Тюрин АлександрСюжет, нанизанный на шило, или Смерть рецензента

Александр Тюрин

Сюжет, нанизанный на шило, или Смерть рецензента

Волей судеб я стал жителем маленького городка Картахены, затерянного в парагвайских прериях.

Площадь Конститусьон, посреди нее обгаженный грифами монумент вездесущего Боливара, церковь святого Иаго, то бишь Иакова, где по традиционным траекториям движутся красивые женщины в темных платках (почти все они вдовы офицеров, павших pro Patria в боях против левых повстанцев), маленькие открытые кафе. В одном из них сидят все городские либералы, в другом все консерваторы. Марксисты собираются в третьем, которое называется "Команданте Виссарионич". У них длинные черные волосы и они бросают весьма клейкие взгляды на вдов, направляющихся в церковь. Надо сказать, что и вдовы нередко отвечают быстрыми, но многообещающими взорами, в которых сплавлены любовь и ненависть.

Время как будто остановилось здесь. Или, вернее сказать, Картахена стала обиталищем всего вневременного и вечного. Здесь не было бы клиентуры у Макдональдса. Гомики в этом городе долго не живут - говорят, что их истреблением занимаются офицерские вдовы, входящие в таинственный "эскадрон смерти". К арабам здесь относятся так же, как легендарный Сид к не менее легендарным маврам. По булыжной мостовой неудобно кататься на скейтбордах и роликах. Частые грозы в условиях полного отсутствия громоотводов - страшная угроза спутниковому телевидению и сотовой связи. И хотя в некоторых конторах я встречал компьютеры - хакерам и даже программистам здесь вряд ли придется по вкусу. Никто в Картахене не считал бы их за настоящих мужчин-мачо, а место, предназначенное для разных чудаков, уже занято филателистами.

Впрочем, мне вполне удалось подключение к Интернету, что в моих условиях весьма немаловажно. Любые заказанные по почте книги идут с далекой родины месяцами и обходятся мне в круглую сумму - около ста гуарани. А вот с помощью Паутины Паутин у меня есть возможность ознакомиться со многими текстами, произведенными российскими авторами. Многими, но далеко не всеми.

Авторы, публиковавшиеся в "Новой Космогонии", почти не выкладывали в Сеть свои тексты, что, возможно, связано с жесткими условиями, выдвигаемыми этим издательством. Так что, как правило, мне приходится довольствоваться лишь безыскусными отзывами на их книги в дискуссионных группах. Только что я прочитал один такой отзыв - отправленный абсолютно анонимным юзером. Не могу не привести его почти полностью.

"... Книга вряд ли будет хорошо принята массовым читателем, да этого от нее и не требуется при тираже в три тысячи триста экземпляров. При всей любви к ужасинке массовый читатель вряд ли согласится с тем, что главным героем может быть обыкновенное шило...

Все действие протекает в маленьком южноамериканском городке, если точнее - в большой усадьбе на его окраине. С легкой руки Маркеса такие городки способны вместить в себя весь мир, по крайней мере, его наиболее устойчивые, не поддающиеся временной коррозии элементы ...

Заплутавший путник-иностранец, которого высадили из автобуса за незнание испанского языка, стучит в ворота какой-то усадьбы. Он хочет всего лишь позвонить и попросить помощи у своего приятеля в Монтевидео, поскольку поблизости нет ничего похожего на будку телефонного автомата. Ему открывают. Вначале он имеет дело с прислугой, которая также не понимает его. Его явно принимают за этнографа из Германии, который вот-вот должен был приехать в гости к хозяину дома.

Откуда-то возвращается хозяин дома. Поскольку и он, и путник владеют немецким языком, то иностранец, наконец, получает возможность объяснить, что он хочет. Звонок в Монтевидео оказывается бесполезным, потому что приятель сам находится в отъезде. По счастью, хозяин дома настолько любезен, что предлагает путнику переночевать в его доме, а утром отвезти на машине, куда ему нужно...

Путнику, а его кстати зовут Владимир, надоедает торчать в предоставленной ему комнате и он отправляется побродить по дому. Прогулка эта заканчивается в постели одной приятной и весьма раскованной дамы, которая, как выясняется в конце любовного поединка, является супругой хозяина.

После получения столь устрашающей информации Владимир хочет немедленно бежать из дома, где он нечаянно нарушил святые законы гостеприимства, но один взгляд на грозовое ночное небо, и он решает обождать со своим бегством до первых утренних часов.

Тем временем, его приглашают на ужин, где, помимо хозяина, присутствуют его жена и дочь. Хозяин ведет с гостем беседу на немецком, у них много общих тем, особенно по философии и истории. Разговор переходит на историческое оружие. Хозяин снимает со стены старинный пистолет и начинает с превосходным знанием дела рассказывать и показывать, как функционирует оружие семнадцатого века. Забивает заряд в ствол, сыпет порох на полку, поджигает фитиль ... и наводит червленый ствол на своего гостя.

Гость вымученно улыбается, все еще надеясь, что это шутка в латиноамериканском стиле, но тут хозяин совершенно жестяным голосом говорит, что вынужден убить пришельца за оскорбление своей чести.

Владимир понимает, что жить ему осталось едва ли несколько секунд, перед его мысленным взором пролетает вся или, по крайней мере, половина его жизни, полной ошибок и разочарований, палец хозяина уже давит на спусковой крючок и тут...

Хозяин падает лицом прямо в блюдо, а потом оседает на пол. Изо рта его течет кровь, на грудь льется вино из опрокинутого на столе бокала, из спины - после того как Владимир переворачивает его на живот - оказывается, торчит шило. Это оружие скорняков было использовано дочерью хозяина, которая стоит тут же рядом, без тени сожаления на лице.

Владимир пятится к двери, чтобы немедленно дать деру, несмотря на ненастье, но хозяйка дома умоляет его остаться, причем в выражениях, более подходящих для литературного произведения столетней давности. Она говорит, что любит его, что ее бывший супруг пал жертвой собственного жестокосердия. И в конце концов, если бы девушка не прикончила своего жестокого папашу, то Владимира сейчас бы уже несли на ближайшее кладбище. Где же благодарность?

Владимир настойчиво спрашивает, когда приедет полиция. На это свежеиспеченная вдова отвечает, что никогда. В этом уважаемом доме полицейский не появится до той поры, пока его не позовут. А никто его звать не собирается.

Но, в конце концов, растерянно бормочет Владимир, невозможно сделать вид, что ничего не произошло. Именно, что возможно, отзывается хозяйка дома. В самом деле, вы и мой покойный муж примерно одного возраста, одного телосложения, даже лицом похожи, у вас одинаковые увлечения, вы оба хорошо говорите по-немецки и испанский для вас обоих не является родным языком. Сейчас придут слуги, они тут все приберут, в том числе и труп, о котором никто никогда не узнает, потому что его раздерут птицы-падальщики, которых так много в наших краях.

Неожиданно для себя Владимир соглашается. Ведь его нигде не ждут, ему ничего не светит. Он думает, не пора ли оборвать инерциальное движение в никуда. Почему бы не остаться в этом доме, где только одних инкунабул на сотни тысяч долларов? Короче, гость отвечает согласием и как бы сам становится хозяином.

Слуги без лишних вопросов уносят труп, наводят порядок, после этого ужин продолжается как ни в чем не бывало, даже вполне весело. После ужина Владимир и хозяйка дома, прихватив бутылочку хорошо выдержанного винца, отправляются в спальню и придаются не совсем умеренным утехам. По крайней мере на взгляд Владимира, который ощущает в себе невероятный приток сил и тестостерона.

Далее на ста страницах романа описываются несколько последующих дней. Причем, я бы их назвал наиболее слабыми страницами, потому что они смахивают на хорошо всем известные латиноамериканские "мыльные оперы".

Владимир как гидальго объезжает свою гасиенду на вороном жеребце.

Владимир охотится на обнаглевшую пуму, которая режет его телят.

Владимир среди гаучо, многие из которых оказываются потомками донских казаков.

Владимир в постели с Консуэлой - именно так зовут хозяйку дома. Она оказывается настолько же умелой, насколько и прекрасной. Собственно интимные встречи происходят не только в постели, но и в скирде сена, и под сенью какого-то там баобаба. И так далее, и тому подобное.

Впрочем, Владимир, будучи по сути своей никаким не гидальго и не гаучо, а всего лишь рефлексирующим интеллигентом, библиотекарем из питерской Публички, не раз задавался себе вопросом, почему с такой легкостью Консуэла и ее дочь избавились от прежнего хозяина дома.

И хотя Консуэла уходила от прямых ответов на вопросы, затыкая ему рот поцелуем или чем-нибудь еще, однажды Владимиру удается одурманить ее с помощью индейского снадобья псилоцибин. И выясняется, что убитый на самом деле никаким хозяином не являлся. Он был всего лишь гостем, энтомологом из Европы, который случайно остановился в их доме на пути в Асунсьон.

Прежний хозяин, настоящий отец семейства и большой любитель энтомологии, устроил в честь случайного, но все же дорогого гостя полупраздничный ужин.

Ужин завершился ссорой, причиной которому была сама прекрасная и легко доступная Консуэла - как она не пыталась это скрыть сегодня. В результате чего гость прикончил хозяина обыкновенным шилом, тем самым, что было использовано и для второго убийства.

Почему об этом не было заявлено в полицию? Консуэла клялась и божилась, складывая пальцы на роскошной груди, что убийца запугал ее и дочь, что он никогда не отпускал их из дома вдвоем, оставляя одну из них в качестве заложницы... Но, как показалось Владимиру, она что-то не договаривает. Вернее, самое главное. В случае судебного разбирательства стала бы известна всему городу ее роль - роль неверной жены. И кончилось бы это весьма плачевно. Кто-нибудь из родственников почившего сеньора смыл бы пятно позора с чести рода, убив ее.

Все это выглядело настолько просто, что делая поправку на местные нравы, Владимир понял, что особенно рефлексировать не стоит. И предался на пятидесяти дальнейших страницах веселому времяпрепровождению, которое стерло тоскливые мысли о крови, которая уже не раз пачкала мраморный пол в гостиной гасиенды.

Но вот однажды, а это было накануне Дня Всех Святых, Владимир решил лично наведаться на небольшую бойню, которая имелась в усадьбе, и где гаучо должны были сделать свое темное и одновременно светлое дело по заготовке колбасы на зиму.

И какого же было его потрясение, когда он увидел, вернее подсмотрел, что отнюдь не грубые гаучо, а пятнадцатилетняя дочь Консуэлы убила одного за другим трех бычков точными ударами в шею...

Не мать и дочь, а две паучихи, заманивающие и уничтожающие мужчин!

Он понял, что надо срочно связаться с полицией. Но как он докажет, что это не он, а хрупкая девушка ликвидировала здоровенного мужика всего одним ударом? Сейчас, когда от убитого остались в лучшем случае хорошо обглоданные кости. Если бы еще удалось найти орудие убийства, с отпечатками пальцев девицы-убийцы... И хотя Владимир обладал хорошей памятью библиотекаря, он никак не мог вспомнить, когда оно исчезло, кто его унес.

Он обыскал дом, он опросил слуг, которые избавлялись от тела, но никто из них не мог сказать о шиле ничего конкретного, если не считать чем-то конкретным скороговорку из индейских и испанских слов, в которой Владимир ничего не мог разобрать...

... В двери позвонили. Очевидно это был тот самый этнограф из Германии, которого ждали в доме двумя неделями раньше. Владимир решил ни в коем случае не пускать в дом этого человека, но каково же было его удивление, когда этнограф возник в гостиной в сопровождении Консуэлы.

Гость из Германии оказался не немцем, а русским, по имени Александр, который работал в Геттингенском университете. По счастью, лично он не был знаком с прежним хозяином дома, который пригласил его потрудиться с местными легендами, многие из которых восходят к фольклору, бытовавшему в области Войска Донского до октябрьской революции.

Во время ужина зашел разговор и о материальных реликвиях, которые могли сохраниться у гаучо донского происхождения на память о прежней родине. А я тут кое-что нашел неподалеку от вашего дома, сказал Александр и выудил из своего портфеля... шило. То самое. Судя по форме инструмента и возрасту деревянной ручки, ему не менее восьмидесяти лет, гордо добавил визитер...

Довольно долго автор описывает чувства Владимира, переход от полуобморока к отчаянию и обратно. Питерский библиотекарь теперь понимает, что главное действующее лицо в бесконечной цепи убийств - это как раз шило, которое несет в себе алгоритм смерти.

Владимир прикладывает немало усилий, чтобы во время беседы потихоньку сунуть шило к себе в карман и унести. Но бдительный Александр каждый раз пресекает эти попытки и забирает шило, чтобы снова безмятежно положить его на стол.

Однако же сама беседа вертится вокруг интересной темы "магических предметов": фетишей, амулетов, граалей, талисманов, уак. Александр весьма эрудирован, он сыплет цитатами из современных научных трудов на эту тему. Особенно интересна теория одного ученого, который тоже работает в Геттингене, его зовут Клаус Ли-Бо, он полукитаец-полунемец. Он доказал, как говорится, на кончике пера - чтобы какой-то объект мог оказать воздействие на судьбу той или иной персоны в нашей вселенной, он сам должен быть миром. "Мир-в-предмете" есть компактифицированный клон нашего большого мира. Четвертое измерение, то есть время, в этой маленькой вселенной свернуто и проявляется только в виде казуального излучения. Что, кстати, вполне обнаружимо с помощью чувствительной аппаратуры. Явления холистического резонанса, возникающие между двумя мирами, описываются в уравнениях мнимых чисел пятого порядка...

Несмотря на то, что с теорией у Александра было все в порядке, он никак не мог понять намеков Владимира на то, что шило и есть проклятый заколдованный объект. И это все более раздражало хозяина дома. Наконец, Владимир догадался, что надо каким-то образом выманить Александра из гостиной и поговорить с ним где-нибудь наедине. Но Александр не хотел ни прогуляться, ни покурить. Да и болтливая Консуэла каждый раз мешала увести гостя. Неожиданно Владимир заметил, что чулки на ногах у женщины явно не в порядке, хотя еще час назад они смотрелись абсолютно идеально. Эротические стрелки не спускаются прямой линией вдоль ноги, а петляют. Значит эта бл... уже успела! И тогда Владимир решает разыграть сцену ревности, но лишь с одной целью - чтобы все-таки вывести Александра из гостиной.

Сцена ревности удалась на славу. Владимир схватил шило и потащил побледневшего Александра из гостиной. Сзади что-то кричала Консуэла. Я вам все объясню, шептал русский геттингенец. Неожиданно Владимир споткнулся на ступеньке, которая совсем некстати делила коридор на две половинки. Он покачнулся, взмахнул руками и в этот момент Александр, встрепенувшись, выхватил шило из рук хозяина. И неловко, почти не глядя, ткнул им...

... На полу лежал Владимир. Из глазницы, в которую на две трети ушло шило, текла кровь. Он был стопроцентным трупом... Александр был конечно не прочь немедленно бежать прочь, но тут омерзительное зрелище доизнасиловало его сознание и он упал на пол в глубоком шоке. Конечно же, когда он очнулся, то был уже в кровати кудесницы Консуэлы, которая колдовала над ними. И тэ дэ и тэ пэ."

Судя по всему, содержательная часть романа на этом была исчерпана. Анонимный юзер еще пытается оценить философскую составляющую романа, которая, якобы, превращает его из "мыльной оперы" в продолжение Борхеса.

Мол, шило было лишь шилом по форме, а не по содержанию. Старинное шило по сути своей являлось копией всего нашего мира, где некоторые базовые вектора - ярость и ревность - были доведены до экстремума. И вокруг них вертелась вся жизнь гасиенды год за годом. Существуют и другие предметы (также копии Вселенной, запасенные неким предусмотрительным Администратором), где выпячены другие базовые компоненты. В святом Граале это милость. В знамени Орифламме - мужество. В пирамиде Хеопса - гармония.

Свой отзыв анонимный юзер завершает мрачной шуткой, что мол не рекомендует автору романа, господину Андрею Дворкину, последовать по стопам своих героев и заплутать в парагвайских прериях.

Почему, кстати, парагвайских? В романе не было ни слова о том, что действие разворачивается именно в Парагвае! Минуту назад я хотел преспокойно использовать этот отзыв в своей большой литературоведческой статье, которую мне заказал журнал "Нуево обсерваторе", но сейчас меня вдруг пробирает страх. Я едва успокаиваю себя - в моем доме, как бы не был он велик, нет никакого шила.

Кажется, на первом этаже кто-то ударил молоточком в наружную дверь, и прислуга, грузная Луханера, поторопилась открыть. Вон как заскрипели половицы под ее тушей. На пороге моего кабинета возник туповатый пеон, который, похоже, только и способен что промычать: "К вам посетитель". Прекрасно, это немецкий физик, которого я вызвал аж из Гейдельберга, и с ним грузовик с аппаратурой. Я тороплюсь из комнаты, но меня опережают, я слышу, как на первом этаже моя жена радостно щебечет, общаясь с гостем. Я выхожу из коридора на лестницу и вижу ее и гостя в прихожей.

Тьфу ты! Это совсем не немецкий ученый. И никакого с ним грузовика с аппаратурой. Только потертый рюкзачок.

- Он тоже из Европы, из Санкт-Петербурга, - сообщает мне моя парагвайская жена.

- Андрей Дворкин, - представляется незваный гость. - Писатель. Знаете ли, я решил проверить, действительно ли некоторые гаучо являются потомками донских казаков.

- Замечательно, что вы попали именно к нам, - говорит женщина. - У моего супруга есть даже реликвии столетней давности, ясно говорящие о том, что все именно так, а не иначе.

- Шило? - спрашивает писатель. - Я так и знал, что это шило.

- А вот и не шило, нет у меня никакого шила, не надо превращать меня в очередной персонаж из своей книги, - отзываюсь я, пытаясь справиться с внезапной засухой в своем горле.

- А вот и есть! Ты его просто не замечал, потому что у него уже нет ручки.

Появляется падчерица, у нее в руках потемневший от времени металлический стержень, а на наглых губах торжествующая улыбка.

- Я нашла его утром в нижнем ящике твоего стола... Мама велела сделать генеральную уборку, - добавила она, увидев свирепую гримасу на моем лице.

Она роется в ящиках моего стола по наущению своей мамаши! В моих жилах совершенно на латиноамериканский манер вскипает кровь. Вдобавок я понимаю, что это моя жена привезла этого Дворкина сюда. И, если полчаса назад на ней был бюстгальтер, то сейчас его точно нет. Карамба! Я подхожу к черноглазой красотке и с большим удовольствием отвешиваю ей пощечину.

- Как вы смеете бить женщину? - встревает русский писатель.

- Зря вмешиваешься, - я оборачиваюсь к нему, у меня в руке исторический кастет, которым пользовался еще сам Альфредо Стресснер. И тут меня пронзает боль, она входит в точку между лопаток и ...