"КГБ во Франции" - читать интересную книгу автора (Вольтон Тьерри)

Дело об утечках информации

Подслушивающие устройства в Елисейском дворце! С этого ложного следа в июне 1954 года началось расследование "дела об утечках", отравлявшее французскую политическую жизнь в течение более двух лет. По логике только "засвечивание" зала заседаний Совета Министров могло объяснить, почему материалы совещаний Высшего совета национальной обороны регулярно ложились на стол Жака Дюкло в резиденции Французской коммунистической партии. Службы комиссара Жана Дида, занимавшиеся в префектуре полиции наблюдением за ФКП, были убеждены, что утечки, которыми пользовалась партия, объясняются именно этим. Префект полиции Бейло и министр внутренних дел Мартино-Депла, полностью доверявшие Диду, придерживались того же мнения. И тот и другой грубо ошибались. Тем самым они потеряли драгоценное время для проведения расследования, имевшего первостепенное значение для государственной безопасности.

Комитет национальной обороны, собиравшийся примерно раз в месяц в Елисейском дворце и обсуждавший кардинальные проблемы обороны, стратегии, вооружений, ведения боевых действий в Индокитае, гражданской обороны в случае войны, был одним из самых секретных органов IV Республики. Все, кто присутствовал на его заседаниях, были надежными людьми вне всяких подозрений: Президент Республики, председатель Совета Министров (премьерминистр), министр обороны, государственные секретари трех родов войск, министр внутренних дел, министры, в компетенцию которых входили рассматривавшиеся вопросы (финансов, иностранных дел), начальник генштаба, начальники штабов родов войск, статс-секретарь правительства и, наконец, заведующий секретариатом национальной обороны, которому было поручено ведение дел комитета. Именно он готовил повестки дня заседаний и оформлял протоколы, предназначавшиеся только для членов комитета.

Через своего осведомителя в ФКП комиссар Дид тем не менее узнал, что Политбюро стало известно содержание протоколов комитета, в частности его заседания 26 мая 1954 года. В тот день его члены обсуждали катастрофическую ситуацию в Индокитае. После падения Дьенбьенфу они намеревались обратиться с призывом к войскам, чтобы удержать дельту Тонкина и избежать полного поражения.

Если ФКП известно об этом решении, нет никаких сомнений, что вьетнамцы также в курсе. Тем самым они получили неоспоримые стратегические выгоды. Следовательно, срочным и жизненно важным вопросом становилось выявление источника утечек.

Редко когда французское правительство оказывалось в столь драматическом положении.

Проверка стен зала заседаний Совета Министров в Елисейском дворце не выявила никаких спрятанных микрофонов. Следовало признать очевидное: предавал кто-то из членов комитета. Правительство, в котором между тем сменился премьер-министр, охватила настоящая эпидемия шпиономании. Пьер Мендес-Франс, облеченный доверием Национальной ассамблеи 17 июня 1954 года, пообещал быстро положить конец индокитайскому конфликту. Но для достижения справедливого и взаимовыгодного мира необходимо было, чтобы противной стороне, вьетнамцам, не стали заранее известны намерения правительства. В то же время службы комиссара Дида узнали, что ФКП опять получила протоколы комитета – от 28 июня (когда проходили переговоры в Женеве), а затем от 10 сентября.

В конце концов Мендес-Франс поручил расследование УОТ. То, что раскрыли полицейские, оказалось ошеломляющим: в государственном аппарате существовала сеть ФКП, пользовавшаяся защитой очень высокопоставленных фигур. Тем не менее, когда в марте 1956 года дело дошло до суда, наказание понесли всего лишь два "стрелочника".

Потребовалось полтора года расследования, чтобы хоть как-то разобраться в деле, в котором до сих пор остается много неясного. Вот вкратце что удалось установить.

Утечки исходили из секретариата национальной обороны, точнее, из кабинета Жана Монса – постоянного секретаря комитета, в обязанности которого входила подготовка заседаний и оформление протоколов. По небрежности Жан Монс оставлял на своем рабочем столе записи, сделанные во время заседаний комитета, которые он затем использовал для составления протоколов. Эти записи, носившие секретный характер, он должен был запирать в сейф. В его отсутствие секретарь и друг Монса Рене Тюрпен знакомился с документами и переписывал их основные тезисы. Почему? Как социалист, он действовал из идейных соображений, поскольку был против войны в Индокитае. С какой целью? Чтобы возбудить общественное мнение и приблизить конец войны – так он оправдывался в суде. Переписанные экземпляры он передавал своему коллеге Роже Лабрюссу, начальнику отдела в секретариате национальной обороны. Эта странная личность также утверждала, что действовала из политических убеждений. Член Прогрессивного союза, близкой к ФКП партии, Лабрюсс был наставником Тюрпена. Тот знал, что Лабрюсс был связан с левой газетой "Либерасьон", в которой время от времени печатался. Главным редактором газеты (которая не имеет ничего общего с сегодняшней "Либерасьон") был руководитель Прогрессивного союза Эммануэль д'Астье де ла Вижери. Таким образом, с помощью Лабрюсса Тюрпен надеялся через "Либерасьон" возбудить общественное мнение, чтобы поколебать политику правительства. На этом этапе возникает третья, весьма темная личность – Андре Баране.

Когда разразилось это дело, у Баране, работавшего наборщиком в "Либерасьон", было уже насыщенное прошлое. Тридцатилетний выходец из Алжира свои первые статьи написал во время войны в Тунисе в газетенке коммунистического направления "Виктуар". Перебравшись в Париж после освобождения, он сотрудничал в "Пти марокэн" и в "Тунис-суар". К 1950 году он переориентировался на журналистскую деятельность парламентского направления и начал снабжать репортажами финансируемый ФКП еженедельник "Аксьон". Впоследствии он работал хроникером в "Либерасьон".

За ширмой ангажированного журналиста скрывались два других Баране. Первый был членом Французской коммунистической партии, после войны работавший в ячейке 9-го округа Парижа. "Продолжая сотрудничать с "Пти марокэн", он выполнял функции секретаря Андре Толле, отвечавшего в ВКТ за колониальные вопросы", – отмечал бывший член ФКП Пьер Эрве в своей книге "Были ли коммунистами Бог и Цезарь?" (Herve Pierre. Dieu et Cesar sont-ils communistes? Editions de la Table ronde, 1956).

Когда в 1951 году он стал работать на еженедельник "Аксьон", его главной заботой, как представляется, было информирование руководства партии об издателях газеты, которых подозревали в недостаточно просоветской направленности (официальный орган "Движения в защиту мира" газету "Аксьон" ФКП ликвидировала в мае 1952 года). В редакции "Либерасьон" Баране застали за разбором содержимого корзин для бумаг и сумок сотрудников. Его поведение наводит на мысль, что он не был простым членом партии. Скорее всего, он работал на "отдел кадров", занимавшийся продвижением людей в коммунистическом аппарате.

Второй Баране был осведомителем полиции. В 1951 году его представили начальнику службы безопасности Пьеру Берто. Три года спустя он стал для префектуры полиции главным источником информации об ФКП. Его приняли и службы комиссара Дида. Полицейские полностью доверяли поставлявшимся им сведениям. Правда, они иногда оказывались точными – ведь хороший двойной агент должен вызвать к себе доверие, если он хочет быть эффективным. Именно так и вел себя Баране, подлинное лицо которого удалось раскрыть.

Эта темная личность оказалась в центре интриги. Он одновременно был человеком, который сообщил префектуре полиции об утечках, выгодных ФКП, и человеком, которому Лабрюсс отдал экземпляр переписанных Тюрпеном материалов Монса для передачи в "Либерасьон". Эти заметки полицейские обнаружили у него дома, они сопровождались фиктивными пометками руководителей ФКП (среди прочих – Жака Дюкло), дабы стало ясно, что он получил их в резиденции партии и что речь шла о протоколе заседания Политбюро по вопросу об утечках из Комитета национальной обороны.

Поистине дьявольский маневр! Дав понять комиссару Диду, что он получил записки от ФКП, Баране провел мастерскую операцию по дезинформации по трем направлениям.

Первое направление: ослабить позиции французского правительства во вьетнамском вопросе. В написанных Филиппом Бернером воспоминаниях "Битва за УОТ" (Bernert, Philippe. La Bataille pour la DST. Presses de la lite, 1975) Роже Вибо, занимавшийся расследованием всего этого дела, хорошо объяснил преследовавшиеся цели: "Не исключено, сведения были переданы врагу, что очень возможно, но не в этом состояла цель операции. На деле речь шла о том, чтобы поставить в затруднительное положение французское правительство на переговорах в Женеве. Еще до того, как оно сядет за стол переговоров, ему дают понять, что оно может их вести в крайне невыгодной ситуации. Все ваши замыслы известны, намекает ему противник. Мы знаем, что у вас нет сил для удержания дельты Тонкина. Вы, конечно, можете попытаться воззвать к чувству долга контингента. Эта мера будет крайне непопулярной, и вы постараетесь к пей не прибегать. В той партии, которую мы играем в Женеве, у вас нет козырей. Признайтесь в своей беспомощности, уступите…"

Второе направление: парализовать властные структуры, вызвав волну шпиономании. В течение трех месяцев после того, как было установлено, что в Елисейском дворце нет микрофонов, все члены Комитета находились под подозрением в разглашении информации. На заседании 10 сентября Мендес-Франс все время наблюдал за присутствовавшими, разглядывая их, обращая внимание, делает ли кто-нибудь записи, в надежде обнаружить "предателя". Со своей стороны Баране, которого Дид попросил высказать свое мнение относительно возможного виновника утечек, не удержался и предложил несколько имен. Он назвал Эдгара Фора, министра финансов в правительствах Ланиэля и Мендес-Франса, и министра внутренних дел Франсуа Миттерана. Оба присутствовали на заседаниях Комитета национальной обороны.

Третье направление: дискредитировать Францию. С самого начала США были в курсе утечек через комиссара Дида, поддерживавшего прекрасные отношения с американским посольством в Париже. Будучи убежденным антикоммунистом, полицейский считал своим долгом информировать великого союзника о наличии одного или нескольких агентов ФКП в высших правительственных кругах. Против воли он оказал плохую услугу отношениям между двумя странами в тот момент, когда французское правительство домогалось американской помощи, чтобы выбраться из индокитайской трясины.

После ареста Баране сказал полицейским, сопровождавшим его в резиденцию УОТ, что он сообщал сведения комиссару Диду только с согласия ФКП. В суде он это отрицал, и ему удалось представить дело так, будто он работал исключительно на префектуру полиции. Его оправдали. Приговорили только Роже Лабрюсса и Андре Тюрпена к шести и четырем годам заключения соответственно.

Не вызывает сомнения, что в этом деле не разобрались до конца из боязни оказаться перед бездной пособничества между частью политического и административного аппарата и ФКП. До сегодняшнего дня остается по крайней мере три загадки, на которые не дали ответа ни следствие, ни суд.

Первая касается истинной роли Жана Монса. Мы видели, что он проявил крайнюю небрежность, держа на своем рабочем столе записи, сделанные на заседаниях комитета, что дало возможность Тюрпену их переписать. Сначала он уверял следователей, что постоянно хранил записи в своем сейфе с цифровым набором, который был известен только ему. Он был вынужден признать свою вину, когда сознался Тюрпен. С другой стороны, когда полицейские попросили его представить список служащих руководимого им секретариата национальной обороны, он опустил двух человек – Тюрпена и Лабрюсса. Почему? Данные им объяснения (забыл о них, верил в них) не удовлетворяли. Тем не менее суд не вменил это ему в вину. Жана Монса оправдали. Впоследствии он продолжил карьеру в администрации.

Вторая загадка касается человека, чья тень постоянно витала над всем этим делом: Эммануэля д'Астье де ла Вижери. Все следы ведут к нему. Он был главным редактором газеты "Либерасьон", финансировавшейся ФКП (до ее закрытия в 1964 году), депутатом, сочувствовавшим коммунистам, он прибегал время от времени к услугам Лабрюсса и Баране, которые оба работали наборщиками в его газете. На допросе Баране признал, что передавал д'Астье официальные документы ещё в начале 50-х годов. Лабрюсс со своей стороны был обязан ему карьерой в государственных органах, во всяком случае в ее начале. Все завязалось в 1943 году в Алжире, когда он был начальником отдела в комиссариате внутренних дел Французского комитета национального освобождения (ФКНО), созданного де Голлем. Его шефом был тогда д'Астье – комиссар внутренних дел ФКНО. Впоследствии – под псевдонимом Диорак-Лабрюсс вступил в руководимый им Прогрессивный союз. Опять же д'Астье мы обнаруживаем у истоков карьеры Жана Монса.

"Знаете, как после освобождения страны, перешагнув через несколько ступеней, меня назначили префектом первого класса? – откровенничал он начальнику УОТ во время первой встречи в самом начале дела. – Это любопытная история. Префектом департамента Сена был Флуре, а у комиссара внутренних дел д'Астье де ла Вижери (во временном правительстве де Голля с сентября 1944 года) не было к нему особого доверия. Поэтому д'Астье решил поставить рядом с Флуре ответственного секретаря, который наблюдал бы за делами. Вот так он назначил меня на эту должность и в этом чине". Во время суда по "делу об утечках" имя д'Астье упоминалось часто. Однако его не потревожили, поскольку он пользовался парламентской неприкосновенностью. Но в глазах Вибо он был человеком, державшим в своих руках все нити дела. Его политический путь и вправду вызывал подозрения. С крайне правых позиций до войны он во время Сопротивления перешел к взглядам, очень близким ФКП и СССР. После войны он по голосам коммунистов. Затем он полностью связал себя с Движением в защиту мира, организованным по инициативе Коминформа. В 1957 году в награду за честную службу ему присудили Ленинскую премию "За укрепление мира". Он часто ездил в СССР, где его всегда хорошо принимали высшие руководители. К тому же он женился на русской – дочери бывшего советского посла Леонида Красина. Какой бы ни была его подлинная роль в "деле об утечках", совершенно ясно, что д'Астье принадлежит к той категории французских политических деятелей, чья карьера находится на стыке между ФКП и СССР со всей вытекающей из этого положения двусмысленностью.

Наконец, так и не была раскрыта "загадка срыва наблюдения". В начале расследования было решено установить наблюдение за Андре Баране. Приказ был выполнен настолько хорошо, что однажды вечером агенты УОТ столкнулись с полицейскими из префектуры полиции. На следующий день в министерстве внутренних дел договорились, что наблюдение будет осуществляться префектурой. Вибо снял своих людей. Наблюдение за подозреваемым номер один ничего не дало. На суде же выяснилось, что полицейские почти сразу прекратили слежку. Из-за этой небрежности расследование заняло несколько лишних дней. Постоянное наблюдение за Баране позволило бы установить, что он встречался с Лабрюссом через неделю после заседания комитета 10 сентября 1954 года. Именно тогда он получил переписанные Тюрпеном материалы Монса. Так что существовали возможности доказать связь между двумя людьми еще в середине сентября. Не было бы нужды ждать до начала октября, когда признается Тюрпен, затем Лабрюсс, чтобы восстановить цепочку. Потом произошла сенсация. Во время допроса комиссара, которому поручили наблюдение за Баране, производившегося в суде, тот неожиданно вынул из портфеля рапорт о встрече Баране с Лабрюссом. Этого рапорта не было в делах префектуры полиции. Одно из двух: или комиссар составил его задним числом, чтобы покрыть свою оплошность, или рапорт выкрали, чтобы замедлить следствие. По всей видимости, правильным является второе предположение.

"Скрыли, я в этом убежден и говорю со всей ответственностью, сознательно скрыли следы встречи Баране и Лабрюсса", – заявил Франсуа Миттеран, выступавший на суде в качестве свидетеля. Поскольку в то время он был министром внутренних дел, его политические противники попытались приписать ему ответственность за это исчезновение.

"Комиссар бьш лишь видимым инструментом невидимой руки", – прокомментировал со своей стороны Роже Вибо. Над ним стояла высокопоставленная влиятельная личность, постаравшаяся блокировать расследование по "делу об утечках". Она не хотела, чтобы стало известно о встрече Лабрюсса и Баране.

Кто был этой влиятельной личностью? Это так и не выяснили.

Однако загадку можно, вероятно, объяснить, не выискивая какое-то одно лицо, а припомнив, что после освобождения страны ФКП удалось внедрить своих людей в префектуру полиции в большей степени, чем в какой-либо другой государственный орган. А ведь только партия была действительно заинтересована в затяжке следствия об утечках, в сокрытии связей своего "агента" Баране с Лабрюссом. Здесь мы приближаемся к подпольному аппарату ФКП, но, как всегда, различаем только видимую часть айсберга.