"Мечи легиона" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Прошлой ночью лил дождь. Вода все еще капала с тяжелых листьев, стекала потоками по дренажным трубам, но гроза уже миновала, и наутро в столице снова весело светило солнце. День обещал быть чистым и ясным — хотя стояла уже осень.

— Давно пора, — проговорил Марк, с облегчением глядя на яркое солнце и чистые, резкие тени. — Если бы нам снова пришлось все отложить, думаю, я взбесился бы.

Тасо Ван с размаху хлопнул его по плечу.

— Ну, ничего, ничего, — успокаивающе произнес он. — Люди имеют право на зрелище. Кому доставит удовольствие свадебная процессия, если, глазея, вымокнешь до нитки.

Жрец Нейп покачал пальцем под носом у дипломата-хатриша:

— Тасо, друг мой! У тебя довольно циничный взгляд на вещи. — Неип изо всех сил пытался говорить укоризненно, но его пухлое лицо, казалось, было создано для веселья, и жрец не смог удержаться от улыбки.

— Циничный взгляд на вещи? У меня? Отнюдь! Реалистичный — не более того. — Ван принял вид человека, достоинство которого глубоко уязвлено. -Ежели хочешь увидеть цинизм, то погляди хотя бы на этого прожженного циника. — Маленький хатриш указал на Скавра. — Интересно, почему он выбрал в свидетели тебя? Не для того ли, чтоб заполучить в свою причудливую компанию хотя бы одного видессианина?

— Чума на тебя, Тасо, — возмутился Марк, задетый. — Я выбрал Нейпа потому, что он — мой друг. Кроме того, вот там стоят Гуделин и Леймокер. И Скилицез тоже будет здесь, если сможет прийти. Они тоже имперцы!

В последней битве Скилицез получил несколько ран, но больше всего страдал от перелома колена — убитая лошадь рухнула прямо на него прежде, чем он успел соскочить с нее. Он едва ковылял, да и то опираясь на две трости.

И все же в лукавых насмешках Вана крылось зерно истины. Почти все собравшиеся сегодня в маленькой комнатке Большой Тронной палаты видессианами не являлись. Пестрая одежда придавала компании Скавра довольно любопытный вид.

Гай Филипп явился в полной боевой форме — от подбитых гвоздями римских солдатских сапог до украшенного жестким конским волосом центурионского шлема. Красный офицерский плащ ниспадал с его плеч. Марку оставалось только завидовать, припоминая все те ругательства, которыми ветеран осыпал какого-то незадачливого дворецкого, когда тот попытался было уговорить римлянина надеть церемониальную видессианскую одежду.

Виридовикс облачился в горящую на солнце кирасу. На нем красовались широкие видессианские штаны — неплохая замена более плотным брюкам, которые предпочитали кельты. Никакого головного убора он не носил, открывая на обозрение копну длинных, пышных рыжих волос. Виридовикс намывал их лимонной водой, пока они не встопорщились, как львиная грива.

— Пусть девочкам будет на что полюбоваться, — не без гордости пояснил он Горгиду.

В честь торжества грек облачился в традиционную одежду своего народа -хитон из белоснежной шерсти до колен. Скавр серьезно подозревал, что этот нехитрый наряд когда-то был одеялом.

— В таком тряпье ты и дня в степи не протянешь, — сказал греку Ариг. — У тебя все отмерзнет в первой же сильной метели, и ты запоешь сопрано не хуже любого евнуха.

Вождь аршаумов облачился в кожаные штаны, рубаху из тонкой замши и куртку из волчьей шкуры. На ногах у него были сапоги из сыромятной кожи. Марк радовался присутствию Арига на свадебной церемонии куда больше, чем сам вождь. Ариг рвался отплыть в Присту, чтобы как можно скорее вернуться в Шаумкиил, но шторма оборвали эти планы. Навигация по Видесскому морю прекратилась до весны.

Сенпат Свиодо перешучивался с Багратони на своем языке. Накхарар откинул голову назад и громко, раскатисто захохотал. Его шапка, сплетенная из прутьев — традиционный головной убор васпуракан, — свалилась на пол. Гагик наклонился, чтобы поднять ее. Это было не слишком разумно — рана на ноге накхарара еще не вполне зажила.

Красавец Сенпат, как всегда, нахлобучил свою треуголку с цветными лентами.

Нейп, разумеется, был одет в голубой плащ видессианских священнослужителей. Лаон Пакимер выбрал для себя на этот раз видессианскую одежду, но вряд ли такую, которая привела бы в восторг дворцовых евнухов -строгих блюстителей протокола. По причинам, известным только одному Пакимеру, он облачился в одеяния члена уличной шайки: тесные брюки ужасного, кричащего зеленого цвета и льняную рубашку попугайной расцветки с рукавами необъятных размеров, связанных тесемкой у запястьев.

Только Гуделин и Тасо Ван оделись соответственно церемонии. Их халаты доходили им почти до пят. Однако внешность Вана несколько портила необъятная бородища.

И, наконец, Леймокер. Суровое обветренное лицо и белые волосы делали его заметной фигурой. В городе адмирала хорошо знали.

Слуга-евнух заглянул в комнату:

— Прошу занять места, господа, если вас это не затруднит. Церемония начинается.

Марк отправился на свое место в первом ряду и чуть не споткнулся. Его церемониальный халат был ничуть не легче доспехов Гая Филиппа и к тому же был намного менее удобным. Бархат вишневого цвета весь топорщился золотым и серебряным шитьем, которое делало одежды просто неподъемными. Не облегчали жизнь Скавра и жемчуг с драгоценными камнями, в изобилии красовавшиеся на груди, воротнике и по рукавам. А широкий золотой пояс, усыпанный рубинами, сапфирами, аметистами, инкрустированный искусной эмалью, весил куда больше, чем солдатский пояс с мечом, ножнами и кинжалом.

При виде столь вопиющей неловкости жениха евнух возмущенно фыркнул. Затем он огляделся, желая убедиться, что вся разношерстая компания заняла надлежащие места. Повернувшись к церемониальному свадебному кортежу спиной, он произнес:

— Сюда, пожалуйста. Вы не раз репетировали это, так что все должно получиться как по маслу, — добавил он ободряюще.

Ни один видессианский придворный, пока он в здравом уме, ни одной мелочи не доверил бы слепому случаю. Под руководством евнухов трибун изучал план процессии тщательнее римских строевых упражнений.

Плотный, расшитый золотом бархат халата противно шуршал и поскрипывал, когда Марк медленно двинулся за евнухом. Но едва только процессия вышла из здания, Марк порадовался тяжести своего одеяния. Их встретил холодный осенний ветер.

За спиной плотно упакованного в халат жениха отчетливо слышалось клацанье зубов. Ариг не выдержал — усмехнулся. Горгид злобно прошипел:

— Ну, ну, забавляйся. Надеюсь, в Соборе тебя хватит сердечный приступ.

При этих словах Ариг засмеялся еще громче.

— Я помню это место, — пробормотал Виридовикс. — Здесь мы сражались, чтобы посадить Гавра на трон и сбросить этого… молодого Сфранцеза.

И спасти Алипию из лап дяди Ортайяса, Вардана Сфранцеза, вспомнил Марк, и прогнать Авшара из города. Неужели прошло уже два года? Казалось, это случилось только вчера.

Бронзовые двери Большой Тронной палаты бесшумно отворились. Великолепные барельефы этих ворот были изувечены в тот день, когда легионеры выбили створки тараном, но видессианские мастера залечили раны так умело, что заплат почти не было видно.

Первым в открытые двери вошел евнух, задача которого состояла в том, чтобы указывать — кому и куда идти. За ним вплыли двенадцать зонтоносцев, что означало присутствие Императора.

Туризин Гавр был облачен в халат, еще более великолепный, чем у Скавра; только острые носки пурпурных сапог выглядывали из-под покрытой драгоценностями оторочки. Императорская корона, низкая круглая шапка из чистого золота, украшенная крупными драгоценными камнями и эмалью, сверкала на голове. Туризина. Только на поясе Императора, несколько нарушая великолепие, висела та самая старая сабля, что всегда была при нем.

Целый батальон видессианской знати сопровождал Гавра — бюрократы и офицеры (наконец-то они объединились, пусть даже на очень короткое время). Марк заметил Провка Марзофла — кавалерист выглядел так, будто проглотил какую-то кислятину. Халат на нем был зеленого цвета, такого ужасного, что побил даже ядовитую расцветочку штанов Пакимера. Все машинально смотрели на этот кошмарный халат. Глаза просто приковывались к нему в каком-то жутком восхищении. Марк услышал бормотание Гая Филиппа:

— Теперь я знаю, как выглядит то, что приходит после похмелья.

Возможно, Марзофл таким образом пытается выразить свой молчаливый протест против этой свадьбы. Ну что ж, если наш аристократ дошел до таких жалких выпадов, то его неприязнь стала достаточно безопасной и ее можно игнорировать.

Под суровым взором дворецкого «батальон Туризина» занял свое место в десятке метров перед «взводом Скавра».

Но вот еще один придворный привел Алипию Гавру и ее подруг — и Марзофл вылетел у Марка из головы. Невеста заняла место между Императором и Скавром. Платье Алипии, сшитое из мягкого белого шелка, пронизанное серебряными нитями, украшенное белоснежными кружевами у запястий, казалось, было соткано из лунного, света. Серебряный обруч на голове подчеркивал красивые каштановые волосы.

Направляясь к Марку, Алипия улыбнулась и коснулась своей шеи. Изумрудное ожерелье — то самое, что он ей подарил, — не совсем подходило к ее наряду, но принцесса не променяла бы его на все сокровища мира.

Марк улыбнулся ей в ответ. С самого своего возвращения в столицу Скавр видел ее только один или два раза, да и то при самых формальных обстоятельствах. Им было куда проще встречаться в те времена, когда они были тайными любовниками, чем сейчас, когда их обручили по всем правилам. Но Туризин велел: «Чтоб больше никаких скандалов!» И они решили повиноваться. Ждать оставалось совсем недолго.

— Поправь воротничок, Пикридий! — пронзительным тоном произнесла жена Гуделина, госпожа Трибония. Это была высокая полная женщина с болезненно-желтым цветом лица. Темно-синее платье облегало ее грузную фигуру и совсем не шло ей. Пока Гуделин исправлял несуществующую погрешность в одежде, его супруга охотно жаловалась:

— Видите, он ничего не может сделать сам! Это самый ленивый, неповоротливый и неопрятный мужчина, какие только…

Трибун знал Гуделина как человека опрятного и сведущего. Интересно, как это его угораздило жениться на этой горластой бабе? Ради чего он это сделал — ради денег, карьеры? Едва ли по большой любви…

Неистощимый на выдумки Сенпат был не в состоянии усидеть на месте больше минуты. Он комически пожал плечами, глядя в спину Трибонии, и торжествующе улыбнулся Марку. Подруга Сенпата Неврат была единственной не-видессианкой в свите невесты.

Сенпат хмыкнул:

— Некоторые высокородные курицы чуть коньки не отбросили, когда принцесса Алипия выбрала в подруги «принцессу» Васпуракана.

— Я что-то не заметил, чтобы кто-нибудь из-за этого не явился на свадьбу, — ответил Скавр.

Почетный эскорт халогаев и римлян выступал впереди колонны; еще один отряд занял место сзади. Дворцовые слуги выстроились в два ряда слева и справа.

Увидев, что все наконец готово, дворецкий Туризина протрубил в дудку и величаво и торжественно поплыл вперед, задавая скорость остальным.

На широких дорожках в парке дворца уже стояли несколько зевак: садовник, повар, каменщик с женой и детьми, взвод солдат.

Но как только процессия вышла на площадь Паламы, все изменилось, будто по волшебству. Если бы не двойной ряд белых флагов, отгораживающий дорогу для процессии, по площади было бы просто невозможно пройти. Вокруг бурлило людское море.

Глашатай Туризина, обладавший могучими легкими, громко закричал:

— Радуйтесь! Празднуйте свадьбу принцессы Алипии Гавры и Ипосеваста Скавра! Радуйтесь! Радуйтесь!

Титул, пожалованный Скавру Императором, более или менее соответствовал должности «второго министра». Почти видессианское имя — Скавр — и этот титул делали трибуна не слишком чужим для имперцев.

Один из слуг вложил ему в руки маленький, но тяжелый мешочек. Заранее наученный дворецкими, Скавр начал бросать в толпу золотые монеты. Император, шедший впереди Марка, делал то же самое. Так же поступали и слуги, но в их мешочках было серебро, а не золото.

Тротуары Срединной улицы были забиты народом. Процессия двигалась медленно. Вокруг выкрикивали приветствия и поздравления. Марк не слишкем обольщался при виде радостных лиц. Столичные жители, непостоянные и капризные, аплодировали любому зрелищу. Свадьба принцессы была грандиозным спектаклем, на котором к тому же зрители могут получить золотую или серебряную монету.

— Радуйтесь! Радуйтесь! Радуйтесь!

Неспешным шагом процессия миновала трехэтажное здание из красного гранита, в котором размещались правительственные учреждения. Марк с теплым чувством взглянул на него, хотя, по правде говоря, это здание было большим и уродливым. Если бы Марк не встретил здесь Алипию, он не был бы сейчас рядом с ней.

— Радуйтесь!

Когда процессия свернула со Срединной улицы, толпа стала редеть. С каждым шагом Собор Фоса вырастал на фоне неба, и вскоре храм уже сам словно превратился в небо. Золотые шары, увенчивающие его шпили, ярко сияли под лучами солнца, которое символизировали.

Обнесенный стеной внутренний двор Собора кишел людьми, как и площадь Паламы. Дворцовые слуги щедро разбрасывали горсти монет — традиция требовала, чтобы они опустошили денежные мешочки. Хитрые видессиане хорошо знали это и толпились там, где легче всего собрать хороший урожай монет.

Почетная стража разместилась у основания большой, широкой лестницы, ведущей в Собор. На ступенях храма стояли все уцелевшие в битвах римляне. Они громко кричали, приветствуя своего трибуна и его избранницу. Их руки взметнулись в римском салюте, когда Марк поравнялся с ними.

Знать и официальные лица отошли от Автократора, чтобы занять места на ступенях, образуя проход, по которому должны будут пройти Туризин, жених, невеста и их свидетели.

— Ступайте торжественно и мягко! — наставлял дворецкий, опекавший Скавра и его свидетелей.

Трибун пошел вперед. Алипия, сопровождающие ее дамы и Туризин ожидали, пока жених со своими друзьями поравняются с ними. Туризин встал между женихом и невестой, и они начали восхождение по ступеням. Позади них парами рука об руку шли друзья Марка и подруги невесты.

На вершине лестницы, окруженный жрецами, стоял новый Патриарх Видесса. Его руки были подняты в благословляющем жесте. Увидев высокого сорокалетнего мужчину в патриаршем одеянии — голубом халате, расшитом золотыми нитями, -Скавр ощутил легкий укол печали.

— Кажется неправильным, что здесь нет Бальзамона, — сказал он.

Алипия кивнула:

— Бальзамон казался такой же неотъемлемой частью города, как Серебряные Ворота.

— Этот Себсос будет мудрым и толковым Патриархом, — отозвался Туризин с легким раздражением. Выбор преемника Бальзамона принадлежал в основном ему. Как того требовала традиция. Император представил в Синод три имени избранных им жрецов высокого звания, после чего они назвали Патриархом прелата Кипаса, портового города в западных провинциях.

— Конечно, Себеос — умный человек. Он в состоянии справиться с обязанностями, которые налагает на него звание Патриарха, — тут же ответила Алипия. — Но ему, однако, будет нелегко сделать, чтобы его полюбили так, как любили Бальзамона. Бальзамон был точно дедушка для всего Видесса…

Она замолчала. Говорить о том, что значил Бальзамон лично для нее, означало напоминать Туризину об уже исчезнувших осложнениях. У Алипии хватило ума не делать этого.

Теперь они переговаривались очень тихими голосами, так как приближались к входу в Собор. Марк видел, что Себеос горд и взволнован. Ну что ж, подумал трибун, он вполне имеет право на это. Ведь он стал Патриархом всего лишь месяц назад. А сейчас ему предстоит отслужить большую торжественную литургию для самого Императора. Не всем Патриархам удавалось продержаться на посту так долго, как Бальзамону.

Когда Себеос задержался на несколько секунд дольше, чем полагалось, один из его помощников-жрецов наклонился и что-то прошептал ему на ухо.

— Саборий хорошо знает свое дело, — прошептал Скавр Туризину. Тот улыбнулся при этих словах. Его ищейка-жрец гладко вошел в свою старую роль.

Себсос шагнул вперед, приветствуя свадебную процессию:

— Да благословит этот союз наш Добрый Бог, подобно тому как Солнце благословляет теплом и светом весь мир, — сказал он. У нового Патриарха был мягкий баритон, гораздо более красивый, чем царапающий тенорок Бальзамона, — и гораздо менее интересный.

Вместе с Алипией и Туризином Марк следом за Патриархом очертил знак Солнца-Фоса у сердца. Ритуал был все еще необычен для римлянина, но он выполнил его безукоризненно — сказались упорные тренировки.

Себсос поклонился, повернулся и повел свадебную процессию внутрь Собора.

Громадное здание Собора производило весьма внушительное впечатление своими толстыми стенами, маленькими окнами и массивными колоннами, которые поддерживании центральный купол. Что же касается внутреннего убранства Собора — не так давно Скавр посещал святыню в Гарсавре и мог сравнить впечатления. Провинция старательно подражала столичному образцу, но Марк лишний раз убедился в том, насколько ничтожны попытки провинциалов, едва только сошел внутрь Храма.

Роскошные сиденья расходились амфитеатром вокруг алтаря, расположенного прямо под куполом. Их полированные спинки из мореного дуба и черного дерева были усыпаны крупными жемчужинами. Ряды кресел были заполнены знатью, не имевшей важных ролей в церемонии.

Колонны, облицованные чудесным моховым агатом, были просто изумительны по своей красоте. Стены храма воссоздавали небеса, подражая краскам восхода и заката на востоке и западе. Иллюзия эта достигалась использованием красного камня разных оттенков, который постепенно сливался с белым мрамором и бирюзой, покрывавшими северную и южную стены до самого основания.

Да, стены Собора сами по себе были великолепны, однако вся эта роскошь служила одной цели — подвести взор к центральному куполу, после чего все остальное теряло смысл. Мягкий поток солнечного света струился сквозь арочные окна, делавшие сам купол почти невесомым. Казалось, он парит в воздухе над Собором. Свет отражался от золотой и серебряной фольги, сверкал на бесчисленных золотых плитках мозаики.

Искрящийся свет сопровождал Скавра при каждом шаге. И это подвижное, переливающееся золотое поле окружало громадное изображение Фоса, который смотрел с высоты на своих прихожан. Удлиненное бородатое лицо было суровым, взгляд точно пронзал собравшихся внизу. Эти всевидящие глаза, казалось, заглядывали прямо в глубину души.

Стоя под этим божественным взором, трибун не мог не ощущать силы видессианской веры. В этот миг он от всего сердца надеялся на то, что и его деяния записаны в «книзе животней» — в той закрытой на замок книге, которую Фос держал в левой руке. Добрый Бог, изображенный на вершине купола, был справедливым судией. Был ли он милосерден?

Марк, должно быть, пропустил ступень, даже не заметив этого, потому что Алипия прошептала:

— Этот храм всегда так поражает людей!

Она была права. Даже имперцы, молившиеся в Соборе каждый день, то и дело бросали беглые взгляды на купол, как бы желая заверить себя, что Фос еще не собирается покарать их за грехи. Хор у северной стороны амфитеатра начал исполнять гимн Фосу. Хористы пели на архаическом языке литургии, понятном Марку лишь наполовину. Насколько же отличаются видессианские свадебные обычаи от римских! В Риме свадьбы, разумеется, тоже сопровождались празднествами. Однако смысл свадьбе придавало желание партнеров пожениться; церемонии сами по себе не были необходимостью. Для видессиан же религиозные обряды и были самой свадьбой.

Когда Скавр, Алипия и Туризин проходили мимо последнего ряда кресел. Императрица Алания встала и присоединилась к своему супругу. Поскольку она была беременна, то не передвигалась пешком, а сидела в небольшом портшезе. Автократор решил не рисковать ее здоровьем, хотя просторные церемониальные одеяния еще скрадывали ее состояние. У нее была смуглая кожа и черные, как смоль, волосы, напоминавшие буйные кудри Комитты Рангаве. Однако круглое лицо Императрицы сохраняло доброе выражение. Красивые темно-синие глаза Алании излучали покой. Туризин мудро выбрал жену, подумал Марк.

Но в этот момент трибуну уже стало не до таких тривиальных мыслей, поскольку процессия достигла алтаря, воздвигнутого перед троном из слоновой кости, на котором восседал Патриарх. Император и Императрица отступили на шаг.

Как было отрепетировано заранее, Марк взял правую руку Алипии в свою левую ладонь, и они коснулись руками алтаря; полированное серебро под пальцами было холодным. Улыбнувшись, Алипия сжала руку Марка, и он ответил ей нежным пожатием.

Себсос негромко проговорил:

— Взгляните на меня.

Патриарх глубоко вздохнул.

До этого мгновения Марк неплохо владел собой, но сейчас вдруг почувствовал, что все звуки доходят до него сквозь громкие удары отчаянно колотящегося сердца. Хор замолк. Себсос произнес молитву, с которой видессиане начинали каждую службу:

— Фос, владыка благой и премудрый, милостью твоей заступник наш, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать.

Марк и Алипия вместе прочитали молитву. Трибун произнес ее без запинок. Решив наконец признать веру Фоса, on собирался делать это как полагается.

Несколько высших офицеров-намдалени добавили к тексту свою обычную фразу: «И на это мы ставим свои души». Многие недовольно покосились на еретиков. Себсос также нахмурился, однако быстрый взгляд Императора велел ему не заострять на этом внимания.

И слова литургии зазвучали на архаическом видессианском языке. Скавр заранее Тщательно вызубрил все, что положено. Он знал, в общих чертах, что в этой молитве просит Фоса благословить его, его будущую жену и семью, которую они создают. Марк дал правильные ответы на все вопросы, хотя иногда говорил так тихо, что только люди, стоявшие рядом, могли его услышать.

Алипия вновь сжала его пальцы, желая подбодрить любимого. Ответы принцессы звучали твердо и уверенно.

Закончив молитвы, Себсос вновь заговорил на обычном видессианском языке. Он стал долго и нудно разглагольствовать о семейных и брачных узах. Его проповедь была настолько скучной, что Марк вдруг поймал себя на том, что заранее знает, какую фразу сейчас произнесет Патриарх. Уважение, доверие, нежность, терпение… Все было как полагается, все правильно и по порядку… и ничто не запоминалось.

Виридовикс громко прошептал по-латыни:

— Этот парень даже в постель к девчонке затащит скуку.

Марк держался из последних сил. Как же ему хотелось, чтобы перед ними сейчас стоял Бальзамон! В конце концов Себсос заметил, что Император нетерпеливо постукивает носком сапога по мраморному полу. Он быстро заключил:

— Если вы будете спокойно и уверенно следовать моим добрым советам, очаг ваш будет счастливым. — Затем уже другим тоном спросил Алипию и Скавра: — Готовы ли вы идти рука об руку, покуда смерть не разлучит вас?

— Да! — твердо сказал Марк.

Голос Алипии прозвучал мягко:

— О да…

Пока они произносили связывающие их слова, Туризин сделал шаг вперед, возложив венок из миртовых листьев на голову трибуна, в то время как Алания сделала то же для Алипии.

— Смотрите же! Эта пара увенчана свадебными венцами! — крикнул Себсос. — Обряд свершен и закончен!

Собор взорвался бурей аплодисментов. Скавр надел кольцо на безымянный палец левой руки Алипии. Это также был видессианский обычай; римляне надевали кольцо на средний палец той же руки, полагая, что нерв, соединенный с этим пальцем, идет прямо к сердцу. Однако само кольцо выбирал Скавр — это было золотое кольцо с большим изумрудом, окруженное, как цветок, веночком круглых жемчужин. Алипия еще не видела раньше этого кольца — это был сюрприз. Невеста обхватила Марка руками за шею.

— Целуй ее, дурень! — радостно гикнул Виридовикс.

Это не входило в тщательно отрепетированную церемонию. Трибун бросил взгляд на Туризина, желая узнать, допустима ли подобная шероховатость. Император ободряюще улыбнулся. Марк понял эту улыбку как разрешение и нежно поцеловал жену.

Радостные клики стали еще громче. Со всех сторон неслись грубовато-непристойные возгласы и советы, подобные тем, что раздавались на свадьбах в Медиолане. Человеческая натура везде одна и та же, подумал он, и это к лучшему.

Он почувствовал, как Алипия слегка напряглась; некоторые выкрики, должно быть, случайно растревожили печальные воспоминания, которые она предпочла бы похоронить. Качнув головой, она вымученно улыбнулась.

— Нет, все правильно, — сказала она, когда он попытался ее утешить. — Все в порядке.

Толпа снова стала редеть. Свадебная процессия вышла из Собора и направилась к месту свадебного пира, который должен был начаться в Палате Девятнадцати лож.

Теперь дворцовые слуги таскались с новыми мешками, куда большими по размерам, чем те, из которых швыряли в толпу монеты. Горожане не очень интересовались ими — мешки были наполнены орехами и фигами, символами плодородия.

Круг завершен, подумал Марк, входя в отполированные до блеска бронзовые двери Палаты Девятнадцати лож. Здесь он впервые встретил Алипию. Ему повезло, что Авшар не убил его в ту ночь.

Как требовал обычай, они с Алипией должны были пить из одного бокала; служанка, стоящая рядом, подливала вино и следила за тем, чтобы их серебряный бокал не пустовал.

Гавтруз, толстый лысый посол Татагуша, налил себе полный бокал вина из кувшина.

— Ха! Поздравления даю я на это тебе! — крикнул он на ломаном видессианском. Гавтруз считал полезным играть при дворе Туризина роль пьяного варвара, однако в действительности был отнюдь не глуп и мог говорить на языке Империи без малейшего акцента, если хотел.

Держа в одной руке жареную креветку, Туризин Гавр оглушительно хлопнул другой по столу, желая привлечь внимание присутствующих. Он указал на стол, стоявший в углу. Стол был завален грудой свадебных подарков.

— Теперь моя очередь добавить подарок к тем, что лежат там! — сказал Император.

Раздались вежливые хлопки в ладоши и несколько буйных выкриков гостей, которые были уже изрядно навеселе. Гавр дождался тишины.

— Я уже пожаловал Скавру должность Ипосеваста! Но звание не кормит и не поит, хотя порой мне кажется, что в этом городе мы даже дышим нашими должностями. — Шутка Императора неизбежно вызывала веселый смех. Туризин продолжал: — Чтобы муж нашей племянницы мог нормально жить и растить детей, мы жалуем ему поместья и земли в западных провинциях, конфискованные у предателя и мятежника Баана Ономагула, и разрешаем ему расселить на этих землях солдат, находящихся под его командой. Мы верим, что Скавр и его легионеры будут надежно защищать Видесс в будущем, как делали это в прошлом.

В самом ближайшем будущем, подумал Марк. Земли Ономагула находились рядом с Гарсаврой. Иезды подступали почти к самому городу. Это был богатый дар, но и очень опасный — Туризин оставался верен себе.

И все же Император пожаловал Марку то, о чем мечтал каждый римский военачальник: землю для его солдат. Преисполненный гордости, Марк низко поклонился и прошептал Алипии:

— Ведь это ты помогла ему выбрать подарок, не так ли?

Принцесса тщательно изучала прошлое Видесса и видела, что все беды Империи начинались, когда крестьяне местной самообороны превращались в крепостных.

Алипия отрицательно покачала головой.

— Мой дядя всегда принимает решения сам. Он не спрашивает советов. -Глаза Алипии сверкнули. — Он принял хорошее решение.

Судя по всему, того же мнения держалось большинство видессиан, которые окружили Скавра, поздравляя его. Возможно, кое-кто желал заранее подольститься к человеку, столь быстро поднявшемуся в фаворе у Императора. Если среди гостей и были такие, кто считал чужеземца ниже себя, то они предусмотрительно держали свое мнение при себе.

Но Провк Марзофл оказался достаточно дерзок, чтобы выкрикнуть:

— Этот проклятый чужеземец не заслуживает милостей, которыми ты его осыпал!

Голос Турнзика стал ледяным:

— Когда твоя заслуги сравняются с его заслугами, Провк, ты можешь поспорить со мной. Но до той поры изволь прикусить язык.

Разъяренный, вспыльчивый аристократ выбежал прочь. Но этот инцидент был единственным темным пятном в торжестве сегодняшнего дня.

Марку, правда, пришлось пережить еще один напряженный момент, когда Туризин подвел его к столу с подарками и осведомился:

— Полагаю, ты сумеешь объяснить вот это.

«Это» — мастерской работы небольшая резная статуэтка из слоновой кости — изображала стоящего воина. Она была выполнена в изысканном макуранском стиле. Меч, который воин держал в правой руке, был из золота, а глаза — из громадных сапфиров.

— От Вулгхаша, — вяло сказал трибун.

— Знаю. Первый подарок, доставленный после заключения мира, держу пари. Ох, чума на вас всех!

Император, казалось, забавлялся.

— Чудесный шелк, — заметил Гавр, потрогав опытной рукой знатока гладкую мягкую ткань, выкрашенную в пурпурный цвет. — Дорогой подарок. Да будет мне также дозволено узнать, откуда это взялось?

— Тамасп, — сказал Марк.

Туризин поднял бровь при этом экзотическом имени.

— А, этот караванщик!.. Но как он узнал, что ты женишься?

— Понятия не имею, — ответил трибун. Однако ничто из всего, что делал Тамасп, не могло поразить Марка сильнее. Казалось, караванщик действительно был провидцем… или же получал информацию из самых необычных источников.

Сюрпризом был и метательный нож хорошей закалки, лежавший рядом со свертком шелка. Нож был подарком Камицеза, и Марк немного этому удивился -он думал, что его бывший командир начисто лишен сентиментальности.

В зале играли арфа, несколько флейт и виолончелей. Музыка звучала мягко и спокойно. Трибун, который вообще плохо разбирался в музыке и почти не имел слуха, едва замечал ее.

Но Сенпата Свиодо она чрезвычайно раздражала. Он бросил слуге несколько медяков и передал ему пароль, чтобы тот мог сходить в казарму легионеров и его там не приняли бы за вора. Слуга убежал и вскоре вернулся с любимой лютней васпураканина.

— Ха! Молодец парень, быстро обернулся, — сказал Сенпат и дал ему еще две монетки. С этими словами молодой васпураканин одним прыжком забрался на возвышение, где пиликал оркестр. Ошеломленные музыканты остановились.

— Довольно ерунды! — крикнул Сенпат. — Сейчас вы послушаете песню, которая гораздо больше подходит к нашему празднеству!

Он ударил пальцами по струнам, заиграв быструю, звонкую и веселую мелодию. Все невольно повернулись к Сенпату, будто притянутые магнитом. Он запел сильным, чистым тенором, ударяя в такт сапогом об пол.

Не многие из присутствующих понимали слова васпурканской песни, но никто не мог усидеть на месте. Буйно-веселая мелодия понеслась по залу, и вскоре все пирующие кружились в безудержной пляске — круг налево, круг направо. Они поднимали руки, хлопали в ладоши, отбивая такт вместе с Сенпатом.

Сапожок Алипии нетерпеливо притоптывал под столом.

— Пошли, — сказала она, коснувшись рукава Марка. Он отодвинулся, поскольку танцевать по-настоящему не умел, но сдался, заметив разочарованный взгляд жены. В конце концов Марк позволил стянуть себя во внешний круг танцующих.

— Так легко ты не отделаешься! — сказал Гай Филипп. Предатель-центурион затащил Скавра с Алипией в самый центр. Остальные, смеясь и хлопая, подталкивали их все дальше и дальше, покуда молодые не очутились на открытом пространстве, где в полном одиночестве отплясывал неистовый рыжеволосый Виридовикс — неподражаемый танцор.

— Сейчас я посторонюсь, чтобы вам было где поплясать на славу, -сказал кельт, отступая.

Вот когда Скавр понял, что такое произносить проповедь после Бальзамона. Трибун брыкался и ударял ногами, иногда в такт музыке, но чаще — нет. Даже рядом с худенькой и грациозной Алипией, которая помогала ему как могла, он знал, что являл собой весьма жалкое зрелище. Но очень скоро понял, что это, в общем, не имеет значения. Жених обязан быть в центре. А до остального никому не было дела.

Сенпат Свиодо закончил песню виртуозным перебором струн, после чего выкрикнул «Хей!» и прыгнул с возвышения, держа лютню над головой. Его наградили штормом аплодисментов.

Задыхаясь и пыхтя, Марк стремительно выскочил из круга.

Таланты Сенпата и его красивое, точеное лицо привлекало к нему множество восхищенных поклонниц. Сенпат безудержно флиртовал со всеми подряд, но не делал ни одного лишнего шага. Скавр видел, как он заговорщически подмигнул жене. Неврат невозмутимо наблюдала за ним; она знала, что ее чести ничто не угрожает, и давала ему возможность забавляться.

Виридовикс, подумал Марк, после своего великолепного танца тоже, небось, купается во внимании дам. Однако Марк нигде не мог найти кельта, несмотря на то что высокий рост и огненная грива делали его заметным даже в большой толпе людей. Впрочем, Виридовикс вскоре вернулся, сопровождаемый молодой знатной дамой, которая (не очень даже скрываясь) оправляла на ходу измятое платье.

Трибун нахмурился; ему только сейчас пришло в голову, что Виридовикс исчезает не в первый раз… Кельт, должно быть, уловил выражение лица Скавра, глядящего на него через весь зал.

— Да, ты прав, — сказал Виридовикс по-латыни, когда оказался рядом с Марком. — Я свинья, это уж точно.

Только сейчас Марк заметил, как он пьян.

Глаза Виридовикса наполнились слезами.

— Моя милая Сейрем мертва. Она лежит, холодная, в могиле, а я, как кобель, забавляюсь с Идоксией и с этой… Позор мне, я так и не узнал имя второй девки!

— Ничего, ничего. — Марк положил руку ему на плечо.

— Тебе-то легко говорить, когда рядом с тобой чудесная жена и все такое прочее. А я… Я могу только позавидовать, как тебе повезло. Эти любовные шашни — жестокая насмешка, но как еще обрести то, что я потерял?

— Что его терзает? — спросила Алипия. Она не понимала разговора, но без всяких слов видела, что Виридовикс страдает. Скавр кратко рассказал Алипии о его горе.

Принцесса отнеслась к беде Виридовикса очень серьезно, как будто разбирая историческую коллизию.

— Думаю, неправильно смешивать то, что называется «заниматься любовью», и настоящую любовь. Нет более быстрого пути к сердцу женщины, чем тот, что начинается у нее между ног. Но есть куда более надежные и верные.

— О, она мудра, — сказал Виридовикс, обдумав слова Алипии. Он повернулся к Марку и внезапно обрел пьяно-торжественный вид. — Она настоящее сокровище. Береги ее.

— Хочешь, чтоб я уложил его в постель, Скавр? — Горгид появился рядом с трибуном, как всегда в тот момент, когда был нужен.

— Ладно, так и быть, пойду с тобой. — Некоторое время Виридовикс беседовал сам с собой, потом с большим уважением поклонился Алипии. -Госпожа, я, пожалуй, удалюсь! Позор мне, что я был болваном и бросил темное пятно на ваш свадебный день.

— Глупости, — ответила Алипия твердо. — Печаль нужно разделять с друзьями, как и радость. К сожалению, это не всегда получается. Я помню… — Ее голос стал мягким и тихим, а глаза затуманились. Марк обнял ее за талию. Она вздрогнула и снова пришла в себя. — Не бойся, милый. Со мной все в порядке, правда.

Она говорила тихо, но с той же решительностью, с которой разговаривала с Виридовиксом. Увидев, что Скавр все еще тревожится, она добавила:

— Мы в самом деле подходим друг другу. Вот ты и доказал это. Ведь ты сразу замечаешь, когда я становлюсь печальной. А вот тебе доказательство от меня. — Она поцеловала его, что вызвало громкие одобрительные крики у пирующих. — Ну вот. Теперь ты веришь мне?

Самым лучшим ответом, который у него нашелся, был ответный поцелуй. Кажется, это был самый правильный ответ.

Гости еще распевали пьяные песни в темноте за стенами уединенного дворца — личных апартаментов императорской семьи. Но никто не следовал за Марком и Алипией в само здание, за исключением Туризина и Алании. Однако императорская чета тут же направилась в свои покои.

Трибун широко раскрыл дверь в комнату, отведенную им с Алипией, -здесь молодоженам предстояло жить до отъезда в поместья, пожалованные Императором, 3апотевший кувшинчик вина покоился в чаше колотого льда, рядом лежал один-единственный бокал (общий для жениха и невесты). Шелковые одеяла и мягкие меха устилали постель. Масляный светильник горел на ночном столике у кровати.

Вдруг Алипия взвизгнула:

— Что ты делаешь? Отпусти!

Марк поставил ее на ноги, но уже в самой комнате. Улыбаясь, он сказал:

— Всю свадьбу я честно следовал видессианским обычаям. И не жаловался, делал все, как положено. Но уж от этого римского обычая я отступать не собираюсь. Невесту нужно перенести через порог на руках.

— О… Ну ладно. Но ты мог бы предупредить меня заранее.

— Прости. — Он выглядел таким сокрушенным и виноватым, что Алипия прыснула. Марк вздохнул с облегчением и закрыл дверь на замок и засов, после чего тоже рассмеялся.

— Что это, муж мой? — спросила Алипия. Она произнесла эти слова с гордостью обладания. — Или, что будет более правильным, дважды доказанный муж мой?

— Знаешь, — сказал Марк, — я только что подумал, что в первый раз закрываю за нами дверь и не боюсь, что кто-нибудь в нее вломится.

— Благодарение Фосу, — тут же отозвалась Алипия. Ее смешок прозвучал немного нервно. — Но эта дверь, заметь, еще и более крепкая.

— Ты права. Можно, я не буду обсуждать достоинства нашей двери всю ночь?

— Можно. — Она бросила беглый взгляд на кувшин. — Хочешь немного вина? Оно очень неплохое, но еще один бокал — и я засну.

— Нет, — сурово ответил Марк. — Я и так выпил изрядно.

Он снял с головы душистый свадебный венок и хотел уже отбросить его в сторону.

— Не делай этого! — воскликнула Алипия. — Венки нужно повесить на края кровати на счастье.

Она сама повесила венки на угловые шишечки кровати. Трибун шагнул вперед и нежно коснулся ее лица. Она обняла его, прошептав:

— О Марк, мы прошли через все испытания. Я так люблю тебя.

У него было еще мгновение ответить: «И я тебя», прежде чем их губы встретились. Толстые церемониальные халаты мешали объятию почти так же, как в прошлом доспехи.

— Скорее, — сказала Алипия, когда он начал снимать халат.

— Здесь довольно холодно. Если ты лежишь в постели один, конечно.

Когда он сбросил одежду с плеч, Алипия вдруг нахмурилась.

— Этот шрам новый. — Она провела пальцем по длинному шраму на его груди.

— Это та рана, которую я получил в Машизе. Могло быть хуже, но Горгид исцелил меня.

— Помню, ты рассказывал об этом. Ты был ранен в грудь — честная рана. Но похоже, мне нужно снова привыкать к твоему телу, милый.

— У тебя будет для этого много лет.

Она еще крепче прижала его к себе.

— Да. О да.

Он потуши светильник.

Гай Филипп шагал по площади Паламы, шлепая по лужам.

— Дело к весне. Снега, похоже, больше не будет.

Марк купил у лоточника маленького жареного спрута, съел его и теперь облизывал пальцы.

— Как бы мне хотелось убедить тебя поехать с нами на запад!

— Мы с тобой сто раз обсуждали это, — терпеливо ответил старший центурион. — Ты хочешь жить в своем поместье, отлично. Это твое дело. Что касается меня, то я вырос в селе — и удрал оттуда так быстро, как только смог.

— Все будет совсем иначе, — запротестовал Скавр. — Ты получишь большой кусок собственной хорошей земли, где сможешь делать все, что угодно. Это тебе не тот крошечный клочок, где можно помереть с голоду, как было в Риме.

— Ну что ж, в таком случае я помру там от скуки. Ну уж нет. Я предпочитаю заниматься своим делом. Гавр предоставил мне неплохой дом в столице. Обучать пехотинцев — это работа, которую я действительно хорошо выполняю. И не бойся, латынь я не забуду. Со мной в городе остается немало римлян.

Это было правдой. Хотя большинство легионеров с радостью согласились получить от Марка наделы земли, примерно пятьдесят солдат и офицеров предпочли служить Императору и дальше. Туризин был рад оставить их у себя. Он желал создать в видессианской армии легион по римскому образцу, и ему необходимы были для этого римляне старой выучки.

— Кроме того, мы нужны Империи, — добавил Гай Филипп. — Вы там быстро утратите боевые качества, поглощенные сбором урожая, скотиной и пацаньем, которое будет отвлекать вас от тренировок. Вы станете крестьянами и не сможете передать свое искусство сыновьям. Римская боевая наука будет потеряна для вас навсегда. Пусть же это учение переймут имперцы. И хорошенько запомнят его — а под моим руководством они запомнят его навеки, можешь не сомневаться. Я не писака, как Горгид. Какую еще память я могу оставить по себе? Какой памятник старшее центуриону лучше, чем хорошо обученная армия?

— Любой, кто останется в живых после твоих тренировок, запомнит их на всю жизнь, — заверил его Марк.

Гай Филипп крякнул, в основном от удовольствия. Трибун продолжал:

— Ну хорошо, ты убедил меня. Хотя, имея таких добрых соседей, как йезды, вряд ли мы разжиреем и станем обычными крестьянами. Не думаю, чтобы мы там, в западных провинциях, перестали быть солдатами. Но знаешь — я просто эгоист! На самом деле мне будет не хватать тебя, как не хватало бы правой руки…

— Ну, клянусь богами… — Ветеран все еще не признавал веры Фоса. -Можно подумать, будто мы никогда больше друг друга не увидим. Не навеки же расстаемся! Грянет беда — и первое, что сделает Туризин, это призовет на помощь нас, римлян. А если йезды будут досаждать тебе в Гарсавре, мы придем на выручку из столицы и отгоним Явлака. И кроме того, если я не хочу пахать землю, это вовсе не означает, что я не стану навещать тебя. Вот увидишь, я еще буду наезжать к вам в гости время от времени, попивать твое винцо и пощипывать твоих девок. И кто знает? Может быть, в один прекрасный день я снова отправлюсь в Аптос, и твое поместье станет хорошим перевалочным пунктом по дороге туда…

В течение всей зимы Гай Филипп вел настойчивые разговоры о том, что решится и начнет ухаживать за Нерсе Форкайной. Скавр не думал, что старший центурион сумеет даже выговорить эти слова. Судя по тому, что прошлой осенью Нерсе встретила ветерана тепло, почти дружески, возможно, она действительно питает к нему какие-то чувства… Возможно, подумал Марк, если подсказать ей сделать первой осторожный ход в этом направлении, это поможет делу. Кроме того, ведь жена Скавра — племянница Императора. Это тоже придаст вес его совету. Марк решил начать действовать, когда наступит нужный момент.

На деревьях в саду дворцового комплекса уже лопнули почки. Первая зеленая травка показалась на газонах, скрадывая грязь и пожухлые листья, оставшиеся от прошлого года.

Гай Филипп покинул трибуна, чтобы ввязаться в яростный спор с оружейником по поводу балансировки кинжала. Марк вернулся в императорскую резиденцию.

Вишневые деревья, окружающие кирпичное здание, стояли с голыми ветвями, но скоро уже они покроются душистыми розовыми цветами. Довольно рассеянно Скавр ответил салютом на приветствие часовых у входа. Глаза его остановились на коробках, ящиках и тюках, сваленных в кучу перед зданием: мебель, одежда, домашняя утварь были готовы к отправке в его новый дом. Скоро уже дороги просохнут — и тогда…

Годы, проведенные в армии, приучили его довольствоваться только самым необходимым. Мысль о том, что теперь он владеет таким огромным количеством скарба, показалась ему немного страшной.

В резиденции застоялся легкий запах кислого молока. Месяц назад повитухи помогли появиться на свет Фаросу Гавру. Мальчишка родился сильным и здоровым, хотя на вид походил на маленькую розовощекую голую обезьянку. Марк поморщился, вспомнив, как трещала с похмелья голова после того, как Туризин бурно отпраздновал рождение наследника.

До Марка донесся раздраженный голос Алипии — она с кем-то спорила:

— Ну — и что означает эта кислая мина, господин мой? Мужской голос, раздавшийся в ответ, был таким же колючим:

— Совсем не то, что тебе бы хотелось, госпожа моя!

Трибун заглянул в рабочий кабинет жены. Как и другие их апартаменты, комната была почти пуста, если не считать дивана и письменного стола. Все остальное было уже упаковано.

— Потише, господа, умоляю вас. Вы оба до смерти перепугаете евнухов. Или, что еще вероятнее, сюда набегут часовые, чтобы растащить вас, пока вы не вцепились друг другу в горло. — Это вмешался секретарь.

Алипия и Горгид выглядели вызывающе и смущенно. Секретарь, сидевший между ними, казался встревоженным. Скавр видел, что он записал всего несколько строк и из этого десятка треть была зачеркнута.

Горгид сказал:

— Теперь я понимаю Сизифа. Камень, который ему предстояло вкатить на холм, был переводом с греческого на видессианский, и я удивляюсь, как он не раздавил беднягу, когда скатился вниз.

После чего грек рассказал Алипии историю Сизифа; принцесса тут же черкнула несколько строчек, которые когда-нибудь появятся в ее собственной исторической книге.

— Хотя кто может сказать мне, когда это будет закончено? — сказала она Марку. — Вот и еще одна причина для частых возвращений в столицу. Как мне писать историю, не имея под рукой документов?

Прежде чем он успел ей ответить, она вновь повернулась к Горгиду. Скавр уже привык к этому. Долгая работа над историческим трудом Горгида сделала принцессу и грека хитроватыми, как заговорщики. Оба хотели превратить заметки грека в книгу, которую с интересом приняла бы видессианская аудитория.

Алипия вздохнула:

— Мы ходим по очень тонкой ниточке. Передавать слова буквально? На моем языке это теряет всякий смысл. Пересказывать? Но не теряем ли мы, в таком случае, то основное, что ты хотел сказать? К воронам все это! -добавила она по-гречески.

Последнее восклицание Алипии заставило удивленно рассмеяться и трибуна, и Горгида.

— В конце концов, на что я жалуюсь? — сказал Горгид. — Когда я начал писать свою «Историю», я думал, что единственным, кому придется потом читать эту неразбериху, буду я сам — за исключением, пожалуй, Марка. Разве я рассчитывал на то, что мои записи будут переведены на видессианский язык?

— Они заслуживают этого, — твердо ответила Алипия. — Прежде всего -как документ участника описываемых событий. Кроме того, ты — настоящий историк. Ты стараешься заглянуть за внешний фасад событий и вскрыть причины происходящего.

— Во всяком случае, пытаюсь, — кивнул Горгид. — Ту часть, над которой мы сейчас бьемся, ты понимаешь куда лучше меня. Я лишь пересказываю то, что услышал от Виридовикса. Вот здесь, Скавр. Может, ты сумеешь нам помочь. — Он сунул пергамент в руки римлянина. — Как бы ты перевел этот кусочек на видессианский язык?

— Я? — встревожился Марк; большинство его попыток в этом направлении встречались в штыки. — Какая часть?

Горгид показал ему спорное место в тексте. Уповая на то, что он еще не забыл греческие глаголы, Марк нерешительно сказал:

— Как насчет такого: «…некоторые кланы поддерживали Варатеша потому, что больше ненавидели Таргитая, нежели боялись Авшара»?

— Неплохо, — сказал Горгид. — Это придает больше контраста.

Алипия плотно сжала губы и рассудительно кивнула.

— Будь любезен, повтори этот текст, пожалуйста, — попросил секретарь, записывая услышанное.

Объединенными усилиями Горгид и Алипия разнесли следующее предложение Скавра в клочки. Через десять минут бурного обсуждения Горгид сказал:

— Слушайте, хватит на сегодня. Возможно, на свежую голову дело пойдет лучше. — Он слегка поклонился Алипии. — Я сочту за честь разыскивать в архивах нужные тебе записи, делать с них копии и отправлять их в твое поместье. Это, конечно, не заменит тебе самостоятельных исследований, но все же поможет немного.

— По рукам, — сказала она с той же быстрой решимостью, что отличала и Туризина.

Грек поднялся, чтобы уйти.

— Похоже, ты решил загрузить себя работой по горло. Исторические исследования, подбор документов для книг Алипии да еще твоя медицина… И целительское искусство… — заметил Марк, провожая Горгида к выходу.

— Врач и должен быть занятым. А что касается архивов… Это самое малое, что я могу сделать для твоей жены. Она тепло и с пониманием отнеслась к моей книге. Родственная душа, что называется. Кроме того, Алипия сумела многому меня научить.

В устах грека это, пожалуй, была самая большая похвала. Горгид удивил Марка, прошептав:

— Какая жалость, что у нее нет сестры. — Он засмеялся, увидев ошеломленное выражение на лице трибуна. — Не все из того, что случилось в степи, записано на пергаменте. Я тут как-то раз потренировался… Думаю, у меня стало неплохо получаться. Хотел бы я тоже когда-нибудь иметь сына.

Как будто в ответ из детской донесся оглушительный рев маленького Гавра.

Один из часовых у входа, видимо, отпустил сальную шутку. Скавр услышал приглушенный смех и затем голос Виридовикса:

— Ну, хватит болтовни, приятель. Ты мне напоминаешь блоху, которая прыгала по спине волчицы и говорила ей: «Надеюсь, не сделала тебе больно, моя милая».

Раздался еще более громкий смех. Горгид приглушенно фыркнул. Часовой сказал:

— Ты пришел оскорблять меня или у тебя есть более важная причина?

— Мне это нравится! — воскликнул кельт, как бы желая быстрее закончить разговор. — Я пришел навестить Скавра, если он дома.

— Я здесь. — Марк вышел на ослепительное дневное солнце.

— Это он, это он собственной персоной! — воскликнул Виридовикс и махнул в сторону ящиков и сундуков. — Ты наверняка опустошил здесь все дворцы и Собор в придачу. Ах, грабитель! А я, я ношу с собой только то, что могу взвалить себе на спину.

— Однако не забывай, что «мулы» могут взвалить на себя изрядный вес, — сказал Горгид, намекая на старое армейское прозвище легионеров. — И если бы Туризин не пожаловал тебе во владение поместье, то половина столичных аристократов с радостью подарили бы его тебе, лишь бы убрать подальше от своих жен.

Виридовикс пожал плечами:

— А другая половина — это те, кто сдуру переженились на уродливых девках. О, бедные олухи!

Часовые смеялись так, что им пришлось держаться друг за друга, чтобы не упасть. Похоже, Виридовикс был не в состоянии принять дружеский совет Алипии; его любовные похождения пользовались во всем городе скандальной известностью. Но натура кельта была настолько добродушной, что он каким-то образом умудрялся не наживать себе смертельных врагов — как среди женщин, так и среди мужчин.

Марк спросил:

— Ты пришел оскорблять меня или у тебя есть более важная причина для визита?

— Какой ты все-таки гад, Скавр. Стоишь за спиной и подслушиваешь. Но ты прав, я действительно пришел по делу. — К великому разочарованию часовых, он перешел на латынь: — Теперь, когда все утряслось и мы отправляемся в западные провинции, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты уговорил Гавра дать мне землю лично от себя. Было бы нехорошо, если бы я принял участок земли из твоих рук.

— А, вот ты о чем, — отозвался Марк тоже по-латыни. — Выбрось из головы. Случись иначе, мне было бы неловко. Для Туризина мы все единоплеменники. Он привык считать нас единым отрядом. Поскольку он в основном имел дело со мной как с командиром этого отряда, ему даже в голову не пришло, что ты не легионер. Не то чтобы ты, — добавил трибун, -когда-либо подчинялся моим приказам…

— Ты мне их никогда и не отдавал, за что, честно говоря, я тебе тоже благодарен. — Виридовикс расправил плечи, печальный, гордый и одинокий. -И все же я не жалею о том, что я — не легионер. Не хотелось бы мне вечно торчать у Гая Филиппа, который твердил бы мне, что он все время прав.

— Неужели вы с ним еще не прекратили эту дурацкую войну? — с отвращением спросил Горгид. — Неужели ты не нашел достаточно новых способов удовлетворять свою варварскую кровожадность?

— Оставь его таким, каков он есть, — сказал Марк. — Каждый из нас бережет в памяти то, что ему дорого. Это помогает нам держаться вместе.

— Да, — сказал Виридовикс. — Вы, римляне, даже не знаете, как вам повезло. Вас тут так много… Возможно, даже ваши внуки будут знать два-три слова по-латыни. А у грека есть его «История», чтобы обо всем помнить. Но я тоже все запомню, и чума на любого, кто велит мне позабыть. — Он бросил острый взгляд прямо в лицо Горгиду.

— Ну хорошо, согласен, согласен! — Горгид гневно пыхтел несколько секунд и вдруг криво улыбнулся. — Меня всегда раздражало, когда ты побеждал меня в спорах. Эти длинные рыжие волосы вечно заставляют забывать, что под ними скрывается цепкий ум. — Покачав головой, он направился к двери.

— Эй, подожди! — крикнул ему вдогонку Виридовикс. — Мы должны обмыть это дело кувшином доброго винца.

Он побежал следом за Горгидом. Стражники не могли понять разговора, но они уловили интонацию.

— Как собака и кошка, — сказал один из них.

— Это точно, — отозвался трибун. Он вернулся в здание, прошел мимо портрета давно усопшего Императора Ласкаря, чье грубое, крестьянское лицо больше напоминало Марку лицо младшего центуриона, нежели властелина Империи. Кровавое пятно в нижней части картины было одним из немногих напоминаний о том отчаянном сражении, что кипело здесь два года назад.

Из рабочего кабинета Алипии вышел секретарь. Алипия бросила ему вслед:

— Мне хотелось бы получить эту копию завтра, Артан. Пожалуйста, постарайся это сделать.

Артан печально вздохнул.

— Я сделаю все, что смогу. Ваше Высочество. — Он поклонился трибуну и поспешил уйти, положив свой набор карандашей и перьев в карман.

— Я не должна так перегружать его работой, — призналась Алипия Марку. — Но хочется успеть как можно больше до того дня, как мы покинем столицу. — Она рассмеялась. — Хотя о чем я говорю! Почти все мои вещи запакованы, и я не могу до них добраться.

Трибун давно уже знал, что Алипия жаловалась только на мелочи; она терпеть не могла, когда несущественные проблемы и неприятности мешали ей встречать лицом к лицу настоящие тревоги.

Он решил сменить тему разговора. Однако заговорил он осторожно, поскольку все еще приспосабливался к ее характеру и привычкам:

— Надеюсь, жизнь на новом месте, так далеко от столицы, не покажется тебе странной и необычной.

— Странной? — удивилась она. — Это будет, скорее, возвращение домой. Разве ты забыл, что я родилась и выросла в провинциальном поместье. Кстати, оно было расположено не так далеко от того места, где нам предстоит жить. Я никогда не думала, что вообще увижу большой город, пока мой отец не возглавил восстание, сбросившее с трона Стробила Сфранцеза…

Марк окончательно растерялся. Он действительно забыл об этом. Поэтому он пробормотал, стараясь скрыть смущение:

— Ну конечно, конечно…

Но это прозвучало так неубедительно, что Алипия рассмеялась:

— Да нет же, любимый, все прекрасно! Это тот самый счастливый конец, о котором пишется во всех романтических историях. Кстати, в реальной жизни так никогда не бывает. Странно даже, что с нами случилось именно так… Злодей пал от твоей руки, ты получил заслуженную награду, и вот мы с тобой вместе — навеки. Или я ошибаюсь?

Марк тоже засмеялся.

— Нет, ты совершенно права, — сказал он. — Особенно в последнем.

И поцеловал ее.

В жизни Марка с Алипией совершенно не было тех страшных ссор, что пронизывали его отношения с Хелвис. Но это был лишь явный признак куда более полного внутреннего душевного покоя. Не самой последней причиной этому было то, что он учился на своих прошлых ошибках.

И в то же время нельзя было отрицать той большой роли, которую играла в их браке Алипия. Она не пыталась подавить Марка и тем самым давала ему полную свободу меняться. У него просто не осталось повода отгораживаться от нее, спрятавшись за щитом упрямства. Ему казалось, что с каждым днем они любили друг друга все больше и больше. А в жизни с Хелвис счастье, наоборот, постепенно иссякало.

Нельзя сказать, конечно, что у них Алипией совершенно не было расхождений. Ее рассуждения о «счастливом конце» только подчеркивали одно из них. Марк подумал, что, несомненно, к этому имела отношение видессианская религия с ее пристальным вниманием к битвам между Добром и Злом. Скавр постепенно приближался к пониманию веры Фоса, но все еще чувствовал сильное влияние стоиков.

Счастливые концовки возможны только в любовных романах, где героев совершенно не тревожит, что ждет их за пределами книги. А в обычной жизни беда следует за бедой — и так без остановки. В реальном мире существовал лишь один конец, и он был предопределен заранее. Но к нему ведет множество путей.

— Давай лучше назовем это хорошим началом, — сказал Марк, и Алипия не стала возражать ему.