"Помни о смерти" - читать интересную книгу автора (Топильская Елена)

11

Выйдя из восемьдесят девятого отдела милиции, на территории которого находилось кладбище, я села на сырую скамеечку и во второй или третий раз в жизни пожалела, что я не курю. Интересно, как люди сходят с ума? Где-то я читала, что если человек понимает, что он сходит с ума, значит, он не сумасшедший, так как психи считают себя совершенно нормальными. Но я тоже считаю себя совершенно нормальной. Является ли признаком помешательства мое убеждение в том, что некое событие имело место, если все, кого я считаю участниками этого события, утверждают, что этого не было? Может, пойти и сдаться в психушку добровольно?

Или я переутомилась? От сильного умственного напряжения в истории со случайно обретенным и исчезнувшим трупом в моем мозгу разгладилась пара-тройка извилин, и я стала неадекватно воспринимать обстановку, кое-что мне померещилось? В ту ночь я заснула, не раздеваясь, на кухне. Не приснилась ли мне Регина с ее безумным рассказом о втором трупе в гробу ее мужа?

Что я должна думать, если оперативник, дежуривший пятого числа, на мою просьбу рассказать о вызове на труп, обнаруженный при эксгумации, делает круглые глаза и перечисляет свои вызовы, среди которых нет никакого упоминания о кладбище и эксгумации, а затем, видя мое недоверие, ведет меня

В дежурную часть и демонстрирует записи в книге происшествий. Какие там трупы и кладбища! Вот мотоцикл угнали, две квартиры обнесли; пьяная драка в баре, мелких хулиганов немерено; ну нет у нас байдарки, то есть вызова на кладбище, где в поднятом при эксгумации гробу обнаружен лишний труп. Мы бы и рады…

А может, Регина действительно меня разыграла? Это давало мне шанс доказать себе, что с моей головой все в порядке.

Конечно, в такое время — ни свет ни заря, одиннадцать часов — Регина еще спит без задних ног, но я уж осмелюсь ее разбудить. Я даже по телефону звонить не стала, поехала прямо к ней.

На кнопку звонка я нажимала минут двадцать. Меня уже стали подозревать в чем-то неблаговидном соседи напротив, но тут наконец Шнайдер-Лебедева соизволила проснуться и вылезти на лестницу в пижаме, с растрепанными волосами. Правда, надо отдать ей должное: она обрадовалась, втащила меня в квартиру и собралась кормить завтраком.

Я даже раздеваться не стала, сразу взяла быка за рога.

— Регина, ты мне правду сказала насчет эксгумации?

— В каком смысле правду? — Регина обернулась ко мне от кухонного стола; вид у нее был еще не вполне проснувшийся.

— О том, что в гробу с Арсением был еще один труп, женский.

— Чего-чего?!

— Ты что, не помнишь?

— Что я должна помнить?

— Ты что, оглохла? — разозлилась я. — То, что слышала, про женский труп в гробу Арсения!

— Швецова, ты что, выпила? Вроде бы рано еще. Брось ерунду пороть, давай кофейку хлопнем, щас по сигаретке выкурим и взбодримся. А? Ты куда, Машка?

Судьба моя была, видно, сегодня такая, карта мне сегодня такая легла — отовсюду уходить несолоно хлебавши. И последнее слово все время оставалось не за мной. Ну как тут умом не тронуться? Выйдя на лестницу и хлопнув ни в чем не повинной дверью Регининой квартиры, я некоторое время раздумывала, что больше приличествует случаю: проскакать по лестнице на одной ножке, распевая «Я чайник, я чайник», или зарыдать в голос? Слезы у меня полились сами собой, от страха, жалости к себе и злости. И вот это-то вселило в меня надежду, что со мной еще не все кончено. Раз я злюсь, значит, не все так плохо. Мы еще посмотрим, кто тут псих.

Шефу я, конечно, в таком виде — заплаканная, с красным носом — на глаза показаться не могла. И вообще никому не могла, кроме Лешки. А у него, как назло, был допрос. Я проскользнула в свой кабинет, закрылась изнутри, позвонила Лешке по телефону и велела стукнуть в стенку сразу, как он освободится. И стала ждать.

Через полчаса я уже рассказывала Лешке все по порядку.

Конечно, он не поверил в то, что я тронулась умом. Он сказал, что в принципе маразмом я могу заболеть, но еще не скоро.

— Лешка, но не могут же все идти не в ногу, одна я в ногу. Что ж получается — весь мир кругом врет?

— Так: ты, во-первых, успокойся, а, во-вторых, скажи мне, какой-такой «весь мир»? Четыре человека — это пока еще не весь мир.

— Четыре человека?

— Ну посчитай сама: Кульбин в морге, генетик этот недоделанный, лжеученый — два, онер в восемьдесят девятом — три, и Регина твоя — четыре. Кстати, мне она никогда не нравилась. Тоже мне, мадам Чересчур!

— Чего?

— Ну, зову я ее так: чересчур тонкая талия, чересчур высокие каблуки, чересчур много денег, чересчур мало мозгов. А потом, может, Васька-то и не врет, труп до морга не доехал, скинули куда-нибудь прямо на месте. Ну все? Сдаваться на Пряжку расхотела? А теперь скажи мне, дорогуша, какие такие дела у тебя были с Аристархом Ивановичем?

— Ты имеешь в виду Неточкина?

— Надо же, догадалась!

— Ну так следователь же! А какие у меня с ним могут быть дела?

— Вот я у тебя и хочу спросить, у Неточкина уже не спросишь. На, посмотри. — Лешка протянул мне перекидной календарь на пластмассовой подставке. — Это я изъял из кабинета Неточкина. Он был открыт на пятом числе, лист чистый, никто на него и внимания не обратил. Если уже и почистили кабинет до меня заинтересованные лица, то хоть календарь остался па мою долю. Я его добросовестно пролистал. И что я вижу на листочке за третье ноября?

Лешка ткнул пальцем в календарь. Я наклонилась к столу и увидела на листке с датой «3 ноября» три телефонных номера. Один номер был мне незнаком, второй телефон принадлежал заведующему моргом, Юрию Юрьевичу, против него было помечено «Юра», а третий был моим собственным служебным телефоном. Чтобы никто не посчитал это случайностью, под моим номером телефона было приписано «Мария Серг.».

Внизу страницы были жирно нарисованы два знака препинания — вопросительный и восклицательный. Так бывает, когда набираешь телефонный номер, слушаешь гудки, ждешь, что снимут трубку, и в ожидании чирикаешь что-нибудь на бумаге, где этот номер записан, многократно обводя ручкой нарисованные знаки. Третьего ноября Аристарх Иванович Неточкин вполне мог рисовать что-нибудь, пытаясь дозвониться до моего кабинета, пока я валялась на диванчике в морге, а потом в собственной постели, одурманенная импровизированной анестезией. А судя по тому, что именно чиркал на листочке календаря Неточкин, дозваниваясь до прокуратуры или лично до Марии Сергеевны Швецовой, его мучил какой-то серьезный вопрос, настоятельно требующий ответа.

Интересно, получил ли он ответ? И не содержится ли этот ответ в записи на соседнем листочке перекидного календаря? В очень краткой записи, которая выглядит вот так: «С.?!!».

— Леша, — сказала я Горчакову, — давай сложим два и два. Давай представим, что не позднее третьего ноября происходит некое событие, которое заинтересовало директора медицинского института, хирурга с мировым именем Неточкина. Третьего ноября он пытается в связи с этим событием выяснить что-то в морге у своего ученика Юры, ныне заведующего танатологическим отделением, и одновременно в прокуратуре у некоей Марии Сергеевны. Значит, сведениями об этом событии располагают одновременно и Юрий Юрьевич, и Мария Сергеевна.

— И ты после этого говоришь, что у тебя с головой не все в порядке?

— Я говорила не после этого, а до, если помнишь. Вот сейчас наконец с головой стало все в порядке. И я могу назвать по крайней мере одно событие, которое удовлетворяет всем названным условиям: это моя пресловутая эксгумация второго ноября.

— Третьего или четвертого ноября Неточкин выясняет, — подхватил Лешка, — что к этому событию причастен некто «С.». И этот факт его неприятно удивляет, он даже не может в это поверить. Во всяком случае, я так трактую вопросительный знак и целых два восклицания после этой загадочной буквы. Машенька, какой именно протертой пищи тебе хотелось бы? Я на все готов, заказывай! Что бы я без тебя делал, дурак? Я ведь сколько времени голову ломал над этим календарем, а ты пришла, хвостиком махнула, задачка раз — и решилась. Нет, ты посмотри, как элегантно: третьего Неточкин узнает про «левый» труп, четвертого начинает подозревать «С.», а пятого его мочат ни свет ни заря. Вот тебе и мотив.

— Знаешь, Лешка, если ты мне скажешь, в чем Неточкин стал подозревать «С.» и какое он отношение имел к «левому» трупу, а главное — откуда все-таки «левый» труп взялся, я уж, так и быть, признаю, что мужики умнее женщин.

— Я тебе хочу напомнить, старушка, что мы с тобой преступно легкомысленно отнеслись к установлению личности этого «левого» трупа, — Лешка ловко ушел от разговора о том, кто умнее. — Уже сколько времени прошло, а мы еще пальцем не пошевелили. И я категорически отказываюсь обсуждать мотив и обстоятельства его подкладывания в чужой гроб, пока мы не установим личность. А кроме того, нам надо уже и второй искать. Придется лезть в сводки.

— Если только его уже не засунули в очередной закрытый гроб. Надо у Васи узнать, хоронили в эти дни в закрытых гробах или нет.

— Узнай, и давай-ка съезди в ГУВД, посмотри сводки. Маш, я бы сам съездил, но ты ж понимаешь, я по Неточкину закопался, дня три мне не вырваться. К тому же мне нужно успеть основную работу сделать до Дня милиции: десятого ноября от наших младших братьев по разуму будет мало толку, а потом два дня будут поправлять здоровье.

Я понимающе кивнула:

— Это святое. А кстати, что ты думаешь по поводу того, что это за «С.»?

— Хо-хо, персонажей навалом, только выбирай! Сергей Янович Героцкий, между прочим, Юлия Евгеньевна клянется, что этот красавчик был преданным другом дома и верным соратником покойного Неточкина, а разведка донесла, что Героцкий больше дружил с Юлией, и кое-кто считает, что у них был роман. Стасик, друг дочери — Юленьки-млад-шей, которого Аристарх Иванович на дух не переносил.

— Запиши еще Саиду Сабировну.

— Начмеда, что ли, такую пожилую тетеньку? А что, прямо в духе Марининой: почтенная начмед-ша под белым халатом скрывает сущность главы мафии…

— Тебе оперативное сопровождение-то выделили?

— Двоих из РУВД, и руоповца прислали.

— Леша, раз уж мы сошлись на том, что все наши трупы одного разлива, может, подаришь человечка запросы писать?

— Подарю. Мне такого толкового парня прислали, правда, он опер по детям, но мечтает уйти в убойный отдел.

— А зовут как?

— Коля Курочкин.

— Да, он ничего парень, старательный, он со мной, кстати, бабушку Петренко ездил эксгумировать.

— Господи, а чего ж детского опера на эксгумацию засунули?

— Да мне его в качестве водителя дали. Ну что, посадим его на подкидыша?

— Посадим, и на сводки тоже можно. Надо смотреть женские трупы без одежды, подгнившие. Как ты считаешь, они с территории своего отделения вывезли?

— Неважно, придется все подряд смотреть.

— Учти только, что этот труп, как и тот твой с эксгумации, может оказаться без повреждений, и причину смерти будет не установить.

Черт, Лешка был прав. Ну, а пока я умылась и подкрасилась, и очень вовремя: когда я вернулась в кабинет, дверь распахнулась, на пороге предстал наш новый следователь Филонов и, глядя на нас ясными глазами, весело сказал:

— Привет, ребята! Попьем чайку? — и положил на стол рядом с чайником свежий батон, ветчинку и коробку «Рафаэлло».

— Ого! — сказали мы с Лешкой в один голос и стали сервировать чайный стол.

Так вкусно и питательно мы давно не обедали. Новый наш коллега улыбался, рассказывал анекдоты, пообещал забрать у меня половину дел, был чертовски обаятелен и добил меня тем, что по собственной инициативе пошел мыть чашки. До него ни одно существо мужского пола, разделявшее с нами чаепитие, никогда такого желания не изъявляло.

Уже в коридоре меня догнал Лешка с просьбой, раз уж я еду в главк, обязательно зайти к дежурным медикам и забрать готовые экспертизы. Испытывая умиротворение после вкусной ветчины и смешных анекдотов, я пообещала Лешке, что все сделаю.