"Черный Бумер" - читать интересную книгу автора (Троицкий Андрей)

Глава девятая

Ночь с четверга на пятницу друзья просидели в подвале пятиэтажки, бывшем офисе. Строительный бизнес вместо ожидаемой прибыли принес какие-то дикие несуразные долги.

«Во вторник отдадим Месяцу, что есть. И попросим об отсрочке, — говорил Бобрик, тыкая карандашом в листок с именами кредиторов. — На той неделе съезжу к тетке в Ростов, она даст две штуки года на два. Без процентов. Этот долг мы закроем», — он вычеркнул Месяца из списка. «А с остальными еще проще, — добавил Петя. — Уговорим их подождать. А весной наймем таджиков. И будем грести бабки лопатой. И еще возьмем на работу двух бухгалтеров, потому что сами не сможем все деньги сосчитать». Петька заржал как мерин. Он долго смеялся, хватаясь за живот, корчился на стуле, а в глазах его стояли слезы. «Это я во все виноват, — сказал он, отсмеявшись. — Слышал ведь краем уха об этой твари, о Месяце. И все-таки согласился». Бобрик еще раз пересчитал заемные деньги, сунул их в поясную сумку и тряхнул ладонь напарника, окончательно впавшего в меланхолию.

На следующий день Петя не заехал за Бобриком, чтобы вместе добить веранду. Пришлось тащиться на другой конец города, выяснять, что случилось. Бельмастая, старуха, у которой Гудков снимал угол, сказала, что постоялец собрал вещи и куда-то уехал, когда еще не рассвело. Своему напарнику он оставил коробку из-под ботинок, заклеенную скотчем. В коробке Бобрик нашел записку. «Из этого дерьма нам никогда не вылезти, — писал Петька. Мы всю оставшуюся жизнь останемся должниками. Будет только ишачить и отдавать долги. И так без конца. Лично я спрыгиваю. А ты сам придумаешь, что делать. Прости». Еще в коробке лежала засаленная, зачитанная до дыр брошюра «Как стать миллионером за полгода», пистолет ТТ, две снаряженных обоймы и три горсти патронов россыпью. Бобрик вернулся домой, заперся в гараже и долго копался с мотоциклом, предаваясь невеселым размышлениям.

Теперь, когда Петя слинял, он остался один на один с неподъемными долгами и включенным счетчиком. Когда долг зашкалит, а Бобрик не сможет выплачивать даже проценты с основной суммы, его приберут. Гудков мог позволить себе спрыгнуть с этой карусели, у него в городе нет близких родственников, а искать его в большой Московской области долго придется.

Из окна гаража Бобрик смотрел на дом. Свет включен, на ситцевые занавески ложилась человеческая тень: это отец, вернувшись со смены, стряпал на кухне. Когда совсем стемнело и повалил густой снег, на пороге гаража появился Уханов, как всегда печальный. Как всякий интеллигентный и воспитанный человек, он извинился за неурочный визит, сняв меховую шапку, провел ладонью по седым волосам, отливавшим синевой, и поставил портфель на верстак. «Просторный гараж, — сказал Уханов. — С холода входишь, — тепло, хорошо. И дом у вас ничего себе. Наверное, отцу не дует в холодные ночи. К пожилым людям надо с уважением. Ты его береги. Чтобы не дай что случится. Он ведь, кажется, мимо станции с работы возвращается? Платформа скользкая, а скорые поезда даже не притормаживают».

На том Уханов закончил лирическое вступление. Бобрик уже смекнул, о чем пойдет речь. Ствол в коробке из-под ботинок под верстаком, руки чесались расстрелять пистолетную обойму прямо в рожу Уханова, сбросить эту падаль в смотровую яму и залить бетоном.

«А что это за мотоцикл? — Уханов поцокал языком. — Какой-то крутой, раритетный». «К мотоциклу лучше не подходи», — посоветовал Бобрик. Уханов сделал шаг назад. «Моему боссу уже известно, что твой напарник выбрал не долги, а свободу, — зло прищурился Вадим Вадимович. — Месяцу не нравятся такие штуки. В наказание он решил накрутить тебе четыре штуки баксов. И скажи спасибо, что дешево отделался. За такие вещи полагается… Сам знаешь что. И обижаться тебе не на кого, только на своего Гудкова. Ты все понял?». Бобрик молча кивнул, в эту секунду все душевные колебания кончились, как отрезало, он принял решение.

Уханов ушел минут через десять, услышав все, что хотел услышать. Шесть тысяч баксов у Бобрика уже на кармане, он, как договорились, все вернет во вторник. Но передаст деньги не посреднику, а лично Месяцу, из рук в руки. И накатает расписку еще на четыре штуки баксов, штраф за бегство Петьки. Пусть в полдень босс подъезжает к так называемому отчему дому. «Не унывай, — напоследок ободрил Уханов. — Часть денег займешь. Часть отработаешь. Пока доделаешь веранду, в бане место истопника освободится. Ты без дурных привычек, не запойный. Устроим». С тяжелым сердцем Бобрик вернулся в дом, сел за столом напротив отца и выложил все.

«Тебе, батя, завтра же нужно отсюда валить, потому что добром эта бодяга не кончится, — он снял с ремня поясную сумку и выложил на стол пять тысяч баксов сотенными. — Это твои деньги. Поживешь у тетки в Ростове. Может, в тех местах пят штук — это деньги. И можно на них купить хотя бы небольшой домик». Отец молча пересчитал купюры, завязал в тряпицу и спрятал в потайном кармане тулупа. Кажется, он понял, что придется уезжать навсегда, хочет он того или нет, и все разговоры — пустой звон.

«Что ж, спасибо, тебе, сынок, за мою счастливую старость, — сказал Матвеич. — Большое спасибо. Значит, доживать мне век по чужим углам». Он надел куртку и вышел за порог, хлопнув дверью. В тот раз отец так наклюкался, что, возвращаясь из пивной, повалился у калитки. Бобрик испугался: неизвестно, сколько времени батя валялся в темноте на морозе, возможно, замерз насмерть. Но Матвеич неожиданно икнул и зашевелился. Погрузив обмякшее тело на двухколесную тачку, Бобрик довез батю до крыльца. А дальше, до кровати, опять тащил волоком. Решив, что не заснет после такой зарядки, заперся в гараже и до утра перебирал движок мотоцикла.

Во вторник Бобрик приехал в поселок «Рассвет», открыв калитку, снял замок с ворот, распахнул створки и, взявшись за лопату, долго расчищал снег, чтобы машина Месяца спокойно заехала на участок. Закончив с этим делом, снял с багажника мотоцикла канистру с керосином, затащил на веранду и, открутив крышку, поставил ее на доски пола. Дав себе передых, сел на ступеньки недостроенной веранды и долго смотрел серо-голубое небо. Потеплело, солнце припекало так, что снег пожелтел, сделавшись тяжелым и рыхлым. До весны поселок опустел, тишина такая, что слышно, как у дальнего леса кричит какая-то птица. Бобрик смолил сигарету, тряс, как погремушку коробок с охотничьими спичками. И думал, что сегодня уезжает из родных мест навсегда, и обратной дороги уже не будет.

Джип Месяца подкатил к распахнутым воротам с получасовым опозданием, въехал на участок, Опелю Уханова места не нашлось, пришлось оставить машину на дороге. Бобрик поднялся, ладонью стряхнув прилепившиеся к заду опилки. Месяц, пребывавший в приподнятом настроении, по узкой тропинке прошагал от машины до дома, вслед за хозяином из джипа выбрался плечистый водила. Он потоптался у машины, разминая ноги и подставляя откормленную морду солнечным лучам. Куртка на груди топорщилась, видимо, мужик носил ствол в подплечной кобуре.

«Ну, что, работник, подставил тебя твой кент? — спросил Месяц и дружелюбно улыбнулся, хотел протянуть Бобрику руку, но вдруг решил, что это лишнее. — Строить бизнес с друзьями — последнее дело. Всегда будешь в пролете. Никогда не путай дружбу и деньги. И помни: предают только свои». «Наука мне будет», — шмыгнул носом Бобрик. «Я пообещал его устроить истопником в нашу городскую баню. Ну, когда веранду добьет, — вынырнул из-за плеча хозяина Уханов. — Надо же долги отрабатывать, раз с деньгами туго».

«Правильно, — одобрил Месяц. — Только, когда заступит на трудовую вахту, надо вытащить шнурки из его ботинок. И посадить пацана на цепь. Ему же лучше. И мне спокойнее. В прошлом году один истопник лыжи намылил. А другой, когда его цепью к трубе пристегнули, удавился на шнурках прямо у горящей топки. Когда мы с парнями спустились вниз, его ноги превратились в две головешки. И мясом горелым целый месяц воняло. Ясно, работа грязная, жара… На психику давит, когда сидишь неделями в этой помойке. Но ты, Сашка, чувак крепкий, выдержишь. Отпыхтишь полгода в подвале, а там найдем тебе работу почище». «Буду стараться», — кивнул Бобрик.

«Фанеру не забыл?»— перешел к делу Месяц. Бобрик расстегнул кожанку, вытащил застиранную тряпицу, под тканью на ощупь стопка бумажных денег. Месяц развернул тряпку и на несколько секунд потерял дар речи, увидев нарезанные по размеру денег куски газеты. Налетевший ветер, подхватил бумажных клочки, разбросал их по снежному насту.

«Это что за ху… Что за юмор?»— Месяц впервые в жизни посмотрел на Бобрика с интересом, будто увидел перед собой бродячий труп, который по недоразумению вылез из могилы. В левой руке Бобрик уже сжимал рукоятку ТТ. Правой рукой, ухватил Месяца за ворот куртки, рванул на себя, ткнув своего оппонента стволом в живот. Лицо Уханова сделалось серым, он выронил портфель, шагнул назад, провалившись в рыхлый водянистый снег. И остолбенел, задрав лапки кверху.

«Только пальцем шевельни, тварь вонючая, и пуля в твоем брюхе, — прошептал Бобрик. — Где расписка?»В кармане, — Месяц отвечал спокойно, но правая щека подергивалась. В этом городе никто не смел на него показать пальцем, а тут какая-то падла стволом в живот тычет. — Зря ты так. Эта филькина грамота не имеет силы в суде. Она даже у нотариуса не заверена". «Она имеет силу на бандитских стрелках», — прошептал Бобрик. Свободной рукой рванул вниз молнию куртки, сунул ладонь во внутренний карман. Вытащил кошелек и сложенную вчетверо бумажку, опустил добычу в карман джинсов.

Водила джипа, услышав за спиной странные звуки, оглянулся, понял: что-то идет не по сценарию. Через пару секунд он держал в руке автоматический пистолет девятого калибра. Поднял ствол, но стрелять не рискнул. Он видел только широкую спину хозяина, которая закрывала цель. Бобрик трижды выстрелил из-под руки Месяца. Он метил в живот охранника, но попал только один раз, в левое колено. Нога подломилась, мужик вскрикнул и бросил пистолет, глубоко провалившийся в снег. Упав на бок, согнулся пополам и застонал в голос. Одна пуля попала в заднюю дверцу джипа, вторая прошила бензобак.

Оттолкнув от себя противника, Бобрик шагнул назад, опустил ствол. Прицелившись, нажал на спусковой крючок. Пуля насквозь пробила ботинок, отрезав большой палец правой ноги точно по фаланге. Месяц упал на снег и завыл, побитая как собака.

«А ты что вылупился?»— Бобрик приблизился к Уханову, совершенно отупевшему от страха. Колени мелко вибрировали, кисти рук выписывали в воздухе кренделя. Посмотреть со стороны, решишь, что Вадим Вадимович вдруг решил сбацать лезгинку, и теперь приглашает на танец молодого человека. «А чего? Я чего? — повторял Уханов. — Я ничего. Я человек маленький. Мне сказали, а я…»Бобрик не дослушал, развернувшись, рукояткой пистолета въехал между глаз Вадима Вадимовича, тот опустился на колени, прижал ладони к лицу. Бобрик ударил его носком башмака в плоский живот. Уханов даже не посмел застонать. Он стоял на коленях, размазывая кровь по лицу.

Месяц лежал на снегу и уже не выл, вполголоса матерился. «Ну что, теперь мы в расчет? — нагнувшись, спросил Бобрик. — Все вопросы утрясли?»Месяц не хотел отвечать, разжав губы, сплюнул на снег. Бобрик каблуком башмака наступил ему на пальцы руки: «Что, мычишь? Сколько я тебе должен? Тысячу? Две? Десять? Отвечай, тварь». «Нисколько, — выдавил из себя Месяц. — Долг списан». «То-то же. А вот за тобой задолженность еще числится. И я хочу, чтобы ты немедленно ее покрыл», — Бобрик поднялся на веранду, пнул подметкой канистру с керосином и отступил в сторону, наблюдая, как жидкость разливается по доскам. Он чиркнул спичкой, бросил ее в лужу керосина. Огонь поднялся вверх, к потолку, быстро набрал силу. Бобрик открыл трофейный бумажник, выпотрошил его и пересчитал деньги. Да, жалкое зрелище. Кто бы мог подумать, что мафиози городского масштаба таскает с собой эти гроши. Пустой бумажник и расписка полетели в огонь.

Соскочив с крыльца, Бобрик подошел к джипу. Водила лежал на боку, держась руками за колено. Он закрыл глаза готовый умереть. «Отползи подальше», — сказал Бобрик. Водила понял, что случится в следующую минуту. Загребая руками, пополз к забору, оставляя на снегу кровавую полосу. Бобрик наклонился, заглянул под днище машины, лужа бензина из прострелянного бака совсем небольшая, но и этого хватит, чтобы тачка полностью выгорела. Он бросил под днище горящую спичку, вышел на дорогу и расстрелял «Опель»Уханова, продырявив передние покрышки и моторный отсек. Закончив с делами, сбросил с мотоцикла кусок брезента, сел в седло и уехал обратно в город. Доехав до околицы, Бобрик услышал, как рванул бензобак джипа. Над дачным поселком поднялся столб черного дыма.

Вернувшись домой, он минут десять сидел на кухне, раздумывая, кому достанется пятистенок, где прожили жизнь отец с матерью, где он сам родился. Процентщице Марковне? Бандиту Черепу? Или Месяц подсуетится первым?

Все варианты дерьмовые, один хуже другого.

Бобрик вытащил из печки горящую головешку, бросил ее на груду тряпок в углу. И еще пять минут просидел у окна, с тоской глядя на старые яблони. Дом быстро наполнялся дымом, дышать уже нечем, но так и так надо уходить. Наверняка Месяц очухался, по мобильнику уже связался со своими парнями, они нагрянут сюда с минуты на минуту. Надо было забрать у всей троицы средства связи… Запоздалая и бесполезная мысль. Бобрик вышел на крыльцо, бросил прощальный взгляд на дом и зашагал к гаражу, где стоял мотоцикл.

Лесничий Вадим Рыбников жил в большом рубленом доме, где в прежние времена помещалась дирекция хозяйства. Два года как начальство перебралось на центральную усадьбу опытного лесного хозяйства «Дубрава»в двадцати верстах отсюда, и весь дом в четыре комнаты с большой летней верандой остался леснику. За задах у самого леса стоял дровяной сарай, пустой курятник и гараж, под крышей свободно разместились «уазик», мотовездеход «Рысь»и самопальный мотоцикл Бобрика. Место хорошее и условия просто царские, но в сезон охоты неспокойно. Редкий день обходится без громкой попойки, драки. Само собой ружейная пальба, сомнительные хмыри с двустволками пасутся в лесу и болтаются у реки, выискивая добычу.

Когда по грунтовке к дому подъехали иномарки, Рыбников сидел за столом у окна, снаряжая патроны мелкой дробью. Расстелив на столе газету, Рыбников отмерял порох «Сокол»на аптекарских вечах, в самодельной подставке по правую руку стояли бумажные гильзы, отдельно лежали прокладки, пыжи. В большой банке из-под чая мелкая дробь. Ружья у Рыбникова были старыми с изношенными стволами, поэтому, чтобы добиться нормальной кучности на утиной охоте, приходилось немного уменьшать величину заряда и снаряд дроби. Глянув в окно, Вадим Рыбников решил, что автомобилисты заехали не туда, пропустив поворот в охотничье хозяйство, свернули к лесничеству.

Он с удивлением разглядывал темный БМВ и Вольво. Что-то много народу. И автомобили из дорогих, обычно охотники выбирают тачки попроще. Из БМВ вышли трое мужиков, осмотревшись по сторонам, направились прямиком к дому. Поглощенный своим занятием, Рыбников не сразу сообразил, что мужики одеты явно не для охоты, будто приехали отдохнуть в кабак, а не дичь пострелять: костюмы, галстуки. Уж не бобрика ли ищут эти мужики, — подумал Рыбников и отогнал эту мысль. Вряд ли. Очень уж представительная делегация.

Привычного забора здесь никто не ставил, его заменяла ограда из нескольких продольных жердин, прикрепленных к деревянным столбикам, калитки и вовсе не было. Навстречу чужакам лениво вышел из конуры Трезор, большая овчарка, на вид грозная, но на самом деле добродушная и старая, уже съевшая половину своих зубов. Собака даже не тявкнула на чужаков для порядка, только дружелюбно помахала хвостом и села рядом с порогом. Рыбников услышал грохот опрокинутого ведра в темных сенях. Он ссыпал с газеты неиспользованный порох обратно в банку, поднялся из-за стола, снял крючок и распахнул дверь.

В следующую секунду лесник ослеп от боли. Чей-то кулак вылетел из темноты и влепился в верхнюю челюсть. Чудом удержавшись на ногах, Рыбников отступил назад, приподнял руки, защищая лицо, но противник, перешагнув порог, нанес боковой удар в ухо. Голова дернулась, кажется, готовая слететь с плеч. Зазвонили колокола, перед глазами поплыл серый туман, из этого темного марева вылетел, как снаряд, тяжелый кулак, на этот раз незнакомец ударил в грудь так, что перехватило дыхание, а сердце сначала остановилось, а потом застучало отбойным молотком. Рыбников услышал, как овчарка, почуяв неладное, зашлась лаем. Трезор спешил на помощь хозяину, попавшему в беду. Перескочив ступени крыльца, широкой грудью распахнул дверь в сени.

— Назад, Трезор, назад, — выдохнул Рыбников. — Назад…

Псина не успела заскочить в комнату. Один за другим прозвучали три пистолетных выстрела, собака завыла в темных сенях. Вой сделался слабым, похожим на стон ребенка. Снова пальнули из пистолета, раз, другой… Вой стих.

Рыбников, плохо соображая, что делает, рванулся вперед, но чьи-то сильные руки держали его за плечи, рубаха лопнула от ворота до пупа, по полу разлетелись пуговицы. Кто-то навернул Рыбникову по шее. Краснопольский со злости пнул лесника носком ботинка, целя в колено. Когда тот, вскрикнув от боли, согнулся в пояснице, напоролся встречный на удар снизу, и почувствовал, как хрустнуло основание носа. Он пропустил еще пару тяжелых ударов, после третьего, в лицо наотмашь, влетел спиной в стену и тяжело сполз вниз.

Бобрик доел гречневую кашу, сдобренную тушенкой, поставил миску на пол у изголовья лежанки. Здешний кот Спартак, сейчас спящий под столом, когда проснется, вылижет миску до блеска, мыть не нужно. Бобрик сделал глоток сладкого чая, пахнувшего распаренным банным веником и подумал, что поварское дело — не Ленкин талант, девчонка готовила так себе, на тройку с двумя минусами. Правда, в армии и в столовке при автосервисе Бобрику доводилось глотать такую пищу, в сравнение с которой эта неряшливая стряпня просто чудо кулинарного искусства.

— Спасибо, — Бобрик облизал ложку. — Но соли надо сыпать поменьше.

— Это ты своей будущей жене расскажешь.

Ленка сложила тарелки в тазик, плеснула в него воды из чайника. Взяла карточную колоду и, усевшись на своей койке, стала раскладывать пасьянс. Бобрик, взглянув на часы, решил, что сейчас самое время позвонить Элвису: он просыпается около двенадцати, значит, уже на ногах. Достав из сумки свой мобильник, Бобрик набрал номер и, когда Элвис поднял трубку, почти дословно пересказал ему разговор с неким Игорем, стараясь не упустить ни одной самой мелкой детали или вскользь брошенного слова.

— Ясно, они нарисовались, — ответил Элвис. — М-да, я надеялся, что события будут развиваться по нашему сценарию. Лариса со вчерашнего вечера дежурит на съемной квартире рядом с автостоянкой. Думал, оттуда будут новости. Но раз так… Ты уничтожил тот мобильник, который тебе передал дядя Дима?

— Раздавил в лепешку. Ты сам так сказал…

— Все правильно. Рыбников заходил?

— Обещал патроны с мелкой дробью принести, на уток. Но пока его чего-то не видно.

— Тогда вот что: сходи к нему сам, — сказал Элвис. — Передай, что я просил подбросить тебя до места на его «жигуле». Сейчас у Рыбникова дел немного, он не откажет.

— У меня мотоцикл вон стоит…

— Мотоцикл, особенно твой мотоцикл, это — слишком приметно. Приезжайте на час раньше и остановитесь у бензоколонки на шоссе, это не доезжая пивняка примерно километр. Ленка с собой не таскай, там ей нечего делать. Пусть остается там на месте и ждет. Уловил?

— Уловил, — кивнул Бобрик. — Что еще?

— Пусть Рыбников положит в багажник пару ружей и патроны.

— Думаешь, будет стрельба?

— У меня пока нет никакого плана. Понятия не имею, как все получится. Со стрельбой или без. Но надо все кончить сегодняшним вечером. Сейчас позвоню дяде Диме. Мы с ним перетрем ситуацию. Возможно, он придумает дельный вариант. А там видно будет. Ты не волнуйся. Рядом с тобой будем мы все. Димка, Иностранец и я. На улице Рыбников. Может быть, еще кого-нибудь из Москвы прихватим. В помощь. Но сейчас об этом рано говорить. Я еще перезвоню.

Элвис дал отбой. Бобрик положил трубку на столик и прикрыл газетой.

— Он обо мне вспоминал? — спросила Ленка, отложив карты.

— Конечно, вспоминал, — кивнул Бобрик. — Привет тебе передавал. И еще сказал, чтобы, когда мы с Рыбниковым вечером уедим, ты сидела здесь и носа не высовывала. Волнуется за тебя.

— Как же, ври больше, — вздохнула Ленка. — Станет Элвис из-за меня волноваться.

Сунув ноги в кеды, Бобрик завязал шнурки.

— Пойду, схожу к Рыбникову.

— Брось, — махнула рукой Ленка. — Куда ты пойдешь? Он сам обещал придти. Разминетесь, а потом будете друг друга искать.

— Пожалуй, ты права. Подожду немного. Время еще есть.

Бобрик прикурил сигарету и подумал, что в борьбе за Элвиса у Ленки слишком мало шансов. Наверное, она это понимает, и особенно не раскатывает губы. Ленка простая девчонка и вся ее жизнь, бедная событиями и приключениями, как на ладони, она уместится в носовом платочке или спичечном коробке. И в этой жизни нет ничего интересного, никакой изюминки. После школы, не зная, куда податься, и как заработать лишний грош, Ленка устроилась продавщицей в торговом павильоне в двух шагах от вокзала. Под одной крышей там помещались распивочная, столовка и лавочка, торговавшая дешевым ширпотребом. В прошлую зиму, в Тверь из своего поселка приходилось мотаться в стылом автобусе, она простудила седалищный нерв и, угрохав на лечение две месячных зарплаты, решила уйти из торговли. Но хозяин павильона, симпатизирующий девчонке, назначил ее старшим продавцом.

Еще через месяц у Ленки, пробавлявшаяся пирогами и паршивой вокзальной баландой, нашли язву желудка. На этот раз решение бросить работу было окончательным, но хозяин назначил ее менеджером торгового зала, пообещал дальнейшее продвижение по службе и большую зарплату. Ленка осталась, а летом ее положили в больницу с подозрением на гепатит. На этот раз она все же написала заявление по собственному, потому что дальнейшие перспективы карьерного роста ее просто пугали. Если дальше так пойдет, до могилы останется всего шаг. Она решила послушаться отчима, который по пьяному делу обожал давать умные советы, и поступить в техникум. Когда все было на мази, какие-то заезжие архаровцы напоили Ленку какой-то отравой и отвезли в московский дом терпимости. И вот она здесь, в этой избушке.

— Я все-таки пойду, — Бобрик поднялся, его деятельная натура протестовала против бессмысленного сидения на месте. — Схожу к этому бородатому черту. Блин, он мобильники презирает. Каменный век.

Прикрыв дверь, он вышел за порог и двинулся по едва приметной тропинке вдоль камышовых зарослей.

Рыбников пришел в себя, испытав странное ощущение: будто кто-то венчиком травинки водил у него под носом и по подбородку. Это капельки крови из разбитого рта и носа, стекали вниз, щекотали кожу под усами и бородой. Он открыл глаза, оттолкнувшись рукой от досок, сел, привалившись к стене. Мужик в костюме и модных туфлях сидел рядом на стуле и листал какую-то книжечку в красочном переплете. Другой мужик слонялся по комнате, разглядывал фотографии в рамках, поделки из дерева, выставленные в серванте и два ружья, висевшие на противоположной стене. Со стола сорвали кленку, по всей комнате раскатились снаряженные ружейные патроны, пустые гильзы, мелкие шарики дроби. По крашенным половицам рассыпан черный порох, блестят капсюли от патронов.

За столом сидел долговязый сутулый парень, включив переносной компьютер и какую-то штуковину, напоминающую миниатюрный телевизор, он уставился на экран монитора и механически, как заведенный болванчик, качал головой.

— Сигнал мобильника окончательно пропал и больше не появляется, — Ландау поправил очки с толстыми стеклами. — Но все сходится, ошибки нет. Сигнал шел именно отсюда. Плюс минус пятьсот метров: это помехи и погрешность системы Джи Пи Эс, которая всегда немного врет.

— Ландау, подумай еще раз: ты ничего не напутал? — Месяц сделал круг по комнате.

— Сигнал телефона оборвался, как только закончился телефонный разговор, — Ландау запустил в курчавые темные волосы пятерню, поскреб ногтями затылок. — Нет сигнала. Вот и все. Чего тут напутаешь?

— Хватит валяться, как свинья вареная, — сказал Месяц и пнул лесника ногой в бедро. Достал фотографию Бобрика, сунул ему под нос. — Узнаешь эту сволочь, а? Он гостит где-то здесь. По твоему приглашению, да? Не слышу.

— У нас тут народу много, — ответил Рыбников. — Сезон на уток. И ко мне на доклад охотники не ходят. Если бы я каждого помнил в лицо…

Рыбников застонал от боли, это Месяц ударил его в живот подметкой ботинка, наклонился и, собрав во рту побольше слюны, плюнул в лицо.

— Мы не для того триста верст отмахали, чтобы это говно хавать, — крикнул он. — Сраный псих, которого ты защищаешь, все рано не жилец. Он у многих людей большие бабки закрысил. А меня чуть по миру не пустил. И сделал инвалидом на всю жизнь. Зачем тебе с ним рядом в могилу ложиться? Ты ведь видел этого парня? Эта сука где-то здесь?

— Хрен знает.

— Ну, посмотри внимательнее. На карточке он выглядит немного моложе, но узнать можно. И перестань стонать, как баба, не так уж тебе и больно. У нас мало времени. Ну, вспоминай, тварь. Животное.

Рыбников делал вид, будто разглядывает фотографию. На самом деле он очень смутно видел изображение на бумаге. Правый глаз затек и почти совсем закрылся, кроме того, из рассечения над бровью под веки здорового глаза попадала кровь, взгляд туманили слезы, с которыми лесник не мог справиться. Он попытался поднять правую руку, протереть глаз, но не смог. Сломанное предплечье онемело и налилось неподъемной тяжестью, будто в руку вкололи лошадиную дозу новокаина, а потом привязали к ней пудовую гирю. Левая рука, кажется, была цела, но Рыбников не решался оторвать ее от пола, он боялся, что потеряет равновесие, завалится на бок и уже не сможет подняться. Он моргал глазами, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями, найти какой-то спасительный выход. Но ни одной путной мысли в голову не лезло.

— Я ни хрена не вижу, — сглотнув кровь, сказал он. — Зрение совсем ни того… Село.

Месяц выругался, вышел в сени. Вернулся с черпаком, выплеснув воду в лицо Рыбникова, снова поднес карточку к его носу.

— Это твой последний шанс. Слышь ты, сраный тупой идиот.

Краснопольский поднялся на ноги. Повесил пиджак на спинку стула и по локоть закатал рукава рубашки, наклонился к леснику, что-то прошептал ему на ухо и громко сказал:

— Мне не хочется этого делать, но я это сделаю. Ну, как? Нравится тебе такая процедура.

— Не очень, — ответил Рыбников. — Приятнее кусок дерьма понюхать. Или поцеловать того ублюдка, которого моя бывшая жена родила от негра. Только забил я на тебя, гнида.

— Напрасно теряем время. Он по-хорошему не понимает.

Краснопольский, отодвинув от стены ящик для обуви, поднял с полу ржавый шиферный гвоздь, ждавший своего часа с незапамятных времен. Повертев гвоздь в руке, обмотал широкую шляпку носовым платком. Зажал гвоздь в руке между безымянным и средним пальцами, уперев шляпку в ладонь, и шагнул к Рыбникову.

Ландау, наблюдавший за этими манипуляциями, испытал первые позывы тошноты. Услышав крик, он отвернулся к окну, стал внимательно разглядывать макушки дальних сосен. Не впервые он становился свидетелем человеческих мучений. И всякий раз боялся, что, не выдержав этого зрелища, криков, вида и запаха крови, жестоких побоев, сам блевонет или у всех на глазах грохнется в обморок. Поэтому, отключаясь от действительности, старался ничего не видеть и не слышать. Ландау не понимал людей, которые могли спасти себе жизнь, но почему-то не хотели для этого пальцем пошевелить.

Какой смысл переть против грубой силы, если этой силе ты ничего не можешь противопоставить? Зачем прятать человека, которого с твоей помощью или без нее все равно найдут и грохнут? Какой смысл мучиться, строить из себя крутого парня, когда есть шанс выторговать жизнь? Упертость этого лесника выше человеческого понимания. Здравый смысл, простая логика отступают на задний план. Глупо все это и ни кошерно. Ни кошерно… Лес беспокойно шумел, на небо наползли лохматые облака, брызнули редкие капли дождя. Парни Месяца и Фомин попрятались в машины.