"Тьма надвигается" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

Глава 12

Скарню чувствовал себя так, словно его оглоушили дубиной по темени. Сколько мог судить молодой капитан, вся армия Валмиеры чувствовала себя примерно так же. Он не видел ничего за пределами своего маленького участка фронта, но и то, что он видел, не вызывало оптимизма.

Альгарвейцы нанесли удар, когда рота Скарню возвращалась на фронт после небольшой передышки. Если бы они находились на передовой в тот час, они – те, кто выжил, – уже находились бы теперь в лагерях для военнопленных. А так роту захватило поспешное отступление. Они сражались, когда не оставалось выхода, и передвигались ночами, чтобы не привлекать внимания рыжеволосых разведчиков. Альгарвейцы не всегда брали числом, но, где бы они ни появлялись, сила была на их стороне. Рано или поздно даже самые стойкие бойцы уставали сражаться с бегемотами под градом ядер, что сыплются с небес.

Подошел мрачный сержант Рауну:

– Вашбродь, еще трое вроде как деру дали, потому что с нами их точно нету.

– Интересно, где мы сами-то находимся? – задумчиво пробормотал Скарню и достал из кармана карту.

Некоторое представление об этом он имел – где-то между недавней линией фронта и старой границей Валмиеры и Альгарве, – но не смог бы указать свое местоположение на карте с точностью хотя бы до пяти миль. Ему и его людям оставалось только упрямо тащиться на восток.

– Рано или поздно наткнемся на деревню, – промолвил Рауну. – Тогда и узнаем. – Ветеран поколебался и продолжил: – Слышал я, вашбродь, что в других ротах нашего полка дезертиров куда как больше нашего.

– Слышал… от кого? – поинтересовался Скарню.

Ему уже начинало казаться, что для командования его рота свалилась с края мира, потому что приказов он не получал уже несколько дней.

– Мало ли с кем можно в лесу столкнуться… – Рауну пожал плечами и промедлил снова. – Наши ребята знают, что вы все прошли вместе с ними, вашбродь. Так что они вряд ли оставят посты втихаря или останутся сидеть на пеньке, ожидая, пока рыжики их заберут в лагерь.

– В лесу столкнуться, да? – переспросил Скарню.

Сержант вновь пожал плечами и кивнул, но ничего не ответил. Скарню уже научился определять, когда можно надавить на Рауну, а когда не стоит. Этот случай был из последних. И он задал другой вопрос:

– Все настолько плохо?

– Еще хуже, вашбродь, – меланхолично отозвался сержант. – Роты, какое там – полки, где офицеры не справлялись, разваливаются. – Он выдержал совсем уже невыносимую паузу и заключил: – Очень много таких рот и полков немало, вашбродь.

– Пропади пропадом такие солдаты, что не желают защищать родину! – взорвался Скарню. Рауну смолчал. Капитан поразмыслил немного и добавил уже тише: – И пропади пропадом такие офицеры, что не дали солдатам причины защищать родину.

– А! – пробормотал Рауну про себя, а может, вздохнул слишком громко. – Вашбродь, не сочтите за оскорбление, но ребята за вас держатся потому только, что вы из тех командиров, что ни о первом, ни о втором не забудут.

– Да только много ли им с того пользы? – Скарню горестно вздохнул. – Что сможем, то сделаем. В путь!

– Так точно, вашбродь, – ответил Рауну. – Могло быть хуже. Мы хотя бы безлюдными краями идем – не считая альгарвейских солдат, конечно. А в Ривароли за нашими парнями охотятся и рыжики, и местный люд.

– М-да… – Скарню вздохнул снова. – И пропади пропадом король Мезенцио за то, что подбил тамошних жителей на мятеж. Что ж, дело понятное – за одно поколение альгарвейца не перекрасить.

Он двинулся по лесной тропе, стараясь ступать бесшумно. Капитан знал, что альгарвейские бегемоты уже обошли его роту, а по пятами за ними непременно последуют рыжеволосые солдаты. Вперед и на фланги он выслал разведчиков и, хотя те не донесли ничего подозрительного, жалел, что на темени у него нет лишней пары глаз.

Час спустя передовой разведчик, вернувшись, доложил, что лес кончается и впереди, за виноградниками и непахаными полями, виднеется деревня.

– Солдат не видно? – поинтересовался Скарню.

– Рыжиков, что ли? – переспросил разведчик, и капитан кивнул. – Нет, вашбродь, а вот пару человек в форменных штанах я на улице приметил.

– Да ну? – Это помогло Скарню принять решение. – Ладно. Продвигаемся вперед, и всех солдат – в наш строй. Потом командование разберется, а сейчас я хочу иметь под началом как можно больше бойцов.

– Это разумно, вашбродь, – заметил Рауну.

Скарню обошелся бы и без сержантского одобрения, но был ему только рад.

Рота осторожно выдвинулась из леса. Скарню сказал бы, что они наступают на деревеньку, – но как можно наступать во время отступления? С такими тонкостями военного дела маркиз не был знаком.

Действительно, по улицам деревни прохаживались часовые в форменных штанах. Один поднял тревогу, завидев приближающихся в рассыпном строю солдат, и в мгновение ока деревня будто опустела.

– Будьте готовы ко всему! – предупредил капитан своих бойцов. – Это могут оказаться альгарвейцы, переодетые в нашу форму, чтобы заманить нас в ловушку!

Солдаты в деревне, похоже, сами опасались предательства со стороны людей Скарню, и пришлось долго перекликиваться, прежде чем все уверились, что имеют дело с товарищами-валмиерцами.

– Слава силам горним, что вы здесь! – воскликнул молоденький лейтенантик, вышедший встречать Скарню.

Капитан вытащил карту.

– А здесь – это где? – поинтересовался он.

– Эта жалкая дыра носит имя Сторнарелла, – ответил лейтенант. Когда капитан нашел деревню на карте, то лишь присвистнул: выходило, что альгарвейцы загнали его на восток дальше, чем он смел опасаться. – Теперь мы сможем хотя бы обеспечить достойную охрану герцогу Марсталю.

– Что?! – Скарню уставился на лейтенанта: – Главнокомандующий? Здесь?!

– Так точно, сударь. – Лейтенант кивнул. – Мы отступали перед основными альгарвейскими частями, когда на колонну обрушились их драконы. Не думаю, что они метили в его светлость, – просто заметили валмиерцев на дороге и забросали ядрами. Под его светлостью убило единорога. Герцог сломал ногу, когда его скакун упал, и нам пришлось доставить его в ближайшее укрытие.

– Он все еще командует армией? – поинтересовался Скарню.

– Насколько это возможно, – устало признался лейтенант, подытожив в трех словах положение валмиерских войск. – Мы думали, что рыжики не смогут обойтись с нами так же, как прошлой осенью с Фортвегом. Должно быть, мы ошибались.

«Мы ошибались». Как могут столь бесстрастные слова оставить за собой столько крови?

– В Шестилетнюю войну Альгарве не удалось нас разбить, – промолвил Скарню. – Полагаю, мы и в этот раз остановим рыжиков.

– Очень надеюсь, – ответил лейтенант.

Разница между «надеюсь» и «полагаю» говорила о многом, но Скарню постарался не слушать. Он обернулся к Рауну:

– Сержант, организуйте оборону этой деревни. Мы обязаны будем удержать ее при необходимости или же быстро двинуться дальше на восток.

Он не сказал «отступать».

– Слушаюсь, вашбродь! – отозвался Рауну и принялся отдавать приказы.

– Пройдемте со мной, сударь. Я уверен, герцог Марсталю рад будет услышать ваше донесение, – проговорил лейтенант.

Скарню вовсе не был в этом уверен, однако приглашение принял.

Вблизи видно было, что деревня заброшена. В окнах кое-где поблескивали осколки стекол. Стены и заборы заплел плющ. Обочины заросли бурьяном. Лейтенант провел Скарню в самый большой и красивый дом. Ничего другого капитан и не ожидал, но как-то не думал, что сбывшиеся ожидания наполнят его такой грустью.

Герцог Марсталю лежал на софе, поглаживая ногу в лубке, и диктовал кристалломанту очередной приказ:

– Передайте – пусть держатся сколько могут, будь они прокляты, и переходят в контратаку при первом же удобном случае! Мы должны установить линию фронта. – Он поднял глаза: – А, маркиз Скарню! Как я рад снова вас видеть!

Могло показаться, что герцог находится в гостиной своего клайпедского замка, а не в грязной людской деревенского дома, где пол засыпан мусором и прошлогодней листвой, а по стенам развешаны перекошенные выцветшие лубки.

Потом иллюзия рассыпалась. Марсталю и сам готов был рассыпаться. Герцог всегда напоминал Скарню доброго дедушку. Сейчас герцог был похож на доброго дедушку, у которого только что умерла жена, с которой он прожил всю жизнь: Марсталю превратился вдруг в сморщенного старика, одинокого в непонятном и неприютном мире.

– Приказывайте, ваша светлость! – воскликнул Скарню, пытаясь вселить хоть немного бодрости в человека, который имел право командовать не только им, но и всей армией Валмиеры, стремящейся отразить наступление альгарвейцев.

Не получилось. Это капитан понял еще прежде, чем Марсталю заговорил.

– Ваша речь выдает человека благородного, – промолвил герцог с печальной светлой улыбкой. – Но чего стоит благородство в нынешние времена? Чернь не ставит его ни во что, но так же поступают и большинство наших так называемых дворян. Мы разбиты, Скарню, разбиты! Остается лишь выяснить, насколько страшно.

– Без сомнения, мы еще можем сомкнуть наши ряды, – заметил капитан.

– Возможно… на юге, за рекой Соретто, – согласился Марсталю. – Возможно, боевой дух вернется к нашим солдатам, когда им придется защищать истинных валмиерцев. Но здесь, в центре, нам необходимо закрепиться хоть где-то, и я не знаю – где и каким образом. На севере, должен вам сказать, положение не столь серьезно. Непроходимые леса и взгорья на границе сильно затрудняют продвижение альгарвейцев и помогают нам.

– Значит, мы должны отступить на юге за Соретто, – заключил Скарню, – и высвободившиеся войска направить сюда, чтобы укрепить центр.

– А я, по-вашему, что пытаюсь сделать? – Впервые Марсталю вспылил. – Но силы горние мне свидетели, как это тяжело! Проклятые риварольцы затеяли против наших солдат настоящую герилью, бегемотные дивизионы альгарвейцев сокрушают все, что мы можем выставить против них, ввергая в хаос наши части далеко за тем, что должно было стать линией фронта!

– Разве у нас нет собственных бегемотов, ваша светлость? – полюбопытствовал капитан.

Отступая, он видел несколько мертвых валмиерских зверей, но ни одного – в бою.

– Да, они рассеяны вдоль линии фронта, чтобы поддерживать пехоту в наступлении, – ответил герцог Клайпеда. – Так используют их все разумные люди с того дня, как бегемотов научились использовать на войне.

Скарню уже собирался заметить, что альгарвейский способ, кажется, дает лучшие результаты, а потому более подходит разумным людям, когда на улице послышались крики. Молодой лейтенант выскочил из дому, как ошпаренный, и миг спустя влетел обратно, сияя улыбкой.

– Ваша светлость! – воскликнул он. – Прибыла карета, чтобы отправить вас в тыл.

– Отлично. – Марсталю указал Скарню на свою забинтованную ногу. – Ваше сиятельство, не сочтите за труд помочь моему адьютанту донести меня до кареты.

Подхватив герцога под мышки, Скарню и лейтенант доволокли раненого до кареты и усадили. Лейтенант заглянул внутрь, переговорил о чем-то с Марсталю и обернулся к капитану:

– Вашей роте приказано, как прежде, несокрушимой стеной стоять на пути наступающего врага.

– Слушаюсь, – вяло отозвался капитан.

Лейтенант вскочил в седло. Карета тронулась с места, и свита Марсталю двинулась за ней. А Скарню и его бойцы остались – спасать что еще возможно.

Граф Сабрино обозревал мир с высоты драконьего полета. Густые леса отчасти скрадывали очертания холмов, но лишь отчасти. Многие поколения военачальников с обеих сторон были убеждены, что взгорья на границе между Альгарве и Валмиерой – местность слишком пересеченная для крупных войсковых операций. Солдаты короля Мезенцио собирались поймать поколения генералов на слове.

Если бы Сабрино развернул своего зверя, чтобы глянуть на запад, то мог бы увидать внизу растянувшиеся до самой границы пехотные и бегемотные колонны. Пилот не утруждал зверя; он и так знал, что наступление идет полным ходом. Перед его крылом стояли две задачи: сначала не позволить валмиерским драколетчикам шпионить за изготовленными к броску частями, а затем поддержать огнем тех, кто вырвется из всхолмлений на открытые равнины востока.

Вражеские драконы встречались редко. Возможно, валмиерцы бросили все свои силы на юг, чтобы сдержать альгарвейское наступление и покарать мятежников в маркизате Ривароли. Возможно, у них просто не хватало сил прикрыть с воздуха всю границу. А возможно, и то и другое разом. Сабрино надеялся на последнее. Если так, Валмиера скоро получит неприятный сюрприз.

– Собственно говоря, – выдохнул летчик, – по-моему, клятые кауниане получат неприятный сюрприз прямо сейчас…

Он похлопал дракона по чешуйчатой спине – жест приязни, совершенно непохожий на обычное раздражение, которое вызывал зверь у своего седока.

Внизу лесистые всхолмления уступали место вспаханным равнинам западной Валмиеры. А из-под лесной сени выступали на открытое место головы тех колонн, что тянулись змеями до самой Альгарве. Бегемоты топали по едва зазеленевшим полям, оставляя хорошо заметные с воздуха следы.

Сабрино издал торжествующий вопль:

– Сейчас чучела поймут, как их надрали!

Экипажи передовых бегемотов принялись забрасывать ядрами первую встреченную деревушку и поливать дома огненными лучами тяжелых станковых жезлов. Вспыхивали дома и амбары, густыми клубами поднимался дым. Сабрино одобрительно кивнул. Возможно, валмиерцы и не поверят, что армия Мезенцио способна провести наступление через невысокие горы, разделявшие два королевства, но держать гарнизоны на границе они просто обязаны.

Так и было. Рухнул бегемот, раздавив двоих седоков. Остальные погибли, когда валмиерский луч прожег сделанную из заклятой стали оболочку ядра. Взрыв освободил магические силы, скрытые в остальных ядрах и тяжелом жезле. Вспышка света заставила пилота зажмуриться, а когда он открыл глаза, от бегемота и его экипажа осталась только воронка посреди поля.

Но остальные звери и следовавшие за ними драгуны продолжали наступление. Солдаты вступили в деревню. А чуть погодя вышли с другой стороны, чтобы, вернувшись в седла, присоединиться к бегемотам, обошедшим деревню стороной.

Сокрушив ничтожное препятствие, атака катилась вперед, словно приливная волна.

И как волна, наступление частью оставляло мусор позади, а частью толкало перед собой. Не все точки внизу передвигались с военной четкостью и дисциплиной. Среди них были крестьяне и горожане, бегущие от солдат короля Мезенцио, как бежали древние кауниане от жестоких альгарвейских варваров древности и как, без сомнения, улепетывали альгарвейцы, когда валмиерское войско прорвалось в восточные районы их родины.

Сабрино испытывал большое искушение скомандовать крылу «вниз» и пройтись по толпам беженцев драконьим огнем. Офицер менее опытный так и поступил бы – и получил бы затем по шапке. Сабрино же понимал, что очень скоро валмиерцы поймут, что приняли обманный удар за основной. И тогда они бросят на север всех солдат до последнего, всех бегемотов и драконов, чтобы заткнуть прорыв. Ему очень не хотелось, чтобы противник обрушился на его крыло, имея преимущество в высоте.

В любом случае, другие драконы уже принялись осыпать ядрами с небольшой высоты дороги, забитые светловолосыми беженцами. Сабрино кивнул себе. Преодолеть искушение было разумно. Командование подготовилось ко всему.

Первые валмиерские драконы показались на юго-востоке менее чем полчаса спустя. Сабрино снова кивнул. У какого-то валмиерского солдата в одном из пограничных городишек оказался при себе кристалл, и он успел предупредить товарищей, пока его не застрелили или он сам не сбежал. Чучелки отреагировали быстро.

Но они отправили мальчишку выполнять работу мужчины. В воздух поднялось не больше эскадрильи драконов: скорее отряд разведчиков, чем подразделение, готовое к серьезному бою. Расхохотавшись от радости, Сабрино подал своему крылу сигнал к атаке. Даже в шипении летучего змея слышалось глумливое предвкушение, хотя пилот понимал, что это лишь его собственная фантазия: у драконов едва хватало умишка понять, что они еще не сдохли, и ничего предвкушать ящеры, конечно, не могли.

Осознав, сколько альгарвейских драконов противостоит им, некоторые валмиерцы бежали, не вступая в бой. Остальные пожалели вскоре, что не последовали их примеру. Нескольких летчиков Сабрино и его люди вышибли из седел меткими выстрелами. Другие гибли в стычках между драконами, которые случались в любом воздушном бою, невзирая на все усилия летчиков. На землю рухнули и несколько подчиненных Сабрино. Всякий раз полковник разражался проклятьями.

Ближе к концу дня альгарвейцы впервые столкнулись с противником, который не впал в ступор при их приближении. Окопавшись в небольшом городке, валмиерцы отказались сдаться. Сабрино со смехом наблюдал, как бегемоты и драгуны просто обходят вражескую крепость стороной. Если противник решится покинуть город и дать бой – отлично. Если нет – крепость вскоре иссохнет на обрезанной лозе. Ее защитники и горожане вместе с ними вскоре начнут голодать.

Если все пойдет по плану, наземные команды уже разбивают дракошню по эту сторон всхолмлений, так что крылу не придется возвращаться в Альгарве, чтобы сесть. И очень скоро этим придется озаботиться, если Сабрино и дальше желает придерживаться плана. Дракон его все больше парил, расправив крылья; противостоять отдохнувшим валмиерским ящерам ему было бы сейчас нелегко.

Он направил своего ящера по расширяющейся спирали, по-прежнему высматривая вражеских драконов, и в то же время поглядывал вниз, пытаясь обнаружить обещанное посадочное поле. Завидев, наконец, дракошню, Сабрино бросил зверя вниз, и все крыло устремилось за ним. Укротители поспешно приковали ящера к столбу.

– Мы не можем остаться без воздушного прикрытия, – встревоженно бросил Сабрино одному из укротителей. – Должны найтись хоть несколько ящеров, способных подняться в небо!

Он задумался: а так ли это – собственный его дракон устал почти до покорности, что было мерой невыразимого утомления.

– Не волнуйтесь, сударь! – Парень в защитной кожаной накидке указал на небо. Из закатного зарева выплывали на смену вышедшему из боя крылу все новые альгарвейские драконы. Укротитель рассмеялся. – Пока все идет прямо как по-писаному!

– Да не может быть… – пробормотал Сабрино.

В Шестилетнюю войну все шло не по плану – как для Альгарве, так и для ее врагов. Словно бараны на мосту, они продолжали биться лбами, пока кто-то из соперников не уступал. Но в Фортвеге альгарвейская армия творила что хотела, и теперь в Валмиере все происходило в точности как начертали генералы на штабных картах. Сабрино стало любопытно, долго ли продлится подобная идиллия и может ли она вообще тянуться долго. Впрочем, пока она не закончится, и пилот, и его страна будут в восторге.

Другой укротитель прикатил тачку, полную обрезков мяса, густо посыпанных оранжево-красным порошком: молотая киноварь, чтобы ящеры не испытывали недостатка в ртути. Вместе с мясом каждый зверь получал несколько кусков соломенно-желтой серы. Дракон Сабрино вытянул длинную чешуйчатую шею и принялся жрать. Летчик кивнул: ничего другого он и не ожидал. Если ящер отказывается от еды, то он не просто устал – он при смерти.

Сабрино поужинал и сам. Припасы для летчиков прибыли вместе с кормом для их зверей, что лишний раз свидетельствовало – все идет по плану.

– По-моему, – заметил Сабрино, попивая кислое красное вино и пытаясь разжевать кусок хлеба с ветчиной и дыней, – кауниане до сих пор не поняли, чем их так приложило.

– Выпьем за то, чтобы вы оказались правы, сударь. – Капитан Домициано поднял оловянную кружку. – На юге мы их нагнули. Теперь осталось зайти сзади и засадить до самого упора.

– Да ты плебей, Домициано, – заключил Сабрино. – Сущий плебей, должен тебе заметить.

– Спасибо на добром слове, сударь! – отозвался командир эскадрильи.

Оба расхохотались. Когда сидишь на вражеской земле и попиваешь вино, жизнь кажется прекрасной.

Следующим утром она стала еще лучше. Драконы были благословлены – или прокляты, как выражались некоторые, потому что иметь с ними дело оттого становилось только сложнее, – необыкновенной способностью восстанавливать силы. Когда Сабрино в предрассветной мгле вскарабкался в седло, его дракон был столь же туп, злобен и готов рвать на части все, что движется, – за исключением, возможно, себя – как и обычно.

Крыло Сабрино поднялось в небеса еще до восхода. Путь их лежал на юго-восток, навстречу встающему солнцу. Полковник вглядывался в светлеющее небо впереди. Вражеские ящеры будут видны на фоне зарева четкими, издалека заметными силуэтами. Но небо было чисто. Бои на земле тоже не ждали восхода. Линия фронта ясно просматривалась – ее чертили вспышки рвущихся ядер. Сабрино присвистнул, и ветер унес звук вдаль. С прошлого вечера солдаты короля Мезенцио продвинулись на много миль.

И продолжали двигаться вперед. То здесь, то там прущая напролом армада бегемотов и колонны драгун встречали препятствия: валмиерские крепости (этих было немного, ибо граница осталась далеко позади), укрепленные деревни, просто упрямые роты или даже полки. Как и днем раньше – как научились они в фортвежскую кампанию, – ударные силы обходили большую часть преград. Там, где без боя пройти было невозможно, большую часть работы брали на себя бегемотные дивизионы. Ядрометы и тяжелые жезлы позволяли им вести огонь с большой дистанции, где сами звери оставались неуязвимы для легкого пехотного вооружения валмиерцев.

Бывало, что противник продолжал сопротивление, невзирая на все усилия альгарвейских наземных сил, и тогда кристалломанты призывали помощь свыше. Драконы обрушивались с небес на вражеские позиции, засыпая их тяжелыми ядрами, и редко случалось так, что бомбардировку приходилось повторять.

Альгарвейские ящеры пикировали также и на вражеские ядрометы, что метали сгустки колдовской силы в солдат Мезенцио. Этих становилось все больше по мере того, как вражеская держава медленно – слишком медленно – осознавала масштаб угрозы. Но альгарвейская ударная группа рвалась вперед, продвигаясь почти параллельно среднему течению Соретто, в том месте, где река еще не сворачивала на северо-восток, но сильно восточнее: копье, нацеленное в самое сердце Валмиеры.

Глядя сверху на разворачивающуюся картину, отгоняя вознамерившихся испортить ее валмиерских ящеров, к исходу второго дня Сабрино уверился в том, на что сутки раньше лишь позволял себе надеяться.

– Им нас не остановить, – сказал он своему дракону, и зверь не стал спорить.

Теальдо глянул на восток, где за рекой Соретто начинались земли, с незапамятных времен принадлежавшие королевству Валмиера. Там альгарвейские драконы осыпали врага разрывными ядрами. Солдату хотелось вопить от радости всякий раз, когда вспышка знаменовала высвобождение сырой магии и над берегом вздымался столб пыли.

Сержант Панфило думал о своем.

– Пропади пропадом эти скоты панталончатые, что обрушили все мосты через реку! – рычал он. – Если б не это, мы бы уже полдороги до Приекуле одолели.

– Больше, – поддержал Теальдо. – Через Ривароли мы прошли, точно ложка касторки. Чучелки до сих пор не поняли, чем их так приложило.

Мимо пробегал капитан Галафроне – энергии у стариках хватало на двоих солдат вполовину его моложе. Услыхав, о чем болтают его подчиненные, он остановился и от души рассмеялся.

– Силы горние, парни, мы к реке вышли пару часов назад! Завтра к этому часу мы будем на том берегу. А там уже – на Приекуле! – Он примолк, обдумывая собственные слова. – Мы и правда быстро идем, а? В Шестилетнюю все иначе было, уж вы мне поверьте…

– Надеюсь только, что те сучьи дети, что наступают с севера, не доберутся до королевского дворца Ганибу первыми, – заметил Теальдо.

Галафроне рассмеялся вновь.

– Сучьи дети, что наступают с севера, – твои боевые товарищи, солдат, не забывай об этом. И у них ничего бы не вышло, если бы мы не отвлекли внимание валмиерцев на себя.

– Нечестно выходит, сударь, – пожаловался сержант Панфило. – Делаем мы не меньше – еще и тяжелей нам пришлось, – а слава вся им достанется. Нет, все-таки нечестно это!

Прозвучало это по-мальчишески капризно, но Теальдо прекрасно понимал и разделял чувства сержанта.

– Точно, – подхватил он. – Кой толк сражаться, если потом даже похвастаться нечем? Тем парням будет чем похвалиться, а о нас и не вспомнит никто.

– Да уж, сказано настоящим альгарвейцем! – ответил Галафроне. – А я вот что думаю, парни: если мы кауниан прижмем к ногтю, славы хватит на все королевство, прах его побери. Когда мы продули последнюю войну – я тогда в ваших годах был, – стыда, я вам доложу, на всех достало. А когда приколете на грудь ленту «За покорение Валмиеры», ни одна красотка не спросит, в северной армии вы сражались или в южной.

Панфило ткнул пальцем в сторону дороги:

– Вон, кажется, плоты везут.

Действительно, солдаты принялись сбрасывать с двух телег нечто похожее на огромные кожаные блины. К плотам полагалось несколько насосов, и Галафроне отрядил своих подчиненных по очереди надувать плотики.

– Весел нет, – заметил Теальдо. – И как нам прикажут через реку переправляться – грести руками?

– Ты лучше головой думай, – посоветовал Панфило, – чем языком болтать.

Теальдо одарил его оскорбленным взглядом, чем никакого впечатления не произвел – никогда еще в мировой истории сержант не падал жертвой оскорбленного взгляда.

Час спустя появился какой-то тип с капитанскими нашивками на плечах, гербом мелкого дворянчика на груди и нагрудным знаком чародея, глянул на усердно трудившихся солдат и покачал головой.

– Не пойдет, – суетливо пробормотал он. – Нет, никуда не годится! Поднимитесь против течения на милю и плоты оттащите за собой.

– С какого рожна? – прорычал Галафроне. Невзирая на капитанские нашивки, мыслил и разговаривал он, как старый солдат. – Чем тебе здесь место плохо?

Чародей фыркнул, заслышав его простонародный говор, и фыркнул еще раз – заметив, что Галафроне, хоть и офицер, не мог похвастаться дворянскими регалиями. Ответил он тем не менее вежливо и по существу дела:

– Тем, дражайший капитан, что именно там проходит поперек Соретто ближайшая становая жила.

– А-а… – протянул Галафроне, и до Теальдо тоже дошло.

– Неудивительно, что нам не выдали весел, – произнес капитан и повысил голос: – Давайте, парни, время собирать чемоданы! Прежде чем заглянуть к валмиерцам на огонек, надо добраться до дверей!

Теперь, когда приказ чародея обрел для него смысл, он повиновался без малейшего сопротивления.

Валмиерцы знали, где проходит становая жила, соединявшая маркизат Ривароли с коренными землями их державы. Вражеские ядрометы швыряли свои снаряды черед реку, пытаясь рассеять скопившихся там альгарвейцев, пока драконы Мезенцио не вывели их из строя. Ящеры продолжали обрабатывать огнем и магией восточный берег Соретто, чтобы валмиерцы не вздумали иным способом помешать нападающим.

Близ становой жилы собрался весь полк Омбруно, и не он один, а с ним несколько дивизионов тяжело бронированных бегемотов. Теальдо при виде их только ухмыльнулся. Огромные, уродливые звери стоили своего веса в серебре. Он видел, как одно их приближение сеет в рядах валмиерцев смятение и ужас. А с напуганным врагом сражаться куда легче.

Вместе с товарищами Теальдо дожидался темноты. Несколько валмиерских драконов прорвались сквозь воздушные заслоны альгарвейцев, но сброшенные ими ядра легли по большей части в стороне от скопившихся солдат Мезенцио. И, едва избавившись от груза, вражеские летчики погнали своих ящеров на восток со всей поспешностью.

– Ныне мы переносим войну на вражескую землю! – высокопарно объявил полковник Омбруно. – Ныне мы отомстим за вторжение в наши родные края, отомстим за унижение Шестилетней войны, отомстим за подлое коварство, которым была эта война выиграна! За короля Мезенцио!

Теальдо орал «Мезенцио!» вместе со всем полком. Его приятель Тразоне, стоявший рядом, – тоже, хотя и приподнял насмешливо бровь при этом. Теальдо хотелось сделать то же самое. Его куда больше заботило, удастся ли ему выжить в ближайшие пару дней, чем удастся ли ему отомстить за нанесенное королю оскорбление, и солдат подозревал, что большинство его товарищей думают так же. Валмиерские солдаты, должно быть, больше заботятся о том, как уцелеть самим, чем о том, как спасти шкуру короля Ганибу.

Если повезет, уйма кауниан окажутся до смерти разочарованы.

– На плоты! – приказал капитан Галафроне. – Мы должны врезать желтоголовым сучьим детям со всей силы, отбросить их от берега, чтобы навести приличный мост – не в обиду будь сказано почтенному чародею, конечно.

– Конечно, – согласился тот ледяным тоном.

На кожаный плотик он взобрался вместе с командиром роты, и Теальдо на какое-то время потерял из виду обоих. Он сидел на своем плоту и усердно старался не думать о том, какой прием готовят ему валмиерцы на другом берегу Соретто. Очень скоро он об этом узнает. Остальные солдаты в отделении сержанта Панфило – в основном ветераны сибианской кампании, несколько новичков взамен выбывших – тоже были подавлены и молчаливы. О чем бы ни думали они, никто не проронил ни слова.

Теальдо услыхал, как речные волны заплескались о бока идущего впереди плотика, а затем и его собственный сдвинулся с места. Сила, которую чародей черпал прямо из становой жилы, гнала хлипкий кожаный бурдюк вперед, к другому берегу. Ему было любопытно, что случится, если какой-нибудь меткий или просто удачливый валмиерец пристрелит чародея посреди реки, но выяснять это на личном опыте солдат не желал бы. Он глянул на другой берег, где еще держались последние вражеские подразделения. Сверкали во мраке вспышки рвущихся ядер, которыми осыпали врага альгарвейские драконы.

– Врежьте им, парни, – пробормотал Теальдо про себя. – Врежьте как следует.

Бегучие мелкие огоньки показывали, что не все валмиерцы убиты или прячутся по окопам. Жаркий луч коснулся воды невдалеке от плотика Теальдо; зашипел, поднимаясь, густой белый пар.

Крики с дальнего берега Соретто и шипение огненных лучей возвестили о прибытии первых альгарвейцев. Если бы валмиерцы могли отреагировать без задержки, товарищам Теальдо пришлось бы туго. Но если кауниане и умели отвечать на угрозу вовремя, то до поры до времени старательно это скрывали.

Под кожаным днищем заскрипела галька. Плот остановился так резко, что Теальдо едва не полетел кубарем.

– Пошли! – заорал Панфило. – Шевелитесь, прах вас побери! Или хотите сидеть тут, пока вас не подстрелят, как куропаток?!

Под ногами Теальдо захлюпала вода, потом зачавкала смешанная с прибрежной галькой грязь, и наконец подошвы протопотали по сухой земле.

– Мезенцио! – завопил солдат не столько из горячей любви к монарху, сколько ради того, чтобы его не пристрелили в темноте свои же. Быстрота и смятение послужили хорошим оружием в десанте на Сибиу. Пока что они и в войне против Валмиеры неплохо себя показали. «Мезенцио!» – гаркнул Теальдо снова. Он не хотел, чтобы смятение работало против него, особенно когда за ошибку можно и головой поплатиться.

Сначала он свалился в воронку, оставленную разорвавшимся ядром, потом в окоп, незамеченный им в темноте. Поднимаясь на ноги во второй раз, Теальдо запоздало сообразил, что может не только угодить под луч, но и попросту сломать шею. На дне окопа валялись тела валмиерских солдат. Если бы хоть один из них остался в живых, альгарвеец сам остался бы лежать рядом. Но уцелевшие кауниане давно бежали.

– Мезенцио! – снова заорал Теальдо и, спотыкаясь, побежал дальше.

Вскоре за спиной его послышались тяжелые шаги. Грузной рысью пробежал мимо бегемот, за ним еще один и еще. Снова и снова выкликал солдат имя альгарвейского монарха. Экипажи бегемотов, тоже не собиравшиеся страдать от огня своих же товарищей, орали вместе с ним: «Мезенцио!»

К рассвету Теальдо обнаружил, что пробирается по обочинам разъезженного проселка. По этой дороге отступали к столице валмиерцы, в основном штатские, когда их колонну разбомбили альгарвейские драконы. Результат выглядел ужасающе: мертвые кауниане, мертвые кони и единороги из упряжек, телеги и тюки – растерзанные, обожженные, разбросанные.

Не все попавшие под бомбежку валмиерцы погибли сразу. Теальдо остановился, чтобы дать немного вина из фляги умирающей от ран старухе. С трудом ей удалось сделать пару глотков и пробормотать вперемешку со стонами нечто на своем наречии – кажется, благодарность. Солдат не мог бы сказать, знала она, что ей помогает враг или приняла его за соотечественника-каунианина.

– Шевелись! – гаркнул кто-то за спиной Теальдо. – Не останавливаться! Еще немного осталось надавить, и мы их сломим!

Теальдо заткнул флягу пробкой и поднялся с колен, отчего суставы его протестующе хрустнули. Но в следующий миг, завидев летящих на запад драконов, он снова бросился наземь. Однако валмиерские ящеры пролетели мимо. Они мчались к Соретто. Если им удастся забросать снарядами становую жилу, по которой альгарвейские войска продолжали переправу, авангард наступающих окажется в ловушке, прижатым к берегу.

– Пошевеливайтесь! – заорал кто-то другой – на сей раз это оказался капитан Галафроне. – Им нас не остановить. Больше Валмиера нас ничем не остановит!

Теальдо заковылял на восток. Он надеялся, что его командир окажется прав.

Работы у Сабрино прибавилось с того дня, когда альгарвейская армия, как нож сквозь масло, прошла через северную Валмиеру. Полководцы короля Ганибу сообразили наконец, что, если им не удастся остановить вражеское наступление, прежде чем альгарвейцы упрутся в Валмиерский пролив, основные части их армии, оставшиеся в восточной Альгарве и западной Валмиере окажутся отрезанными и лагоанцы не смогут более оказывать помощь своим союзникам на континенте.

А лагоанцы, пожри их силы преисподние, уже высадились в южной Валмиере – пехота, бегемоты и драконы. Лагоанские летчики заработали себе впечатляющую репутацию в Шестилетнюю войну и, сколько мог судить Сабрино, по сию пору старались ее не уронить. По крайней мере, в воздухе они держались лучше, чем их валмиерские соратники, и намного превосходили фортвежцев, с которыми Сабрино сражался на исходе прошлого лета.

В данный момент полковник начинал подозревать, что его лагоанский противник держится в воздухе лучше его самого. Тот заставлял своего ало-золотого ящера выделывать такие кульбиты, от которых дракону полагалось бы узлом завязаться, пытаясь зайти Сабрино с тыла достаточно близко, чтобы окатить альгарвейца струей огня. И у него это почти получалось.

А еще у него была привычка склоняться к самой шее дракона, чтобы не попасть под шальной луч. Сабрино не стал бы вылезать из седла так далеко, когда между ним и землей столько очень-очень разреженного воздуха. Поди пойми, то ли островитяне придумали новую упряжь, которая не дает седоку свалиться, то ли у лагоанца просто яйца больше мозгов.

Так или иначе, а вражеский драколетчик оказался крепким орешком. Сабрино чувствовал, как его собственный ящер выдыхается понемногу. Твари способны были сражаться в полную силу очень недолго, хотя лагоанский ящер словно не знал усталости. Полковник выстрелил еще раз и опять промазал. Выругавшись, он бросил ящера в пике, пытаясь оторваться от лагоанца.

Когда он выровнял полет, островитянин еще висел у него на хвосте, но в этот момент летчик из крыла Сабрино обрушился на них сверху, и противнику пришлось оставить полковника в покое, чтобы выйти из-под удара самому. Устав воздушных войск Альгарве требовал всегда обращать внимание на то, что происходит за твоей спиной. Быстрей, чем мог предположить лагоанец, Сабрино из жертвы превратился в охотника. Дракон его взревел, завидев перед собою раскрашенного алым и золотым врага.

За спиною Сабрино загремели могучие крылья. Все ближе становился лагоанский зверь, лишенный поддержки немногочисленных собратьев. Сражаться с двумя противниками одновременно лагоанцу оказалось не под силу. Сабрино шлепнул дракона по шее, и тварь плюнула жидким огнем, окатив бок и правое крыло вражеского ящера.

– Ах ты мой красавец! – вскричал полковник.

На миг его презрение к драконам испарилось куда-то. Без сомнения, его зверь был лучшим образчиком своей породы, когда-либо явившимся на свет.

Но и лагоанский зверь был не хуже. Даже чудовищно обожженный, он, прежде чем устремиться к земле, с пронзительным воплем извернул длинную гибкую шею и выплеснул последние капли огня в сторону Сабрино и его ящера. Летчика окатила волна жара, но драконий пламень не коснулся его. Лагоанец продолжал терять высоту, судорожно взмахивая здоровым крылом.

Сабрино оглянулся в поисках новых врагов и, не обнаружив их, помахал рукой альгарвейскому летчику, который так удачно отвлек его противника. Тот ответил воздушным поцелуем, как бы говоря, что все – одна игра.

Лагоанский дракон рухнул наземь. Сабрино постарался заметить, где именно. Если выпадет случай, он хотел бы поглядеть, какой упряжью пользуются вражеские летчики, и если та окажется лучше той, что в ходу у его товарищей, об этом непременно следует известить гильдию седельных дел мастеров да поскорее.

Там, на земле, альгарвейские бегемоты продолжали сокрушительный бросок через валмиерские земли на юго-восток, к морю. Как случалось на протяжении всей кампании, порой на пути их встречали препятствия. Валмиерцы были отважны, хотя их рядовые иногда относились к своим офицерам не лучше, чем к захватчикам. Сражавшиеся бок о бок с ними лагоанские батальоны не уступали в храбрости каунианам. Но совместные согласованные удары на земле и с воздуха ввергли противника в замешательство, так что подразделения обороняющихся сражались каждое за себя, не пытаясь организовать взаимодействие. Против альгарвейцев, чьи пехота, драконы и бегемоты действовали совокупно, как пальцы одной руки, то был верный путь к поражению.

Из перелеска показались несколько вражеских бегемотов. Сабрино с первого взгляда признал в них валмиерских зверей: вояки короля Ганибу обвешивали их броней так плотно, что животные не могли ступить шагу под ее тяжестью, так плотно, что бегемоты не могли поднять столько седоков или ядер, как их альгарвейские противники. И было их очень мало. Валмиерцы маленькими группами размазывали своих бегемотов по всему фронту, в то время как альгарвейцы собирали их в единый кулак. Какой способ лучше – никто заранее не мог судить.

– Теперь мы знаем, – глумливо прошептал драколетчик.

Сражение на земле не затянулось. Метко брошенными ядрами альгарвейцы вывели из строя пару вражеских бегемотов и еще одного сняли огненным лучом, невзирая на тяжелую кольчужную попону. После этого валмиерский экипаж одного из уцелевших зверей поднял руки и сдался. Оставшиеся скрылись в лесу, и погоня устремилась за ними. Рухнул и один альгарвейский зверь, однако Сабрино заметил, что седоки его, поднявшись с земли, обходят павшее животное кругом. Им повезло.

Путь Сабрино лежал на юг. В тылу дороги были забиты беженцами. Жители Валмиеры бежали от наступающих альгарвейцев, словно заново пала Каунианская империя, и бегством своим приближали погибель своей державы, ибо солдаты не в силах были подойти к фронту по забитым от обочины до обочины дорогам. То здесь, то там альгарвейские драконы забрасывали толпы беглецов ядрами или на бреющем полете поливали огнем, порождая хаос и смятение. Это должно было помешать солдатам короля Ганибу, но Сабрино все равно радовался втайне, что не его крылу выпало уничтожать беженцев на дорогах. Война и без того грязное занятие. Если бы Сабрино получил приказ забросать ядрами детей, женщин и стариков, то выполнил бы его – в этом сомнения не было. Но на душе у него потом было бы прескверно.

Тем вечером на полевой дракошне близ крошечного валмиерского городка, собрав командиров эскадрилий, Сабрино задал им один вопрос:

– Что бы вы делали сейчас, окажись на месте короля Ганибу?

– Залез бы на самый быстрый становой крейсер и удрал в Лагоаш, пока еще можно, – ответил за всех капитан Орозио. Он получил под свое начало эскадрилью, когда его командир заработал в бою серьезный ожог.

– Тут ты, наверное, прав, – согласился Сабрино, – но я не это имел в виду. Если валмиерцы и лагоанцы желают остановить нас, прежде чем мы достигнем берега, как им это сделать?

– Им придется нанести контрудар одновременно на востоке и западе, – ответил капитан Домициано, – силами армии, которая вторглась в Альгарве, и теми резервами, что они сумеют наскрести на севере и востоке. Если им удастся пробить коридор и вывести по нему большую часть своей ударной армии, они сумеют остановить нас, не доходя до Приекуле, как это случилось в Шестилетнюю войну.

– Это было бы скверно, – заметил Орозио.

– О да! – Сабрино кивнул. – Домициано, я с тобой согласен – это единственная их надежда. Но я не думаю, что у них что-то получится. Видел ли ты – видел ли где-нибудь – армию, способную прорвать наш фронт на востоке? Я – нет. Лучшие свои войска они бросили на границу с Альгарве, и теперь на них давят с запада. Они не смогут перебросить большие силы с западного фронта, иначе он рухнет.

– В тылу у них тоже неспокойно, – заметил Орозио. – Народ Ривароли еще не забыл, кому по праву принадлежит их земля.

– Верно, – согласился Сабрино, – а кауниане платят с лихвой за свою жадность. Что же, наша работа – собрать с них недоимки.

– Тут вы правы, сударь, – поддержал его Домициано. – Мы долго ждали случая отомстить им. Теперь, когда время наконец пришло, они заплатят сторицей.

Глаза его блеснули жадным предвкушением. Альгарвейцы ценили месть едва ли не выше, чем кровожадные дьёндьёшцы, но осуществляли ее, как был убежден полковник Сабрино, с куда большим блеском.

– Без сомнения, – отозвался Сабрино. – Мы должны втоптать их в грязь так глубоко, чтобы они еще долго не встали и не вздумали снова поднять на нас руку. В прошлый раз они пытались так же поступить с нами, но не довели дело до конца. А мы доведем. Короля Мезенцио не обманет ложная жалость.

С края взлетного поля донесся окрик часового. Ему по-валмиерски ответил женский голос.

Орозио расхохотался.

– Что она говорит, сударь? – переспросил часовой. – Я в их клятом наречии ни ухом, ни рылом!

– Ты, верно, красавец у нас, – ответил Орозио, не переставая хихикать. – Если на валмиерском это слово значит то же, что и в классическом каунианском, она только что попросила тебя на ней жениться.

– Она, конечно, миленькая, но все равно – нет, спасибо! – возмутился часовой.

Теперь рассмеялся Сабрино.

– Со времен империи этот глагол несколько изменил свое значение, – объяснил он. – На самом деле она спросила, не хочешь ли ты с ней переспать.

– А-а… – протянул часовой и вдруг задумался. – Мысль неплохая.

– Ты же на посту, солдат, – напомнил Сабрино. Когда дело касалось его соотечественников и женщин, напомнить было нелишне. – Тебе все равно придется заплатить, и может оказаться, что ты получишь не только то, за что отдал деньги…

Женщина возмущенно взвизгнула; должно быть, она понимала альгарвейский, даже если не могла на нем объясниться.

– Ушла, – скорбно сообщил часовой.

– Вот и славно! – крикнул ему Сабрино.

Часовой фыркнул – должно быть, у него на этот счет имелось иное мнение. Что ж, если и так, ничего он уже не натворит… сегодня.

Когда следующим утром Сабрино поднял в воздух своего дракона, оказалось, что валмиерцы действуют как и предсказал Домициано: с яростью отчаяния они набросились с запада на альгарвейские части, преграждавшие им путь к отступлению. Каждый их дракон нес полные корзины ядер, чтобы вывалить их на головы врагам. Но бомбардировочные драконы, отягощенные опасным грузом, летели медленно и маневрировали неуклюже. Крыло, которым командовал Сабрино, выжгло с небес немало вражеских ящеров и сбило выстрелами неудачливых седоков. Лишь немногие сумели присоединить разрушительные силы своего багажа к наземной атаке.

И наступление шло лишь с одного направления – с запада. Увидав, как жалко выглядят попытки валмиерцев к востоку от альгарвейского клина начать атаку, Сабрино лишь ухмыльнулся. Если его соотечественникам удастся сдержать отчаянный порыв ударной армии Валмиеры, держава рухнет к их ногам.

И альгарвейцы сдержали противника, хотя это стоило им двух дней ожесточенных боев. Подкрепление шло непрерывным потоком, дорогами и становыми караванами. Отступающие валмиерцы разрушили кое-где сеть становых жил, но именно «кое-где» и вдобавок «кое-как», что вполне соответствовало их манере вести войну. Обойти разрушенные участки стороной солдатам Мезенцио не составляло труда.

К исходу третьего дня стало ясно, что валмиерцам не прорваться. Когда тем вечером Сабрино направил своего ящера на посадку, усталость пронизывала все его тело, но не касалась улыбки.

– Вина мне! – крикнул он первому же подошедшему драконеру. – Вина, и поскорей! Мы их взяли! Теперь они никуда не денутся!

– Они нас разгромили, – тупо повторил Скарню, привалившись к стволу старого каштана. Он настолько выбился из сил, что без опоры не мог даже сидеть. – Мы зажаты между молотом и наковальней, и нам не выбраться.

– Они двигаются так быстро, проклятые! – пробормотал сержант Рауну. Хотя ветеран был намного старше молодого маркиза, которому подчинялся, выглядел он бодрее, хотя разница уже становилась академической. – Они всегда появятся на день раньше, чем ты думаешь, и всякий раз приведут вдвое больше народу, чем тебе кажется. В Шестилетнюю все было иначе.

Последнюю фразу он уже затер до дыр за время нынешней злосчастной кампании.

– Наши солдаты разбегаются или просто бросают жезлы и сдаются первому встречному рыжику, – проговорил Скарню.

Рауну кивнул.

– Видно же, что надежды никакой не осталось, вашбродь. Вот и начинаешь подумывать, а с какой стати тебе умирать за родину, когда родине с того ни жарко, ни холодно? Притом у нас в роте еще больше людей осталось в строю, чем у большинства. Силы горние, да в нашей роте народу больше, чем в ином полку! Офицеры, и те начинают сдаваться в плен – слухи-то ходят.

– А простой народ и без того не желает сражаться за дворянство, – добавил Скарню.

– Вашбродь, я бы этого не говорил, – ответил Рауну. – Но раз уж вы сами, так пропади я пропадом, коли не так оно и есть.

– Так что ж они, скорей альгарвейцам служить будут? – Скарню знал, что в голосе его звучит досада, но молодой капитан ничего не мог с собой поделать. – Если они думают, что рыжики обойдутся с ними лучше, чем правители родной крови, их ждет жестокое разочарование.

Рауну промолчал. Он был сержантом со времен Шестилетней войны. И никогда не поднялся бы в чинах выше, прослужи он королю Ганибу хоть сто лет. Что сержант мог расходиться во мнении со своим командиром, маркизу пришло в голову значительно позднее.

Сейчас его больше занимали проблемы не столь отвлеченные.

– Мы не в силах вырваться, – промолвил он, – если включать в это «мы» всю армию. – Рауну кивнул. – А раз прорваться к своим мы не можем, нам остается только сдаться или продолжать сопротивление, пока нас не перемолотят.

– Так и выходит, вашбродь, – отозвался сержант.

– Но альгарвейцы не могут быть везде, особенно к востоку от нас, – продолжал капитан скорей про себя, чем обращаясь к ветерану. – Их всегда толпы там, куда нацелен главный удар, но их фронт имеет свои слабые места.

– Тоже верно, вашбродь, – согласился Рауну. – На прошлой войне все иначе было. Тогда по обе стороны фронта плюнуть некуда было. Но альгарвейцы научились перебрасывать войска так быстро да ловко, что им не надо держать большое войско везде – только там, где это важно, как вы сказали.

– А это значит, – сделал вывод Скарню, – что, если мы попробуем просочиться маленькими отрядами, у нас остается хороший шанс пройти незамеченными в те области страны, куда рыжики еще не добрались. И продолжить бой.

– Стоит попробовать, наверное, – промолвил Рауну. – Здесь нам делать нечего, это ясно как день. Может быть – может – дальше на востоке нам удастся задержать их. Заметят нас рыжики – ну заметят, и что с того? Или поляжем в бою, или коротать нам деньки до конца войны в лагерях.

Скарню оба варианта казались равно непривлекательными, но, оставшись на месте, он вынужден был довольствоваться ими. А пустившись в бега, имел хоть мизерный, но шанс остаться на свободе и отомстить Альгарве.

– Собирай роту, или что там от нее осталось, – приказал он Рауну. – Пусть солдаты сами сделают выбор. Приказывать им отправиться с нами я не могу – мне кажется, что шансов у нас немного.

– С вами, вашбродь, побольше будет, чем со многими офицерами, кого я могу припомнить, и притом выше вас чином, – ответил сержант. – Сейчас всех построю.

Выслушать Скарню собралось меньше половины бойцов, служивших в подразделении до того, как альгарвейцы предприняли свою контратаку. Не все они начинали служить в его роте – иные, отстав от своих подразделений, присоединились к нему, потому что даже в самые отчаянные часы отступления приказы капитана Скарню помогали им остаться в живых.

Сейчас он изложил им свой план, завершив речь следующими словами:

– Что бы ни решил каждый из вас – прощайте. Больше мы не увидимся. Не думаю, что нам стоит разбиваться даже по отделениям. Расходимся поодиночке, самое большее – по двое, если решите уходить. И пусть силы горние выведут вас в те края, где еще правит король Ганибу.

– Скоро ночь, – добавил практичный Рауну. – Самое подходящее время драпать – тогда рыжики нас вряд ли заметят.

– Разумно сказано, – согласился Скарню и обернулся к своим подчиненным: – Уходим небольшими группами, по одной каждые полчаса или около того. Двигайтесь, рассыпавшись по лесу, как я сказал. Если направитесь на северо-восток, то пройдете захваченные рыжиками земли поперек, самой короткой дорогой. Удачи!

– А вы, сударь? – спросил кто-то из солдат.

– О, я-то пойду за вами, будьте покойны, – ответил Скарню. – Но я дождусь, когда уйдет последняя группа.

– Слышали, олухи? – прорычал сержант Рауну. – А ну «ура» капитану Скарню! Будь у нас побольше таких офицеров, побольше таких дворян, мы не оказались бы в такой дыре.

Нестройное «ура» подбодрило Скарню. Еще больше капитану согрело душу то, что предложил его почтить именно сержант – по уставу от ветерана ничего подобного не требовалось.

По мере того, как сгущались сумерки, капитан отправлял в дорогу своих солдат, отряд за отрядом. Наконец от роты осталось не больше дюжины человек. Когда Скарню взялся собирать очередную компанию, некоторые даже не встали.

– Что толку ноги зря бить? – спросил один рядовой. – По мне, война все равно что кончена.

Скарню не стал спорить.

– Кому не все равно – за мной, – бросил он.

Четверо или пятеро солдат присоединились к нему. Остальные растянулись на земле, ожидая, когда появятся альгарвейцы и возьмут их в плен.

Не успел капитан отойти далеко от лагеря, как из-за старого дуба выступила темная фигура.

– Решил с вами отправиться, вашбродь, потому так подумал, что, ежели в лагере останусь, вы шум поднимете, – проговорил Рауну. – Пришлось вот так…

– Неподчинение приказу? – поинтересовался Скарню, и ветеран кивнул. Маркиз рассмеялся. – Пропади я пропадом, если не рад тебя видеть! Вперед! Ночь коротка.

Они старались двигаться по краю леса, но тот не мог тянуться вечно. Когда беглецам приходилось выходить на открытое место, они рассыпались широкой цепью и держались полей, избегая дорог, даже если те вели в нужном направлении. Это оказалось мудрым решением: по дорогам сновали многочисленные альгарвейские патрули на единорогах, которые видели ночью куда лучше, чем кони.

– Снять бы одного-двоих, – пробормотал Скарню, когда патруль миновал их, не заметив. – Но тогда остальные сукины дети на нас набросятся. Хрустальные шары при каждом патруле. Нам бы следовало делать так же. Быстрее могли бы реагировать на атаки.

Если он доберется живым до своих, то переговорит об этом кое с кем в штабе. «Все по порядку, – сказал он себе. – Сейчас главное – перейти линию фронта».

Порой ему и остальным беглецам приходилось перебегать, пригнувшись и испуганно оглядываясь, пересекавшие их маршрут дороги. Если война почти не тронула поля, то дороги и обочины пометила обильно: звездный свет озарял окопы, воронки, раздутые смердящие трупы людей и животных. Вырвавшись из непроходимых взгорий, альгарвейцы продолжали свое стремительное наступление прямо по дорогам – почему бы нет? Так они могли двигаться быстрей, нежели по пересеченной местности. И соотечественники Скарню сражались с ними на дорогах, сражались… и терпели поражение.

Когда заря окрасила край неба впереди розовым, Скарню понял, что все еще находится на захваченной альгарвейцами территории – больше по запаху тления. День они с Рауну и еще несколькими бойцами переждали в самых густых зарослях, какие смогли найти. Остатки галет, сухого сыра и кровяной колбасы поделили на всех. Скарню вызвался нести первую вахту. Ближе к полудню он растолкал одного из рядовых, а сам прилег рядом.

Во сне он видел землетрясение, очевидно, потому, что Рауну долго тряс его за плечо, когда пришло время будить командира.

– Солнце село, вашбродь, – доложил ветеран. – Пора в путь.

– Ага… – Скарню зевнул и устало поднялся на ноги. – Если бы ты меня не поднял, я бы, наверное, целые сутки тут мог проваляться.

Рауну сухо хохотнул.

– Кто бы не мог? Но лучше не стоит.

Они продолжали двигаться, как и прошлой ночью. Однажды беглецам пришлось залечь, когда мимо пронесся, направляясь на юго-восток, полный альгарвейских солдат становой караван.

– Нельзя было им такого позволять, – со злостью промолвил Скарню, поднимаясь на ноги. – Надо было лучше расколдовывать становые жилы.

– Нам много что следовало делать получше, – заметил Рауну, и капитан не мог с ним не согласиться.

– Широкую ли просеку они через наши края прорубили? – спросил один из солдат, когда стало казаться, что не будет конца тошнотворно-сладковатой вони тухлого мяса и страху перед вражескими дозорами.

– Слишком широкую, – ответил Скарню: истина столь же очевидная, как и та, что высказал Рауну.

Спустя еще час они заметили очередной патруль, но не на дороге, как обычно, а среди полей. Капитан не сразу осознал, что солдаты носят не килты, а штаны. Сердце его бешено забилось. Не выглядывая из-за куста, за которым прятался, он негромко крикнул патрульным:

– За короля Ганибу!

Солдаты принялись озираться.

– Кто идет? – воскликнул один из них по-валмиерски.

Родная речь звучала для Скарню как музыка. Он назвался, добавив:

– Я и мои люди из ударной армии. Пробрались мимо альгарвейцев.

– Тогда вам повезло – немногим это удалось, – мрачно ответил солдат. – Да немногие и пытались, правду говоря. Покажитесь, чтобы мы знали, что вы сами не рыжики-лазутчики.

Скарню покинул укрытие первым, двигаясь медленно и осторожно, чтобы валмиерские патрульные не подстрелили его с перепугу.

Один из солдат подошел, оглядел его с головы до ног, перебросился с ним несколькими словами и только тогда крикнул:

– Похоже, он из наших, сержант!

– Ладно! – откликнулся его командир. – Отведи его и этих ребят в штаб. У нас каждый солдат на счету.

Слово «штаб» вселило в Скарню некоторую надежду. Добравшись до пресловутого «штаба», однако, маркиз обнаружил, что старшим офицером там является немолодой и тучный капитан по имени Руднинку, а в подчинении у него находятся три роты неполного состава.

– Ничего нет! – ныл толстяк. – Солдат не хватает, бегемотов не хватает, половине тех, что есть, недостает брони или боеприпасов, коней не хватает, единорогов – тоже. И такими силами я должен удерживать фронт на протяжении нескольких миль. Атаковать мы не можем – это было бы самоубийство. И удержать рыжиков, если они за меня возьмутся, – тоже.

– А что можете? – поинтересовался Скарню в надежде, что Руднинку, если его пнуть, все же способен на что-нибудь полезное.

Но надежды его вновь оказались напрасными.

– Ждать, – ответил толстяк, – что случится на юге. Если мы победим, может, нам удастся ударить альгарвейцам во фланг. Если нет – а положение там совершенно отчаянное – я сдамся. Что еще можно поделать?

– Сражаться, – ответил Скарню.

Руднинку посмотрел на него, как на душевнобольного.

Отмечая на карте в своем кабинете ход Дерлавайской войны, Хадджадж пользовался отчасти докладами зувейзинских посольств в Трапани и Приекуле. Доклады эти не всегда стыковались между собою: альгарвейцы имели привычку объявлять об очередной своей победе за несколько дней до того, как в том же скрипя зубами сознавались валмиерцы.

А отчасти министр иностранных дел пользовался передовицами столичных газет. Те порой подпускали совершенно невообразимые «утки», но чаще передавали новости с дальнего востока быстрей и точней, чем любое из посольств.

Хадджадж воткнул бронзовую булавку с зеленой эмалевой головкой чуть восточнее валмиерского городка Вентспилс и, только тогда обратив внимание, где этот город находится, тихонько присвистнул. Вентспилс располагался намного восточнее Приекуле и примерно на той же широте. Альгарвейцы все же достигли берегов Валмиерского пролива и заставили лагоанцев вывести войска и драконов из владений короля Ганибу – иначе те были бы отрезаны от своих и уничтожены или захвачены в плен. Островитянам пришлось зарезать множество собственных бегемотов, чтобы те не попали в руки врага.

А теперь, вышвырнув лагоанцев с материка на время, загнав в котел и обессилив ударную армию Валмиеры, альгарвейское войско совершало впечатляющий обходной маневр, чтобы ударить на север и восток по… да в общем, заключил Хадджадж, могли и не утруждаться.

Раздумья его прервал вошедший Шаддад. Министерский секретарь был облачен – настоящий подвиг для зувейзина – в рубаху и килт покроя, весьма модного в те дни, когда Хадджадж учился в университете Трапани, еще до Шестилетней войны.

– Ваше превосходительство, – промолвил секретарь с поклоном, – должен напомнить, что до визита маркиза Балястро осталось менее получаса.

– Это ты к тому, что мне пора накинуть саван? – поинтересовался Хадджадж.

Шаддад серьезно кивнул.

– Именно, сударь. Неразумно оскорблять чувства альгарвейского посла.

– О, Балястро не оскорбится, – ответил Хадджадж, открывая шкафчик, откуда министру порой приходилось вытаскивать одежду. – Он же альгарвеец: всякий раз, когда он выходит из посольства по делам, он поглядывает на женщин. Взирать на мой дряхлый костяк ему, признаю, будет не столь приятно, так что ради него облачусь.

Он натянул рубашку и юбку несколько более современного покроя. В одежде из прозрачно-тонкого хлопка ему не могло быть намного жарче, чем голому, и все равно министру казалось, что он невыносимо потеет. Тело его маялось в липкой тюрьме. Министр печально пощелкал языком, но продолжал терпеть.

Маркиз Балястро вступил в его кабинет точно в назначенный час. Походка его свидетельствовала о том, что посол доволен. Масляный блеск в глазах – что Балястро получил бездну удовольствия, прогулявшись от альгарвейского посольства до царского дворца. Служанка, одетая на зувейзинский манер – то есть в сандалии и ожерелье, принесла ему и Хадджаджу чаю, вина и печенья. Глаза маркиза заблестели ярче.

Будучи человеком культурным, посол Альгарве в Зувейзе придерживался местных обычаев. Только когда служанка унесла поднос и посол закончил оглаживать взглядом ее фигуру, Балястро позволил себе промолвить:

– Я только что получил важное известие, ваше превосходительство.

– Так рассказывайте, рассказывайте! – попросил Хадджадж.

К собственному неудовольствию, он пролил каплю вина на рубашку. Вот еще причина недолюбливать одежду – отчистить ее тяжелее, чем отмыть тело.

Глаза Балястро блеснули, но уже по-иному. Посол подался вперед, привстав с груды подушек.

– Валмиера спрашивает об условиях, на которых мы согласились бы закончить войну с ней. Иначе говоря, Валмиера сдалась.

Посол короля Мезенцио говорил о державе Ганибу, словно о женщине. «Да, – подумал про себя Хадджадж, – очень по-альгарвейски». Валмиера сдалась – сдалась насилию.

– Это великий день для Альгарве, – промолвил он вслух.

– Да. Воистину так. – Улыбка Балястро таила предвкушение, которое ни один валмиерец не назвал бы приятным. – За долгие годы у нас накопился большой счет к каунианам. И мы получим по нему сполна.

– Какие условия вы готовы выставить? – поинтересовался Хадджадж.

Он знал о том, как выставляют условия, больше, чем ему хотелось бы. Ункерлант преподал министру несколько болезненных уроков на эту тему.

– Я незнаком с ними детально, – ответил Балястро, – и не уверен, что все они уже выставлены. Однако легкими они, безусловно, не будут. Ривароли вернется своему законному сюзерену – это мне известно доподлинно.

Хадджадж обернулся, глянул на карту и со вздохом вновь поворотился к Балястро:

– Альгарве может считать себя счастливой державою, вернув захваченный врагами маркизат. Мы же, зувейзины, с другой стороны, оплакиваем потерю своих провинций, отторгнутых у исконного повелителя.

– Мне это известно. И королю Мезенцио это известно, – с серьезным видом заверил его Балястро. – Мой сюзерен скорбит о причиненных вам обидах. Дух всякого альгарвейца, не чуждого прямоте и чести, вопиет о несправедливости.

– Если бы это было так, – Хадджадж порадовался, что не забыл, как употреблять альгарвейское сослагательное наклонение, ибо хотел дать Балястро понять, что считает его заявление далеким от истины, – если бы это, как я сказал, было так, король Мезенцио мог бы выказать свою скорбь более явственно. Простите, молю, если слова мои прозвучали язвительно, однако выражения сочувствия, даже самые искренние, земель нам не вернут.

– Мне это известно, и моему сюзерену тоже. – Балястро по-альгарвейски театрально всплеснул руками. – Но каких действий вы от него ждали? Когда Ункерлант принялся запугивать вас, мы воевали с Фортвегом и Сибиу, с Валмиерой и Елгавой. Следовало ли нам добавить к списку наших недругов еще и конунга Свеммеля?

– Сейчас вы вывели из игры трех противников, хотя и добавили к их числу Лагоаш, – парировал Хадджадж. – Сопротивление же Елгавы, по всем данным, нельзя назвать иначе как слабым.

– Кауниане боятся нас! – Прозвучало это очень сурово. – Кауниане имеют все причины бояться нас. Мы только что одержали величайшую победу со времен погибели Каунианской империи. – На лице посла отражалось столь жестокое торжество, словно он самолично сокрушил всю валмиерскую армию. – И это еще не конец, – добавил он.

Хадджадж никогда не допустил бы подобной оплошности. Если он передаст эти слова елгаванскому послу… «Ну и что тогда?» – подумал он. Балястро открыл всем известный секрет. Если елгаванцы не могут сами сообразить, что на следующем ходу Мезенцио возьмется за них, то умом они не блещут. Втайне Хадджадж полагал, что елгаванский посол в Бише и вправду умом не блещет, но это была скорее проблема Елгавы, чем зувейзинского министра.

Кроме того, министра беспокоили проблемы куда более насущные.

– Должен заметить также, что скорбь по несправедливо пострадавшей Зувейзе не помешала королю Мезенцио разделить Фортвег со Свеммелем Ункерлантским.

– Опять повторю: отказ разделить фортвежские провинции привел бы к войне с Ункерлантом, которой Альгарве тогда не могла себе позволить, – ответил Балястро.

Если внимательно прислушиваться к словам альгарвейцев, можно уловить много интересного.

– Тогда не могла себе позволить, – эхом откликнулся Хадджадж. – А теперь?

– Война на востоке еще не окончена, – ответил альгарвейский посол. – Моя страна сражалась на два фронта в Шестилетнюю войну. Тогда мы усвоили урок: никогда больше не повторять подобной глупости!

– А, – выдохнул Хадджадж и продолжил: – Предположим, Альгарве завершит войну на востоке. Что дальше?

Министр не хотел задавать этот вопрос, потому что превращался в попрошайку, вымогающего милостыню. Но ради блага державы промолчать было невозможно.

– Покамест, – ответил Балястро, – моя страна пребывает в состоянии мира с Ункерлантом. Было бы неподобающе человеку моего положения говорить о нарушении мира, столь желаемого многими. Поэтому… я ничего не скажу.

Он подмигнул министру иностранных дел Зувейзы, словно тот был юной и статной девицей.

– Понимаю, – пробормотал Хадджадж. – Да, это вполне подобающе.

Балястро с видом воплощенной добродетели кивнул.

– Возможно, тем не менее, – продолжал министр, – вы сочтете разумным направить во дворец вашего военного атташе на тот маловероятный случай, если ему найдется что рассказать любопытного определенным нашим офицерам…

– Крайне, крайне маловероятно, – отмахнулся Балястро, чем весьма разочаровал Хадджаджа: неужели он неверно оценил намерения посла? – Полагаю, им следовало бы встретиться в некоем спокойном месте – чайхане, быть может, или кофейне, или даже ювелирной лавке, – продолжал альгарвеец, – чтобы, если беседа их окажется недостаточно интересной, обоим нашлось иное занятие.

– Как скажете, – с легким поклоном отозвался министр иностранных дел зувейзинского королевства. – Но вы понимаете, безусловно, что встречу между любым из моих соотечественником и любым из ваших трудно будет сохранить в тайне?

– Да? Почему бы это? – поинтересовался Балястро с видом столь искренне и невинно озадаченным, что Хадджадж расхохотался.

Рыжеволосые и светлокожие, невзирая на любой загар, альгарвейцы выделялись среди зувейзин, даже если следовали местному обычаю ходить обнаженными – некоторые порой решались и на это, в отличие от иных бледных обитателей Дерлавая.

– Пожалуй, ювелирная лавка – место действительно самое подходящее, – заметил Хадджадж. – Если ваш атташе по случайности будет одет в цивильное, а офицер, с которым он заговорит, оставит дома подобающие по чину украшения…

– О, безусловно! – воскликнул Балястро, словно и не ожидал иного. – Поскольку встреча их пройдет неофициально, им не стоит – не следует даже, я бы сказал! – быть одетыми или неодетыми по чину!

– Прекрасно сказано, – одобрил Хадджадж.

– Благодарю вас, от всего сердца благодарю! – Альгарвейский посол поклонился, не вставая со стула. – Но все это, конечно, лишь пустая болтовня, сотрясение воздуха. Альгарве пребывает в мире с Ункерлантом. Собственно говоря, Зувейза тоже пребывает с Ункерлантом в мире.

– Именно. – Хадджадж даже не попытался скрыть досаду. – Если бы еще мы пребывали в мире с Ункерлантом прошлой зимой…

– Если пребывать в мире с соседями становится невозможно или навязанный тебе мир равносилен позору, разве не лучше обратиться к мести? – риторически поинтересовался Балястро.

– В этом вы, альгарвейцы, схожи с моим народом, – заметил Хадджадж, – хотя мы скорее стали бы воевать кланами, чем, как вы, в поединке или же всей державой против иного царства. Но поясните, прошу, чем оскорбил вас Ункерлант. Конунг Свеммель, будь проклято его имя, ни на шаг не заступил за границу, которая отделяла его страну от Альгарве до Шестилетней войны.

– Однако же он коварным образом не позволил королю Мезенцио завоевать весь Фортвег, что Альгарве могло бы с легкостью сделать, разгромив войско, брошенное королем Пендой против наших северных провинций, – ответил Балястро.

Предлог показался Хадджаджу неубедительным. Но если человек ищет ссоры, ему сгодится любой предлог, а коли не найдется и такого – можно обойтись без него. Если Хадджадж не ошибся в Балястро, вспыльчивые альгарвейцы уже искали ссоры с Ункерлантом, а для этого подыскивали союзников. Министр еще не решил, насколько тесно будет Зувейза дружить с Альгарве. Но Ункерлант оставался врагом его страны. Если у южных соседей появятся новые враги… «Удовольствуемся этим», – сказал он себе.