"Помни о смерти" - читать интересную книгу автора (Топильская Елена)

13

На следующий день, под впечатлением от имиджа преуспевающей женщины Шнайдер-Лебедевой и от внезапно обрушившегося на меня мужского внимания, я пошла в изолятор в новых сапогах, короткой юбке оливкового цвета и единственном своем приличном пиджаке, который куплен был очень задешево, но смотрелся неплохо и как-то был сгоряча оценен Региной баксов в пятьсот.

В следственном кабинете, ожидая, пока приведут обвиняемого, я обдумывала свою личную жизнь. Сложные чувства боролись в моей душе. С одной стороны — да, все было прекрасно, вплоть до утреннего чая, заваренного им, а не мной, и бутерброды он сделал из того, что нашел в холодильнике, и посуду после завтрака помыл. Про его сексуальные качества и говорить нечего — я сама на себя удивлялась, никогда мне так хорошо не было с мужчиной. И в изолятор он меня отвез на машине. И поцеловал на прощание.

А с другой стороны — я, конечно, не героиня Чернышевского, и поцелуи без любви я в жизни раздавала не единожды, но чтобы так, через несколько часов после знакомства… Но даже и не в этом дело. С таким холодным сердцем я еще мужчине не отдавалась. Делаю успехи. А глубину моего морального падения усугубляло то удовольствие, которое я при этом испытывала. Интересно, что будет дальше?

Привели моего подследственного, Витю Нижегородского, самого знаменитого в определенных кругах профессионального карточного игрока, а по совместительству — непревзойденного взломщика квартирных замков. Все знали, что Витя может даже с закрытыми глазами за пять минут вскрыть замок любой сложности, поэтому широко пользовались его услугами. А поскольку Витя в промежутках между сеансами карточной игры любил закинуться наркотиком, да еще одновременно запойно пил, что вообще-то крайне редко сочетается в одной личности, желающие взять квартирку привозили бесчувственного Витю к адресу готовящейся кражи, под руки поднимали на нужный этаж, давали в руки инструмент, Витя открывал замок, после чего его бережно спускали вниз и увозили обратно.

Банда, дело о которой я расследовала, несколько раз воспользовалась услугами Вити по взлому замков, и Нижегородский (фамилия которого вообще-то была Воробьев, а поскольку уродился он в Горьком, известен был по кличке) уже полгода сидел за мной в следственном изоляторе, спокойно ожидая, пока я закончу следствие по двадцати восьми эпизодам преступной деятельности банды из двенадцати человек.

Вот была картина маслом, когда я собрала всех обвиняемых, и Витю в том числе, чтобы объявить им об окончании следствия. Витя с интересом оглядел всех присутствующих и спросил меня: «Мария Сергеевна, а это кто такие?» — «Это ваши подельники, Воробьев», — ответила я. «Да?!» — поразился Витя и стал тщательно всех рассматривать. Я помирала со смеху, хотя все это было вполне понятно: Витя, проспавшись, и хотел бы, да не мог вспомнить, кто и куда его возил и что он делал во хмелю. Поэтому и соучастников своих не знал.

Судим он был уже пять раз, перерывы между отсидками не превышали шести месяцев, и я только гадала, как он за эти короткие промежутки умудрился снискать себе славу крутейшего игрока. Говорили, что он мог обыграть любого, чем, собственно, и жил. Приглашал на хату денежных лохов, любителей карточной игры, несколько дней играл с ними по-крупному, а когда голый и босый лох, прикрывая срамное место, покидал притон, Нижегородский пересчитывал купюры и отправлялся играть в казино, уже для удовольствия.

«Когда я выходил из казино, я каждой бабке на паперти меньше сотни не давал, мог прохожему горсть купюр подарить, просто так, у меня натура широкая», — рассказывал он мне, и я охотно верила. Как-то я его спросила: «Витя, а вы все-таки шулер или так мастерски играете?», на что Нижегородский мне со вздохом ответил: «Мария Сергеевна, я вам так скажу: или в карты играть, или на Путиловском заводе работать…»

У меня с Витей установились добрые отношения, мы с ним общались с удовольствием. Галантный Нижегородский всегда отмечал мои обновки, не забывал делать комплименты по поводу новой прически или лака для ногтей; сегодня он одобрительно осмотрел мои сапоги и тоном знатока заметил:

— Италия? Баксов шестьсот?

— Нет, Витя, гораздо дешевле; не забывайте, что я в карты не играю, живу на зарплату.

— И то правда, — вздохнул Витя.

Он меня жалел; говорил, что не женская это работа, «вам бы дома сидеть, ребенка воспитывать, музыку слушать, книжки читать»; если приходилось задерживаться, переживал, как же я пойду вечером, в темноте, одна из изолятора. «Полно ведь всяких уродов, которые могут женщину обидеть…»

Наши с ним отношения не испортило даже то, что Нижегородский, вообще-то безразлично относившийся к предъявленному обвинению («Ну и что? Посижу и выйду»), в силу своего положения в тюрьме — неоднократно судимого вора — должен был по определению что-нибудь выкинуть для поддержания своего авторитета и в один прекрасный день начал есть бумаги из уголовного дела.

Но поскольку делал он это явно по обязанности, без души, лениво, да еще в изоляторе переболел гепатитом и после болезни стал слегка заторможенным, двигался и говорил, как в замедленном кино, — я только потешалась, глядя, как охранники без всяких усилий вынимают у него изо рта едва прожеванные бумажки, а Витя послушно открывает рот и ждет, пока бумажку достанут.

Сотрудники изолятора, правда, на него обозлились. У всех свежи еще были воспоминания о пожилом следователе из городской прокуратуры, моем бывшем коллеге, у которого обвиняемый мафиозо вдруг начал остервенело жрать уголовное дело с собственными признаниями, и не для проформы, а всерьез.

Все смертельно перепугались, стали заламывать ему руки, выковыривать изо рта обрывки допросов, он боролся, отшвыривал конвойных, залил все слюнями, покусал сотрудников изолятора; все были в панике, и только мой старенький коллега, храня полное спокойствие, не торопясь, куда-то отлучился и через некоторое время, так же не торопясь, вернулся со стаканом воды в руке. Никто не знал, что у него сделаны ксерокопии всех листов этого тома. А в следственном кабинете борьба в разгаре, уже мебель ломают, обвиняемый хрипит и давится; и тут следователь подходит к нему, протягивает стакан воды и доброжелательно говорит: «На, водичкой запей!..»

Сегодня Витя был еще спокойнее, чем обычно; он отметил, что выгляжу я необыкновенно хорошо, «прекрасна, как миллион долларов», после чего мы с ним обсудили повышение курса валют, достоинства и недостатки свободной прессы, он поинтересовался, какие новые казино открылись за то время, что он сидит, и тут я вспомнила про загадку, рассказанную мне Эдиком Соболевым.

— Витя, можете мне ответить на один вопрос? Вам никто в камере работу не предлагал после освобождения?

— Работу? Мне — нет, меня же вся тюрьма знает, я в авторитете. А вообще я что-то слышал…

На всякий случай Витя оглянулся, но на нас никто не обращал внимания. Он задумался.

— Да, вербовали в моей камере пацана одного, он уже вещички собирал.

— А что конкретно предлагали?

— Что? — Витя снова задумался. — Вроде бы работу за границей, в Южной Америке или в Южной Африке, я и не помню, и какая разница между ними, не знаю. — Он хмыкнул. — Этот мужик его как коня разглядывал, даже зубы смотрел, я бы на месте этого пацана уже давно в лоб дал бы. А тот терпел и хвастался, мол, он какой-то сложной гимнастикой занимается, дышит по особой системе, в общем — аутотренинг, поза лотоса, прочая мутня.

— А не помните, как вербовщика звали?

— Звали его Валера, сидел он за похищение человека, за Приморским районом, на руке наколка «Валера», не блатная, — отчеканил Нижегородский.

Да, это вам не Америка с Африкой, блатную наколку от фраерской Витя влет распознает.

— А пацан этот за кем сидел?

— Щас, — Витя наморщил лоб, потом поднял палец:

— О! Вымогалово, хлипкое, доказухи ноль, говорил, что скоро выйдет, даже до суда не досидит, и точно, увезли на меру пресечения и не вернули, вышел, наверно. Трайкин Сергей Сергеевич, семьдесят восьмого года, на Каляева сидел.

Я кивнула: на Каляева располагались сотрудники Управления но расследованию организованной преступной деятельности.

Закончив с Воробьевым и отметив у дежурной следственных кабинетов пропуск, я на обратном пути зашла в оперчасть, где без труда получила данные Трайкина, а также данные Валеры, сидевшего в одной камере с Трайкиным, и заодно выяснила, что этот самый Валера сидел некоторое время и с Эдиком Соболевым. Еще мне любезно сообщили, что три дня назад Валерий Иванович Синдеев был осужден федеральным судом за похищение человека к двум годам шести месяцам и десяти дням лишения свободы, то есть, по-простому, получил в пределах реально отсиженного срока и под звуки фанфар освободился из-под стражи в зале суда.

Я, конечно, попеняла самой себе на медлительность: если бы я начала выяснять личность «рекрутера» сразу после того, как мне сказал о нем Соболев, я бы застала его в изоляторе. Но поскольку я еще не знала, зачем мне это надо, я не очень расстроилась.