"Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь" - читать интересную книгу автора (Биссон Терри, Миллер-младший Уолтер Майкл)Глава 22Элия Коричневый Пони – ныне папа Амен II – чувствовал отсутствие своего переводчика; со времени избрания Нимми никто не видел. Новому папе не хотелось верить, что Чернозуб бросил его; у кардиналов, которые оставались в Баланс, он оставил для него письмо. Теперь он ехал в карете Брама вместе с вождем Оксшо и Дьявольским Светом, а за ними держались несколько кардиналов, кто в каретах, кто верхом. Вушин, который не владел в совершенстве ни одним из диалектов Кочевников, устроился рядом с возницей папы. В карете юный вождь Диких Собак подобострастно разговаривал с своим понтификом, что того несколько смущало, поскольку Брам продолжал его называть «Красная Борода» и каждый раз, когда Оксшо произносил «ваше святейшество» или «Святой Отец», вождь Кузнечиков мрачнел. Брам упоминал Эссита Лойте чаще, чем того требовали правила вежливости. Оксшо возражал, что шпиона поймали прежде, чем он успел узнать что-то существенное кроме имен участников военного совета. – Да и этого более чем достаточно, – фыркнул Брам. – Едва только Ханнеган узнает, что мы обрели союзников на востоке, сомнительно, что он пошлет свои силы за Грейт-Ривер. Разве не так, Красная Борода? Коричневый Пони, словно бы погрузившись в глубокое раздумье, продолжал смотреть в окно. Элтуру пришлось повторить свой вопрос. Оксшо изложил его на диалекте Диких Собак, но Коричневый Пони уклонился от прямого ответа. – Нападение на дворец явилось для меня полной неожиданностью. Час или два я просто не мог собраться с мыслями. Агенты, которые вытащили Лойте из тюрьмы, должно быть, доставили его прямиком на телеграф. Мы должны были сразу же предвидеть это и послать силы, чтобы перехватить его до того, как он отправил сообщение. В свое время мы его поймаем, но это будет слишком поздно. – То есть войска Ханнегана не перейдут Грейт-Ривер! – Пока ты не предложишь ему заключить перемирие, мы будем оставаться в неведении, вождь Брам. – Ты предлагаешь мне сыграть труса, Красная Борода? – Конечно же нет! Ты должен сделать вид, что тебе этого не очень хочется. Дай ему понять, что действуешь по требованию Святого Сумасшедшего и что, если Тексарк тебя отвергнет, будешь только рад возобновить враждебные действия. Коричневый Пони не мог отделаться от смутного ощущения, что Элтур считает его виновным за поведение близнеца Халтора, которое и привело его к гибели, но чувство это, скорее всего, базировалось на мнении отца Наступи-на-Змею – убийственный набег Халтора имел целью оповестить кардинала, который благоволил к христианам Диким Собакам и даже не советовался с Кузнечиками. – Ваши племена, ваши воины, да и ты сам, вождь Брам, – самые мощные силы, которые мы можем выставить против Ханнегана. Элтур с трудом понял его. Оксшо постарался перевести слова Коричневого Пони на диалект Кузнечиков, но результат оказался менее чем удовлетворительным. – Мы – не твои силы, Красная Борода, – сказал предводитель Кузнечиков. По пути они миновали дюжину вооруженных людей из Нового Иерусалима. Папская дорога была перекрыта силами Диона и патрулировалась ими. Когда мимо патрулей проезжала карета, они вставали во фрунт и салютовали ей. Скоро путешественники приблизились к месту назначения. Путь к жилищу Шарда представлял собой лишь тропу в кустарниках, что вела к Проходу козлов отпущения. Но люди магистра Диона сноровисто переоборудовали ее: кусты были выкорчеваны, в пятидесяти ярдах от папской трассы воздвигнуты баррикада из бревен и два блокпоста по бокам от расширившейся дороги. Повсюду стояли клубы пыли, поднимаемой людьми и лошадьми. Ветхие хижины уродцев были снесены под корень, на их месте появились бараки и другие бревенчатые строения. Были разгружены два каравана фургонов, которые теперь стояли готовые к отправке, а к югу уже уходило облачко пыли от третьего каравана. «Это Онму Кун», – подумал Коричневый Пони. Едва Амен II покинул карету Элтура, к нему тут же подошли члены курии. Прощание с вождями Кочевников было кратким и уж никак не сердечным. Каждого из них окружила толпа вооруженных соплеменников; менее чем через час они были готовы сняться с места. Тайны Мятных гор больше не были тайнами, теперь колония открыто готовилась к войне. Мэр подошел к группе кардиналов, с военной четкостью отсалютовал фигуре в белом и скользнул губами по кольцу папы. Он стал отвечать на вопросы еще до того, как услышал их. – Телеграфную станцию удалось захватить. По словам пленников, которых мы взяли, Лойте там был и удрал. Разбойники на своих землях устроили засаду на кавалерийский отряд. Бандит, которого вы мне прислали, привел с собой сотню человек, которые не берут пленных. Наша легкая кавалерия с трудом пробилась ко второй станции, и по пути на соединение с нами они миновали партизан-Зайцев. Что относительно наших союзников на востоке? – Пока еще они не получили известий о том, что здесь произошло, – пожал плечами Коричневый Пони. – Так что какое-то время бы будем оставаться в неведении, – он показал в сторону гор. – Открыт ли для нас этот путь? – Конечно, Святой Отец. Форпосты сложены из бревен, все новые, и то время, что захотите тут оставаться, можете считать это своим третьим Римом, – он кивнул молодому человеку с такими длинными ногами и короткими руками, что его можно было бы счесть за уродца, но Дион представил его как своего сына; оказалось, он симпатичен и хорошо воспитан. – Слоджон останется вашим гидом, пока в нем будет необходимость. Когда я был при армии, он руководил моей канцелярией. Молодой человек поклонился и близоруко сощурился на кольцо папы, впрочем, не изъявив желания поцеловать его. Пока они поднимались в горы в карете, еще недавно принадлежавшей мэру (тот приказал перекрасить дверцы, нанеся на них изображение папской тиары и скрещенных ключей), Коричневый Пони словно бы в глубоком раздумье продолжал рассматривать открывавшийся пейзаж. На этот раз Вушин занял место в карете рядом с дионовским Слоджоном, кардиналом Хиланом Блезом и матушкой Иридией Силентиа. С последней папа был знаком с того времени, когда первый Амен рукоположил ее в кардиналы, и она поблагодарила его за поддержку. Коричневый Пони признался, что не прикладывал к этому никаких стараний, но когда ее назначение состоялось, он от души поаплодировал. По пути в горы она подняла тему о задержании Эдрии, но по мере того как они поднимались, Коричневому Пони становилось все труднее дышать, и он был не в состоянии что-либо сказать, дабы поддержать ее обращение к сыну Диона, он мог только улыбнуться и сделать жест в сторону молодого человека. Жест был настолько неопределенным, что каждый мог понимать его по-своему. Хилан Блез сменил тему, заговорив о проблемах курии. Когда они прибыли в сердце общины, папа Амен II был в таком состоянии, что до новой резиденции его донесли на руках. Он попросил государственного секретаря отправить Чернозубу в Валану спешное послание, чтобы тот прислал копию рецепта достопочтенного Боэдуллуса. Затем он рухнул на пуховую перину и проспал шестнадцать часов. Перед зданием толпилась разочарованная толпа верующих, среди которых были и «Дети Папы» с нормальной внешностью – они надеялись получить апостольское благословение от их названного отца. Секретарь-кардинал Хилан Блез благословил их самолично и сказал, что они могут вернуться завтра. Чернозуб Сент-Джордж так и не получил спешное послание своего понтифика, ибо когда оно прибыло в Валану, то было направлено в форт и его командир майор Элсуич Дж. Гливер расписался в получении за отсутствующего Чернозуба, но как-то забыл вручить ему послание. Он обратил на него внимание кардинала Чунтара Хадалы. Кардинал вскрыл и прочел его. – После избрания наш Святой Отец вроде стал гурманом, – с ноткой презрения бросил Хадала. – Это всего лишь просьба прислать рецепт от какого-то повара Боэдуллуса. – А может, это код? – предположил майор, пышущий здоровьем. – Думаю, что нет. Если капрал Чернозуб обладает какой-то секретной информацией, папа вызвал бы его напрямую. – Я слышал, что его святейшество посылал за ним. – Где ты это слышал? – резко спросил кардинал. – Ходили слухи. Может, он и сам их распространял, но кто-то сказал, что они идут от кардинала Науйотта. – Проклятье. Мне придется поговорить с Сорели. Ты знаешь, мэр Дион не хотел видеть этого монаха в Новом Иерусалиме. У него были какие-то шашни с той девчонкой, что на подозрении, а папа, кстати, сейчас слишком зависит от мэра, чтобы идти на риск конфликта с ним. Я уверен, что Элия именно поэтому и не вызвал его. Кроме того, в Новом Иерусалиме ему не был нужен истолкователь при Кочевниках, даже если… – кардинал замолчал. Майор посмотрел на него, подумав, уж не разница ли между истолкователем и переводчиком прервала нить его размышлений. Словно бы в подтверждение Хадала продолжил: – Кроме того, тут нужен человек, который будет заниматься нашей перепиской с вождями Кочевников. По той же причине он, конечно, понадобится и Сорели. Именно по этой причине мы предложили произвести его в капралы и обеспечить ему достойное содержание. И я сомневаюсь, что какие-то слухи о его возвращении на службу к Коричневому Пони… м-м-м… то есть к папе, исходят от Науйотта. – Что ж, буду держать его при деле, пока он вам не понадобится, – сказал Гливер. – В данный момент он служит в полиции. А затем, после завтрашних похорон, пойдет в увольнение. – Лучше проследить за ним, а то он сорвется с них. Ему нельзя доверять. Коричневый Пони это знал. И не поручайте ему работу в городе. Наверное, он слишком щепетилен и не сможет убивать предателей. Уборщица, которая являлась по понедельникам чистить одежду бывшего папы, мыть посуду и пол, обычно уходила, когда видела табличку «Я молюсь – уходите», но в этот понедельник, о котором идет речь, ее внимание привлекла лужица какой-то коричневатой жидкости, которая вытекала из-под дверей. Она осторожно постучалась, но никто не ответил. Она прикоснулась к ручке, и дверь открылась внутрь. Стояло тихое утро, и ее вопль донесся даже до противоположного холма. Оттуда откликнулись фермер и двое пастухов. Обезглавленное тело Амена Спеклберда лежало рядом с пюпитром для молитвенника, у которого он молился на коленях в тот момент, когда убийца нанес удар. Отрубленная голова ударилась о стенку и закатилась под стол. Он был мертв не менее двух дней. Способ, которым он был обезглавлен – единственный мощный горизонтальный удар мечом, – тут же навлек подозрения на воинов желтой гвардии, но никто – ни Гай-Си, ни Вусо-Ло, ни Вушин – не покидал форт в течение той недели, когда произошло убийство, а все остальные сопровождали папу Амена II в Новый Иерусалим. Чернозуб был одним из последних, кто видел папу Амена живым, и полиция дотошно допрашивала его, не возражая, впрочем, против присутствия его адвоката – священника, назначенного одним из кардиналов, чтобы защищать его интересы. Как выяснилось, полиция его не подозревала, но адвокат оказал ему существенную помощь, объяснив своеобразные религиозные отношения, которые сложились между монахом Лейбовица и отставным папой во время их молчаливого молитвенного бдения в резиденции Амена всего за несколько дней до убийства. Нимми проклинал себя. Он отказался действовать исходя из своей интуиции, когда они расставались, а ведь его обуревало чувство, что Спеклберду угрожает неминуемая опасность. Он забыл о своих тревогах, когда Улад сгреб его за шиворот и определил в ополчение, но был убежден, что Спеклберд все равно не прислушался бы к его предупреждению. Полиция сомневалась, что его обуревало чувство вины; пока они так и не нашли подозреваемого, хотя тщательно проверили все население города, и любого горожанина, который не мог предъявить свидетельства о своем месте рождения, отправляли в фильтрационный лагерь, находившийся рядом с фортом. Пятнадцать известных участников террористических актов уже были расстреляны. Достоверно было установлено, что смертельный удар нанесен острой кавалерийской саблей, смахивающей на одно из знаменитых лезвий азиатских воинов. Нимми отпустили с миром, и его увольнение было продлено вплоть до похорон старика. Он хотел скрыться в Новом Иерусалиме, но был бы, конечно, пойман, и Коричневый Пони не принял бы его, вздумай он сбежать. Тело Амена Спеклберда в окружении множества свечей было водружено на высокий катафалк в кафедральном соборе святого-Джона-в-изгнании, и все верующие, которые оставались в Баланс после восстания и чисток, явились отдать дань уважения покойному; длинной медленной вереницей они проходили мимо тела бывшего папы. Помпезности и величия было меньше, чем если бы хоронили правящего папу, чувствовалась суматоха, но все это скорее было результатом исхода в Новый Иерусалим, а не его отставки и передачи папской власти кардиналу Коричневому Пони. Например, следователи выяснили, что никто из чиновников не перенимал у старика после отставки печатку с его кольца рыбака и две печати (одна для воска, другая для свинца); обычно такие печати, пока длится междуцарствие после смерти папы, ломает кардинал-камердинер. Использовались ли они после возвышения Коричневого Пони? После смерти у него с пальца было снято кольцо, но ополченцы обыскали весь дом и не нашли следа печатей. Украдены убийцей? И это, и другие странности вызывали сомнения в отношении многих документов, выпущенных во время понтификата Спеклберда, особенно в тех случаях, когда не удавалось разыскать живых свидетелей. Встав в медленную очередь и дождавшись, когда подошел его черед, Чернозуб прошел мимо катафалка. Он заметил, что голова была отделена от туловища, но во всем остальном труп гораздо более напоминал папу, чем сам Спеклберд при жизни. Растрепанные седые волосы были аккуратно причесаны, глубокие морщины на лице замазаны гримом, а темная кожа слегка осветлена пудрой. Тем не менее в благовонной атмосфере церкви стал чувствоваться трупный запах. Захлебнувшись слезами, Нимми вышел на площадь. Толпа редела. Многие из обожателей Амена Спеклберда были фанатично преданы святому старцу, и до сих пор на площади шли диспуты, насколько правомерны были его отставка и избрание Коричневого Пони; слышались даже предположения, что сам Коричневый Пони организовал убийство старика, чтобы упрочить свое положение на этом посту. Нимми послушал двух горцев, поддерживавших эту теорию, и гаркнул на них: «Вы, тупые идиоты! Тексарк только и хочет, чтобы вы в это верили!» Они разозлились, и Нимми дал себя втянуть в драку. Схватку он выиграл, но за счет потери самоуважения, хотя на этот раз на нем была не коричневая монашеская ряса, а зеленая форма ополченца. Тем не менее его одобрительно похлопали по спине, и те жители Валаны, которые знали и любили нового папу, проводили его восторженными возгласами. Ко времени похорон, которые состоялись на следующий день, сладковатые трупные миазмы перебивали даже густой запах ладана, которым был заполнен кафедральный собор; но впоследствии свидетели, привлеченные к процессу канонизации папы Амена I, утверждали, что от тела исходили небесные ароматы. Нимми все знал о чудесах обоняния, связанных со святыми мощами; так, от святого Лейбовица исходило благоухание жаркого на гриле, говорили его последователи. Он тоже пытался ощутить волшебные ароматы тела Амена Спеклберда, но, наверное, благоговение уступало грузу грехов, ибо он воспринимал только запах гниющей плоти. Внезапно тело Амена Спеклберда село на катафалке и показало пальцем прямо на Чернозуба. Бакенбарды, как у кугуара, встали дыбом; он оскалил зубы. Нимми закрыл глаза, стараясь сдержать слезы. Когда он снова открыл их, труп лежал на месте и не пошевелился во время торжественной заупокойной мессы, которую отслужили шесть кардиналов, оставшихся в городе. Даже во время похорон продолжалась «чистка» жителей Валаны. Когда Нимми вышел из церкви, он узнал, что число расстрелянных заговорщиков достигло восемнадцати и более тридцати горожан заключено в каземат рядом с фортом. Любой, кто был не в силах представить доказательства места своего рождения – то ли по документам, то ли с помощью свидетельских показаний – и если никто не свидетельствовал в его пользу, мог быть отправлен в бессрочное изгнание. Задержанный, у кого был хотя бы один враг в городе, мог быть обвинен в чем угодно и расстрелян. Сводились старые счеты. Такие дела рассматривал не гражданский и не церковный суд, а военный. Нимми резонно предположил, что большинство настоящих преступников покинули город сразу же после убийства, а суды дают выход чувству мести. И все же в деле об убийстве Амена Спеклберда у полиции не было ни одного подозреваемого. Когда Валана прошла «чистку» и умиротворилась, никто не заводил разговоров о роспуске ополчения. У кардинала Чунтара Хадалы и его офицеров в Новом Иерусалиме были свои планы участия в сражениях назревающей войны, которые прояснились, когда пришли приказы объединить силы и в первых числах месяца, в полнолуние, выступить из города. К Диким Собакам поскакали курьеры, и вождь Оксшо откликнулся на просьбы, прислав трех проводников и сотню коней для безлошадных горожан Валаны, ставших солдатами. Чернозуб был приписан переводчиком при проводниках. Он убедился: они начисто игнорируют тот факт, что обязаны подчиняться приказам не папы, а Чунтара Хадалы, Сорели Науйотта и Элсуича Гливера. Он опасался говорить об этом, поскольку Науйотт всегда был близок к Коричневому Пони. Валанцы были настроены скептически и часто сетовали, что придется покинуть город и отдалиться от гор, но разговоров о каком-то сопротивлении не было. Затем, первого июля, когда ополчение готовилось к маршу на восток для сопровождения четырнадцати фургонов с оружием, в Валану прискакал гонец от папской гвардии и прибил к дверям кафедрального собора и к стене папского дворца восьмистраничный документ с папской печатью, после чего проследовал в форт и оставил другой экземпляр на стенке караульного помещения. Чернозуб знал, что историки будут называть этот документ по первым словам текста – Scitote Tirannum[37], и, уже после наступления темноты вернувшись в форт из увольнения, он при свете факела прочел на стене первые несколько абзацев: «Амен II, епископ Римский, слуга слуг Божьих, всем искренне верующим в единую истинную Церковь, католическую и апостольскую, всем избранным детям Господа, вверенным попечению Нашему как наместника святого Петра, единственного пастыря Его Святой Церкви, – всем шлем Мы приветствие и наше апостольское благословение. Да будет вам известно, что тирана Филлипео Тексаркского (Tirannum Phillipum Texarkanae) вместе с его дядей, бывшим кардиналом и архиепископом города Ханнегана (Civitatis Hanneganensis), которые в силу своих деяний ipso facto) были отлучены от церкви, о чем заявил Наш предшественник, святой памяти Папа Амен I, ныне Мы объявляем врагами Господа и Его Святой Церкви, проклинаем, осуждаем, изгоняем и отвергаем от Тела Христова, и нет им спасения. В силу преступлений против человечества и Церкви, включая его подданных и их священнослужителей, мы объявляем Филлипео Харга смещенным с поста правителя; Мы освобождаем всех его бывших подданных от обетов послушания, данных ему, Мы побуждаем избрать вместо него законное правительство, и Мы призываем всех христиан не служить ему и не повиноваться ему. И пока тиран продолжает оставаться у власти, Мы призываем правителей христианских народов по всему континенту восстать против него с оружием в руках. И через Наших почтенных собратьев, их собственных епископов да получат Наше благословение их армии и их оружие. И более того, любой верующий, кто изъявит желание взять оружие, дабы вести справедливую войну против еретика-тирана и его дяди, получит от Нас через своего исповедника полное отпущение грехов и освобождение от всех кар, которые могут настигнуть его на этом свете или в чистилище. И после исповеди его единственной епитимьей должна стать война против сил имперского тирана, и, случись ему погибнуть в битве, Мы, кто держит ключи от Царствия Небесного, откроем ему ворота их, чтобы он мог предстать перед Святым Престолом…» Крестовый поход! После двадцать третьего столетия это слово не употреблялось и не могло быть употреблено, но тут были все его характерные приметы. Папа говорил о героях, которые, следуя за распятием, идут в битву. Война будет вестись под знаком креста и будет осенена папским стягом. Церковь в Ханнеган-сити подверглась отлучению. Церковные суды приказано закрыть. Священникам запрещено служить мессы. Отменено приобщение к Святым Дарам, кроме последнего отпущения грехов. Клирики и миряне, которые не подчинятся этим карам, подлежат автоматическому отлучению от церкви. Приговор не распространяется на провинцию, кроме тех приходов, настоятели которых отказывались в прошлом подчиняться викариату Коричневого Пони и сохранили связи с архиепископатом Ханнеган-сити. Уриона Бенефеза сам папа предал анафеме: «Анафема тебе, и от проклятия сего ты можешь быть освобожден только римским понтификом и лишь в случае смерти!» Текст еще продолжался, но Чернозуб оторвался от его яростных строчек и при свете полной луны вернулся в казарму. Завтра предстояло выступать в дорогу. Его изумил тот факт, что это не был язык его бывшего господина, человека, который не торопился впадать во гнев. – Чему ты удивляешься? – спросил Аберлотт. – Неужто раньше не слышал о крестовых походах? – Да, но последняя священная крестовая война за веру была аж в двадцать третьем веке. И кроме того, булла – или как там она называется? – написана языком не Коричневого Пони. – Так он уже не кардинал Коричневый Пони. Он папа Амен II. И может, на этом посту у него изменился язык. – Похоже, он принадлежит кардиналу Хойдоку. Аберлотт задумался. – Почему бы и нет? Хойдок не рискнет возвращаться в Хан-неган-сити. Здесь его нет. Так что он, скорее всего, с папой. А кто лучше его может составить гневное обличение Харга и архиепископа? Сейчас он, наверное, секретарь папы по городским делам. Из-за Эдрии стремление Нимми оказаться в Новом Иерусалиме не исчезло с концами, но заметно поблекло из-за тона буллы Scitote Tirannum. Он уже не был уверен, что хочет работать на ее автора. Ранним утром большинство оставшихся в городе жителей высыпали на улицы провожать свою молодежь, которая верхами отправлялась на равнины, где их ждала война под командованием «привидений» из Нового Иерусалима. В рядах всадников были и младшие священнослужители в рясах, которые прочитали призыв к свержению тиранов. Перед лошадью майора Гливера ехал священник с воздетым распятием. Чернозуб заподозрил, что поддержка клира была организована одним из кардиналов. Религиозное действо в поддержку ополчения помешало публичному проявлению враждебности по отношению к чужим командирам, возглавлявшим его. Солнце уже достигло зенита, когда Гливер объявил краткую остановку, чтобы поесть, освежиться и передохнуть. Когда колонна снова двинулась в путь, Улад послал во главу ее Чернозуба в роли переводчика. Только теперь, когда их не мог подслушать никто из гражданских, Гливер решился рассказать Кочевникам-проводникам о предполагаемом пути. И даже сейчас майор приказал подробности маршрута держать в секрете от всех, в том числе и от Кочевников любой орды, которых они могут встретить в пути. – Отсюда мы двинемся на юго-восток, пока не доберемся до реки Кенсау. Вдоль нее мы будем ехать, пока она не повернет на северо-восток, а мы продолжим движение дальше на юго-восток, пока не выйдем к старым дамбам около Тулсе – оттуда лишь полдня пути до дороги, охраняемой тексаркскими патрулями. В этом месте мы проведем разведку и пошлем группу, которая проникнет в Уотчитах. Чернозуб перевел сказанное Кочевникам-следопытам, и Гливер продолжил: – Ко времени нашего прихода снова будет полнолуние. Наши братья по ту сторону границы организуют какой-нибудь инцидент, чтобы отвлечь патрули, а мы ночью проведем фургоны через границу. Если повезет, мы сможем, не вступая в бой, доставить вооружение людям в долине. Если же придется пробиваться с боем, то, значит, Ханнеган предвидел наше появление. Весь план требует секретности. О том, куда мы направляемся, не болтайте ни с кем из встречных Кочевников. Вооруженные Кочевники покивали в знак понимания, но Чернозуб потом услышал, как они говорили, что если безродные видят войска, то продают сведения о передвижениях Кузнечиков тексаркским агентам. В последние дни июля в небе висела голубая луна, и поскольку караван фургонов в сопровождении отряда легкой кавалерии и пехоты шел по равнинам в направлении Уотчита-Ол'заркии и днем и ночью его нельзя было не заметить. Нимми и Кочевники ожидали нападения, только Нимми был готов увильнуть от него, поскольку его Эдрия все еще оставалась в тюрьме. Весь замысел казался совершенно бредовым. Через неделю после ухода из Валаны их нагнал Сорели Науйотт. Он был измотан скачкой и немедленно улегся почивать в одном из фургонов. Лошадь, на которой он приехал, была отмечена тавром одной из семей Кочевников-курьеров, поэтому было ясно, что в погоне за ними он несколько раз менял лошадей. Почему он тут оказался? Чем эта экспедиция была так важна, что глава Секретариата присоединился к отряду? Еще до его появления Чернозуб предположил, что этот бессмысленный рейд валанского ополчения был замыслом Чунтара Хадалы и, поскольку его осудили, он решил дезертировать. Но Науйотт был ближайшим другом и союзником Коричневого Пони в курии, и его присутствие должно было подтвердить если не продуманность замысла, то его законность. Гай-Си и Вусо-Ло, произведенные в сержанты, были в составе экспедиции, их преданность Коричневому Пони не подвергалась никаким сомнениям. Пока они присматривали за окружающими, о дезертирах не могло быть и речи. Ранним июльским утром, проходя мимо палатки кардиналов, Чернозуб подслушал негромкий разговор этих князей Церкви. – …Мир – да, но мир во Христе! – говорил Хадала. – Конечно, Коричневый Пони склонен к миру, – ответил его друг. – Так склонен, что его не волнует, сколько человек будет убито во имя его. Чернозуб торопливо отошел, но все же его успели заметить – сразу же после этого разговора Сорели Науйотт стал подчеркнуто избегать его. О, Санта Либрада! Свободы не видать! Молись за нас! Этой ночью ему приснилась раненая на войне женщина. Она была полупогребена в артиллерийской воронке на склоне холма. Густая струя крови медленно текла из раны в груди. Половина тела и правая рука были засыпаны землей, а свободная левая рука бессильно лежала в песке между камнями. Чернозуб взял ее за руку, чтобы проверить пульс. Биения сердца не чувствовалось, но рана на боку продолжала кровоточить, кровь текла безостановочно. Она впитывалась в песок, текла между камнями, и струя ее тянулась на десять футов по склону. Он оторвал длинный лоскут от подола рясы и попытался остановить кровотечение, но даже после того как он, наложив повязку, сосчитал до тысячи, кровь продолжала течь. Он попытался откопать женщину, но камень угрожающе сдвинулся, едва не придавив ее, и сверху скатилось несколько обломков, словно оползень готов вот-вот сдвинуться с места. Скоро стало ясно, что кровь течет все обильнее, и наконец он убедился, что это не ее кровь, а, протекая сквозь тело, она течет откуда-то из глубин осевшего холма. И поддерживает в женщине жизнь. Спустя какое-то время раненая открыла глаза и посмотрела на Чернозуба. В это мгновение она стала Эдрией. Она поднесла к его лицу левую руку, и он увидел располосованную ладонь, залитую кровью. – Tengo ojos, no me moren. – Tengo manos, no me tapen. Теперь перед ним была Сайта Либрада, снятая с креста. Чернозуб в страхе отпрянул. Она зашипела, залилась багровым румянцем и попыталась укусить его. Она стала невестой Коричневого Пони, Стервятником Войны. На Чернозуба упала тень, и он поднял глаза. Перед ним стоял Элия Коричневый Пони в белой сутане и папской тиаре. Он брызнул на женщину святой водой, и она издала мучительный вопль. Чернозуб всегда беспокойно спал под звездами. |
||
|