"Бумер-2" - читать интересную книгу автора (Троицкий Андрей)

Глава первая

Неприметный Опель с треснувшим лобовым стеклом, пятнами ржавчины на крыльях приткнулся на стоянке возле закусочной «Ветерок». Сидевший за рулем долговязый Витя Желтовский, для друзей Желтый, до конца опустил боковое стекло, но, кажется, дышать стало еще тяжелее. Дима Кубик, занимавший переднее пассажирское кресло, лениво пускал табачный дым и разгонял его ладонью.

Полдень миновал, но солнце палило нещадно, над шоссе стелилось марево, сотканное из бензинового перегара и раскаленного воздуха, висящего над дорожным полотном. Движение почти остановилось, изредка в обе стороны проползали фуры с грузом, проносились легковушки, и вновь все замирало. Из салона открывался хороший обзор на забегаловку и ее окрестности. Но смотреть особенно не на что: на стоянке всего три машины: попиленная Хонда, КАМАЗ, груженный песком, и ветхий «жигуленок». Уже два часа, в это время хозяин закусочной дядя Миша закрывается на получасовой перерыв, но сегодня старик не слишком пунктуален, видно, и ему жара дает по балде.

— Убить бы его прямо сейчас, — сказал Желтый. — Что нам мешает?

— Ну, с этим всегда успеется, — Кубик оторвал от губы прилипший окурок, выбросив его через окошко, глотнул воды из горлышка пластиковой бутылки. — Проломить чуваку голову — минутное дело. А что потом?

— Что потом? — как эхо повторил Желтый.

— Ни хрена и луку мешок. Так хозяин с этой точки хоть какую-то копейку получит. Грохнем старика — сами себя накажем. Пока на это место не найдется нового арендатора, старика трогать нельзя. Ни увечить, ни мочить.

— Да пошел он на хер со своей копейкой.

Желтый пригладил ладонью непокорный рыжий чубчик на бритой голове. Душу переполняла беспричинная ярость, а в ладонях появился странный зуд, который можно успокоить, когда отобьешь кулаки о чужую морду.

— Пусть себе эту мелочь в гроб положит. Копейку он башляет… Даже не смешно. Хозяин разрешил ему работать на трассе, думал, что кабанчика откармливает. Ждал, когда этот Миша отстроится, когда пойдет клиент, и бабки потекут. Чтобы обложить его нормальным оброком. Или весь бизнес прибрать. А дождался хрен чего. Ни вара, ни навара. Одна головная боль. Короче, мочим его. И делу конец. Митрофанычу скажем, что этот козел на нас с ножом бросился. У нас выбора не оставалось.

— Даже не знаю, — Кубик колебался, в такую жару лень бутылку с водой к губам поднести, а тут надо всерьез напрягаться. — Лично мне этот хрен не мешает. Пусть себе пыхтит. Если хочешь мое мнение: виновата во всем та столовка, ну, в пяти верстах отсюда. Которую построило дорожное управление. Там кормят быстро, и цены ниже.

— Его трудности — это не наши трудности.

— А получается наоборот, — сказал Кубик. — Получается, наши.

Вместо ответа Желтый вытащил из-под сидения пистолет, завернутый в дырявую тряпку. Передернув затвор и включив предохранитель, сунул ствол под ремень, одернул майку. Из закусочной вышел мужчина средних лет и молоденькая девушка. Мужик поддерживал свою спутницу под локоть, будто той стало плохо после сомнительного обеда. Желтый проводил женщину взглядом и мысленно раздел ее. Образ получился так себе, не эротичный, ножки коротковаты и толстоваты. И задница подгуляла.

Желтый стал решать про себя, кто рядом с бабой, отец или любовник. Скорее всего, любовник. Затюканный жизнью мужик, которому на красивых женщин вечно не хватает денег. Или все же отец? Парочка села в «жигуль» и уехала. Вопрос остался нерешенным. Желтый вытер капельку пота, повисшую на кончике носа, и надел темные очки. Осталось дождаться, когда закончит жрать водитель КАМАЗа и забегаловка опустеет.

Пока судьбу дяди Миши решали посторонние люди, сам хозяин заведения в подсобке выяснял отношения со своей родной племянницей Дашей Шубиной. Разговор как всегда был трудным и тягучим. Позавчера дядя Миша отпустил в недельный отпуск официантку Веру Петровну и слезно просил племянницу поработать в «Ветерке» эту неделю в первую и вторую смены за двойную плату. Но у Дашки были свои, неведомые дяде планы, которые она не собиралась ломать только потому, что Петровна уехала в город проведать сына.

— И черт с тобой, — сказал дядя Миша, подводя итог разговору. — Я тут один совсем зашиваюсь. А ты в это время шастаешь неизвестно где. Все ищешь приключений на свою задницу.

— И найду, — огрызнулась Дашка. — Таких приключений найду, что тебе тошно станет.

Вот и разговаривай с этой соплячкой после таких слов. Шубин вытащил из кармана носовой платок, пристроился в углу на упаковке баночного пива, вытер влажное от пота лицо и красную шею. Дашка вытаскивала из картонного ящика банки с соком и консервированным горошком и выставляла их на полки. Шубин подумал, что разговор не получился и, видимо, никогда не получится, они с племянницей давно разучились понимать друг друга. Когда-то все было иначе. Когда-то… Очень давно. Дядька перестал быть для нее авторитетом, вторым отцом. А теперь она вбила себе в голову идиотическую блажь, с чего-то вдруг решила, что сможет помочь старшему брату Кольке, который сейчас тянет срок за воровство. И не просто помочь, вытащить брата из ИТУ, купить ему свободу, будто та свобода на колхозном рынке по сходной цене продается.

— Мне уже давно тошно, — Шубин прикурил сигарету.

Середина дня, а он испытывал такую усталость, будто на нем сутки пахали. К вечеру в закусочную набьется много народу, а ему опять сидеть за кассой и, выгадав минуту, вместо официантки бегать между столиками, собирать грязные тарелки. И еще ругаться с посудомойкой, вздорной бабой, у которой по вечерам разливается желчь.

Дашка выставила последние банки, пинком ноги загнала коробку в дальний угол и присела на ящик рядом с дядькой. В подсобке было прохладно, но Дашка, тоже не присевшая с утра, разрумянилась.

— Дядь Миш, — она положила руку на плечо Шубина, голос ее сделался мягким и нежным, как китайский шелк. — Нужно кафе продавать.

Ну, вот опять завела свою пластинку.

Все это началось месяца три назад, когда в «Ветерок» зашел какой-то сомнительный посетитель, одетый, как бродяга. На дворе ранняя весна, еще держатся холода, а на парне поношенная курточка на рыбьем меху, под ней куцый пиджак и грязноватая майке. На ногах стоптанные опорки. Бритую голову покрывает кепка шестиклинка, в руке старушечья нейлоновая сумка. «Слышь, здесь нищим не подают», — сказал Шубин. Если кормить всех придорожных бродяг, сам быстро по миру пойдешь.

«Я не побираюсь», — молодой человек пробил в кассе мясной бульон и два картофельных гарнира. Уселся за дальним столиком у окна, сметелил еду и глотнул из горлышка бутылки, которую принес с собой. Немного осмелев, парень снова подошел к кассе и спросил Дашку, узнав, та будет после обеда, потому что работает во вторую смену, взял компот из сухофруктов и вернулся за свой столик. Он терпеливо прождал три часа, а когда Дашка приехала, усадил ее напротив себя, долго что-то рассказывал, такого страха нагнал, что девчонка спала с лица, а руки затряслись. Помявшись, парень передал письмо, не запечатанное в конверт, а исписанную бумажку, завернутую в целлофановый пакетик.

Звали этого субъекта Володя Чуев, он до звонка отмотал срок в той колонии, где сидел Колька, и после выписки решил устроить себе длительный отдых. Он четыре дня провалялся на раскладушке в Дашкиной комнате и бесплатно харчевался в «Ветерке», а потом, получив от девчонки денег, куда-то сгинул.

Какие разговоры вел этот проходимец с племянницей, дядя Миша не знал. А письмо то читал. Весточка не проходила зонную цензуру, поэтому бедолага Колька дал волю эмоциям. Сразу видно, он накатал свое сочинение, когда пребывал в расстроенных чувствах, повесил нос и думал только о плохом. Слезоточивые строки о том, как тяжело ему живется на зоне, как трудно тянуть лямку зэка. До звонка хоть и немного осталось, чуть больше двух лет. Но это, дескать, по вашим меркам немного, по мнению вольных людей. А ему каждый день там как год. Кроме того, Колька опасается за свою жизнь, писал, что ему наверняка не дадут досидеть. Или блатные на пику посадят или кто-то из лагерной администрации поможет залезть в петлю.

Еще Колька писал, как он, насквозь простуженный, не поднялся со шконки, когда в барак вошел офицер и схлопотал за это семь суток штрафного изолятора. Сидел в гнилом подвале, в сырости и холоде, на хлебе и воде. А контролеры отобрали у него теплое белье и к тому же еще кренделей навешали. И дуба он не врезал только чудом. Дашка все плакала, перечитывая эти строки, а дядя Миша сказал: «Ничего, досидит как миленький. Люди червонец получают и возвращаются. А тут… Всего — ничего». Слезы высохли на Дашкиных глазах, она схватила с плиты сковородку, на которой жарили лук, и едва не огрела Шубина по башке. Хорошо повар успел руку перехватить. Психованная девка.

И вот с той поры, после разговоров с этим придурком Чуевым, Дашка решила, что должна, просто обязана, вытащить брата с зоны. А для этого нужно всего-навсего заплатить кому-то из тамошних шишек энную сумму в валюте. О каких деньгах идет речь, Шубин не имел представления. Он видел только, что Дашка стала избегать работы в закусочной, где-то моталась, искала деньги, но, видно, ее поиски оказались не слишком успешными. Как сидела на зарплате официантки, так и сидит, считает каждый грош. И себе отказывает во всем.

— Дядь, милый, надо кафешку продавать, — Дашка всхлипнула, но получилось как-то ненатурально. Она наперед знала, что скажет в ответ Шубин, поэтому голос звучал тускло. — Надо Колю вытаскивать. Ведь то письмо читать страшно.

— Ты не читай, — посоветовал дядя. Он чувствовал, что терпение на исходе, едва сдержался, чтобы не обложить глупую девку матом, но резкое слово все же сказал. — Рано вы самостоятельными стали. Дел натворили, теперь сами и расхлебывайте. Ничего с твоим братцем не случится. Досидит два года с божьей помощью. Глядишь, дурь из него вся выйдет. Теперь у Кольки есть время Уголовный кодекс выучить. Чтобы в следующий раз в тюрьму не залетать.

Дашка захлюпала носом. Что-то она стала слабой на слезу. Ей слово поперек, а глаза уже мокрые. Только напрасно племянница надеется: Шубина бабьими соплями не разжалобить. Да и затея со спасением брата настолько вздорная и тупая, что тут и сомневается нечего: как только племянница сунется к лагерному начальству со своими деньгами, ей хвост и прищемят. Хорошо, если саму не посадят. Но без денег оставят, да и брату только хуже сделает.

— Ведь это Колька тебе денег на «Ветерок» дал, — выложила Дашка последний козырь. — Если бы не он…

— Ты меня деньгами-то не попрекай, — Шубин поднялся, чувствуя, что сидя здесь не отдохнул, только больше устал, совсем выдохся. — Денег он дал. Дерьмо на лопате твой Колька. Если бы не я, после смерти родителей загнали бы вас в детдом, на казенную баланду. Вот что я тебе скажу: добро вы помнить не умеете. А ты, смотрю, очень грамотная стала. А если грамотная, посчитай, сколько лет вы с братом у меня на шее сидели. Учил, кормил, одевал, обувал. Своих детей бог не послал. Вот я вас и нянчил столько лет. Ну, посчитала? То-то…

Дашка вышла из подсобки следом за дядькой, решив про себя, что больше не станет заводить разговор о продаже «Ветерка». Шубина ничем не прошибешь. Он совсем очерствел душой, погряз в мелких денежных счетах и, кажется, у него наметился серьезный конфликт с бандитами, контролирующими этот участок дороги, все здешние рынки и забегаловки. То ли дядька должен денег братве, но не спешит отдать долги, то ли у него действительно нет ни копейки. Черт его знает. Пусть сам это дерьмо разгребает, у Дашки своих забот не перечесть.

Наскоро протерев столы, она повесила на стеклянную дверь табличку: «Простите, у нас перерыв на 30 минут». За ближнем столом харчевался здоровенный мужик, водитель «КАМАЗа», стоявшего неподалеку. Этот малый обедает тут через два дня на третий, приезжает перед самым обеденным перерывом, по нему можно часы проверять. Всегда берет три салата, полный борщ, двойную порцию котлет с картошкой, большой кусок пирога, графин лимонного напитка и выходит на воздух, едва передвигая ноги. И в этот раз он нагрузился выше ватерлинии. Отодвинув стол, медленно отчалил. Постояв на солнышке, прикурил сигарету и уныло побрел к своему грузовику.

Дашка, наблюдая за водилой, отметила для себя, что на стоянке пристроился старенький Опель. Спереди, о чем-то толкуя, сидят два парня. Присмотревшись, Дашка подумала, что пацаны незнакомые. У нее хорошая память на лица, в ее смену эти посетители не попадали ни разу. И что они мучаются в тачке на самом солнцепеке? В следующую секунду Дашка увидела повара Рената Баширова. Он вышел из кухни в зал, сел за столик, поставив перед собой стакан гранатового напитка. Получасовой перерыв Ренат всегда использовал по назначению: он отдыхал.

— Уходишь? — спросил он и снял с головы поварской колпак, пригладил темные гладкие волосы. — Не останешься поработать? Официантка…

Дашка махнула рукой, вот теперь повар пришел агитировать. Сам Ренат готов пахать хоть в три смены, лишь бы деньги платили. Он, как и дядька, за копейку удавится. У него трое детей и жена, которая, кажется, снова беременна.

— Да знаю я, все знаю. Официантка уехала. А я должна за нее ишачить. Но как бы не так. Хрена вам.

Дашка стянула с себя фартук, скомкав его, бросила на стол. И, хлопнув дверью, вышла из забегаловки. Через минуту она завела Хонду, увидев в зеркале заднего вида Опель. На этот раз салон машины оказался пустым, парни подевались неизвестно куда.

Витя Желтовский и Кубик вошли в закусочную через заднюю дверь, которая по случаю большой жары оставалась открытой. Миновав тамбур и тесный, заставленный ящиками коридорчик, оказались на кухне. Здесь у огромной кастрюли с бефстроганов топталась Зинаида Ивановна, она же помощник повара, она же, когда требуется, официантка. Переминаясь с ноги на ногу, Зинаида старалась попасть в ритм музыки, которую передавали по радио. Желтый, крадучись, подошел ближе, остановился за спиной бабы, и своей долинной, как шлагбаум, ручищей дотянулся до ворота белого халата. С силой рванул ткань, развернул Зинаиду лицом к себе.

Всегда бойкая официантка онемела от ужаса, увидев перекошенную от злобы морду Желтого и охотничий нож с длинным клинком в руке другого незнакомца. Она хотела сказать, что ее не надо убивать, она все отдаст и так. С превеликой радостью. На шее золотая цепочка с крестиком, а деньги в сумочке, которая лежит… Зинаида не успела произнести ни единого слова, Желтый уже развернул плечо и разогнал кулак по траектории. Через секунду свет померк в глазах официантки, она не свалилась на пол только потому, что намертво вцепилась в край привинченного к полу железного стола. Желтый занес руку дня нового нокаутирующего удара в основание носа, но Кубик подскочил ближе и въехал женщине рукояткой ножа между глаз.

Желтый прибавил громкость висевшего на стене радиоприемника. Спутники прошли через еще один коридор, оказались у открытой двери в подсобку. Дядя Миша, подставив под ноги чурбан, на котором кололи дрова для шашлыков, пересчитывал банки с консервированным сладким перцем, стоявшими на самом верху. В одной руке он держал ученическую тетрадку в клеенчатой обложке, в другой огрызок простого карандаша.

— Тридцать шесть, — шептал Шубин себе под нос. Из кухни доносилась музыка, отвлекавшая от дела. Лишь бы не сбиться со счета, иначе придется пересчитывать банки по второму кругу. — Тридцать семь…

Шубин сделал пометку в тетрадке. И начал счет банок на второй полке, где стоял горошек. Он не успел добраться до цифры пять, когда какая-то неведомая сила выбила чурбан из-под ног. Взмахнув руками, дядя Миша выронил тетрадку и карандаш, тяжело бухнулся на бетонный пол, больно ударившись плечом. Стараясь сообразить, что происходит, он оттолкнулся ладонями от пола, уперся спиной в стойку полок. Увидел двух незнакомых молодых людей, стоявших над ним.

Один малый, вооружен ножом, он небольшого роста с квадратными плечами. Другой, длинный и худосочный, одет в линялые штаны и майку без рукавов с иностранной надписью. Морды незнакомые, кажется, сюда эти парни никогда не заходили.

— Вам чего? — сидя на полу, Шубин лихорадочно соображал, откуда появились нежданные гости и что здесь забыли. Выручки в кассе — кот наплакал. — Чего надо?

Вместо ответа Желтый нанес футбольный удар нижней частью стопы в грудь Шубину. Кубик ударил ногой слева по ребрам. Желтый каблуком ботинка наступил на ладонь своей жертвы. Шубин закричал от боли, но этот крик услышали лишь его мучители. Дверь в коридор, обшитая листами жести, оказалась уже закрытой, а радио в кухне орало на полную катушку. Согнувшись в пояснице, Желтый ударил хозяина «Ветерка» наотмашь, основанием кулака в лицо, развернулся и снова ударил справа. Отдернул руку, будто его шибануло током, и, прижав ее к груди, запрыгал на одной ноге.

— Блядская муха… Кажись, я палец сломал, — застонал он. — Вот же сволочь. Морда, как кирпич. Блин, палец…

Не обращая внимания на эти стоны, Кубик пару раз, когда Шубин попытался встать, навернул ему коленом по уху. Потом другим коленом — для симметрии. И добавил справа кулаком. Дядя Миша плохо видел, потому что правый глаз заливала кровь, сочащаяся из рассечения над бровью. На веках левого глаза после удара коленом мгновенно налился водянистый волдырь, веки сомкнулись. Шубин поднял предплечья, старясь защитить лицо от ударов. Но Кубик захватил два пальца его правой руки, сжал их в кулаке и вывернул до костяного хруста. Шубин, ослепленной болью, не понимал, за что и почему два молодых отморозка медленно убивают его в собственной подсобке. Они ничего не требуют, не берут деньги из кассы, не шарят по карманам, просто молча ожесточенно мордуют его. И от этого молчания так страшно, что словами не передать. Страх хуже физической боли.

— А-а-а, — закричал Шубин, когда Кубик ударил его в лицо коленом и попытался сломать пальцы другой руки. — Рифат… Рифат… А-а-а…

Дядя Миша набрал в легкие побольше воздуха и заорал, как раненый слон.

— Рифат… Ри…

Сейчас вся надежда на повара. Если он подоспеет, есть шанс спастись. Рифат здоровый мужик, который играючи разгружает мешки с сахаром или мерзлые свиные туши. Если бы он успел, если бы услышал… Желтый перестал прыгать на одной ноге, боль в пальце отпустила. Он выхватил из-за пояса пистолет, крепко зажал ствол в ладони. Шубин успел вжать голову в плечи.

— Вот тебе, тварь. Вот… Вот…

Желтый развернул плечо, рукояткой пистолета, как молотком, врезал дяде Мише по шее. Один раз, другой. Шубин задергался. Сверху посыпались, покатились по полу жестяные банки.

В общем зале кафе было не так жарко, как на кухне, поэтому повар Рифат не спешил возвращаться на рабочее место, он хотел сполна насладиться получасовым перерывом, вкатить еще один стакан гранатового напитка и дать отдых ногам. Вечером, когда жара спадет, здесь будет полно посетителей. Но основная часть его работы уже сделана. Кастрюля с бефстроганов стоит на слабом огне, мясо почти готово. Нажаренные лангеты в духовом шкафу. Ему осталось покрошить овощной салат и винегрет. Все остальное сделает Зинаида Ивановна и официантка Лида, которая выйдет во вторую смену. Сегодня Рифат уйдет из закусочной в пять тридцать, на час раньше обычного, как раз в это время у «Ветерка» останавливается рейсовый автобус. Надо забрать «жигуль» из сервиса и отвести жену к врачу, женская консультация закрывается в восемь, поэтому он успеет.

На кухне радио орало так, что было слышно в зале. Рифат, не любил лишнего шума, он вычитал в одним умном журнале, что громкие звуки утомляют человека, как тяжелая физическая нагрузка. И строго предупредил Зинаиду, чтобы она не врубала шарманку слишком громко. На мгновение Рифату показалось, что его зовет хозяин заведения. Но, видимо, послышалось. Рифат допил напиток, глянул на часы, можно посидеть еще немного, только сначала надо выключить радио. Он поднялся и направился на кухню. Рифат оказался в середине темного коридора, когда услышал какую-то возню в подсобке. И слабый голос дяди Миши. Слов не разобрать, но и без слов понятно: что-то случилось. Возможно, Шубин пересчитывал запасы консервов и неосторожно грохнулся вниз с высокого чурбана.

Рифат дернул на себя ручку двери. Но она почему-то не открылась.

— Михал Палыч, ты там? — крикнул Рифат. — Открывай. Слышь…

В ответ какое-то мычание, звук жестянки, упавшей вниз, подозрительные шорохи. Дверь с другой стороны можно закрыть на хлипкий крючок. Замка тут нет. Рифат поплевал на ладонь, крепко вцепился в ручку, отступил на полшага, резко повернув корпус, рванул дверь на себя. Крючок вылетел из ржавой петли. На мгновение Рифат увидел Шубина и не сразу узнал его.

Тот сидел на полу, привалившись спиной к стояку полки. Лицо распухло от побоев, будто его накусали пчелы, губы вывернулись наизнанку. Рубаха разорвана до пупа, грудь залита кровью. За короткое мгновение Рифат сумел разглядеть нападавших: один — длинный выродок с граблями вместо рук. Второй какой-то квадратный, с тяжелой челюстью неандертальца. Длинный, кажется, оробел, шагнул назад. Но тут из-за его спины вылетел второй малый и ударил Рифата по голове огнетушителем.

Дядя Миша открыл глаза, когда ощутил во рту солено-сладкий вкус крови. Он все еще сидел на полу, кто-то лил воду ему на голову. Шубин застонал и плотнее уперся руками в пол. Сладкая вода пенилась и стекала за шиворот рубахи. Он почувствовал, как в кровоточащие губы с силой ткнули стволом пистолета, заставляя шире открыть рот. Шубин подумал, что через мгновение его не станет, но он так и не узнает, за что был убит.

— Шире открой пасть, — заорал ему в лицо Желтый. — Еще шире. Тварь такая, ни хера не понимает. Ну, тебе говорят.

Шубин приоткрыл рот, ощутив запах горелого пороха и солидола, которым смазывали пистолет.

— Ты был когда-нибудь у доктора? — заорал Желтый. — А почему не умеешь открывать рот? Ну же.

В спину толкал Кубик.

— Дай я его, — горячо повторял он. — Дай я. Ну, какая тебе разница.

— Да пошел ты, — отозвался Желтый. — Слышь, дядя Миша, ты сдохнуть хочешь? Прямо сейчас?

Шубин что-то промычал, хотел помотать головой, но мешал ствол пистолета, который Желтый протолкнул едва ли не в самое горло.

— Тогда так, старик. Слушай внимательно.

Если бы ствол вынули изо рта, Шубин сказал своим обидчикам, что уже платит местному авторитету Постникову за защиту бизнеса. Он не может платить всем без разбора. Потому что денег слишком мало, а желающим прокатиться на дармовщинку — счета нет. У молодых людей будут большие неприятности, когда Постников увидит физиономию Шубина и услышит его рассказ. Неприятности — слабо сказано. У авторитета крутой нрав, и он очень не любит чужаков, которые пытаются кормиться на его территории.

— Мы знаем, что ты платишь Постному, — неожиданно заявил парень. — Теперь все отменяется. Будешь платить нам. То бишь Саше Коряге. Про тем же дням, ту же сумму, что и Постному. Но на пятьдесят процентов больше.

Дядя Миша что-то промычал в ответ. Он не мог сказать ничего со стволом во рту и головой, которая просто разваливалась на части от боли.

— Не понял? — насторожился Желтый. — Ты что-то имеешь против?

Шубин шмыгнул разбитым носом, давая понять, что ничего не имеет против. Желтый вытащил ствол изо рта хозяина заведения, вытер пистолет о штаны дяди Миши и сунул под ремень.

— Мы уходим по-английски, — сказал Кубик. — Не прощаясь. Английский этикет — это сейчас очень модно.

Он пнул Шубина подметкой в грудь, наклонившись, плюнул в окровавленное лицо. Затем вытащил огнетушитель в коридор. На полу валялся повар, медленно приходящий в чувство. Кубик долбанул Рифата огнетушителем по загривку и следом за Желтым вышел на кухню. Здесь они сбросили на пол кастрюлю с бефстроганов, опрокинули корзину с помидорами и сорвали цепочку с помощницы повара, пролежавшей под столом все это время. Зинаида не посмела шелохнуться, даже пикнуть. Она проводила молодых людей взглядом и только тогда волю чувствам, села на пол и разрыдалась в фартук.