"Желанная" - читать интересную книгу автора (Дивайн Тия)Глава 20Найрин обошла хижину с обратной стороны. Она слышала голоса – мужской и женский, и у нее было предчувствие, что она напала на след. Она подошла к двери, где в свете керосиновой лампы вполне ясно разглядела Клея Ратледжа и еще край женского платья. Вне сомнения, это была Дейн. Найрин затаилась и стала ждать, когда придет ее час. Еще один шанс, еще одна возможность сделать Питера полноправным хозяином Монтелета. Как удачно получается! Всего-то дел – зажечь огонь, и хижина загорится как миленькая. И, возможно, удастся избавиться от этого заносчивого типа и его любящей мамочки. Найрин опустилась на колени, поискала спичку и чиркнула ею. И тут кто-то толкнул ее в спину, перевернул и вырвал спички. – Черт тебя подери, шлюха, какого черта ты тут делаешь? Она лежала тихо, как неживая. – Я умираю... – Я убью тебя... – Питер... – Не шевелитесь! – еще один голос, женский, знакомый, окрашенный гневом, донесся до них откуда-то сверху. Питер перекатился на бок и напряг зрение. – Вы обманщики! – дрожащий голос, безыскусный. Боже! То была Лидия. – Я могу убить вас! – Лидия! – Нет-нет, не шевелитесь! Особенно эта Тварь. Ей вообще лучше не дышать. – Лидия... – Ты хоть имеешь представление, что я для тебя сделала? Что я сделала для нас, Питер? Ты хоть знаешь, как давно я тебя люблю? И после этого ты возвращаешься и позволяешь этой Твари вцепиться в тебя когтями. И, Боже, тебе это нравится! О мой Бог... Она плакала. Слезы текли по ее лицу, она обезумела от страданий. – Ты знаешь? Ты хоть представляешь себе, Питер! Я не знала о Дейн. Мама написала мне письмо, сообщив, что Флинт вернулся и женился, и о том, что ты вернулся в Монтелет. И раз уж я гостила неподалеку, то решила, что мы увидим друг друга и... И тогда я подумала, что этот дурацкий уклад, эта ненависть между Темплтонами и Ратледжами, опять нам помешают. И еще я решила, что если Гарри Темплтон не будет стоять у нас на пути, то мы действительно сможем узнать друг друга поближе и я смогу – действительно смогу – любить тебя и ни о чем больше не думать..-. – Лидия, – нежно сказал Питер. – Ружье заряжено! Из этого ружья я убила Гарри. Я думала убить его утром, но он встал среди ночи... Мне повезло, не так ли? Никто меня не видел, никто не знал... – Я не знал, – прошептал Питер. – Я думала, ты догадаешься. Я думала, ты поймешь, как сильно я тебя люблю. – Откуда я мог знать об этом? – Господи, она убила его отца... Он чувствовал, что Найрин дрожит. Он слышал, как она выдохнула: – Она сумасшедшая, она нас убьет... Питер тоже это понимал и старался говорить с Лидией осторожно и ласково, не злить ее. – Лидия... – Я видела тебя с этой Тварью, Питер. И мне было по-настоящему больно. Теперь я никогда не смогу тебе поверить. – Лидия... – Здесь темно, но я вижу, где ты сейчас, Питер. Не шевелись. Я бы предпочла видеть тебя мертвым, чем с ней... Раздался выстрел, и он почувствовал, как в него вошла пуля. Питер почувствовал боль и нереальность всего происходящего. – Господи, она меня пристрелила... Еще один выстрел. Лидия упала к ногам Питера. Кровь сочилась у нее из раны на спине. Она была мертва. – Ты в порядке? – спросил Флинт. Темнота понемногу рассеивалась. – Она попала мне в плечо. – Идти можешь? – Думаю, да. – Тогда беги назад, черт побери. Я должен вызволить свою жену. Услышав выстрел, Клей побежал запирать дверь. – Дьявол... Флинт! Дейн попробовала пошевельнуться, но Клей оттолкнул ее к стене. – Видит Бог, ты не так тупа, Дейн. – Ты ничего не сделал. – Моя дорогая, я сознался в убийстве, как и моя мать. И я не сомневаюсь, что Флинт слышал каждое слово. Вопрос состоит в том, что он будет делать, и я не хочу рисковать. Мой братец более суровый судья, чем любой из тех, что заседают в палате лордов. Ты что думаешь, мама? – Нам надо найти драгоценности, – горячечным шепотом повторяла она. – Я знаю, что они здесь. – Где? – прорычал Клей. – Мы не можем продолжать поиски, Флинт вот-вот взломает дверь. – Я без них не уйду... – Не шевелитесь! Оливия, Клей! Я пришел за Дейн. – Нет! – Оливия схватила стол за ножку и с невесть откуда взявшейся силой швырнула его в сторону двери. – Мама... – Я должна найти свои драгоценности, Флинт, и я убью любого, кто посмеет мне помешать. Слышишь меня? – Пусть Дейн выйдет, мама, и ищи себе до конца дней. – Нет! Я устала от того, что вы, Ратледжи, все у меня отбираете. А теперь у меня есть кое-что, что вам нужно, так что вам придется подождать, как я ждала все эти годы, сын... как я ждала, когда твой отец прекратит спать с рабынями, как я ждала твоего возвращения, как я ждала, пока Лидия прекратит относиться к Питеру как глупый ребенок, как я ждала, пока Клей возьмется за ум и примет на себя хоть какую-то ответственность за происходящее... О, я ждала довольно и сейчас хочу получить то, что считаю своим. Так что теперь, Флинт, прояви и ты терпение. Клей приподнял доску пола возле полки и посмотрел там. Но там ничего не было. Оливия сходила с ума прямо у Дейн на глазах. Дейн чувствовала, что все тело затекло от неподвижности, но стоило ей шевельнуться, как Оливия замахивалась на нее ножкой стола. – Клей, приподнимай доски одну за другой. Он взламывал пол, и отчаяние удесятеряло его силы. Под полом было грязное месиво. – Там ничего нет, мама, ничего... – Эта маленькая воровка, эта сука, она держала их здесь! Я знаю! Оливия стала пинать все ногами и в своем возбуждении не сразу услышала то, что услышала Дейн. – Ну что же, мама, твое время кончилось, – громко сказал Флинт из-за двери, – я захожу. – Не смей! – Довольно. – Он ударил дверь прикладом ружья. – Не смей! Я тебя предупреждаю... Удар, еще удар. – Не делай этого, Флинт! Уходи! Еще удар. Дейн уже могла видеть его, освещенного поднимающимся солнцем. Еще удар, и дверь распахнулась; в тот же миг Оливия схватила керосиновую лампу и запустила в стену. – Проклятие... Стена занялась огнем, словно была сделана из бумаги. Огонь встал сплошной стеной. Пожар взревел, грозно, неотвратимо. Оливия выбежала на улицу. – Мама! – закричал Клей и бросился следом. – Дейн! – Флинт не мог ее разглядеть. Он ничего не видел. – Я здесь, на полу. Она искала ту металлическую банку, в которой что-то звякнуло, когда Оливия пнула ее ногой. Он упал на пол рядом с ней. – Ты что, с ума сошла? Не поднимайся, держись за мою руку. Мы сейчас выползем отсюда. Через минуту крыша обвалится. Она схватила его за руку, за большую, сильную, твердую руку, и они медленно поползли из горящей хижины. Они оказались снаружи как раз в тот момент, когда Оливия с воплем «Мои драгоценности!» нырнула внутрь. – Боже, – простонала Дейн, поднимаясь на ноги с помощью Флинта. Рабы уже выстроились в цепочку, передавая друг другу ведра с водой, которую черпали из реки. – Мама! – Клей бросился следом. – Я должен... Я не могу позволить ей... – На четвереньках он влез в горящий дом. – Мама! И тогда все разом закричали от ужаса, ибо балки, удерживающие крышу, прогорели и пылающая крыша провалилась в хижину. Флинт был в смятении. Он чувствовал себя одновременно судьей и палачом. Он мог оттащить Клея, мог оставить Лидию в живых. Как может жить человек с сознанием зла, которое, как гнойная рана, терзало его семью? Когда-то он просто решил сбежать от всего этого. Теперь ему придется жить с этим до конца дней. От хижины остались одни головешки. О Лидии позаботился Агус. Он отнес тело в дом, где его должны были подготовить к похоронам. Рабы продолжали заливать огнем угли – все, что осталось от хижины Мелайн. Дейн держалась возле Флинта. Лицо, платье, волосы – все было в копоти. Она крутила в руках покореженную банку, на которой было нацарапано слово «сахар». – Ты своей жизнью рисковала ради этой банки. Что это? – Я не знаю, – сказала она, продолжая крутить банку в руках. – Возможно, ответ на тот вопрос, что давно меня мучает. – Мы возвращаемся в дом, – сказал Флинт. – Здесь уже ничего не поделаешь. Рана Питера была перевязана. Он сидел в холле. Найрин с угрюмым видом была рядом. Флинт выглядел измученным, уставшим до изнеможения. – Мне жаль, – начал было Питер. – Жалеть не о чем, – махнул рукой Флинт. – Мама никогда не принимала Лидию всерьез. Какой еще мог быть у всего этого конец, если не печальный? – Но Гарри... Флинт посмотрел на Дейн. – Лидия убила Гарри, так как считала, что он может чинить препятствия их с Питером браку. Мама не сочла нужным написать ей, на ком именно я женился. Мама... я с трудом в это верю. – И не надо забывать Найрин, – стоически сказал Питер, отдавая ее прямо волкам на съедение. – Как мы можем забыть, – согласился Флинт и, бросив взгляд в сторону Дейн, спросил: – Как насчет Найрин? – Найрин строила планы по захвату той половины Монтелета, что принадлежит Дейн. Она сочла, что несчастный случай может весьма этому способствовать. Она и понятия не имела, что Оливия собиралась спалить хижину, она сама ради этого туда явилась, как мне удалось выяснить, когда я за ней проследил. Будь проклята ее душа... – Этого ты мог бы не говорить, – вставила слово Найрин. Она не могла смотреть на Дейн, в любом случае на Питера смотреть ей было приятнее. Пусть то, что она сказала, ему не нравилось, но он мог понять ее мотивы. – Я вернула Боя. Дейн почувствовала, что все в ней перевернулось. Это не Флинт. Ни тогда, ни позже. Флинт не имел к этому отношения. Найрин – первопричина всех ее несчастий, она желала ее смерти. Она получила то, что хотела от всего сердца, и почти осуществила второе свое желание. И все же она смогла приземлиться на четыре лапы, как кошка, и ни Питер, ни Флинт, похоже, не собирались требовать от нее отчета за грехи. Такие женщины, как Найрин, всегда остаются победительницами. Всегда. Это то, природу чего она никогда не могла понять. Власть. Найрин всегда ее имела. А Дейн – никогда. И никогда не будет ее иметь. – Я уезжаю из Сент-Фоя, – продолжал Питер, и Дейн пристально посмотрела на брата. Он покачал головой. – Я не фермер, Дейн. И мне придется увезти этот кусок дерьма из Сент-Фоя, прежде чем она попытается разрушить еще чью-нибудь жизнь. Я отправляюсь в путь со своей компаньонкой, а Флинт позаботится о Монтелете и будет посылать мне мою долю прибыли. Таким образом, моя красавица Дейн, мы все будем довольны и счастливы. – Я согласен, – сказал Флинт и протянул Питеру руку. – Я чертовски рад, что это ты женился на моей сестре. – Питер с чувством пожал руку Флинту. – Тем не менее нам придется составить кое-какие документы. – Насчет бумаг это верно, – сказала Найрин. – Надо послать письмо моей матери и сообщить, что Гарри умер. – Мы и это тоже сделаем, – сказал Питер. – Мы сделаем все, а потом когда-нибудь вернемся и нанесем визит. Дейн кивнула. – Хорошо. И все же она никак не могла примириться с тем, что Найрин сумела украсть у нее и отца и брата. – Что это у тебя в руках? – спросила Найрин, и Дейн посмотрела на металлическую банку так, будто впервые ее видела. – Я нашла это в хижине, – слабым голосом сказала Дейн. – Оливия ударила ее ногой, и там что-то зазвенело. Но там ничего не могло быть, потому что Клей перевернул все банки. – Однако Дейн чувствовала некоторую тяжесть в руках. Клей повторял какие-то слова из считалки, что сообщила ему Мелайн. Что-то о том, что сладким приходит на стол. Единственное, что может быть поставлено на стол, кроме тарелок... Она перевернула канистру и потрясла. – Я думаю, там что-то есть. Глаза Флинта блеснули. – У меня при себе нож. Он взял банку и воткнул острие в дно. – Двойное дно? Флинт воткнул острие поглубже и сделал надрез к краю. – Ага, выходит... Он перевернул канистру на ближайшем столе, и оттуда посыпались драгоценности – бриллианты, рубины, сапфиры, – камни, за которые было отдано четыре жизни. Работа на плантации продолжалась. Ему требовалось время, чтобы залечить раны. Ему требовалось время, чтобы утихла скорбь о матери, что провела горькую жизнь и. ожидала награды. Чтобы утихла скорбь о брате, который думал, что все в жизни достается легко. К июлю тростник поднялся высоко и колыхался над головами рабочих. Поля превратились в бескрайнее зеленое море. Настало то время года, когда все усилия сосредоточены на подготовке к сбору урожая. Работать приходилось много, но физическая работа тем и хороша, что может довести до изнеможения, когда просто не можешь думать о прошлом – только о настоящем и будущем. Но время придет. Время приближалось. Работа очищала душу и делала его человеком цельным. Флинт скорбел об Оливии, и он нашел свою душу. Не Флинт! Все эти дни она считала, что Флинт предал ее, но это оказался не Флинт. Дейн была подавлена. Она не знала, как жить дальше. Но выжила. Работа стала ее спасением. Работы было очень много – и в Монтелете, и в Бонтере. Флинт с головой погрузился в дела. Она очень мало видела его. Он похоронил мать, брата и сестру с почтительностью, которой они не заслуживали в жизни, и если он и скорбел по умершим, то делал это наедине с собой, а она скорбела о том, как неправильно, как плохо все они жили. Когда Агус привел ей Боя, она почувствовала, что круг замкнулся. Времени печалиться не было. Работа на плантациях продолжалась. Надо было готовить припасы, шить одежду, набивать тюфяки, выбивать ковры, ремонтировать мебель, делать свечи, солить мясо к зиме. Она погрузилась в работу, и труд лечил ее сердце и помогал найти в жизни смысл. В сентябре Бой принял участие в скачках в Сент-Франсисвилле. Он боялся толпы, шарахался и кусался, и с ним у них было еще много работы. В сентябре земля в Бонтере дала небывалый урожай. Надо было собирать последние овощи лета и сеять новые, которые дадут урожай поздней осенью. Дейн казалось, что у них с Флинтом уже никогда не будет того, что было прежде. Но к осени Флинт, кажется, пришел в норму – примирился с прошлым. А она никак не могла свыкнуться с тем, что не доверяла ему. Дейн скорбела о его ужасных потерях и хотела ему помочь. Когда им пришлось забирать обгорелые тела из хижины, они нашли оправы, из которых Селия вытащила камни. Серьги, кольца – все это было спрятано в матрасе. Дейн обнаружила золото случайно. Флинт собрал оправы и камни и похоронил Оливию вместе с ними, чтобы после смерти у нее было то, что не давало ей покоя тридцать лет жизни. Но когда июльская жара сменилась относительной сентябрьской прохладой, Дейн начала думать, что он сделал это, возможно, потому, что сам себе не доверял. Возможно, Флинт на самом деле хотел ее так отчаянно, что заключил эту дьявольскую сделку с ее отцом для того, чтобы обеспечить наследством не себя – ее. Как мог он после всего того, что у них было, просто стоять и смотреть, как ее отец отдает ее Клею? Особенно если принять во внимание то, что собой представлял его брат. Может, Флинт действительно хотел ее спасти, хотел на ней жениться и никаких других соображений у него не было. Их было только двое, предоставленных самим себе, только двое на две большие плантации. Иногда он оставался спать в Монтелете, когда очень уставал, работая там. Но чаще всего проводил ночь в своей спальне в Бонтере. Дейн прекрасно знала, что он там, рядом. Не только знала, но чувствовала, и чем больше осознавала его присутствие, тем больше душа ее и тело выздоравливали, освобождаясь от чувства вины и чувства утраты. Она начала осознавать свое тело, к ней вновь вернулась уверенность в движениях, уверенность в поступках. Иногда ей казалось, что Флинт наблюдает за ней, иногда, когда они ужинали вместе, она замечала знакомый огонек в его глазах. Дейн чувствовала, что наливается соком, что зреет, как урожай в поле и садах, что вот-вот она будет готова. И тогда ей стало казаться, что без его ласки она зачахнет и умрет, засохнет, как неубранный плод. Она чувствовала себя так, как будто она – Ева, Ева на пороге открытия своего сада, своего Эдема. Она отправилась повидаться с мамой Деззи. – Мама Деззи, хочу поговорить. – Тебе ничего не надо, миз Дейн. У тебя есть все, что нужно. У тебя есть земля, есть муж. О чем ты говоришь? Этот мужчина тебя любит. Я видела это, когда он на тебе женился. – Нет... – Она знала, что он испытывает к ней – желание утолить свою страсть в ее теле. Они были как животные, оба, не желавшие ничего, кроме того, чтобы спровоцировать друг друга на соитие. Она и сейчас этого хотела. И хотела еще чего-то гораздо большего, но не знала, чего именно. – Ничего не происходит, мама Деззи. – На все нужно время, миз Дейн. Время лечит. – Я знаю, знаю. – Но ведь они были тут вдвоем, только они, и больше никого. Почему нет? – Шляпа должна подходить к голове, миз Дейн. – Знаю, знаю. – Нет смысла просить цыплят, чтобы снесли яйца. Потерпи, и ты их получишь. – Мама Деззи... – Я дам тебе кое-что, но ты должна будешь пойти в курятник и найти этого старого петуха... Она не была в Оринде с тех пор, как обнаружила там тело Мелайн, и вдруг ею овладело желание отправиться туда, взять с собой траву, что дала ей мама Деззи, и высыпать ее в воду, чтобы очистить от зла, что проникло в нее. Сладкие ароматные травы, чтобы привлечь любовь и защитить от сглаза. Гвоздика и кардамон, лимонник, фиалка и лаванда, смешанные с овсом и лавром. – Брось их в воду, – сказала мама Деззи. – Принеси любовь и мир туда, и мир и любовь вернутся в твою душу. Она стояла на берегу, под деревом, с которого свисали клочья испанского мха, и думала о короткой и полной отчаяния жизни Мелайн и о том, что она наконец свободна. Дейн вытащила мешочек с травами и посыпала ими воду, словно то был пепел усопшей. Была ночь, жаркая и душная, и тело ее было горячим и покрытым испариной, и его сводило от невыносимого желания. Флинта не было дома весь день. Чем больше она хотела его, чем больше об этом думала, тем сильнее становилось ее желание. Она больше не могла терпеть. Терпеть прикосновение одежды к коже. Она должна была почувствовать что-то твердое, сильное и мускулистое. Она сняла одежду, как только зашла в комнату. Нагая, исполненная желанием и истомленная ожиданием. Ее тело было чем-то отличным от нее, существовавшим отдельно, и она не могла, не хотела покоряться его предательской памяти. Дейн вспомнила грубую, сочную силу желания. Желания видеть, которое воспламеняло ощущения. Ее тело было создано для него. Она созрела. Ничего не изменилось, и больше ничто не имело значения. Итак, все оказалось правдой – она была Изабель, для которой не существовало иной нужды, кроме нужды ее тела. И эту потребность она должна утолить любой ценой. И Изабель не стала бы сидеть в своей комнате из страха быть отвергнутой. Изабель взяла бы то, что ей хочется. Она бы разобралась с целым птичьим гаремом, и все петухи были бы у ее ног. Дейн чувствовала, как тает ее тело, чувствовала, как напряглись соски. Она чувствовала свою кожу – гладкую как атлас, зовущую к ней прикоснуться. Изабель не нуждалась в коже и плетках – во всяком случае, больше не нуждалась. Лишь остроту желания должна была чувствовать она и силу своей женственности. И с этим она могла пойти к нему и поставить его на колени. Дейн медленно встала с постели и подошла к двери, что соединяла их комнаты. Одно мгновение – секунда дерзости, и она могла бы получить что хотела. Повернула ручку и распахнула дверь. Комната была погружена в тень. На столе еле-еле горела лампа. Он лежал на постели нагой, такой, каким она его представляла, и был тверд и велик и рвался под потолок. – Привет, сладкая. А вот и я – горячий и твердый – и готов для тебя. – Я вижу... – пробормотала она и остановилась. Но тело ее в тот же миг всколыхнулось, натянулось в напряженном ожидании, груди выскочили вперед, словно ждали его ласки. Она медленно подошла к Флинту, и взгляд ее ни на секунду не отрывался от той его твердой части, которую он демонстрировал с такой надменной самоуверенностью. Она ничего не могла с собой поделать. Она смотрела на него как завороженная и даже присела на кровать, чтобы ей было лучше видно. Он был великолепен. Дейн хотела покрыть его поцелуями, но удержалась от этого и приняла не менее вызывающую позу. – Изабель до самых печенок, – пробормотал он. – Разве нет? – согласилась она. Ей нравилось, как он смотрит на нее. Ее тело реагировало тонко и точно на жар его глаз. Она была его женщиной. Тело ее дрожало от желания, а он пожирал ее глазами, останавливая взгляд там, где она бы хотела почувствовать прикосновение его рук, его губ. – Нагая для меня, Изабель, только для меня. Это был вызов, она вздрогнула. Дейн чувствовала свою силу, а иначе откуда бы она узнала, что эта сила у нее есть. Он должен заставить ее поверить в это, показать, что у нее есть над ним власть. – Те же правила, – сказал Флинт непреклонно. – Нагая, ждущая и всегда готовая. В любое время и в любом месте, когда мне захочется. У Изабель не должно быть проблем с удовлетворением этих требований. Ей тоже нравились эти условия. Она обожала их. Ее сила становилась абсолютной. В любое время, в любом месте. Нагая и готовая его принять. Все, что ей хотелось, – до конца дней. |
||
|