"Дорогая Массимина" - читать интересную книгу автора (Паркс Тим)Глава девятаяВсе дело в изобретательности. Именно в изобретательности кроется вся суть, и именно она, в конечном счете, служит ему оправданием. Блистательное совершенство замысла. От них не убудет, если поступятся толикой своих несметных богатств. Даже инспектор из полиции выразился приблизительно в том же духе. Черт возьми, да эта история даже пойдет им на пользу. И если синьора Тревизан станет мучиться раскаянием из-за дурного обращения с собственными чадами (не говоря уж о том, как гнусно и подло она обошлась с ним, с Моррисом), то для нее же только лучше. Черствость никого не украшает. В любом случае, десятую часть денег он отдаст на благотворительность. Прекрасный штрих, если когда-нибудь доведется продать эту историю в «Миррор». Десятина от похитителя. Да нет, глупости, никакая не десятина, а дар от чистого сердца, ведь он человек щедрый, главное, чтоб было за счет чего проявлять щедрость. Записку с требованием выкупа Моррис начал составлять в парикмахерской. Главное – добиться абсолютной точности. Во всем. Сумму назвать достаточно солидную, дабы наказание было ощутимым, и в то же время реальную, чтобы деньги можно было выплатить в один присест и чтобы семейство не кинулось прямиком в полицию, в отчаянии воздевая руки к небесам. Естественно, полиция видеть записку не должна. А они ведь наверняка станут просматривать всю почту, поступающую в дом Тревизан. Так что с запиской возникнут сложности. Кроме того, как передать деньги? Нужно придумать такой способ, который позволит завладеть ими без помех. Да, и подобрать верный тон: одновременно угрожающий и успокаивающий, повелительный и вежливый. Истинный шедевр, произведение искусства – вот что ему предстоит создать (только так, папочка, можно подняться над толпой). Моррис взглянул на Массимину, и девушка улыбнулась ему из-под руки парикмахерши, ловко щелкавшей ножницами. Он настоял, чтобы Массимина подстриглась, сделала завивку и выкрасила волосы хной. Так она станет еще красивее, сказал он, эффектнее и взрослее, да и летом с короткими волосами куда прохладнее. К тому же стрижка – это ведь своего рода обновление, она почувствует себя независимой, свободной от материнской тирании. Уж мамаша наверняка не позволила бы обрезать волосы. И правильно бы сделала. Волосы были красой и гордостью Массимины. Моррис никак не мог поверить, что смог убедить ее расстаться с косой. И уж если он в чем виноват, то только в этом. Преступление против красоты. Массимина смотрела, как он быстро водит своей серебристой ручкой. – Опять пишешь своему папе? – улыбнулась она, и на ее веснушчатых щеках заиграли веселые ямочки. Моррис делал вид, что посылает отцу открытку из каждого города, через который они проезжали, и Массимина всячески поощряла эту его привычку, видя в ней надежность и основательность его характера. Она тоже старательно писала своим родным, но отправкой открыток ведал Моррис. – Знаешь, я подумываю о том, чтобы пригласить отца в конце лета, когда спадет жара. – – К тому времени мы уже вернемся в мою веронскую квартиру, поселим его в гостиной. – И она покраснела под мелькающими ножницами. Если отец будет спать в гостиной, то, значит, они – в спальне, в одной кровати. Она будет замужней дамой. И быть может, даже в положении. Десятого августа ей исполнится восемнадцать. Что, если к девятнадцати годам она станет матерью?.. Массимина открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но парикмахерша мягко наклонила девушке голову, и та промолчала. Черновик он набрасывал по-английски – на тот случай, если листок попадется на глаза Массимине. Предполагается ведь, что он пишет отцу. А с ее способностями к языкам ей никогда не разобрать ни единого слова. Что, если положить в конверт локон? Отличная мысль! Моррис быстро наклонился и сгреб с пола немного волос. Распрямляясь, он перехватил в зеркале взгляд девушки и неохотно поднес темную прядь к губам. Массимина смущенно зарделась. Какая сладкая штука любовь, не так ли? Будут знать эти скоты, как устраивать ему проверку. А он еще выворачивался наизнанку, чтобы угодить им. Господи, да он даже этой хромоногой ведьме руку предложил! (В конце концов, это же всего-то жалких четыреста тысяч фунтов. Безделица!) Моррис откинулся на спинку стула, разглядывая в зеркале лицо Массимины, и попытался разделить восемьсот миллионов на пятьдесят тысяч. Господи, до чего же дурацкая валюта! Так, нули сокращаем… Теперь делим восемьсот тысяч на пятьдесят. Или восемь тысяч на пять. Шестнадцать тысяч. Моррис попытался представить шестнадцать тысяч банкнот. Увесистая пачка, это уж точно. Дьявол, куда же ее положить? Один-единственный правильно рассчитанный удар – и весь мир у твоих ног! А дальше, с умом вложив капитал, ты обеспечен на всю жизнь, – на жизнь, посвященную искусству и праздности. Возможно, он даже напишет книгу. О, какую дьявольскую уверенность он тогда ощутит! Хоть по воде ходи яко посуху. И папочка, наконец, узнает, у кого голова на плечах имеется – Моррис вернется и купит старикану шикарную квартирку в Илинге. А своей книгой даст ему хорошего пинка под зад. Он назовет ее «Распрямляя плечи». А потом, когда уже не будет нужды в деньгах, он сможет посвятить себя добрым делам: сиротским приютам и прочей ерунде, что в такой цене у публики, и… – Морри! – Массимину поместили под сушку, обернув ей голову полотенцем. – Почему ты пишешь такими большими буквами? Полотенце скрывало пышные волосы, и девушка выглядела совсем иначе: круглое лицо казалось озорнее, темные глаза лукаво блестели, нос заострился, щеки в брызгах веснушек напоминали зрелые яблоки. Моррис почувствовал, что кровь вдруг прихлынула к щекам. – У моего отца… э-э… плохое зрение. Все время забываю, что обычный почерк он разбирает с трудом, – поспешно добавил он, вспомнив про бисерные буквы, которыми покрывал открытки к родителю. – Ты рассказываешь ему обо мне? – Конечно. – Прочитай, что ты там пишешь. Пожалуйста, Морри! Переведи. Но гул включившегося фена заглушил ее слова, и Моррис смог вернуться к работе. Нет, это ужасно. Оберточная бумага – это ужасно. Пошло. Гений обязан найти какой-нибудь блестящий ход. И указать такое место, где невозможно устроить засаду. Может, общественный транспорт? Моррис вгляделся сквозь полумрак парикмахерской в угол, где на кафельном полу темнели срезанные волосы. Шелковистые черные и золотистые пряди, безжалостно растоптанные тусклым светом. Где же… Где же… Где же? Именно механизм получения выкупа – самое тонкое место любого похищения. Он видел немало фильмов, где человек, доставивший выкуп, подходит к телефонной будке и ждет звонка от похитителя, а тот стоит себе на ближайшей эстакаде, наблюдает и приказывает: перейди в другую телефонную будку, потом еще и т. д. Но в одиночку Моррису с этим не справиться. Особенно, когда под ногами путается Массимина. Посасывая карандаш, он поднял взгляд и наткнулся на веселую улыбку девушки; из-под колпака сушки Массимина послала ему воздушный поцелуй. Моррис улыбнулся в ответ. Этакой ободряющей улыбкой, мол, ты выглядишь потрясающе, дорогая…. И тут его осенило. Надо уточнить время и определить день. Последнее, разумеется, зависит от того, когда он отправит письмо. Поневоле почувствуешь себя жестокосердным, коли из-под твоего пера выходит такое, но ведь иначе и не напишешь письма с требованием выкупа. Нет. Не от меня. От нас. Моррису подумалось, что можно уговорить Массимину расписаться под письмом отцу, а затем вырезать подпись и наклеить ее на окончательный вариант письма. Дабы доказать им, что она жива. Но это слишком хитро. Они ведь могут задаться вопросом, почему ее не заставили подписать оригинал. Поэтому он решил подписаться сам: Неплохо звучит. Загадочно и с намеком на терроризм. Настоящий ложный след. И тут ему в голову пришла еще одна мысль. Это отобьет у них охоту показывать письмо репортерам! – Сорок пять тысяч лир, – сказала парикмахерша, с улыбкой оглядывая свое творение. О, с волосами Массимины он ошибся так же, как в свое время с бронзовой статуэткой Грегорио. Короткие, выкрашенные хной и уложенные волнами волосы шли Массимине даже больше – с новой стрижкой она выглядела прелестно, а длинная прядь, падавшая на лицо, придавала ей сексуальности. Лицо девушки действительно округлилось, но лишь выиграло от этого, в нем прибавилось живости и озорства, а открывшиеся маленькие ушки были настоящими жемчужинами. Кто бы мог подумать?.. Он и не подозревал, что эта девчонка так преобразится. Признаться, он всерьез опасался, что стриженая Массимина окажется существом примитивным и тошнотворно вульгарным, так что ему будет неловко показываться на людях в ее компании. Впрочем, с бровями он не промахнулся. Выщипанные тонкие дуги согнали с ее лица ребячливое выражение, придали легкий намек на искушенность. Но хорошо ли получилось, плохо ли, не в том суть, главное – Массимина, черт бы ее побрал, стала неузнаваемой! – Такая куча денег, Морри! – надулась она. Они вышли из парикмахерской на раскаленный воздух; перед ними расстилались ослепительно белые пляжи Римини. – Но ты выглядишь изумительно! – воскликнул Моррис (вот именно, изумительно непохожей на саму себя) и, накрытый волной внезапно нахлынувшей эйфории, наклонился и звучно поцеловал девушку в краешек губ. И ему понравилось! – Морри! – Она прильнула к нему, провела тонким пальцем по его груди. – Знаешь, ты впервые поцеловал меня. – Не может быть! – Иногда я думаю, а любишь ли ты меня, ты всегда такой сдержанный. Массимина снова надула губы. Как же, думает! В действительности-то она вовсе не задает себе таких вопросов. Наверняка ведь считает, что заполучила его навеки, достаточно вспомнить униженное письмо, что она накропала своей мамаше. И надулась только потому, что по пути попалась витрина, в которую можно взглянуть и оценить, идут ли надутые губки к ее новой прическе. Тщеславие, одно тщеславие. Но, право, обиженное выражение ей к лицу. – Я просто не хочу, чтобы ты подумала, будто я подталкиваю тебя к тому, о чем ты можешь потом пожалеть. – Витиеватый ответ у Морриса был заготовлен давным-давно. – Кроме того, я же англичанин. Ты ведь знаешь, какие мы, англичане. (А будь он французом или кем еще? Но для этой дурехи подойдут любые оправдания.) – И рука об руку они спустились по каменным ступеням на обжигающий песок и углубились в разноцветье пляжных зонтов. Сейчас Морриса беспокоило только одно: глядя на многочисленных любительниц загорать топлесс, Массимина, чего доброго, возжелает последовать их примеру. С недавних пор его подопечная просто одержима авантюризмом (мало того, что бежала из дома, так еще и волосы остригла), а если она, со своими буферами, снимет лифчик, то поглазеть сбежится весь пляж, и уж тогда-то они точно окажутся в центре всеобщего внимания. |
||
|