"Флот вторжения" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

Глава 4

Металлический грохот эхом разлетелся по всему флагманскому звездолету «Сто двадцать седьмой Император Хетто», когда транспортный корабль состыковался с одним из посадочных доков. В рабочем кабинете главнокомандующего прозвучал мелодичный сигнал.

— Ожидаемый тосевит прибыл, господин адмирал, — доложил младший офицер.

— Проводите его сюда, — сказал Атвар.

— Будет исполнено.

Атвар парил в воздухе. Перед приемом туземных представителей он распорядился отключить гравитацию на корабле. Атвар привык к невесомости и, хотя не получал от нее особого наслаждения, переносил без труда, как и прочий экипаж. Однако тосевитам космические полеты были неизвестны. Ощутив себя лишенными веса, они, испытывая дискомфорт, наверняка смутятся, а следовательно, будут более сговорчивыми. Во всяком случае, Атвар на это надеялся.

Челюсти его широко раскрылись от удовольствия, когда он вспомнил туземца из империи, называемой Дойчланд. Тот еще в транспортном корабле исторг наружу все содержимое своего желудка. Этот бедный, перепуганный Риббен… (язык сломаешь!) Риббентроп не смог даже четко объяснить позицию своего повелителя.

Дверь кабинета открылась. Офицер, выделенный для изучения данного тосевитского диалекта, вплыл внутрь вместе с туземцем, речь которого ему предстояло переводить. Офицер произнес:

. — Господин адмирал, представляю вам посланника империи, называемой Союз Советских Социалистических Республик — сокращенно СССР. Его зовут Вячеслав Михайлович Молотов.

— Передайте ему мое учтивое приветствие, — сказал Атвар, думая, что в сравнении с его родиной эта тосевитская империя слишком мала, чтобы заслуживать столь длинного названия. Однако сам посланец, как большинство тосевитов, был значительно крупнее главнокомандующего.

Переводчик, запинаясь, заговорил на языке Молотова. Проблема была в том, что тосевитские языки не слишком годились для речевого аппарата Расы. Для Атвара речь любого тосевита звучала так, словно тот изрыгал сплошные проклятия. Тосевитские языки тяжело давались Расе еще и потому, что были ужасающе неритмичными. Они не претерпели долгих тысячелетий шлифовки, превращающих Язык в подлинно разумную речь. Но даже и без этих трудностей туземные наречия оставались не до конца понятными офицерам, назначенным для их изучения. До непосредственной высадки на Тосев-3 они располагали лишь принимаемыми радиопередачами (здесь Атвар впервые увидел полезную сторону того, что у тосевитов существовало радио). В общем, изучение языков продвигалось медленно, несмотря на помощь компьютеров, запрограммированных на статистический подбор вероятного значения слов.

Молотов выслушал приветствия главнокомандующего и произнес свои. В отличие от тосевита из Дойчланда, у этого хватило мозгов говорить медленно, чтобы не перегружать переводчика. И не в пример тому тосевиту прибывший не выказал признаков замешательства, впервые в жизни покинув родную планету и очутившись в невесомости.

Обзорный экран показывал голограмму Тосев-3, но Молотов даже не удостоил это зрелище взглядом. Он глядел прямо на Атвара сквозь корректирующие линзы, нацепленные перед его плоскими неподвижными глазами. Главнокомандующему это понравилось. Он не ожидал обнаружить среди туземцев такое самообладание.

Молотов заговорил снова, по-прежнему медленно и не повышая голоса. Переводчик в недоумении повернулся к Атвару — привилегия говорить первым принадлежит главнокомандующему. Но что знает Большой Урод о правилах приличия?

— Не обращайте внимания на его манеры, — сказал Атвар. — Просто передавайте мне, что он говорит.

— Будет исполнено, господин адмирал. Вячеслав Михайлович — это вежливый способ обращения к тосевитам, которые говорят по-русски: первое слово — их имя, а второе — имя их отца. Впрочем, это несущественно. Этот тосевит требует немедленного и безоговорочного вывода всех наших сил с территории и из воздушного пространства империи СССР.

— Он действительно это говорит? — Челюсти Атвара разошлись от громкого хохота, — Напомните ему, что он не в том положении, чтобы выдвигать требования. Если бы он оккупировал нашу Родину, разговор был бы иной. Но сейчас обсуждается капитуляция его страны.

Молотов слушал переводчика, не меняя выражения лица. По мнению Атвара, все тосевиты, которых он видел, имели чрезвычайно подвижные лица; его собственная лицевая мускулатура была куда менее развита. Но этот туземец, должно быть, был высечен из камня. По-прежнему не обращая внимания на окружающую обстановку, он некоторое время раздумывал, после чего ответил:

— Мы не намерены сдаваться. Мы воевали против гитлеровцев и остановили их, когда они считали, что добились победы. Наша страна обширна, и возможности наши огромны. Нас нелегко победить.

— Под «гитлеровцами» он имеет в виду тосевитов из Дойчланда, господин адмирал, — пояснил переводчик.

— Скажите ему, что его обширная империя исчезнет почти бесследно на любом из трех миров нашей Империи. Молотов вновь выслушал, подумал и ответил:

— Трех ваших миров сейчас с вами нет, а вы рассчитываете завоевать не только СССР, но и все континенты. Подумайте, не слишком ли далеко вы зашли.

Атвар метнул взгляд на бесстрастного тосевита. Может, туземец и варвар, но далеко не дурак. Этот мир — даже планета с таким громадным количеством воды, как Тосев-3, — был куда более громадной территорией, больше, чем предполагал главнокомандующий до начала кампании.

— Мы атакуем вас, когда хотим, а вы несете тяжелые потери всякий раз, когда пытаетесь нанести нам ответный удар. Как вы вообще собираетесь воевать с нами, если почти все ваши производственные мощности лежат в развалинах? Сдавайтесь сейчас, и тогда вы сумеете сохранить для своего народа кое-какие преимущества.

На Молотове была такая же грубая одежда, как и у большинства тосевитов. Лицо его блестело от пота. Температура на космическом корабле была комфортной для Расы, но не для туземцев. Однако Молотов по-прежнему отвечал довольно дерзко:

— Фабрик и заводов у нас много. И людей много. Вы побеждали в сражениях против нас, но вам далеко до окончательной победы. Мы будем сопротивляться до последнего человека. Даже у гитлеровцев хватило здравого смысла не сдаться вам.

— Я недавно говорил с министром иностранных дел Дойчланда, — сказал Атвар.

Тот тосевит оказался тоже слишком упрямым, чтобы капитулировать прежде, чем его империи будет нанесен сокрушительный удар. Однако Молотову не надо об этом знать.

Туземец испытующе посмотрел на адмирала:

— И что он сказал?

Поскольку до высадки Расы СССР и Дойчланд находились в состоянии войны, было понятно, что у них мало оснований доверять друг другу.

— Мы обсуждали возможность признания Дойчландом власти Императора, — ответил Атвар.

Говоря о своем государе, он на мгновение опустил глаза. Переводчик — тоже.

— Вы говорите — Император? Я хочу убедиться, что правильно вас понимаю, — сказал Молотов. — Вашим… народом управляет некая персона, которая правит только потому, что является членом семьи, до этого находившейся у власти долгие годы? Именно это вы имели в виду?

— Да, именно это, — подтвердил Атвар, удивившись вопросу туземца. — А кто еще может управлять империей, в том числе и нашей, как не Император? Я полагаю, что тосевит по имени Сталин является Императором вашего СССР.

Насколько мог судить главнокомандующий, лицо Моло-това и сейчас не изменило выражения. Таким же оставался и его голос — негромким и монотонным. Но сказанное туземцем заставило переводчика зашипеть от ярости и изумления — тот даже начал хлестать коротким хвостом, будто в смертельной битве. Но потом офицер овладел собой и заговорил на языке Молотова. Молотов ответил. Переводчика била дрожь. Успокаивался он медленно и еще медленнее поворачивался к Атвару.

Говорить переводчик не отваживался.

— Что же сказал Большой Урод? — требовательно спросил Атвар.

— Господин адмирал, — запинаясь, начал переводчик, — этот… это тосевитское существо просит, чтобы я передал вам, что народ в его СССР… они… казнили… убили своего Императора и всю его семью двадцать пять лет назад. Это около пятидесяти наших лет, — добавил он, помня свои обязанности переводчика. — Они убили своего Императора, а этот Сталин, их вождь, является вовсе не Императором, но главарем шайки преступников, которые участвовали в убийстве.

Атвар умел управлять своими чувствами и не зашипел, как переводчик. Однако, он был шокирован. Представить государство без Императора было для него почти невозможно. В течение многих десятков тысячелетий его Родина являлась единой, но и до обретения единства, в древности, одна Империя боролась с другой. Когда Раса завоевала Халесс-1, там существовала единая Империя. Работев-2 был разделен, но также между соперничающими Империями. Разве может существовать еще какой-нибудь способ организации разумных существ? Главнокомандующий не способен был этого вообразить.

— Вам следовало бы знать, захватчик из другого мира, — спокойно добавил Молотов, — что Дойчланд также не имеет Императора, равно как и Соединен…

Тут переводчик прервался и стал что-то уточнять у Молотова, а затем пояснил:

— Он имеет в виду империю или, так сказать, не-империю в северной части малого участка суши.

— Эти тосевиты — настоящие безумцы! — вырвалось у Атвара. — Этого не надо переводить, — добавил он.

— Да, господин адмирал, — согласился переводчик. — Именно так. Но что мне сказать туземцу?

— Не знаю.

Атвар чувствовал себя оскорбленным одним присутствием существа, которое принимало участие в убийстве Императора. До этого момента сама мысль о возможности подобного преступления казалась невозможной. Неожиданно перспектива нанесения ядерных ударов по всей суше Тосев-3 показалась намного привлекательнее, чем прежде.

Атвар справился с собой.

— Скажите этому Молотову, что содеянное им и его преступными сообщниками до появления Расы нас не волнует, если только они не откажутся капитулировать. Но в противном случае — мы отомстим за их убитого Императора.

Если эта угроза и испугала Молотова, Большой Урод не подал виду — туземец умел владеть собой не хуже представителя Расы.

— Скажите, — спросил гость, — я правильно понимаю, что, говоря об империи, вы имеете в виду точный и буквальный смысл этого слова, то есть существование Императора, двора и всех прочих пышностей далекого прошлого?

— Да, именно так, — подтвердил Атвар. — А что еще здесь можно иметь в виду?

— Политически зрелые народы СССР выбросили правление угнетателей на свалку истории, — объяснил Молотов. Атвар рассмеялся туземцу прямо в его наглое лицо:

— Вот уже сто тысяч лет, как Раса процветает под правлением Императоров. Несколько столетий назад с помощью зондов мы наблюдали вашу жалкую планету, тогда вы были дикарями. Что вы знаете об истории?

Главнокомандующий искренне желал, чтобы тосевиты и по сей день оставались дикарями.

— История движется медленной, но уверенной поступью, — упрямо сказал Молотов. — Наступит день, и ваш народ тоже совершит революцию, когда экономические условия продиктуют ее необходимость. Думаю, такой день наступит скоро. Вы являетесь империалистами, а империализм есть последняя стадия капитализма, как доказали Маркс и Ленин.

Переводчик кое-как справился с переводом последней фразы.

— Господин адмирал, мне трудно переводить на наш язык религиозные понятия туземцев. В СССР Маркс и Ленин являются богами или пророками. — Он коротко переговорил с Молотовым и уточнил:

— Пророками. Вячеслав Михайлович лично знал Ленина.

Молотов продолжал:

— Ленин возглавил революцию, которая свергла нашего Императора и установила в СССР правление рабочих и крестьян. Говорю с гордостью, что и я помогал осуществлению этого благородного дела.

Атвар с отвращением посмотрел на тосевита. Потом сказал переводчику:

— Передайте этому преступнику, что больше нам не о чем разговаривать. Если он и его сообщники не захотят капитулировать перед нами, то мы не будем с ними церемониться.

Молотов ответил кратко:

— Мы не капитулируем.

Главнокомандующий бросил на переводчика молниеносный взгляд, чтобы убедиться, правильно ли он угадал ответ. Оказалось, правильно.

— Выпроводите его с корабля! — резко приказал Атвар. — Жаль, что приходится считаться с его неприкосновенностью, а не то я бы обошелся с ним так, как он того заслуживает.

Мысль о жестоком, разнузданном убийстве Императора — пусть и тосевитского — вызвала в нем атавистическое желание кого-нибудь укусить, в первую очередь Молотова, хотя Большой Урод выглядел совсем не аппетитно.

Дверь кабинета Атвара распахнулась. Переводчик оттолкнулся от стула, за спинку которого держался, и поспешно исчез. Молотов двигался более неуклюже, а его нелепая одежда болталась во все стороны. Атвар закрыл за туземцем дверь. Но довольно резкий запах его тела, как скверное воспоминание, еще оставался. Чтобы изгнать это воспоминание, главнокомандующий включил воздухоочистители.

Не дожидаясь, пока чужеродный запах исчезнет полностью, Атвар вызвал по связи Кирела. На экране возникло лицо командира корабля.

— Немедленно зайдите ко мне.

— Будет исполнено, господин адмирал.

Экран погас. Вскоре раздался сигнал входного звонка.

— Я слушаю вас, господин адмирал, — сказал Кирел, всем своим видом показывая готовность выполнить любой приказ.

— Переговоры с тосевитами продвигаются менее успешно, чем я надеялся,

— с шипением вобрал в себя воздух Атвар. — Все их крупнейшие империи по-прежнему отказываются признать власть Императора..

Сообразно ритуалу глаза Атвара опустились вниз. Ему не хотелось рассказывать Кирелу о том, что он узнал от Молотова. Во всяком случае, не сейчас: его собственная боль была еще слишком сильной.

— Задача оказывается более трудной, чем виделось нам, когда мы покидали Родину, — сказал Кирел.

Командир корабля обладал так-том. Он воздержался от напоминания Атвару, что настаивал на возвращении до того, как начались боевые действия на территории планеты. Помолчав, Кирел продолжал:

— Слишком много поколений сменилось с тех пор, как Раса участвовала в настоящей войне.

— Что вы имеете в виду? — спросил Атвар. — Нас специально готовили для этой миссии.

— Готовили, это правда, — неохотно согласился Кирел. — Однако тосевиты не только подготовлены к войне, они имеют боевой опыт. Если сравнивать наше оружие, мы их значительно опережаем. Но зато в искусстве ведения войны они превосходят нас. И это превосходство наносит нам немалый урон.

— Знаю. Они оказались более серьезными врагами. Я не ожидал этого — даже когда узнал об их ненормальном техническом прогрессе. Они не только хитры, как вы говорите, но еще и упрямы. Я был уверен, что они уступят, когда осознают преимущества, которые мы бы им даровали. Однако они продолжают сражаться.

— Именно так, — подтвердил Кирел. — Возможно, то, что они уже находились в состоянии междуусобной войны, позволило им быстро переорганизоваться для войны с нами: они хорошо обучены и умелы. Да, мы еще долго можем уничтожать их. Но на один наш танк или самолет приходится от десяти до двадцати пяти их машин. Наше вооружение ограничено. Если мы не запугаем их, то можем столкнуться с трудностями. Знаете, меня преследует один и тот же кошмарный сон, когда я вижу, как наша последняя ракета уничтожает неуклюжий тосевнтский танк, а тем временем с их завода выкатывается новый и устремляется на нас.

Когтистые руки Атвара непроизвольно дернулись, будто хотели разорвать появившегося перед ним врага.

— Это всего лишь сон. Когда вы проснулись, его нужно было оставить в спальной ячейке. Вы же знаете, что мы уже направили на планету наши корабли-заводы. Как только получим сырье, мы будем в состоянии пополнить наши запасы.

— Конечно, господин адмирал, — ответил Кирел. Он не сказал (возможно, потому, что Атвару это и самому было известно), что, даже работая на пределе своих возможностей, эти заводы не смогут изготавливать оружие в достаточном количестве. Никто на Родине не представлял, что эскадре понадобятся такие запасы.

Словно желая уйти от неприятных раздумий, Атвар сказал:

— Несмотря на их бахвальство. Больших Уродов можно сделать сговорчивыми. Этот самец из империи Дойчланд, кажется, оценил наше могущество.

Неожиданно он вспомнил слова Молотова о том, что Дойчланд не является империей. Атвару стало тошно при мысли: а вдруг и они убили своего Императора.

— Дойчланд? — переспросил командир корабля Кирел. — Интересно. Можно воспользоваться вашим экраном, чтобы показать вам материал, заснятый вчера разведывательным спутником?

Атвар сделал характерный жест, выражающий согласие. Кирел ввел запрос в банк данных.

На экране появились зеленая суша и стального цвета море. Потом неподалеку от громоздкого деревянного строения вспыхнула огненная точка. Огоиь вдруг расширился я стал ярче, затем начал медленно гаснуть.

— Один из наших бомбовых ударов? — спросил Атвар.

— Нет. Разрешите показать вам снова, на этот раз в замедленном темпе и с компьютерной обработкой записи.

На экране возникло увеличенное изображение. Атвар внимательно посмотрел на него, потом на Кирела.

— Это же ракета, — с упреком произнес он, словно то была вина командира корабля.

Атвар никак не хотел верить в увиденное.

— Да, господин адмирал, это ракета или, по меньшей мере, попытка ее запуска. Поскольку она взорвалась на стартовой площадке, мы были не в состоянии получить данные о радиусе ее действия и системе наведения. Однако, судя по размерам, она скорее относится к стратегическим, а не к тактическим ракетам.

— Я полагаю, что это место уже стерто с лица планеты? — спросил Атвар.

— Конечно, господин адмирал, — подтвердил Кирел. Печальный тон командира корабля сказал главнокомандующему то, что он уже знал: хотя это место и уничтожено, Расе неизвестно, сколько еще таких мест есть у тосевитов Дойчланда. И это останется неизвестным до тех пор, пока туземная ракета не понесется с ревом в их сторону. А уничтожать в воздухе ракеты на порядок труднее, чем сшибать медленные, неуклюжие тосевитские самолеты. Но даже самолеты беспрестанно наносили ущерб войскам Расы: сколько бы этих примитивных машин они ни сбивали, Большие Уроды продолжали посылать все новые и новые. Как говорил Кирел, мужество и умение тосевитских пилотов в какой-то степени компенсировали низкий уровень техники.

— Нужно уничтожить все заводы, где производят это оружие, — подытожил Атвар.

— Да, господин адмирал, — отозвался Кирел.

«А ведь он не сказал „Будет исполнено"“, — заметил Атвар.

С воздуха все заводы выглядели одинаково. Уничтожение всех заводов Дойчланда — чрезмерно трудная задача. По сравнению со всей планетой Дойчланд был небольшой империей, но Атвар уже убедился, что здесь даже маленькие империи имеют большое влияние. У других тосевитских империй тоже есть заводы. Как близко они подошли к производству ракет?

***

В бескрайних просторах юга России, прямо посреди степи, с пыхтением остановился поезд. С него спрыгнули люди в молевой форме и энергично принялись за дело. Они могли бы действовать еще эффективнее, если бы вместо бешеной гонки им позволили работать в обычной, отличающейся методичностью, манере. Так думал Карл Беккер. Но приказ фюрера есть приказ фюрера. Его надо выполнять как можно скорее.

— Карл, а ведь грунт не удастся как следует подготовить, — с грустью проговорил Михаэль Аренвальд.

Они оба входили в отделение инженерных войск батальона тяжелой артиллерии «Дора».

— Ты прав, — обреченно кивнул Беккер. — Но сколько снарядов мы сумеем выпустить, прежде чем ящеры нас накроют?

Батальон находился в шестидесяти километрах от базы ящеров. Однако самолет, особенно такой, на каких летали ящеры, преодолевал это расстояние в мгновение ока. Карл Беккер был далеко не глуп: услышав о миссии, он сразу понял, что их посылают на самоубийство.

Возможно, Аренвальд тоже это понимал — но предпочитал хранить свои догадки при себе.

— — Мы успеем выпустить полдюжины снарядов, прежде чем они сообразят, что творится.

— А потом — пиф-паф! — усмехнулся берлинец Беккер, приставив указательный палец к виску.

— Ты покойник, я покойник, мы все покойники, целый батальон. Остается ответить лишь на один вопрос: сколько ящеров мы сможем забрать с собой, чтобы наши смерти были не впустую?

— Рано или поздно все мы будем покойники, — рассмеялся Аренвальд. — В любом случае прежде, чем покинуть этот бренный мир, мы устроим им сюрприз.

— Дай Бог, чтобы мы сумели его устроить, — признался Беккер. — А то…

Он замолк на полуслове и закашлялся. Батальону было придано отделение химзащиты, в задачу которого входило создание дымовой завесы, надежно скрывающей от наблюдателей с воздуха все подготовительные работы. Часть дыма создавалась довольно нехитрым образом — при помощи ведер с горящим моторным маслом. Вдыхание такой смеси не сулило легким ничего хорошего. Беккер снова закашлялся, потом перестал обращать на дым внимание.

Люди сновали вокруг поезда как муравьи. Для батальонной пушки были уложены специальные рельсы — четыре плавно изогнутые дуги, каждая на одинаковом расстоянии друг от друга. Между рельсами внутренней пары было ровно двадцать футов. К внешней паре монтажные бригады начали подгонять специальные дизельные подъемные краны, которым предстояло работать на последующей сборке пушки.

Глядя на всю эту деятельность, Аренвальд снова засмеялся:

— Недурно, учитывая неравенство наших сил.

— А сколько лишнего народа мы притащили с собой, если учесть, что долго здесь не задержимся…

Когда батальон тяжелой артиллерии «Дора» прибыл в Россию, его сопровождали подразделение охраны численностью из трехсот солдат и охранников с собаками, а также усиленный зенитный батальон, насчитывавший четыре сотни человек. Сейчас и то и другое не имело никакого значения. Если ящеры решат двинуться в этом направлении, немецкие пехотинцы не смогут их сдержать, а зенитки — отогнать их самолеты. Единственная надежда

— на то, что пушка сумеет выстрелить раньше, чем врага обнаружат ее присутствие.

Беккер тоже рассмеялся. Дым успел закоптить его лицо. Аренвальд с любопытством посмотрел на него. Тот пояснил:

— Держать «Дору» в секрете — все равно что пытаться спрятать в кармане слона из зоопарка.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Аренвальд, разгоняя рукой дым. — Но видишь ли, Каря, у нас здесь очень вместительный «карман».

— Да и «слон» у нас тоже очень объемистый. Беккер спрыгнул с поезда и зашагал между рельсами, теми, что примут на себя вес «Доры». Для придания полотну дополнительной прочности рельсы были уложены на почти притиснутые одна к другой крестообразные шпалы. Если бы пушка оставалась здесь надолго, все это имело бы смысл. Но для нескольких выстрелов, после которых «Дора», вероятнее всего, сгинет, состояние грунта не играет роли.

Следующие несколько дней прошли в страшной спешке, люди спали урывками, часто под поездом, дававшим хоть какую-то защиту на случай появления самолета ящеров. По инструкции на сборку «Доры» требовалась неделя. Подстегиваемый страхом, батальон тяжелой артиллерии управился за четыре с половиной дня.

Две половины нижней части лафета «Доры» двигались по центральным путям и были соединены друг с другом. Они помещались на двадцати рельсовых тележках, что опять-таки было сделано для распределения массы «Доры» по возможно большей площади. Беккер входил в службу, которая занималась гидравлической центровкой нижнего основания.

Дизельные краны подняли на нижнее основание крестовины, затем установили на свои места две половины верхней части лафета. Верхушка несла на себе зарядный блок. С нижней частью его соединяли десятки массивных болтов. Беккер прошелся вдоль одной стороны лафета, а Аренвальд — с другой, проверяя, все ли на месте. В конце пути они встретились, улыбнулись, обменялись чертежами и двинулись обратно, теперь уже проверяя работу друг друга. К моменту начала стрельбы все должно работать как надо, ибо чинить будет некогда.

После сборки лафета дальнейший монтаж пошел быстрее. На свои места подняли люльку ствола, казенник, части самого ствола. Когда наконец «Дора» была целиком собрана, Беккер с восхищением оглядел гигантскую пушку. Лафет этого восьмидесятисантиметрового чуда инженерной мысли достигал пятидесяти метров в длину и одиннадцати в высоту; длина одного ствола равнялась тридцати метрам.

Где-то за завесой дыма, с большой высоты, раздался скулящий звук пролетающего самолета ящеров. Плечи Беккера поникли, руки сжались в бесполезные в этой ситуации кулаки.

— Боже, — взмолился он, — только не сейчас, мы ведь так близки к завершению!

Михаэль Аренвальд похлопал его по плечу:

— Они и прежде летали над нами. Карл. Все будет в порядке, вот увидишь.

На них не упало ни единой бомбы; ни одной ракеты не разорвалось возле лафета пушки. Кран поднял из грузового вагона семитонный снаряд, имевший в длину почти пять метров, повернул длинную стрелу и поместил груз в казенную часть пушки.

Казенная часть приняла снаряд и захлопнулась с лязгом, напоминающим грохот в заводском цеху. Когда ствол пушки медленно поднялся, весь батальон разразился ликующими криками. Аренвальд рассмеялся:

— Как будто встал самый большой член в мире.

— А ты прав: процесс одинаков, — отозвался Беккер. Достигнув наклона почти в сорок пять градусов, ствол остановился. Беккер вместе со всеми отвернулся, заткнул уши и открыл рот.

Выстрел оказался совершенно непохожим на ожидания Беккера. Он целиком высосал воздух из легких и тряханул так, как терьер трясет крысу. Оглушенный, Беккер зашатался, споткнулся и тяжело осел на землю. Голова гудела. Он не был уверен, что после этого титанического рева сможет что-либо слышать. Но видеть он мог. Скрючившись на земле рядом с ним, Михаэль Аренвальд держал поднятыми вверх большие пальцы обеих рук.

***

Оператор радара транспортного корабля «Шестьдесят седьмой Император Сохреб», стоящего на поверхности Тосев-3, вперился в экран и неодобрительно зашипел. Дребезжащий звук автоматической системы оповещения раздался прежде, чем Бретлан закричал:

— Ракета на подходе!

Их уже предупредили, что Большие Уроды балуются с ракетами, но он никак не ожидал встретиться с одной из этих игрушек так скоро. Он ошеломление устремил глазные бугорки к потолку. Вот уж действительно, Большие Уроды совсем не похожи на Расу. Как они быстры…

Тосевитская ракета не менее быстро преодолела расстояние до приземлившихся космических кораблей. Челюсти Бретлана снова раскрылись, на этот раз от удовольствия. Значит, тосевиты додумались до управляемых снарядов? Замечательно, но они еще не знают, что такие снаряды тоже можно уничтожать.

Едва эта мысль шевельнулась в мозгу Бретлана, радары показали запуск ракет для перехвата и уничтожения туземного оружия. Бретлан засмеялся:

— Вам, Большие Уроды, придется выдумать что-нибудь получше.

***

Обычный снаряд, как правило, имеет тонкие стенки, ибо лишний вес снижает его баллистические характеристики. Если в него попадает другой снаряд, или даже осколок, чаще всего это выводит его из строя.

Однако снаряды для «Доры» приходилось одевать в броню, чтобы они смогли выдержать чудовищную силу, выбрасывавшую их из ствола орудия.

Ракета ящеров взорвалась в нескольких метрах от летящего гиганта. Осколки ее отскочили от блестящей поверхности. Вторая ракета, прежде чем взорваться, ударилась в снаряд и, закружившись, развалилась.

Снаряд как ни в чем не бывало продолжал лететь.

***

Бретлан следил за радарным экраном, не веря своим глазам. К недоверию в равных количествах примешивались ужас и удивление.

— Такое просто невозможно, — повторял он.

Но факт оставался фактом: тосевитский снаряд сокрушал все, что Раса посылала ему наперехват, и продолжал двигаться. Он летел прямо на Бретлана.

— Император, спаси и сохрани! — заскулил Бретлан и скользнул под свое кресло, приняв положенную по уставу защитную позу в случае нападения с воздуха.

***

Снаряд упал примерно в десяти метрах от «Шестьдесят седьмого Императора Сохреба», угодив прямо в хранилище особо взрывоопасных веществ. За микросекунды все вокруг превратилось в море острых как бритва, раскаленных осколков всех форм и размеров.

Как и все звездолеты эскадры пришельцев, «Шестьдесят седьмой Император Сохреб» использовал энергию атомного реактора. Но так же, как и большинство находившихся на поверхности Тосев-3 кораблей, значительную часть этой энергии он расходовал на электролиз воды и получение кислорода и водорода. Они служили топливом для воздушных и наземных машин Расы.

Когда прогремел взрыв, все вокруг взвилось высоко в небеса. Бретлан и его кресло исчезли бесследно.

***

Огненный пар был достаточно громадным, чтобы его увидели за шестьдесят километров. Когда он осветил северный горизонт, люди из батальона тяжелой артиллерии «Дора» закричали от радости — их громкие крики услышал и оглушенный Карл Беккер.

— Попал! Попал! Попал! — вопил он и кружился в безумной пляске вместе с Михаэлем Аренвальдом.

— Да это лучше оргазма! — орал Аренвальд.

Командующий батальоном взобрался на массивный лафет и поднес к губам мегафон.

— Всем по местам! — громогласно осадил он одуревших от радости подчиненных. — Мы должны ударить по ящерам еще раз, прежде чем они ударят в ответ.

Вряд ли можно было придумать что-нибудь лучше этих слов, чтобы привести батальон в чувство.Работа снова закипела. В отличие от танковой пушки, «Дора» не обладала возможностью разворачиваться. Поэтому дизельный локомотив, прицепленный к переднему концу лафета, проехал несколько метров по плавному изгибу рельсов и переместил громадину весом в полторы тысячи тонн на следующую, заранее выбранную огневую позицию.

Как только машинист остановился возле метки, нанесенной на рельсы, Беккер стремглав бросился вперед, чтобы убедиться, не нарушилось ли от поворота и перемещения равновесие лафета. Пузырьки жидкостных уровней на всех четырех углах лафета не сдвинулись ни на миллиметр. Беккер махнул рукой:

— Все в порядке!

Длинный ствол поднялся на один-два градуса. Кран уже вынимал из казенной части пустую гильзу от первого снаряда.

— Разойдись! — закричал сверху крановщик. Люди поспешно разбежались. Гильза шлепнулась на землю неподалеку от лафета. Такой способ удаления пустых гильз противоречил инструкциям, зато был самым быстрым. Кран повернулся за новым снарядом.

Карл Беккер следил за часами. Через двадцать девять минут после того, как «Дора» заговорила в первый раз, ее голос раздался вторично.

***

Крефак явственно ощущал жар от горевшего «Шестьдесят седьмого Императора Сохреба», хотя его ракетная батарея находилась на приличном расстоянии от несчастного корабля.

Крефак также чувствовал жар и от своего командира, который бурно обсуждал свою неудавшуюся попытку сбить снаряд Больших Уродов. Он все сделал совершенно правильно. Батарея по крайней мере дважды перехватила тосевитский снаряд. Записи с радаров это подтверждают. Но почему там, где буквально мгновение назад горделиво высился космический корабль, теперь осталась липа груда дымящихся обломков?

Один из операторов у радарного экрана испуганно зашипел.

— Эти твари, рожденные не из яйца, запустили новый снаряд! — воскликнул он.

Крефак с оторопелым удивлением уставился в экран. Хватило и одной катастрофы, но вторая… Он не мог представить себе, что будет, если. Он не хотел этого представлять. Его голос повысился до пронзительного крика, что совершенно не подобало офицеру:

— Сбить!

Шум пусковых установок доказывал, что компьютеры не стали дожидаться его приказов. Крефак подбежал к экрану, отыскал летящие ракеты. Как и прежде, они подошли прямо к цели, взорвались и… исчезли. С таким же успехом их можно было вообще не запускать. Тосевитский снаряд продолжал неотвратимо двигаться установленным курсом.

Чуть ниже радарного экрана, отмечавшего путь снаряда, находился другой экран, который определял наземную цель, куда направлялся снаряд.

— Нет! — со свистом выпустил воздух Крефак. — Ради Императоров, запускайте новые ракеты!.

— Высокочтимый начальник, батарея израсходовала все снаряды; которые имелись на пусковых площадках, — беспомощно ответил подчиненный. — Ждем новых.

Он тоже взглянул, куда был нацелен тосевитский снаряд.

— О нет, только не в «Пятьдесят шестого Императора Джоссано»!

Бугорки его глаз задрожали от страха, когда он посмотрел на Крефака.

— Да, снаряд летит именно сюда, а у нас на борту хранится большая часть запасов ядерного оружия. Чтобы не сталкиваться с вероломными сюрпризами при колонизации этой вонючей планеты, нужно было бы стерилизовать ее и раз и навсегда избавиться от тосевитов. Мы…

Его голос потонул в грохоте взрывающегося снаряда, а затем в более мощном грохоте, поглотившем все.

***

«Пятьдесят шестой Император Джоссано» взорвался таким же образом, как взорвался «Шестьдесят седьмой Император Сохреб». Атомное и водородное оружие хранилось в самом сердце корабля, в бронированном отсеке особой прочности. Но это не спасло опасный груз. Когда «Пятьдесят шестой Император Джоссано» загорелся, детонаторы, которые приводили к быстрому соединению крупных, тщательно обработанных кусков плутония, начали взрываться, словно обычные снаряды в горящем танке.

Сами атомные бомбы не взорвались: пусковые заряды не сработали. Однако корпуса бомб были повреждены, а слитки плутония — разбиты, покорежены и разбросаны по большому участку тосевитской суши. Взрывы, один за одним, сотрясали остов «Пятьдесят шестого Императора Джоссано»…

Наверное, этот плутоний ног бы стать самым ценным металлом на Земле, если бы хоть один человек знал, где его отыскать и что с ним потом делать.

***

Артиллеристы «Доры» разразились новыми криками ликования. На этот раз они не тратили времени на дурацкие пляски, наблюдая далекое зарево, а немедленно приступили к перезарядке.

Михаэль Аренвальд прокричал Беккеру в ухо:

— Шесть! Разве я не говорил тебе, что мы выпустим шесть снарядов? Шесть и выпустим!

— Нам дважды повезло, — сказал Беккер. — Это больше, чем я ожидал. Возможно, мы выпустим еще один снаряд; говорят, цифра «три» приносит удачу… Даже если он будет последним, все равно здорово!

Пронзительный звук в небе Беккер принял за звон в собственной голове после второго выстрела гигантской пушки. Дизельный локомотив уже переместил «Дору» на новую огневую позицию. Беккер двинулся к лафету, чтобы проверить, не сбились ли уровни.

Взрыв первой бомбы в нескольких метрах позади швырнул Беккера прямо на металлическую стойку лафета. Он почувствовал, что у него сломаны нос, скула и несколько ребер. Беккер открыл рот, чтобы закричать. Следующая бомба взорвалась еще ближе.

***

Квартира Йенса Ларсена находилось в нескольких кварталах к западу от чикагских боен. Соседство было не из приятных, но его прельстила удивительно низкая цена на жилье. В тот день неугомонный чикагский ветер дул с запада. Через несколько дней он начал дуть со стороны озёра Мичиган, и Йенс все понял. Но к тому времени было слишком поздно — он уже подписал контракт и заплатил деньги.

Ветер дул с озера и в тот день, когда в город приехала его жена Барбара. Он до сих пор помнил ее округлившиеся глаза. Свое отношение к запаху она выразила поднятыми бровями и четырьмя словами:

— Пахнет духами "Испуганная корова».

Ветер дул с озера и нынешним вечером, однако Ларсен едва ли ощущал терпкую навозную вонь. Ему было не до того. Самолеты ящеров опять появились над Чикаго. Йенс ловил на трескучих коротких волнах Англию и слушал голос Эдварда Мэрроу, с хрипотцой объявлявший неизменное: «Говорит Лондон». Таково было волшебство Мэрроу, благодаря которому Йенс представлял, что понимает, каково быть жителем Лондона во времена блицкрига. Теперь он понимал это намного лучше.

С пронзительным визгом пронеслись еще несколько самолетов, упали новые бомбы, причем, судя по дребезжанию стекол, совсем неподалеку. Йенс и Барбара прижались друг к другу, сидя под кухонным столом. Бомбоубежищ в Чикаго не было.

— Снова колошматят по бойням, — прошептала ему на ухо Барбара.

— Бьют по всему, куда ведут рельсы, — кивнул Йенс. Ящеры методично бомбили все транспортные узлы, а Чикаго как раз и являлся таковым. К тому же город находился неподалеку от базы ящеров, расположившейся на стыке Иллинойса, Миссури и Кентукки. Из-за двух этих обстоятельств городу здорово доставалось.

В двухкомнатной квартире Ларсенов горели лишь две свечи. Их свет не пробивался сквозь одеяла, навешенные на окна с целью маскировки. Для электрического света одеяла вряд ли послужили бы надежной преградой, но электричество теперь включалось редко. Ларсен еще раз порадовался, что в доме старомодный ледник, а не капризный электрический холодильник. Пока торговец льдом ходит по квартирам, у них с женой будут свежие продукты.

В какофонию звуков вносило свою лепту и тявканье противовоздушных орудий, до обидного малочисленных и до обидного неэффективных. Осколки молотили по крышам, словно град раскаленного металла. Воздушные сирены выли, как души грешников.

Через какое-то время Ларсен заметил, что больше не слышит самолетов ящеров, хотя канонада продолжалась. Видимо, зенитчики палили наугад.

— Кажется, кончилось, — сказал Йенс.

— На этот раз, — ответила Барбара. Он чувствовал, как у нее из-за бомбежки трясутся руки. Его и самого трясло. Одна за другой сирены умолкли.

— Не знаю, сколько еще я смогу это выдержать, — проговорила Барбара.

Ее голос дрожал от скрытого напряжения, как туго натянутая струна.

— Англичане ведь не падают духом, — сказал Йенс, снова вспомнив голос Мэрроу.

— Одному Богу известно, как им это удается. А я не могу, — ответила Барбара.

Она обняла мужа.

Будучи очень рациональным молодым человеком, Йенс раскрыл рот, чтобы объяснить жене, какие ужасные бомбежки переносит Лондон, а также что ящеры почему-то в значительно большей степени, чем нацисты, предпочитают бомбить гражданские объекты, однако пружинистое, крепкое тело его жены, крепко прижатое к нему, смешало все его мысли, и вместо объяснений Ларсен просто поцеловал Барбару.

Она тихо и сдавленно простонала. От страха, от желания или от того и другого одновременно — он не знал. Барбара провела теплой ладонью по его лицу. Он накрыл ее своим телом, стараясь не удариться головой о столешницу. Когда их поцелуй наконец прервался, Йенс спросил:

— Может, пойдем в спальню?

— Нет, — ответила жена, удивив его. Потом игриво добавила:

— Давай займемся этим прямо здесь, на полу. Это напомнит мне о том, как мы проводили время на заднем сиденье твоего старого «шевроле».

— Идет, — согласился Йенс и немного отодвинулся. — Поднимись чуть-чуть.

Когда Барбара приподнялась, Йенс одной рукой расстегнул пуговицы на задней стороне ее блузки и отцепил застежку лифчика. Он не занимался этим с тех пор, как они поженились, однако та легкость, с какой Йенс все проделал, показывала, что его рука тоже помнит заднее сиденье «шевроле». И блузку, и лифчик он отшвырнул в сторону.

— Приподнимись еще раз.

Он медленно стянул с нее трусики. Вместо того чтобы снимать юбку, Йенс просто задрал ее вверх. Это заставило Барбару снова засмеяться. Она целовала мужа долго и медленно.

На какое-то время оба позабыли про ужас, царивший снаружи занавешенных окон.

— Нужно было снять с тебя юбку, — сказал он. — Теперь она вся потная.

— Она? А я?

Барбара уперлась руками в грудь мужа, словно желая высвободиться. Он быстро поднялся на локти и колени и вот тут-то ударился затылком о столешницу, да так, что из глаз посыпались искры. Йенс выругался, сначала по-английски, а затем по-норвежски — на языке, который усвоил от своего деда.

В это время зазвонил телефон.

Ларсен от удивления вздрогнул — он не думая, что телефон работает. Это стоило ему новой встречи затылка со столешницей. На сей раз его ругательства полились исключительно на норвежском. С брюками, сползшими на лодыжки, он поковылял в спальню.

— Да! — раздраженно прорычал он в трубку, словно звонивший был виноват в набитых шишках.

Голос с иностранным акцентом, прозвучавший на другом конце провода, немедленно охладил его пыл.

— Да, доктор Ферми, — ответил он и поспешно схватился за брюки, — я слушаю.

Естественно, Ферми не мог его видеть, но Ларсену было неловко разговаривать с гениальным физиком, стоя со спущенными штанами.

— Спасибо, у нас опять все спокойно.

— Спокойно? — с горечью переспросил Ферми. — В сегодняшнем мире это слово лишено смысла. Когда мы с Лаурой четыре года назад приехали сюда, мне казалось, что в словах «спокойствие», «безопасность» есть смысл, но я ошибался. Но забудем об этом. Я звоню по другой причине. Сцилард считает, и я с ним согласен, что мы все должны встретиться завтра, причем рано утром. В семь часов. Если бы он мог, то назначил бы на шесть.

— Я приду, — пообещал Йенс. — А что случилось?

— Ящеры идут на Чикаго. Если они появятся здесь, все, что мы делали, пропадет. А времени у нас в обрез.

— Я приду, — снова сказал Ларсен.

— Хорошо, — ответил Ферми. — Я должен проститься: нужно сделать еще звонки, пока телефоны работают. Встретимся утром.

Ферми повесил трубку, даже не попрощавшись. Ларсен сел на кровать и глубоко задумался. Его брюки опять сползли. Но он этого не заметил.

В спальню вошла Барбара. В руках она держала зажженную свечу. За окном в ночном воздухе выли пожарные сирены: пожарные делали все, чтобы потушить огонь, вызванный налетом ящеров.

— Что случилось? — спросила Барбара. Она бросила блузку и нижнее белье в плетеную корзину для грязного белья и закрыла крышку.

— Завтра большое собрание, — ответил Йенс и пересказал жене разговор с Ферми.

— Приятного мало, — сказала Барбара.

Она не знала, чем в действительности занимается ее муж, работая под трибунами Стэгфилда. Когда они встретились в Беркли, Барбара изучала средневековую английскую литературу. Но о значимости атомного проекта она имела представление.

Барбара поставила свечу в серебряный подсвечник на туалетном столике. Подсвечник был свадебным подарком Ларсена; он никогда не думал, что эта вещь им действительно понадобится. Обеими руками Барбара стянула с себя юбку и тоже отправила в корзину. Бросив взгляд на мужа, она заметила:

— А ты так и не натянул брюки.

— Натягивал. Должно быть, опять сползли.

— Так мне переодеться в халат или нет?

Йенс задумался. Конечно, собрание начнется рано, но если он вольет в себя достаточно кофе, то как-нибудь проснется. Обнаженная Барбара при свете свечи заставила его позабыть о завтра.

— Нет, — сказал он. — Иди ко мне.

— Прекрасно. Но на этот раз и ты сними рубашку.

***

Когда на следующее утро Ларсен направился в Чикагский университет, транспорт не работал: ни автобусы, ни городская железная дорога. Лишь редкие из-за дефицита бензина машины осторожно пробирались по улице.

Йенс прошел мимо уполномоченного противовоздушной обороны. Тот кивнул. На плече у него болталась винтовка, на голове красовалась металлическая каска британского образца, а на рукаве — повязка с надписью: «Гражданская оборона». Эти уполномоченные повырастали, как грибы после дождя, когда Пёрл-Харбор на несколько недель вызвал панику. Но их служба оказалась ненужной, и они столь же быстро исчезли. Однако сейчас в них появилась настоящая потребность. Этот человек выглядел так, словно месяц не спал. Лицо его покрывала сероватая щетина, из угла рта свешивалась погасшая сигарета.

Час быстрой ходьбы — и Йенс добрался до университетского городка. Хотя он и считал Ходьбу полезной, но начинал серьезно подумывать о покупке велосипеда. «И чем раньше, тем лучше, — решил он. — Лучше приобрести велосипед прежде, чем аналогичная идея придет в голову многим и цены будут взвинчены до предела». Йенс не мог себе позволить тратить ежедневно по два часа на путь до работы и обратно.

Здание Экхарт-Холла стояло в юго-восточном углу университетского городка. Оно было довольно новым: его построили в 1930 году, однако кондиционеров в нем не было. Окна в аудитории распахнуты, чтобы теплый ветерок с улицы разогнал воздух, застоявшийся в помещении. Учитывая ранний час, кто-то поставил на столик под окнами большой кофейник и поднос со сладкими булочками.

Ларсен прямиком направился к столику, налил себе в бумажный стаканчик черного горячего кофе и жадными глотками выпил. Потом схватил булочку и налил второй стакан.

Пока он шел с кофе и булочкой, выбирая, где сесть, то думал, сколько еще будут еще существовать в Чикаго подобные веши. Кофе был импортным и что-то, положенное в булочку, тоже, например корица. Сколько еще сможет продержаться торговля, когда базы ящеров распространяются по Соединенным Штатам, словно злокачественная опухоль?

Ларсен кивнул Энрико Ферми. Итальянский физик вытирал рот бумажной салфеткой. «Целлюлозу, из которой делают такие салфетки, тоже импортируют», — подумал Йенс.

— Будем наслаждаться жизнью, пока это возможно, — сказал Ларсен и объяснил, почему произнес эту фразу.

Ферми кивнул. Благодаря лысеющей голове и овальному лицу он и в самом деле смахивал на «яйцеголового». Он выглядел намного старше, чем на сорок один год. Улыбка Ферми была мягкой и немного грустной.

— Интересно, как близки были бы к управляемой реакции немцы, если бы у Гитлера хватило ума оставить в покое кое-кого из одареннейших людей страны и позволить им работать на него, — сказал Ларсен.

— Я никогда особо не интересовался политикой, но мне всегда казалось, что фашизм и разум — вещи несовместимые, — ответил Ферми. Он повысил голос, обращаясь к подошедшему человеку:

— А ты, Лео, как думаешь?

Лео Сцилард был невысоким и коренастым. Костюм с накладными плечами лишь подчеркивал особенности его фигуры.

— О чем вы спрашиваете, Энрико? — поинтересовался он.

Когда Ферми повторил свою фразу, Сцилард, прежде чем ответить, почесал широкое, полное лицо.

— Я считаю, что авторитаризм в любой форме приносит науке зло, поскольку его постулаты нерациональны. Да, нацисты зажимают науку, но всякий, кто думает, что американское правительство, а значит, и его проекты вроде нашей так называемой «металлургической лаборатории» свободны от подобного первозданного идиотизма, сам не слишком умен.

Ларсен горячо закивал в знак одобрения. Если бы Вашингтон действительно верил в то, чем занимается «Метлаб», на исследования выделяли бы в три раза больше денег и оказывали бы им поддержку с того самого дня, когда Эйнштейн впервые доказал возможность искусственного высвобождения атомной энергии.

Вдобавок кивки помогли Ларсену сохранить серьезное лицо. Сцилард был блестящим, культурным человеком и вел себя соответствующим образом. Однако акцент венгерского учёного все время напоминал Йенсу говор Белы Лугоши в фильме «Дракула». Ларсен не раз гадал про себя, видел ли Сцилард этот фильм, но спросить не хватало духу.

Поодиночке и вдвоем подходили новые участники собрания. Каждые несколько минут Сцилард озабоченно поглядывал на часы: он считал, что бомбежки пришельцев из другого мира не есть достаточно уважительная причина для пропуска важного собрания. Наконец, где-то около половины восьмого, Сцилард решил, что ждать больше не стоит. Он Громко сказал:

— Вопрос сегодня стоит так: что является правильной линией поведения для нас, когда наступление ящеров угрожает Чикаго? Следует ли свернуть все исследования и искать новое и более безопасное место, принимая во внимание потерю времени, сил и, по-видимому, также материальных средств, которые повлечет за собой переезд? Или же следует попробовать убедить правительство защищать наш город, зная при этом, что армия может потерпеть поражение. Кто хочет высказаться?

Поднялся Джералд Себринг.

— Все, что мы здесь делаем, вскоре может дать плодотворные результаты. Разве же так, коллеги? Если нам придется сейчас сворачиваться, мы потеряем год, может, больше. Не думаю, что мы можем согласиться на это.

Несколько человек кивнули. Ларсен поднял руку. Лео Сиилард заметил и ткнул в его направлении указательным пальцем. Йенс сказал:

— Мне кажется, что здесь не должно быть предложений «духе „или-или“. Мы можем продолжать интенсивно работать здесь и одновременно готовиться покинуть город.

Йенс обнаружил, что его язык не завернулся сказать:

«Если ящеры возьмут Чикаго».

— Это разумное и практичное предложение, — согласился Сцилард. — Например, химическое извлечение плутония, хотя и требует точнейших весов, может производиться в любом месте. Не последнюю роль в атом играет тот факт, что у нас пока еще слишком мало сырья. Однако другие направления исследований, а в частности — реактор, который вы сооружаете…

— Уничтожение реактора будет самой большой утратой, — продолжил за него Ферми. — Особенно если впоследствии окажется, что в этом не было необходимости. Нам крайне необходимо превзойти величину k-фактора, равную единице, достигнув показателя не менее одного и четырех-сотых. Свернуть работу именно сейчас, когда мы наконец оказались на пороге создания управляемой цепной реакции, было бы очень печально.

— Кроме того, назовет ли хоть кто-нибудь такое место, где мы будем в безопасности от ящеров? — спросил Себринг. Его трудно было назвать красавцем: вытянутое лицо, кустистые брови, торчащие зубы. Однако он, как всегда, говорил решительно и серьезно.

После него снова заговорил Сцилард:

— Итак, согласны ли мы с предложением Йенса, который считает, что нам следует оставаться в Чикаго, пока это возможно, и одновременно принять все меры для подготовки к эвакуации на случай чрезвычайных обстоятельств?

Собравшиеся молчали. Сцилард щелкал языком между зубами. Когда он нарушил молчание, голос его звучал сердито:

— Мы здесь не решаем вопросы в авторитарной манере. Те, кто считает, что покинуть город было бы разумнее, пусть приведут свои аргументы. Если можете, убедите нас, и, если сумеете доказать свою правоту, мы так и поступим.

Артур Комптон, руководитель металлургической лаборатории, сказал:

— Мне думается, Лео, что Себринг великолепно сформулировал суть: есть ли такое место, где мы могли бы скрыться, не опасаясь преследования ящеров?

— Если мы решили, что Чикаго необходимо оборонять, — заметил Сцилард,

— то должны убедить в этом и армию.

— Армия в любом случае будет стремиться удержать Чикаго, — сказал Комптон. — Этот город — центр, вокруг которого вращаются Соединенные Штаты, и военные об этом знают.

— Еще важнее, — негромко добавил Ферми, — учитывая то, чем мы здесь занимаемся: это центр, вокруг которого вращается весь мир, а вот этого армия не знает. Мы должны послать кого-то из нас, чтобы рассказать им.

— Нужно послать двоих, — заявил Сцилард, и Ларсен сразу же понял, что они с Ферми заранее разработали эту стратегию. — Мы должны послать двоих человек отдельно друг от друга, на случай, если один по дороге столкнется с какими-либо непреодолимыми препятствиями. Повсюду идет война, и случиться может всякое.

Теперь пришел черед говорить Ферми, словно их разговор со Сцилардом был диалогом из заранее заученной пьесы:

— Нужно отправить коренных американцев. Их военное командование скорее всего выслушает более внимательно, чем кого-либо из иностранцев, кого-то из чужаков, выходцев из вражеских стран, кому нельзя полностью доверять даже сейчас, когда вторглись настоящие чужаки — ящеры.

Ларсен кивнул — к сожалению, что в основе слов итальянца лежала правда. В это время Себринг поднял руку и сказал:

— Я поеду.

— И я — тоже, — услышал Ларсен собственный голос. Он удивленно замигал, ибо не знал, что способен вызваться добровольцем, пока эти слова не вылетели у него изо рта. — Уолт Зинн сумеет управиться с этой шайкой прохвостов, что строят реактор.

— Пока мне удается спасать их от тюрьмы, я сумею с ними поладить, — согласился Зинн. То, как он выговаривал предлог «от», выдавало его канадское происхождение.

— Значит, решено, — удовлетворенно потер руки Сцилард. Ферми также выглядел довольным. Сцилард продолжал:

— Вы отправитесь так можно скорее. Один из вас поедет на машине… На автомобиле поедете вы, Йенс. Вы, Дже-ралд, отправитесь поездом. Надеюсь, вы оба доберетесь до Вашингтона целыми и невредимыми. И еще надеюсь, что, когда вы туда прибудете, Вашингтон по-прежнему будет находиться в руках людей.

От его слов по спине Ларсена пробежали мурашки. До сих пор он не представлял себе ящеров, марширующих по Пенсильвания-авеню, мимо Белого дома. Но если они могут двигаться на Чикаго, значит, они в состоянии двинуться и на Вашингтон. Интересно, эти захватчики из иного мира хоть соображают, что там находится столица Соединенных Штатов?

Глядя на довольное выражение лица Сциларда, он понял, что венгр получил именно то, чего хотел. При всей его преданности демократии Сцилард манипулировал собранием, как прихлебатель одного из чикагских политиканов. Ларсен усмехнулся. «Ну, если это не демократия, тогда что же?»

***

— Господин адмирал, могу доложить о том, что одна загадка разгадана,

— сказал Кирел.

— Это приятное разнообразие, — отрезал Атвар. Чем больше он воевал с Тосев-3, тем более желчным становился. Но надо проявлять сдержанность. Да, все подчинялись Императору, но находившиеся ниже его соперничали между собой: интриги между офицерами не были редкостью. И потому Атвар смягчил тон:

— Итак, что же нового вы узнали о Больших Уродах?

— Наши технические специалисты обнаружили, почему мощные ядерные бомбы, которые мы применили во время первого удара, не сумели полностью уничтожить радиосвязь тосевитов.

Кирел подал знак одному из таких специалистов, который вплыл в кабинет Атвара с добытым тосевитским радиоприемником. Атвар усмехнулся:

— Большой, уродливый и убогий, как и сами тосевиты.

— Истинная правда, господин адмирал, — сказал подчиненный Кирела. — Да, уродливый и примитивный. Электронные компоненты даже не собраны в монолитные блоки. Тосевиты применяют такие ухищрения, как огромные стеклянные трубки, из которых выкачан воздух.

Радиотехник снял заднюю стенку приемника, чтобы показать детали, о которых говорил.

— Как видите, господин адмирал, они массивны, а количество избыточного тепла, которое они выделяют, просто чудовищно. Эти так называемые «лампы» имеют невероятно низкий коэффициент полезного действия. Но именно потому, что они такие большие и грубые, лампы менее восприимчивы к электромагнитным пульсациям, чем незащищенные интегральные схемы.

— Благодарю вас, техник второго ранга, — сказал Атвар, распознав его звание по раскраске. — Ваши данные ценны. Служите Императору.

Услышав, что его больше не задерживают, радиотехник опустил глаза вниз, воздавая почести верховному правителю, затем взял приемник и покинул кабинет главнокомандующего.

— Как видите, господин адмирал, система связи у тосевитов сохранила работоспособность только вследствие своей крайней примитивности, — сказал Кирел.

— Их приемники примитивны, и это играет им на руку. Они пока не знают, как строить настоящие управляемые снаряды, поэтому стреляют гигантскими артиллерийскими снарядами, что также идет им на пользу. Чем все это кончится, командир корабля?

— Нашей победой! — решительно ответил Кирел. Атвар с благодарностью посмотрел на него. Возможно, единственная причина лояльности Кирела коренилась в том, что он не хотел становиться главнокомандующим и возлагать на свои плечи ношу, которая сулит больше неприятностей, чем славы. Атвару было все равно. Главное — рядом есть кто-то, кому можно пожаловаться.

— Однако тосевиты не так примитивны, как кажется. Клянусь памятью Императоров прошлого, у кого еще хватило бы безумия вообразить, что можно построить гигантские корабли, на которых размещаются самолеты? Кто бы до этого додумался, я спрашиваю, кроме Больших Уродов? — Да, родная планета ящеров, как и Работев-2 и Халесс-1, имели водные пространства, но в виде рек, прудов и озер (на Работев-2 было даже два небольших моря). Но ни один из миров Расы не омывали такие бескрайние океанские просторы, как Тосев-3, и ни один из народов Империи не использовал свои водные ресурсы так, как Большие Уроды. Появление самолетов буквально из ниоткуда, как это случилось при налете на их базу на побережье Китай, оказалось тяжким сюрпризом. Не меньшим сюрпризом явилась и дальнобойная морская артиллерия, которая обстреливала прибрежные базы Расы.

— Зато теперь мы знаем, — возразил Кирел, — что они нападают с моря, и мы можем топить их огромные корабли, причем с легкостью, — их ведь не скроешь от глаз. Так что проблема исчезнет, причем скоро.

— Возможно, так оно и будет.

Начав жаловаться вслух, Атвар не собирался останавливаться на полдороги.

— А управляемые снаряды, которые они пытаются запускать? Что делать — сбивать каждый из них? Мы прилетели сюда воевать с дикарями, единственными пусковыми установками которых являются камнеметные машины… А самую последнюю новость вы знаете?

— Надеюсь услышать ее от вас, господин адмирал, — сказал Кирел.

Тон его ответа говорил, что он понимает: для собственного же блага ему лучше внимательно выслушать слова Атвара.

— Последние дни в сражениях с нашими самолетами впервые участвовали реактивные самолеты тосевитов из Дойчланда и Британии одновременно. Они, конечно, уступают нашим, особенно британские. Однако это уже не примитивные ящики с вращающимися лопастями, с которыми мы сталкивались до сих пор.

— Я не слышал об этом, господин адмирал. — Теперь внимание Кирела стало искренним. Немного оправившись от удивления, он спросил:

— Как же так? Если я прав, то до нашей высадки Дойчланд и Британия были врагами?

— Да, были. Британия, США, СССР и Китай воевали против Дойчланда и Италии. Британия, США и Китай воевали против Ниппон. Однако по какой-то причине, явно лишенной скорлупы, Ниппон не воевал с СССР. И если бы тосевиты не додумались до новых штучек, которыми теперь швыряются в нас, я мог бы поклясться именем Императора, что они сумасшедшие.

— Как же так? — повторил Кирел. — Если до нашего приземления Дойчланд и Британия были врагами, то вряд ли они поделились бы друг с другом технологией производства реактивных самолетов…

— Мне бы не хотелось так думать, но кто может с уверенностью сказать, чего именно ожидать от Больших Уродов? Возможно, они такие потому, что на небольшом участке суши находится много различных империй.

По сравнению со сложными и коварными политическими играми тосевитов даже интриги Императорского двора выглядели безобидными.

Однако Кирелу не давали покоя реактивные самолеты.

— Господин адмирал, если они не обмениваются технологией, это означает лишь одно: и те и другие разработали ее самостоятельно. Они подобны болезнетворному вирусу и тоже мутируют, но не физически, а технически, что еще хуже. Причем слишком быстро. Наверное, нам следовало бы провести полную зачистку планеты.

Главнокомандующий повернул оба глазных бугорка к своему подчиненному. И эти слова он слышит от офицера, который настаивал на предоставлении Большим Уродам возможности капитулировать прежде, чем Раса уничтожит их средства связи?! Точнее, прежде, чем Раса потерпела неудачу, пытаясь уничтожить их?

— Командир корабля, вы считаете, что они представляют для нас столь серьезную угрозу?

— Да, господин адмирал. Мы находимся на высоком уровне развития, причем сохраняем его уже многие века. Они стоят ниже нас, но быстро поднимаются. Мы должны полностью уничтожить их, пока это еще в наших силах.

— Если бы только эти грязные твари не уничтожили «Пятьдесят шестой Император Джоссано»! — со скорбью в голосе проговорил Атвар.

«Если бы мы только не сосредоточили на одном корабле такое количество наших бомб!» — добавил он про себя. Но нет, его нельзя за это винить: инструкция предписывала доверять хранение больших запасов ядерного оружия только самым надежным командирам кораблей. Как и положено офицеру Расы, он следовал этому наставлению. Вряд ли кто-нибудь усомнится в его компетентности, разве что подумают: «Следуя инструкции, он потерпел неудачу». То, что отшлифованные веками правила оказывались бессильны всякий раз, когда дело касалось тосевитов, беспокоило главнокомандующего даже сильнее, чем сражения на поверхности Тосев-3.

— У нас еще осталось некоторое количество ядерного оружия, — не унимался Кирел. — Возможно, Большие Уроды сдадутся быстрее, когда увидят, что мы способны сделать с их городами?

В знак несогласия Атвар откинул назад голову.

— Мы не можем уничтожить планету, на которую уже направляются корабли с переселенцами.

Так гласило древнее наставление, основанное на завоеваниях работевлян и халессиан.

— Господин адмирал, мне кажется, что Тосев-3 не идет в сравнение с другими планетами, завоеванными Расой. Тосевиты обладают большей способностью к сопротивлению, чем обладали работевляне и халессиане, и, похоже, требуют более жестких мер. Особенно тосевиты Дойчланда, господин адмирал. Пушка, уничтожившая «Пятьдесят шестой Император Джоссано», принадлежала им, хотя и стреляла с территории СССР. Добавьте сюда управляемый снаряд, который эти Большие Уроды пытались запустить. А теперь вы сообщаете мне еще и об их реактивных самолетах. Я считаю применение ядерного оружия необходимым.

— Нет, — возразил Атвар.

Инструкции требовали, чтобы новые планеты не загрязнялись радиацией, которая способна сохраняться длительное время. Кроме того, Расе предстоит жить здесь вечно, вплетая Тосев в ткань Империи, и нужно считаться с тем, что на Тосев-3 не так уж много суши.

Но этим исключительно опасным туземцам суши вполне хватало. Только что главнокомандующий размышлял о том, сколь недейственным оказалось древнее наставление в войне против Больших Уродов. Отход от инструкции пугал главнокомандующего как никогда прежде. Атвар словно бы лишался милости Императора, становясь одиноким и заброшенным. Но заслужит ли он милость Императора, если принесет Расе новые несчастья?

— Постойте, командир корабля, я передумал, — сказал он Кирелу, который был готов уйти. — Давайте рискнем и сбросим бомбу на… как называется главный город Дойчланда?

— Берлин, господин адмирал, — ответил Кирел. — Будет исполнено.