"Кто-то другой" - читать интересную книгу автора (Бенаквиста Тонино)

НИКОЛЯ ГРЕДЗИИСКИ

Голый Николя с полузакрытыми глазами нашел ванную, отделанную белым фаянсом, и скрепя сердце залез под душ, чтобы смыть с себя запах секса, который пропитал его целиком. И, оставляя за собой мокрые следы, пошел пристраиваться под бочок своей спящей красавицы. Лорен сдалась, но ее загадка осталась. Выйдя из «Линна», они пытались найти прилагательное, определяющее их состояние — они были серыми. Прекрасный серый вечер, подкрашенные голубым сумерки. Они шли по берегу Сены, и тут, словно по волшебству, перед ними возник огромный корабль, медленно движущийся в их сторону, — отель «Никко», как они узнали только на следующий день. И они пошли на абордаж с высокомерием пиратов, готовые спалить все при малейших признаках сопротивления. Николя ознакомился с содержимым мини-бара еще до того, как потребовал номер. На свой этаж они поднялись пешком, хихикая при мысли, что разбудят тех, кто спокойно спит в такой поздний час. — Шампанского? — спросил он, встав на колени и засунув голову в холодильник.

— Шампанского!

Это была встреча. «Второй раз я встретил Лорен». Никогда еще он так проворно не раздевал женщину. Он хотел увидеть ее обнаженной как можно быстрее, и самое странное — с каждой снятой деталью одежды он чувствовал себя все более и более раздетым, как будто с него осыпались пестрые лохмотья приличий. Раз она обрекла его на муку ничего не знать о ее жизни, ее тело должно быть обнажено как можно быстрее, да она и не сопротивлялась. Напротив, она помогала ему смехом, жестами, облегчающими раздевание, возбуждая его еще больше. Довольно надолго они так и застыли — она совершенно голая, стоя на коленях на полу, и он, в пиджаке и при галстуке, растянувшись на кровати. Потягивая шампанское, они перекидывались редкими фразами о герметичности среднего класса, что, вопреки всем ожиданиям, только подчеркнуло эротичность ситуации. Он воспринимал этот миг как дар Лорен, понимающем, что дает слишком мало. Она согласилась полностью продемонстрировать видимую часть себя. Этот дар удесятерял ее обычное очарование, создавал новые формы общения, вычеркивал проволочки Николя и примирил его с призраками всех женщин, которых ему не удалось раздеть. Загипнотизированный ее кожей и всеми ее тайными трещинками, он пытался уловить все исходящие от нее запахи — смесь Диора и естественного запаха пота, косметики и возбуждения. Этот же запах, испорченный его собственным и искаженный объятиями, исходил от простыней, когда Николя вышел из душа. Если Лорен еще спит, то только потому, что она так решила, и бесполезно и неудачно будить ее, чтобы сказать, что солнце встало. Он нашел в себе силы оторваться от нее, оделся, глядя на ее коричневую кожаную сумочку и борясь с искушением запустить туда руку, чтобы найти ответы на мучившие его вопросы: замужем ли Лорен? Какого черта она делает перед походом по барам? Действительно ли ее зовут Лорен? Но после того, как они занимались любовью, все могло подождать.

Николя представил, как он проведет этот день, мягко, с улыбкой на губах, с легким сердцем скользя сквозь день в ожидании ночи и ее обещаний. Будет не слишком рано проверить, способны ли они на такие же изощренные трюки на голодный желудок. Теперь он мог бы влиться в «Группу» и готов послать к черту любого зануду, спешащего напомнить ему, что жизнь — штука полосатая.

— Месье Бардан срочно вызывает вас к себе! — сообщила Мюриэль.

Важная информация. Но Николя не придал ей никакого значения, забрал свою почту и ежедневные газеты и уселся за столом просматривать прессу. Ему не нужно было ничего — ни пива, ни аспирина, ни успокоения. Достаточно было хорошего настроения. Через час Бардан постучался в его кабинет:

— Думаете, что набрали очки в глазах генерального директора?

Отвечать не обязательно, впрочем, слушать тоже. Николя еле сдерживал улыбку, видя свою банку с пивом на углу стола, прямо под носом у Бардана. Опытный образец готов, осталось придумать название.

— Я умею отличать карьеристов, я начал играть в эти игры задолго до вас!

«Может, болтанка?

М-м-м, болтанка — довольно удачно, одновременно «банка» и «болтать». Хотя что это на самом деле обозначает? Воздушные ямы? Нет, не пойдет, сразу начнутся ассоциации с тошнотой, отменяется».

— Николя, вы забываете о субординации. «Может, Пиперин?

Звучит неплохо, но что это будет по-английски? Банка для пива все-таки штука интернациональная, надо придумать что-то американизированное».

— Тому, кто хочет выйти из игры, стоит поискать себе другое место.

«Наконец-то нашел!

Трикпак!

Отлично! Такое впечатление, что это слово существовало всегда. К тому же остается налет этакой занятности. У кого еще нет Трикпака?»

— Не вынуждайте меня вас увольнять.

И Бардан ушел, провожаемый отсутствующим взглядом Николя. Ну что ж, окрестили банку пива, теперь осталось только быстренько выдать ей свидетельство о рождении. Перед уходом он позвонил Алисе.

— Я вам звоню, как мы договаривались, по поводу вашего предложения. Я согласен.

Национальный институт промышленной собственности (НИПС), дом номер 26 по улице Санкт-Петербург. Николя торжественно вошел в огромное серое здание и некоторое время послонялся по коридорам, прежде чем обратиться к секретарю, которая дала ему бланки для подачи заявки на выправление патента и бумажку, где описывалась последовательность действий. Он пристроился в круглой комнате в виде сот — в каждой ячейке по кабинету, посередине несколько столов для изучения и заполнения формуляров, на стене стенды, чтобы скрасить ожидание. Перед тем как переступить порог НИПСа, он зашел в ближайшее кафе, растворить последние тормоза в бокале коньяку, усмехаясь над абсурдностью своих усилий. На этот раз спирт не помог ему преодолеть страх или вызвать независимого судью, но придал ему сил идти до конца, воплотить свою фантазию, запротоколировать ее.

Он пробежал глазами первый документ «Патент: защита вашего изобретения», где объяснялось понятие «изобретение», — вы патентуете не идею, а ее применение. Затем он прочел «Как подготовить документы на выправление патента», где было расписано все, что нужно для этого сделать. Николя это показалось слишком запутанным, чтобы он мог справиться в одиночку. Ему посоветовали обратиться за помощью в «Отдел изобретений».

Он уже хотел все бросить на полдороге. «Отдел изобретений»! Он всего лишь винтик в огромном механизме, камешек в пирамиде, песчинка в океане, неужели он рискнет переступить порог «Отдела изобретений»? Проходя по коридору, он слышал возгласы людей, двигающих научно-технический прогресс, трудящихся на благо человечества. Сначала его принял молодой сотрудник, который дал ему пару практических советов и указал нужное направление.

— Ваше изобретение из области химии, электроники, электрики, информатики, техники?

Методом исключения Николя выбрал последнее. Молодой человек не стал вдаваться в подробности и объяснил, как составить документацию: заполнить анкету на патент, составить точное описание изобретения, отдать его на проверку инженеру из НИПСа. И записал его на следующий день, чтобы Николя мог поразмыслить над описанием своего изобретения. Через двадцать четыре часа его приняла мадам Забель. Она прочла:

К огромному удивлению Николя, мадам Забель заставила его поправить очень немногое — есть отчего почувствовать себя практически изобретателем. Однако в формуляре на патент он допустил ошибку. В графе «Название изобретения» написал «Трикпак».

— В случае необходимости это будет название зарегистрированного товарного знака. А здесь нам нужно общее обозначение.

Не придумав ничего лучше, Николя выбрал «Футляр для банки газированной воды», побоявшись предложить «Обманка для пива». Мадам Забель вчитывалась во все это ужасно серьезно — неопровержимое доказательство того, что эти документы возможно отдать в производство. Она поколдовала над компьютером, чтобы посмотреть, не были ли зарегистрированы подобные изобретения, и нашла два отдаленно похожих.

— Зайдите в отдел документации, там вам расскажут подробнее, но мне кажется, что тут совсем мало общего.

Она дала ему несколько наводок на промышленников, которые могут заинтересоваться его патентом. В отделе документации Николя пролистал два описания — оба изобретения упрощали процедуру открытия и использования пивных бутылок, никакого сравнения с его «Футляром для банки газированной воды». Он зашел в регистрационный отдел, заплатил пошлину в двести пятьдесят франков и покинул здание НИПСа. В конце концов он почувствовал себя изобретателем.

— Говорят, сегодня на шестом этаже в центральном здании вырубилось электричество.

— Не слышал, — ответил Жозе. — Вас это коснулось, месье Маркеши?

— Коснулось ли меня это?! Вы действительно хотите знать?

И никто не решился ответить отрицательно. Николя чувствовал, что их ждет очередная серия о несравненных достоинствах Маркеши.

— Электричество было отключено с 15.10 до 15.30. Все вы наверняка слышали про «закон бутерброда», закон подлости, в общем, весь мир знает этот закон, гласящий, что худшее, что может случиться, обязательно случается. Представьте себе, что с февраля я веду переговоры с миланской компанией Cartamaggiore и сейчас они как раз перешли в финальную стадию. Мой собеседник с противоположной стороны — некий Франко Морелли, с которым мы вмести получали MBI в Гарварде. Он предпочел мое предложение в память о нашей с ним совместной учебе — корпоративный дух что-нибудь да значит! — но при малейшем намеке на осложнения он может обратиться во франкфуртскую Ragendorf, чьи предложения как минимум равны моим. Франко не уступит ни цента. Я тоже.

Вежливые смешки, чтобы дать рассказчику перевести дух.

— Нам нужен был набросок документа, чтобы обозначить основные понятия, я пригласил его в «Плазу» составить это письмо о намерениях, он отправил его в свою администрацию и получил от них поддержку. В течение двух месяцев я из кожи вон лез, чтобы получить от итальянцев дополнительные технические подробности, но дело шло до сегодняшнего дня… пока мне не понадобилось пересмотреть некоторые пункты в этом пресловутом документе. В десять минут четвертого я включаю компьютер, открываю файл и подчеркиваю интересующие меня моменты. Я хотел, чтобы текст легко читался, и — черт знает, что мне пришло в голову, — я решил изменить шрифт. Мне оставалось только кликнуть «Сохранить», и пюди знай почему, я кликнул на… «Удалить».

— Нет!

— Вы действительно это сделали?

Николя не верил своим ушам. Неужели Маркеши расскажет о своем поражении?

— Кажется глупостью, но уверяю вас, именно так все и произошло, весь текст исчез! Некоторые из вас — и небезосновательно — подумают, что произошедшее не просто неловкость, а игра подсознания, желание испугать самого себя, готовность подвергнуть опасности достигнутые договоренности, не знаю, что еще. Я не отрицаю доли подсознания в этом действии, но мне некогда было анализировать — зло свершилось.

— Но вы же могли нажать на «Отменить», и текст появился бы снова, — заметил Арно. — Вы не могли этого не знать.

— Естественно, я это знаю, но тут-то вступил в силу закон подлости. Когда я уже собрался кликнуть на эту иконку, было десять минут четвертого, и все компьютеры в нашем отделе отключились. Если вы не в курсе, мой дорогой Арно, то сообщаю вам, что когда компьютер отключается, слишком поздно жать на «Отменить».

— И у вас не осталось копии?

— Вот именно что осталась, но закон подлости был доказан еще раз. Обливаясь потом, я переворачиваю все ящики, нахожу копию, бросаюсь к первому же работающему компьютеру, вставляю дискету, и на экране появляется: «Невозможно прочитать дискету. Хотите отформатировать?»

— Вот ведь не везет так не везет, — посочувствовала Режима.

— Да уж.

— И что?

— Ну, я плохо себе представлял, как я звоню Морел-ли и спрашиваю: «В случае отмены предпочтительного права подписания, на чем мы сошлись по поводу максимума резервных документов?» Он бы счел меня невменяемым и через час позвонил бы в Ragendorf.

— А было ли продолжение?

Николя много бы отдал за то, чтобы не было. Он уже видел в Маркеши нормального человека — слишком человечного и способного на ошибки, чтобы отнестись к нему даже с некоторым уважением. Но вместо этого Маркеши произнес «да», которое еще долго резонировало, чтобы подогреть интерес слушателей.

— Даже если осталась хоть малейшая возможность выкрутиться, следовало попробовать. Я создал новый файл и один за другим обдумал все пункты контракта. В экстренных случаях то, что мы называем памятью, неожиданно становится очень точным инструментом, возможностей которого мы до сих пор не знаем. Сегодня впервые в жизни я по-настоящему разговаривал со своей памятью, я громко обращался к ней, мягко расспрашивал, как ребенка, которого надо приручить. «Если сектор увеличивает капитал группы на 10%, после 2% дополнительных вычислений за аудит, капитал вырастает на 32%, а капитал внешних инвесторов соответственно X на 13%, Y — 12% и Z — на 7, 5%». Если мое подсознание было причиной катастрофы, это же самое подсознание отправилось на поиск информации туда, где она хранилась. «Франко просил… 22%, а у нас законный максимум 15. С пятым параграфом в качестве ограничительного условия мы получаем большинство в две трети плюс одно место». Я переживал это странное ощущение, будто прогуливаешься в старом ангаре, где свалены миллиарды карточек, ища нужную при свете факела. Но это нужно было сделать, иначе мир бы обрушился, во всяком случае мой. Не знаю, благодарить ли мне Бога, Зигмунда Фрейда или родителей, которые в детстве пичкали меня рыбой, но результат всех этих усилий отправился по электронной почте в Милан вот уже два часа назад. Франко позвонил мне и сказал, что, по-видимому, его шеф со всем согласен. И вот я, верный своему долгу, вместе с вами готов выпить по второму пастису.

Для Николя хуже всего была заключительная часть. Зачем Маркеши надо обязательно заканчивать сказания о своих подвигах словами: «И вот я, верный своему долгу, вместе с вами готов выпить по второму пастису?» Мол, сразу после спасения мира он поспешил обрадовать своим присутствием их, простых смертных, потрясенных этой смесью блеска и скромности. Николя не мог этого так оставить.

— Долгие годы Александр Солженицын писал тысячи страниц с неотступной мыслью об аресте. Чтобы сэкономить бумагу и спрятать свои тексты от КГБ, он писал все в зеленые блокнотики — белой бумаги не было — на каждой странице по шестьдесят строк микроскопической каллиграфии. Когда его отправили в ГУЛАГ, ему было сорок два года и он страдал раком легких. Все восемь лет в лагере у него не было бумаги, но он продолжал писать… ничего не записывая. «Люди просто не подозревают ни о своих способностях, ни о возможностях своей памяти», — позже скажет он. Чтобы научиться запоминанию, он составлял стихи по двадцать строк и заучивал их наизусть день за днем. Он помогал себе четками, которые надзиратели согласились ему оставить, — каждое звено представляло собой определенное количество стихов. Так он запомнил двенадцать тясяч стихов и десять дней в месяц проводил за повторением, чтобы сделать из своей памяти уникальный инструмент. И благодаря этому «инструменту», а также смелости, таланту, силе к сопротивлению он смог «написать» свои произведения, сохранить их в памяти в течение всего заключения и восстановить их слово в слово годы спустя. Александр Солженицын пережил три главных бедствия века — войну, лагерь, рак. Больше чем за восемьдесят лет его каллиграфический почерк так и не изменился.

Вместо того чтобы пожать ему руку, Маркеши только покачал головой, вставая из-за стола. День еще не кончился, у Николя горели внутренности, так ему хотелось выпить, но не здесь и не сейчас. Он прекрасно знал, где и с кем.

Во имя чего он должен отказываться от Лорен и взгляда ее голубых глаз? Из-за утренней головной боли? Из-за усталости, наваливающейся часов в одиннадцать утра? Ему сорок лет, он еще молод, он уже стар, у него достаточно опыта, но и есть чему поучиться, все только начинается, и рано отказываться от чего бы то ни было. Зачем ему эта мудрость, которая, едва он открывает глаза, ставит его на место? Зачем жить, если его упоение не превалирует над всем остальным? В день Страшного суда Бог простит ему все, кроме того, что он недостаточно насладился этим странным даром, которым Он наградил всех людей. Еще до рассвета Николя займется любовью с Лорен, и тем хуже, если при пробуждении он опять испугается жизни. В конце концов, кто может поручиться, что завтра будет новый день?

— Алло, Лорен? Я тебя отвлекаю?

— Вовсе нет, я как раз хотела выпить в компании господина, который сделает все, что я пожелаю.

— Через двадцать минут в «Линне»?

— Может, лучше пойдем в отель? Если нам придет охота поласкать друг друга, придется быть очень точными в описании того, чего конкретно хочется.

Такое заявление не требовало ответа. Как можно не согласиться с подобной программой? Он попытался угадать, чем она занимается именно в этот момент. Воображение по очереди давало ему послушать детские крики, вокзальные громкоговорители, шепоток подружки, мужские вздохи. Николя — жертва странного любовного миметизма — в результате сам пристрастился к скрытности — наивный способ дать понять Лорен, что они сделаны из одного теста. Прошлой ночью, усталые, откинувшись на подушки, они развлекались, описывая, кто они не. Игра родилась сама собой, в объятиях:

— У тебя руки не хирурга.

— А у тебя духи не матери семейства.

— А у тебя плечи не как у пловца.

— А ты одеваешься не как учительница.

— А у тебя шерсть не как у латиноамериканца.

— А ты занимаешься любовью не как девушка с Севера.

— Ты не Шерлок Холмс,

— А ты не Мата Хари.

За неимением лучшего, он создавал ее образ по своему настроению — то она была матерью семейства с кучей ребятишек, которых она в шесть вечера бросала на снисходительного мужа, чтобы утолить свою жажду вина и одиночества. То куртизанка, весь Париж был полон ее любовников, и иногда прогуливающиеся по берегам Сены видели проплывающее тело одного из этих несчастных. То соседкой по лестничной площадке, которая проявила чудеса изобретательности, чтобы это от него скрыть. С такой девушкой все возможно.

Через два часа, когда они растянулись на кровати и смотрели новости по CNN, она прикорнула у него на плече, уставившись на демонстрацию военных сил в дальних странах. Пока еще совсем не стемнело, Николя мог рассмотреть Лорен в угасающем свете дня. Тело чуть более округлое, чем ему показалось накануне, — нельзя сказать, что ему это не понравилось. Полноватые ноги и ягодицы, округлые бедра, груди, волновавшиеся при малейшем движении. Формы, обладавшие грубой красотой африканских идолов и вызывавшие дикие желания. Все, что он был не в состоянии оценить накануне из-за изрядного количества алкоголя и пав жертвой неизбежного хаоса первого раза. Одетая Лорен представлялась горожанкой, знающей коды и жесты. Обнаженная — она походила на крепко сбитую деревенскую женщину. Обнимая ее, Николя чувствовал, как в него вливаются теллурические силы, которых ему всегда не хватало.

Она выключила телевизор, он задернул шторы — пришло время дать телам по-настоящему узнать друг друга и перейти на «ты». Попозже они заказали в номер бутылку вина и кучу разных закусок.

— Я пил «Шато Тальбо».

— Какого года?

— Восемьдесят второго.

— Вот негодяй! Это же шедевр!

Между закусками, между глотками шабли, между кадрами безмолвного телевизора, между взрывами смеха они занимались любовью. А уже совсем поздно она натянула на себя простыню, взяла руку Николя, положила ее на свою левую грудь и прикрыла глаза. Ее дыхание становилось все глубже — ему казалось, что она отдаляется.

Он сполна насладился последним глотком вина — счастливый, в полной тишине. Теперь он знал, что искать в пьянстве — не другое место, приносимое третьим стаканом, а настоящее первого, длящееся как можно дольше. Ему не нужно было опьянение долгих попоек, того, что разжигает страсти и заигрывает с вечностью — вне времени, вне самой жизни. Во хмелю у него была голова в облаках, но ногами он твердо стоял на земле. Он не призывал изо всех сил, как большинство алкоголиков, забвение, он хотел как раз обратного — приблизить мгновение и задержать его, как сегодня вечером в постели рядом с той, что заставляла биться его сердце. Он позволял себе жить настоящим, не спрашивая — было ли это ловушкой, не заставят ли его расплачиваться за это позднее. Наконец он понял очевидное, он начал мечтать о завтрашнем дне, когда бы главное начиналось с утра. Если ему удастся поймать эту очевидность, удержать ее ошметки, может, он сумеет держать на расстоянии свое ежедневное смятение. Если бы только он смог удержать до завтра эффект своей сладкой эйфории…

Если только.

Нелепая идея — слишком простая — пришла ему в голову. Не задумавшись, не снимая левой руки с груди Лорен, он взял с ночного столика бумагу и шариковую ручку с названием отеля. Он записал все, что пришло ему в голову, отложил листки, прижался лицом к затылку Лорен и уснул.

Когда он проснулся, ее уже не было рядом, он не удивился, только пытался ощутить ее запах на подушке. Внезапно он поднял голову, нащупал рукой на ночном столике блокнот и разобрал то, что написал накануне.

«Бери то, что Лорен дает тебе, и не пытайся узнать больше».

«Постарайся чистить обувь хотя бы раз в месяц».

«В документации В снова используй идею Сесиль по поводу IBM, переориентируй ее и заставь коммерсантов поверить, что они придумали это раньше всех».

«Слушая, как рокочет буря, не проявляясь по-настоящему, ты напрасно исковеркаешь свою жизнь в ожидании несчастья, которое никогда не произойдет».

Полное впечатление, что он нашел друга.