Джим Томпсон На хвосте — Техас

Глава 1

Сладковато-приторный дымок от сигарет вперемешку с парами очень хорошего виски обволакивал четырех мужчин, из глоток которых периодически вырывались приглушенные ругательства. Это была последняя ночь всемирно известного родео, проводимого в Форт-Уэрте во время ярмарки и выставки скота, а номер, где находились мужчины, считался одним из лучших в отеле — сущая обдираловка, по мнению постояльцев, поскольку стоил тридцать долларов в сутки.

Пока один из них ставил на кон, Митч Корлей вытащил бумажник и принялся пристально рассматривать его содержимое через очки в старомодной стальной оправе. Здесь в Форт-Уэрте он работал под простака, выдавая себя за богача из захудалого городишка — этакая большая лягушка из маленькой лужи: шляпа в стиле ранчеро, плохо сидящий костюм, чесучовая рубашка с тугим галстуком на резинке дополняли его облик провинциала, наделенного аляповатыми и робкими манерами. Осторожно поглядывая поверх бумажника на трех остальных игроков, он казался лет на пятнадцать старше своих тридцати пяти.

— Не круто ли это вам покажется, ребята, если я поставлю целых две сотни? — поинтересовался Митч.

— Пару сотен? — едва ли не простонал краснорожий гуртовщик. — Иисусе, да ставь хоть пару тысяч, если хочешь!

— Что за чертовщина? — нахмурился покупатель скота. — Я-то думал, ты азартный мужик, папаша. Бог свидетель, ты же что-то вякал о крупной игре!

Митч помешкал, давая разжечься их негодованию, затем медленно отсчитал и положил на кровать пять двадцаток.

— Решил ограничиться сотней, — объявил он. — Нутром чую, нынешней ночью мне не очень-то повезет.

В ответ раздались стоны и проклятия. Дилер по сдаче недвижимости в аренду, еле сдерживаясь, предположил, что для Митча самым лучшим было бы выйти из игры.

— Я вот решил, что наша игра, Корлей, тебе малость не по зубам — темп слишком быстрый. Может, тебе лучше вернуться в свою «пирожковую» — или как называется твоя забегаловка в дыре, откуда ты вылез? — и играть там по маленькой с вашим мэром.

— Ты вот надо мной смеешься, — обиженно пробормотал Митч, — а я уже потерял три сотни и теперь намерен вернуть их обратно.

— Тогда ставь, Христа ради! Играй или отдай кости.

Митч ответил, что передумал и теперь намерен довести ставку до двух сотен. Он снова открыл бумажник и пока отсчитывал вторую сотню, мельком глянул на ручные часы. У него еще было восемь минут — целых восемь минут до момента, когда можно будет унести добычу, так что стоило немного потянуть резину.

Неуклюже подбирая кости, Митч уронил одну из них на пол. Пока поднимал, ушла минута, оставалось еще семь, которые тоже надо было как-то убить. И тогда снова, уже в третий раз, он вытащил бумажник.

— О, великий Боже! — взвыл гуртовщик, хлопнув себя по лбу. — Что на этот раз?

— Ничего, просто собираюсь поставить еще сотню. Ты ведь держишь меня за труса, вот я и хочу доказать, что это не так.

— Ну так ставь ее! Ставь хоть пять сотен, если хочешь!

— Сдается мне, ты думаешь, будто у меня кишка тонка на пятьсот баксов? — Митч бросил на него лукавый взгляд. — Или, может, вообразил, что у меня нет пяти сотен?

— Папаша! — взмолился покупатель скота. — Да ради Бога, ставь сколько хочешь!

— Ладно! — Митч выложил на кровать еще банкноты. — Ставлю целых пять.

Подобрав кости, он незаметным движением пальцев установил их в нужном положении. Затем вроде бы побренчал ими. На самом деле так лишь казалось со стороны, потому что кости остались в той же позиции и лишь стукались друг о друга. Наконец выбросил их с нарочитой неловкостью.

Красные кубики закружились на туго натянутом одеяле. Выпали шестерка и единичка.

— Мужик семернул, — протяжно выдохнул дилер. — Хочешь поставить на все, Корлей?

— Ты имеешь в виду на тысячу? Целую тысячу долларов?!

— Проклятье! — Гуртовщик запустил свою шляпу через всю комнату. — Да поставь хоть сколько-нибудь или передай кости!

Митч согласился на тысячу. На сей раз выпали пятерка с шестеркой. Под градом насмешек и проклятий его стали вынуждать поставить две тысячи.

— Почему бы и нет? Ведь ты же ставишь наши деньги!

— Ладно, клянусь Богом, я так и сделаю!

Он снова метнул кости. На одеяле глазам собравшихся предстали четверка и тройка. Пока остальные стонали, Митч потянулся за выигрышем.

— На этот раз я решил поставить только сотню, — сообщил он, — а то и вовсе пятьдесят баксов. Конечно, если вы, ребята, не возражаете?

Игроков это явно не устроило, что они незамедлительно дали знать. Возражают, да еще как! Дьявольщина, он что же собирается крохоборничать и играть по маленькой, хапнув у них кучу денег?

— Но четыре тысячи долларов! — запротестовал Митч. — Целых четыре тысячи!

— Тебя покроют, — холодно возразил покупатель скота. — Ставь!

— Ну ладно, — нервно ответил Митч. — Будь по-вашему! — И прежде чем подобрать кости, потер руку о штанину, вытирая с нее пот.

Его нервозность вовсе не была такой уж показной. Однажды даже у лучшего хирурга скальпель может дрогнуть в руке. Однажды даже у самого искусного метателя нож может попасть не туда, куда надо. А сапер и вовсе ошибается лишь раз в жизни. Вот такое же может произойти и с костями у шулера. Полностью гарантировать от неудачи не может ни мастерство, ни практика. Закон средних чисел распространяется на всех без исключения.

Прошло две минуты. На кровати лежало восемь тысяч долларов — по мнению Митча, почти все, что было у его партнеров при себе. Определенно наступило время закругляться и забрать эти деньги с одного круга. Но выиграть предстояло так, чтобы не вызвать у них ни малейших подозрений. На этот раз никаких «семь» или «одиннадцать». Все должно быть без сучка без задоринки. Честный игрок может позволить себе выбросить верные кости семь или восемь раз подряд, шулер — никогда. Он должен это делать исподволь.

Митч опять побренчал костями. Выкинул их с видимым страхом, затем застыл как бы от огорчения. Остальные покатились со смеху.

— Наверх выскочил «дьявол»! Ты схлопотал «большую четверку», папаша.

— Уже и не знаю, на кого пенять, на Бога или на черта, — запричитал Митч. — На черта, это правильнее!

— Не желаешь ли подкинуть еще деньжат, Корлей? Даю тебе шесть к пяти.

— Будь я проклят, если тебе этого не хочется, — буркнул Митч, и они вновь засмеялись.

«Джо», конечно, наименьшее число в костях. За ним идут: «пятерка Фебы» (капризная девица — не знаешь, как выпадет), «легкая шестерка» (три комбинации), «крапе» (тройка), «восьмерка Декарта» (тройка), «хинин» (горькая двойка), «большой Дик» (двойка), «благословенные одиннадцать» и «товарняк». Теоретически ставки против пятерки и девятки приблизительно три к двум, а к шестерке и восьмерке — шесть к пяти, против десятки и четверки — две к одному, но любой игрок в кости может поклясться, что выкинуть десятку легче всего.

«Маленькая четверка» было единственное, что могло его выручить. Как бы признавая этот факт, он продемонстрировал партнерам безнадежную мину на лице и поспешно потупил взгляд.

— Катай кости, папаша! Покажи нам класс!

— Не торопите меня, — жалобно взмолился Митч. — Я же должен их потрясти.

Он метнул кости. Выпала «большая десятка». Метнул снова — девятка. Затем за три броска вышли восемь, пять и шесть. «Куда, во имя дьявола, запропастилась Рыжая? Какого черта дожидается? С таким накалом страстей с этими ребятами нелегко будет управиться». Митч был уже на взводе, а в таком состоянии контролировать себя трудно.

Но наконец-то! Вот и сигнал. В коридоре раздался приглушенный знакомый кашель. Остальные ничего не слышали из-за шума, который сами же и устроили.

— Катай в седьмой раз! Выброси шестерку и единичку!

— Вперед, папаша! Какого дьявола ты ждешь?

— Да дайте же мне время, проклятье! Прекратите подгонять!

Он снова вытер руку о штанину. Подобрал кости, выправил их, побренчал, затем бросил.

Нервишки нашептывали, что результат окажется плохим. В душе раздался вопль, что он свалял дурака и в один роковой миг уничтожил плоды тщательной недельной подготовки, оставив себя на бобах.

Митч безнадежно наблюдал, как кубики, вращаясь, скользили по одеялу, казалось, они никогда не остановятся. Считанные доли секунд превратились в целую вечность. Обе кости в унисон развернулись дважды. Наконец замерли, и глазам всех предстали две двойки.

Прежде чем трое остальных игроков успели опомниться от шока, в дверь яростно забарабанили. Они машинально обернулись на шум, и Митч, воспользовавшись этим, поспешно распихал деньги по карманам.

Номер был снят гуртовщиком. Поэтому именно он с проклятием ринулся к двери и распахнул ее.

— Какого еще дьявола?..

— Что-о-о?! Что? Да как ты смеешь орать на меня, ты, подонок?!

В номер, как тайфун, ворвалась Рыжая, наградив гуртовщика таким толчком, что тому пришлось попятиться, чтобы устоять на ногах. Ее сердитый взгляд обжег остальных двух мужчин, затем остановился на Митче, готовясь его испепелить. Тот виновато сник.

— У-гу! Вот ты где! — Тут она позволила себе увидеть игральные кости. — Принялся за старые штучки! Погоди, дождешься, что я все расскажу отцу! Считай, что уже дождался!

— Я сейчас, сестр... — Митч съежился, как виноватый ребенок. — Вот эти ребята здесь, они просто...

— Бездельники, вот кто они! Прохвосты, как и ты! А теперь марш отсюда живо! Марш, кому я сказала?

С рыжими волосами и белым скуластым лицом сейчас она походила на настоящую мегеру, дамочку, с которой лучше не связываться. И все же все трое проигравших жалко запротестовали. Митч обобрал их почти до нитки, и они были вправе получить возможность попробовать отыграться, вернуть свои денежки. Разве леди не видит... не видит, что они вовсе не какие-то там прохвосты?

— У меня офисы в Амарильо и Биг-Спринге, и... Ох! — Гуртовщик отшатнулся, потирая щеку.

Рыжая кинулась к двум остальным, остервенело размахивая кулачками. Ее голос вот-вот готов был сорваться на истерический визг.

— Я это сделаю! — Ее глаза сверкали безумным блеском. — Я вызову полицию!

Она откинула голову и широко раскрыла рот, готовясь закричать. Митч еле успел сграбастать ее в самую последнюю секунду.

— Я иду! Уже иду, сестренка! Только успокойся! — Он начал подталкивать ее к двери, бросая на ходу через плечо извинения: — Огорчен, ребята, но...

Только разве они сами не видят? Неужели не видят? Ну что поделаешь с такой сумасшедшей?

Митч захлопнул дверь в тот самый момент, когда в номере воцарилась изумленная тишина. Затем вместе с Рыжей бросился через холл к лифту.

Она, конечно, уже выписала их из номеров. У выхода из отеля, поджидая их с багажом, стоял портье, одетый в черную рубашку. Когда такси стремительно увозило беглецов по направлению к железнодорожному вокзалу, Рыжая придвинулась к Митчу ближе и прошептала:

— Я заполучила для нас отдельное купе, о'кей?

— Что? — насупился он в темноте. — Но мы же были зарегистрированы как брат и сестра, ты...

— Успокойся, дорогой, — перебила она его, слегка задетая, — я заказала его не через отель.

— Этой ночью ты опоздала.

— Кто, я? Не вижу, каким это образом я могла опоздать?

— Какая мне разница от того, видишь ты или не видишь?

Она тут же отодвинулась от Митча. Было ясно, что еще немного в том же духе и Рыжая не на шутку рассердится. Конечно, ему бы следовало сменить пластинку. Но Митч был на взводе. Она опоздала к захвату выигрыша — проклятие! — на целых две минуты! Он был в мыле от страха потерять выигрыш и нарваться на неприятности, и все из-за того, что Рыжая не удосужилась лишний раз взглянуть на часы. Чем же, черт побери, она занималась все это время? У нее на плечах голова взрослой женщины или сопливой девчонки?

Рыжая очень тихо посоветовала:

— Лучше бы тебе заткнуться, Митч.

— Да будь все проклято, ты опоздала! Я вовсе не хотел быть с тобой грубым, милая, но...

— Не смей называть меня милой!

Когда они уже шли за носильщиком к своему поезду, Митч вдруг увидел станционные часы и затем взглянул на свои собственные. И надо же, с удивлением обнаружил, что они спешили почти на две минуты! Выходит, прокол случился по его вине. Рыжая явилась вовремя, и знала это, теперь-то ясно. Но охмурять на крупные суммы — работа на износ. После нее человек как выжатый лимон, и пока вновь не напитается соками — ни для кого не подарок. Возможно, подумал Митч, так бывает со всеми, кто работает по-крупному, пусть даже на вполне легальных основаниях. По крайней мере, ему доподлинно было известно, что многие из таких воротил не жили полноценной личной жизнью. Если ты намереваешься скопить на тачку, работая садовником в парке, а твое хобби — почтовые марки, то почему бы тебе не чувствовать себя всегда спокойным? Но в условиях жесткого прессинга — дудки! Какой бы ни был у тебя большой запас прочности, всему есть предел. Стоит переступить за некую грань — и пойдешь в разнос.

Когда под их отдельным купе зашелестело железнодорожное полотно, Митча внезапно охватило вожделение к Рыжей. И хотя он знал, что сейчас его желание неосуществимо, начал исподволь извиняться, ссылаясь на обстоятельства, действительные и мнимые, сознавая в душе всю беспочвенность подобных объяснений.

— Как тут не вспомнить моего папашку, упокой Господь его душу. — Он натянуто усмехнулся. — Па был рекламным толкачом, да ты знаешь, мотался по всей стране, организуя специальные выпуски газет. Каждый раз открывал так называемую «бойлерную», где целыми днями люди из его команды висели на телефонах, а сам он тем временем загонял в угол самых строптивых «дитятей». В общем, к тому времени, когда наступала ночь, ему уже и слова нельзя было сказать без того, чтобы он не спустил на тебя кобеля. Ну, я помню...

Митч вздохнул и умолк, кляня про себя Рыжую за ее капризы. То, что он ей сказал, не шло ни в какое сравнение с тем, что ему самому пришлось выслушать от тех людей в номере. Однако извиняться перед ней, пытаться ее умаслить — пустая трата времени.

Она вознамерилась корчить из себя обиженную, и пока ни один дюйм ее великолепно сложенного тела не был открыт для его обозрения. Но Митч был уверен, что Рыжая жаждет его столь же страстно, как и он ее. Это было очевидно хотя бы потому, что она заказала отдельное купе. И вскоре его догадка подтвердилась: как только Рыжая начала раздеваться, стало ясно — она решила его помучить, не обращая внимания на собственные страдания.

Обычно ей была свойственна необычайная скромность. Когда Рыжая раздевалась рядом с ним, сначала она надевала ночную рубашку, а уж затем снимала нижнее белье, при этом заставляя Митча отворачиваться и не подглядывать. Но когда намеревалась держать его на голодном пайке, выставляла все свои прелести напоказ, особенно те, которыми не хотела дать ему насладиться.

Ни одна профи не смогла бы заняться стриптизом в более возбуждающей манере, чем Рыжая (на самом деле ее звали Харриет, о Боже!). Она намеренно спускала трусики до половины бедер, небрежно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, давая ему взглянуть на то, чем стоило полюбоваться. Затем расстегивала лифчик, и груди оказывались на виду. С розовыми сосками и синими прожилками вен они были такими пышными, что, казалось, их тяжесть слегка оттягивает ей плечи, которые, хотя и выглядели хрупкими, на самом деле были точеными, упругими. Потом, если Рыжая намеревалась быть особенно жестокой, она приподнимала груди и начинала критически и долго их разглядывать, пока у Митча не вываливался язык, как у собаки.

Сейчас она была настроена особенно агрессивно, поэтому ему обломился обзор ее грудей по полной программе. Затем в знак полного презрения к Митчу Рыжая сняла последнюю часть своего нижнего одеяния, встала перед ним совершенно обнаженной, слегка расставив ноги и чуть откинув голову так, чтобы масса рыжих волос рассыпалась по плечам, после чего начала их поправлять. Ее груди при этом восхитительно подрагивали в такт движениям рук. Наконец, она резко наклонила голову, и пряди, упав вперед, слегка прикрыли ее грудь. Волосы аккуратно поровну упали по обе стороны ее словно выточенной резцом скульптора головы. Тогда она посмотрела на него глазами падшего ангела и спросила низким грудным голосом:

— Разве тебе нисколечко не хочется?

Митч знал, что ему вешают лапшу на уши. В ответ он произнес всего два слова: одно — личное местоимение, другое — грязное ругательство.

— Ох? Да неужели не хочешь, вот даже настолечко? — Она отмерила на пальце. — Совсем нисколечко?

Митч застонал и ринулся к ней, не в силах больше выдерживать.

Рыжая встретила его теми же самыми двумя словами, которые только что услышала от него. Затем залезла на верхнюю полку и плотно задернула шторки.

Митчу с грехом пополам удалось уснуть на нижней полке. И, как ни странно, ему снилась вовсе не Рыжая, а отец, который не на шутку был обижен заявлением сына, что с ним трудно поладить. «Я всегда был здравомыслящим человеком, — утверждал во сне отец. — И вовсе ничуть не зацикленным».

И пожалуй, был прав, если все принять во внимание, что...