"Калин" - читать интересную книгу автора (Табб Эдвин Чарльз)

Глава 5

В тусклом свете окошка виднелось напряженное лицо человека.

— Взываю о прощении, Брат, за все содеянное мною.

Сидя по другую сторону перегородки, Брат Джером слушал скучное перечисление грехов и мысленно вернулся на полвека назад, к далеким славным годам, когда он был среди тех, кто стоял у основания Церкви среди суровых и негостеприимных звезд. Это были тяжелые годы испытаний на стойкость веры для того, кто до этого не познал трудностей. Ну что ж, он выжил и выстоял, однако чего это стоило, он предпочитал не вспоминать. Он увидел человеческое животное во всей его мерзости, но он видел и человеческого ангела в ореоле святости. Две стороны одной медали. Если у него получится возвеличить в человеке светлое начало и уничтожить при этом таящегося внутри дьявола, то его миссия в этом мире будет выполнена.

— …и еще, Брат. Я завидовал моему другу. У него был новый дом, а я лгал, пытаясь приукрасить на словах то, чем не владею, и…

Грехи, подобно камням, выкатывались из, в сущности, чистой души. В сущности, чистой. Иначе этот человек не пришел бы сюда и не испытывал бы боль от всепоглощающего чувства вины за свои проступки. Но Брату Джерому было приятно сознавать, что можно облегчить страдания кающегося человека.

Когда голос стих, Верховный Монах включил свет благословения. Лицо человека в окошке выглядело скованным, а глаза горели ожиданием избавления от страданий, как вдруг его внимание привлек вращающийся цветной калейдоскоп.

— Всмотритесь в этот свет, — мягко произнес монах. — Окунитесь в пламя истины и освободитесь от боли и тяжести греха. Раскройте свою душу пред благословением Всемирного Братства.

Гипнотический свет, поражающий воображение предмет, монах — мастер своего искусства, — все это возымело свое действие. Лицо человека расслабилось, на нем появилось выражение умиротворения. Человек добровольно обрек себя на страдания за совершенный грех, после чего получил исцеляющий хлеб прощения.

Верховный Монах потянулся, покинув кабинку. Сегодня он решил провести час отдыха в исповедальне и сейчас задавался вопросом, не для того ли он сделал это, чтобы хоть на немного вернуть давно ушедшую молодость. Да, вероятно, так оно и было, отметил про себя Брат Джером и направился в офис. Он не видел никакого вреда, чтобы иногда возвращаться в прошлое, хотя не переставал помнить о том, что время неумолимо движется вперед. Как приятно сознавать, что ты еще в строю и можешь дать человеку покой, облегчив его душу от тяжести греха.

Брат Фран поднял глаза и заметил приближающегося Брата Джерома. Секретарь держал папку с бумагами. Он положил ее на стол.

— Новости с планеты Сард, Брат.

— Это касается Сентона Френчи?

— Да.

Брат Джером сел и посмотрел на папку, не прикасаясь к ней.

— Полагаю, что факты, изложенные Сентоном, были подвергнуты детальной проверке.

— Все исполнено согласно вашим указаниям.

— В любом случае это еще ни о чем не говорит, — спокойно заметил Брат Джером. — Я ни на минуту не сомневался, что информация, предоставленная Сентоном, подтвердится в ходе предварительного расследования с нашей стороны. Но при всем этом я уверен, что он лжет.

Брат Фран хранил молчание. Джером удивленно вскинул брови:

— Вы не согласны со мной?

— Все сказанное Сентоном оказалось правдой, — осторожно сказал секретарь. — Хотя нельзя не признать, что факты могли быть подтасованы и сфабрикованы. Тогда…

— Давайте проанализируем, что мы имеем, — перебил его Верховный Монах. — Точнее, детали. То, что на Сарде действительно разразилась вендетта, я не подвергаю сомнению. Как он утверждает, его дочь покинула планету несколько лет назад. Вся семья погибла, и подтвердить это некому. Хотя, возможно, так оно и есть. Но потом случилось непоправимое, и поэтому у Сентона появилась причина начать поиски девушки. И все равно мне это не нравится. Что-то не стыкуется в его рассказе.

— Портрет девушки, — подсказал Брат Фран. — Внешность человека претерпевает постоянные изменения в течение жизни.

— Вот то-то и оно. Предположим, что Сентон пять лет хранил у себя ее портрет. Но за это время она могла измениться. Какие у нее сейчас волосы? Рыжие? А глаза? Они по-прежнему зеленые? Пропорции тела тоже могли стать другими. Однако Сентон даже не заикнулся об этом. — Пальцы Джерома отстукивали мелкую дробь на папке. — Кстати, не слишком уж необычна подобная девушка на Сарде?

— Женщины с такими внешними признаками встречаются крайне редко, но все-таки встречаются. Несколько веков назад многие мужчины из самых знатных семей планеты заключали браки с рыжеволосыми женщинами, после их кровь смешалась, и рыжие волосы стали проявлением атавизма. Девушка тому пример. Своеобразный возврат к истокам.

— Или еще одна фальшивка. Подобные внешние проявления имеют место во многих других мирах. Девушка могла родиться на одном из них, а вовсе не на Сарде. — Джером пронзительно посмотрел на секретаря. — Вы, наверное, думаете, что я слишком подозрителен.

— Полагаю, что осторожность в крайних ее проявлениях теряет всякую ценность.

— Но вы не можете отрицать наличие противоречивых данных.

— При желании все можно подвергнуть сомнению, — сухо ответил секретарь. — Но нам нужно исходить из логических заключений. Какой смысл Сентону вводить нас в заблуждение? Просто он хочет найти девушку, а то, что он явился сюда за помощью, лишний раз подтверждает это желание.

— В этом и я не сомневаюсь, — спокойно согласился Брат Джером.

Брат Фран, с трудом сдерживая себя, нетерпеливо произнес:

— В таком случае нам нужно решить только одно: искать ее или нет?

— Ошибаетесь. — Джером покачал головой. — Подобного вопроса просто-напросто не существует. Искать или не искать — это мы уже решили. Искать. Мы уже приступили к поискам. Однако основной вопрос остается нерешенным. Предположим, что Сентон лжет, а шестое чувство подсказывает мне, что я не ошибаюсь. Тогда для чего она ему так понадобилась? Хотя, — поразмыслив с минуту, добавил Джером, — возможно, что он на кого-то работает.

— Допустим, но на кого?

— Вот это нам и предстоит выяснить, — улыбнулся Брат Джером. — Дело принимает непредвиденный оборот, как вы полагаете, Брат Фран?

Из-за туч выскользнула тень и бесшумно зависла высоко в небе, широко расправив крылья. Внезапно она сорвалась вниз, в мгновение ока превратившись в стофунтовый снаряд, состоящий из плоти и крыльев, которые переходили на концах в костяные иглы длиною дюймов в восемнадцать. Крэмм, следивший за ее движением, вскинул ружье и посмотрел в телескопический прицел. Палец мягко нажал на спуск. Раздался выстрел, резкий треск, отозвавшийся эхом где-то вдали более приглушенно. Могильщик дернулся, когда разрывная пуля распорола его изнутри на мелкие части. Длинный клюв приоткрылся в беззвучном предсмертном крике. Последовал еще один взрыв, и воздух наполнился остатками того, что еще совсем недавно было живым существом.

Лошадь под всадником вскинулась на дыбы, но тут же присмирела, подчиняясь давлению его колен.

— Отличный выстрел, хозяин, — одобрил Элджин, лесничий, и сплюнул в сторону могильщика. — Это чудовище уже не сможет совершать набеги на наши стада. Жаль только, что вы не можете уничтожить их всех одним выстрелом вашего ружья. На Солисе такое под силу только вам. В жизни не видел более меткого стрелка.

Похвала была чрезмерной и граничила с лестью. Элджин явно старался подлизаться, и Крэмм прекрасно знал почему. Тот положил глаз на девушку из домашней прислуги. Крэмму было известно, что она тоже не прочь сменить свои обязанности на кухне на роль жены. Их генный код совпадал, так что они смогут дать породистый приплод. Препятствий для подобного союза не было. Однако Крэмму нравилось держать Элджина в постоянном нервном напряжении, на поводке. Впоследствии, как он полагал, это сыграет только на пользу девушке. Ни один мужчина не оценит, как следует, то, что само придет в руки.

— Он всегда попадает в цель, — расхваливал Элджин меткость Крэмма третьему из сопровождающей их группы. — Хозяин пять раз выигрывал на открытых состязаниях по стрельбе.

— Прекрати, — оборвал его Крэмм.

— Но я говорю о том, что известно каждому, хозяин.

— Нашего гостя мало интересуют местные сплетни, — отрезал Крэмм. — Поехали.

Пурпурные попоны на лошадях развевались при движении. Крэмм заметил, что киберу нелегко давалось держаться в седле, но на его безучастном лице под капюшоном не показывалось ни малейших признаков того, что ему трудно. Крэмм едва справился с искушением сорваться в галоп. С такими, как кибер Мид, шутки плохи. Также плачевно могла закончиться любая попытка посмеяться над Кибкланом. Многие, кто делал это, очень дорого заплатили за столь опасное удовольствие.

— Приношу свои извинения за то, что заставляю вас передвигаться таким примитивным способом, — предпочел сказать Крэмм, не переставая при этом пристально наблюдать за небом, чтобы успеть заметить появление планирующей тени. Это происходило неосознанно. Он постоянно следил за облаками. — Вам, наверное, никогда не приходилось ездить верхом на вьючном животном.

— Верно, но вам не стоит винить себя за это, господин. — Голос Мида звучал с вышколенной модуляцией, в которой невозможно было уловить ни малейшего признака раздражения. — Я мог бы остаться и подождать прибытия флайера. Вместо этого я решил сопровождать вас. Вы занимаетесь лошадьми, мой господин?

— Самыми лучшими на планете, — отозвался Крэмм без всякого хвастовства. — Чистая порода, которой нет равных в этом секторе Галактики. К несчастью, могильщики считают их самой лакомой добычей. — Его глаза снова устремились вверх. — Настанет день, я соберу людей и подожгу все их гнезда.

— Это возможно, мой господин?

— Нет, — признался Крэмм. — Мы уже пытались это сделать. Но мест гнездовий этих тварей слишком много, а людей слишком мало. Надеюсь, что когда-нибудь мы все же сделаем это.

— Можно воспользоваться радиоактивной пылью, мой господин. И почему за все это время вы не прибегли к помощи лазерного оружия для защиты ваших пастбищ?

— Все это стоит денег, кибер. — Крэмм направил свою лошадь между двух валунов. — Деньги на Солисе большая редкость. Мы разводим лошадей, молочный скот, выращиваем фрукты и пшеницу, производим всякую мелочь, на которую спрос невелик. Нам приходится вырабатывать собственный порох и наполнять им собственные снаряды.

Он поежился, явно не желая продолжать разговор на эту тему, прекрасно понимая, что оставил много недосказанного. Как можно разговаривать с человеком из другого мира, да к тому же лишенным каких-либо эмоций. Как можно описать волнение, которое охватывает тебя каждый раз, когда ты прикасаешься к ружью? Удар от приклада, чистый резкий звук при выстреле, чувство удовлетворения при попадании в цель и виде разлетающихся во все стороны перьев.

Они продолжали свой путь, петляя между валунами и вздымающимися вокруг склонами. По мере того как небо тускнело, лошади позади словно растворялись. Лоснящиеся крупы, гривы, хвосты — все это казалось анахронизмом в век, когда космические корабли соединяли звезды, и энергия доставлялась в портативных секциях. Только три огненных пятна несколько скрашивали и оживляли картину вокруг — ярко-красная мантия кибера и медные волосы двух всадников, отливающие огненным оттенком. Это было отличительным признаком всех родившихся на Солисе.

Крэмм развернулся в седле и пристально всмотрелся в небо, прежде чем перевести взгляд на кибера, кожа которого в сгущавшихся сумерках отливала перламутром. За ними следовал Элджин, зорко следивший за прилегающими холмами и небом.

— Как дела, кибер? — Голос Крэмма эхом пронесся над дюнами. — Вы еще не придумали, как превратить все эти кустарники в богатство?

— Проблемы планеты решаются не так скоро и просто, мой господин, — ответил Мид спокойно. — Мы скоро приедем?

— Что, тяжело? — За этим последовал низкий раскатистый смех Крэмма, который, казалось, рвался прямо из его живота. — Не обижайтесь, кибер, вы и так держались молодцом. Другой на вашем месте давно бы уже выдохся. — Он снова засмеялся. — А так у вас будет повод вспоминать Клиг. Наш дом, — объяснил он. — Тот, кто его строил, дал такое название. Давным-давно.

Очень давно. За это время зародилась раса зеленоглазых светлокожих мужчин и женщин, чьи головы украшает пламя. Гордость, подумал Мид отрешенно. Нищая, но гордая планета. Ее создателям удалось сделать Солис неповторимым и единственным. Почти единственным. Не только на Солисе преобладал рыжий цвет волос.

Час спустя дорога стала постепенно уходить куда-то в сторону, и вскоре они увидели дом. Мид Пристально рассматривал его из-под тени своего капюшона. Внутренний двор был окружен каменной изгородью. Массивные стены дома тоже были сложены из камня и подпирали покатую крышу, Он знал, что зимой здесь много снега. Снега и толстого слоя тяжелого льда. Только одним этот дом отличался от дюжины других, которые он успел увидеть за время своего пребывания на планете. Его близость с морем. Дом буквально цеплялся за утес и, таким образом, одной стороной был обращен к воде, подобно моллюску, бросающему вызов стихии.

Крэмм недовольно прикрикнул на лошадь, когда та, почувствовав близость родной конюшни, перешла на легкий галоп.

— Спокойно, девочка, — потребовал он. — Спокойно. — Затем он повернулся к Миду: — Вот мы и дома, кибер. Добро пожаловать в Клиг.

Комис открыл дверь в свой кабинет и сразу услышал музыку, которая звучала резко, отчетливо и довольно громко. Пронзительная волынка перекликалась с барабанной дробью. Это была любимая мелодия Килан, которую она постоянно настукивала или напевала, пока Браск находился вдали от нее. Эту мелодию они сочинили вместе и исполняли на своей свадьбе, и не только на свадьбе, но и потом, до той самой страшной минуты, когда, казалось, вся Вселенная восстала против их счастья. Сейчас эта мелодия воспринималась как погребальная песнь. Как давно он не слышал ее.

Ступеньки быстро сменялись под его ногами. Музыка стала слышна еще сильнее, когда он подошел к двери и, открыв ее, оказался на террасе с видом на море. Сквозь колонны сюда проникал ветер, донося пьянящий запах с моря. Комис прошел еще через одну дверь и увидел белолицую девушку в вихре огненных волос.

— Мадрис!

— Господин!

Она обернулась. Глаза были широко открыты от страха. Ее руки потянулись ко рту, чтобы заглушить рвущийся изнутри крик. Магнитофон у стены выплескивал звуки музыки, поэтому говорящим приходилось перекрикивать его.

— Господин, я…

Он направился к ней, прошел мимо и выключил магнитофон одним движением сильных белых пальцев. Мелодия резко оборвалась. Казалось, будто все пространство вокруг заполнилось зловещей тишиной. Комис стоял, напряженно прислушиваясь и всматриваясь в темную комнату, где сейчас лежала Килан, которая была видна сквозь приоткрытую дверь.

Тишина, ничего другого здесь не было уже очень долгое время. Он повернулся и пристально посмотрел на стыдливо потупившую глаза девушку. Под его взглядом она съежилась от страха.

— Господин! Простите меня! Я не хотела! Но здесь становится так тихо и одиноко, что я подумала, если…

— Плохо подумала, — холодно оборвал ее Комис. — Тебя могли позвать в случае необходимости. Неужели возможно что-либо услышать в таком шуме? — От этой мысли он почувствовал, как внутри поднимается волна негодования. — Твоя непосредственная обязанность — это прислуживать. Ждать, смотреть, слушать. И всегда быть под рукой Леди Килан. За это мы даем тебе деньги на приданое.

Она опустила глаза, ее нежные щеки вспыхнули румянцем.

— Но тебе стало скучно, и ты решила немного развлечься. Послушать музыку, может, даже и потанцевать да заодно и помечтать о сильном молодом красавце, который примчится на белом коне и заберет тебя отсюда.

Комис одернул себя. Как он несправедливо придирается. О чем же еще должна думать молодая девушка, как не об этом. Но надо преподать ей урок.

— Если я предоставлю тебе возможность выбирать, чему ты отдашь предпочтение? — выпалил он. — Или тебя уволят со службы, или двадцать ударов кнутом по голой спине?

И снова он был не прав. Увольнение будет означать деградацию, потерю статуса, но также возможность исправить положение. Хотя кто добровольно согласится на то, чтобы получить наказание кнутом?

— Ладно, — бросил он быстро еще до того, как она успела ответить.

— Хозяин?

Он не был жестоким. Если уж наказание неизбежно, он объявлял об этом без промедления. Отсрочка в таком случае была бы просто садизмом, а ее вина состояла лишь в проявлении человеческой слабости. Он осмотрел комнату. Здесь было слишком тихо и тоскливо, особенно для молодой девушки. За внешней дверью шумело море. За внутренней — только темнота и то, что там находится. Кто знает, возможно, музыка была своеобразным стимулом и, наверное, не стоило устанавливать такой строгий запрет.

— Ты постоянно должна прислушиваться, не позовут ли тебя, моя девочка, — сказал он. — И достанется же тебе когда-нибудь от мужа, если разбудишь его таким шумом. — Он заметил тревожный взгляд и дрожащие губы. Да, ирония сейчас была не к месту. — Музыка играла слишком громко. Слишком. Ее могли услышать по всему дому.

— Простите меня, господин.

— Слезами горю не поможешь, — отмахнулся он. — Смотри, чтобы впредь подобное не повторилось.

— Слушаюсь, господин.

Он постоял в раздумье перед дверью, несколько смущенный своей нерешительностью, но затем вошел в комнату и растворился в ней. Там царил полумрак. Свет одинокой лампы напоминал мерцание изумруда. По крайней мере, она была еще жива. Так как он не видел ее, то все еще находился под впечатлением, навеянным музыкой. В нем всколыхнулись воспоминания о любви, красоте и грации. Это было иллюзией, которую свет легко мог разрушить.

Тяжело вздохнув, он развернулся и, услышав колокол, извещавший о прибытии брата и гостя, вышел из комнаты.

Крэмм поднял свой кубок, залпом осушил его и, отшвырнув, вытер пену на верхней губе. Перед ним стояла тарелка с обглоданными костями. В Крэмме жил варвар, и он не скрывал этого. Щелчком пальцев он подозвал служанку и положил себе блюдо из птицы. Его смех с грохотом пронесся по залу, когда он показал на свой кубок, чтобы его вновь наполнили пивом.

— Хорошая еда и отличное пиво, — удовлетворенно проговорил он. — Разве я не обещал вам, кибер? — Он выпил, не дожидаясь ответа. — Теплая комната и теплая постель. Добавь к этому кое-что еще — и ваша жизнь прекрасна.

— Для некоторых, возможно, и так, — согласился Мид.

Кибер сидел в кресле, выпрямившись. Он едва притронулся к скромной пище в своей тарелке. Пиво оставалось нетронутым. Капюшон покоился на плечах, так как в теплой комнате не было необходимости надевать его. При свете гладковыбритая голова Мида напоминала голый череп.

— Для всех, — не унимался Крэмм. Пиво уже развязало его язык. — Человеку главное — набить чем-нибудь свое брюхо, не беспокоить голову ненужными мыслями, и его душа будет спокойна и довольна. А вы? Ковыряетесь в своей тарелке и цедите воду вместо хорошего полезного пива. Подумайте только, сколько вы теряете! — Он качнул кубком в сторону кибера. — Но это ваше упущение, не мое. Тост! — прорычал он. — За нашего гостя! За Кибклан!

Дюжина пустых кубков стукнулась о стол. Комис приподнялся со своего места во главе стола.

— Может, нам многого и недостает, — промолвил он. — Но наш прием от чистого сердца.

Мид поклонился:

— Вы очень великодушны, мой господин.

— Мы очень признательны, — поправил его Крэмм. Он сел на стул. — Мы признательны за оказанную нам помощь, которую мы не смогли бы себе позволить.

Он замолчал, а кибер продолжил:

— Солис — планета с большим потенциалом, мой господин. Главное — осознать, в чем заключается этот потенциал. Для этого правителям вашей планеты не стоит отказываться от услуг Кибклана.

Это звучало весьма убедительно. Глупо смотреть дареному коню в зубы, но Крэмму было жаль, что киберу не удалось до конца избавиться от слабостей, присущих человеку. Он был слишком холоден, слишком выдержан, слишком напоминал машину. Но правитель Клига напомнил себе, что, по сути, кибер и должен быть машиной.

На Мида пал выбор еще в юности. В результате искусственного ускоренного развития он рано достиг половой зрелости, после чего перенес операцию на эмоциональном центре мозга. Ему были неведомы радость, боль, ненависть, желание. Он всегда оставался холодной расчетливой машиной из плоти и крови — живой робот без страстей и привязанностей. Единственным доступным для него удовольствием было состояние ментального удовлетворения от правильно сделанного заключения, от наблюдения за тем, как его пророчества сбываются.

— Скажите мне, Мид, — обратился Комис к киберу, чтобы гость почувствовал себя более непринужденно, хотя ответ его мало интересовал. — Вы выразили желание добраться до Клига верхом и успели осмотреть наши земли. Как, по-вашему, возможно ли что-нибудь изменить? Есть у нас надежда на лучшее?

— Пока я не располагаю данными, чтобы дать точный прогноз, мой господин Комис. Хотя, осмелюсь заметить, урон, наносимый могильщиками, угрожающе возрастает. Можно сказать уже сейчас, что, в какую бы сторону ни изменились обстоятельства, ваши стада уже достигли максимальной численности, более того — их количество идет на убыль.

— Откуда тебе это известно? — прогрохотал со своего места Крэмм. — Как ты узнал?

— Ваши владения обширны, людей мало, а хищников много. Любая жизнеформа, имеющая постоянный и доступный источник пищи, будет предельно многочисленной, пока не прекратится еда. Невозможно производить отстрел в надлежащем количестве, используя примитивное оружие, которым вы владеете, чтобы контролировать численность могильщиков. Они разводятся быстрее, чем их успевают истреблять. Вы же сами признали свою неспособность уничтожить места их размножения, — напомнил кибер залившемуся при этих словах краской Крэмму. — Поэтому прогноз будет строиться на принципе экстраполяции. Дальнейший рост численности сделает ваши стада, прежде всего, крайне уязвимыми, так как повлечет более частые нападения могильщиков, что, в свою очередь, послужит причиной еще большего урона. Поголовье, естественно, уменьшится, а это приведет к балансу. Но в любом случае преимущество окажется на стороне хищников, ведь вы не располагаете достаточными средствами для наблюдения за небом. Стадо должно быть небольшим, чтобы люди могли охранять его. Тогда соотношение сил будет в вашу пользу.

— Тогда каким же должно быть стадо? — спросил Комис.

Мид несколько помедлил с ответом.

— У меня нет точных данных, — заметил он. — Число голов в стаде будет определяться тем, сколько охранников вы наймете, что зависит от коэффициента прибыли в соотношении между стоимостью самой лошади и затратами на ее содержание. Если доход от десяти лошадей покрывает расходы только на одного охранника, и вы не можете позволить себе нанять больше, то это не имеет смысла. Но на самом деле коэффициент прибыли намного меньше, учитывая, что человеку нужен сон, еда, кров, оружие. Поэтому такое соотношение — два к одному. Двум приходится работать, чтобы содержать одного на пастбище.

Комис кивнул в знак согласия, когда Мид замолчал. Цифры в книге, которая лежала на письменном столе в его кабинете, показывали то же самое. Все возрастающие расходы при крайне низких доходах. И чем дальше вверх ползли одни цифры, тем ниже падали другие.

Крэмм едва обрел дар речи.

— Примитивное оружие? — взревел он. — Да я могу попасть в глаз могильщика за сотню ярдов! И даже дальше! Тебе не нравится, как я стреляю из ружья?

Голос Мида совсем не изменился:

— Мне не хотелось обидеть вас, мой господин. Я не возражаю и не защищаю. Я никогда не принимаю ничью сторону. Мои указания остаются ценными до тех пор, пока я беспристрастен. Я советую — и ничего больше.

Комис махнул брату рукой, чтобы тот замолчал:

— Что нам, по-вашему, нужно предпринять?

— Прежде всего, вам необходимо тщательно изучить цикл жизни могильщиков, для уверенности, что он не представляет особой ценности для биологического равновесия планеты. Если так оно и есть, то вам следует рассыпать радиоактивную пыль над их гнездами.

Крэмм презрительно фыркнул:

— Радиоактивная пыль стоит денег.

— Расходы покроют себя за счет неиспользованных резервов. Например, за счет тех же людей, которым приходится следить за небом.

Комис встал, давая понять, что дискуссия подошла к концу.

— Вы много ехали верхом и, должно быть, устали. Крэмм, проводи гостя в его комнату.

Когда Крэмм вернулся, то застал брата в одиночестве, он все еще сидел за столом, задумчиво уставившись в пустоту. Комис встал, и они начали подниматься по ступенькам в направлении террасы, откуда сквозь колонны доносился шум волн и запах моря. Крэмм пристально посмотрел на закрытую дверь, за которой сидела служанка в ожидании распоряжений.

— Все по-прежнему?

Комис кивнул.

— Я бы вошел, но… — Крэмм постоял в нерешительности. — По дороге сюда, когда я проезжал равнину, я думал о ней. Когда-то это было ее самым любимым местом. — Его руки сжались в кулаки. — Килан. Сестра…

Перегнувшись через парапет, он уставился в темноту, где волна набегала за волной, омывая гранитную пасть скал, лежащих далеко внизу.