Алексей Бабий Сталкер

За окном строят дом. И, как всегда, медленно строят. И на кухню приходится входить по-прежнему: немного боком, и сидеть приходится спиной к окну. Жена вертела пальцем у виска: не все ли равно, где сидеть. Не все равно. Поди, объясни ей сталкерские тонкости. Окно — это опасность. Не всякое, но именно это. В ясную погоду из него виден трамплин, а это запрещено инструкцией 1/34. Вот достроят дом, закроют сопку, и будем сидеть где угодно. И даже можно будет летним вечером облокотиться на подоконник, подставить лицо последним лучам солнца и тихо покейфовать, не заботясь о блокировке.

Опасность бывает трех видов. Первый — стационарные физические зоны: трамплин, пляж, автобус номер три, конференц-зал, кафе «Льдинка» и прочее, всего около двухсот. С ними все довольно просто. Фонил стул в кабинете — попросил завхоза убрать. Фонит столик в буфете, тот, что в углу — ни под каким предлогом туда не садишься. Кафе «Льдинка» огибается за два квартала. В центре города вообще довольно много зон, и иногда приходится, по инструкции, прокладывать головоломный путь там, где напрямую — пять минут ходу.

Зона опасна потенциально: можно проходить ее раз и два и три без последствий. Но в «цатый» раз она схватит за горло. Неожиданно. Это всегда бывает неожиданно, хотя потом, при разборе, оказывается, что это не было случайно. Что была проявлена халатность и безответственность, и зона этим воспользовалась.

Эта инструкция, как и другие, досталась потом и кровью, сбоями и ошибками. После разработки инструкцию следует прочно забыть, а затем неукоснительно соблюдать. Это существенно. Инструкция должна быть забыта, поскольку она сама становится частью зоны. Ориентируясь в автобусе, обходя стороной конференц-зал, садясь спиной к трамплину — делай это автоматически. Не дай Бог осознать, что это — зона, что ты ее обходишь и по какой инструкции обходишь. Не дай Бог осознать, что сегодня восемнадцатое (точнее, ты можешь это знать и подписывать документы: «18.04», но ты не должен осознавать это).

Это — самое трудное, если не считать блуждающих зон. Вы попробуйте хотя бы пять минут НЕ ДУМАТЬ о белом слоне, и тогда вы кое-что поймете. Но не все. Представьте теперь, что этот белый слон топочет за вами с целью раздавить, а вы, НЕ видя его и НЕ слыша, а главное, НЕ думая о нем, должны от него увернуться. Вот это и есть суть сталкерской жизни. «Да и нет не говорите, черно с белым не носите. Вы поедете на бал?» — «Ни в коем случае. Я следую к месту работы, используя автобус номер три в соответствии с инструкцией 2/130, которую забыл, включая ее номер. Дата, которую я не осознаю, — восемнадцатое апреля. Блокировка осуществляется посредством чтения газеты „КоммерсантЪ“. Блуждающие зоны отсутствуют. Расчетное время прибытия на рабочее место — 8.25».

Вот так. Это называется — четкая работа. Как в компьютерной игре, когда ведешь нарисованного человечка через лабиринты и опасности. Только там знаешь, сколько «жизней» дано твоему человечку, и после ошибки просто начинаешь все заново. Тут — никогда не знаешь, удастся ли на этот раз собрать себя по кусочкам: склеить, свинтить, смазать, заменить севшие аккумуляторы и поставить на рельсы. Никогда не знаешь, чем кончится на этот раз, когда ты ничком лежишь на диване. Может быть ты встанешь, и выйдешь в дверь, и поедешь на работу. А может быть, просто выйдешь в окно с шестого этажа, поскольку кругом цугцванг и пора очередную духовную смерть поменять на полноценную физическую.

Да. На работе проще всего, и она спасает. Компьютер, чвиркая дисководом, как майский соловей, высвечивает на экране список дел на сегодня, и ты с нетерпением вгрызаешься в первое: самое приоритетное, самое срочное. А еще телефон. Да. Слушаю вас. Конечно. Безусловно. Мы, со своей стороны. Конечно. Присылайте. Всего доброго… Да. Слушаю вас. Конечно. Ни в коем случае. Мы, со своей стороны. Конечно. Всего доброго… Левая рука держит трубку, правая работает на клавиатуре. Ни одна минута рабочего времени не должна пропасть. Пока принтер с писком выбрасывает напечатанные экземпляры договора Б-28/11, готовятся к вводу акты по договору Б-14.

О'кей. Это бизнес. Время расписано до минуты, дело цепляется за дело, разговоры рождают документы, документы рождают новые дела, и под водопадом дел крутишься, как мельничное колесо, и проскакиваешь зоны, как будто их и нет вовсе. Впрочем, сегодня нужно быть начеку. Не забывай — сегодня восемнадцатое. В смысле: забудь, что сегодня — именно восемнадцатое.

И вот — накликал. Еще только постучали в дверь, еще только спросили: «Можно?», а счетчик Гейгера внутри уже зашкаливает: опасность! Да, да, говорит он, садитесь пожалуйста. Да, говорит он, в общих чертах мы с вашим руководством договорились.

Он делает ошибку: «качает» приметы. Блондинка. Мимо. Жакет. Мимо. Сумочка. Мимо. Голос. Голос!

Это опасность второго рода: блуждающая зона. Ты едешь себе в автобусе: маршрут безопаснее некуда, стационарных зон и в помине нет, смотришь себе в окно — а там серое пальто! Или разговариваешь с человеком, а он тебе: «Феноменально!». И все, выноси вперед ногами. Тут важно вовремя сгруппироваться, принять удар, а далее — по инструкции.

Локализуем зону.

Прошу прощения. Одну минуту. Я сейчас. Девочки, займитесь человеком. Да, у меня в кабинете. Да, оговорили, осталось подготовить документы. Ничего, справитесь. Ну плохо мне, ясно? Может мне быть плохо?

Так. Теперь не останавливаться. Гнать и гнать. Уничтожение зоны; пункт пятый приложения к инструкции 3/04: поток информации. Телефон. Записная книжка. Поехали.

Але. Да, это я. Не нуждаетесь ли вы… Да, начинаем поставлять. Ну, я думаю, рублей по пятьсот. Пойдет? Говорите реквизиты. Готовим договор.

Але. Добрый день. Ну, конечно, я. Да что вы говорите! Вхожу в дело. Десять процентов мои, я вам сбыт гарантирую. Годится? Ну все, оформляйте.

Это бизнес. Это бурная река. Это звонки, связи, информация, решения. Главное — не деньги, главное — умение их делать. Работа до вечера, так, чтобы придти домой, поесть и рухнуть. Жена ворчит, но он-то знает, как лучше. Белый слон пройдется и по ней. Знай свое место, женщина, и не мешай. Ведь в бурную реку бизнеса бросаешься, увы, с одной мыслью: то, что утонет — не сгорит.

Але. Да, я. Нет, станками я не торгую. Да я просто в них ничего не понимаю. Честное слово. У меня своя специализация. Извините. Всего доброго.

Так. А вы откуда? А, ну да, конечно. Но мы ведь закрываем акты в мае. А, срочно нужно расстаться с деньгами. Сегодня, до двенадцати. А мне-то зачем ехать? А, понял. Ну, поехали. (Шикарный отвлекающий маневр!). Стоп, а куда вы меня везете? Нет, давайте через Коммунальный. Ну и что, что через Октябрьский ближе.

Ну вот, попробуй, объясни им. Вот это влип. Октябрьский мост: раз. Блуждающая зона не отработана до конца: два. А главное — восемнадцатое. Восемнадцатого надо быть — ниже воды, травы, тише травы, а он поперся в самое пекло. Ничего себе отвлекающий маневр.

А может, пронесет?

Не пронесет. ОНА уже чувствуется. ОНА всегда начинается с сердца, и сердце наполняется режущей болью, и кажется, что оно стоит, хотя на самом деле, оно бешено колотится; но что-то делается со временем, и кажется, что от толчка до толчка проходят минуты. Руки и ноги становятся ватными, а голова горячей, тяжелой и пульсирующей. ОНА уже внутри, ОНА владеет всем телом, а он съежился до размеров горошины в уголке собственного мозга и обреченно следит за происходящим. Каюк. На этот раз он продержался восемь месяцев. Он очень даже неплохо держался эти восемь месяцев. Ну, а теперь — каюк.

На первом же светофоре за мостом он открывает дверь и вываливается наружу. Что? Куда? Какие акты?! Да идите вы со своими актами! Просил же вас, как людей: через коммунальный! Да сами вы психи!

Он идет тупо, прямо и целеустремленно. Он режет углы, прыгает через оградки, и дыхание у него тяжелое, как во время болезни. Впрочем, почему — «как»?

Он входит в подъезд, и жмет кнопку долго и безуспешно. Конечно, с чего бы она была дома. Рабочий день в разгаре. Он трогает ручку двери, и знакомое ощущение этой ручки срабатывает как детонатор:

На трамвае ли качу, еду ли в авто, все глазами я ищу серое пальто. Раз уж к слову мне пришлось, высказать готов: сколько все же развелось сереньких пальтов! Телеграмму я отбил прямо в Минлегпром: много раз обманут был серым я пятном. От природы близорук, вздрогну: нет, не та… А, как едешь, все вокруг серые пальта! Оттого и грустно мне: я ж мечтал о том, чтоб побыть наедине с серым тем пальтом. Я ж с утра и до темна вспоминаю ту, что была облачена в серую пальту. Но, в автобусе ль качу, еду ли в авто — безуспешно я ищу серое пальто… Восемнадцатое апреля: «А у тебя глаза, оказывается, зеленые»- «Ну и что?» — «Как что? Не положено!». Все, что скажешь, я пойму, что не скажешь — тоже: «Это все нам ни к чему…». Ни к чему. И все же… Трамплин. Треугольник родинок на щеке. Под ладонью моей так щека твоя прохладна. Будем ПОСЛЕ умней: подожди немного, ладно? «Ты знаешь, болезнь стала хронической». Заколки дело довершат: ты, наконец, откроешь шею. И я любуюсь, не дыша: ну что поделать, я немею. Ну что поделать, я люблю тебя от пяток до макушки, и, как умею, я пою твои прозрачные веснушки. «Фи!» — добавила королева — «Феноменально!». Тащат вальта: отрубать ему голову. Нет головы: уж полгода потеряна! Что ж, королева, найдете другого вы — этот уже не внушает доверия. Нету меня — лишь ухмылка болтается. Правда ухмылка совсем не чеширская: Эта ухмылка упорно пытается выглядеть бодро, хоть носом и швыркает…

Каюк, каюк, думает он. Ну, все. Сижу тут до вечера. Пока не придет. Нет, не могу. Еду к ней на работу. Ну и что. Нет, не еду. Еду обязательно. Все можно поправить. Ничего поправить нельзя. Только не это. Не надо повторять. Уходя — уходи. Я пил горячий шоколад и лопал взбитые я сливки. Но был в душе, увы, разлад, а мысли скомкались и слиплись. Ну много ль в сливках вкусноты? Не в этом суть деликатеса. Коль не сидишь напротив ты, в нем вовсе нету интереса. Но я опять сидел один, и лез рукой в карман нагрудный, и щупал нитроглицерин — уж очень вдох давался трудно. А тут — ну, как удар в поддых: с морским каким-то офицером вошла и села… нет, не ты, но вот в пальто таком же сером.

И невозможно оставаться… И невозможно убежать…

Цугцванг. Кругом цугцванг. С ней нельзя. Без нее нельзя. В окно с шестого этажа тоже нельзя. Вычислено и выверено: оптимальный вариант — сталкерский. Ты выкатил шар из ямы, спихнешь — придется вытаскивать опять. Вставай, Сизиф недобитый. Тебя ждут акты. Между прочим, на десять тысяч. А время без пяти одиннадцать. А видеть ее ни в коем случае нельзя: потом никакая блокировка не поможет. Вставай, сталкерюга! Вынимай двушку. Набирай. Набирай, не тяни. Вот так.

Але. Да, я. Извините, я немного тут… Да понимаю я… Да, извините… Сейчас приеду. Готовьте акты. Да нет, я такси возьму.

_{Белокуриха, 18 апреля — 8 мая 1990}