИ

Весной 1738 года по последнему санному пути братья Лаптевы на перекладных прибыли в Казань. Здесь, согласно привезенному с собой «ордеру» — приказу Адмиралтейств-коллегии, отобрали уже подготовленное здешним военным интендантством для Камчатской экспедиции новые судовые канаты, паруса, такелаж, форменную одежду унтер-офицеров и матросов, шкиперские и плотницкие инструменты, «подарошные вещи» (бисер, медные котлы, ножи, топоры). Для своего корабля Х. Лаптев выбрал два новых морских пель-компаса, которыми надо было заменить сломавшийся еще в 1736 году главный компас, о чем он знал из рапорта штурмана С. Челюскина Адмиралтейств-коллегии.

Полученное имущество погрузили на несколько волжских барок и, как только на Волге сошел лед, потянули их то «бичевой», то конской тягой, а где и бурлаками вверх по реке до устья Камы, затем по Каме и Чусовой. Через Урал груз перевозили гужевыми обозами до реки Туры. В Верхотурье на Туре снова грузили свое имущество на небольшие баржи и лодки, в которых сплавлялись по Туре через Тюмень в реку Тобол.

В тогдашней столице Сибири Тобольске Лаптевым вручили подорожные документы для получения от местных властей плавсредств, лошадей или бурлаков для дальнейшего путешествия на восток по сибирским рекам. Из Тобольска баржи с грузом легко сплавили по Иртышу до впадения его в могучую Обь. Затем медленно поднимались вверх по Оби до впадающей в нее у городка Нарым реки Кеть. По Кети шли до Маковского острога, где снова перегрузили имущество на лошадей и привезли в город Енисейск.

Через три с половиной года Х. Лаптев опять приедет в этот город, но уже с севера по Енисею. Здесь замкнется его «кругосветка», охватывающая огромную сердцевину Сибири — территорию между Леной и Енисеем, о которой он так красочно напишет в своем «Описании…». Пока привезенное имущество перегружали на енисейские баржи и дощаники, Х. Лаптев предъявил указ Сената Енисейской воеводской канцелярии, чтобы был послан приказ Мангазейской (Туруханской) канцелярии отправить летом 1739 года запас продовольствия с Енисея к устью реки Пясины и зажечь там маяк. Туда он рассчитывал добраться к осени этого года при благоприятном плавании по морю из реки Лены.

Уже по санному пути к новому 1739 году, почти через год после выезда из Петербурга, Лаптевы добрались до Усть-Кута на реке Лене.

Здесь уже строились дощаники и барки для сплава снаряжения вниз по реке. Весной перегрузили в них привезенное из Казани судовое снаряжение и подарочные вещи, а также провиант, полученный здесь из складов Якутской воеводской канцелярии.

Как только на Лене вскрылись льды, Лаптевы начали сплав грузов на дощаниках и барках для своих судов. Так началось путешествие Х. Лаптева по Северу Сибири.

«В ысходе сего 9 часа по полдни прибыл в Якуцк дубель шлюпки командир господин лейтенант Харитон Лаптев на одном дощенике и при нем барка с морским и сухопутным провиантом…

В половине 12 часа прибыл в Якуцк бота Иркуцка командир Дмитрей Лаптев на дощенике».

Такой записью начинается 26 мая 1739 года судовой журнал дубель-шлюпки «Якуцк», на титульном листе которого написано: «1739 году маия 26 дня журнал, содержащийся на дубель шлюпке Якуцк под командою от флота лейтенанта Харитона Лаптева, следующий от города Якутцка вниз рекою Леною до устья ея, також и морем около морского берега к западу, в котором записывал ветры и погоды, и всякие случаи, и счисление пути на показанные в столпах курши и версты, мили аглинские, и описание берегов и островов, и рек, и моря» [13] (л. 1).

Утром следующего дня командир собрал на судне команду. Об этом в журнале записано: «В ысходе сего 7 часа явился штюрман Семен Челюскин со всею командою в команду господина лейтенанта Харитона Лаптева со обретающимся на дубель шлюпке служителями. Подняли у нас на дубель шлюпке вымпел и был всем служителям смотр» (л. 1). На палубе стояли в строю перед вновь назначенным командиром опытные моряки-полярники: унтер-офицеры — штурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин, боцманмат Василий Медведев, квартирмейстер Афанасий Толмачев, писарь Матвей Прудников, рядовые — матросы Козьма Сутормин, Иван Щелканов, переводчик Иван Пермитин, солдаты Константин Хорошев, Антон Фофанов, Андрей Прахов, Терентий Дорофеев (это имена тех, кто наиболее часто отмечен в журнале при выполнении каких-либо заданий), а также подлекарь Карл Бекман, матросы и солдаты, иеромонах, всего с новым командиром 47 человек. Вероятно, многих из них, вынесших четыре долгие полярные зимовки, три кампании плавания во льдах, видевших смерть прежнего командира и его жены от цинги, с недоверием смотрели на прибывшего из Петербурга новичка, не знавшего ни темной, длинной полярной ночи, ни страшных льдов, которого кто-то из вершителей их судеб определил им в начальники. Каков-то он будет?

Мы не знаем, что говорил новый командир полярным ветеранам, составлявшим теперь его экипаж, просил, видно, послужить матушке России по завету памятного всем императора Петра, затеявшего «Камчацкую» экспедицию, в которую им суждено было попасть. Но кажется, нашел путь к сердцам доверенных ему людей. Через несколько дней в журнале записано: «Сего числа роздавали служителям денежное жалование», не получаемое уже больше года. Началась погрузка привезенного провианта: «По приказу господина лейтенанта стали сгружать провиант на дубель шлюпку в прием писаря Прудникова и грузили масла, соль, вино и муку» (л. 1 об). Всего этого на месте работ получить было негде, поэтому запасали, сколько можно в судно и дощаник, но и их не хватало. Лаптев вытребовал от Якутской канцелярии третье судно — «новый каюк (каяк), в который загружено было 862 пуда (14 тонн) муки. В дощаник было погружено провианта разного полторы тысячи пудов», и в дубель-шлюпку нагрузили «разной провиант, муку, крупу, соль и сухари, мяса… всего 1234 пуда». На все три судна было погружено около 64 тонн продовольствия.

Загрузили суда так, что «в интрюме очень тесно, служителям нанизу невозможно быть и для того провиант убавили. И отдали муку прапорщику Левашову триста пуд, так же и дощеник и каяк были много загружены и вниз по Лене реке плыть опасно, и для того вышеозначенное число муки с трех судов отдали в отдачу» (л. 2). В трюме стало просторнее, но и теперь продовольствия было немало — 59 тонн.

Наконец все было готово к отплытию, поставлен новый главный компас, привезенный Х. Лаптевым из Петербурга, вычищены по приказу командира четыре небольших пушки-фальконеты. 5 июня команда перебралась жить на судно. Была взята и упряжка собак с нартами. 8 июня[14] при тихой солнечной погоде корабли «в половине шестого часу по полудни подняли якорь и пошли в путь свой, распустя парусы фок и топсель» (л. 2).

На буксире вели большой ялбот с дровами, несколько позади шел дощаник с назначенной на него командой во главе с квартирмейстером Афанасием Толмачевым. За дощаником на буксире вели каяк с мукой. Плавание по неизвестному фарватеру Лены без лоцмана было нелегким. Частые посадки на мель замедляли плавание, хотя такие задержки позволяли лучше выяснить расположение встречающихся островов, проток, мелей. В журнале много записей о селениях, смене лесов лугами, затем тундрой, горных кряжах, какая где ловится рыба, какой народ где живет и т. п. Впоследствии Х. Лаптев использует эти записи для рассказа о Лене в своем «Описании…».

Больше месяца длилось плавание по Лене и Крестяцкой протоке, в которую смело вошли под лоцманской проводкой боцманмата Василия Медведева. Он еще в 1737 году перегонял дубель-шлюпку из Оленека в Лену и разведал тогда фарватер, проведя судно с моря в Лену по Крестяцкой протоке.

Впереди шли мелкосидящие дощаник и каяк с мукой.

Выйдя 19 июля на взморье, оказавшееся свободным ото льдов, пришлось искать фарватер. Мелкосидящие дощаник и каяк отправили сразу на юго-запад вдоль берега к устью Оленека, перегрузив часть провианта с каяка на дубель-шлюпку. Пока искали фарватер для опознания с моря входа в Крестяцкую протоку, по приказу Х. Лаптева на возвышенном берегу северного мыса у устья протоки соорудили из бревен плавника маяк[15] высотой 7 сажен.

21 июля 1737 года по найденному фарватеру «Якуцк» вышел в море курсом на запад. Вначале он успешно лавировал среди встречавшихся дрейфующих льдов. Не заходя в Оленек, куда благополучно дошли дощаник и каяк с провиантом, «Якуцк» стремился сразу выйти к берегу, ведущему в устье реки Анабар. За сутки проходили по 20 — 25 миль вдоль видневшегося на юге невысокого плоского берега. Иногда льды окружали судно, тогда по приказу Лаптева часть команды сходила на льдины, шестами и пешнями расталкивала их, протягивая судно на чистые места, откуда можно было идти на веслах или под парусом.

На траверзе Анабарского залива льда стало меньше, так как его отнесло течением из реки. Х. Лаптев, зная, что устье Анабара уже обследовано его предшественником В. В. Прончищевым, решил не терять времени и повернул «Якуцк» на северо-запад, вдоль прямолинейного берега, тянущегося от устья Анабара на север и показанного на карте Челюскина, составленной по результатам плавания 1736 года.

Здесь 27 июля неожиданно милях в восьми впереди по курсу открылись высокие утесистые мысы, обрамлявшие вход в неизвестный залив, который не был отмечен на карте. Лаптев приказал идти к южному, более высокому мысу. Это был нынешний мыс Пакса. В одном кабельтове от берега отдали якорь, глубина — 7 сажен. Участников похода поразила невиданная в этих краях отвесность скал мыса, мимо которого сильное течение несло редкие льдины. На большом ялботе (буксировавшемся в походе за кормой судна) с шестью гребцами отправили геодезиста Н. Чекина исследовать обнаруженный залив, которому Х. Лаптев дал название Нордвик, то есть Северный залив, вероятно, потому, что вид утесистых входных мысов залива напомнил ему входы в заливы норвежских шхер.

Шлюпочная партия геодезиста Н. Чекина прошла вдоль северного берега залива (то есть южного берега современного острова Бегичева) на запад не меньше 10 верст, пеленгуя последовательно приметные мысы, видневшиеся на юго-западе, потом направилась на юг и вдоль южного берега вернулась обратно к судну, которое тем временем перешло к западной стороне мыса Пакса, чтобы избежать столкновения с дрейфующими льдами. Через 7 часов Н. Чекин вернулся и доложил, что «ходил северным берегом не меньше 10 верст и тот берег и вся губа приложенным при сем румбами описана, песцов видал довольное число и одного белого медведя. Людей и промышленных зимовьев не видал» (л. 31). Чекин в целом правильно указал ширину и длину залива, но видневшаяся на западе «низкая темная земля», образующая, по его мнению западный берег залива Нордвик, в действительности была полосой загрязненного льда. Это выявилось только в 1909 году походами известного исследователя Таймыра Н. А. Бегичева.

Однако у Х. Лаптева были сомнения относительно того, что же они обнаружили: залив или пролив? На своей итоговой карте 1743 года на месте перешейка, образующего западный берег замкнутого залива Нордвик, он сделал пометку: «Изведать надлежит». Недостаток времени не позволил ему это сделать.

В корабельном журнале «Якуцка» записана подробная характеристика обследованного залива Нордвик, которая почти целиком вошла затем в «Описание…» Х. Лаптева, в раздел лоцийного описания берегов.

Закончив опись залива Нордвик, Х. Лаптев приказал идти на север. Дрейфующего льда по мере движения на север становилось больше. Пройдя около 30 миль на север вдоль нынешнего острова Бегичева (считаемого материком), дубель-шлюпка уперлась в громадную «ледяную гору», наторошенную напором льда с моря, высотой более 10 сажен. Гора прикрывала судно от напора льдов, и Х. Лаптев решил отстояться за этим естественным укрытием[16]. Здесь простояли с 29 июля по 5 августа, когда льды несколько отнесло и появилась возможность продвигаться на север между «стоячим», припайным льдом, окаймляющим северный берег острова Бегичева, и чистой водой, окружавшей величественный скалистый остров, известный морякам еще по плаванию 1736 года, но оставшийся безымянным.

Понимая, что географическое открытие тогда только полноценно, когда открытый объект получает собственное название, Х. Лаптев по примеру испанских и португальских мореплавателей, дававших открытым землям названия по именам святых, на дни которых приходились такие открытия, недолго думая, заглянул в святцы. Увидев, что на 6 августа приходится день святого преображения господня, он приказал под этим названием занести остров в судовой журнал. Весь день «шли благополучно около стоячего льду в Хатангскую губу и острову С. Преображения и как стали меж острова и льду, то расстояние чистой воды было не больше 2 миль. Перешли в Хатангскую губу к западному берегу и стали у зимовья» (л. 33). Это было небольшое «отъезжее» зимовье. Большое «коренное» зимовье, построенное туруханским торговым человеком Василием Созоновским, располагалось в устье реки Балахни, в сотне верст южнее, а от него к северу через каждые 20 — 25 верст имелись «отъезжие» зимовья. На последнее к северу зимовье — Конечное «наткнулись» моряки «Якуцка» еще в плавание 1736 года. Прокладка пути «Якуцка», по данным его журнала на современной крупномасштабной навигационной карте, показывает, что зимовье Конечное располагалось в 12 км севернее мыса Сибирского, в устье нынешней речки Осипа.

Х. Лаптев намеревался выгрузить здесь часть провианта с перегруженного судна на тот случай, если бы дубель-шлюпка погибла на севере во льдах, а экипажу пришлось бы добираться сюда пешком. Эта мера была отнюдь не лишней. Однако с моря подул восточный ветер, появился лед, и пришлось спасаться от него на юг, в Хатангский залив, где вскоре заметили другое зимовье в устье нынешней речки Журавлева. Х. Лаптев приказал промерить глубины в ее устье с ялбота, а когда выяснилось, что глубина в речке 7 — 8 футов (2 — 2,5 м), немедленно ввел в нее судно. Отдали якорь и приступили к разгрузке муки, которую складывали в сарай при зимовье, хозяин которого помогал морякам. А на горизонте всю видимую часть Хатангского залива запрудило льдом. Служители «Якуцка» благодарно смотрели на командира, чья находчивость и решительность помогли избежать неминуемой гибели судна, а возможно, и многим из них, не введи он своевременно дубель-шлюпку на пределе ее осадки в устье этой речушки.

13 августа задул сильный юго-западный ветер, и через сутки лед унесло. До горизонта расстилалась чистая вода.

Покинув речку Журавлева, участники похода оставили у зимовья, куда намеревались вернуться зимовать, большой ялбот.

14 августа «Якуцк» вышел из своего укрытия и, подгоняемый попутным ветром, со скоростью 4 — 5 миль в час устремился к северу вдоль восточного берега, того самого, вдоль которого три года назад проходили моряки в своей первой попытке обойти неожиданно возникший перед ними далеко протянувшийся к северу неведомый выступ материка, который им предстояло теперь исследовать и положить на карту.

Лед почти не встречался, и «Якуцк» на всех парусах шел вдоль высокого скалистого берега. В судовом журнале записано: «…берег прикрут». Так охарактеризовано побережье между нынешними мысами Сибирский и бухтой Марии Прончищевой. Здесь, у мыса Цветкова, есть почти отвесные обрывы высотой до 40 метров. А дальше в глубине побережья моряки видели высокие горы — отроги хребта Бырранга, которые тоже упомянуты в журнале и в «Описании…» Х. Лаптева.

На третий день пути берег снизился, показался низкий плоский остров (о. Петр Южный), против него в берег вдавалась большая губа (ныне залив Вездеходный). 16 августа в журнале записано: «Пришли к губе, которая именована Петровскою, а в ней остров, который именован Святого Петра» (л. 39). Замечены были и два мелких островка у северного берега острова Петра, которые впоследствии Х. Лаптев поместил на свою карту. В тексте «Описания…» Х. Лаптев распространил название Петра и на них: «Острова Петра, их три» (на современных картах эти два островка получили собственные названия: остров Клешня и остров Многомысный — по их конфигурации).

Низкий берег к северо-востоку от острова Петра, являющийся в действительности группой песчаных островов (это было установлено только в 1940-е годы), моряки «Якуцка» нанесли на карту в виде сплошной линии, что не удивительно, так как с моря нельзя различить узких проливов между низкими песчаными берегами.

17 августа увидели еще один низменный остров, а за ним вдающуюся в берег бухту с песчаными берегами. «Остров Андрея и губа его лежат низко» — так о них записано в журнале. Это был нынешний остров Дождевой, как его назвали гидрографы в 1941 году, поскольку на мелкомасштабных картах того времени он был безымянным, а название «остров Андрея» со времен экспедиции Б. Вилькицкого в 1913 году относили к другому острову.

Едва остров Андрея (т. е. остров Дождевой) скрылся за кормой, заметили, что берег поворачивает к западу. Место поворота Х. Лаптев решил определить поточнее астрономическим путем. Для этого нужно было высадиться на сушу. Повернули к низкому песчаному берегу, который оказался приглубым. Дубель-шлюпка подошла к нему вплотную. С носа на песок перебросили трап, спустили по нему якорь и зарыли в грунт. Снесли на берег квадрант, который подвесили на струне под треногой, сооруженной из бревен плавника. Струна — отвесная линия — означала зенит. Солнце поднималось не спеша, следили за тенью по колышкам, замечая уменьшение ее длины. Когда тень уменьшаться перестала, Челюскин навел на солнечный диск визирные нити диоптров. Угол между их осью и струной давал зенитное расстояние солнца в полдень, позволявшее по астрономическим таблицам вычислить широту места — 76°41'. Место наблюдений Х. Лаптев так описал: «Северной песок — лежит полукружием» [17].

Когда работали на берегу с квадрантом, заметили на северо-западе окруженный льдом высокий скалистый остров. Штурман С. Челюскин узнал его: в 1736 году «Якуцк» дважды проходил мимо этого острова, но тогда ему не дали названия. Был день 18 августа, в святцах он значился днем святого Павла. Под именем «остров Св. Павла» и записали в журнал дважды запеленгованный остров[18].

От острова Св. Павла (т. е. остров Андрея современных карт) держали курс вдоль берега к западу, но вскоре дрейфующий лед заставил прижаться ближе к берегу. Прибрежными разводьями шли теперь на запад к видневшемуся на горизонте невысокому скалистому мысу, у которого вечером стали на якорь. Х. Лаптев послал геодезиста Чекина осмотреть море за мысом, который наименовали в честь святого Игнатия, упомянутого в святцах в этот день — 20 августа. Вскоре Чекин вернулся и рассказал, что льды простираются на запад до горизонта, пройти в них нельзя. Используя задержку, Лаптев приказал соорудить на мысе маяк[19], который сделали из бревен плавника, установленных на одинокой скале, оказавшейся вблизи берега. Прибили к нему доску с надписью. Маяк стал иметь вид креста.

В ночь на 20 августа южным ветром льды отогнало, образовалось прибрежное разводье, по нему мореплаватели шли сначала на веслах, а потом поставили и паруса. За следующим приметным мысом[20] далеко к югу простиралась большая губа с гористыми берегами. Это был нынешний залив Фаддея, но моряки ошибочно посчитали его за устьевую губу реки Таймыры, к которой они так стремились на пути к Енисею. Однако найти устье реки не удалось, так как губа была покрыта невзломанным припайным льдом. Ничего не оставалось, как плыть на северо-запад к видневшемуся там высокому скалистому мысу.

21 августа, в день святого Фаддея, Лаптев, беря пеленги на приближающийся мыс стал записывать его как мыс Св. Фаддея. Мыс вдавался в море узким скалистым утесом. Под его защитой отдали якорь в 50 саженях от берега.

«От мыса С. Фаддея видим острова в 7 милях, именованы Святого Самуила…» — так были нанесены на карту нынешние острова Фаддея[21].

Дальше на север прохода не было, за мысом стоял невзломанный припай. Вот когда пригодилась взятая еще в Якутске упряжка собак. На ялботе их свезли прямо на ледовый припай за мысом Фаддея. Геодезист Н. Чекин вдвоем с солдатом поехали на нарте по прибрежному льду посмотреть, как далеко он тянется и нет ли в нем где прохода. Тем временем Х. Лаптев послал группу солдат во главе с С. Челюскиным по западному берегу открытой губы — заливу Фаддея — разведать, есть ли устье большой реки Таймыры в ее южной вершине.

Разведочные походы помощников Х. Лаптева продолжались больше суток. Группа Н. Чекина проехала на собаках свыше 20 верст, с высокого берегового обрыва осматривала горизонт, но всюду видела бескрайние ледовые поля. Среди них в 19 милях виднелся большой остров, названный островом Святого Иллариона» [22], а западнее — «горы высокие и далее на норд берег[23], от которого возвратились в 1736 г. и острова, именованные нами Святого Лаврентия».

Партия С. Челюскина устья реки в губе не нашла. На обратном пути моряки соорудили маяк-гурий[24] высотой в полторы сажени из каменных плит на самом мысе Фаддея.

Видя, что льды покрывают на севере все видимое пространство, Х. Лаптев созвал на консилиум всех унтер-офицеров. Корабельный совет единодушно постановил, что из-за «препятствия льдов и позднего времени» следует возвратиться на юг, на зимовку.

22 августа «Якуцк» взял курс на юго-восток. Под утро следующего дня задул попутный штормовой северо-западный ветер, которым со скоростью 8 — 9 миль в час несло дубель-шлюпку. Под утро 24 августа подошли к входу в Хатангский залив, опознав его по острову Преображения, открывшемуся за 15 миль.

Х. Лаптев хотел забрать из зимовья за Конечным оставленные там перед походом на север большой судовой ялбот и провиант. Но подойти к зимовью не удалось из-за льдов, блокировавших берег.

Во исполнение указа Адмиралтейств-коллегии решили не возвращаться в Оленекский залив, где зимовали в 1735 — 1737 годах, а искать зимнего убежища для судна и людей поближе к месту, от которого возвратились. Таким местом, удобным для зимнего отстоя судна и жилья людей, оказалась река Хатанга, о которой морякам рассказывали усть-оленекские жители еще на предыдущей зимовке.

Было известно, что вход в реку глубок, по ее берегам часто встречаются зимовья русских и «новокрещенных» якутов (так называли долган), в 100 верстах выше устья уже попадаются «стоячие» деревья, много плавника на пляжах. Хороша рыбная ловля и охота на оленей. Кроме того, по реке Хатанге проходил зимний почтовый тракт, связывающий центры Туруханского и Якутского уездов — города Туруханск (тогда его чаще называли Мангазейск) и Якутск.

Обогнув нынешний мыс Сибирский, «Якуцк» 24 августа вошел в Хатангский залив, в котором льда было меньше. У зимовья в устье нынешней речки Новая на берегу заметили большую лодку, принадлежащую владельцу здешних охотничьих промыслов Василию Созоновскому. Он согласился дать ее временно морякам «Якуцка» для поездки к зимовью у р. Журавлева, где еще с лета два солдата караулили выгруженный с судна провиант и оставленный там большой ялбот. Партии солдат во главе с матросом Щелкановым, оставляемой в устье реки Новая, было приказано, как только лед позволит, на промысловой лодке добраться к зимовью у р. Журавлева, нагрузить провиантом большой ялбот и догонять дубель-шлюпку, направляющуюся в реку Хатангу на зимовку.

Оставив на берегу партию Щелканова, Х. Лаптев повел судно на юг, но встречный ветер заставлял лавировать, периодически ходить галсами от западного берега залива к восточному. В один из таких подходов к восточному берегу (фактически это был западный берег острова Бегичева, считаемый берегом материка) заметили небольшой остров, «которой именован нами Святого Николая» [25] (л. 48). За два дня на рабочей карте, рисовавшейся прямо на шканцах дубель-шлюпки, появились оба берега Хатангского залива, но, так как плавание проходило ближе к западному берегу, он был выявлен с большими подробностями, чем восточный. Поэтому мореплавателям не удалось обнаружить пролива Восточного, отделяющего нынешний остров Бегичева от материка, и обширной бухты Кожевникова, вдающийся далеко в глубь восточного берега. Зато на западном берегу залива были выявлены устья рек Новой, Журавлева, Балахны, нынешняя Коса Гольгина. Впоследствии записи о них из журнала Х. Лаптев перенес в свое «Описание…».

26 августа 1739 года в суживающейся горловине Хатангского залива увидели на юге высокий обрывистый мыс Корга, о котором уже знали со слов Василия Созоновского. Его опознали безошибочно, поскольку соседние мысы были намного ниже. «Поворотили в реку Хатангу за Коргу и стали на якорь для осмотру удобности зимования» (л. 49). Поближе к морю сразу за входным мысом Корга удобного места для зимовки не оказалось, поэтому «распустили парусы грот и фок, и пошли вверх по Хатонге… в половине 8 часа за незнанием фарватеру и за неимением лоцманов стали на мель на глубине 4-х фут и для облегчения вылили из бочек воды, стенулись с мели…» (л. 49). Так встретила Хатанга мореплавателей, впервые в истории зашедших в нее с моря.

Послали вверх по реке ялбот с гребцами под управлением матроса Кузьмы Сутормина. Выше устья реки Попигай, на правом берегу Хатанги, он обнаружил русское зимовье промысловика Дениса, который посоветовал поставить дубель-шлюпку в небольшой речке Блудной, устье которой находилось в трех верстах южнее зимовья.

Когда Сутормин, вернувшись, доложил об этом, Х. Лаптев приказал идти на веслах к зимовью Дениса. 28 августа «Якуцк» стал у зимовья. На следующий день послали на ялботе матроса Сутормина «вымерить» реку Блудную и узнать, можно ли в ней поставить судно на зимовку. Через пять часов Сутормин возвратился и рапортовал, что Блудная для дубель-шлюпки мелка и не защищена в половодье ото льда. Зато в небольшом заливе в двух верстах от зимовья он нашел место, где можно поставить судно, так как и в убылую воду там глубина была свыше трех футов.

Проверить эти сведения Х. Лаптев послал штурмана С. Челюскина. Спустя три часа «посланной на ялботе штюрман Челюскин возвратился и объявил, что осмотрел в заливе место за мысом и за косою, которая далече залегла в речку, удобнея и лутче места нет зимовать дубель-шлюпке» (л. 50).

В тот же день начали выгружать провиант, пушки, судовое имущество и личные вещи команды на берег возле зимовья Дениса. Часть служителей Лаптев послал за лесом-плавником, которого много было на пляжах Хатанги. Его свозили в плотах к месту постройки домов рядом с зимовьем Дениса. К 15 сентября жилые дома в основном были построены, в них сложили печи из сланцевых плит, находимых на тех же пляжах. Стены утепляли мхом и тундровым дерном, который клали и на крыши.

В журнале появился приказ, определяющий порядок проживания и работы во время зимовки:

Из приказа видно, что вместе с большим зимовьем, в котором помещалось 30 человек, было построено пять жилых домов, шестым был дом местного промышленника Дениса. Упоминаются в журнале «анбары» для провианту, для парусов, для пушек. Таким образом, небольшой поселок, в котором размещалось 47 человек отряда Х. Лаптева, состоял из шести жилых домой и четырех-пяти сараев[26].

В последние дни перед ледоставом заготавливали дрова, пригоняя ежедневно плоты из плавника, собираемого на пляжах Хатанги. Высушенные паруса, канаты и такелаж сложили на берегу в «сокровенное место» — специальный сарай для корабельного имущества и пушек. 8 сентября пришел большой ялбот с провиантом, который под управлением матроса Щелканова прибыл из Хатангского залива. Разгрузив судно, отвели его за мыс, в речной залив в двух верстах от зимовья и поставили на якорь на глубине 6,5 фута (2 м), но при отливе дубель-шлюпка садилась килем на грунт. В большую воду несколько огромных бревен с большим трудом удалось подсунуть под киль. Со шлюпки ялбота это не удавалось сделать и тогда решили надежный настил под дубель-шлюпку сооружать после образования льда, с которого будет легче подводить под судно бревна.

С 11 сентября перешли на береговой счет суток, стали считать начало суток с полуночи, и даты, записанные в журнале во время зимовки, всюду совпадают с датами гражданского календаря. Изо дня в день в журнале подробно записывалась погода. Для примера процитируем запись от 18 сентября (29 сентября н. ст.): «Ветер был меж O и NO средней, небо чисто, сияние солнца и мороз великой. Река Хатанга почти вся стала, токмо во многих местах есть великие полыньи и ходить нельзя. От N стороны было на небе кометы или северное сияние» (л. 53).

С установлением прочного льда в конце сентября приехали с Анабарского зимовья через реку Попигай, которая служила прекрасной зимней дорогой, новокрещенные якуты, промысловики-охотники, которые привезли сообщение от квартирмейстера Афанасия Толмачева, что он ждет приказа для отправки провианта с Усть-Оленекского зимовья, где он сторожил продовольствие, выгруженное летом с дощаника.

На Анабар и далее на Оленек и на Якутск в начале октября был отправлен солдат Антон Воронов с донесением капитану-командору Берингу «о походе нашем, что в оном походе учинилось» и «промемории» — требования Якутской воеводской канцелярии о присылке провианта.

Послал Х. Лаптев письмо и на бот «Иркуцк» Дмитрию Лаптеву с просьбой прислать запасной якорь, так как убедился, что имевшийся на «Якуцке» основной якорь при сильном ветре плохо удерживает судно. К устью реки Оленек, где оставался квартирмейстер Толмачев, охранявший провиант, послали двух солдат перевозить провиант. Все эти перевозки на оленях и на собаках по приказу якутских властей бесплатно осуществляли в качестве обязательной повинности местные промысловики-охотники: русские, якуты, эвенки.

Морозы крепчали. 4 октября подвели под дупель-шлюпку четырнадцать бревен, по семь с каждой стороны, чтобы судно в отлив не становилось килем на землю.

Опасаясь цинги, Х. Лаптев приказал подлекарю К. Бекману настаивать воду на горохе и на крупах и ежедневно утром выдавать каждому служителю по кружке настоя. Заботился Х. Лаптев и о пропитании для своих соплавателей, для чего посылал людей в соседние зимовья за свежей рыбой и оленьим мясом. 13 октября с реки Новой приехал солдат Меркульев и привез 300 чиров, через несколько дней «посланный солдат Лутчев з реки Болохны приехал и привез оленей битых двадцать восемь» (л. 57). Постоянная работа на свежем воздухе — очистка от снега домов и дубель-шлюпки, заготовка дров — спасала от цинги. За первую зимовку в журнале отмечена единственная смерть: «20 октября умре Якуцкого полку солдат Гаврила Баранов, который был обдержим францускою болезнью» (л. 55).

На зимовке Х. Лаптев не переставал думать о продолжении работ в будущем 1740 году. Чтобы определить с моря устья рек Таймыры и Пясины, которые судя по расспросным данным должны были встретиться при плавании в Енисей, он послал своих помощников осмотреть берега в устьях этих рек[27]. 21 октября в журнале записано: «Отправлен боцманмат Медведев на реку Пасенгу для осмотрения оной реки устья також и морского берегу к востоку и дано ему казенного шару (табаку — В. Т.) двенадцать фунтов для заплаты подводчикам, да с ним же отправлен солдат Константин Хорошев в город Туруханск и с ним посланы в Государственную Адмиралтейскую коллегию репорты» Боцманмат В. Медведев и солдат К. Хорошев поехали по Хатангскому тракту, действующему только зимой по замерзшим рекам Хатанге, Хете, Дудыпте, Пясине, озеру Пясино, Норилке, в Дудинку на Енисей и Туруханск» [28].

В начале апреля Х. Лаптев послал геодезиста Н. Чекина с солдатом Фофановым и «новокрещенным» якутом Н. Фоминым на трех собачьих нартах в сопровождении долган с оленьими нартами для осмотра берега устья Таймыры, а также пройти вдоль берега к устью Пясины с попутной съемкой берега, хотя бы без астрономических определений.

9 апреля вернулись долгане, подвозившие Чекину груз. Вместо 18 оленей у них осталось 11, остальные пали в пути от бескормицы. За помощь Лаптев выдал им из подарочных вещей четыре аршина красного и зеленого холста, два фунта бисера и три фунта табаку. Группа Н. Чекина возвратилась 17 мая пешком вместе с несколькими собаками, тянувшими опустевшую нарту. О его поездке в журнале записано:

Поход Чекина кончился неудачей из-за отсутствия опыта организации санных маршрутов. В журнале нет никаких данных, где он побывал, какие острова открыл. Понять это можно только из записи Х. Лаптева за май 1741 года: на юго-западной оконечности острова Русский он нашел маяк-бревно Чекина с надписью, что от этого места Чекин повернул назад. Следовательно, от устья Таймыры он ехал к западу до острова Таймыр и, считая его материком, повернул вдоль восточного берега к северу, пересек пролив Матисена, не выяснив, что здесь пролив отделяет большую группу островов архипелага Норденшельда, которые он также посчитал за продолжение материка. Обогнув остров Русский с севера, Чекин не поехал к виднеющимся на горизонте западным островам архипелага Норденшельда. Съемки же даже самой приближенной Н. Чекин или не вел, или записи о ней потерялись на обратном пути. Он так и не выяснил, где же находится большая бухта устья Таймыры: у мыса Фаддея (так считали в 1739 году достигшие его мореплаватели) или совсем в другом месте. Только Х. Лаптев смог указать местоположение устья Таймыры, когда побывал там весной 1741 года.

В апреле вернулся из своего похода в одиночку боцманмат Василий Медведев. К устью Пясины он доехал на попутных нартах добиравшихся туда русских промысловиков. Они имели там коренное зимовье на небольшом островке Чаек и два отъезжих зимовья, крайнее к северу, Нижне-Пясинское зимовье, находилось в 40 верстах от устья Пясины. До него и довезли гостеприимные охотники Медведева. Никакой съемки В. Медведев не вел, а постарался лишь запомнить расположение берегов устья Пясины, на случай, если бы пришлось их опознавать с моря, с дубель-шлюпки.

Всю весну регулярно велась перевозка продовольствия с устья Оленека, где квартирмейстер А. Толмачев разыскивал кочующих поблизости якутов и долган с оленьими упряжками и «за подарошные вещи» отправлял с ними продовольствие на оленьих нартах по реке Анабар, затем на реку Попигай, а по ней до поселка, где зимовал Х. Лаптев. На оленях перевезли — масло коровье, четыре сорокаведерных бочки вина, сухари, крупы. Хорошим подарком для «Якуцка» был посланный с бота «Иркуцк» большой якорь весом в пять с половиной пудов. Часть провианта и якорь на оленях довезли только до верховьев реки Попигай, с расчетом сплавить вниз к реке Хатанге в начале лета.

По последнему санному пути 28 мая Х. Лаптев послал на устье реки Таймыры якута Н. Фомина и «посадского» русского Кондратия Кылтасова, «которым велено жить на Таймуре, ловить рыбу и другой корм, который бы там для езды в предбудущем году около моря чем было собак кормить» (л. 62). Как видим, Х. Лаптев уже готовился для объезда северных берегов на собаках, поняв, что морем на судне эти берега обойти будет очень трудно.

В последние дни мая наступили ответственные дни по подготовке дубель-шлюпки к предстоящему ледоходу. В журнале встречаются об этом записи: 29 мая «вырубали у дубель шлюпки» обеих сторон досок верхних, которых истерло в походе, и сделали новые и законопатили» (л. 69). На следующий день из реки Блудной у вымороженной до киля дубель-шлюпки стала прибывать вода. В последние дни просмолили борта и днище судна. 31 мая дубель-шлюпка всплыла в выдолбленном за зиму вокруг нее ледовом колодце.

Ответственный момент вскрытия реки Хатанги ото льда, когда судно могло быть увлечено ледяными полями вниз по течению, наступил 15 июня (26 июня н. ст.): «пошла река Хатанга и льду на ней не видно». Лед пронесло быстро, судно не было повреждено, так как оно было защищено со стороны Хатанги песчаными косами устья реки Блудной. Дубель-шлюпку поставили на большой якорь на глубине 8 футов. Пока ждали, когда Хатанга освободится ото льда, организовали поездки вверх по реке Попигай, к месту, куда зимой свозили на оленях провиант из Усть-Оленекского зимовья, с расчетом сплавить его по воде в начале лета. За два рейса на большом ялботе вывезли и погрузили на судно около 15 тонн муки, сухарей, круп, масла «коровьева», несколько бочек вина. По требованию Х. Лаптева масло и вино были завезены в Усть-Оленекское из Якутска еще в начале прошедшей зимы. Не забывал заботливый командир «Якуцка» пополнить судовой стол свежей рыбой. Еще до начала ледохода он послал трех солдат с неводом вверх по Хатанге для ловли рыбы и заготовления ее впрок. 5 июля посланные возвратились и привезли «рыбы сухой юколы 1650, да соленой рыбы две бочки, жиру рыбьева 23 фунта» (л. 72). На низовые пляжи реки были посланы плотники для изготовления весел из подходящего дерева-плавника. Заодно им поручалось следить за ледовой обстановкой в Хатангском заливе. В начале июля плотники вернулись, сделав 12 больших весел, оставленных «за тяжестью» на мысе Корга, и «объявили, что на Корге и ниже Хатангская губа вся стоит и еще льду в ней не ломано» (л. 72).

8 июля дубель-шлюпку подвели к зимовью, поставили на два якоря и приступили к погрузке продуктов: солонины, масла коровьего, сухой юколы. Последняя предназначалась для упряжки собак, которых Лаптев, как и в прошедшем плавании, брал с собой. Налили речной воды 17 больших бочек, установленных в трюме. Пресная вода понадобилась во время плавания в море.

12 июля все было готово к отплытию, команда переехала с берега и разместилась в тесном трюме. «В половине 7 часа по полудни подняли якоря, распустили фок и грот и пошли в поход» (л. 73).

С попутным ветром к утру 13 июля пришли к «последнему мысу реки Хатанги, называемой Корга, где начинается губа. Большой ялбот за тяжестью и неудобностью в походе ото льдов вытащили на берег и оставили здесь на Корге» (л. 74) [29]. С высокого мыса Корга осмотрели Хатангский залив — до горизонта стоял невзломанный лед.

Потянулись дни ожидания с ежедневным подъемом на вершину мыса Корга для наблюдения, не вскрылись ли льды залива. Деятельный командир и в томительном ожидании находил полезные занятия: «построили на мысу; на высокой Корге маяк, которой склали шатром из 10 бревен». Бревна брали из осыпающихся обрывов мыса на большой высоте, где обнаружили окаменевшие деревья — свидетелей более теплого климата, бывшего здесь тысячелетия назад. В своем «Описании…» Х. Лаптев напишет о находке этих деревьев в обрывах мыса Корга.

Для большей остойчивости дубель-шлюпки искали по пляжам устья Хатанги редко встречаемые здесь камни-валуны, возили их на судно и укладывали на самое дно трюма. При ясном небе, когда взошла луна, Х. Лаптев приказал вахтенным определять, сколько проходит времени от момента наступления полного прилива до появления луны на меридиане места стоянки. Оказалось, что это время, так называемый «прикладной час», равен при устье Хатанги 8 ч 18 м (л. 77). Наконец поднявшиеся утром 30 июля на Коргу к маяку наблюдатели увидели свободное море. Тотчас же «Якуцк» двинулся в «путь свой», лавируя галсами при боковом западном ветре. Прекрасно видимый маяк[30] на Корге служил хорошим ориентиром. В журнале часто встречаются записи бравшихся на него пеленгов. Вскоре появились «носячие» льдины, затруднявшие лавирование при поворотах на галсах в восточной части залива, где отнесенные туда западным ветром льды были «безмерно густы».

За двое суток мореплавателям удалось пройти более 90 миль, но на параллели открытого в прошлом году острова Николая стояла сплошная ледяная стена — всторошенная кромка сплоченного льда. Пройти можно было только на запад, прижавшись к берегу. На берегу увидели избу, в которой матросы, ездившие зимой за провиантом в зимовье Конечное, признали зимовье Новое, бывшее в устье одноименной реки Новой. Стали на якорь, послали на ялботе бывалого матроса Сутормина разведать, можно ли войти в реку. Через час ялбот вернулся, Сутормин рапортовал, что встретил в зимовье двух работников промышленного человека Василия Созоновского, которые указали ему фарватер, ведущий через песчаные мели дельты реки. Глубины, промеренные Суторминым с ялбота, были от 8 футов до 3 сажен. Подняли якорь и на гребле пошли за ялботом. Вечером 1 августа вошли в реку Новую и стали на якорь за мысом на глубине 3 сажени (л. 82). Три дня дул северо-восточный ветер, и Хатангский залив был забит льдом. Только в ночь на 3 августа задул сильный южный ветер, и открылся проход на север, хотя на востоке льды еще виднелись на горизонте. За сутки удалось пройти 33 мили, «Якуцк» находился уже близ мыса Сибирского, на выходе из Хатангского залива. Здесь лед снова преградил путь, пришвартовались к большому полю, снесли на нее дрек — небольшой якорь — и закрепили. Лаптев надеялся, что южный ветер понесет льдину на север вместе с дубель-шлюпкой. Но с юга нанесло дрейфующий лед, которым стало выжимать судно на большую льдину, и создалась угроза сжатия и повреждения «Якуцка». Матросы и солдаты шестами и пешнями распихивали лед и выталкивали судно в наметившиеся каналы в надежде войти в речку (ныне река Журавлева), которую признали возле видневшегося в ее устье зимовья ездившие сюда зимой на собаках матросы.

В ночь на 4 августа, разведав входной фарватер с ялбота, «вошли в протоку, которая в прибылую воду глубиною 7 фут, и стали в оной протоке близ песку, а якори завезли с носу и с кормы на берег и положили» (л. 84).

В устье речки Журавлева простояли до 8 августа. Здесь погрузили на дубель-шлюпку дрова, запаслись пресной водой, наловили рыбы. Но время, наиболее благоприятное для похода в Енисей, уходило, поэтому Х. Лаптев, как только льды разрядились, приказал выходить из реки и пробираться вдоль берега на север. Удалось пройти лишь миль 15, уже виден был остров Преображения, но изменившийся ветер снова нагнал с моря льды, от которых пришлось спасаться в устье нынешней речки Осина у зимовья Конечное, где простояли три дня.

К вечеру 12 августа юго-восточный ветер несколько разрядил льды, и «Якуцк» стал пробираться по береговой разреженной полосе на север, измеряя, как обычно, каждый час глубины и определяя характер грунта на дне. Ветер стал круче к югу, стал попутным, дубель-шлюпка шла со скоростью 5 — 6 миль в час. Миновали «крутой, высокий яр западного берега» (теперешний мыс Цветкова), почти отвесным обрывом возвышающийся на 40 метров над морем. Увидев, что в открытом море льды «пореже», отошли от берега на 10 — 12 миль. За сутки прошли по счислению 50 морских миль, но к 7 утра 13 августа прекратилось свободное плавание дубель-шлюпки «Якуцк»: «…увидели впереди и от обеих сторон лед очень част, стали поворачивать назад и в том повороте нанесло на нас великую льдину носячую, которой прижало, и нанесло льду великое множество… и понесло нас ветром со льда к NO, и несучи, потерло форштевнь и на носу набивные доски» (л. 88).

Начался дрейф во льдах.

К полудню 13 августа «надломило форштевнь и всю дубель-шлюпку помяло и учинилася великая течь. Того ради, поставя три помпы, стали выливать, а из интрюма дрова и провиант выбрав на палубу, стали течь искать… засыпать мукою и пеплом и щели конопатили, токмо воды не убывало» (л. 89). В ночь на 14 августа «весь форштевень из нутряных и наружных досток от киля до ватерштока выломало и выбросило на лед… нос погрузился, а корму приподняло». Гибель судна была очевидна для всех, но, повинуясь Морскому уставу, выработанному Петром I, повелевавшему морякам бороться за живучесть своего судна до последней возможности, служители «Якуцка» беспрекословно выполняли распоряжение Х. Лаптева — подводили под носовые пробоины пластырь из парусов: «…подвели под нос грот и штаксель, и засыпали меж ним и бортами мукою и грунтом, чтоб льдом не так стирало, токмо тем пособу не получили чтоб унять течь» (л. 89).

Утром разошелся туман и моряки увидели ближайший берег от них на румбе ZW, определили до него не меньше 15 миль. Моряки, откачивающие без успеха воду из гибнущей дубель-шлюпки, казалось, были обречены.

Кто-то из матросов поднялся на мачту и вдруг радостно крикнул приунывшей команде, что очень близко «лед стоячей», к которому можно подвести дубель-шлюпку, если отталкивать небольшие льдины, когда нет сжатий. Наведя подзорные трубы, Х. Лаптев и С. Челюскин убедились, что действительно судно несло к неподвижному, невзломанному ледовому припаю, тянувшемуся к виднеющемуся на западе берегу. С большим трудом наполовину заполненную водой дубель-шлюпку почти всей командой, сошедшей на льдины, протащили к «стоячему» льду, на который стали выгружать провиант, вещи служителей, денежную казну, собак. Геодезисту Н. Чекину с караулом из двух солдат Х. Лаптев поручил отвезти денежную казну на собаках к берегу и заодно разведать к нему путь по льду. Вечером 15 августа неожиданно взломало мористую часть неподвижного припая и понесло ледяные поля к югу. Наступил критический момент. Он зафиксирован в журнале писарем Прудниковым: «…того ради командующий с ундер-офицерами, зделав консилиум, что дубель-шлюпку спасти невозможно, и дабы спасти хотя людей, сошли на помянутый стоячей лед» (л. 89). Всю ночь делали из весел сани-волокуши, увязывали на них мешки с сухарями, крупой, бочонки со сливочным маслом. Немного отдохнув, утром вышли всей командой в поход по льду к едва видневшемуся на юго-западе берегу, буксируя восемь волокуш с провиантом.

К берегу подошли в полдень 16 августа, но перед ним оказалась «заберега» — полоса воды, через которую пришлось переходить вброд. Вымокшие, замерзшие люди собирали плавник для костров, под пронизывающим северо-западным ветром с «великой стужей». Место, куда вышли потерпевшие кораблекрушение, находится в б километрах севернее входа в бухту Марии Прончищевой. Тут у крутого, местами скалистого побережья есть несколько галечных пляжей. На самом широком из них, где, вероятно, и был лагерь Х. Лаптева, сейчас построена охотничья избушка полярников гидрометеостанции Бухта Марии Прончищевой. Здесь, в полуверсте к югу от места высадки на берег, Х. Лаптев приказал рыть круглые ямы, выстилать в них дно плавником, сделать из жердей перекрытия и накрыть принесенными с собой парусами. Получились две «юрты земляные», как их упоминают в журнале.

На следующий же день, оставив шесть человек строить юрты, остальную команду во главе с боцманматом Медведевым с пятью примитивными санями и нартой собак Х. Лаптев послал к едва видневшимся мачтам дубель-шлюпки. Через сутки Медведев привел свой отряд обратно. На волокушах и на нартах привезли сухари, масло сливочное, две бочки вина. Два перехода почти по 30 верст туда и обратно сильно измотали людей. Многие заболели. 18 августа в журнале записано: «…ветер и великая стужа, служители за провиантом не посланы, того ради что от натуги и худова воздуха стало больных близ половины, чтоб им дать покой дабы не пришли все в болезнь…» (л. 90).

В последующие 12 дней почти ежедневно (если не мешал ветер или сильный туман) к месту катастрофы по припайному льду ездили на собачьей упряжке и вывозили оставленное на льду продовольствие. Дубель-шлюпки уже не видели, южным ветром ее отнесло от припая, и она, носимая между дрейфующим льдом, в конце концов затонула где-то на параллели входа в бухту Марии Прончищевой.

После 15 августа в журнале записей о судне уже нет. 31 августа пришел в движение и припайный лед, по которому спаслись служители «Якуцка». Его взломало и отнесло на 1 милю от берега. Почти все имущество и провиант были к тому времени перевезены на берег к двум тесным юртам, в которых жили потерпевшие кораблекрушение в ожидании, когда замерзнут реки и можно будет идти пешком к зимовью на реке Хатанге.

23 августа Х. Лаптев послал геодезиста Н. Чекина с двумя солдатами на юг к зимовьям промышленного человека Василия Созоновского, чтобы приготовить их для отдыха команды, когда она пойдет к Хатанге. Спустя два дня Чекин возвратился, так как на пути ему встретилась «губа, которая впала в море шириною около двух верст… и ходил по оной губе вверх 30 верст, не мог обойти» (л. 91).

Это была бухта Марии Прончищевой, открытая отрядом Х. Лаптева при столь бедственных для него обстоятельствах. Вдающаяся в материк почти на 60 километров, эта узкая, похожая на реку бухта преградила путь на юг потерпевшим кораблекрушение и вынуждала их ждать, когда она замерзнет.

Между тем близилась арктическая зима, в тесных «юртах» — землянках, покрытых вместо крыш старыми парусами и топившихся по-черному, было холодно и сыро. Многие болели. В этих тяжелейших условиях была необходима твердая дисциплина. Однако в журнале зафиксирован только один случай дисциплинарного взыскания: утром 31 августа штурман С. Челюскин распорядился пришить парусиновые надставки к нижним полам походных шатров, чтобы они стали вместительнее, когда будут ставиться на привалах в предстоящем походе. Солдат Годов и матрос Сутормин от работы отказались, заявив, что «все равно померзнем, не дойдем до зимовья», за что были «штрафованы кошками» (л. 98). В данном случае наказание было оправдано необходимостью пресечь такие настроения.

Попытка переправиться через входную часть бухты Марии Прончищевой на плотах, построенных из плавника, не удалась, так как началось льдообразование, шла шуга. На плоту плыть уже нельзя, а некрепкий лед еще не держал человека. К месту предстоящей переправы ежедневно подвозили самодельные нарты-волокуши с провиантом, ночевать возвращались за 6 верст к юртам. Только геодезист Н. Чекин с солдатами постоянно дежурили в шатре у «губы» и по многу раз в сутки проверяли крепость льда.

Наконец 20 сентября переправа стала возможной, и группа Н. Чекина из 9 солдат с собачьей упряжкой, везшей продовольствие и палатку, перешли на южный берег бухты Марии Прончищевой. Они спешили добраться до ближайшего зимовья Конечного и попросить помощи. 21 сентября выступила на юг основная группа солдат и матросов из 15 человек во главе с Х. Лаптевым, а на следующий день вышел С. Челюскин и 10 человек. В каждой группе люди тащили санки с провиантом и походными шатрами.

Х. Лаптев поделил отряд на три группы, идущие с интервалами в 1 — 2 дня, чтобы в пути было легче размещаться на ночлег в небольших избах промысловых зимовьев. В юртах оставили троих лежачих больных и одного ходячего больного, матроса. За старшего оставался больной писарь Прудников. Им оставляли 7 мешков сухарей, 29 фунтов сливочного масла, 1 бочонок вина. Навеки остался здесь умерший 15 сентября канонир Федор Еремов, похороненный недалеко от юрт. Это была первая жертва, не перенесшая тягот, выпавших на долю потерпевших кораблекрушение.

За пять дней группа Х. Лаптева прошла 120 километров и наконец пришла в зимовье Конечное. Хозяев в нем не было, и здесь отдыхали 6 человек из группы Н. Чекина. Сам Чекин с двумя солдатами на упряжке собак выехал дальше на юг за помощью. 27 сентября партия Х. Лаптева вышла пешком к следующему зимовью, оставив ослабевших участников похода ожидать помощи в зимовье Конечном. С 27 сентября по 15 октября 1740 года в журнале записи не велись. Вновь записи появляются 15 октября, отмечая прибытие на хатангскую базу части экипажа «Якуцк» во главе с Х. Лаптевым. Еще раньше сюда на собачьих упряжках прибыл Чекин, и теперь он объезжал ближайшие зимовья для посылки спасательных партий на собаках и оленях навстречу медленно двигающимся к Хатанге слабым и больным членам отряда.

Первой заботой Х. Лаптева было организовать помощь бредущим по берегу сослуживцам, а затем получить провиант с Оленекской базы. 20 октября туда был послан солдат Я. Богачанов с приказом квартирмейстеру А. Толмачеву срочно доставить на Хатангу продовольствие, так как почти половина запасов погибла вместе с судном.

24 октября в зимовье на собаках приехали штурман С. Челюскин, иеромонах и несколько солдат, сообщивших, что за больными в «юрты» помощь послана, а в трех переходах отсюда, идет группа из 12 человек с тремя нартами собак. 29 октября группа прибыла на Хатангу, но не всем удалось добраться живыми: солдат Борис Панаев и писарь Матвей Прудников скончались в пути.

Последняя партия больных служителей прибыла на базу 4 ноября. «Привезли конопатчика Василия Михайлова мертвого, за 10 верст до зимовья помер» (л. 97). А 7 ноября прибыли на 8 нартах трое солдат, ездивших за остатками продовольствия и судового имущества к «юртам». Еще дважды зимой туда посылались служители, последний раз 9 марта 1741 года. Они «привезли с юрт с моря котел медный, 7 топоров, циркуль железный и парус фок с дырами да топсель» (л. 110).

Похоронив с воинскими почестями вблизи зимовья[31] своих троих товарищей, Х. Лаптев 8 ноября созвал консилиум, чтобы решить, как выполнить опись необследованного северного побережья. Всем было ясно, что теперь возможно вести опись только по суше. Такое решение следовало обосновать. Инструкция Адмиралтейств-коллегии разрешала вести съемку по суше, если невозможно было пройти судном, только в летнее время, измеряя глубину в устьях рек и вблизи берегов. Но, как убедился Х. Лаптев, летом двигаться по побережью на собаках было трудно из-за распутицы, а на оленях нельзя, так как для них еще не было корма. В решении консилиума обосновывалось намерение производить съемку весной на собаках: «…и по выше описанным невозможностям морской берег меж реками Хатангою, Пасеньгою и Енисею описывать в летнее время никак невозможно, кроме зимнего пути на собаках, как начать с апреля месяца» [32].

25 ноября Х. Лаптев отослал в Петербург рапорт о гибели судна и решение консилиума о сухопутных съемках весной. В рапорте он написал, что уже приступил к подготовке съемочных работ, «чтоб всуе время не прошло» [33], не ожидая официального разрешения Адмиралтейств-коллегии. На консилиуме выработали и план проведения съемок: тремя группами, по 3 — 4 собачьих упряжки и по 3 — 4 человека в каждой группе, начать опись берегов навстречу друг другу из устьев рек Хатанги, Нижней Таймыры и Пясины, где имелись базы — промысловые зимовья. Не участвующих в съемках солдат и матросов решено было отправить по окончании полярной ночи на Енисей.

Но прежде всего следовало перевезти провиант с Оленекского зимовья. 23 ноября прибыл наконец на оленях первый транспорт. Квартирмейстер Афанасий Толмачев привез испеченные в Оленекском зимовье сухари в 21 мешке, различные крупы, соль. Разгрузив караван, снова отправились на Оленек за следующей партией продовольствия. Всего было сделано три рейса по 100 оленьих запряжек в каждом. А. Толмачеву было поручено отобрать в окрестных зимовьях 10 лучших упряжек собак для съемочных групп, обеспечить их походным продовольствием и кормом для собак. Для полевых партий предназначались сухари и «уликта» — вяленое оленье мясо, крупы, сливочное масло. Для собак юкола — сушеная рыба, которую местные промысловики готовили для отряда Х. Лаптева все прошедшее лето.

В подготовке нарт, походных чумов, упряжи для собак, одежды (Х. Лаптев и его товарищи в санные походы брали испытанную зимнюю одежду местного населения), провианта быстро прошла полярная ночь. 16 февраля 1741 года выехали к Енисею на оленях 14 солдат, не участвующих в предстоящих работах, во главе с боцманматом В. Медведевым. В начале марта на восьми оленьих нартах квартирмейстер А. Толмачев повез на озеро Таймыр и к устью Нижней Таймыры продовольствие и собачий корм. Когда Толмачев возвратился, ему поручили везти на Енисей вторую партию не участвующих в работах солдат и матросов.

17 марта 1741 года выступил в поход на трех собачьих упряжках с двумя солдатами штурман С. Челюскин. К месту съемки — в устье Пясины он добрался по рекам Хатанге, Хете, Дудыпте, Пясине. Этот почти 1500-километровый путь был не особенно трудным, так как партия С. Челюскина уже прошла по нему от зимовья к зимовью, в которых ночевали и кормили собак. Но к северу от устья Пясины зимовьев не было, припасы для себя и собак пришлось везти с собой, ночевать в походном чуме.

15 апреля отправилась в путь на трех нартах группа геодезиста Н. Чекина, которой предстояло проехать от устья Хатанги вдоль восточного берега Таймыра к мысу Фаддея и от него начать съемку берега к северу и западу, закончив ее в устье Нижней Таймыры.

Харитон Лаптев 24 апреля с солдатом и «новокрещенным» якутом Н. Фоминым, владельцем зимовья в устье Нижней Таймыры, выехал туда на четырех нартах. Путь их пролегал по тундре до озера Таймыр, на которое выехали на четвертый день к заливу Юкаяму. Проехав по озеру около 70 километров, добрались до истока реки Нижней Таймыры, по ней поехали к морю.

Х. Лаптев начал съемку от Хатанги, записывал в журнал по компасу направления, а пройденные расстояния оценивались им по времени и скорости бега собак. В журнал он подробно заносил все повороты реки Таймыры, характеризовал ее берега. На второй день езды по реке он записал: «По обе стороны реки берега каменные, утесные, Щеки называются», а на следующий день появилась запись: «Здесь окончились утесные берега. Подкаменные называются для того, что в высокой каменной стене сделано яко пещера в длину сажен на 5, поперек сажени на 3, вверх саженей на 6. Сия гора утесная состоит из черного камня, подобно аспиду, меж слоями белый шов, подобно алебастру» (л. 115). Так Х. Лаптев описал известную на Нижней Таймыре (125 км вверх от устья) пещеру Миддендорфа.

Прибыв 6 мая в зимовье[34] Н. Фомина и проложив свой маршрут на походной карте, Х. Лаптев убедился, что устье реки Таймыры лежит значительно западнее, чем он предполагал, и группе Н. Чекина предстоит проехать к западу намного большее расстояние, чем рассчитывали. Поэтому Х. Лаптев, отдохнув в зимовье, 9 мая направился на северо-восток, навстречу Н. Чекину. Сокращая путь, он пересек тундру нынешнего полуострова Оскара и выехал в залив Толля. Н. Фомин уверенно вел группу Х. Лаптева «по своему» промысловому району. На четвертый день пути, находясь в заливе Дика, «наехали маяк Фомичев» (л. 115), стоявший, вероятно, на нынешнем мысе Могильном. Но здесь Х. Лаптев и его спутники, за исключением Н. Фомина, заболели снежной слепотой — световым ожогом глаз. Это происходит обычно в снежных просторах при ярком солнечном свете. «От дыму в чуме и от ветра великого у лейтенанта и солдата глаза перебило так, что на 20 сажень можно (лишь) видеть. А по объявлению якута у него глаза мало подорвало. Для оной очной болезни возвратились паки назад…» (л. 116). Пришлось вернуться в зимовье. Как выяснилось позже, этой же болезнью была остановлена и группа Н. Чекина, которая вынуждена была вернуться из-за «очной болезни» от островов Петра, даже не доехав до начальной точки съемки — мыса Фаддея.

Оправившись в зимовье от «очной болезни», 20 мая Х. Лаптев выехал со съемкой на запад навстречу С. Челюскину. Группа Х. Лаптева, делая в день по 40 — 50 верст, ехала вдоль восточных берегов нынешнего архипелага Норденшельда, ночуя на галечных косах встречаемых островов, на которых можно было найти плавник для костров. Нынешний остров Таймыр с прилегающими к нему островами Пилота Махоткина, Пилота Алексеева, а также массив островов Петерсена, Добрыня Никитич, Шпанберг, Красин, Чабак были приняты Х. Лаптевым за продолжение материка, поскольку проливы между этими островами зимой трудно различить. Зато небольшие острова — Розмыслова, Юрт, Близнецы, Тыртова, Три Брата — отмечены (без названия) в журнале Х. Лаптева, и он является их первооткрывателем.

24 мая при ясной теплой погоде Х. Лаптев пересек пролив (нынешний пролив Ленина), который принял за «губу», так как на западе виднелись «холмы» — острова. На севере он едва различил «чаемую землю» — нынешний остров Русский. Х. Лаптев по рассказам Н. Чекина знал, что вскоре здесь земля повернет к югу. Проделав 38 верст, «приехали к настоящему берегу… здесь начались торосы, лед свежний, где чаятельно море открытое в летнее время. На море увидели белого медведя и убили… стали ночевать» (л. 114). Это произошло близ северной оконечности острова Русский. Измерив высоту полуденного солнца, Х. Лаптев получил широту места[35] 76°38', подписанную им на бревне-маяке, который он установил на мысе: «от нас именован Северной-Западной мыс. Собою невысок, как и прежней берег, 5 сажен перпендикулярно» (л. 118).

Маяк поставлен на северной оконечности острова Русский. После Х. Лаптева на острове Русском никто не был вплоть до 1935 года, когда здесь построили полярную станцию, но маяка уже никто не нашел.

Проехав 20 верст к югу вдоль западного берега острова Русский, увидели «маяк, которой в 1740 году от геодезиста Чекина поставлен, где и от нас подписано число» (л. 118). Маяка Чекина также никто не нашел. Зимой закрепить прочно столбы в Арктике трудно, и стоят они недолго.

От юго-западной оконечности острова Русский Х. Лаптев увидел на юге и юго-востоке «холмы, меж которыми уповательно быть никакой земли» (л. 118). Холмы — это нынешние острова Красин, Шпанберега, Пахтусова, Петерсена и другие. Хотя Х. Лаптев и подозревал наличие здесь множества островов, показать их на карте он не решился, так как не был уверен, что гладкий лед между островами-«холмами» является морской поверхностью, а не низменной землей. Поэтому на своей карте он нарисовал по линиям виденных островов-«холмов» контуры «губ морских».

От острова Русский взяли направление на западный край массива островов западной части архипелага Норденшельда, которые издали казались сплошным морским берегом. «Поехали чрез губу 40 верст к окончанию земли в море. Приехав на малой остров каменной стали ночевать. Здесь убили белого медведя» (л. 118). Так в журнале описывается пересечение западной части современного пролива Ленина и открытие островка (на современных картах остров Ленина). В наше время этот небольшой остров был вторично открыт только в 1937 году ледоколом «Ленин». 27 мая, проехав «по берегу моря» — западному краю островов архипелага Норденшельда, — Х. Лаптев с отрядом направился «на видной остров высокой, каменной и приярой, меж которым и берегом пролив 5 верст» (л. 118). Так был открыт нынешний остров Макарова. На его западном мысе путешественники заночевали, «понеже впереди чрез губу великое расстояние пути» (л. 118).

Утром 28 мая Х. Лаптев выступил на юг, на едва видимый там купол нынешней горы Черной, отстоящей от острова Макарова на 60 километров. В пути разыгралась пурга, видимость пропала, вдобавок «наехали на щель шириною 2 фута воды, которая отделяет морские торосы от стоячего льда в губе. И оные торосы в большой ветр колеблет… а с полуночи от великой бури снесло» (л. 118 об). Путешественников могло унести в море, но они вовремя перешли на «стоячий лед», на котором дождались окончания пурги. Когда утром 29 мая «прочистило», на юге открылся гористый берег. Взяли курс на ближайший мыс, подъехав к которому увидели «горы высокие, протока идет на юго-восток, а против мыса большой остров» (л. 119). Это был нынешний мыс Фуса, входной мыс залива Волчий, а «островом» оказался теперешний полуостров Де-Колонга. На следующий день ехали 8 верст на запад через «протоку» (залив Волчий) к «острову», затем еще 8 верст «около берега острова». Х. Лаптев либо не заметил узкого низменного перешейка, соединяющего массив полуострова Де-Колонга с материком, либо в то время перешейка вообще не было, и он появился позднее, ближе к нашему времени. Последнее более вероятно, поскольку Х. Лаптев обычно в сомнительных случаях встречаемые острова-«холмы» считал частью материка, а тут он уверенно указывает на остров, явственно нарисованный и на его отчетной карте.

Обогнув северо-западную оконечность полуострова Заря, путешественники снова устремились на юг вдоль западного берега этого полуострова, пересекли «протоки» — входные проливы залива Миддендорфа и к полуночи остановились на большом галечном пляже вблизи мыса Лемана, южного входного мыса залива Миддендорфа, где и заночевали. «На сей корге плавнику великое множество, здесь сыскали старые огнища» [36] (л. 119).

На следующий день, 1 июня 1741 года, у мыса Лемана[37] произошло знаменательное событие — встреча двух выдающихся путешественников, отправившихся навстречу друг другу вдоль незнакомого северного берега из устьев рек Пясины и Таймыры, отстоящих на тысячу с лишним километров друг от друга. Вот как буднично описана эта встреча в журнале Х. Лаптева: «Погода изрядна. С полудни приехал к нам навстречу штюрман Челюскин, у которого пришедшие с ним собаки весьма худы и корму малое число с ним пришло. И накормив собак, поехали в путь, возвратя оного штюрмана» (л. 119).

В совместном походе на юго-запад вдоль побережья, называемого теперь берегом Харитона Лаптева, исследователи положили на карту много неизвестных мысов, бухт, прибрежных островов. В частности, при анализе журнала становится ясным приоритет Х. Лаптева и С. Челюскина в открытии нынешних островов (все названия современные): Мячина, Баклунда, Каминского, Трех Медведей, Крайнего, Узкого, Кравкова, Скотт-Ганесена, Челльмана, Торосового, мысов — Штеллинга, Вильда, Каминского, Лосева, Поворотного, Рыбного, бухты Эклипс, Слюдяной, Михайлова, Рыбной, фьорда Хутуда и многих других (см. Троицкий В. А. Географические открытия В. В. Прончищева, Х. П. Лаптева, С. И. Челюскина на Таймыре, Летопись Севера, 1975, в. VII, с. 87 — 89).

Маршрут исследователей пролегал вдоль берега Харитона Лаптева, полуострова Михайлова, далее вдоль мористой опушки островов шхер Минина, принятых зимой за берег материка. Обогнув мыс Поворотный острова Олений, проехали через пролив Течений в залив Минина, заметив острова (нынешние острова Песцовый, Круглый) и окружающие их мелкие островки. На берегу бухты Рыбной увидели маяк, построенный штурманом Ф. Мининым[38] в 1740 году. Южнее стали встречаться песцовые ловушки промысловиков, живущих в устье реки Пясины, а на восточном берегу Пясинского залива путешественники ночевали в двух их отъезжих зимовьях.

Вечером 9 июня путешественники прибыли к устью Пясины, где на небольшом острове (ныне остров Чаек) находилось большое «коренное» зимовье «промышленного человека» Федота Тобольского. Наконец все могли отдохнуть после двухмесячного санного похода по глухим местам.

Надо было решать, что делать дальше, поскольку был разгар весны. Близилось бурное таяние снега, собаки были измучены. Оставался еще не описанным берег между Пясиной и Енисеем. Поэтому «12 июня 1741 года отправлен штюрман Челюскин с устья реки Пясинги к Енисею около морского берега с некоторою командою, а на устье Пясинги за поздним временем и за худостию собак остался весновать лейтенант Лаптев, а весною по вскрытии воды будет следовать реками через тундру» (л. 121).

Далее в журнале С. Челюскиным подробно записана сухопутная съемка побережья между Пясиной и устьем Енисея. Он ехал по ночам, когда несколько подмерзал снежный наст, за неделю пути успел доехать до острова (современный Диксон), несколько южнее которого 20 июня С. Челюскину пришлось «завесновать» в зимовье Стрелово (находилось в устье нынешней реки Лемберова), так как «собаки обезножили и вода сверх льда» (л. 123). Только спустя 25 дней, 15 июля 1741 года, С. Челюскин, достав вьючных оленей, смог продолжить съемку восточного берега Енисейского залива. В зимовье Волгино (находилось в нынешней бухте Омулевой) на море была уже чистая вода. Отпустив оленей, С. Челюскин и его спутники пошли на двух лодках из Волгина зимовья вдоль берега где на веслах, где под парусом, а при встречном ветре — «бечевой», становясь на время бурлаками, но не прерывали съемки. 31 июля путешественники вошли в устье Енисея.

3 августа 1741 года в Гольчихинских магазинах (в устье речки Гольчиха) С. Челюскин встретился с Х. Лаптевым: «…и тут дожидается нас командующий лейтенант Лаптев, который прибыл с устья реки Пясинги и следовал рекою Пясингою вверх також и пристойным путем до реки Енисея прибыл за неделю сего прибытия. И пришел здесь дощеник из Мангазеи» (л. 125). Когда река Пясина очистилась ото льда, Х. Лаптев на лодках поплыл по ней вверх, затем по ее притоку, речке Пуре, приблизился к Енисею, а в Гольчиху добрался по тундре на оленях[39]. На следующий день Х. Лаптев и С. Челюскин со своими спутниками вышли в плавание вверх по Енисею на дощанике, ведя в пути маршрутную съемку берегов реки до самого Туруханска.

У Дудиной реки (ныне река Дудинка) путешественники встретили часть бывших служителей «Якуцка», добравшихся сюда из Хатангского зимовья. Здесь была и группа геодезиста Н. Чекина, не выполнившая своего задания из-за «очной» болезни (снежной слепоты). Основная же часть отряда во главе с боцманматом Медведевым находилась у озера Пясино, так как всех оленей местные жители угнали на летнюю жировку на север, подальше от комаров. Х. Лаптеву с большим трудом удалось достать оленей и отправить за своими людьми.

29 августа Х. Лаптев и большая часть его отряда собрались в городе Мангазейске (Туруханске). 15 сентября сюда прибыла и группа В. Медведева.

Хотя результатами весенней съемочной кампании 1741 года Х. Лаптев мог гордиться — исследован и положен на карту неизвестный дотоле морской берег между устьем рек Нижняя Таймыра и Енисей — задание Адмиралтейств-коллегии еще не было выполнено. Оставался необследованным наиболее труднодоступный участок северного побережья между мысом Фаддея (куда Х. Лаптев дошел на судне с востока в 1739 году) и устьем реки Нижняя Таймыра.

На консилиуме приняли решение выполнить съемку этого участка весной 1742 года. В Хатангское зимовье были посланы предписания караульной команде готовить корм для собак, привезти остающийся провиант из Оленекского зимовья. Опись неизвестного побережья была поручена С. Челюскину, направлявшемуся к мысу Фаддея через Хатангское зимовье. Сам Х. Лаптев решил ехать к устью Таймыры, обеспечивая группу С. Челюскина провиантом на обратный путь.

На хатангскую базу отряда первым выехал 5 декабря 1741 года штурман С. Челюскин с четырьмя солдатами. На базе они должны были подготовить несколько упряжек собак, корм для них, запас провианта и весной выехать на съемку. На Хатангу группа С. Челюскина добиралась то на «перекладных» упряжках, то на собаках, то на оленях, выделяемых им на время местными жителями. Путь пролегал вниз по Енисею до устья Дудиной реки, к озеру Пясино, по рекам Пясине, Дудыпте, Боганиде, затем переезжали на Хету и спускались по ней в Хатангу. 15 февраля добрались до зимовья близ реки Блудной, «где надлежит жить, по инструкции лейтенанта Лаптева к морской езде готовить собак и кормов, что надлежит» (л. 156). К началу апреля все было готово. На конечную точку всего маршрута к устью реки Нижней Таймыры были отправлены на 9 нартах продовольствие и корм для собак. 3 апреля С. Челюскин на шести нартах выехал вниз по Хатанге и далее на север вдоль берега моря, хорошо знакомому ему по пешему походу после кораблекрушения осенью 1740 года. Проехав острова Петра, С. Челюскин отпустил 26 апреля сопровождавших трех «подводчиков» и, взяв лучших собак и более прочные три нарты, вместе с солдатами Антоном Фофановым и Андреем Праховым отправился к пока еще неизвестной северной оконечности Азии.

1 мая 1742 года от мыса Фаддея С. Челюскин начал съемку неизвестного берега, подробно описывая все его изгибы, высоту, строение. В день проезжали по 40 — 50 километров, останавливаясь на галечных «коргах», чтобы переночевать в походном чуме и обогреться у костра.

Наиболее северная точка материка, получившая позже его имя, была достигнута С. Челюскиным в полночь с 8 на 9 мая 1742 года. За 7 часов до этого, находясь в 12 километрах восточнее, С. Челюскин установил маяк-бревно на наиболее приметном здесь высоком скалистом мысе (ныне мыс Чекина), названном им «Восточной Северной мыс». Записи в съемочном журнале С. Челюскина позволяют выявить более северную точку берега, чем мыс Восточной Северной, но эта точка (нынешний мыс Челюскин) охарактеризована в журнале так: «Берег пошел гораздо низок и пещаной» — так он объясняет, почему ничем его не отметил.

Проехав без пополнения припасов свыше 500 километров, из них 400 километров со съемкой, С. Челюскин 15 мая на северном берегу полуострова Оскара встретил ехавших ему навстречу с припасами солдата К. Хорошева и якута Н. Фомина, которых послал Х. Лаптев.

Приехав в зимовье Н. Фомина в устье Нижней Таймыры, С. Челюскин сомкнул свой маршрут со съемкой Х. Лаптева 1741 года. Последний, самый труднодоступный участок побережья был заснят. Оставалось сделать хотя бы еще один съемочный маршрут по внутренним районам открытого ими, как это поняли уже исследователи, огромного северного полуострова. Эту задачу выполнял начальник отряда Х. Лаптев, направляясь навстречу С. Челюскину.

К району съемочных работ Х. Лаптев выехал из Туруханска 8 февраля 1742 года с четырьмя матросами. Путь лежал вниз по Енисею с ночевками в зимовьях и станках, где подводчики, перевозившие моряков, меняли собак или оленей. 2 марта Х. Лаптев прибыл в Дудинку («зимовье на реке Дудиной»), где оставался до 18 марта, так как не мог достать оленей. В этот период по приглашению местных жителей он «крестил двух отроков» (л. 142).

На восток от Енисея Х. Лаптев выехал на оленях. По пути он систематически вел записи о направлении пути, пройденных расстояниях, записывал названия рек, их притоков, зимовьев и т. п., что помогло ему впоследствии реально изобразить на отчетной карте внутреннюю часть обследованного полуострова Таймыр.

19 марта 1742 года Х. Лаптев посетил окрестности нынешнего города Норильска: «Приехали на устье реки Норильской по которой ехали вверх 10 верст в Норильское зимовье ночевать» (л. 143). Эта запись указывает на местонахождение Норильского зимовья в XVIII веке.

Далее в журнале следуют записи о путешествии на оленях по озеру Пясино, по реке Пясине до зимовья Крестовского, от которого уже на собаках поехали вверх по реке Дудыпте. Х. Лаптев подробно описывает расположение на Дудыпте нескольких «песцовых» зимовий промысловика Федора Сухова, оказавшего путешественникам большую помощь. Он проводил их до реки Горбиты и рассказал, что на реке «Горбите також и по реке Муре (то есть Верхней Таймыре. — В. Т.), которые выпали из тундреных мест, находят лес-плавник старой елник толщиною поларшина с корнями, которым топит зимовье и пасти ставит. А стоячего лесу на оных реках как в вершине и на прочих местах по объявлению самоеди отнюдь нет». На пути к озеру Таймыр Х. Лаптев в 60 верстах севернее верховьев Дудыпты «наехал дерево вмерзшее в землю, в диаметре более полфута, над землею два фута вышины» (л. 145).

Эти указания Х. Лаптева свидетельствуют, что еще в XVIII веке в ныне безлесных районах Таймыра находили остатки некогда бывших здесь реликтовых лесов.

Двигаясь на север к озеру Таймыр, Х. Лаптев договорился с Ф. Суховым о вывозе людей Челюскина на лодках вниз по Дудыпте.

4 мая на четырех нартах, тяжело нагруженных припасами, Х. Лаптев прибыл к озеру Таймыр. Из-за ранней весны снег стал мягким и двигаться по нему было трудно как в тундре, так и на озере. Тогда Х. Лаптев принял решение послать навстречу С. Челюскину солдат К. Хорошева и А. Лиханова с двумя нартами, устроить на берегу озера лабаз, куда сложить корм для собак на обратный путь, «а более корму не осталось, за тем собак и прочие нарты возвратить на Дудыпту» (л. 147). Незадолго перед этим Х. Лаптев получил известие об отъезде С. Челюскина от островов Св. Петра к мысу Фаддея и о том, что еще в апреле он послал большой транспорт с припасами к Таймырскому зимовью. Поэтому Х. Лаптев был уверен, что его помощник благополучно закончит съемку и прибудет к устью Таймыры. Беспокоила возможность его длительной задержки из-за начинавшейся весенней распутицы.

Выехав в обратный путь, Х. Лаптев везде отдавал распоряжения о предоставлении команде С. Челюскина оленей или лодок. На собаках или оленях, меняя их на зимовьях, Х. Лаптев успел местами по санному пути 27 июня добраться до устья Дудиной реки в зимовье Бобылево. Как только Енисей очистился ото льда (3 июля), пришел сверху «ясашной дощеник» — речное судно сборщиков налога. На нем Х. Лаптев 5 июля направился в Туруханск и одновременно послал двух солдат, чтобы они пригнали оленей к озеру Пясино, на которых люди С. Челюскина смогли бы переехать с озера Пясино на Енисей. 16 июля 1742 года Х. Лаптев прибыл в Туруханск, где стал ждать группы С. Челюскина.

С. Челюскин, закончив съемку 15 мая 1742 года в устье Нижней Таймыры и дав только сутки отдохнуть людям и собакам, немедленно выехал вверх по реке к озеру Таймыр.

23 мая в сильный дождь, съедавший снег на льду и в тундре, С. Челюскин добрался до лабаза с продовольствием, оставленным Х. Лаптевым на южном берегу озера Таймыр. Оттуда на юг путешественники ехали почти по бесснежной сырой тундре. 31 мая прибыли в зимовье Ф. Сухова на реке Дудыпте. В последний день «ехал с великою нуждою, ручьи и речки пошли, на реке Дудыпте остановился весновать» (л. 166). Только 13 июня прошел полностью лед на реке Дудыпте. На двух лодках партия С. Челюскина поплыла вниз по течению, 21 июня вошли в реку Пясину, по которой шли на веслах и «бечевой» вверх по течению. 30 июня добрались к зимовью Паленому, недалеко от озера Пясино, где их встретили солдаты, пригнавшие сюда по приказу Х. Лаптева 20 оленьих нарт. На них путешественники выехали по тундре к Енисею. 8 июля они прибыли в зимовье Бобылево при устье реки Дудиной на Енисее. Здесь пересели в лодки, на которых пошли вверх на гребле, под парусом, а то и «бечевой».

«20 июля пришел я в город Мангазейск в команду лейтенанта Харитона Лаптева, 7 августа вышли из Мангазеи на дощанике. 6 сентября 1742 года прибыли в город Енисейск» (л. 168).

Этой фразой заканчивается журнал отряда Х. Лаптева, выполнившего первую в истории картографическую съемку побережья между великими сибирскими реками Леной и Енисеем.