"Убийца во мне" - читать интересную книгу автора (Томпсон Джим)16Я выждал несколько мгновений в полной тишине. – Гм, – наконец произнес я, – плохо. Все четыре, да? – Плохо? Лу, вы, наверное, хотели сказать: забавно? Чертовски забавно? – Ну, вроде того, – проговорил я. – Забавно то, что я ничего такого не слышал в департаменте. – Было бы значительно забавнее, если бы слышали. Потому что он не заявлял о краже. Я бы не назвал это величайшей тайной в мире, но по какой-то причине ваши ребята в департаменте не очень-то интересуются нашими ребятами из профсоюза – за исключением тех случаев, когда мы выходим на митинг. – Ничем не могу помочь... – Не берите в голову, Лу. Это к делу не относится. Тот человек не заявил о краже, но рассказал о ней на очередном заседании отделения плотников и каменщиков во вторник. Как выяснилось, один из них купил две из четырех покрышек у Джонни Папаса. Они... Лу, вам не холодно? Кажется, вы заболели? Я прикусил сигару. И промолчал. – Ребята вооружились дубинками и отправились к Джонни. Его не оказалось ни дома, ни на заправке Слима Мерфи. Его там и не могло быть: ведь он болтался на собственном ремне, закрепленном на решетке в камере. На заправке они нашли его машину, а на ней – вторую пару украденных покрышек. Они сняли их – Мерфи, естественно, тоже не заявил в полицию, – и на том дело закончилось. Однако они продолжают обсуждать это событие, Лу. Продолжают, несмотря на то что – и это вполне Я прокашлялся. – Я... а что в нем такого особенного, Джо? – спросил я. – Что-то я вас не понимаю. – Вы что, забыли, Лу? Покрышки были украдены после девяти тридцати в ночь смерти Элмера и его подружки. Если допустить, что Джонни выждал некоторое время после того, как хозяин припарковал машину – и даже если он не выжидал, – то мы неизбежно приходим к выводу, что до начала одиннадцатого он занимался абсолютно невинным делом. Другими словами, он никак не мог участвовать в жутких событиях, случившихся вон в том домике. – Не понимаю, почему, – сказал я. – Не понимаете? – Его глаза расширились. – Да, конечно, Декарт, Аристотель, Диоген, Евклид и прочие уже давно в могиле, но вы, я думаю, найдете здесь немало тех, кто будет защищать их теории. Я очень сомневаюсь, Лу, что их удовлетворит ваше предположение, будто тело может находиться одновременно в двух местах. – Джонни вращался среди довольно беспринципных парней, – сказал я. – Думаю, один из его приятелей снял для него эти покрышки и отдал ему для продажи. – Понятно. Понятно... Лу. – А почему бы нет? – спросил я. – Для него не составило бы труда сбыть их на заправке. Слим Мерфи никогда ни во что не вмешивался... Черт, Джо, полагаю, все именно так и было. Если бы у него было алиби на момент убийства, он бы рассказал мне, правда? И не стал бы вешаться. – Он любил вас, Лу И доверял вам. – И у него для этого были веские причины. Он знал, что я ему друг. Ротман сглотнул, потом издал странный звук, похожий на смешок, – такой звук издают люди, когда не знают, то ли смеяться, то ли плакать, то ли сердиться. – Отлично, Лу. Замечательно. Каждый кирпичик на своем месте, а каменщик – честный, добросовестный трудяга. Однако он сам и его работа продолжают вызывать у меня вопросы. Я все никак не могу понять, почему он так стремится защитить свое сооружение из всяческих «возможно» и «вероятно», свое убежище из логических допущений. Не понимаю, почему бы ему не послать к черту какого-то типа из профсоюза. Вот... Вот мы и приехали. Я приехал. А он? Он кивнул так, будто я задал ему вопрос. Кивнул и сел так, чтобы быть подальше от меня. – Шалтай-Болтай Форд, – сказал он, – сидел на верхушке Дворца труда. Как и зачем он там оказался – не имеет значения. Лу, вам все равно придется сделать шаг. Быстро. До того как кто-нибудь... как вы упадете вниз. – Я подумывал о том, чтобы уехать из города, – сказал я. – Я ничего не сделал, но... – Конечно, ничего. Иначе, будучи красно-фашистским республиканцем, я не считал бы себя вправе выдернуть вас из когтей клеветников и гонителей – ваших возможных гонителей, я бы сказал. – Вы думаете, что... вы думаете, что, вероятно... Он пожал плечами. – Думаю, Лу Я думаю, что у вас могут возникнуть небольшие проблемы с отъездом. Я почти уверен в этом и поэтому связался со своим другом. Он один из лучших адвокатов по уголовным делам в стране. Вы, наверное, слышали о нем. Дружище Билли Уолкер. Однажды – там, на Востоке, – я сделал дружище Билли одолжение. На фоне массы недостатков у него есть одно достоинство – долгая память на одолжения. Я слышал о дружище Билли Уолкере. Думаю, о нем слышали все. Он был губернатором Алабамы, или Джорджии, или какого-то другого южного штата. Еще он был кандидатом в президенты по деньгоделильному списку. Потом его пытались пристрелить, и он оставил политику и вернулся к судебной практике. Он действительно был отличным адвокатом. Все сильные мира сего издевались над ним за то, как он оплошал в политике. Однако я заметил, что, когда у них или их родственников возникали проблемы, они стремглав бежали к дружище Билли Уолкеру. Меня обеспокоил тот факт, что Ротман решил, будто я нуждаюсь в адвокате. Это встревожило меня и заставило задаться вопросом: с какой стати Ротману и его профсоюзу взваливать на себя лишние проблемы и искать мне адвоката? Что боится потерять Ротман в том случае, если правосудие начнет допрашивать меня? И тут я понял: если мой первый разговор с Ротманом выйдет наружу, любой суд присяжных решит, что это он натравил меня на Элмера Конвея. Другими словами, Ротман хотел с помощью одного адвоката спасти и свою и мою шкуру. – Возможно, он вам и не понадобится, – продолжал он. – Но все же лучше иметь его под рукой. Он не из тех, кто может уделить вам внимание по первому требованию. Как скоро вы уедете? Я заколебался. Эми. Как мне все это провернуть? – Я... я не могу ехать прямо сейчас, – ответил я. – Я должен кое-где намекнуть, что давно подумываю об отъезде, а потом планомерно работать в этом направлении. Знаете ли, будет выглядеть довольно забавно... – Да, – нахмурился он, – но если они узнают, что вы готовитесь к прыжку, они попытаются перекрыть вам все пути... И все же в ваших словах есть смысл. – А что они могут сделать? – спросил я. – Если бы они могли перекрыть мне все пути, они давно бы это сделали. – Не забивайте себе голову. И хватит об этом. Шевелитесь – начните шевелиться как можно быстрее. Вряд ли у вас это займет больше двух недель. Две недели. Еще две недели для Эми. – Ладно, Джо, – сказал я. – И спасибо за... за... – За что? – Он открыл дверцу. – Я ничего не сделал – для вас. – Не уверен, что успею за две недели. Возможно, уйдет чуть... – Хорошо бы, – сказал, – чтобы ненамного. Он вылез наружу и пошел к своей машине. Я дождался, когда он развернется и поедет в сторону Сентрал-сити, потом тоже развернулся и поехал назад. Я ехал медленно, думая об Эми. Много лет назад в Сентрал-сити был ювелир. Он преуспевал, у него была красивая жена и двое очаровательных детишек. Однажды он поехал в командировку в городок при педагогическом колледже и познакомился с девушкой, очень милой и привлекательной. Вскоре он уже спал с ней. Она знала, что он женат, и была согласна оставить все как есть. Жизнь складывалась идеально. У него была и любовница, и семья, и успешный бизнес. Но в одно прекрасное утро его и девушку нашли мертвыми в мотеле – он застрелил ее и застрелился сам. Помощник шерифа отправился к его жене, чтобы сообщить о трагедии, и обнаружил, что и жена, и дети тоже мертвы. Ювелир и их пристрелил. У него было все, но почему-то он посчитал, что лучше не иметь ничего. История звучит довольно сумбурно, и, возможно, она не имеет ко мне никакого отношения. Сначала я считал, что имеет, а сейчас, проанализировав ситуацию – гм... не знаю. Просто не знаю. Я понимал, что должен убить Эми. И мог вполне логично объяснить это. Но каждый раз, думая об этом, я останавливался и снова спрашивал себя Ощущения те же, как когда ты спишь, бодрствуя, и бодрствуешь, когда спишь. Фигурально выражаясь, я щипал себя. И не один раз. Я просыпался и попадал в своего рода противоположность: я возвращался в кошмар, в котором должен жить. И все становилось ясным и обоснованным. Однако я до сих пор не знал, как это провернуть. Я не мог придумать способ, который помог бы мне остаться чистым или хотя бы относительно чистым. И нужно учитывать еще кое-что. Я действительно Шалтай-Болтай, как сказал Ротман, и не могу долго балансировать на краю. Я никак не мог придумать способ и при этом должен был постоянно помнить, Я нашел способ, потому что другого выхода не было. Я больше не мог тянуть. Это произошло через три дня после моего разговора с Ротманом. Была суббота, день зарплаты. Я должен был дежурить, но по какой-то причине не смог заставить себя пойти в департамент. Весь день я провел в доме с опущенными жалюзи, слоняясь из комнаты в комнату. Наступила ночь. Я продолжал сидеть в отцовском кабинете с включенной настольной лампой. Внезапно я услышал легкие шаги на террасе и шорох открывающейся наружной двери. Для Эми слишком рано. Я не испугался: люди часто вот так вот приходили в наш дом. Я приблизился к двери кабинета в тот момент, когда он вошел в холл. – Сожалею, незнакомец, – сказал я. – Доктор больше не принимает. Табличка осталась как память. – Все в порядке, приятель. – Он пошел на меня, и я вынужден был попятиться. – Просто небольшой ожог. – Ноя не знаю... – От сигары, – сказал он. И вытянул руку ладонью вверх. И тут я узнал его. Ухмыляясь, он сел в просторное кожаное кресло отца и положил руку на подлокотник, при этом сбив со стола чашку и блюдце. – Есть разговор, приятель, и еще у меня в горле пересохло. У тебя есть виски? Запечатанная бутылка? Я не такой наглец, как можно подумать, но есть места, понимаешь ли, где мне хотелось бы видеть пломбу на бутылке. – У меня есть телефон, – сказал я, – и тюрьма в шести кварталах отсюда. А теперь убирай поскорее свою задницу, иначе окажешься за решеткой. – Э-эх, – вздохнул он. – Если хочешь воспользоваться телефоном, приятель, флаг тебе в руки. Я направился к телефону. Я прикинул, что он испугается, а мое слово будет иметь гораздо больший вес, чем слово какого-то бродяги. Ни у кого на меня ничего нет, и я все еще Лу Форд. Не успеет он и рта раскрыть, как кто-нибудь уже запихнет ему кляп. – Давай-давай, приятель, только это тебе дорого обойдется. Очень дорого. Дороже, чем обожженная ладонь. Я положил руку на телефон, но трубку не снял. – Ладно, – сказал я, – давай поговорим. – Я заинтересовался тобой, приятель. Я целый год провел на гороховой ферме в Хьюстоне и видел ребят вроде тебя. Я понял, что наблюдение за тобой может принести немалую выгоду. В ту ночь я следил за тобой. Слышал, как ты разговаривал с тем парнишкой... – Как я вижу, это дало тебе пищу для размышлений, да? – спросил я. – Нет, сэр, – покачал он головой. – Это вообще ничего не дало. И ничего не давало до тех пор, пока пару дней назад ты не приехал на ту старую ферму, где я обитаю. Но и тогда это ничего не дало, однако Я сходил в лабораторию и принес бутылку, прихватив с собой стакан. Он вскрыл бутылку и налил себе полстакана. – Ты хозяин – ты и выпей, – сказал он и протянул мне стакан. Я выпил – мне нужно было выпить, – а потом отдал ему стакан. Он бросил его на пол к чашке и блюдцу, приложился к бутылке, сделал большой глоток и вытер губы. – Нет, сэр, – продолжал он, – тогда это ничего не значило. Только я не мог болтаться там постоянно. Утром в понедельник я отправился на «трубу» в поисках работы. Меня поставили на отбойный молоток в бригаду, которая работала у черта на куличках – аж на реке Пекосе. Так далеко, что я не смог добраться до города в день моей первой получки. Нас было трое, отрезанных от проклятого мира. А вот следующий день получки был совсем другим. Мы закончили на Пекосе, и я получил свои денежки. Я узнал новости, приятель, и вот тут все, что ты говорил и делал, стало значить очень много. Я кивнул. Я ощущал странную радость. Я уже ничего не мог изменить, время поджимало, и все детали мозаики постепенно вставали на свои места. Я понял, что должен сделать это, и не собирался откладывать. Он снова приложился к бутылке и достал из кармана рубашки сигарету. – У меня хорошие мозги, а закон ни разу не помог мне, следовательно, я тоже не должен помогать ему. Пока не припрет. Сколько, по-твоему, стоит возможность жить на свете? – Я... – Я замотал головой. Спешить нельзя. Иначе я выдам себя. – У меня нет денег, – сказал я. – Только то, что я зарабатываю. – У тебя есть этот дом. Думаю, за него дадут кругленькую сумму. – Да, но, черт, – проговорил я, – это все, что у меня есть. Если мне негде будет жить, нет смысла платить деньги за то, чтобы ты держал язык за зубами. – Ты, приятель, можешь и передумать, – не очень уверенно сказал он. – Как бы то ни было, – сказал я, – его продавать нецелесообразно. Люди начнут спрашивать, что я стану делать с деньгами. Мне придется отчитаться за них перед властями и заплатить огромный налог. Так что, мне кажется, ты немного спешишь... – Тебе правильно кажется, приятель. – К тому же понадобится немало времени, чтобы продать его. Я бы хотел продать его врачу, тому, кто заплатил бы мне за отцовскую практику и оборудование. Так я получил бы на треть больше. Однако такие сделки в спешке не делаются. Он с подозрением разглядывал меня, стараясь определить, пытаюсь ли я обмануть, и если да, то насколько. Я же фактически не лгал, только чуть-чуть. – Не знаю, – протянул он. – Я плохо разбираюсь в таких вещах. Может... как ты смотришь на то, чтобы взять кредит под этот дом? – Ну, мне бы чертовски не хотелось это делать. – Я, приятель, спросил тебя совсем о другом. – Послушай, – возразил я, – а как, по-твоему, я верну кредит со своей зарплатой? Кредит мне не потянуть. Вряд ли я получу больше пяти тысяч после того, как они возьмут свой процент и плату за услуги посредника. Мне придется взять новый кредит, чтобы оплатить первый, а так дела не делаются. Если же ты дашь мне четыре-пять месяцев, чтобы найти того, кто... – Ха-ха. А сколько времени тебе понадобится на то, чтобы взять кредит? Неделя? – Гм... – Я должен дать ей еще немного времени. Мне хотелось этого. – Думаю, неделя – слишком мало. Скорее всего, две, только я против того... – Пять тысяч, – заявил он, взбалтывая виски в бутылке. – Пять тысяч через две недели. Начиная с сегодня. Ладно, приятель, назовем это сделкой. А разве это не сделка, а? Я совсем не жадный. Я получу свои пять тысяч, и мы с тобой больше никогда не увидимся. Я сердито посмотрел на него, чертыхнулся и сказал: – Ладно. Он запихнул бутылку в карман и встал. – Отлично, приятель. Сегодня вечером я возвращаюсь на «трубу». Это не очень-то подходящее место для хорошей жизни, поэтому я пробуду там до следующей зарплаты. Только не вздумай сбежать от меня. – А как я могу? – пожал я плечами. – Что я, сумасшедший? – Ты задаешь неприятные вопросы, приятель, и можешь получить неприятные ответы. Просто будь здесь через две недели с пятью «штуками», и тогда тебе не грозят никакие проблемы. Я решил воспользоваться еще одним убедительным доводом: мне все еще казалось, что я слишком легко сдался. – Возможно, тебе не стоит приходить сюда, – сказал я. – Вдруг тебя кто-нибудь увидит, и... – Никто не увидит. Я буду осторожен, как сегодня. Я не меньше, чем ты, хотел бы избежать проблем. – Ну, – сказал я, – я просто думал, что будет лучше, если мы... – Слушай, приятель, – он покачал головой, – что произошло, когда ты в последний раз оказывался вблизи старых заброшенных ферм? Ничего хорошего, верно? – Ладно, – наконец согласился я, – пусть будет по-твоему. – Я к этому и веду. – Он посмотрел на часы. – Итак, мы все решили. Пять тысяч, две недели, считая с сегодня, девять часов. Смотри, не ошибись. – Не беспокойся. Ты все получишь, – заверил его я. Он на мгновение замер у входной двери, оценивая ситуацию снаружи, потом быстро сбежал с террасы и исчез среди деревьев. Я усмехнулся. Мне было немного жаль его. Забавно, как все эти люди сами лезут на рожон. Вцепляются мертвой хваткой, несмотря на то, что ты изо всех сил пытаешься стряхнуть их, и взахлеб рассказывают, как они этого хотят. Ну почему они все приходят ко мне затем, чтобы быть убитыми? Ну почему они не могут сами убить себя? Я смел осколки в кабинете, поднялся наверх и лег в ожидании Эми. Ждать мне пришлось недолго. Она была такой же, как всегда, энергичной, хотя и пыталась приструнить свой энтузиазм. Однако я почувствовал разницу. Появилось напряжение, которое возникает в тех случаях, когда человек хочет что-то сказать или сделать, но не знает, с чего начать. Возможно, она тоже ощутила во мне эту напряженность. Возможно, мы оба почувствовали напряженность друг в друге. Моя догадка оказалась верной, потому что мы обнаружили эту напряженность практически одновременно. – Лу, почему бы нам... – Эми, почему бы нам... – Все это мы сказали хором. Мы засмеялись, воскликнули: «Загадай желание», и Эми заговорила первой: – Так ты хочешь, да, дорогой? Только честно и откровенно. – Я секунду назад собрался попросить тебя. Разве ты не поняла? – сказал я. – Как... когда ты намерен... – Ну, я думал, что пары недель... – Дорогой! – Она поцеловала меня. – Именно это я и хотела предложить! Оставалось еще кое-что. Последнюю деталь мозаики надо было немножко подтолкнуть, чтобы она встала на место. – О чем ты думаешь, дорогой? – О том, что мы всегда делаем то, что от нас ожидают окружающие. Я имею в виду... А о чем думаешь ты? – Ты первый, Лу. – Нет, ты первая, Эми. – Ну... – Ну... – Почему бы нам не сбежать, – хором проговорили мы. И опять засмеялись. Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне, дрожащая, но теплая, сильная, но мягкая. Она зашептала мне на ухо, а я зашептал ей: – |
||
|