"Дорогая Массимина" - читать интересную книгу автора (Паркс Тим)Глава девятнадцатаяРоберто привез их обратно довольно рано, после того, как внезапная гроза безжалостно уничтожила их планы распить бутылочку у ночного моря. Ливень хлестал не переставая, они ехали почти в полном молчании, ерзая на влажных полотенцах, которые пришлось постелить на сиденья – дождь начался неожиданно, а у «гольфа» был опущен верх. До виллы добрались к одиннадцати, Роберто ненадолго зашел в дом, так как ему срочно понадобилось в туалет. Массимина пребывала в прекрасном настроении и потребовала, чтобы Роберто задержался и выпил с ними. (Из запасов Грегорио, разумеется, – так кто из них беспардонно обращается с чужой собственностью?) Оставив Морриса на кухне, она прошла в гостиную к бару, мимоходом включив телевизор. И первым делом, оказавшись в гостиной, увидела собственное лицо. – Морри-ис! Морри-ис! Изумление, звучавшее в ее голосе, сказало ему все. В мгновение ока он оказался в гостиной, сжимая в руке бутылку содовой. – Морри-ис, это невероятно! – Она стояла посреди комнаты, ероша одной рукой волосы, а другой вцепившись в юбку. – Морри-ис, я не понимаю. Они считают, что меня похитили! – Что они считают?! – Они даже выплатили выкуп. Но это невозможно! Моррис успел как раз вовремя, чтобы краешком глаза поймать на экране знакомую фотографию. На какой-то миг он испугался, что сейчас возникнет синьора Тревизан и примется в отчаянной мольбе заламывать руки. Уж тогда-то девчонка наверняка окажется у телефона прежде, чем уберется Роберто. Но лицо Массимины исчезло, и пошел репортаж о пожаре на химическом заводе в Милане. – Но почему они решили, что меня похитили, Морри-ис?! Мы ведь отправили им столько писем. А ты даже разговаривал с ними. Это невозможно, совершенно невозможно, я не по… – Я тоже! Моррис дрожал всем телом. Он заставил себя поставить на стол бутылку, чувствуя, как по телу ручьями струится пот. – Я не верю!.. – прошептал он хриплым голосом. И это было истинной правдой. То, что девчонку угораздило включить телевизор именно сейчас, после того как три недели находилась под строгим присмотром… Дурной сон. Массимина смотрела на него во все глаза, и Моррис понимал, что даже самому безмозглому тугодуму не потребуется много времени, чтобы осознать правду. Он опустил голову, демонстрируя смирение. – Я не сказал им, что ты со мной, Мими. – И поспешно добавил: – Я должен кое в чем признаться тебе, но, поверь, я не подозревал, к чему приведет мое легкомыслие… Если бы у меня имелись хоть малейшие подозрения, что… – Тут он услышал, как в туалете спустили воду. – Мими, пусть Роберто уйдет, и мы с тобой обо всем поговорим. Хорошо? Давай, Моррис Дакворт, давай, побольше наглости и напора, и все будет в порядке. Он быстро выскочил в коридор. Роберто аккуратно закрывал за собой дверь ванной. Моррис быстро заговорил: – Робби… – Голос его был тихим и взволнованным. Достаточно тихим, чтобы не слышала Массимина, и достаточно взволнованным, чтобы заинтересовать Роберто. – Робби, помнишь, утром я сказал, что вечером жди скандала? Так вот, началось. Ты не мог бы… Роберто понимающе усмехнулся: – Конечно, конечно! – Он весело подмигнул. – Будь к малышке добрее. И помни о моем предложении, если она захочет… – Спасибо! – коротко и серьезно ответил Моррис. В его обстоятельствах не до шуток, правда? – Вот и умница! – Роберто снова усмехнулся и прокричал: – Ci vediamo![87] – Массимина не ответила. Роберто скривился – неужто все так плохо? – и легонько ткнул Морриса кулаком в плечо. – Поверь, бабы не стоят таких волнений. Когда же он уйдет, черт побери! Выставить его отсюда. Выставить! Моррис услышал, как звякнула телефонная трубка, и почти вытолкал парня за дверь. – Завтра увидимся, – обронил Роберто напоследок. – Ага, чао! Не дожидаясь, пока закроется дверь, он рванулся в гостиную, и вовремя – успел выхватить трубку, в которой – господи, пронесло! – еще раздавались длинные гудки. – Но я хочу поговорить с мамой, Моррис! Я должна ей все рассказать. Она, наверное, до смерти испереживалась. – От гнева, отчаяния и недоверия Массимина расплакалась. За ее спиной по-прежнему бормотал телевизор, теперь рекламируя бренди. Прикрывая корпусом телефон, Моррис попытался обнять девушку. – Сначала ты должна дать мне возможность все объяснить. Она отпрянула. В пристальном взгляде читались подозрение и даже страх. Но Моррис не собирался уступать. – Что объяснить? Он постарался, чтобы голос звучал нежно и ласково: – Ты только сядь, милая, сядь вот сюда, и я тебе все-все расскажу, хорошо, Мими? Просто пообещай, что не будешь ничего делать, пока я тебе не расскажу. С улицы донесся рев автомобиля – Роберто наконец-то убрался. Они были на вилле одни, а ближайший дом находился в доброй полумиле вниз по дороге, где от асфальта остались одни воспоминания. Моррис выключил телевизор. – Дело в том, – медленно заговорил он, – что я с самого начала подумал: если сказать, что ты убежала со мной, они тотчас же захотят нашей крови. Точнее, моей крови. Поэтому я просто-напросто ничего не сказал твоим родным. Я был уверен, что они не задумываясь разлучат нас, и разлучат навеки! – Но… Моррис опустился в большое кресло из белой кожи. К нему возвращалась былая уверенность – он сыграет эту роль! Кроме того, он чувствовал, что решение уже принято. Что ж, он даст девчонке последний шанс. Слово за ней. Ей решать. – Твоим родным я сказал, что не знаю, где ты находишься, а потом уничтожил письма, которые ты написала… – Что ты сделал?! – Разумеется, через пару дней я понял, что совершил чудовищную глупость, но к тому времени уже завяз по уши в своем вранье. Я не мог признаться, иначе все сразу бы догадались, что я лгал с самого начала. Понимаешь, Мими, самое страшное было в том, что, когда я приехал к твоей матери, там оказалась полиция… Мне поневоле пришлось повторить свой рассказ, так что… Честно говоря, думаю, что именно поэтому я и заболел в Риме. Из-за того, что перенервничал, переволновался – помнишь, в каком напряжении я все время находился, помнишь, как я… Он позволил своему голосу смущенно стихнуть. Массимина держалась даже лучше, чем он надеялся. Слезы высохли, девушка привычно хмурилась, глаза пытливо разглядывали его. – Боже, какой же ты кретин! – Да. – Он был само смирение. – Господи, ну почему, ну почему через несколько дней ты ничего мне не сказал? Мы могли бы что-нибудь придумать. Я могла вернуться домой и сказать, что убежала по собственной воле, но теперь… – Я не хотел, чтобы ты возвращалась домой, – упрямо буркнул Моррис и выпятил подбородок, надеясь придать лицу выражение твердокаменного упорства. – Я люблю тебя! (Это ведь правда. Он уже привык к ней. И она вот-вот перейдет на его сторону.) Я хотел дотянуть до твоего дня рождения, когда тебе исполнится восемнадцать, и мы бы поженились. Тогда все разрешилось бы само собой. Откуда мне было знать, что они вообразят, будто тебя похитили… Боже мой, и в голову не могло прийти, что какая-то сволочь примется строчить письма с требованием выкупа! Как в дурацком боевике. Я ведь не сомневался, что они уверены, абсолютно уверены, будто ты сбежала из дома. – Но в Италии пропавший человек почти всегда считается похищенным. – Я же не итальянец, – с горечью вздохнул Моррис. – Я и представить не мог, во что выльется моя глупость. (Так, стоит ли говорить, что он звонил в полицию и ее родным? Нет-нет, этой темы он коснется как-нибудь в другой раз. Что-нибудь придумает.) Откуда мне было знать, что твои родные так богаты, что ты лакомый кусочек для похитителей, – угрюмо продолжал он. – Кстати, сколько они заплатили? Сумму назвали, ты не слышала? – Восемьсот миллионов, – ответила девушка тихо. – Не так уж и много. – Не так уж и много?! Восемьсот миллионов! Господи… Массимина замолкла на полуслове, искренне потрясенная непомерностью суммы. Или же, злорадно подумал Моррис, собственной прижимистостью в сравнении с аппетитами похитителей. Что ж, поделом дурочке. – Это ужасно, просто ужасно, – снова вздохнул он. – Но что я могу поделать? Деньги теперь не вернуть. – Не знаю, может, полиция… Боже, просто не верится… – На мгновение Массимина утратила самообладание и опять расплакалась. – А ведь все было так чудесно… – рыдала она. – Я никогда не была так счастлива… Это сон, какой-то кошмар… Моррис перебрался на кушетку, осторожно обнял девушку, взгляд его скользнул по отражению в угольно-черном оконном стекле. Надо бы опустить жалюзи на всякий случай, вдруг все-таки придется… – О, Морри-и! – Она уткнулась головой в его плечо. – Cara, послушай, нам надо решить, что делать дальше. Если мы вернемся и скажем правду, они, наверное, посадят меня в тюрьму за… ну не знаю, например, за лжесвидетельство, но нам точно не позволят больше видеться друг с другом. Мими, – голос его смягчился, на сей раз совершенно непроизвольно, – ты моя первая девушка. Честное слово. Самая-самая первая, до тебя я ни с кем не чувствовал себя так свободно. Если я тебя потеряю, то… Она подняла покрасневшие глаза: – Так что же нам делать, Морри? – Ты должна сказать, что тебя похитили и только что отпустили. – Что? – Просто скажи, что тебя похитили и отпустили, – повторил он. – Моррис, ты сошел с ума, мы не можем… – Послушай, мы немедленно возвращаемся на материк, завтра же утром; и как только ты окажешься в Риме, первым делом отправишься в полицейский участок… нет, лучше выйдешь на автостраду где-нибудь на окраине Рима, позвонишь в полицию и скажешь, что похитители только что вывели тебя из машины и оставили на дороге. С минуту девушка молчала. Ох, как же будет замечательно, если у них получится! – Тебя все время держали с завязанными глазами в чулане, и ты не видела лиц похитителей, даже почти не слышала их, разве что когда тебе приносили еду… Да, именно так. Тебе показалось, у них неаполитанский выговор. У тебя получится, правда получится. А через месяц и я вернусь в Верону, как раз к твоему дню рождения, и тогда тебе уже не понадобится согласие матери. – А что будет, если найдут человека, который требовал деньги? – робко спросила Массимина. – Не найдут! – убежденно ответил Моррис. – Но… – Другого выхода нет, Мими. Иначе мне грозят большие неприятности, да и тебе, наверное, тоже… И мы никогда не будем вместе. – А как же ребеночек, наш маленький Леонардо? Ох черт, вот об этом он не подумал. – Он ведь родится максимум через шесть-семь месяцев после нашего брака, и все поймут, что он был зачат именно сейчас. – Но ты же еще не знаешь, беременна или нет. Ради бога, Мими, не опережай события. Если ты действительно беременна, то это серьезная неприятность, а у нас и без того хватает проблем. – Я знаю точно! – Откуда? Это невозможно. – Женщина всегда знает. – Вздор! Ты не можешь знать, пока… – Я знаю, точно знаю! – Господи, тогда придется сказать, что тебя изнасиловали! – рявкнул Моррис, начиная терять терпение. Эта идиотка сама толкает его на крайние меры. – Скажешь, что именно поэтому тебя не сразу освободили после выплаты выкупа. Хотели как следует развлечься с такой красавицей. Ты сопротивлялась сколько могла, а потом пришлось уступить. В таком случае твоя cara мама даже рада будет сбагрить тебя мне, поскольку решит, что никто на дочку уже не польстится! – Как я тебя ненавижу! – выпалила Массимина и, яростно сверкнув глазами, оттолкнула его. Но Моррис и пальцем ее не тронул! Он хранил ледяную невозмутимость – Моррис Дакворт, воплощенное хладнокровие. Да, он очень сожалеет, что обидел ее, произнес он, пытаясь поймать ее взгляд и стараясь придать голосу искренность и проникновенность. Право, у них нет иного выхода, она должна это понять. Сейчас надо как следует выспаться, чтобы не наломать дров на пьяную голову, а утром они найдут решение. И он шагнул к окну – опустить жалюзи. Они лежали в постели: Массимина, жалобно постанывая, пыталась заставить себя заснуть, а Моррис нежно ласкал ее. Простыни были жаркими и липкими, в саду остервенело свиристели цикады. О, как ему хотелось поверить, что план сработает, несмотря на все препятствия, которые предстоит преодолеть. Мими – чудесная девушка, ей не занимать смелости, а он все так здорово, так гениально придумал. Да и с финансовой точки зрения… конечно, восемьсот миллионов сумма приличная, но хватит ли ее до конца жизни? Полноценной жизни, которую он твердо намерен отныне вести. Никаких сомнений, что это удастся куда как лучше, если он женится на остальных деньгах. В конечном счете у их семейки гораздо больше жалких восьмисот миллионов. Однако гениальный план имел и недостатки. До конца дней ему предстоит жить в страхе, как бы что-нибудь не выплыло наружу. Постоянная, каждодневная зависимость проклятой девчонки. А, что если она надумает шантажировать его? «Если ты не будешь хорошо себя вести, Моррис, я все расскажу». Или может наплести с три короба, напившись допьяна на какой-нибудь вечеринке, эта дрянь ведь оказалась падка до спиртного, чего он никак не ожидал. Но Моррис чувствовал, что способен справиться и с этими проблемами. Он так привык к ней, так привык к тому, что она рядом. Впервые в жизни он привязался к человеку. И снова остаться без… Итак, он рискнет. Они поженятся, и с ее помощью он обретет респектабельность и семью (вот он, тест на беременность, лежит на полке в ванной вместе со скляночками и тюбиками, которые, неплохо бы расставить в строгом геометрическом порядке). Денег на текущие расходы у них предостаточно, смогут наслаждаться праздной жизнью: персональная медсестра и нянька для ребенка, широкий круг деловых и культурных интересов – для них. Он посмотрел на плавную линию девичьей спины. – Мими, ты спишь? Молчание. – Мими? Молчание. Ладно, значит, и он может немного подремать. Конечно, по-настоящему в этой влажной послегрозовой духоте не заснешь, но оно и к лучшему. Наверное, эту ночь разумнее провести, не смыкая глаз. Надо быть начеку. Он лежал, прислушиваясь к треску цикад, к далекому, затихающему громыханию. Моррис очнулся внезапно. Вокруг царил непроглядный мрак. Он заставил себя встряхнуться, выдернуть сознание из пелены сна. Массимины рядом не было. Пальцы нашарили в темноте лишь скомканные простыни. Он соскочил с кровати, прежде чем разум выбрался из черной пещеры сна. Где же, черт возьми, выключатель! Уши уловили тихое щелканье телефонного диска. О, преданные, верные уши Морриса! Он ощупью выбрался в коридор, затем в гостиную. Теперь почти кромешная, лишь призрачно мерцает белое тело, маня к себе. – Мама… мамочка, со мной все в порядке, я… Он вырвал у нее трубку, швырнул на рычаг. – Ты же обещала! Ты же обещала не звонить, пока не окажешься на материке! – Я ничего не обещала. Я сказала, что повременю до утра. – Но зачем? Зачем?! Зачем звонить сейчас, они ведь наверняка определят, откуда звонок, и тогда мы погибли! Да они, наверное, уже определили. Как только выяснится, что всю последнюю неделю мы провели здесь, нам конец. – У тебя всегда и на все найдется план, не так ли? – холодно спросила она. В темноте вздымались и подрагивали большие груди, она стояла перед ним совершенно голая, задыхаясь от гнева. – Я все обдумала. Все, что с нами произошло и происходит. У тебя всегда найдется хитроумный план, как все уладить, так? – Но, Мими… Бог свидетель, он ведь умоляет ее не лишать себя жизни. Моррис повернулся и включил свет. – Эти твои мифические телефонные звонки, эти письма, которые ты заставлял меня писать, а потом тайком выбрасывал, этот вымышленный адрес в горах. Боже! Как я могла… – Но, cara, я делал это ради тебя, только ради… – Но ты, похоже, и не подозревал, что где-то страдает моя мама, и страдает уже давно, и чтобы успокоить ее, надо всего лишь снять трубку и набрать номер. – Послушай… – Ты слишком высокого о себе мнения! – решительно объявила она. – А на самом деле ты эгоистичный, самовлюбленный и тщеславный! – Значит, ты меня бросаешь… – жалобно промямлил Моррис и прислонился к двери. Даже удивительно, сколь сильна его обида. Она не желает пройти с ним до конца весь путь. Не желает… Но ведь именно этих слов он от нее и ждал. Она исподлобья посмотрела на него и снова сняла телефонную трубку. – Нет, я тебя не бросаю. Я просто говорю: давай посмотрим правде в глаза, давай скажем правду, давай пройдем через правду. Тебя не посадят в тюрьму, Моррис! Ты ничего не совершил. Увидев меня, они поймут, что… – Но, Мими… – Он почти скулил, ненавидя себя за эти жалобно-визгливые нотки. – Они ведь обязательно… – Я не позволю, никому не позволю думать, будто отец моего ребенка – какой-то грязный бандит и насильник! Ее пальцы легли на телефонный диск. Морриса трясло от озноба, и в то же время тело горело от жары. – Черт возьми, ты ведь даже не знаешь, беременна или нет! Вот говно! – Он выжидающе умолк, но она даже не взглянула на него. – Не звони, Мими. Если ты меня любишь, не звони, бога ради, не звони. Она почесала грудь и набрала первую цифру. – Я тебя не люблю, Моррис. И никогда больше не полюблю, если ты будешь продолжать так кричать. До комнаты Грегорио было всего три шага по коридору, и теперь дорогу указывал свет, лившийся из гостиной. Моррис не глядя подхватил со стола пресс-папье, подкинул его на ладони и быстро скользнул обратно в гостиную, пока Массимина не закончила набирать номер. – Мими, пожалуйста, не надо, говорю же, мы больше никогда-никогда не сможем быть вместе, Мими, прошу тебя!.. Она подняла на него глаза, равнодушно скользнула взглядом по пресс-папье с плавающим внутри веселым, мерцающим пузырьком и спокойно обронила: – Да заткнись ты. Палец начал движение, прокручивая последнюю цифру, и Моррис больше не колебался. Размахнувшись, он впился глазами в точку чуть выше левого уха. (На стене мелькнула огромная тень воздетой для удара руки, но Массимина ничего не заметила.) Он стиснул зубы и опустил стеклянный шар, вложив в удар всю свою ярость. Обнаженное тело как подкошенное рухнуло на пол, голова с гулким стуком ударилась о мраморные плитки. Мими не издала ни единого вскрика, хотя это и не имело значения. Дальше было делом минуты перевернуть ее на живот, подложить под лицо алую шелковую подушку семейства Феррони. Его пальцы вжимались в мягкие, такие мягкие волосы, он все давил, и давил, и давил, давно уже осознав, что нет в том никакой нужды. Одного удара было более чем достаточно. И вот Моррис снова сидел в кромешной тьме (на всякий случай он погасил всюду свет), глядя на тускло белеющее тело. На этот раз все было иначе. Болезненнее. Непривычнее. Лицо его было мокро от слез. Мими! Ну почему, почему хотя бы сия чаша не могла миновать его? Почему он должен испить страдание до самого конца? Мими… Ну почему она была так упряма, куда подевалось ее благоразумие? Это она во всем виновата, она одна. Наверное, теперь его ждет душевный распад. Да-да, он чувствует его приближение. Моррис закрыл глаза, и в голове поплыли темные пятна, запульсировали нестерпимо яркие огни. Синие и красные искры метались меж чернильных клякс, обреченные на смерть во мраке. Он открыл глаза; из тени проступила все та же смутная, безжизненная фигура. Не его вина, что жизнь так хрупка, не его вина, что для решения всех проблем достаточно одного-единственного удара. И он ведь вовсе не собирался ее убивать, правда? Совсем напротив, он всем сердцем жаждал обратного (следовало записать на диктофон их разговор), и это чистое невезение, что… Нужно встать и побыстрее… горячая ванна – вот что сейчас необходимо. Возвращаясь из ванной, он на мгновение подумал, что, возможно, она все-таки еще жива, последние несколько шагов до гостиной он уже почти бежал, готовый перевернуть ее на спину и вдохнуть жизнь в этот обиженно надутый маленький ротик. Но у тела остановился как вкопанный и быстро отвернулся. Ее нагота вдруг напугала его. Нет, нужно избавиться от нее, поскорее избавиться. Увезти тело за сотни миль отсюда и хорошенько спрятать. А если получится, то и уничтожить. Как? Это потом. Трудности помогут вернуть душевную цельность. Если просто сидеть и смотреть на нее, он погиб. Было пять часов утра. На улице, должно быть, уже светает. Моррис быстро оделся, вышел на крыльцо, обогнул дом и открыл дверь в маленький сарайчик, одиноко стоявший рядом с заброшенным садом камней. Он уже заглядывал сюда прежде и обратил внимание на большие пластиковые мешки с удобрениями. Какой-то там калий или другая дрянь. Один пустой мешок валялся на газонокосилке, три полных были прислонены к стене. Он вытащил полный мешок на тусклый, серый свет, вскрыл и высыпал содержимое. На земле выросла небольшая горка голубоватых кристалликов. Он подхватил мешок, достал из сарая пустой и вернулся в дом. Рассветный сумрак не мог состязаться с комнатной мглой, но поднимать жалюзи не стоит. Лучше зажечь лампу. Он тщательно вытер ноги о коврик перед дверью и, осторожно ступая по белым мраморным плиткам, подошел к телу. Переворачивать и смотреть ей в лицо не надо, если повезет, можно даже не особо прикасаться к ней. Просто выдернуть подушку из-под головы и быстро натянуть мешок. А если она еще жива? Что, если вдруг вздохнет, повернется и уставится на него? Нет, не может она быть жива. Моррис склонился над обнаженной девушкой, сделал глубокий вдох и быстро выдернул подушку. С мешком получилось не так ловко, сначала руки топорщились в разные стороны, не желая пролезать в горловину, потом застряли большие груди, на мгновение ему даже показалось, что они слишком велики и не пролезут в мешок, но нет, пролезли, понадобилось лишь немного надавить, сплющить, вот так, и все в полном ажуре. Стараясь не смотреть, он тянул мешок, приподнимал тело и снова тянул, пока мешок не достиг талии. Все, дальше не идет. Набравшись решимости, он взглянул на тело, точнее, на то, что осталось снаружи, и почувствовал, как его подхватывает волна любви, ему вдруг нестерпимо захотелось поцеловать эту мягкую, округлую попку. Но он сдержался. Нельзя потакать подобным желаниям. Ни в коем случае нельзя. Он взял другой мешок и принялся за дело. Он уже натянул его до коленей, когда внезапно раздался оглушительный звонок. Телефон. Моррис дернулся, точно его настигла пуля. И оцепенел. Телефон в шесть часов утра?! Полиции удалось определить, откуда звонила Массимина, и теперь они хотят проверить. Нет, ерунда, с какой стати полиции звонить по засеченному номеру. В таких случаях немедленно высылают десяток патрульных машин, набитых вооруженными до зубов карабинерами. Но все равно лучше не отвечать, нервы и без того расшатаны. Где-то после десятого звонка телефон замолчал. Теперь он действовал не просто быстро, но лихорадочно. Назойливые телефонные звонки вернули знакомое с детства ощущение, что он угодил в капкан, который вот-вот захлопнется; он снова чувствовал себя животным, на которое начали травлю, но сейчас почти наслаждался этим ощущением. Стремительно, не делая ни одного лишнего движения, он натянул второй мешок, убедился, что его края прикрыли края первого, потом бросился в спальню – прибраться. Ничего не забыть: трусики, лифчики, купальник, юбки, грязные вещи, которые она оставила в ванной, да, еще сумочка, где же эта чертова сумочка? Вот она! Сгреб всю косметику, все эти баночки-пузыречки, прижимая барахло к груди, вернулся в гостиную и запихнул вещи в мешок. И только тут вспомнил про Святого Христофора. Снять? Если тело найдут и опознают безделушку, что тогда? Ведь наверняка полиции известно, что медальон исчез вместе с бумажником этого недоноска Джакомо. Нет, у него просто паранойя. Все, проехали. Не доставать же ее из мешка. Ни за что! Он поднял тело за ноги, вместе с одеждой, косметикой и обувью, сложил пополам, прижал ноги к закрытому пластиком лицу, рывком выдернул из штанов брючный ремень, обмотал его вокруг ног и головы, затянул, туго-претуго затянул. Готово! В середине, конечно, немного провисает, ну да ладно, как вышло. Обхватив сверток там, где находилась талия, он поволок его по коридору; вот входная дверь, две каменные ступеньки вниз (он невольно поморщился, когда голова звучно тюкнула о вторую ступеньку), и дальше вокруг дома к сараю. Черт, что же ему делать с удобрением? Сверкающая синяя горка так и бьет по глазам. А ничего! Лопату в руки и за сарай, за сарай. Никто и не заметит. Грегорио уж точно, а его родители в этом году больше не приедут, раз отцу сделали операцию. А через год, если кто и набредет случайно, россыпь голубых кристаллов станет лишь еще одной домашней загадкой, что в избытке преподносит жизнь – большая кучка пыли за дверью ванной, орнамент на задней стенке шкафа в комнате для гостей, которого ты прежде никогда не видел – такие вещи случаются сплошь и рядом, все к ним привыкли. Вряд ли заподозришь убийство только потому, что у тебя за сараем рассыпано удобрение. Он поставил лопату на место, подмел дорожку и перетащил тело за сарай. Временное пристанище. Сначала привести в порядок дом. Скорым шагом он вернулся в спальню и огляделся. Уничтожить все признаки ее присутствия. Так, он пропустил пузырек с лаком, упаковку тампаксов, одноразовую салфетку на ночном столике с обрезками ногтей (а ведь просил ее отрастить ногти!). Господи, а проклятый тест на беременность в ванной! – Чуть не прошляпил! Моррис задержался на мгновение, чтобы прочесть инструкцию на упаковке, но она оказалась слишком сложной, а времени разбираться у него не было. Да и какая теперь разница? Он смахнул упаковку в пластиковый пакет к остальной мелочи, вынес пакет на улицу и затолкал между расползшихся мешков. Надо перевязать получше. Так, смотреть во все глаза, вдруг попадется веревка. К половине девятого Моррис в последний раз тщательно протер пол в гостиной, добавив в теплую воду моющее средство на спирту. Работа подходила к концу, и он даже начал насвистывать «Сквозь ночь сомнений и печали паломники идут вперед»,[88] когда с улицы вдруг донесся рев автомобильного мотора. Скрип тормозов, хруст гравия под колесами, хлопок дверцы, быстрый топот. Даже не сняв фартук синьоры Феррони, который он повязал, приступая к уборке, Моррис на ватных ногах побрел к двери, губы его почти шептали слова признания. Какой смысл отпираться? О, если б только они приехали на два часа раньше, если б они помешали ему… На глаза навернулись слезы. Он один, совсем-совсем один. Милая, милая Мими. Если б только они приехали раньше… – Чао, Моррис! Так ты все-таки здесь. Почему не снял трубку, когда я звонил? Телефон ведь работает? Грегорио весело взбежал по ступеням. Короткие шорты, крепкие ноги атлета, загорелое лицо, увенчанное шапкой темных кудрей. Парень просто излучал здоровье и силу. Как же он рад, что вернулся! Все, отстрелялся! Результаты экзаменов известны. Он прошел, прошел, прошел! И Грегорио заразительно расхохотался. Моррис тупо таращился на него, отступая в темноту коридора. Неужели придется убить еще и Грегорио? – Buono[89] по английскому. Buono, Моррис! Мама чуть в обморок не упала. – Поздравляю, – прохрипел Моррис. Секунду спустя он уже вносил вещи Грегорио в дом. – Я понимаю, что позвонил в жуткую рань, но ты мог бы и ответить, ленивая скотина. Я приплыл ночным паромом и рассчитывал, что ты угостишь меня завтраком. – Грегорио, так ты ж вернулся раньше, чем говорил! – Моррис чуть ли не обвинял. – Да, но папа выписали из больницы раньше, и я… Чем это ты тут занимался, а? Мыл полы ни свет ни заря? – Готовился к отъезду, – буркнул Моррис, понимая, что голос звучит напряженно. Он поставил чемоданы и торопливо поднял жалюзи, чтобы солнце рассеяло атмосферу мрачной скрытности, которая, как ему казалось, царила в доме. Запах! Боже, в комнате, наверное, чувствуется запах крови… Он потянул носом – нет, пахнет лишь моющим средством. – Ты уезжаешь? – Ну да, потому-то, наверное, и пропустил твой звонок. Все это так сложно… Пошли на кухню, я тебе все расскажу, пока буду готовить кофе. Его голос звучал столь же естественно, как опера Вагнера. Ничего, для иностранца простительно. Грегорио спишет странные интонации на английский акцент. Они сидели на табуретах, наблюдая за кофейником, Грегорио жевал печенье, а Моррис рассказывал, что у него произошло с подружкой. – А, так ты был с подружкой? А я думал, ты приезжаешь с парнем… – Да? С какой стати? – Но по телефону ты же сказал «amico». – Правда? – Моррис поднял на Грегорио невинный взгляд и не сводил глаз до тех пор, пока не заметил, как сквозь загар на лице юноши проступил румянец. – Нет-нет, я был с девушкой, но… – Не с той красоткой в красном спортивном костюме? Помнишь, я видел тебя на пьяцца Бра? – С кем, с кем? А-а… да нет, конечно! – Моррис попытался изобразить улыбку. Похоже, получилось. – Здесь я был с другой, с настоящей подружкой, понимаешь, о чем я? Но этой ночью мы вдрызг разругались. Она объявила, что беременна, и потребовала, чтобы мы немедленно поженились. Я отказался, и она тут же взбеленилась, принялась орать, что не останется ни минуты, уедет первым же автобусом… В общем, пришлось провожать ее до деревни, тащить на горбу все ее барахло. – Но я звонил в шесть, в это время вы еще не могли… – До деревни добрых пять километров, а первый автобус до пристани отправляется в 7.10. Моррис понятия не имел, когда отправляется первый автобус, но Грегорио наверняка тоже не в курсе. Мальчишка замечает автобусы, только когда обгоняет их на папенькином автомобиле. В жилах Морриса вновь запульсировало щекочущее чувство собственной правоты. У него тоже скоро будет машина! (Вот черт, надо же вытащить деньги из шкафа Грегорио!) – Я пытался уговорить ее подождать хотя бы до девяти, тогда можно было бы позвонить Роберто, чтобы он нас подбросил, но ты же знаешь этих девиц – я, мол, последняя скотина, и она ни минуты лишней не останется со мной. Поэтому «последней скотине» пришлось пять километров переть ее вещи, а потом пять километров тащиться назад. Моррис отчетливо представил, как уныло бредет по пустынной дороге, и почувствовал искреннюю обиду. – Ну вот, вернулся я в дом и вдруг понял, что не хочу торчать здесь один. Решил прибраться и уехать. Какая радость куковать в одиночку? На самом деле, если на то пошло, больше всего на свете ему хотелось отдохнуть недельку в блаженном одиночестве. Похоже, Грегорио с готовностью проглотил его россказни, а пока он глотал еще и кофе, Моррис сказал, что отлучится на минутку в сортир. Со всех ног он ринулся в комнату Грегорио, бесшумно выдернул пластиковый пакет из-под кипы свитеров. Ничего не упустил? Ведь любой пустяк может выдать его. Пресс-папье он отмыл и положил на место. Следы крови в раковине? Нет, вряд ли там осталась кровь. Заглянуть в гостиную. Пол чист. Ее вещей нигде не видно. Все! – Может, задержишься на несколько дней, раз уж я приехал? – Просительный голос Грегорио прямо над ухом заставил Морриса вздрогнуть. – Разве что на денек-другой, но, честно говоря, мне не терпится вернуться домой. Найти работу, пока не кончились деньги. Сколько пройдет времени, прежде чем труп начнет вонять? Сколько времени пройдет, прежде чем Грегорио вздумает заглянуть за сарай? – Какие у тебя планы на сегодня? – без обиняков спросил Моррис. – Прихвачу Роберто и отправлюсь на пляж. Просто мечтаю поваляться на песочке. Да, еще не мешает подстричься. Эти люди только тем и занимаются, что валяются на пляже. А то, что он сдал экзамен по английскому, – это просто абсурд какой-то. Небось мамаша знакома с экзаменатором или что-нибудь в этом духе. Моррис прошел за Грегорио в ванную и принялся наблюдать, как тот бреется. – Грегорио, раз уж ты собираешься весь день провести на пляже, то не окажешь ли мне одну любезность? И Моррис рассказал, что встретил по дороге сюда богатого промышленника, то ли графа, то ли князя, и этот старикан намекнул, что мог бы пристроить его в свой офис в Виченце. Старик пригласил Морриса заехать к нему на виллу в Ла-Калетта, он собирался добраться туда автобусом, а там и до парома рукой подать, но если он решит задержаться на пару дней, то придется возвращаться назад, и… – Ну конечно, бери машину! – воскликнул Грегорио, соскребывая с шеи белую пену. Моррис перевел взгляд на стеклянную полку в углу ванной. Пачка старомодных лезвий «Жиллетт». Все-таки люди поразительно уязвимые существа. До смешного уязвимые. – Но сначала заедем к Роберто, я там вылезу, а ты покатишь дальше, хорошо? |
||
|