"Меч космонавта" - читать интересную книгу автора (Тюрин Александр Владимирович)

7. “Бродячий элемент”

Четкий прием. Дуплекс.

Дождь долбил круглосуточно — может, июль здесь такой, может циклон виноват. Я ко всему быстро привык, и к облакам, и к растительности, и к птичкам, и даже к членистоногим. (На Венере облачность и погуще, а во время боев на Япете кибернасекомые выедали человека за одну секунду.) Но вот к дождю никак я не приспособился. Если бы не пленочный комбез, то давно бы окочурился. Впрочем, элементы питания быстро садились, слишком много тратилось энергии, чтобы и согревать меня, и маскировочные цвета менять, и выводить пот. НЗ я уплел за первые три дня, размачивая едалищный порошок в дождевой воде — ручейкам и озеркам не доверял, зачем лишний раз заразу цеплять. Из порошка получалась белесая масса, непременно приторно-сладкая. Однако не приедалось, жрать хотелось неимоверно и постоянно. Первую свою дичь я схарчил на шестые сутки. Приделал дареный нож к длинному суку — получилось натуральная рогатина,— ну и прирезал какого-то жирного грызуна, вроде огромной морской свинки. Едва он сдох, как из его порезанного пуза поползли ленточки — длинные такие, почти бесцветные — гаденыш весь червивым оказался. Когда они стали свиваться в маленькие шарики и прилипать к моим сапогам, я удирать бросился. Так бежал, что напоролся на вторую морскую свинку. Убил ее со страху — эта ничего оказалась, чистенькая внутри. Хорошо, что на инъекторе имелось гнездо для прокаливания, то бишь дезинфекции игл. С его помощью кое-как удалось разжечь костерок и обжарить тварь. Замучился я, пока освежевывал, разделывал, пока жевал — челюсти устали по-страшному с непривыки. Но все-таки гордость от проделанной работы появилась, а потом и страх, который меня долго мучил — что внутри меня эти самые ленточки вьются.

После того как спалил капсулу, несколько дней не удавалось костер разжечь — чтобы хоть поэкономить элементы питания комбеза. Тут, если и прекращался дождь на час-другой, то все равно над прелой опавшей листвой столь сырой туман клубился, что любой огонь сразу сдыхал.

Деревья мрачно и красиво смотрелись — в три обхвата, высотой с башню, там и сям свисают какие-то вьющиеся побеги. Понятно стало, почему символика местной религии так тесно связана с таежными великанами. Лес густой всю дорогу сплошняком стоял. Плюс еще попадались речушки, которые я переплывал, надув воздушный пузырь на комбезе. Плюс болотца — их обходить приходилось, потом снова плутать. Так что я, наверное, за неделю не больше пятидесяти километров намотал, если считать по прямой.

(Надо учесть и то, что земное тяготение меня поначалу сильно изнуряло. И хотя в инкубаторах и школах нашим космическим костям придают прочность, а мышцам — силу с помощью искусственной тяжести, однако накачки ножных мускулов явно не хватало. А волоконные роботы, вплетенные в мою мышечную ткань, стали сдавать уже через десять дней. Похоже, что тот мутант лысый, который загнал их за круглую сумму в сто имперок, меня крепко нагрел. Муташки — все жулики через одного, но чего делать, если человеку моего ранга легально мало что положено.) И ни одной более-менее приличной тропы на ход ноги не попалось. А вот на зверье натыкался нередко, хорошо хоть, что полипептидные слизни не встречались — слыхал я, что они каким-то макаром попали сюда с Ганимеда. Облако гнуса, конечно, над головой висело без устали, также наблюдал я жирафовидных лосей, которые обращали на меня ноль внимания, объедая хвою. Встречал и кабанов, роющих траншеи, и гигантских крыс. Это были полуметровые твари, налегающие на всякую мелюзгу — червяков, упитанных личинок, жуков, мышей. Крысы пользовались палками-ковырялками и копалками, создавали подземные лабиринты и были весьма дружелюбны. Чего нельзя было сказать о волках. От серых хищников приходилось даже на ветки карабкаться и по ночам не спать, разглядываючи окрестности своими тепловизорными глазами. Но волки не очень-то за мной приударяли, а при близком контакте показали себя большими эстетами. Едва я устроил радужную иллюминацию на своем комбезе, как они замерли и только тихо подвывали в такт. В остальное время я маскировался под цвет леса — был такой же пятнистый.

Это не помешало какому-то гаду засадить в меня метательный нож с длинным трехгранным лезвием. Первого человека встретил — и надо же такое! Я, кстати, заметил его в кустах по красноватой тепловой дымке, и даже не подумал трансквазер применять. Напротив, решил, что несмотря на обывательские страхи, сейчас произойдет встреча культур и задушевные переговоры, на которых мое выступление начнется со слов: “От имени и по поручению моей цивилизации уполномочен заявить…” Когда дикарь понял, что не угробил меня, то сбежал, особливо ввиду того, что мой комбез озарился багровым адским светом. А прикинут тот негодяй был в какие-то тряпки и шкуры, содранные с бедных животных, и волосами так оброс, что морда будто из зарослей выглядывала.

Лезвие оказалось отравлено каким-то токсином животного происхождения, а может просто было запачкано говном. Так что, хоть ранило меня в предплечье, намучился я немало. Только с третьей попытки подобрал антидот, семь часов почти в полной отключке валялся. Комбез пытался стимулировать меня электрическими разрядами по рефлексогенным точкам, но это не слишком помогало.

Когда я был почти без сознания, ко мне какие-то огромные коты подбирались и вороны на голову пикировали, чтобы клювом подолбить. Я приспособил инъектор под дальнобойный режим и всех тварей угощал хорошей порцией магнезии. Один раз я сгоряча (температура-то сорок) ампулу маленько перепутал и в какую-то птичку запустил шприц-пулю с особым снадобьем. Каково было мое удивление, когда подстреленный ворон через семь часов заговорил со мной на моем языке, моими же словами. Успел, значит, набраться ненормативной лексики и даже вполне усвоил ее, пока я лежал в горячечном бреду и ругался. Этот ворон — я его Сашей прозвал — и объяснил мне, какой надо маршрут выбрать.

А обстояло все так. К концу болезни элементы питания моего комбеза совсем сдохли, и от холода я пришел в себя. Треклятый дождь на этот момент, слава Космическому Ветру, прекратился. Луч восходящего солнца как-то пробился сквозь тучи и упал на ближайшую ветку, где располагалась черная птица с большой каплей, повисшей на клюве.

— Ну что ты вьешься над моею головой?— мрачно осудил я пернатого.

И вдруг он откликнулся совершенно осмысленным и при том грубым образом:

— Вставай, курносый. Поднимай задницу, рабочий народ. Нас утро встречает прохладой, а по утрам у молодца что-то капает с конца. Понятно, ха-ха, что речь идет о насморке.

Я решил воспринимать такую похабную речь как должное, а вдруг это секретный кибер пожаловал мне на выручку?

— Ну, встану, а что дальше? Куда переться без толку? Я уж совсем замудохался в этом лесу, не очень-то помогает знание координат и курсовых показателей. Скажи по-быстрому, кто тебя послал и с какими инструкциями?

Ворон охотно затараторил:

— Меня послал народ. Не писай, пацан, прорвемся. Мы пойдем иным путем. Вы куда, молодежь? Прокладываю кратчайшую дорогу за весьма умеренную плату, выгуливаю собак, провожу в любую часть света — цены не кусаются. Меня зовут Ариадна. Не успеете три чугунные просвиры изглодать — а уже на месте, в пункте Б. Даю трехмесячную гарантию на тот случай, если вы попали не адресу.

Похоже, это не кибер, но все-таки. Конечно, не стоило доверяться первой говорящей птице, но я был настолько слабый, издергавшийся и замерзший, что решил поддаться.

— Мне б на северо-восток, на правый берег Обского пролива, и желательно побыстрее. А что взамен требуешь, ворон?

— Харчи, объеденье, сласти. Я балдею, мужик, от таких вещей. Въезжаешь?

— Сласти — это что?

— Дохлятина, падаль, стервь.— сразу же отозвался Саша.— Крылышки оближешь.

— Мне нравятся твои вкусы, ворон, по крайней мере, я тебе не конкурент.

— Друг мой, жаль, что вы укорачиваете свой и без того недолгий век неправильным питанием, а именно свежей убоиной. Мы, вороны, особенно соблюдающие диету, спокойно дотягиваем до двухсот, нередки среди нас старики-ветераны, которые и в триста лет дадут фору иным юношам.

Ворон стал перепархивать с ветки на ветку, показывая мне дорогу. Время от времени он напоминал мне, что я буду ему должен по сто грамм еды на каждый километр пути. И вообще его словарный запас и ассоциативный багаж пополнялись чересчур быстро. Похоже, он разговаривал со мной не сколько пользы ради, а для роскоши общения животного с человеком. Назвать Сашу робиком я бы уже не смог, потому что он не только требовал еды, но еще и покакать умел. Оставалось сделать вывод, что я вместо инъекции магнезии вколол ему “Ментокал”, средство повышающее разумность и памятливость. (То есть, управляемая вирусная инфекция добавила соответствующие гены в мозговые клетки, отчего пошли наращиваться белковые молекулы, ответственные за образование ассоциаций и мемо-области понятийной памяти.) Наверное, это непорядок. В Технокоме меня скушают, если узнают, что я подарил разум простой птице. Ладно, во всяком случае я никого не снабдил смертоносным оружием, просто еще одна божья тварь научилась использовать разные скверные выражения. Кроме того, я все чаще примечал у Саши суждения, которые он не мог почерпнуть у меня, а также из простых наблюдений за природой.

Например, когда я добыл мелкую дичь (сонную после зимней спячки ящерку) и поделился с Сашей, он посоветовал мне использовать при встрече с варварской публикой разные хитрости, иначе конец наступит раньше, чем хотелось бы. В частности, надлежит выступать перед местным сбродом в роли “своего” парня, какого-нибудь скомороха с говорящей птицей. А для этого стоит первым делом переодеться в приличные шмотки “мейд ин тайга”. С таким утверждением я уже был вполне согласен.

Пленка моя, лишенная энергии, не только стала холодной шелухой, не только перестала обслуживать мой кожный покров, но уже не могла заращивать дыры и вообще расползалась, будто гнилая.

С помощью Сашиных советов я смастерил лук, из которого (с сотой попытки) подстрелил оленя — правда пришлось еще добивать бедолагу рогатиной. Когда убил, случился у меня шок, сопряженный со рвотой — от чувства вины. Но впервые пообедал по-человечески, вернее по-варварски, а вдобавок смастерил себе куртень. Хреновая вышла курточка, сшитая оленьими жилами, но любопытная. Забегая вперед сообщу, что портки типа “лосинные бананы” я себе смастачил из дохлого лося с применением перьев глухаря — Анима освежила мне память, и я вспомнил картинки с индейцами из энциклопедии.

А еще я припоминал все, что имел в голове и мемо-кристалле насчет варваров и дикарей, проживающих на Земле. Когда-то мы с помощью эффективных спецсредств разрушили на планете-маме кибероболочки, зараженные плутонами. У нас директор разведывательно-диверсионной службы за это сияющую звезду героя заполучил, а отупевшие земляне обрели эпоху варварства, которое было усугублено исламским революционным джихадом. И варварство, между прочим, до сих пор все прогрессирует, цветет и пахнет.

Без кибернетики у землян все выродилось и опустилось, первое время еще сохранялись очаги индустрии, но потом все технические “оазисы” были выкорчеваны набегами степняков и прочих конных хулиганов. Так что по всему материнскому Шарику сейчас техника где-то на уровне семнадцатого века с небольшими отклонениями в ту или иную сторону. Космическая империя, конечно пособила чуркам-землянам, снабдив мутантными частично разумными породами скота и устойчивыми сортами злаков. В биосферу были внесены разнообразные бактериофаги, которые пожирают особо опасных микробов чумы, холеры, оспы и так далее. Но все равно набеги, войны, казни составляют суть земной жизни, как и положено для недоразвитой эпохи. Поскольку были выведены на орбиту искусственные солнца-солетты, Сибирь расцвела и обзавелась довольно многочисленным народонаселением, а вот половина Европы и Юго-Восточной Азии оказалась затоплена поднявшимся морем.

Ну, голова, вспоминай подробности, тормоши Анима слежавшиеся слои памяти. В Европе осталось неутопленным Французское Королевство со столицей в Орлеане, со всех сторон его окружают Объединенные Арабские Эмираты и Султанаты. Еще там есть Верхнегерманский рейх с фюрером-кайзером, проживающим в Мюнхене, и мелкие княжества окрест него, часть из которых уже перешла в ислам и даже в буддизм с конфуцианством. Далее на восток лежит Польская Речь Посполита, вся из себя суперкатолическая. С ней граничит Украинская Радяньская Охлократия. К югу от Дуная и Днестра начинается могущественный султанат-халифат Великая Туркия, у которого в вассалах — Кавказ-Чечения и Крымское ханство. Если бы Туркия, раскинувшаяся от Вены до Баку и Багдада, не была занята борьбой с Иранским имаматом, то давно бы прожевала всю Европу. Так вот, к северу от Украинской Олухократии находятся обширное Московско-Петербургское Мэрство и его воинственный сосед — Черноземная Советская Деспотия, на Урале располагается Коми-Пермия, которая бьется не на жизнь, а на смерть с казанскими и уфимскими ханами.

За Уральским хребтом на берегах Теменского моря — славное Теменское Царство, которое подает большие надежды, но три десятилетия подряд подвергается непрерывным нашествиям центральноазийских орд и морских пиратов из китайского Красного Шэня. Вершиной Темении был разгром Кузнецкого Ханства. Хан Амангельды какими-то ухищрениями добился индустриального скачка, с помощью которого превратил свои владения в мощную тоталитарную диктатуру. Однако крупный теменский военачальник князь Березовский, организовав хитроумную оборону, сокрушил нашествие железных машин дотоле победоносного врага. Тот же полководец отколошматил орды, приходящие из казахских степей, и не раз трепал китайских пиратов. Степняки были одним из потоков бурной исламской реки, залившей три четверти мира, и настоящий окорот им дали только теменские войска во главе с Эзернетом Березовским. А ведь в набегах ордынцам способствовали панцирные сипахи, присланные султаном Джафаром Великолепным из непобедимой Туркии и моджахеды, направленные могучим имамом Рухоллой.

Однако наши СМИ сообщали, что теменский самодержец Макарий Зеленая Нога не доверяет князю Эзернету и собрался с ним покончить.

Я, судя по предварительным расчетам, оказался на южной окраине Теменского царства, в Ишимском воеводстве.

Саша предупредил меня, чтобы я придумал подходящую историю на случай встречи с землянами. Он посоветовал помалкивать насчет того, что я с неба свалился — иначе прямая дорога на плаху. По его сведениям черные стражи государя и служители второевангельской церкви ведут охоту на ведьм, колдунов, одержимых, бесноватых, бомжей, ложных посланцев неба и прочих дьяволопоклонников.

Так что пришлось поломать репу, придумывая историю и легенду, старательно подбирая слова и выражения. Теменцы ведь говорят на нашем языке с примесью блатного арго, происходящего из лагерной среды ХХ века, и старорусской лексики. Я в энциклопедии читал, что архаизмы и арготизмы были нарочно внесены в теменскую речь космиканскими лингвистами, производившими гипнотическое обучение тамошних феодалов. Это был какой-то не шибко продуманный эксперимент, впоследствии осужденный начальством.

Саша без опоздания известил меня о том, что я вот-вот столкнусь с конным разъездом теменцев. И все равно это оказалось сюрпризом. Лес был уже не таким темным и густым, от мха не столь тянуло сыростью, улавливался даже запах каких-то ягод, когда из куста ракиты на меня вдруг выехал всадник. Наверное, я еще в противоположную сторону пялился, так что и тепловое излучение не приметил вовремя.

Первые секунды я даже не мог поверить, что встретился с варваром-ратником, что это не виртуальный мультик. Всадник был в помятом шлеме с рогами да еще хвостом, в исцарапанном доспехе с какими-то дебильными шипами на локтях и запястьях. Сам низенький, квадратненький — я сразу понял, что росту в нем не больше метра шестидесяти — но в руках лежало то ли копье, то ли меч: на древко было насажено слегка изогнутое длинное лезвие. Вдобавок у варвара имелось ружье, похожее на кусок канализационной трубы, и маленький арбалетик, приделанный прямо к наручи. Глазки-бусинки, глубоко утопленные в лицо, выражали какой-то рефлекторный ум. Единорогов я, конечно, видал и даже трогал в зоопарке, но этот зверь был приземистый, запаршивевший, сопливый, вонючий, с зубками страшновато крупными. Резцами-лопатами он потянулся к моей ноге, отчего сразу стало зудежно в коленке. Вдобавок с длинного седла спрыгнул здоровенный пес, собака Баскервиллей, сущий Цербер, с широкими лапами и огромными челюстями, как у динозавра. Шею и грудь этого чудовища прикрывала кольчуга, а низкий лоб и макушку защищал шлем, похожий на миску. Пес не залаял, а только утробно прорычал, но этого было достаточно, чтобы вызвать обильный и холодный пот. Всадник тоже рыкнул:

— Замри, парень, а то убью.

Конечно, произнес он эту фразу более нечленораздельным языком, со странными интонациями и огласовками (“А ну-ка сдох, пацан, не то укоцаю, бля”), но в общем я его понял.

— Ты человек или зверь лесной?— продолжил мой собеседник.

— Это я-то зверь?!— пришлось возмутиться мне.

— Потом разберемся. Беги рядом и не вздумай рвать когти,— распорядился варвар.

— Я с говорящей птицей.

— И птицу бери.

И пришлось бежать. Конечно, я пустил в ход трансквазер, чтобы организовать отрыв от зловонного варвара. Поработал с хрональными линиями. Вроде бы даже изменил реальность. Но канал хроноволнового преобразования снова меня к всаднику привел — что-то на Земле трансквазер сразу не так стал работать, не очень-то ему поддавались местные хрональные потоки.

— Ты, пацан, не балуй, бесполезняк,— сказал при новой встрече квадратный воин.

— Я… я заблудился.

— Держись меня, и все будет хорошо. А потеряешься снова

— плохо тебе станет.— намекнул варвар. И к его мнению пришлось прислушаться.

Всадник на время как будто забыл обо мне. То есть, маршрута для меня он не выбирал, так что приходилось перепрыгивать через рытвины, перелезать через поваленные стволы и продираться сквозь заросли кизила. В любом случае я больше не попробовал вильнуть в сторону и дать деру. И, наверное, правильно. Морда пса теперь находилась на постоянной дистанции в тридцать сантиметров от моих икр.

Неожиданно я оказался на полянке, где было несколько десятков конных бойцов при оружии, да еще со вьючной скотиной. Через полминуты они оказались со всех сторон от меня. Единороги, лошади и барады (помесь лошади с бараном) в столь большом количестве могли бы шокировать любого даже самого мужественного космика своим ржаньем, блеяньем, снованием и запахом. Вот такой натюрморд.

— Что ты за человек?— обратился ко мне всадник предводительского вида — судя по золотой насечке на панцире.

— Из плена бежал.

— Теменский?

— Точно так.— сказал я, хотя понимал, что предводитель недоумевает моему акценту.— Из Большой Орды убег, меня туда в десять лет украли, совсем уж русский забыл.

— Ладно баешь, да не верю. Непохоже, что из ты из Орды бегунок. Пленным ордынцы кое-какие жилы подрезают, если используют их для работы в поле или на бахче. А ты не хромой, и на полевого работника не смахиваешь, белый чересчур, даже синеватый, да еще и хлипкий.— разоблачил меня предводитель.

Придется модифицировать версию, учитывая, что под марсианским солнышком я не слишком загорел.

— Меня на чистой работе держали.

— Один хрен — вранье. Кому при доме предстоит трудиться, тому тюрки яйца отнимают. А ты вроде целый, хотя можно и проверить.

— Уймитесь сомнения,— проверещал Сашка, садясь на плечо. Вовремя появился.

— Я народ потешал. Вот птица у меня говорящая.

— Ну, допустим, поверил.— сообщил после некоторого раздумия предводитель.— Поверил, но еще проверим. С нами отправишься, дерьмодей. Правильным покажешься, возьму тебя в боевые холопы, неправильным — скормлю псам и глазом не моргну.

— А как же мне домой попасть, начальник?

Предводитель не желал думать на эту тему.

— Нет у тебя дома, так что ты не рыпайся. Был ты како сопля, повисшая на носу, совсем бесхозный, а я тебя подобрал. Коли будет от тебя толк, послужишь c честью в государевом войске, окажешься бестолковым — попадешь в пахотные холопы, тогда землицу тебе ковырять до скончания дней своих.

— Стойте, разве нет у вас людей, которые бы вольно бродили по стране, имея случайные заработки?

— Есть еще такие — скоморохи, целители, волхователи, попрошайки, шлюхи,— но все делается, дабы вычистить эту бесполезную погань. В государстве нашем имеют право существовать под крепкою рукой государя ближние его слуги-советники, царские стражи, именуемые “черными”, ревнители второевангельской веры, каковые заодно учителя и лекари, ратники-дворяне, городовые воины-стрельцы, чиновные люди, то бишь думные и приказные дьяки, работники-подмастерья и посадские мастера, купцы мелкие и большие, крестьяне, к земле прикрепленные, и пограничные казаки, ну еще рабьи мужики-холопы всех видов: пахотные, боевые, рудничные и так далее. Всем определено место, подчинение, имение и питание, никто не лишний в государственном теле. Ну а того, кто неразумно пытается быть вшой-кровососом или блохой-попрыгуньей — к ногтю.

Так я стал боевым холопом. И хозяева у меня были, во-первых государь Макарий II Чистые Руки, а, во-вторых, сотник Председателев, у коего дедушка, судя по фамилии, возглавлял колхоз. Выделили мне приземистую лошадь, бывшую вьючную, которая страдала поносом и чрезмерным газоотделением; помимо меня она еще тащила пару мешков картохи. А в мои обязанности вменили собирать хворост для жарки и варки, ухаживать за ездовыми животными, мыть котлы, стирать и все такое, что полагается новобранцу. Обижать не обижали — ведь я из Орды уже синеватый пришел (помог все-таки марсианский загар).

Две недели я слонялся с конной сотней по лесу, вернее по просечным полосам и вдоль засек, от острожка к острожку, от одного дозорного гнезда до другого. И при том смещались мы не к северо-востоку, куда мне надо было, а скорее к западу, куда не треба. Успел я за это время освоиться с весьма небольшим, но странным словарным запасом варваров, бесконечными “бля” и “один хрен”, визгливыми интонациями и грубым акцентом, с их примитивными замашками, сморканием влет, ковырянием в зубах (с помощью кинжала), звучным пусканием ветров, и активным употреблением рук при разговоре. Привык к убогому быту, к грязи и даже к укусам блох. Что ж, в почесывании есть свой смак — рекомендую эстетам, пресыщенным всеми иными удовольствиями. Пару раз у меня начиналась какая-то лихоманка, но потайной инъекционный пистолет пособлял мне оздоравливаться и заодно приобретать специфический иммунитет. При мне трупоедка укусила человека — так, что он ничего и не почувствовал, а спустя какой-то час стал сизым раздувшимся трупом, внутри которого все ходило ходуном. Видел я, чем кончаются истории с серыми мухами — они заползают в задний проход, превращаются в личинок (регрессивная трансформация) и вылезают через рот. Хорошо хоть, не через ухо. Пожалуй, червяги в сравнении с этой хреновиной довольно милы. А еще тут все, даже самые бесстрашные рубаки, бледнеют при мысли о клейковине. Я так понял, что это известный мне полипептидный слизень, впрочем, гнездовья у него, как правило, севернее — в лесотундре.

Между прочим, один из конников даже показал мне, как надо поднимать и опускать саблю, и коим образом махать секирой. Так что я быстро одичал. Но с другой стороны, мне взамен индейского наряда дали обмундирование, которое осталось от одного бойца, откинувшего сапоги из-за чего-то похожего на малярию. Выжарил я над костром вшей, гнид, пиявиц и напялил на себя. Ничего, вид бравый — только в животе слишком большой простор получился, а коротковатые штанцы не достают до голенищ сапог. Говнодавы были огромные, разношенные, но накрутив уйму портянок, кое-как подогнал оба калибра.

Саша, как ни пытались бойцы его отогнать или подстрелить, следовал за мной. По крайней мере, он первый узнавал, что меня собираются отправить на стирку или по ягоды.

Однажды так же буднично, как и про стирку, он сообщил, что наш отряд вот-вот напорется на большое конное воинство тюрков. Я, конечно, не поверил, что вот-вот должна начаться рать. Но все получилось столь же неожиданно, как и в тот раз, когда я наткнулся на отряд Председателева.

Враги ехали по дну мшистой лощины, склоны которой к тому же заросли густыми зарослями кизила. Люди сотника Председателева заметили ордынцев, когда до тех оставалось шагов сорок. У наших была некоторая фора, они находились на возвышенности, и кизил выступал в роли заграждения. Председателев не сдрефил (удирать было бы худшим вариантом), его конники выстроились уголком, с обеих сторон от лощины, и стали поливать ордынцев свинцом. Когда тюркские кони пытались вынести своих всадников вверх по склону, их встречали мечи-секиры, рога и копыта теменских единорогов, а также и сильные челюсти боевых псов, которые могли и руку пополам перекусить.

Тюрки десятками скатывались назад, кто с рваным горлом, кто с пробитой грудью, кто с расквашенным животом, кто отдельно от своей головы. Однако наши цепи, протянувшиеся вдоль лощины, оказались короче вражеской колонны, и на флангах ордынцы довольно спокойно преодолевали склон. Вскоре завязалась рубка в окрестностях оврага. Поначалу сотня Председателева успешно противостояла тюркам, но полку врагов все прибывало.

И тут я почувствовал, что скоро дело дойдет и до меня. Собственно, коммюнике с поля боя доставлял мне Саша, потому что я пребывал в обозе, где сгрудились вьючные лошади и бараны. Сам я видел поначалу лишь спины дерущихся конников Председателева. Потом битва с рубкой, колкой и сечей, с жуткими воплями, кровавыми фонтанами, разрубленными телами предстала передо мной воочию, но как будто голофильм на экзотическую тему. Я был психологически еще далек от всего этого. Однако в какое-то непрекрасное мгновение заметил, что прямо ко мне, невзирая на мою психологическую отдаленность, скачут трое прорвавшихся ордынцев, а там уже стало их пять и даже семь. Рядом же со мной находился только один казачок не слишком богатырского вида. На плечо сел Саша, который неустанно проводил воздушную разведку.

— Атас, хозяин, надо улепетывать, если вы только не собрались повторить подвиги Евпатия Коловрата. Я заметил лесную тропу по которой можно беспроблемно отвалить.

Но, прежде, чем я смог чего-нибудь сообразить, на нас с казачком налетело с десяток ордынцев, среди коих были сипахи из самой Туркии в красных тюрбанах. Мы успели выстрелить из пищалей, положили двоих, но тут казачка срубили, а мне в грудь направилось сразу три копья с длинными и широкими наконечниками.

Перед этим пару минут я уже слезно обращался к процессору трансквазера, но тот отделывался равнодушными ссылками на низкий энергозапас и бессмысленными советами — типа “сесть с нукерами за стол переговоров”.

Впрочем, когда меня должны были уже нанизать на вилки, сконденсировался-таки черный вращающийся диск.

Из-за этого вражеские всадники и заструились вдоль канала хроноволнового преобразования. А я стал играть хрональными линиями, пытаясь перенаправить свою кривую в лучшую сторону и завязать жуткими узлами вражеские хронопотоки. На сей раз быстро выпутался из положения, может, потому что неподдельный ужас усилил все мои способности. Между прочим, я не дрейфил даже при виде вражеского крейсера, ощерившегося гамзерами, которые превращают в радостный свет все живое и неживое на расстоянии миллиона кэмэ вокруг. Но от этих оскаленных ртов, выпученных глаз и засохших трофейных голов, подвешенных к нукерским поясам на манер орденов, меня явно пробрал мандраж.

Когда пейзаж вновь стал объемным и ярким, вблизи меня никого не оказалось. Я перескочил в телегу, установил на ее бортике три пищали. Успел хорошо прицелиться, когда в мою сторону поспешило четверо ордынских нукеров. Выстрелил метко, трое тюрков выпали из седел и давай бороздить башками землю, запутавшись ногами в стременах. Когда подлетел ко мне последний, его единорог не смог добраться до меня — телега мешала. А мне было сподручно крутануть мечом-секирой, и попал я по горлу самому туркийскому сипаху, так что брызнули алые фонтанчики артериальной крови.

Затем я перескочил на мелкую, но крепкую лошадку и двинул в лес, по дороге засадив пику в еще одного ордынца. Путь пролегал среди деревьев и доставлял массу острых ощущений: каждая низко расположенная ветвь угрожала снести мне кочерыжку. Только через пару часов решился я притормозить своего конька-горбунка. Тут и ворон Саша, сев на луку седла, мигом ее обгадил.

На привале решил я теперь пробираться до левого берега Обского пролива, а там уже найти способ переправиться через двухсотмильный водный простор — на правый берег. Нынче у меня были коняга, пищаль, берендейка с кремнями, порохом и пулями, плюс еще пика. По шляхам и торным тропам я старался не ехать, предпочитая обочины и темное время, так что долгое время ни один дозор не пытался меня прихватить. В итоге, со своим поводырем преодолел еще километров триста к северу-западу.

Но к концу недели я попался разъезду черных стражей, причем ночью. Не помогло тепловое зрение, потому что сидели она в дупле гнилого таежного великана. Не помогла и история о побеге из ордынского плена. Было признан я дезертиром от царской службы и клонилось вроде к тому, чтобы отсечь мне башку.

Пока тянулось неспешное разбирательство в каком-то приказе, я сидел колодником в столичном кандее, где крысы были лучшие друзья человека. Однако Саша проникал через вентиляционное отверстие, гонял нахальных грызунов и даже приносил мне кое-какую еду, включая красную рыбу с неведомого праздничного стола. Иммунитет мой уже достаточно укрепился, чтобы я мог обойтись без инъектора, который у меня, естественно, отобрали. Сохранилась только единственная шприц-ампула с гипноделиком. Едва ее не потратил, когда на меня кинулся какой-то сокамерник с криками:"Беса споймал”. Задушить он меня не задушил, только сопли выдавил, а затем Саша его угомонил профилактическим ударом клюва в глаз. Над поверженным телом пернатый друг произнес епитафию: “Плохо, когда голова не варит, а руки делают.”

С тех пор меня никто не пытался обидеть, однако все попытки дать деру с помощью трансквазера заканчивались ничем. Тюрьма представляла из себя катакомбы и каждый раз хрональный канал заводил меня в один из углов этого заколдованного подземелья. Я еще раз убедился, что на Земле хрональные линии, ниточки судьбы, то ли менее податливы, то ли находятся под чьим-то более сильным воздействием. Можно было назвать это магией, можно — бесовщиной, можно — истощением энергии трансквазера. Его процессор вскоре перестал реагировать на просьбы и только вежливо намекал, что, дескать, поищите другой более простой и экономичный выход из положения. А простым выходом из положения, даже в лучшем случае, являлось усекновение моей повинной головы. И вообще тут быстрый снос башки считался мягким наказанием — так сказать, легко бы отделался. За серьезные проступки сажали на кол и вешали за ноги. Один зек-колодник с раскосыми глазами, сказывал, что это еще ничего — в красном Шэне за непочтительность к властям преступника помаленьку скармливают рыжим муравьям или бросают в яму с черными скорпионами. А вот в Орде беглым рабам ломают позвоночник или снимают кусками кожу. В Туркии любят варить “неверных собак” в больших котлах. А вот в Верхней Германии специализируются на медленном поджаривании “ведьм” и “еретиков”. Это мне поведал немец-контрабандист по имени Ахмет, человек с большими смоляными усами и в кепке-самолете. Кроме того, из-за голодухи так свистело в моих кишках, так надолго пропал стул, что и казнь не воспринималась особо огорчительно.

В общем, меня собирались “слегка” наказать, но тут понадобились весельные рабы для морского похода вдоль западного побережья Теменского моря. И, забыв даже выпороть батогами, меня усадили на скамью галеры-кадорги. Вместе с другими штрафниками я работал веслом (слава Космическому Ветру к той поре моя мускулатура достаточно окрепла), или же тянул суденышко батрачьим образом. Река Тура довольно быстра закончилась Теменским морем, и после недельного перехода мы вышли в Обский Пролив. Там состоялось решительное сражение с шэньским флотом, во время которого линия теменских кораблей была рассечена громоздкими джонками, наша галера оказалась пробита ядрами с ближней дистанции и оперативно отправилась на дно. Надсмотрщик оказался милым человеком — он освободил меня от кандалов, чтобы я помог ему добраться до берега: плавать мастеру кнута еще не приходилось. И я бы честно помог, но его проглотил морской змей, который на мой взгляд был все-таки очень длинной и зубастой рыбиной типа мурены.

По счастью я не ознакомился с этими зубами, каждый из которых напоминал кривой меч, меня направлял парящий над водами ворон Саша. А затем подобрали китаи-шэньцы, которые хотели вдоль правого берега Обского Пролива выйти в Северный Океан.

У них после битвы был большой недостаток матросов, поэтому пришлось мне полазать по вантам и походить по гафелям на высоте полста метров от бушующего моря, причем еще в наручниках — высота с мачт этой джонки выглядела весьма впечатляющей. Ободряли меня только Сашины слова, который устроил себе гнездо в “вороньем гнезде” на топе грот-мачты. И еще я старался не вспоминать, что при тутошней силе тяжести лучше лишний раз не падать.

Тем временем навигацкий прибор, вмонтированный в мой зуб мудрости, показал, что я не так уж далеко от места назначения. Ночью я ручным образом всадил шприц-ампулу гипноделика в китайского надсмотрщика и он немного посопротивлявшись, покорился мне. Помог мне украсть и спустить на воду ялик, отчего я смог проплыть милю, отделяющую джонку от вытянутого в море мыса. Причем я ежесекундно ожидал, что меня волна опрокинет или появится один из белых медведей, которые здесь тянули на размер касатки и охотились на синих китов, а то и кашалотов. (Я однажды видал их битву с борта джонки — это не для слабонервных. Кит взмывает, падает обратно в воду, а в спину впился и кромсает ее мишка. Кит ныряет и выныривает уже без медведя, но зато его оплел гигантский морской спрут.) Но ничего, обошлось без встречи с крупными зверями, и я благополучно добрался до берега.

Потом был еще стокилометровый марш-бросок по болотистой лесотундре, где все кишело пресноводными коркодилами, гигантскими медузами, трупоедками и было полно клейковины — даже более незаметной, чем на Ганимеде. Один раз я таки — вляпался в нее, но Саша вовремя закаркал. Она не успела пустить свои щупалы-волоски в мои нервные центры, поскольку я прижег ее факелом, заодно обжарив полноги.

Когда добрался до нашей базы, меня долго признавать не хотели, особенно группа безопасности в лице ее начальницы К911. Все считали меня за варвара — впрочем и говорок, и запашок, и внешний вид у меня были соответствующие. Они считали, что хоть у меня Анима имеется, все равно я из каких-то резервных нелегалов. Только ментально развитый Саша убедил коллег в обратном. Он, в отличие от меня, еще помнил словосочетания: “пренебрежение человеческим фактором” и “преступная халатность”. Кстати, начальница группы безопасности Мара К911 вскоре сменила гнев на милость. Большую чисто женскую милость.