"Две башни" - читать интересную книгу автора (Толкиен Джон Роналд Руэл)

11. ПАЛАНТИР

Солнце опускалось за длинный западный отрог гор, когда Гэндальф со своими товарищами и король с всадниками Рохана выехали из Изенгарда. Гэндальф посадил перед собой Мерри, а Арагорн — Пиппина. Два королевских воина поскакали вперед и быстро скрылись из виду. Остальные ехали неторопливо.

Энты торжественными рядами, как статуи, стояли у ворот, подняв свои длинные руки и не издавая ни звука. Проехав немного по извивающейся дороге, Мерри и Пин оглянулись. Небо было еще освещено, но длинные тени протянулись через Изенгард, серые развалины погрузились во тьму. Виден был один лишь Древобрад, на расстоянии похожий на пень от большого дерева. Хоббиты вспомнили свою первую встречу с ним далеко отсюда на краю леса Фэнгорн.

Они подъехали к столбу с белой рукой. Столб стоял по-прежнему, но рука была сброшена и разбита на мелкие куски. прямо посредине дороги лежал указательный палец; ноготь его, ранее бывший красным, почернел.

— Энты уделили внимание даже мелким деталям, — сказал Гэндальф.

Они ехали дальше, и вечер опустился на долину.

— Мы будем ехать всю ночь, Гэндальф? — спросил некоторое время спустя Мерри. — не знаю, как вы чувствуете себя, когда на вас цепляется мелкий сброд. Но сброд устал и был бы рад перестать цепляться и полежать.

— Значит, ты слышал это? — спросил Гэндальф. — Не мучься. Будь доволен, что другие слова не были нацелены в тебя. Он хорошо разглядел вас. Если тебя это утешит, могу сказать, что ты и Пин занимаете его мысли больше всех нас. Кто вы, как вы оказались здесь и почему, что вы знаете, были ли вы захвачены, и если это так, как же вы спаслись, если все орки погибли — именно эти маленькие загадки беспокоят великий ум Сарумана. Можете даже считать это комплиментом, Мериадок. И можете считать честно, что он задумался о вас.

— Спасибо, — сказал Мерри. — Но гораздо большая честь — цепляться за ваш хвост, Гэндальф. Из-за того, что в этой позиции можно задать вопрос вторично, если в первый раз не получишь ответа. Мы будем так ехать всю ночь?

Гэндальф засмеялся.

— Неукротимый хоббит! У всех колдунов должны быть под присмотром одни-два хоббита, чтобы думать над своими словами и правильно выражать свои мысли. Прошу прощения. Надо уделить внимание даже таким мелким проблемам. Мы будем ехать несколько часов, не торопясь, пока не проедем к концу долины. Завтра мы поедем быстрее.

Вначале мы думали прямо из Изенгарда направиться в королевский дом в Эдорасе по равнинам. Поездка потребовала бы несколько дней. Но потом мы изменили план. Вестники направлены в пропасть Хэлма. Они предупредят, что король вернется завтра. Оттуда он со множеством воинов направится по горной тропе в Дунхарроу. Отныне никто не будет передвигаться по равнинам вдвоем или втроем, если этого можно избежать.

— Ничего или двойная помощь — вот ваш обычай! — сказал Мерри. — Боюсь, что нас не ждет постель этой ночью. Где пропасть Хэлма и что это такое? Я ничего не знаю об этой стране.

— Тогда вам нужно узнать кое-что, если вы хотите понять, что произошло. Но не сейчас и не от меня: мне нужно подумать о более важных вещах.

— Хорошо, я перехвачу Бродяжника у лагерного костра: он менее раздражителен. Но к чему вся эта таинственность? Я думал, что мы выиграли битву.

— Да мы выиграли, но это лишь первая победа, и она увеличила нашу опасность. И существует какая-то связь между Изенгардом и Мордором, которую я пока еще не установил. Не знаю, как они обмениваются новостями, но они делают это. Я думаю, что глаз Барад-Дура нетерпеливо смотрит на Долину Колдуна и Рохан. Чем меньше он увидит, тем лучше.

Дорога медленно тянулась, спускаясь извилистой лентой по долине. Изен тек то дальше, то ближе в своем каменистом русле. С гор опускалась ночь. Весь туман рассеялся. Подул холодный ветер. Луна, близкая к полнолунию, заполнила восточную часть неба бледным холодным светом. Горные отроги справа от них постепенно превратились в голые холмы. Перед ними открылась широкая равнина.

Наконец они остановились. Свернув в сторону от дороги, они выехали на поросшее мягкой травой место. Проехав милю на запад, они попали в небольшую лощину. Она открывалась на юг, переходя в склон Дол-Барана, последнего холма северного отрога поросшего вереском. Края поляны заросли прошлогодним папоротником; среди него кое-где пробивались сквозь приятно пахнущую землю свежие листья. На низких склонах росли густые колючие кусты; под их прикрытием путники устроили лагерь за два часа до полуночи. Они разожгли в углублении костер меж корней большого куста боярышника, высокого, как дерево, скорченного от старости, но крепкого и здорового. На каждой его веточке набухли почки.

Решили дежурить по двое. Остальные после ужина завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты легли в уголке в зарослях старого папоротника. Мерри хотел спать, но Пин, казалось, не испытывал никакого желания уснуть. Папоротник трещал и шуршал, когда он вертелся и копошился.

— В чем дело? — спросил Мерри. — Не лег ли ты на муравейник?

— Нет, — ответил Пин, — но мне почему-то неудобно. Интересно, давно ли я спал в постели?

Мерри зевнул.

— Посчитай на пальцах, — сказал он, — Но нужно знать как давно мы вышли из Лориена.

— Ах, это! — сказал Пин. — Я имел в виду настоящую постель в спальне.

— Ну, тогда Раздол, — заметил Мерри. — Но я сегодня могу спать где угодно.

— Твое счастье, Мерри — тихонько сказал Пин после долгого молчания. Ты ехал с Гэндальфом.

— Ну и что?

— Узнал от него какие-нибудь новости.

— Да, узнал. Больше, чем обычно. Но ты все это или большую часть этого слышал; ты ехал близко, а мы говорили не опасаясь… Можешь поехать с ним завтра, если думаешь, что узнаешь от него больше — и если он захочет ехать с тобой.

— Хорошо! Но он ведь не изменился совсем?

— Конечно, — сказал Мерри, просыпаясь ненадолго и начиная удивляться, что беспокоит его товарища. — он что-то озабочен. Я думаю, он может быть и добрей и строже, веселее и торжественней, чем раньше. Он изменился, но мы еще не знаем, насколько. Вспомним последнюю часть его разговора с Саруманом! Ведь когда-то Саруман был начальником Гэндальфа, главой Совета, что бы это не означало. Он был Саруман Белый. а теперь Гэндальф Белый. Саруман пришел по его приказу и его жезл был сломан; и он ушел только тогда, когда разрешил ему Гэндальф.

— Ну, если Гэндальф и изменился, то он стал более скрытным, — сказал Пин. — вот этот, например, стеклянный шар. Похоже, он доволен этим происшествием. Он что-то знает или догадывается. Но сказал ли он нам что-нибудь? Нет, ни слова. Но ведь я подобрал шар, я спас его, иначе он утонул бы. «Я возьму его» — и все. Интересно, что это такое? Очень тяжелое…

Голос у Пина затих почти, как будто он говорил с собой.

— Так вот что тебя беспокоит, — сказал Мерри. — Ну, Пин, не забывай слова Гилдора — их часто цитировал Сэм: «Не вмешивайся в дела колдунов, потому что они раздражительны и скоры на гнев».

— Но наша жизнь на протяжении многих месяцев была сплошным вмешательством в дела колдунов, — возразил Пин. — Я хотел бы встречаться не только с опасностью, но и с информацией. Мне хочется еще раз посмотреть на шар.

— Спи! — сказал Мерри. — раньше или позже ты получишь достаточно информации. Мой дорогой Пин, ни один Тук не мог превзойти Брендизайка в любознательности; но что же в этот раз, спрашиваю я тебя.

— Ладно, что плохого в том, что я высказал свое желание: я хочу взглянуть на камень. И не могу этого сделать, потому что старый Гэндальф сидит на нем, как курица на яйцах. А от тебя не дождешься другого, только: «Этого нельзя — спи!»

— А что я еще могу сказать? — удивился Мерри. — Мне жаль, Пин, но тебе действительно придется подождать до утра. После завтрака я буду так же любопытен, как и ты, и помогу, если можно будет, в уговаривании колдуна. А сейчас я больше не могу. Если я зевну еще раз, у меня разорвется рот до ушей. Доброй ночи!

Пин больше ничего не сказал. Он лежал спокойно, но сон был от него по-прежнему далеко. И его не особенно утешало мягкое посапывание Мерри, который уснул через несколько секунд после того, как пожелал ему спокойной ночи. По мере того, как все успокаивались, мысль о темном шаре, казалось, становилась все навязчивей. Пин снова ощущал в руках тяжесть шара, видел его таинственные красные глубины, в которые заглянул на мгновение. Он повернулся и старался подумать о чем-нибудь другом.

Наконец он понял, что больше не выдержит. Он встал и огляделся. Было холодно, и он плотнее завернулся в плащ. Луна сияла холодно и бело, кусты отбрасывали черные тени. Все спали. Двоих караульных не было видно: они, возможно, поднялись на холм или спрятались в зарослях. Привлекаемый какой-то силой, которую он сам не осознавал, Пин пошел туда, где лежал Гэндальф. Колдун, казалось, спал, но веки его не были полностью закрыты; под длинными ресницами блестели зрачки. Пин торопливо сделал шаг назад. Но Гэндальф не шевельнулся, и, почти вопреки своей воле, Пин снова придвинулся. Колдун завернулся в одеяло, а поверх него — в плащ; и рядом с ним, между его правым боком и согнутой рукой, было возвышение — что-то круглое завернутое в темную ткань. Рука Гэндальфа, казалось, только что соскользнула с возвышения на землю.

Едва дыша, Пин фут за футом подползал ближе. Наконец он наклонился. Крадучись протянул руку и медленно поднял шар; он казался не таким тяжелым, как он ожидал. Связка каких-то ненужных вещей, — подумал он с облегчением, но не положил сверток назад. Мгновение он стоял, сжимая его. Затем ему в голову пришла идея. Он на цыпочках отбежал, нашел большой камень и вернулся.

Он быстро снял ткань, в которую был завернут шар, завернул в нее камень и положил рядом с колдуном на прежнее место. А потом взглянул на предмет который лежал в руках. Это был он — гладкий хрустальный шар, теперь темный и мертвый. Пин поднял его, торопливо закрыл собственным плащом и повернулся, чтобы идти к свой постели. В этот момент Гэндальф шевельнулся и пробормотал несколько слов, они были на каком-то незнакомом языке: рука его сжалась и ухватилась за завернутый камень, потом Гэндальф вздохнул и больше не шевелился.

— Идиот! — выругал себя Пин. — ты добьешься больших неприятностей. Положи его назад! — Но он увидел, что колени его дрогнули и он не смеет снова подойти к колдуну или притронуться к свертку. — Теперь мне не удастся положить его назад, не разбудив Гэндальфа, — подумал он, — по крайней мере пока я немного не успокоюсь. Лучше уж вначале взглянуть на шар.

Он прокрался в сторону и сел в кустах недалеко от своей постели. Через край лощины на него светила луна.

Пин сидел с шаром, зажатым меж колен. Он низко наклонился над ним, похожий на жадного ребенка, склонившегося над тарелкой с едой в уголке, тайком от остальных. Снял плащ и посмотрел на шар. Воздух вокруг него, казалось, затвердел. вначале шар, был темным, черным, как агат, и лишь лунный свет отражался на его поверхности. Затем в его глубине что-то слабо засветилось и зашевелилось. Вскоре все внутри было охвачено огнем; шар завертелся, или скорее всего огонь в нем закрутился. Неожиданно огни погасли. Пин задрожал и попытался бороться, он остался согнутым, сжимая шар обеими руками. Ниже и ниже наклонялся он и потом застыл, губы его беззвучно зашевелились. Потом со сдавленным криком он упал на спину и остался лежать неподвижно.

На его пронзительный крик из зарослей выбежали караульные. Вскоре весь лагерь был на ногах.

— Значит, вот кто вор! — сказал Гэндальф и торопливо набросил свой плащ на шар. — Но ты, Пин! Какое печальное открытие! — Он наклонился над телом Пина; хоббит неподвижно лежал на спине, его невидящие глаза были устремлены в небо. — Дьявольщина! Какой вред нанес он себе и всем нам!

Лицо колдуна было угрюмым и изможденным.

Он взял Пина за руку и приблизил лицо к его лицу, прислушиваясь к дыханию. Потом положил ладонь ему на лоб. Хоббит вздрогнул. Глаза его закрылись. Он закричал и сел, в изумлении глядя на лица собравшихся вокруг него, бледные в лунном свете.

— Это не для вас, Саруман! — закричал он пронзительным, но выразительным голосом, отшатываясь от Гэндальфа. — Я пошлю за ним немедленно. Понимаете? — Он попытался было встать и убежать, но Гэндальф мягко, но крепко держал его.

— Перегрин Тук! — сказал он. — Вернись!

Хоббит расслабился и лег, вцепившись в руку колдуна.

— Гэндальф! — воскликнул он. — Гэндальф! Простите меня!

— Простить вас? — сказал колдун. — Вначале скажите мне, что вы сделали.

— Я взял шар и взглянул в него, — запинаясь, проговорил Пиппин, — и увидел зрелище, которое испугало меня. Я хотел уйти, но не смог. А потом пришел он и начал меня расспрашивать. И он глядел на меня и… и… это все, что я помню.

Пин закрыл глаза и задрожал, но ничего не сказал. все молча на него смотрели, кроме Мерри, который отвернулся. лицо Гэндальфа оставалось жестким.

— Говори! — сказал он.

Тихим нерешительным голосом Пин начал, и постепенно слова его становились яснее и сильнее.

— Я увидел темное небо и высокую крепость, — сказал он. — и крошечные звезды… Казалось, это находилось очень далеко, но видно и слышно было очень хорошо. Затем звезды исчезли, их закрыли крылатые существа. Я думаю, они были очень большие. Но в стекле они казались похожими на летучих мышей, вьющихся вокруг башни. Их было девять. Одно полетело прямо на меня, становясь все больше и больше. Это было ужасно — нет, нет! Я не могу говорить!

Я попытался убежать: Мне показалось, что сейчас оно вылетит. Но когда оно закрыло весь мир, оно исчезло. Потом пришел он. Он не говорил, я не слышал его слов. Он просто смотрел, и я его понимал.

— Итак, вы вернулись? — говорил его взгляд. — Почему вы не докладывали так долго?

Я не ответил. Он сказал:

— Кто вы?

Я по-прежнему не отвечал, но это причиняло мне ужасную боль. И когда он приказал еще раз, я ответил:

— Хоббит!

Неожиданно он, казалось увидел меня и рассмеялся. Это был жестокий смех. Меня как будто резало ножами. Я боролся. Но он сказал:

— Подожди, мы еще встретимся. Скажи Саруману, что это лакомство не для него. Ты понял? Скажи это!

Он пожирал меня глазами. Я чувствовал, что распадаюсь на кусочки. Нет! Нет! Я не могу больше говорить. Я больше ничего не помню.

— Смотри на меня! — сказал Гэндальф.

Пин посмотрел прямо ему в глаза. Колдун некоторое время удерживал его взгляд в молчании. Потом лицо его смягчилось и на нем появилась тень улыбки. Он ласково положил руку на голову Пиппина.

— Хорошо! — сказал он. — Больше ничего не говори! В твоих глазах нет лжи, как я опасался. Он недолго говорил с тобой. Дурак ты был, дураком и остался, Перегрин Тук. Но ты честный дурак. Более мудрый, возможно, на твоем месте причинил бы больше вреда. Но запомни! Ты и твои друзья спаслись благодаря редкой удаче. Ты не можешь рассчитывать на нее вторично. Если бы он тебя расспрашивал дальше, ты рассказал бы все, что знаешь, на погибель всем нам. Но он был слишком нетерпелив. Ему нужна была не только информация, ему нужен был ты, немедленно, он хотел не торопясь поговорить с тобой в Башне Тьмы. Не дрожи! Если ты вмешиваешься в дела колдунов, будь готов думать и о таких вещах. Но хватит! Я прощаю тебя. Успокойся! Дела обернулись не так плохо, как могли бы.

Он осторожно поднял Пина и отнес на его постель. Мерри пошел следом и сел рядом с другом.

— Лежи и отдыхай, если можешь, Пин, — сказал Гэндальф. — Верь мне. Если ты снова почувствуешь зуд в ладонях, скажи мне. Я позабочусь о тебе. Но во всяком случае, мой дорогой хоббит, больше не суй мне камень под бок! Теперь я оставлю вас двоих ненадолго.

— Опасность пришла ночью, когда мы меньше всего ждали ее, — сказал Гэндальф. — Мы едва спаслись!

— Как хоббит Пин? — спросил Арагорн.

— Думаю, теперь все будет хорошо, — ответил Гэндальф. — Он недолго подвергался испытанию. К тому же у хоббитов поразительная способность к восстановлению. Воспоминание о этом ужасе у него скоро исчезнет. Может быть, слишком быстро. Не возьмете ли вы камень Ортханка, Арагорн, и не будете ли его хранить? Это опасное поручение.

— Конечно, опасное, — согласился Арагорн. — Но я возьму его по праву. Ибо, несомненно, это палантир из сокровищницы Элендила, доставленный сюда королями Гондора. Мой час приближается. Я возьму его.

Гэндальф взглянул на Арагорна и затем, к удивлению остальных, поднял завернутый камень и, поклонившись, протянул его Арагорну.

— Примите его, повелитель! — сказал он, — в залог всего остального, что должно быть возвращено вам. Но если я могу посоветовать, не используйте его — пока! Будьте осторожны!

— Когда ждешь и готовишься столько лет, не станешь торопиться и не будешь неосторожным, — ответил Арагорн.

— Не споткнитесь в конце дороги, — заметил Гэндальф. — И храните эту вещь в тайне. Вы и все остальные, стоящие здесь! Прежде всего не должен знать о том, где находится этот камень, хоббит Перегрин. Зло при его посредстве может прийти вновь. Ибо, увы! Он держал его и глядел в него, а вот этого не должно было случиться! Он не должен был притрагиваться к нему в Изенгарде, я должен был бы действовать там чуть быстрее. Но мой мозг был занят Саруманом, и поэтому я не сразу догадался о природе камня. Потом я устал, и, когда я лежал в задумчивости, сон овладел мной. Теперь я знаю!

— Да, не может быть сомнений, — сказал Арагорн. — Теперь мы знаем, как осуществлялась связь между Изенгардом и Мордором… Многое объяснилось.

— Странными силами обладают наши враги, и странной слабостью! — сказал Теоден. — Но уже давно было сказано: часто зло вредит злу.

— Это повторялось много раз, — сказал Гэндальф. — Но на этот раз нам удивительно повезло. Может, этот хоббит спас меня от грубой ошибки. Я раздумывал, не попробовать ли воспользоваться этим камнем самому. Если бы я сделал это, я был бы открыт перед ним. Я не готов к такому испытанию… Если я вообще буду когда-либо готов к нему. Но даже если бы у меня хватило сил отшатнуться, было бы губительно, если бы он просто увидел меня. Пока еще не пришло время открывать тайны.

— Я думаю, этот час приближается, — заметил Арагорн.

— Но пока еще не пришел, — повторил Гэндальф. — У него еще остается некоторое сомнение, которое мы должны использовать… Враг, это ясно, думает, что камень находится в Ортханке. И хоббит находится там же, а заставил его смотреть в стекло Саруман. Пройдет некоторое время, прежде чем его темный мозг поймет свою ошибку. Мы должны использовать это время. Мы были слишком медлительными. Нужно двигаться. И соседство с Изенгардом — не лучшее место для нашего отдыха. Я немедленно выезжаю вперед с Перегрином Туком. Для него это лучше, чем лежать во тьме, в то время как остальные спят.

— Я возьму с собой Эомера и десять всадников, — сказал король. — Они выедут со мной на рассвете. Остальные могут отправиться с Арагорном когда угодно.

— Как хотите, — согласился Гэндальф. — Но постарайтесь как можно скорее добраться до убежища в холмах, до пропасти Хэлма.

В этот момент на них легла тень. Яркий лунный свет внезапно был чем-то закрыт. И несколько всадников закричали, и, скорчившись, прикрыли руками головы, как бы спасаясь от удара сверху: слепой страх и смертоносный холод охватил их. Закрывшись они взглянули вверх. Большая крылатая тень пролетела под луной, как черное облако. Она повернула и полетела на север, передвигаясь с большей скоростью, чем любой ветер в Средиземье. Звезды гасли за ней. Она улетела.

Всадники стояли, окаменев, Гэндальф же смотрел вверх, неподвижный, опустив руки, сжав кулаки.

— Назгул! — воскликнул он. — Посланник из Мордора. Буря приближается. Назгул пересек реку. Вперед! Ждать рассвета нельзя! Пусть быстрые не ждут медленных. В путь!

Он побежал, подзывая Обгоняющего Тень. Арагорн за ним. Подбежав к Пину, Гэндальф поднял его на руки.

— На этот раз ты поедешь со мной, — сказал он. — Обгоняющий Тень покажет всю свою быстроту.

И он побежал к тому месту, где спал. Здесь уже стоял наготове Обгоняющий Тень. Забросив на плечо маленький сверток, в котором находился весь его багаж, колдун прыгнул на спину лошади. Арагорн поднял Пина, посадил его перед Гэндальфом и закутал в плащ и одеяло.

— Прощайте! Поезжайте за мной побыстрее, — воскликнул Гэндальф. — Вперед, Обгоняющий Тень!

Большой конь махнул головой. Его летящий хвост мелькнул в лунном свете. Он устремился вперед и исчез, как северный ветер с гор.

— Прекрасная спокойная ночь! — сказал Мерри Арагорну. — Кое-кому удивительно везет. Кое-кто не хочет спать, а хочет ехать с Гэндальфом — так все и получается. И вместо того, чтобы самому превратиться в камень и стоять тут в знак предупреждения.

— А если бы не он, а вы подняли шар, что тогда? — спросил Арагорн. — Вы могли бы причинить больше неприятностей. Кто может сказать? Но боюсь, что сейчас вам предстоит ехать со мной. Немедленно. Идите и приготовьтесь; Захватите и то, что оставил Пин. И побыстрее!

Обгоняющий Тень летел по равнине, не нуждаясь ни в подстегивании, ни в управлении. Прошло меньше часа, а они уже достигли брода через реку Изен и переправились. Перед ними серела могила всадников.

Пин чувствовал себя лучше. Ему было тепло, а ветер, дующий в лицо, освежал. Он был с Гэндальфом. Ужас камня и отвратительной тени под луной ослабел, как будто все это происходило во сне. Он глубоко вздохнул.

— Я не знал, что вы ездите прямо на спине лошади, Гэндальф, — сказал он. — У вас нет ни седла, ни уздечки.

— Я обычно не езжу так, — ответил Гэндальф. — Но Обгоняющий Тень не признает упряжи. Он скачет сам, и этого достаточно. Его дело следить, чтобы всадник усидел на его спине.

— Быстро ли он скачет? — спросил Пин. — Его ход очень ровен.

— Он бежит сейчас быстрее любой лошади, — ответил Гэндальф, — но это не предел для него. Здесь местность немного поднимается и пересечений больше, чем у реки. Но смотри, как приближаются белые горы. Вон там, как черные точки, видны пики Трихирна. Вскоре мы достигнем разветвления дороги, откуда она идет в пропасть Хэлма, где два дня назад проходила битва.

Пин некоторое время молчал. Он слышал, как Гэндальф что-то тихонько напевает на разных языках. Наконец колдун запел песню, которую Пин смог понять; несмотря на шум ветра в ушах, он расслышал несколько строк.

— Что вы говорите, Гэндальф? — спросил Пин.

— Я просто вспоминал некоторые предания старины, — ответил колдун. — Хоббиты, вероятно, забыли их, даже если и знали когда-то.

— Нет, не совсем забыли, — возразил Пин. — И у нас есть много своих, которые вас, возможно, не заинтересуют. Но это я никогда не слышал. Что означают эти семь звезд и семь камней?

— Так говорится о палантирах королей древности, — ответил Гэндальф.

— А что это такое?

— Слово палантир расшифровывается и означает «Тот, что смотрит далеко». Камень Ортханка — один из них.

— Значит, он не сделан… не сделан… — Пин заколебался, — врагом?

— Нет, — сказал Гэндальф. — И не Саруманом. Это не под силу ни ему, ни Саурону. Палантиры происходят из Эльдамара. Сделал их Нольдор. Сам Феанор, возможно, изобрел их так давно, что это время не может быть измерено годами. Но нет ничего, что Саурон не смог бы обратить во зло. Увы Саруману! В этом была причина его падения, как я сейчас понимаю. Для всех опасно пользоваться изобретениями, превосходящими наши возможности. Но он попытался это сделать. Глупец! Он хотел сохранить его в тайне и использовать лишь для себя. Он никогда не говорил о камне с членами совета. Мы не задумывались о судьбе палантиров. Люди их совершенно забыли. Даже в Гондоре это была тайна, известная лишь немногим; в Арноре память о них сохранилась лишь в песнях Дунадана.

— Для чего использовали их люди древности? — поинтересовался Пин, обрадованный и удивленный готовностью, с которой колдун отвечал на его вопросы.

— Чтобы видеть далеко и обмениваться мыслями друг с другом, — объяснил Гэндальф. — Благодаря им они долго объединяли и охраняли королевство Гондор. Они установили эти камни в Минас Аноре, в Минас Итиле и Ортханке, в кольце Изенгарда. Главный палантир находился в Звездном Куполе в Осгилиате перед его разрушением. Три остальных были далеко на севере. В доме Элронда говорят, что они находились в Аннуминасе и на Амон Суле, а камень Элендила был в Башне Холмов, которая смотрит на Митланд в Заливе Лун, где лежат большие корабли.

Каждый палантир мог отвечать другим, но все они были открыты для находящегося в Осгилиате. Похоже, что Ортханк выстоял в буре времени и сохранил свой палантир. Но один он лишь способен на то, чтобы видеть маленькие изображения далеких предметов и далеких дней. Несомненно, он был очень полезен Саруману, но похоже, что тот этим не удовлетворился. Он смотрел все дальше и дальше, пока не бросил свой взгляд на Барад-Дур. Здесь он и был пойман!

Кто знает, где погребены или затоплены камни Арнора и Гондора? Но по крайней мере одним из них овладел Саурон и приспособил для своих целей. Я думаю, что это камень Итила, потому что Саурон давно захватил Минас Итил и обратил его во зло. Теперь он называется Минас Моргул.

Теперь легко понять, как был пойман и удержан блуждающий взгляд Сарумана, как его убеждали, а когда убеждение не действовало, заставляли. Укусивший был укушен сам, ястреб попал в когти к орлу, паук запутался в стальной паутине! Уже давно вынужден был он постоянно приходить к камню для докладов и допросов, для получения приказов, и камень Ортханка теперь так настроен на Барад-Дур, что всякий взглянув в него, устремляет в него свой взгляд и разум. И как он притягивает к себе! Разве я не чувствовал этого? Даже сейчас сердце мое стремится к камню, мне хочется испытать свою волю, проверить, а смогу ли я устоять против него. Как хочется взглянуть на далекие моря и на времена прекрасного Терпилиона, увидеть за работой Феанора, когда еще цвели белое и золотое деревья! — Он вздохнул и замолчал.

— Я хотел бы знать это раньше, — сказал Пин. — Я не имел представления о том, что делаю.

— Нет, имел, — возразил Гэндальф. — Ведь ты знал, что поступаешь неправильно и глупо; и ты говорил себе об этом, но не смог справиться с собой. Я не рассказывал об этом раньше, потому что, только обдумав все случившееся, я все сам понял до конца. Но даже если бы я и рассказал раньше, это не уменьшило бы твоего желания, не увеличило бы твою волю к сопротивлению. Наоборот! Нет, нужно было обжечься сначала, чтобы научиться чему-то.

— Да, — сказал Пин, — Если бы передо мной положили все семь камней, я закрыл бы глаза и сунул руки в карманы.

— Хорошо! — сказал Гэндальф. — И если только отвечая на твои вопросы, можно утихомирить твою любознательность, я проведу за этим занятием остаток своих дней. Что еще хочешь ты знать?

— Названия всех звезд, и всех живых существ, и всю историю Средиземья, и небес, и морей, — засмеялся Пин. — конечно же! Зачем мне меньше? Но сегодня я не тороплюсь. В данный момент мне хочется лишь узнать о черной тени. Я слышал, вы назвали ее «вестником Мордора». Кто это? Что он может делать в Изенгарде?

— Это Черный Всадник на крыльях, назгул, — ответил Гэндальф. — Он должен был унести тебя в Башню Тьмы.

— Но он не мог явиться за мной, — запинаясь, проговорил Пиппин. — Разве он не знает, что я…

— Конечно, нет, — сказал Гэндальф. — От Барад-Дура до Ортханка по прямой больше двухсот лиг, и даже назгулу требуется несколько часов, чтобы пролететь это расстояние. Но Саруман, несомненно, заглядывал в камень, посылая в набег орков, и в Барад-Дуре известно больше его тайн, чем он думает. Вестник был послан, чтобы узнать, что он делает. А после случившегося сегодня ночью прилетит другой, и, я думаю, скоро. Так Саруман оказался зажатым в тисках, куда сам сунул руку. У него нет пленника, чтобы отправить его в Мордор. У него нет камня, он не может видеть и отвечать на вызовы. Саурон сочтет, что Саруман отпустил пленника и отказывается использовать камень. Саруману не поможет, если он расскажет вестнику всю правду. Потому что, хоть Изенгард и разрушен, Саруман благополучно сидит в Ортханке. Поэтому, хочет он или нет, он будет выглядеть мятежником. Он отверг мое предложение, а это был для него единственный выход. Что он будет делать в таком положении, не могу догадываться. У него хватит силы, пока он сидит в Ортханке, сопротивляться девяти всадникам. Он может попытаться делать это. Он может попытаться захватить назгула или по крайней мере убить существо, на котором назгул летает по воздуху. В таком случае пусть Рохан бережет своих лошадей!

Но я не могу сказать, какие последствия это будет иметь для нас. Возможно, планы врага будут нарушены или исполнение их задержится из-за его гнева против Сарумана. Возможно, он узнает, что я стоял на ступеньках Ортханка вместе с хоббитами. Или что жив потомок Элендила и находится со мной. Если Змеиный Язык не введен в заблуждение оружием Рохана, он запомнил Арагорна и объявленный им титул. Этого я и опасаюсь. Итак, мы летим — не от опасности, а в еще большую опасность. Каждый миг Обгоняющий Тень приближает нас к земле тени, Перегрин Тук.

Пин ничего не ответил, лишь плотнее завернулся в плащ, как будто ему неожиданно стало холодно. Под ним летела серая земля.

— Смотри! — сказал Гэндальф. — Перед нами открываются долины Вестфолда. Вот та темная тень — это вход в долину Глубокую. В том направлении лежит Агларонд и Сверкающие Пещеры. Не спрашивай меня о них. Спроси Гимли, когда мы встретимся вновь, и впервые получишь ответ, более длинный, чем тебе хочется. Ты сам не увидишь эти пещеры, по крайней мере сейчас. Скоро они будут далеко позади.

— Я думал, мы остановимся в пропасти Хэлма! — сказал Пин. — Куда же мы направляемся?

— В Минас Тирит, прежде чем его окружат волны войны.

— Ох! И как далеко он?

— Лиги и лиги! — ответил Гэндальф. — Это втрое дальше, чем жилище короля Теодена, которое находится более, чем в ста милях к востоку. Обгоняющему Тень придется бежать долго.

Мы будем скакать до рассвета. Осталось несколько часов. потом даже Обгоняющему Тень потребуется отдых. Надеюсь, мы отдохнем в Эдорасе. Спи, если можешь. Первые лучи дня мы увидим отразившимися от золотой крыши дома Эорла. А еще через два дня ты увидишь пурпурную тень горы Миндолуина и стены башни Денетора, белые в утреннем свете.

Вперед, Обгоняющий Тень! Беги, быстрейший, беги так, как ты никогда не бежал раньше. Мы приближаемся к земле, где ты вырос, где тебе знаком каждый камень. Беги! Надежда наша — в скорости!

Обгоняющий Тень поднял голову и громко закричал. Как будто труба прогремела над полем битвы. Затем он устремился вперед. Искры летели из-под его копыт, ночь отлетала назад.

Медленно засыпая, Пин испытывал довольно странное чувство: он и Гэндальф неподвижны, а земля поворачивается с шумом ветра под их ногами.